Конкиста 2012. Роман

Конкиста 2012 роман
Алекс Вайт
               
                Глава 1. Шаг в сторону

   «Вот они - благословенные и опасные берега», – стоящий по правому борту человек размашисто и медленно перекрестился. Ещё во время второй экспедиции высокомерного и честолюбивого выскочки из Генуи - баловня судьбы Кристобаля Колумба - он тайком от Адмирала*1 наносил на карту координаты островов, открывающих доступ к Новому Свету. Это дону Кристобалю не нужны были ни лоцманы, ни космографы, ни хранители старых карт. Всё досталось любимцу фортуны от посланного ему самим Сатаной тестя - капитана и крестоносца времён Энрикэ Мореплавателя*2. И все эти документы и списки со старых пергаментов рыцарей Креста генуэзец держал в строгой тайне.
  Родриго де Бастидас поправил кирасу, вытер пот со щёк и лба. Затем снял шлем и привязал его к поручням лестницы, ведущей на площадку кормчего. Из-под маски высокомерия и меланхоличного спокойствия его глаза пристально следили за порядком на палубе, за спорой работой матросов. По команде шкипера паруса быстро поднимались вверх и скручивались в жгуты. Вся эта суета не мешала раздумьям капитана - а, пожалуй, помогала извлекать из недр сознания глубоко спрятанные воспоминания.
  Ведь только женитьба на перезрелой девице и удача в лице отца сеньориты старого дона Монис де Палестрелло принесли Кристобалю в качестве приданого секретные архивы принца Энрике. Ушедший на покой Великий Магистр ордена Креста и наследник мореходной славы тамплиеров с редким добродушием покровительствовал внезапно обретённому родственнику. С последовательностью, достойной лучшего применения, он поощрял  сложные умозаключения и планы зятя… Старый сумасброд даже познакомил Коломбо с астрономом и картографом Паоло Тосканелли, который рассказал ему, что до Индий можно добраться более коротким морским путём, если плыть на Запад. Генуэзец узнал о сказочно богатых землях из записок и воспоминаний адмиралов Ордена*3, из судовых журналов и карт Барталомео Диаша, Педру Алвареша Кабрала*4. Другие португальские капитаны, уходившие на поиски торговых путей в Сипанг и Катай*5, также внесли свою лепту в успехи Колумба. Генуэзец соблазнял почти все королевские дома Европы слухами и легендами о мифических сокровищах неведомой, загадочной, таинственной Индии. И только счастливое стечение обстоятельств, главным из которых была нужда их величеств королевы Кастилии и короля Арагона в деньгах на ведение войны с Гранадой, дало ему возможность уговорить испанских монархов. Они отдали ему на откуп часть недополученных налогов с местных евреев. В интересах дона Кристобаля было выбить из своих сородичей деньги. Но если бы не Алонсо Пинсон - богатый купец, околдованный красивыми речами и убеждённый настойчивой одержимостью генуэзца - то не было бы у Колумба, этого иудея-полукровки, ни "Пинты", ни "Ниньи", ни, тем более, "Санта-Марии". Как уж там дело стало - одному богу известно. Но за красавицу карракку*6 его владельцу баску Хуану де ла Коса при посредничестве некоторых идальго из свиты королевы Кастилии заплатили марраны (крещёные иудейские купцы) в зачёт своих платежей в испанскую казну.
  - Эй, там, в трюме! Кто-нибудь, проверьте заделанную после вчерашнего шторма течь. Качка могла расшатать доски заплаты. Вы что, дьявол вас побери, хотите попасть рыбам на обед? - Дон Родриго в сердцах топнул тяжёлым сапогом в дубовые доски палубы.
   
    *1 - Звание Главного Адмирала Моря-Океана и вице-короля всех открытых им земель было пожаловано Кристофору (Кристобалю)Колумбу Королевской четой Испании.
    *2 - Генрих Мореплаватель (1394-1460), правильно Энрике (Dom Enrique o Navigator), португальский принц, прозванный Мореплавателем. В течение 40 лет он снаряжал и посылал многочисленные морские экспедиции для обследования атлантических берегов Африки, создав предпосылки для формирования мощной колониальной империи Португалии. Родился 4 марта 1394 в Порту. Третий сын короля Жоана I (основателя Ависской династии) и его жены Филиппы Ланкастерской.
    *3 - Орден Богоматери Сиона – монашеское братство, под крылом которого во время крестовых походов был создан орден тамплиеров.
    *4 - Педру Алвареш Кабрал - Этому португальскому капитану принадлежит честь открытия Бразилии.
    *5 - Так испанцы и португальцы называли Японию и Китай.
    *6 - Карракка – тип парусного судна. К этому типу относилась “Санта Мария” – флагман Колумба.

