Наденька умирает последней 3

Шёл старик – попукивал,
Да палочкой постукивал

(народные наблюдения)

Большевики занимались не только активной общественной, но и вдумчивой половой жизнью. Разнесло и разметало их правнуков по свету. Вдруг появился некий Апельсинов - организатор содружества потомков вождей пролетариата. Под душевную гитарную песню они сползались раз в год в  Дом большевиков, который располагался в дремучих рязанских степях.
Не пропускала сходок и Наденька - незаконно рождённая правнучка  Крупской Надежды Константиновны.  Сквозь огненные годы гражданки и искры электрификации смутно прослеживались интимные связи Бонча и  Бруевича с супругой Ильича. Сексо-историки вели отчаянную полемику между собой: кто, когда и с кем? Одно можно было утверждать – характером внучка была в бабушку.
Начиналось всё с любимой местной шутки. В дороге автобус застревал, пассажиры выбегали на морозец толкнуть его, водитель трогался и, выглядывая из открытой двери, кричал:
- Скорость сбавить не могу, машина заглохнет, клянусь!
Потом ребята уныло брели по колено в снегу несколько километров.
- Это хорошо, это полезно, - встречая обмороженных, говорил Апельсинов.
Сходка начиналась торжественно с построения и рапортов командиров звёздочек. Апельсинов заселял народ строго по половому признаку: правнук с правнуком, правнучка с правнучкой,  тщательно проверяя паспорта при этом. Сам-же, втихаря, позволял себе некоторые вольности. Проходя мимо его апартаментов можно было уловить женский шепот:
  - О! Мой  апельсинчик!
Что она имела ввиду? Имя  уменьшительно – ласкательное, или какой-то орган, например щёчка, пяточка?
 Одет он был традиционно в кожанку, носил деревянный наган на боку; настоящий не позволял дедушка – потомок  великого советского военачальника  Голубохренова.  Кто сносно владеет английским – поймёт о ком идёт речь.
Название схода «Зимний апельсинник» являлось лингвистическим парадоксом, но Апельсинов с упорством маньяка не хотел его менять, например, на «Зимний свекольник» - такое родное, русское,  или  на летнее - «Летний репник».
Приезжала туда удивительная личность внук Фани Монблан. Он ходил в рубище с посохом,  без трусов, кокетливо постреливая глазками из-под седых бровей. На своей проповеди он всегда читал наизусть собственную работу  «Влияние лёгких венерических инфекций на производительность труда мирового пролетарьята». Невнимательных  больно тюкал посохом по пальцам ног. При хорошем настроении зазывал молодых пожить с ним на «Монблановом  бугорке» где-то на средней Волге.
- Я покажу вам свой бугорок, - доверчиво говорил он молодёжи.
Или рассказывал с особым садизмом, как Фани Монблан вставила перо в бок Ильича на заводе Михельсона.
- А перо, - шёпотом добавлял, - было отравлено редким ядом: слюной проститутки Троцкого. Это она, моя бабулька замочила Троцкого киркой, хоть и была почти слепа;  однако нащупала височную область, поскольку сердце её всегда горело революционным пафосом.
Всё бы хорошо, только раздражало в мероприятиях одно: сядешь в тёплой компании, нальёшь рюмашку, на тебя смотрят доверчивые женские глаза и, выпив готов рвануть первый аккорд, но тут как тут Апельсинов с наганом, грозно гонит в «Светлое Будущее» на очередное мероприятие.
Весело и интересно проходил сход. На конкурсе лучшей рифмы, победила: «Топор – костёр, Берёзы – слёзы». Барды играли в винные шахматы, где  король - стакан водки (отсюда и появилось слово «мат»), королева - портвешок, пешки сильно разбавленное сухое, поскольку организаторы отливали часть вина на собственные нужды. Чемпиона и вице – обычно увозили в реанимацию. Работал мастер-класс «ЛЯ МИНОР». Год за годом уже постаревшие ученики с завидным упорством осваивали азы нотной грамоты.  Радовались детишки, участвовавшие в конкурсе  «попади в бегущего барда», когда удавалось «подстрелить» из рогатки тяжело идущего вдоль линии огня известного музыканта. Особо доставалось крупному Сеновалову и, при удачном попадании, он плакал как ребёнок.
По коридорам бегали два  весёлых карапуза Заколкин и Иголкин.
