Глава 21. Лабиринт

       Доехали до невысокой, невзрачной пирамиды Аменемхета III и свернули к Лабиринту. Мрачноватое здание из каменных блоков давно уже не служило ритуальным целям, кое-где разрушилось, расщелины проросли корявыми акациями, фисташками, сикимором, дум-пальмой, плоды которой были съедобны, но, большей частью, употреблялись как лекарственное средство от различных недугов.

Неподалёку, на зелёной лужайке, паслось стадо коз в сотню голов и три пёстрые коровы с не очень внушительным выменем. Селекция их ещё не коснулась.

 Десятилетний пастушонок, с любопытством, смотрел на нас, отстранив высокий посох на вытянутую руку — явное подражание старшим братьям, которых сменил на посту, правой рукой поглаживал высокую борзую с вытянутой мордой и обвисшими ушами.

Лабиринтом давно не пользовались. Всё вокруг, непролазно, заросло кустарником, высоким сорняком, чертополохом, поэтому я, оставив всех в густой тени платана, один углубился в зелёные дебри.

 Чтобы не цепляться одеждой за острые колючки, тонким, почти невидимым лучом лазера вырезал проход. За плотной массой кустарника никому не видно моих действий. Скоро всё снова зарастёт и никто не поймёт, что здесь недавно проходили, подминая колючки ботинками.

Мрачный вход, приподнятый над землею на полтора метра. Подтянулся, переваливая тело на грязную известковую плиту с толстым слоем сухого помёта.

Уже на восемнадцатом метре вглубь коридора всё труднее продвигаться через завалы отколовшихся камней, когда-то отшлифованных и покосившихся на упорах плит. Если, по закону подлости, вдруг последует очередное землетрясение, мне не позавидуешь. Завалит напрочь. Я немного рисковал. Воображение, тут же, нафантазировало мрачную картину находки будущих археологов.

Перешёл на инфракрасное освещение, придавшее жуткое, мистическое впечатление от общего антуража.

Не хватало тревожной музыки, которая обычно звучит в подобных фильмах. Так и казалось, что вот-вот оживут многочисленные египетские боги, начертанные на стенах разноцветными красками, из-за поворота выйдет бог смерти Анубис с шакальей головой, и потребует отчёта от бесцеремонного вторжения в чужую епархию. Хорошо, у меня нет клаустрофобии, но на потолок и стены посматриваю внимательно, нет ли трещины, камня, готового обрушиться от малейшего возмущения.

Внезапно передо мной, едва заметно покачиваясь на высоте трети своего роста, выросли две огромные нубийские кобры с неприятно выбрасываемым раздвоенным языком, анализирующих воздух. Память имплантированного чипа моментально подсказала, что эти змеи очень опасны, могут на три метра плюнуть ядом в глаза. Зрелище не для слабонервных.

Невольно возникает страх на генетическом уровне. Видимо, когда-то мои предки настрадались от змей. Пришлось, на секунду включить ультразвук, и кобры стремительно юркнули в расщелины, словно их никогда и не было. С пронзительным писком взметнулись испуганные летучие мыши, подняв волну остро пахнущего гуано.

Я и не собирался найти здесь нечто любопытное, сделать хоть какое-то открытие. Просто, всегда стремился иметь более полное и законченное представление обо всём, и тем более о столь знаменитом сооружении древнего мира, которое не продержалось до наших дней, блоки, камни население растащило на новостройки.

Сейчас же, мои телекамеры с чувствительной оптикой запечатлеют всё, что я не смогу заметить при поверхностном, небрежном осмотре. Десятки, сотни, тысячи внимательных глаз через три тысячи лет, возможно, смогут подметить то, что я ныне, просто, не в состоянии обнаружить.

Подобное уже было при посещении Валерием Незленским внутренних камер пирамид майя, когда он не заметил указывающих знаков на потайное захоронение местного правителя. В современном мире погребение давно уже было разграблено. Будь Валера внимательнее, последующие экспедиции смогли бы аккуратно исследовать неосквернённую могилу. Никто из нас не знал, в какое время отправиться, чтобы ненароком не столкнуться с грабителями.