  Из люка показалось курчавая чёрная голова матроса.
  - Всё в порядке, Маэстро*1. Пластырь держит.
  - То-то! Вам не напомнить - так забудете и воду вычерпать из трюма! - Капитан посмотрел на линию берега прямо по курсу судна. Там над далёкими холмами собирались лёгкие пушистые облака, предвещая прохладный сильный ветер с суши.
  Де Бастидас смочил слюной указательный палец и поднял его вверх. Удовлетворённо кивнув головой и ещё раз обведя грозным взглядом мачты и палубу судна, он вернулся к размышлениям. Только он, Родриго де Бастидас, мог на собственные деньги снарядить экспедицию из двух кораблей. Его влекла в открытый Колумбом Новый свет не жажда богатства - ибо он по праву прямого наследника огромного состояния Бастидасов был и так достаточно богат. Он уже не мог обойтись без океана и приключений, рассветов, открывающих глазу нефритово-изумрудно-лиловые краски моря. Он пьянел от солёных морских брызг, срываемых ветром с такелажа идущих под полными парусами галер, наслаждался цветами и оттенками тропических закатов. Когда огромный раскалённый оранжево-красный диск солнца медленно опускался в океан, душа капитана таяла вместе с запахом смолы раскалённой от жары палубы каравеллы. Прозрачное, дрожащее вечернее марево испарений тёплой воды дарило взору отражение серебра, рассыпающегося на множество блестящих монет от лёгкого волнения постепенно белеющего в лучах заката моря. А небо, какое над этими бесконечными пустынными просторами ночное небо! Оно сливалось с океаном и было так близко, что можно, казалось, потрогать звёзды рукой. Кроме неба, которое здесь выглядело намного ближе и глубже, чем в Испании, дона Родриго притягивали ещё никем неоткрытые земли. Они заворожили капитана своими тайнами, возможностью испытать невероятное чувство опасности и прикосновения к легендам наяву.
  Но это отнюдь не значило, что он готов бросаться в любые авантюры и идти в абсолютную неизвестность, как Колумб. Всё это в прошлом. Дон Родриго стал старше, опытнее и мудрее. От того мечтателя, который уходил с адмиралом в его второе путешествие, почти ничего не осталось. Он даже к строительству своих каравелл подошёл с ответственностью и осторожностью. “Сан Антонио” и “Санта Мария де ла Грация” были заложены не 13 числа и не в пятницу. Все деревья, из которых строились корабли, валились вершинами к Северу. Капитаны по его приказу не препятствовали нашествию крыс с причалов в трюмы. Всё это было хорошими приметами, в которые он свято верил. Дон Родриго придавал значение любым мелочам, на которые не обращали внимания другие корабелы.
  Чтобы его суда, не дай бог, конечно, не остановились на стапеле при спуске на воду, капитан не жалел оливкового масла и бараньего жира. Каравеллы скользили по сосновым, тщательно ошкуренным блестящим брёвнам легко, грациозно, красиво и встречали рассвет, как и положено, носом к Солнцу. Все повороты и манёвры кораблей выполнялись только слева направо, но никогда наоборот. Даже перед крещением святой водой о свежеокрашенные корпуса сначала на всякий случай были разбиты две бутылки отборного вина.
  И вот он, результат. В отличие от многих мореходов, не придающих особого значения всем этим «тонкостям», он с попутным ветром удачи и божьей помощью достиг Нового Света всего за двадцать дней. Несколько дельфинов и стая чаек встречали его в устье реки, впадающей в залив Ураба. Что может быть лучше этих добрых знаков, обещающих успех его плаванью? Пожалуй, он назовёт эту реку Магдаленой в честь пресвятой девы Марии Магдалины.
  - Якоря – на грунт! – негромко сказал дон Родриго. Но его услышали, и вскоре корабли, развернувшись по ветру, застыли посередине небольшой бухты.
  Он внимательно осмотрел прибрежный песок и мангровые заросли, служившие началом густой тропической сельвы.
  - Эй, сеньор Нуньес*2, - обратился капитан к высокому худому офицеру в сверкающей медной кирасе. – Прикажите спустить шлюпку на воду. Нам нужна пресная вода.
  Проверив, легко ли вынимается шпага из ножен и снова водрузив шлем на потную голову, он уже был готов спуститься в шлюпку, но внезапно появившееся тревожное чувство заставило капитана оглянуться. На горизонте, держа курс на юг и белея прямыми, украшенными красными крестами парусами, шла эскадра Алонсо де Охеда.
  «Святая дева Мария! Они догнали нас! Скоро в водах Нового Света яблоку негде будет упасть. Все честолюбивые кабальерос, возглавив пьяный нищий сброд, набранный ими в самых грязных тавернах Кадиса, отправились на поиски золота и диковинных сокровищ Востока. Заброшенные индейские жертвенники будоражат хмельное воображение и не дают новоиспечённым маэстро покоя. Жадность и жажда славы заставили всех этих Писарро и Веласкесов оставить службу у Великого капитана*3 и завербоваться на корабли, идущие за мечтой», - подумал капитан.
  - Это что же выходит? Они всё время держали мои каравеллы в поле зрения? Почему их никто не заметил? – раздражённо бросил в пространство конкистадор. - Хотя теперь уже всё равно. Матросов трудно винить. Все их мысли бежали впереди жадных глаз. Куда уж им смотреть назад?
  Дон Родриго сплюнул за борт, забыв о приметах.
  «Ни к чему хорошему это не приведёт. Жестокость и беспринципность юнцов, завидующих славе генуэзца, сыграет с Испанией в будущем плохую шутку». - Эти мысли не мешали капитану наблюдать за подготовкой команды гребцов к посадке на лодки.
  Бастидас слишком хорошо знал и Охедо, и Писарро. Первый был его спутником во втором путешествии Колумба к Западу. Его дикий нрав и жестокость по отношению к матросам привели тогда к бунту команды против Адмирала. Дона Охедо, этого пса в человечьем обличье, после подавления мятежа с позором в цепях доставили в Испанию. И вот надо же - король его помиловал. Что же такого мог пообещать испанской короне хитрый кастилец?
  В раздумье потрогав заросший седой щетиной подбородок, капитан перешагнул через борт. Снизу его поддержали сильные руки моряков. Мощные удары вёсел погнали шлюпку к берегу.
  Быстрый ход лёгкого судёнышка не препятствовал матросам за спиной дона Родриго тихо переговариваться:
  - Слава Иисусу и нашему капитану! Такого короткого плавания да ещё на другой конец света у нас ещё не было. – Правый загребной - коренастый баск по имени Пинто - перекрестился одной рукой, продолжая работу веслом.
  - А ты хоть знаешь, где он, этот конец? – спросил его сосед по скамье молодой картахенец Маурильо. 