Заколкин в пионерских шортиках с самодельным барабанчиком, постукивал  по нему и всему, что попадалось под руку. Это были тарелочки, стаканчики, элементы мебели и просто головы любимых друзей. Но в миру это был серьёзный человек – директор пудрообогатительного комбината, где готовый продукт подавали на-гора, грузили самосвалами и развозили по стране. Отправляли и за рубеж, в основном в африканские страны (африканцы любили пудриться, чтоб косить под бледнолицых).
- Я вам всё запудрю! – частенько выкрикивал Заколкин, высовываясь из своего номера.
Женщины очень уважали Заколкина. Отрывался парень!
Иголкин, чрезмерно хлебосольный,  устраивал «Праздник Большой Рульки». Долго и тщательно закупалась  рулька – копчёноварёная свиная нога, самая большая. К ней следовали многолитровые коробки белого и красного вина, водочка в зелёных старорежимных бутылях. Рулька резалась непосредственно на столе большими ломтями, хлеб ломался руками. Скромно заглянувший человек, тут-же попадал в объятия жирных рук Иголкина, в бедолагу вливался алкоголь, а рульку с куском хлеба Иголкин впихивал уже в коридоре в рот убегающему случайному посетителю. Но не все сопротивлялись приятному насилию. Мачальская - чуткая и чувственная  обгладывала рульку до самой кости, постреливая глазками, сулила Иголкину неземные наслаждения, но засыпала пьяная проказница, навалившись грузным телом на пыхтящего от страсти  хлебосольного хозяина пира.
Прибилась к бардам Анна – нежное, хрюпкое*  и субтильное создание – многодетная мать. Она подружилась с ансамблем «Русской брутальной песни» в составе  Арциповича, Карповича и Рабиновича. Они и воспитывали её четверых детей, не разбирая, кто от кого произошёл.  Аннушка интимные события  своей жизни скромно обозначала  «перекрёстным опылением». Она частенько почихивала в
батистовый  платочек, объясняя, что чахотка передалась ей с генами от самого Феликса Эдмундовича (делая ударение на букве «о») и  была в очередной раз беременна от случайного опыления с бардом.
Круглосуточно работал песенный кабак под вполне философским названием:  «СУДЬБАРИЙ». Там подавали не дорогой самогон  в красивых импортных  бутылках. Идейный вдохновитель кабака Альберт Чудилин  выдавал напиток  то - за виски, то - за самбуку или бэйлис и чинзано. Фирменным напитком была газировка, разбавленная спиртом  под названием Розолюсксембрют.  Ещё он торговал из под полы презервативами  «Надень-ка». Резинки больше приобретали как сувениры в память о Наденьке.
Выпив, барды показывали свои таланты во всей красе. Перебивая друг друга, они выдавали то усложнённые тексты, то причудливые аккорды. Беляев, к примеру, входил в транс и грозился уйти в астрал. Поклонники торопились за ним, чтобы там, в астрале дослушать замечательные песни. Некоторые захватывали  с собой вещи первой необходимости и закусь, сиротливо лежащую на столе.
Его друг Аистов пел свои песни, но войдя в раж уже чужие, выдавая за свои, разойдясь не на шутку неистово взмахивал руками, хлопая себя по бёдрам:
- Все моё я - автор, автор!
И взлетал не высоко, подхваченный волнами дивных мелодий. Внизу бродили всё понимающие пухленькие музы, с подсохшими крылышками, как дань атавизму. Муз можно было потрогать, посадить на колени, пообнимать…Услышь истошные крики Аистова  классики Высоцкий или Галич ох, и надавали они б ему по шее.
Прекращал разгул неистового творчества мобильный отряд апельсиновцев. Гитара отнималась у долго и нудно поющего. Так создавалась динамика концертного общения.
За немалые деньги и для поддержания имиджа крутого слёта приглашали ансамбль хард-рока «ДДТ». Ребята работали на местном заводе по производству тараканьего яда. Однажды при первых звуках этого ансамбля молодёжь рванула в концертный зал и чуть не до смерти затоптала  Чудилина, играющего на гитаре.
Особое значение в творческой жизни  талантов занимал сортир. Четыре вертикальных стойки, врытые в землю, были затянуты чёрным целлофаном. Многоочковый подиум уходил вдаль. Над раковинами висел плакат «ОМОЙ СВОЙ ОРГАН». Барды с удовольствием пользовались бесплатной услугой, мылись по частям.