Первое же, большое помещение встретило спёртым, вонючим воздухом, всё пространство загажено сухим мышиными и человеческими экскрементами. Удивительное желание — оставить после себя хоть такую память. Месть кому-то или банальное равнодушие ко всему? Или же, просто, физиологическая потребность, которая превыше всяких этических установок.

И в последующих пустых продолговатых помещениях было так же, душно, почти полное отсутствие кислорода; стены заполнены красочными профильными изображениями богов, нарядно одетых фараонов, их подданных в раболепных подношениях, и работе на поле, исписаны иероглифами, восхваляющими жизнь и деяния фараонов. Ничего интересного и нового. Повтор наружных надписей. Сенсации не будет.

Прошёл дальше по коридору, где воздух был свежее, поступал снаружи из потолочных трещин, угрожающе наклонившихся плит, и скоро уткнулся в завал изуродованных треснувших плит и тяжеленных блоков, — взрослому не протиснуться. Нужно запускать функционального робота, которого у меня нет, или нанимать большую бригаду. Одному не расчистить. Оставим на потом, следующим исследователям, которые, судя по всему, не скоро здесь появятся.

Повернул назад, к свету, нестерпимо ярко сияющему в чёрном туннеле. Возвращение Орфея из ада. Но на этот раз нимфа Эвридика снаружи поджидает, а змеи остались в своей стихии.

Снофрет уже начала слегка волноваться, хотя моё отсутствие не затянулось больше двадцати трёх минут, и мы всё это время могли обмениваться мыслями при непрекращающейся трансляции популярных итальянских песен, удивительно не подходящих к моему настрою от вида дурно пахнущих руин, но ей нравились. Маху и Нубнофрет оживлённо разговаривали с пастушонком. Прибежали взволнованные, поделились сообщением:

— Симха боялся, что ты не вернешься из лабиринта. Взрослые говорят, что по вечерам оттуда вылетают огромные чёрные джины. Они выпивают кровь у запоздавших путников. Могут и корову съесть, если не увести домой. Мальчишки страшатся туда заходить и даже играть на этой лужайке опасаются.

— Вылетают летучие мыши, а не джины. Мыши кровь не пьют. Вернее, не все пьют, и только у животных, большинство летучих мышей питаются фруктами, насекомыми. Но заходить внутрь лабиринта никому не советую. Я встретил там огромных нубийских кобр. Их яд смертелен и мучительно болезнен. Меня они боятся, а вас обязательно укусят.

— Это, наверное, была богиня Рененутет с мужем. От неё зависит урожай Та-Кемета, наполненность кладовых. Но почему они тебя боятся? Ты же не страшный, — удивилась Нубнофрет.

— Я когда-то убил их бабушку. С тех пор они меня и опасаются.
— Зачем ты убил бабушку?

— А как ты думаешь? Выползла передо мной на тропинке, подняла голову и не давала пройти. Я ей говорю: не желаю тебе зла, уползай в кусты к своим детям, а она начала плеваться ядом. Едва успевал отворачиваться, не дай бог, в глаза яд попадёт — сразу ослепнешь, а потом и умрёшь.

— Чем ты её убил? Мечом? — спросил Маху.
— Конечно. Палкой ей ничего не сделаешь, камень отскочит. В голову попасть нужно. Ты метко бросаешь?

— Камень ещё найти нужно. Полдня пройдёт, пока найдешь острый. Не покидаешься. А где твой меч? Опасно без него ходить.

В самом деле. Одна ложь тянет за собой другую. Теперь думай, как отбрехаться?

— Надоело носить. Он тяжёлый. Сильно мешает, если постоянно при себе держать.
— Но как же можно без меча?! А если разбойники нападут?
— Для разбойников я приготавливаю лук. Пока ко мне подойдут, я их всех перестреляю. Не думаю, что их будет больше, чем у меня стрел в колчане.
— Для этого нужно метко стрелять.

— Ты прав. Нужен хороший глазомер и опыт. Сейчас поедем в квартал лучников. Обучу тебя выпускать в цель стрелы. Если будешь каждый день тренироваться, то со временем научишься метко попадать.

