Глава 4

- Мама…
- Григорий! – отозвалась средних лет женщина по имени Нонна, бегущему ей навстречу, босыми ногами по зеленой траве, маленькому  мальчику – вымоленному у Бога первенецу – с сияющим счастьем лицом, светлыми (немного выжженными солнцем), слегка вьющимися, волосами; карие его глаза были полны радости и веселья, впрочем, как и озорная улыбка. Все в нем выдавало долгожданного ребенка. Бессонными ночами она, проливая потоки слез, молилась Господу, чтобы тот ниспослал ей родить мальчика. И вот, когда близился срок родам, ночью, под печальную музыку дождя, она во сне увидела его – Григория – в епископской одежде на Константинопольском Престоле; его, похожего на своего отца, только величественнее и, в тоже время, скромнее. Вот он служит Божественную Литургию; вот восхваляет Всесвятую Троицу, Бога Отца, Бога Сына, Бога Святого Духа – единосущного (в трех Ипостасях) и неделимого. И ясно слышится ей от диакона: «О господине и отце нашем, святейшем Григорие, архиепископе Константинопольском…». Сердце матери замирало на каждых словах. «Григорий, - думала она, - вот ЕГО имя; вот он сын мой; Григорий!»
Радостная она вскочила с постели, благодаря Бога, побежала к мужу, и, несмотря на большой живот, не бежала, а словно летела к нему, в маленькую Церковь, не обращая внимание на дождь.
Григорий-старший молился в Церкви, стоя на коленях.
- Господи! услышь молитву мою, и вопль мой к Тебе (!) да придет. Днем и ночью, и во всех обстояниях жизни, буду взывать и воспевать всесвятое Имя Твое, Бога Воскресшаго и не побежденного, Бога Вседержителя от века. На Престоле во чертогах горних воссевшаго судить Правдою – Праведный Судия Вселенной. Услышь вопль мой, Господи, вопль раба Твоего, грешнаго служителя; грехами облеченнаго, Суд себе самаго творившаго: вкушающаго и пиющего; Плоть Твою и Кровь вкушающаго во грехах пребывающа. Помяни мя Господи щедротами Твоими. Ибо не кто от Ангел достоин Служить Тебе, связвны бо грехми и плотскими похотьми, но по Твоей милости и любви к роду человеческому взываю: прости. Ей Господи, покровителю и защитниче мой, изведший мя из идольского соблазна, из руки аггела сатаниня, из погибели вечныя; пославший мне недостойному жену - Нонну, и чрез нея спасение, такожде, прошу, даруй дитяте мужеско, и яко Иоаким со Анною дитяте, егоже Ты послал, Тебе принесем…   
При тусклом свете лампад, он был похож на немую глыбу, непоколебимый столб; бывший аристократ и идолопоклонник ипсистарианин, женившийся на Нонне, и под силой ее веры обратившийся в 325 году к участникам Первого Вселенского Собора, чтобы те крестили его. Архиепископ Каппадокийский Леонтий в 328 году крестил его и сделал пресвитером, а потом и возвел в епископский сан. Так в Назианзе появился епископ, который через семь лет построил большой восьмиугольный кафедральный собор, ставший прообразом Святой Софии.
Но сейчас в 329, Собора еще не было. Епископ Григорий жил со своей семьей в родном имении в Арианзе, в котором, помимо прочих строений, была небольшая Церковь. Он молился перед каменным Престолом, за которым возвышалось большое изображение Креста, догорало несколько свеч.
- Григорий! – воскликнула, вбегая (мокрая), Нонна.
- Дорогая, что случилось? – ответил ей, оторванный от молитвы и размышлений, взволнованный Григорий.
- Григорий… я видела сон: Господь услышал наши молитвы! у меня будет мальчик! Я видела его в архиерейском облачении на Константинопольской Кафедре; ему сослужили многие старые пресвиторы и диаконы, приветствуя, как архиепископа Григория!
- Слава Богу! – ответил Григорий, обнимая взволнованную жену. Он искренне радовался этому событию, потому что жаждал рождения мальчика (о чем и молил Бога); он горячо любил свою добрую и кроткую жену, которая полностью опровергала слова о женщинах, сказанных в Паралипоменоне; сердце его колотило, уступая только скорости ее сердца, а под самым ее сердцем, тихо спал тот, кому предстояло уподобиться самому Апостолу Иоанну, стать тем, кого Церковь назовет Вторым Богословом.