    *1 - Маэстро – исп. Капитан.
    *2 - Васко Нуньес де Бальбоа – участник экспедиции Бастидаса, испанский конкистадор.
    *3 - "Великим капитаном" именовался выдающийся испанский полководец и политик Гонсало Фернандес де Кордоба и Агилар (Gonzalo Fernandez de Cordoba y Aguilar, 1453 - 1515 год).

  - А чего тут знать? Ведь земля - она плоская. А у её конца караулит таких, как мы, сам сатана на краю бездны. Там вода всей массой океана стремится в глубокую пропасть. Не нужно даже и пытаться найти островок или тихую гавань. Их там просто нет. От потока, затягивающего в ту сторону, не уйти на парусах и не отстояться ни на одном якоре.
  Ещё один гребец влез в разговор:
  - Я сам видел рисунок одного старика картографа. Он рассказывал, что однажды в одном из  безумных и отчаянных походов к краю земли они слишком близко подошли на своей галере к той самой грани, за которой разверзается ад. Так вот ребята, - матрос округлил глаза, - земля там кончается гигантским провалом, а из него торчит рука дьявола, поджидая неосторожных мореходов. Кто знает, сколько кораблей пропало в том колодце без дна?!
  - А как же тот рисунок сохранился? - с сомнением спросил Маурильо.
  - Известно, как… В бутылке из под Порто*1, - не выдержал и засмеялся Пинто.
  Капитан делал вид, что не слышит пустой болтовни.
  «Жаль, что они не видели настоящей гигантской воронки. От страха наложили бы в свои потные штаны», - дон Родриго ухмыльнулся в кружевной грязный воротник. Он лично читал записки некого араба по имени Аль-Омари. В них говорилось об огромной флотилии из двухсот кораблей, посланной египетским султаном Мухаммедом на поиски легендарного Сипанго. Обратно вернулось всего одно судно с полусумасшедшим капитаном и десятком отощавших и безумных матросов. Все остальные погибли. Кто в страхе перед неизвестностью, кто от болезней, а кто сам предпочёл броситься за борт по причине ужаса перед морскими чудовищами и от непереносимых тягот пути. Так вот, тот капитан во время следствия по делу об утрате флота рассказывал об огромном водовороте радиусом в тридцать эстадалей*2. Для этой гигантской дыры проглотить каравеллу длиной двадцать пасов*3 не составило бы труда. Что уж говорить о гигантских морских драконах с горящими глазами и множеством щупалец, усеянных присосками величиной с колокол кафедрального собора в Севилье? Некоторые знакомые дону Родриго моряки клялись святым распятием, что это и были те самые пальцы дьявола, и что они собственноручно рубили эти конечности топорами, спасая свои грешные тела. 
  «Я бы поступил точно также, потому что наши души мы оставляем в качестве залога в портовых кабаках*4, и дьяволу ещё надо постараться заполучить их», - дон Родриго вздохнул. Он верил этим рассказам лишь потому, что сам повидал на своём веку много разных диковинок, в том числе и море, полное живых шевелящихся бурых водорослей, опутывающих каравеллы и не дававших им выйти на чистую воду.

    *1 - Порто – разновидность испанского вина.
    *2 - Эстадаль – мера длины в средневековой Испании. Составляла 3334 метра.
    *3 - Пас (исп. Шаг) – 1, 4 метра.
    *4 - Одна из морских примет того времени – оставлять на берегу свою душу, чтобы она не досталась морскому дьяволу.

