русалочья пустошь

рассказ под собирательным названием "русалка" там будет о министре природоохраны, праведном, любящем жену и не берущем взятки.
     Он живет в приличном особняке, на берегу частного водоема, дети его учатся в Англии, жена мотается по экзотическим пляжам.
     Но сам он праведник. Страстно любит рыбалку и природу.
     И вот однажды, вечером, он уходит на берег, закидывает удочку (ему кстати специально разводят золотую и серебряную форель ) и случайно видит на старом дубе русалку.
     Русалка ничего себе: грудаста и хвостаста. Но молчит. Как рыба. Песен не поет, в воду не завлекает. Просто смотрит. Но как смотрит...
     И тогда министр несет ее в дом. Кладет в джакузи и там она чувствует себя вольготно.
     Но дальше начинается самое интересное.
     Русалки, они ведь такие. Не то духи убиенных, утопших девушек, не то вообще незнамо кто.
     Вообщем министр этот начинает вытворять финты. То ли попал под влияние русалки, то ли бес в ребро. В общем, русалке вроде бы ничего и не нужно. Но мы ведь знаем, что женщине которой от вас ничего не нужно, как правило нужно все и даже больше.
     Короче, министр идет ко дну. Образно. И все из-за русалки.
     Вообщем плохая она если поглядеть. А с другой стороны и быть другой просто не может. Просто русалка.
   
   
   
   
   
   
    Знаете ли вы, что в темноте, в ночном и тихом лесу можно запросто наткнуться на корягу и сломать себе позвоночник... И лежать после не в силах пошевелить ни рукой ни ногой до тех пор, пока вас не сожрут заживо дикие звери. Или выколоть оба глаза нелепо торчащим раздвоенным сучком. Или провалиться по колени в топь и погружаться все больше, не в силах двинуть ногами, словно кто то холодный и липкий держит вас за ноги и сколько ни вырывайся, болото возьмет свое и лишь вы коснетесь ногами ледяного дна, воздуха в легких останется лишь на один крик, но поверьте - вас никто не услышит, потому что вы утонули в холодной трясине и над вами тяжелая толща гнилой и ржавой воды.
    Последний пузырь вылетит из вашего рта и медленно устремится вверх, туда, куда судорожно тянутся ваши пальцы, скрючившись в последнем усилии дотянуться до поверхности, но тщетно. Вы крепко спеленуты страхом и водорослями и будете стоять так на дне немым истуканом, подобно тем, кто очутился здесь до вас и касаются теперь вашего тела распущенными ниже плеч волосами. Их руки - неживые и не мертвые ощупывают вас и сняв всю одежду, оставляют гнить здесь навеки, смотреть прямо перед собой, не умирая до конца но и не возвращаясь к жизни. Нечто среднее между тем миром и этим, словно летаргический сон настиг вас прямо посреди вашего сна и вы не в силах выбраться из него из этой паутины сна, не в силах сколько бы ни пытались пошевелить ни ногой ни рукой.
    И я знаю, кто эти существа кружащиеся рядом с вами. Это русалки. Суккубы, похожие на прекрасных вечно молодых вампиров, чьи души невинных детей и утопленниц, всех тех, кого невозможно убить во второй раз и тех, кто лишь коснется вас и вы не в силах ему сопротивляться. И они утащат вас на самое дно, разденут вас донага и все что вам остается - это лишь чувствовать холод воды, хрустальный смех богинь, трогающих вас холодными грудями и обмахивающие рыбьим хвостом. Когда ни будь вы станете подобны им. Но лишь затем, что бы лишить жизни и смерти еще одно тело, бредущее в ночи по темному лесу...
    Знайте - где бы вы ни были. Оно придет за тобой, даже во сне, возьмет тебя за руку и утащит на дно. Где вам уготовано еще одно место...
   
