Ноах

***
— Ноах! — пронзительный женский голос зазывно разрывал знойную тишину.
Солнце деловито прокаливало песок, скудные кустики травы, булыжники и норовило пробраться под сень дровяного навеса.
— Ноах!
Ноах страшился резких движений, поэтому уже около получаса медленно поджимал под себя ноги, убегая от ползущего к нему палящего света. Тот факт, что голова покоилась на полене, его не удручал, ему наоборот нравилась казавшаяся тогда монументальной жесткость дерева. Голова сейчас должна находиться на чем-то твердом, внушающем доверие. А вот раскалявшееся утреннее солнце пугало своим приближением.
— Ноах!
— Я здесь, Наама, я здесь, глупая ты женщина, — не слыша себя, просипел обитатель навеса. — Я здесь, здесь, я умру здесь, пока ты будешь визжать там, изображая взволнованную жену.
Это утро определенно было тяжелым. Хоть и не тяжелее, чем обычно.
Возня во дворе и людские голоса на миг пропали, к голове подкатило совершенно ясное желание возвратить содержимое желудка на свободу. Не из жадности Ноах сдержал позыв, не из-за экономности и нежелания разбазаривать съеденное и выпитое. В тот момент ему почему-то показалось, что умирать в луже собственной рвоты не совсем то, к чему он стремился. Впрочем, как и все остальные, эта мысль недолго держалась в фокусе, и он все же отпустил непокорную пищу.
— Я, кажется, слышу нашего папу, — прокричал Хам. — Возле сараев.
«Толковый мальчишка, даром, что в темноте его можно найти только по зубам и глазным белкам», подумалось Ноаху, обрадованному тем что его нашли.

***
— Ноах, мой муж, отец моих детей,— начала Наама свое долгое и заунывное обращение к вновь найденному мужу.
«Не всех, но в целом ты права», подумал в этот момент многострадальный Ноах, отвлекаясь от голоса жены.
— …и так каждый божий день! — слова вылетали автоматически, заученными блоками, пока Наама возилась в белье, выискивая прорехи. — Чем так расстроили мы тебя, чего не достает тебе, мой муж?
— Наама, — слова вылезали нехотя, чтобы вытолкнуть их приходилось напрягать живот и чуть поворачиваться всем телом влево. — Выгляни в окно.
— Но что же там? Я ничего не вижу, — всем видом показывая свою взволнованность, проворковала жена.
— Ничего. Пустыня. Деревня в десяток подворий и сплошная пустыня. Ни-че-го.
— Ты, должно быть, бредишь от полуденной жары, ведь мы от рождения живем здесь, и никто кроме тебя не иссушает целые кувшины с таким рвением.
Он снова разочаровался в споре с женой. Разговор с ней имел столько же проку, сколько перемалывание воды в ступе.
— Принеси мне вина и оставь наедине, — прошептал страдалец, затрачивая, может, последние силы на эту жизненно важную просьбу.

***
Насекомые роились над еще не умершим, но уже готовым к этому Ноахом. Все вокруг казалось маревом. Сам воздух был липким и мягким, обволакивая, словно овсяной кисель. Чтобы вдохнуть приходилось кусать его, пережевывать и проталкивать внутрь пальцами. Закрытые окна спасали как от палящего светильника в небе, так и от малейшего сквозняка, желанного сейчас более всего остального.
— Эй, очнись, — проговорило лицо, нависшее над болеющим.
— Господь, ты пришел за мной? — с надеждой спросил Ноах.
— Что ты такое говоришь, это Мордхэ, твой сосед и старый друг.
— Я готов, я принял все как есть и готов, — простонал Ноах и его глаза наполнились влагой.
— Вижу вчерашнее горделивое заявление о том, что нет такого потока хмеля, которое не может испить Ноах, вылезло тебе боком, — злорадно отметил Мордхэ, с некоторым любопытством изучая страдальческую маску на лице друга.
— Этот поток заберет меня?
— И тебя, и меня и вообще любого живущего. Нет еще способов борьбы с сикером.  Перед ним на колени падает даже самый сильный из живущих ныне мужей вечером каждого дня, а со временем и любой народ на земле станет его жертвой. Воистину страшное оружие, без которого, по правде, было бы скучнее жить.
В голове Ноаха восставали картины, на которых гигантские водяные валы несли грязь и обломки строений, обрушиваясь на любое свое препятствие.
— Ужасные вещи ты говоришь мне, Мой Господин! — вскричал Ноах. Что же должен я сделать, ведь просил смерти только для себя?! Моя жена не отличается умом, красотой или верностью или другим талантом, но за годы, прожитые вместе, я сроднился с нею. А дети, мои бедные дети. Те из них что мои. Ведь они так молоды, они еще не успели даже познать все прелести бессмысленной жизни, — крик быстро сошел до шепота и бредовых всхлипываний.
— О, мой друг, глядя на тебя, я вижу свое спасение от этой пагубной привычки, ты стал для меня примером, теперь я вижу к чему и сам могу придти, — испуганно проговорил Мордхэ, искренне опасаясь допиться до такого же.
— Ты видишь спасение во мне?! — застонал Ноах, приподнявшись с кровати, на которой лежал. — Значит ли это, что я, как примерный богомолец избран для спасения своего рода от бесконечных потоков? Что же я должен сделать?
— Ноах, мой друг, приляг, — бросился успокаивать своего больного товарища Мордхэ. — Главное для тебя сейчас отдых, отринь суету внешнего мира, останься на пару дней в тиши этой комнаты, этой лодчонки спокойствия. Солнце возбудительно влияет на твое воспаленное выпивкой сознание. Я должен бежать в город, ходят слухи, что наш самоуправитель хочет изменить размеры некоторых сборов. Но когда все закончится, я вернусь к тебе с новым установленным порядком и мы опять встретимся за кружкой... Хотя нет, лучше мы просто встретимся.
Оставив Ноаха в затененной комнате, Мордхэ поспешно удалился восвояси, причитая о вреде любого наслаждения и вселенской несправедливости связанной с этим.