  Бесполезно бороться с этой напастью. Корабли теряют ход, и никакие паруса не могут сдвинуть их с места. Он видел сирен*1, стоящих в полный рост на маленьких полузатопленных коралловых островах, акул, откусывающих почти целиком низкие перегруженные людьми борта шлюпок. Он держал в руках намагниченные иглы, показывающие куда угодно, только не на Север. Он слышал пение рыб*2, заглушавших свист ветра в парусах и крики команд.
  - Хватит рассказывать сказки, - капитан обернулся к гребцам. – До края Земли ещё далеко. А здесь, - он указал на приближающийся берег, - нас ждут райские кущи с золотыми россыпями на берегах ручьёв.
  Матросы засмеялись и дружно налегли на вёсла.

    *1 - Испанцы того времени принимали за сирен дюгоней. Эти животные умеют подолгу стоять вертикально и издалека напоминают человеческие фигуры.
    *2 - Колючепёрые рыбы - чёрные сциены - умеют мелодично петь. Стая таких рыб может заглушить небольшой оркестр.

                ***

  Америго ни разу не пожалел о том, что оставил своё занятие посредника в купеческих делах флорентийского торгового дома Джуаното Берарди. Не зря его дядя - доминиканский монах и настоятель монастыря Святого Марка - учил его мореходной астрономии и географии. Он благодарил пресвятую деву Марию и счастливый случай за то, что обязательства перед испанской короной семьи Берарди свели его с Кристобалем Колумбом. Общие денежные дела по снаряжению экспедиций для открытия новых земель в пользу испанской короны сблизили его с этим гениальным безумцем. Именно под влиянием красочных рассказов адмирала он решил оставить прибыльное торговое дело и пуститься на поиски диковинных стран. Храброго человека – если, конечно, ему удавалось возвращаться из плаванья живым - ждали уважение и почёт.
  Моряки давно забыли прилипшее к нему на первых порах презрительное прозвище «торгаш». Сейчас он для них - лоцман и космограф самого Алонсо де Охеда.
  «Бог даёт человеку жизнь всего один раз. Человек ставит перед собой цель. А дорога к  цели приводит счастливчика к судьбе, которой неважно твоё происхождение. Но люди, отмеченные провидением и ведомые своей судьбой, рано или поздно обретают имя», – эта мысль честолюбивому Америго не давала покоя.
  - Не рыскать! – тихо бросил он рулевому, внимание которого отвлекли два зелёных попугая, пойманные три дня назад на острове Кюрасао палубным матросом. Попугаям на реях было не место, но Америго закрывал глаза на маленькие слабости команды.
  Справа по курсу в заливе Ураба, помеченном на карте рукой самого Колумба, он заметил два судна. Очевидно, это искали удобные бухты для высадки на берег каравеллы одного из многочисленных испанских искателей золота. В последние два-три месяца небольшие флотилии из двух-трёх кораблей покидали гавани Испании и отправлялись на Запад. После триумфального возвращения Колумба «с того света» испанскую многодетную, провинциальную родовую знать охватила лихорадка кругосветных плаваний. Они с удовольствием меняли скучную жизнь в деревне, где единственным развлечением было катание в обнимку с мельничными крыльями и жерновами, на морские приключения. На деле океан оказался не таким уж и опасным. Зато он приводил испанцев к богатству и славе на краю земли. От желающих завербоваться на каравеллы, уходящие в открытые Адмиралом Индии, не было отбоя. Купцы, чувствуя запах наживы, с охотой предоставляли за долю в будущей добыче свои каракки и галеры. Ну что же, это было правильно. Бывалым и опытным капитанам уже не осталось места на Средиземноморье из-за господства там венецианцев и жестоких арабских разбойников. А здесь – и свобода, и полная независимость от преследований пиратов, от произвола чиновников испанских монархов.
  Капитан сверил курс по солнцу. С флагмана послышался крик. Флорентиец повернул голову налево.
  Франсиско Писарро – партнёр дона Алонсо Охедо за карточным столом - картинно вытянулся во весь рост на перилах кормовой площадки идущего рядом судна. Кастилец зацепился ногами за бухту каната и подавал сигнал своей нелепой шляпой.
  Америго знал, что капитана Охеда и необразованного, грубого «сына кастелянши»*1 сблизила страсть к прямоугольным расписным дьявольским картинкам, позаимствованным испанцами у арабов. Игра в карты только входила в моду.
  Сложив широкие ладони рупором, Писарро что-то кричал, время от времени указывая концом шпаги направление прямо по курсу.
  Америго напряг слух, пытаясь расслышать, что кричал Франсиско.
  - Приказ флагмана! Мы идём дальше, а вы, сеньор Веспуччи, держитесь чуть ближе к берегу. Дон Алонсо требует уточнить в деталях карту Адмирала и нанести на неё все гавани, пригодные для якорных стоянок. Нас ищите через две недели в трёхстах эстадалях южнее. И помните: аккуратность и осторожность - прежде всего. Никаких высадок и стычек с индейцами.
  Испанец ещё раз взмахнул огромным беретом, украшенным длинным пером, неуместным на морском судне, и шутовски помахал этой пародией на шляпу в воздухе. Америго поднял руку вверх, давая знать, что всё понял, и чуть довернул руль вправо. Три каравеллы де Охеда, добавив к прямым парусам косые латинские, набирали ход и уходили под сильным ветром на солнечный полдень. Судно Веспуччи продолжало плыть на Юго-запад к оконечности мыса Парии. Он сверился с картой. Небольшой кусок пергамента лежал перед ним, распятый на штурманском ящике четырьмя тонкими деревянными колышками. Впрочем, он помнил эту карту наизусть. К вечеру, если ветер не переменится, они войдут в устье безымянной реки. Вот она, на бумажном жёлтом фоне песчаных дюн - короткий кусочек синий линии, едва нанесённый гусиным пером.
  Погода благоприятствовала морякам. На закате они увидели дельту реки, размывающую многочисленными широкими рукавами и протоками золотистый песок. Чуть дальше в глубине материка начинался тропический лес. Значительная часть деревьев стояла в воде, давая приют многочисленным стаям больших неизвестных птиц с розовым оперением и дугообразными клювами. При приближении корабля они взлетали, описывали широкий круг и садились на воду, высматривая зоркими глазами косяки рыб. Несколько дельфинов, выпрыгивая из воды, играли в кильватерной струе судна. Река, смешиваясь с океаном, расходилась светло-изумрудными щупальцами течений в аквамариновых полях морской воды на огромные расстояния.