— Я тоже хочу из лука стрелять! — воскликнула Нубнофрет.
— Тебе нужно в куклы играть, наряды им шить.

Слово «куклы» пришлось произнести на русском. Переводчик не нашёл достойного аналога на древнеегипетском языке, а я не стал подыскивать подходящую замену.

— Что это такое — куклы? — спросила Снофрет.
— Игрушечное подобие людей, животных.
— Амулеты?!

— Можно сказать и так. Детские амулеты. «Ушебти » (заменители из глины, дерева в похоронных ритуалах. Фигуры коров, овец, рабов, рабынь и даже мебели, которая может пригодиться в загробном мире.), но только для живых девочек.

— Нет. Я тоже хочу научиться стрелять из лука! — воскликнула Нубнофрет. — Никто из наших мальчишек и девчонок не умеет выпускать стрелы. А я научусь!

— Ну что ж, это существенный довод. Главное — иметь желание. Показывайте, где тут у вас квартал лучников?

— Это за кварталом деревообработчиков. Возле канала, — пояснил Маху.

          Поехали в район плотников, столяров, которые, в основном, работали на привозном материале с верховья Нила, Нубии: чёрного дерева и ливанского кедра, сосны, дуба, что, существенно, удорожало изделия.

Но предложенные мастером охотничьи луки были не для детских слабосильных рук. Пришлось, купить сырые заготовки, и уже дома, самому смастерить два небольших лука и подходящие стрелы для них. Снофрет отказалась играть с нами, ушла к матери, помогать по хозяйству.

Остаток дня после обеда и весь следующий день ушёл на обучение Нубнофрет и Маху стрельбе из лука, и метанию лёгких и простых бумерангов, которые вырезал из подручного материала, благо, в сарае запасливого Антефа сохранилось много высохших досок, тонких стволов различных деревьев, которым можно придать любую форму, распарив в медном котле. Нашёл даже бронзовую пилу, которой, впрочем, не смог воспользоваться — не хватило терпения распиливать, незаметно воспользовался лазером.

Не удержался от мальчишеского хвастовства, вернее, мне это давно хотелось сделать, но не было подходящего случая, предлога, возможности: продемонстрировал приём скорострельной стрельбы из лука, подсмотренный мной у гуннов во время конной атаки. Они набирали в левую руку пучок стрел, в которой держали и сам лук, а правой выхватывали по одной стреле, и выпускали в сторону врага, почти не целясь.

Я прикинул, за пятнадцать секунд они успевали на полном скаку выпустить все стрелы, потом брали из колчана новый пучок стрел, и всё повторялось. По эффективности можно сравнить с пулемётной стрельбой.

Из каждого пучка, поражалось не менее двух человек. А лучников было сотни. То-то Аттила, как нож сквозь масло, продвигался по странам, заодно вербуя и включая в свою армию всех недовольных и обездоленных. С каждой покорённой страной его армия только множилась. И только стечение обстоятельств помешало повторить подвиг Александра Македонского — попытку завоевать весь мир.

Детвора убежала с соседними мальчишками на песчаный пустырь метать стрелы и бумеранги.

Вечером вернулись с переломанными стрелами, оторванными наконечниками, опереньями, и утерянными бумерангами, скорее всего, присвоенными самым сообразительным. Но я знал, что Маху, при желании, уже сам сможет смастерить лук, стрелы, бумеранги, видел, как я это делаю, помогал.

Пока они отсутствовали, я выстрогал два детских меча и соорудил два лёгких щита из воловьей кожи, обнаруженной в обширном сарае Антефа. Маху был в восторге, порывался снова убежать к друзьям и похвастаться новыми игрушками. Сельма не пустила:

— Завтра наступит новый день. Успеешь наиграться. Каша остынет, пока будешь бегать наперегонки.

Каша из полбы с кусками варёной баранины. Овечий сыр — на любителя. К нему нужно привыкнуть и, особо, не принюхиваться. Огурцы, зелень горьких трав, перья лука, чеснок, редька, орехи, фисташки, финики. Стопка румяных пресных лепёшек, которые можно макать в чашку с мёдом. Отдельно миска с нашинкованным салатом-латуком, приправленная оливковым маслом и солью. Здесь латук едят в больших количествах. Считается, что мужчинам усиливает потенцию, а женщинам — плодовитость.