Где найти еще страну,
В которой люди будут жить в пещерах,
В которой Бога наяву,
Увидят и изобразят на стенах?
Каппадокия!
В пещерах старцы молились, взывая:
«Мария!»
И жили,
          будто в преддверьях рая.
Твоих красот не восхвалит язык,
Твоих пещер не увидит глаз,
И где-то там, вдалеке, пасется бык,
И не хватит мне на все красивых фраз…


А мальчик все бежал навстречу маме. Маленькая зеленая травка, редкими пучками, пробивалась из, засыпанной песком и камнями, почвы. Яркое солнце слепило глаза. Незамеченный уступ.
Упал.
Мать бросилась изо всех сил к сыну. Обняла его и приласкала, подобно орлица орленка, оберегающая от всего. Как трудно видеть сейчас маленьким ребенком ей того, кто в будущем превзойдет многих. Сейчас, это только маленький человечек, который заливается радостным смехом – беззаботный – еще не зная, какой ему уготован путь. Подобно тому, как сердце Марии ликовало при виде маленького Иисуса и как разрывалось при мысли о том, что Ему предстоит сделать, сердце Нонны также ликовало и разрывалось. Но эти минуты, минуты беззаботной радости ее сердце откладывало в лучшие сокровищницы, как самую величайшую драгоценность. И правда, что может быть лучше беззаботного детства? что может быть дороже семьи?
Что дороже любви матери к ребенку?

- Дорогой мой, тебе нужно учиться, поэтому завтра ты поедешь в Назинз к своему дяде Амфилохию. Нам придется ненадолго расстаться, потому что я буду нужна здесь твоему отцу; к тому же, у тебя скоро будет братик или сестричка – ты рад?
- Мама! а ты после этого будешь меня любить?
- Солнце мое! Как же я могу тебя не любить?! Ты – мой долгожданный, вымоленный у Бога…
- Что значит «вымоленный у Бога», мам?
- Видишь ли, у нас с твоим папой долгое время не было детей – Господь не посылал нам детишек – а мы, к тому же, хотели мальчика. Мы, подобно Иоаким и Анна, много молились – испрашивали у Бога тебя. Помню: уже поздно было, луны не было видно из-за туч. Лил дождь. Такой же, как в день твоего рождения. Я молилась. Немного задремала. Вижу: тебя…
- Как видишь? Как сейчас?
- Нет, уже взрослым; но я поняла, что это ты. Я слышала, как они называли тебя Григорием. Видение кончилось, а через некоторое время родился ты. С той ночи я знаю, что тебе нужно учиться.
Она крепко обняла сына.
- Мама, как же я люблю тебя!
- Я тебя тоже, дорогой мой! – на ее глазах были слезы.

На следующие утро, с первыми лучами солнца, Григорий-старший и его сын выехали из своего родового имения на лошадях в сторону Назианза. Было достаточно тепло, хотя косые лучи солнца еле-еле касались земли. Ничего не предвещало дождя. Отец и сын за всю дорогу не проронили ни слова: Григорий даже в малом возрасте отличался от других детей молчаливостью, но если он начинал говорить, это была очень связная и красивая речь – многие думали, что из него получится хороший философ-оратор. Лошади cкакали быстро, но… как-то грустно. «Как это лошадь может скакать грустно?» – спросите вы, это сложно объяснить, но это так; не лицо выражает грусть, а все ее тело: от головы до хвоста, походка – то, как она переставляет копыта. Казалось, им было грустно разлучать дитя и мать, хотя, они понимали, что это необходимо, что нужно чем-то жертвовать, но все же. Все же жалко было их лишать счастья общения. Детство – это время, когда необходимо общение родителей и детей, потому что потом на это может не хватить самую малость, да-да, именно его, – времени. Но Григорию необходимо было обучение. Не сказать, что и дяде тоже было грустно – это равносильно тому, если сказать, что он был рад их разлуки; а разве у него нет сердца? все жертвовали – ради образования, ибо все знали, что уготовано Григорию…    
Дядя Амфилохий был человеком еще не пожилым, но и не средних лет, почти лысый – седые волосы редкими бороздками обрамляли его голову – длинная и узкая борода, равнобедренным треугольником, лежавшая на груди, тоже имела цвет выпавшего в горах снега. Он был мудрый человек, знавший свое дело – он всю жизнь проработал наставником (да, учитель и наставник – это разные люди; учитель не общается с тобой – его задача дать, и не важно, взял ты или нет, а наставник – он ведет тебя, подбирая знания так, чтобы ты их понял; он изучает вместе с тобой, как-бы наставляя тебя на путь истинный) – теперь его учеником (или, наставляемым) был Григорий. Он учил его чтению, грамоте, литературному языку. Дни обучения проходили монотонно и, как-то, скучно. Строго говоря, Григория отправили к дяде, потому что Нонна была беременна и вот-вот должна была родить. Обучение было лишь поводом отправить ребенка к дяде. Как говориться, совместить приятное с полезным.
Через месяц родился Кесарий, и Григория забрали домой. Все, даже маленький Григорий, были заняты домашними хлопотами: стирали пеленки, кормили, поили, убаюкивали – даже, еще вроде бы маленький, Григорий заботился о своем младшем братике. Уже тогда он проявлял способность заботиться, которая в будущем выльется в заботу о богоспасаемой пастве: он словно добрый пастырь, защищающий овец от волков, кафоликов от ариан.