    *1 - Франсиско Писарро – внебрачный сын Гонсало Писарро Родригес де Агиллар и кастелянши Гонсалес и Матеос, получил прозвище EL Ropero – сын кастелянши.

  - Колумб ошибся. Это не бухта. Это больше похоже на пролив, – флорентиец, с небольшим усилием поворачивая тяжёлую жердь руля, держал нос каравеллы в направлении широкого горла протоки. Матрос, стоявший рядом, пожал плечами.
  - Пора искать место для стоянки. – Веспуччи отдал приказ промерить глубины, но пролив оказался глубоким, и чугунное ядро на длинной верёвке никак не хотело ложиться на грунт.
  В лучах заходящего солнца бегущая за бортом вода казалось оранжевой. Янтарные блики слепили глаза и рассыпались по палубе золотыми и изумрудно-жёлтыми кусочками мозаики. Странное нетерпение охватило морехода. По мере того, как протока становилась всё глубже, попутный ветер с океана гнал каравеллу вперёд, и вместо того, чтобы свернуть к недалёкому берегу, Америго хотелось до темноты пройти как можно дальше. Часа через три ночь заставила моряков спустить паруса и осторожно при зажжённых фонарях приблизиться к деревьям, подступающим почти к самой воде. Рельеф дна позволил двум якорям надёжно вцепиться в грунт.
  Перекусив сухарями и солёным вяленым мясом, команда стала готовиться к ночлегу. Из трюма вытащили соломенные тюфяки и расстелили на палубе. На  центр палубы к основанию мачты выкатили бочку с пресной водой, к которой выстроилась очередь. Ещё через полчаса все разговоры понемногу стихли, и моряки, уставшие от долгого и трудного плавания, забылись тяжёлым сном.
  Густо усеянное близкими звёздами ночное небо выглядело несколько иначе, чем в далёкой Испании. Ветер, оставленный в покое ушедшим за горизонт солнцем, стал немного прохладнее и приятно освежал потный лоб бывшего флорентийского купца. Тусклые огни двух масляных стеклянных ламп - одной на корме, второй на носу судна - бросали причудливые тени на бородатые лица матросов.
  Америго не стал спускаться в душную и тесную капитанскую каюту. Ему не спалось. Он смотрел в ночь, и ему казалось, что где-то далеко на воде мерцали редкие капельки света. Как будто кто-то оставил непогашенными свечи или несколько звёзд, скатившиеся с небосклона, остались лежать на воде.
 Рассвет окутал густым молочным туманом недалёкий лес, каравеллу и море.
 Белое, насыщенное влагой «полотно» повисло на реях, скрыв до половины высокие мачты, зарифленные паруса и такелаж. Призрачная пелена проникла даже в орудийные жерла. В трюме стало почти не видно пушек. Там, где заканчивались борта, едва угадывались маслянистые бронзовые туши каронад, стреляющих каменными ядрами…
 …Америго открыл глаза. Кастильский флаг на большой адмиральской мачте повис мокрой тряпкой. Кое-кто из матросов проснулся и прямо с борта мочился в туман. Капитан вскочил на ноги и поднялся на кормовую башню. Его взгляду, брошенному на море, не за что было зацепиться. Клубящаяся завеса скрыла близкий берег, изумрудно-белую воду и небо, но ветер, нашедший убежище где-то за краем горизонта, уже пробудился ото сна и шевелил концы парусов, небрежно свёрнутых вчера в темноте.
  «Через час туман рассеется, и мы пойдём дальше». – Капитан пнул носком сапога развалившегося у борта пушкаря и приказал вскочившему матросу:
  - Проверьте порох и запальные фитили. Если намокли, сушите собственными телами. – Парень кубарем скатился в трюм.
  Когда на корабельном колоколе вахтенный ударил десять раз, давая знать, что верхняя колба песочных часов пуста, яркие лучи солнца и ветер разогнали туман. Зарифленные паруса распустили к просушке, тюфяки убрали в трюм, фитили у пушек растрепали и смочили свиным салом, порох, рассыпанный тонким слоем на парусине, собрали обратно в бочонки и унесли вниз.