Ассортимент блюд, изо дня в день, не блещет разнообразием. Жареное мясо надоедает. Нужно хорошо проголодаться, чтобы не воротить нос. К концу ужина в медном котелке вскипает вода, куда Сельма по моему научению бросает веточки местных пахучих трав: мяты, чабреца, базилика, душицы, и снимает с огня.

Потом неторопливо пьём настой из керамических пиал, закусываем ароматным сотовым мёдом, и ведем долгие разговоры обо всём понемногу. Мне постоянно приходится быть настороже, чтобы случайно не проговориться лишним знанием.

Перед сном Снофрет приревновала меня, выговорила, что ей досталось меньше внимания, чем остальным домочадцам. Пришлось напомнить, что завтра мы уезжаем и не скоро вернемся.

— Я понимаю, — смутилась девушка, — но ничего не могу с собой поделать. Хочется, чтобы ты каждый миг был только мой.

— Я всегда твой.

— Лишь на три месяца, — горько заметила она. — Они так быстро проходят. Я боюсь считать дни, чтобы не прийти в отчаяние.

— Не в нашей власти что-либо менять. Мы все заложники своей судьбы. В жизни не всегда делается то, что мы страстно желаем.

— Значит, ты признаёшь своё нежелание, менять обстоятельства? В твоей власти всё изменить, но ты не стремишься. Не хочешь.

Я пожал плечами. Слова бессильны что-либо объяснить, когда разум возмущается. Прибегнул к поцелуям и единственному испытанному способу загладить свою вину, когда всё отступает на второй план перед неистовством страсти, а потом и забывается. Снофрет молча блаженствовала вместе со мной.

Под утро, когда отчаянно не хотелось просыпаться, на левую стопу сработала дистанционная сторожка на вторжение массивного тела в охраняемую зону. Я рефлекторно дёрнул ногой и открыл глаза. В тёмном едва различимом дверном проёме спальни шевельнулись два чёрных силуэта, осторожно приближаясь к нашему ложу, расположенному в углу, подальше от окна. Дальнего я парализовал излучателем, у ближнего ногой выбил нож, сбил  на пол и, вывернув руку, взял на болевой приём, тихо спросил:

— Сколько вас всего?
— Четверо.
— Где остальные?
— Двое занялись стариками. Отпусти — больно!

Психология преступника во все времена одинакова. Когда он причиняет боль, то это в порядке вещей, без этого не обойтись, но стоит испытать на своей шкуре, как начинает вопить о снисхождении и сострадании.

От чужого голоса проснулась Снофрет, мгновенно вскочила, наощупь, нашла и натянула платье, хотя в темноте ничего не видно, и мы втроём, переступая через лежащего навзничь, прошли в спальню Сельмы и Окрама, которых взяли в заложники.

Двое подростков держали у их горла бронзовые ножи. Увидев в темноте три силуэта, истошно вопя, начали требовать золото, мол, иначе прирежут стариков. В инфракрасном освещении я видел опасно вдавливающиеся лезвия в кожу шеи. Рука в любой момент могла дрогнуть от испуга, и, драмы не избежать.

Я применил к ним узконаправленный, точечный парализатор, импульсом бластера зажег потухший светильник, чтобы родители смогли разобраться в происходящем; не понимали, кто же на них напал.

В соседней комнате от крика проснулись Маху и Нубнофрет, появились на пороге, сонно потирая кулаком заспанные глаза, испуганно вглядывались в наши лица, пытаясь понять причину переполоха.

— Маху, пойди в пристрой и разбуди ленивых нубийцев! Их обязанность поочерёдно охранять дом, а не беспробудно спать! — слова — «Без задних ног» проглотил, не поймёт, у них и передних-то нет.

С помощью ошарашенного разбойника, лет 25-ти, перетащил троих его подельников во двор, связал всем руки одной верёвкой, и только потом, когда Сельма, Окрам и дети с сонными нубийцами вышли к нам, приступил к допросу.