***
Дни горячки сменились прояснением в мозгу Ноаха. Домочадцы связали этот поворот с дождями, пришедшими после засухи. Бредивший до того круглыми сутками отец попросил воды, умыл лицо и мирно уснул не издавал звуков кроме тех, что создавались воздухом, который он мерно выдыхал.
Наступившее было спокойствие в доме, прервал резкий крик из спальни отца: «Вода прибывает!».
— Шем, зови своих братьев. Наши жизни только в наших руках, — лицо отца, обеспокоенное и взволнованное, убедило Шема сделать, как он сказал тотчас же. В голове несшегося через двор старшего сына Ноаха в такт его шагам прыгали мысли, главной из которых была: «Сошел с ума, надо позвать братьев и скрутить его, чтобы не причинил вреда себе и окружающим его».

***
Удрученный и испуганный Ноах сидел на ступенях и смотрел на темно-серое небо, с которого простатически капал скупой дождик. «Это начало, это начало, это начало», пульсировало у него в голове. Братья осторожно приближались к отцу, стараясь перекрыть собой возможные пути для бегства.
— Отец, — осторожно позвал Йефет. — Ты звал нас? — спросил он, сжимая отрез веревки за спиной.
— Мне было откровение, — голос отца вдруг налился свинцом, сделался глуше, а взгляд будто бы мудрее. — Грядет потоп.
— Ты прав, отче, речушка за деревней всегда переполняется от затяжных дождей и затопляет наш огород, оставляя после себя слой плодородного ила. Ты сам говорил об этом.
— Глупцы! — страдальчески вскинул Ноах руки к небу. — Дай мне сил направить их по пути истины, Всемогущий! Ибо не ведают они угрозы нависшей над ними.
— Не спорьте с ним, — прошептал Йефет остальным братьям. — Подождем до времени, пока он не станет опасен. До того не будем ему перечить, дабы не распалять пожар болезни в стариковской голове. А уж если он перейдет черту, за которой может причинить вред себе или другим, нам ничего не останется как связать его.
Братья кинулись к отцу и встали на колени, принося мольбы Богу вслед за ним.

***
Уже неделю, днем и забирая часть ночи, братья во главе с их отцом стаскивали смолистые бревна в кучу, срезали с них кору, обтесывали и примащивали поочередно, возводя стены-борты. Со стороны их постройка напоминала хлев или сарай — прямоугольная комната из бревен и пара окошек с обеих сторон. От самого сарая эту постройку отличало то, что пол был из бревен и не имел под собой никакого фундамента. Закончив смолить и конопатить Ноах, наконец, поднялся духом.
— Выпейте воды с медом, папа, — протянула ему кувшин Рахель, жена старшего из братьев. — Вы, должно быть так устали на жаре.
— Что я тебе, малое дитя пить сладенькую водичку? — вдруг вспылил Ноах. — Принеси мне настоящего меда, сегодня я заслужил его, спася твоего мужа и тебя от неминуемой гибели.
— Папа, может вам не стоит так рисковать? — осторожно начал Йефет. — Вспомните свою болезнь, истощавшую вас, целую неделю кряду.
— То была жара и усталость, сейчас же я полон сил, мой Бог поддерживает меня.
Утвердительно качнув головой Рахель, младший из братьев поспешил найти веревку и положить ее поблизости.