  - Капитан, взгляните… слева по борту! – удивлённый возглас одного из моряков заставил флорентийца оглянуться. В двухстах пасах слева от каравеллы он увидел хижины, стоящие прямо в воде на сваях. Таких построек оказалось очень много. Они выстроились концентрическими кругами вокруг какого-то невидимого центра и были разной величины и с разной конструкцией кровель. По периметру селения флорентиец заметил невысокие деревья со странными плодами, похожими на зелёные и жёлтые огурцы. Они росли огромными тугими связками. В узких каналах между постройками и под хрупкими настилами сновали лодки, сплетённые из тростника или выдолбленные из цельных стволов деревьев. Оснащённые вёслами или небольшими прямоугольными парусами из пальмовых листьев, судёнышки легко проходили под арочными деревянными мостами.
  - Похоже, мы едва не протаранили целый город, - капитан бросился к борту и стал с любопытством рассматривать индейцев, удивлённых не меньше, чем испанцы.
  «Всё это похоже на Венецию. Если бы не тростниковые крыши, деревянные постройки и красно-коричневые тела туземцев - можно было бы подумать, что ты попал в венецианскую лагуну», – Америго склонился к карте, окунул гусиное перо в сосуд с красной охрой и написал на копии пергамента Колумба только что пришедшее ему на ум название открытой им земли – Venezuela  (маленькая Венеция).
  Через три недели корабли Алонсо де Охедо напрасно ждали флорентийского шкипера. Корабль Америго Веспуччи, пройдя вдоль побережья Нового света на Юго-Восток, наткнулся на реку. Координаты с привязкой к извилистому скалистому берегу, нанесённые на карту два года назад Колумбом, были крайне неточны. Прямо по курсу каравеллы открывались пологие, поросшие густым кустарником холмы. Огромная дельта пресной воды занимала площадь в несколько тысяч эстадалей. Такой огромной реки никто из испанцев никогда раньше не видел.
  Чуть дальше по склонам холмов вверх тянулись ряды пальм и те самые огурцовые деревья, виденные испанцами раньше. Под вечер каравелла, идущая одним из рукавов пролива вдоль густого тропического леса на малом ходу, наткнулась на два десятка лодок туземцев, вооружённых луками. Мускулистые бронзоволицые мужчины быстро работали вёслами, приближаясь к испанскому судну. Женщины в набедренных повязках из кусочков коры и пальмовых листьев стояли в полный рост с натянутыми луками и готовились выпустить полсотни стрел в незнакомую огромную лодку со странными густобородыми пришельцами на борту.
  Подвергнуться такой неожиданной атаке было опасно, поскольку, как уже знал Америго, индейцы свои стрелы часто смазывали неизвестным ядом, вызывающим паралич. Через несколько мгновений после попадания стрелы в незащищённую часть тела даже от незначительной царапины человек впадал в болезненное состояние неподвижности и удушья. Спустя полчаса у несчастных начиналась рвота, а затем наступала смерть в страшных судорогах.
  Испанцы поспешно надевали латы и шлемы, заряжали аркебузы и арбалеты.
  Капитан, помня предостережение Писарро, отдал приказ не вступать в бой и приготовиться к манёвру. Судно быстро развернулось кормой к флотилии лодок, и веер выпущенных с дальнего расстояния стрел образовал густую щетину на высокой чёрной корме каравеллы. Подгоняемый быстрым течением и боковым ветром с Запада, корабль уходил от преследования. Вступать в стычку, не зная местности, мелей, фарватера и численности противника было неразумно.
  Спустя несколько минут испанцы вновь вошли в основное течение реки, названной впоследствии Амазонкой*1, и держали курс в открытое море, так и не попробовав жёлтых огурцов*2.   

    *1 - Название реке дал конкистадор Франсиско де Орильяна. Он первым из европейцев пересек Южную Америку в самой широкой ее части. Летом 1542 года его отряд якобы увидел легендарных амазонок и вступил с ними в сражение. Сегодня считается, что это были либо индейские женщины, сражавшиеся рядом с мужчинами, либо просто длинноволосые индейцы, которых испанцы приняли за женщин. Первоначально де Орельяна хотел назвать реку своим именем, но после боя он остановился на варианте «Амазонка».
    *2 - бананы.