Они должны понимать, какой опасности подвергаются в новом статусе, богачей. Мне следовало это предвидеть, а я непростительно расслабился в этой патриархальной древности, где каждый человек для меня заведомо историческая ценность, которую нужно уважать и лелеять.

На улице светильник не понадобился. Быстро  светало. По горизонту выросли чёрные контуры финиковых пальм, акаций, платанов, и лишь на западе возвышался розовеющий песчаный холм.

— Почему вы решили, что после покупки дорогого имения у нас осталось золото? — с недоумением спросил я разбойника, единственного находящегося в сознании, остальные постепенно приходили в себя, с удивлением и страхом оглядываясь на меня и Окрама. Все разных возрастов и неуловимо чем-то похожи.

— Ты, не торгуясь, расплачивался с вдовой Антефа золотыми слитками, купил дорогих нубийцев, непригодных к тяжёлому труду феллаха, приобрёл много корзин продовольствия. Серебро за просто так раздавал всем приходящим.

— Но это же означало, что мы себе ничего не оставили!

— Мы с братьями посчитали, пришли к выводу, что последним золотом не разбрасываются без сожаления. У тебя, наверняка, должен оставаться достойный излишек. Люди поговаривают, что ты племянник фараона, со стороны его двоюродной сестры Мересамон. Не знаешь, куда девать золото, если покупаешь поместье никчёмному Окраму. Он, всё равно, не сможет им управлять, коль до старости не смог выбиться из нужды, а своих детей продавал в рабство.

— Увы, я не племянник и даже не родственник фараону. Да, золото у меня осталось, но только для моих неотложных нужд. Поделиться с вами не смогу, и не хочу. Так золото не просят. Да вы и не просили — ножом угрожали. Окрам, ты их знаешь?
— Да. Это сыновья Вагифа, нашего нового соседа слева.

— Неужели отец вас послал на разбой?
— Нет, — нерешительно произнес парень. — Мы сами решились. Нас четверо, а вас всего двое — лёгкая добыча.

— Ну, и что будем с ними делать? — спросил я.
— Призовём номарха Ноффереха на суд, когда он проснётся, — решительно сказала Снофрет. — Он отправит их на золотые рудники Нубии. Там будут только рады новым рабам.

— Смилуйся, господин! — упал на колени старший из братьев. — Не от хорошей жизни занялись разбоем. Я проиграл в кости аравийским купцам всё золото, что выручил за продажу стада коров, потом поставил свою жизнь и жизнь братьев. За неделю я должен вернуть долг, иначе нас превратят в рабов. Знаю, поступил недостойно. Но я надеялся отыграться. Мне, просто, не повезло. Родители от горя с ума сойдут, если ты нас всех отправишь к номарху. У него нет жалости к беднякам.

— А у вас была жалость, когда хотели нас убить? Пришли с ножами. Вы послушались, если бы мы начали молить вас о снисхождении? — возмутилась Снофрет. — Не для того вы заявились среди ночи, чтобы кого-нибудь жалеть. Получив золото, вы бы убили нас без сожаления. Разве не так?

Старший брат понурился, всё слишком очевидно. Я же, досадовал на непредвиденную задержку, нам уже следовало собираться в дальний путь, сказал:

— Окрам, решай сам, что с ними делать. Нам пора завтракать и отправляться в дорогу.

— Отпустить? — растеряно спросил он. — Жалко Вагифа — всех сыновей лишится. Останутся только две маленькие дочери, старшие замужем.

— Они держали нож у твоего горла. Всех нас могли убить, если бы Артём вовремя не проснулся! Ты собираешься их прощать?! — удивилась Снофрет.
— Нужда ожесточает, часто принуждает к неразумным поступкам. Вспомни, какими мы были недавно?

— Отец, открой глаза пошире и посмотри хорошенько в эту сторону, на каменный дом, на полторы дюжины слуг, мешки с зерном в амбаре, корзины с продуктами в подвале, кувшины с вином и оливковым маслом. У него кошки толще твоего младшего сына, — съязвила Снофрет. — Тебе такую нужду месяц бы назад, не пришлось бы меня продавать. Не от голода у них всех распухли щёки и животы. Зависть к удачливому соседу, желание вырвать жирный кусок изо рта, даже ценою чужой жизни. Они бы, тебя не пожалели.