 – Это вам не в походе, - приговаривали они. 
Выпив, барды уже не различали половых отличий, и, взявшись за руки со спущенными портками раскачиваясь пели «как здорово что все мы здесь сегодня собрались» или «возьмёмся за руки друзья».
Песни кончались, все сидели умиротворённые с увлажнёнными глазами и ладонями.  Ветер шевелил целлофановые стены, пробегала божественная искра. Глядя со стороны, никто бы не поверил, что на сам деле это уважаемые люди: преподаватели,  бизнесмены средней руки, доктора, директора типографий. В конвульсиях, рыдая, они сползали с очков.
Умирали барды от избытка впечатлений и неумеренного потребления. Мёрли в основном во время пения на самом высоком и чувственном аккорде.
Некая Верхушкина зав. по погребениям и дням рождения взяла в аренду землю на полгода, авось продлят срок, да не погонят с насиженных мест талантливых покойников.
Помогал ей Сэмэнов, взявшийся за производство гробиков эконом класса. Бывшую фамилию Сэмэнова - Семёнов отменила Государственная Дума в связи с реформой русского языка. Отсутствие двух точек над буквой «ё» экономила десятки тонн типографской краски.  А вот девушка с фамилией Королёва стала Королевой и была вполне довольна.
Антикризисные гробики делались просто: на европоддон, найденный на хоздворе ближайшего магазина, крепились два вертикальных колышка и ветка – поперечина,  конструкция покрывалась  добротным куском палатки. Сэмэнов на этой работе отвлёкся от примитивных драк и разборок и был вполне счастлив, отправляя друзей в «Страну Вечной Охоты».
Погребение называлось антикризисным, поскольку обходилось совсем не дорого. В торжественный момент известная всей Москве туристская группа «Разгуляй» надевала на голову покойника гитару, так называемый «испанский воротник». Процесс сопровождался особым треском. Беременным бардессам становилось дурно.
Если бард вкрадчиво шепнёт девушке «солнышко лесное» -  значит, наступила пора протирать подмышки тройным, имеющий такой ностальгический пролетарский аромат.
Баней могли пользоваться только Избранные. Наденька была в их числе. Она любила помывку и после омовений крепко засыпала, поскольку избавлялась от зуда немытого тела. Номер её был просторнее других. Временные  влюблённые проникали в него и целовались (и не только), на свободных коечках. Розовая и нежная Наденька беззаботно похрапывала, выпив с Аннушкой после баньки тройного с пивком. Разбудить её было невозможно, и её друг Теньтиньбай -  потомок башкирских стрелков, на собственной реанимационной машине, забирал её в Москву. Он безумно обожал Надежду и для неё персонально купил дорогой медицинскую автомобиль. Капельница с шампанским вколотая прямо в вену к концу пути окончательно реанимировала Надежду.
Просыпаясь, первое, что она произносила было:
 - Почеши мне спинку, свинья.
 Теньтиньбай старательно сопел сзади, она же сначала нежно хрюкала, а потом  с  развороту по - ленински била наотмашь, но он ловкий, обученный в секции террористов-рукопашников  уворачивался,  рук с тела не убирал, шепча:
 - Моя свиноматка.
 Однажды Ленин погнал обнаглевших латышских стрелков, уже брезговавших сухарями, принесенными ходоками, и объявил мобилизацию простым башкирским воинам, непритязательным,  умевших стрелять только из луков.  Теньтиньбай и был их прямым и гордым потомком.
Спецмашина,  оборудованная громкоговорителем, весело неслась к Москве. Наденька бредила:
 - Дело Ленина живёт и побеждает! Важнейшим из всех искусств для нас являются барды! Барды всех стран – соединяйтесь! В борьбе за дело авторской песни  будь готов!
 Теньтиньбай вторил:
 - Всегда готов!
- Ленин живее всех живых в тебе и во мне! Там, на зорях коммунизма, ждёт тебя большая клизма! Свиньи, я вас люблю подонки! – хрипела она, поворачивая кран с шампанским наполную.
Реанимобиль уезжал в неведомую даль. Из репродуктора мощно неслось:
 - Наденька умирает последней!

Олег Чувилин 2009

____________
хрюпкое* - здесь в тексте у автора проявляются зачатки заболевания свиным  гриппом.