                ***

    Золото - вот что нужно было всем в новых землях. Золото послужило бы оправданием потерь каждого четвёртого корабля многочисленных конквиста'доров*1, уходивших по следам Колумба.
    Всё познаётся в сравнении. Обедневшие идальго вдали от Испании становились почти независимыми от королевской власти, от обязательной службы в плохо снабжаемой армии метрополии, от жестокого налогового пресса; они получали возможность взять в собственность огромные земельные наделы. Лишь бы хватало сил удерживать их огнём и мечом. Насколько видел глаз вглубь материка, называемого Новым Светом - там лежали плодородные долины, зелёные луга, покрытые сочной высокой травой, склоны холмов и предгорий, ждущие искусных виноделов.
    Правда, эти земли принадлежали каким-то медноликим отсталым полуголым туземцам. Так что с того? Воинственных беспощадно убивали, строптивых обращали в рабов, равнодушных – в католическую веру, а потом уже в рабов и батраков первых гасиендос. Благородные испанские дворяне, считавшие недостойным для мужчины гнуть вместе с рабами спины на полях, как это делали их деды в Кастилии, сколачивали отряды и уходили в самое сердце сельвы искать золотоносные реки.

    Первым из конкистадоров повезло Родриго де Бастидасу.
    - Пересыпать порох в мешки, бочонки пригодятся для запасов воды! – командовал он, вернувшись после вылазки на берег.
    Пустынные пространства прибрежного леса изобиловали ручьями с чистой вкусной водой, а заросли - всевозможной живностью: дикими свиньями, маленькими доверчивыми козами, непугаными птицами, подпускавшими к себе на расстояние выстрела из арбалета. Ни одного туземца с луками и пращами поблизости не было.
    - А где взять мешки? - с недовольным видом спросил коренастый маринеро*2 с голым волосатым торсом.
    - Возьмите часть парусины из корабельного запаса. Шить паруса умеете - сошьёте и мешки.
    Дон Родриго повернулся к Хуану де ла Коса:
    - Отберите команду из тридцати человек. Пусть готовятся к походу. Кирасы, аркебузы проверить, точить и чистить шпаги от ржавчины. Наверное, из ножен достать уже невозможно. Прикипели от солёной воды и влажности.
    Васко де Бальбоа с горящими глазами соскучившегося по земле моряка подошёл к дону Родриго.
    - Можно, я с вами? – кастилец был уже перепоясан широким ремнём, на котором болталась длинная с витым ажурным эфесом итальянская шпага.
    - А кто останется при каравеллах? – капитан хмурым взглядом недовольно оглядел кабальеро.
    - Да что с ними будет на якоре в четверти эстадалей от берега? – де Бальбоа помрачнел. – Двух-трёх опытных матросов будет достаточно для присмотра и поддержания порядка на судне.

    *1 - конквиста’дор (исп. conquistador — завоеватель).
    *2 - опытный, с многолетним стажем матрос испанского флота.
   
    - Хорошо, - неохотно согласился капитан. - Проследите за укладкой провизии, пороха и пуль. Каждый, кроме офицеров, понесёт на себе порядка трёх арроба*1 груза. – Маэстро*2 отвернулся, наблюдая, как моряки пересыпали порох в уже готовые мешки.
    Испанцы выступили через час. Оставив шлюпки на пустынном берегу, они углубились в густые заросли по едва заметной неизвестно кем и когда проложенной тропе.
    Через десять минут поисков они наткнулись на первый ручей, где набрали  два бочонка воды. Несмотря на то, что отряд продвигался под густыми кронами деревьев, отвыкшим от пеших прогулок мореходам каждый шаг давался с большим трудом. Едва привыкнув к тяжёлой поклаже на плечах и войдя в ритм ходьбы, покорители океана стали страдать от влажной жары, проникающей под кирасы, шлемы и рубашки грубого толстого полотна. В высоких кожаных сапогах хлюпали мокрые чулки. Пот густыми каплями выступил на загорелых бородатых лицах, навис над бровями, побежал грязными струйками по вискам, выедая солью глаза. Через час пришлось сделать привал. Люди валились на землю, прикладывались к бочонкам с водой и жадно пили, проливая тёплую жидкость себе на грудь.
    Лейтенант де ла Коса упал в высокую траву вместе со всеми. Кроны высоких деревьев давали густую тень, которая закрывала солнце, но не спасала от зноя.
    Внезапно он почувствовал опасность. По взмокшей от пота спине пробежали мурашки. Необъяснимый страх овладел им. Он завертел головой, облачённой в тяжёлый шлем, и оглядел лес. Толстые корни, поваленные деревья, увитые лианами, обступали временный лагерь. Стебли трав, примятые сапогами, на глазах выпрямлялись, впитывая из воздуха влагу и высасывая корнями соки земли. Вокруг не было ни души. Испанец непроизвольно посмотрел вверх, пытаясь определить, в какой точке находится солнце - и замер.
 Медленно накручивая мускулистое длинное тело на ветку ближайшего дерева, с расстояния одного паса на него смотрела огромная змея. Её взгляд парализовал разум и тело моряка. Время застыло в стеклянных глазах удава. Очевидно, решив, что длины броска достаточно, змея соскользнула с дерева прямо на плечи де ла Коса. Через мгновение испанец кричал от ужаса, почувствовав себя в кольце удушающих объятий. Моряки растерянно вскочили на ноги. Удав, обернув блестящим воротником шею несчастного, всё сильнее сжимал свои тиски. Первым пришёл в себя Васко де Бальбоа. Вырвав из ножен короткий кинжал, он нанёс удар. За первым последовал второй и третий, перерастая в град молниеносных выпадов. Нож с яростью разрывал острым лезвием тугую шкуру змеи.
    Петля вокруг шеи де ла Коса ослабла, и шевелящиеся кольца с глухим стуком упали к его ногам. Посиневшее лицо было перекошено от страха. Глаза вылезли из орбит, широко открытый рот судорожно заглатывал воздух.
    Де Бальбоа пнул сапогом мёртвую анаконду.
    - Скажи спасибо стальной кирасе. Ещё немного - и твоя грудная клетка была бы просто раздавлена. Под лезвием ножа я чувствовал такую силищу… - Лейтенант слегка похлопал де ла Коса по щеке, приводя в чувство.
    - В следующий раз нужно внимательно осматривать место для лагеря, - Дон Родриго де Бастидас вышел из оцепенения и поднялся на ноги.
    - И по нужде ходить только вдвоём. Хватит рты разевать! Вперёд!