***
Убедившись в том, что болезнь не отпускает их отца, братья вместе со своими женами, матерью и всем имевшимся на тот момент скотом пошли за Ноахом — в сарай, гордо именуемый им ковчегом.
— Сколько дней уже идет дождь, мой сын? — спросил Ноах Хама.
— Сегодня идет пятый день, если не считать что три дня тому назад дождь совсем прекратился и не начинался почти весь день, а вчера был настолько мал, что его едва можно было различить, высунув руку в оконце.
— То — есть начало великого потрясения всего рода человеческого! И вам, мои дети…— вдохновенную тираду Ноаха прервало протяжное «Бе-е-е». — Так вот. И вам, мои дети, предстоит начать цивилизацию заново. Мне пришлось одному хранить эту тяжкую тайну до того, как мы все окажемся здесь и пути назад не станет.
— Ну, в общем-то, мы убедили тебя не смолить дверь. Так что путь назад есть, и, слава Богу за это. Дрянные животные не приучены отправлять свои дела в отхожее место, даже если бы оно было здесь. Именно поэтому мы выбегаем во двор до ветру всякий раз, как того затребует наше естество, — высказал свое раздражение Шем.
— Это временно! Скоро нам придется ее законопатить и замазать жиром, благо у нас есть все необходимое для этого, — не унимался воодушевленный своим подвигом Ноах.
— Во всяком случае не раньше того момента, как наша мама и Зелфа вернутся с рынка, на который ушли еще утром, — напомнил Хам.
— Мы молимся за них. И ты молись усерднее, чтобы Господь пощадил твою легкомысленную мать и жену.

***
— Ноах!  — закричал Мордхэ. — Ноах, заблудшая ты овца, зачем соорудил этот хлев посреди своей земли и сидишь там вместе со всем семейством?
— Уйди, Мордхэ, прошу тебя. Не заставляй мое сердце обливаться кровью, друг, но не могу сказать тебе, почему сижу здесь.
— Ноах, старый плут, что ты задумал? Почему не хочешь доверить мне свою тайну?
— Молись, молись и тогда может господь милует тебе спасение, — глухо отвечал Ноах из-за стены.
— Хам, что стало с вашим отцом? — спросил Мордхэ проходящего мимо него Хама.
— У него несколько помутился рассудок, но мы чтим своего отца и поэтому уже неделю киснем в этой коробке, — вполголоса отвечал Хам. — Не заставляйте нашего отца переживать, мы опасаемся, как бы ни пришлось рыть норы в следующий раз.
— О, что за глупости ты несешь! — закричал Мордхэ. — А ну выходи оттуда сейчас же, старая ты зараза, — кинулся он в ковчег.
Залетев внутрь, Мордхэ обнаружил Ноаха в окружении его семейства, точнее тех из них, кто не был занят хозяйством и прочими бытовыми делами на улице. Ноах молился, усердно и с превеликим тщанием, слезно прося Господа прекратить убийство народов грибным дождем. Жена Ноаха Наама месила тесто в кадушке. Ей приходилось вести все возможные дела подле мужа, отлучаясь только по особой необходимости. Одна из невесток осталась помогать ей, а больше кроме животных здесь никого и не было.
Увидев непрошенного гостя, о котором в откровении Господнем упоминания не нашлось, хозяин спасительного судна воспылал праведным гневом, выхватил у жены колотушку и набросился на своего друга нанося удары и всевозможные оскорбления. Изгнав грешника, дабы из-за него не пострадали невинные, Ноах вернулся к молению. Посрамленный Мордхэ остался сидеть с потерянным видом подле ковчега в тени.

***
По прошествии еще одной недели дожди совсем прекратились, речушка так и не вышла из своих берегов, а последняя лужа высохла уже на второй день. Мордхэ долгое время старался обходить своего старого друга стороной, но обиду сохранить иногда тяжелее, чем уплыть на лодке по луже. Поэтому друзья вскоре помирились, хоть и встречи их отныне проходили постно, без любого пьянящего напитка.
Ноах совсем оправился от былого переживания. Только рьяное служение Богу, да ковчег, который он запретил разбирать, служат напоминанием того происшествия теперь.



9 мая 2012 года.