Окрам понуро согласился. Он даже с какой-то робостью смотрел на связанных пленников. И я его понимал. Трудно в одночасье переломить менталитет бедняка, стать богачом и решать судьбу людей.

— Ну, хорошо. Пусть пока посидят связанными. У нас других дел много, — решил я.

После плотного завтрака в тени развесистого рожкового дерева, обсудив судьбу пленников, мы снова подошли к братьям.

— Ну, и что вы надумали? — спросил я. — Если вас сейчас отпустить, вы завтра или чуть погодя снова тайком полезете в дом Окрама? Но с большей осторожностью.

— Нет! — закричали братья. — Ни один волос не упадёт с его головы, жены и его детей. Если будет нужно, мы станем на защиту. По-соседски поможем с уборкой урожая. Пусть только Окрам скажет, что нужно сделать по-хозяйству, всё выполним.

— Окрам, приведи Вагифа. Послушаем его. Что он скажет? Нужны ли ему сыновья-разбойники?

Вагиф пришёл с плачущей женой и двумя маленькими девочками, семи и десяти лет.

По его тревожно бегающему взгляду сразу понял, что разбойничье нападение проходило не без его участия, может быть, даже стоял на стрёме, готовился принять деятельное участие в укрытии золота, возможно, и трупов. И зарывать не нужно, отнесли бы к озеру, а там крокодилы быстро уничтожат все улики.

К семье Окрама здесь не привыкли: неожиданно появились, потом внезапно исчезли. Кому нужно искать, допытываться? Нет человека, нет и проблемы. Одной семьёй бедняка стало меньше. Сгладились бы последствия моего вмешательства. Но это уже мои домыслы.

На самом деле, всё проще. В первую очередь происходит всё, что может и должно произойти с наибольшей вероятностью. Вода не течёт в гору, слабый человек у сильного нахала вызывает желание унизить, насладиться своей властью, отнять даже то немногое, что у того имеется.

Жена Вагифа тихо скулила, упала в пыль, пытаясь поцеловать мои ботинки, отчего я едва удерживался, чтобы смущённо не поднять её с земли. Все девочки упали в песок на голые колени, в рыдающий голос, упрашивая меня, смилостивиться.

Одеты в дорогие платья с золотым шитьём, на руках и ногах массивные золотые браслеты, лица нежно округлы беззаботной сытостью. Каменный дом хорошо виден. Немного меньше дома Антефа, но тоже внушителен и добротен, хотя и без изысков в виде тонкой резьбы по камню по верху пилонов.

Судьба внезапно разбогатевшего недавно нищего Окрама оказалась для них слишком большим соблазном, чтобы не попытаться самим отхватить весомый кусок пирога. Впрочем, если бы не моё вмешательство, этой причины могло и не быть. Хотя возник бы другой соблазн. Насильник всегда находит жертву, а потом придумывает себе оправдание.

— Хорошо. Я вам поверю. Отпущу. Я и Снофрет уезжаем на несколько месяцев. После возвращения, если узнаю, что с семьёй Окрама что-либо плохое случилось, я найду вас, где бы вы не спрятались, отниму всё ваше имущество и подвергну жесточайшей пытке. Никто из вашей семьи не уцелеет, и не разрешу мумифицировать — загробной жизни у вас не будет. Окрам, развяжи их и помни, что они твои должники. Неисполнение любой твоей просьбы, будет расцениваться как непослушание с последующим наказанием.

         Солнце неумолимо подбиралось к зениту. Несостоявшееся ограбление и разбирательство отняло слишком много времени.

Семья Вагифа, не оглядываясь, понуро ушла из двора; агрессии на мои угрозы я не почувствовал, неожиданное поражение оказалось сильным щелчком по сознанию, чтобы кое-что понять и смириться с данностью. Они, просто, пытались приумножить своё состояние. Во все времена богатство делалось на кражах, разбоях, афёрах, ростовщичестве. Не получилось сейчас, удастся потом.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/05/09/506