   
    Герман Александрович любил золотую форель. Собственноручно выловленную, освежеванную, запеченную в фольге с разными травами, с румяной корочкой, посыпанной панировочными сухарями, порезанную и уложенную ровными ломтями на овальное блюдо с платиновой каймой. Серебряная вилка, с хрустальной ручкой сверкает в отражении богемского стекла и над всем этим, в унисон со звоном серебряных же приборов звучит музыка. Что нибудь из Вивальди. Предпочтений особых нет, но главное, что бы негромко - так тихо тихо, словно издалека, словно сам маэстро наигрывает в соседнем зале, и когда он закончит, то Герман Александрович будет рад пригласить его на ужин. Ибо форель приготовленная по его рецепту шедевральна. Повторить можно, это будет не то, не то и Герман Александрович рассеянно водил удилищем, пытаясь привлечь внимание узких стремительных рыб, снующих туда сюда под каменным выступом. Река в этом месте быстрая, форель любит быструю воду, но это неважно, выше и ниже по течению ей некуда деться. Эта река, это кусок реки в его власти. Четыре гектара леса, поле распаханное и засеянное полевыми цветами, оно пока ничье, но приятно ведь думать, что и оно станет его, быть может завтра, или через неделю. Это неважно. Важен сам процесс.Все у него на крючке.
    Еще не будучи министром природоохраны, он всегда добивался того что желал. Самой красивой женщины, дорого обходившейся другим, ему же она не смогла отказать очутившись в его власти сразу же и беспрекословно. Он покорил ее чем то, чего не было у других и сделал своей женой. И теперь она мстит ему с загорелыми мальчиками то на Мальдивах, то Греции, то на Сейшелах. Это неважно. Главное обладать. Знать что добился чего то уже однажды. И теперь она ему неинтересна.
    Эту рыбу ему разводят специально. Вода в реке должна быть чистая и прозрачная и выше по течению стоят специальные фильтры. Они дороги но они того стоят. Форель любит только чистую воду.
    В ста метрах позади него шикарный особняк выкрашенный в нежно салатовый цвет. Охрана в бежевой форме. Ей, видите ли не нравится хаки. А бежевый нравится. Пастель. Холеные дети учатся один во Франции, а другой в Швейцарии. Ребята выйдут толковые. И слава богу что в отца. Если бы в мать, то ничего бы хорошего не вышло.
    На берегу воткнут солнечный фонарь. Света вполне достаточно, что бы освещать часть воды и часть листвы старого столетнего дуба.
    внезапно он подсек удилищем и в тишине засверкала чешуей узкая рыбка. В свете фонаря трава изумрудная. Чешуя сверкает и переливается словно всполохи. Хруст над головой Герман Александрович услыхал не сразу. Вначале вниз посыпалась труха, словно там, на суку кто то неловко повернулся и с запахом рыбы донесся шепот: возьми меня. Мне холодно здесь. Я замерзла, неужели ты не видишь...
    Русалка смотрела их ветвей вниз на Германа, а он позабыв про удилище и про рыбу, смотрел на прекрасные чуть зеленоватые волосы обрамлявшие высокий лоб и скулы, чуть вздернутый нос, насмешливые полные губы, и спускались дальше, скрывая от него женские прелести, чешую ниже пояса и рыбий хвост. Такие длинные и пышные волосы невозможно представить. Их невозможно отрастить без волшебного эликсира, и ему показалось, что нимфы, наяды чем то с ней схожи, неуловимо все же различаясь.
   
    Ему казалось что она высоко, но протянув руки, он понял что она удобно устроилась на его руках и почти невесома, потом легонько коснулась его щеки, приковав его внимание к груди, а потом, он забыл про все и бережно словно великую драгоценность понес домой. Желание обладать ею было выше всех остальных желаний.
   
    Почти в темноте, он пронес ее через просторный холл, не включая свет, боясь спугнуть наваждение, быть может морок, но какой обворожительный, пахнущий Женщиной, теплый, податливый...
    От волос ее пахло свежим травяным лугом, зеленые глаза доверчиво лучились, она прижималась к нему и он понимал что никто ему больше не нужен. Он не мог без нее, а она нуждалась в нем.
    Заминка вышла, когда он решил положить ее на диван в гостиной, но потом подумал, что ей там будет не слишком удобно, она нуждается в воде и он отнес ее в комнату джакузи и бережно опустив зачем то протянул розовое мыло и губку. И тогда она засмеялась - хрустальным смехом, он словно бы очнувшись сказал: извини, я не знаю чем тебя накормить. Что бы тебе хотелось?
    - Я не голодна, - сказала она, а впрочем...
   
   
    продолжение следует
   
   
    Утро пришло с рассветом. Герман Александрович был бодр, весел, много шутил, водителю выписал премию, и что бы ни ни в майские праздники, хорошо?
Анатолий поправил кепку: это зависит от обстоятельств, сами ведь знаете.
    - Знаю, поэтому и говорю. В пять буду ждать.
    - У парадного?
    - У парадного.
    В министерстве было шумно. В поднадзорном ведомстве шесть засоряющих атмосферу заводов, дышащих на ладан, давно пора их закрыть, но нельзя нельзя, первоклассная атомная станция, плюс сто тысяч гектар леса, полей, рек, озер. Все в его власти. Росчерк пера. На столе аккуратная кипа бумаг на подпись. Задержался на входе, делая вид, что ищет что то в шкафу, невольно прислушался.
    Маргарита шепталась со второй секретаршей, черт, все время забываю как зовут новенькую, - подумал Герман Александрович, надо бы записать, запомнить...
    - Вот, и два года тому, он является ко мне ночью... - Маргарита понизила голос, - как мужа не стало, так он...
    Из шкафа выпал рулон бумаги раскатился по полу. Герман Александрович кашлянул.
    - Герман Александрович, - сказала Маргарита встрепенувшись, - звонил Павел Евгеньевич, так он...
    - Потом Мара, после, - сказал он, - напишите служебную, решайте уже сами, почему такие мелочи должен я разруливать. Вы мой помощник, моя секретарша, правая рука, - решайте.
    - Хорошо, Герман Александрович. - И наклонившись к соседке, шепотом: и потом, когда утро, он уходит и я жду не дождусь ночи, что бы поскорее...
    Зазвенел телефон.