   *1 - Арроба – 11,2 кг  по средневековой испанской системе мер.
   
    Бессонная ночь, наполненная огоньками глаз животных, звуками леса, грозным приглушённым рыком какого-то зверя, ходившего вокруг лагеря за линией света от костров, вымотала испанцев. Они настороженно прислушивались. Тихо постреливали сучья под осторожными лапами многочисленных ночных хищников. Изредка кричали птицы. Темнота и опасность обступали людей со всех сторон, наполняя сердца страхом. Бодрствовали не только караульные, но и все остальные. Моряки сидели, прислонясь к деревьям, сжимая в руках аркебузы и шпаги.
    Забывшись под утро тяжёлым усталым сном, дон Родриго открыл глаза с первым лучом утреннего солнца, скользнувшего по векам. И тут же затылком  ощутил чей-то взгляд.
    «Опять змея?» – со страхом подумал он. – «Да нет, не может быть. Ядра не попадают в одну и ту же цель дважды».
    Медленно вращая головой, он осмотрел лагерь. Часовые, облокотясь на дула аркебуз, дремали. Остальных моряков, так же, как капитана, сморил сон. Маэстро обвёл глазами близкий кустарник, толстые деревья, облепленные лианами и цветами. Ни один лист не шевелился, ни одна ветка не дрожала от постороннего прикосновения. И тем не менее он мог бы поклясться, что кто-то наблюдает за стоянкой. Капитан поднялся на ноги, тронул за плечо ближайшего караульного. Тот поднял голову и недоумённо уставился на Бастидаса. Приложив указательный палец к губам, дон Родриго указал направление. Ему показалось, что за упавшим деревом он видит странное пятно, как будто старый пожелтевший кусочек пергаментной карты, разрисованный линиями морских течений, зацепился за ветку. Бастидас встал и, притворно зевая, стал обходить спящих моряков, делая вид, что его интересует только угасающий костёр. Часовой, сообразив, что хотел от него маэстро, лёг на землю и стал тихо отползать в сторону, делая широкую дугу вокруг подозрительного места. Через пять минут в той стороне послышался шум, затем выстрел и крик. С деревьев посыпались листья, испуганные крики птиц наполнили лес. Наконец из-за кустов показались двое. Приставив правой рукой лезвие кинжала к горлу маленького голого человека, разрисованного белой краской, моряк второй рукой сдавливал шею захваченного врасплох индейца и вёл его рядом с собой. В сгибе локтя солдата лицо пленного выглядело испуганным и жалким. Набедренная повязка из листьев была выпачкана в грязи, зато на шее, в мочках ушей и на запястьях выше ладоней блестели украшения из жёлтого металла. Все вскочили и окружили пойманного тесным кольцом.
    - Там был ещё один - но, пока я прижимал к земле вот этого, - солдат кивнул на индейца, - счастливчик убежал. Я только напрасно потратил пулю. – Он бросил на землю сломанный лук и узкий длинный чехол со стрелами.
    Капитан с любопытством разглядывал невысокого грязного человека, почти подростка. Чёрные длинные волосы пленного лоснились от жира. В тугой пучок сзади их стягивал шнурок, сплетённый из лиан, и жёлтого цвета заколка. Смуглая, бронзового оттенка кожа оказалась раскрашена концентрическими кругами и узорами. Тонкие ноги не казались слабыми. Узлы и переплетения вен вспухли тёмными буграми на длинных эластичных мышцах. На ладонях затвердели окаменевшие мозоли. Его руки привыкли к тяжёлому труду в суровых условиях. Икры выглядели мускулистыми, с сильными сухожилиями хорошего скорохода. Грязные ступни заканчивались широкими плоскими пальцами, никогда не знавшими обуви. Обкусанные ногти выглядели чернее земли. Один из моряков сорвал с шеи индейца тонкое литое ожерелье, попробовал край металла на зуб и протянул капитану.
    - Золото? – глаза моряка разгорались огнями жадности.
    Дон Родриго внимательно посмотрел на украшение, на след зубов моряка и довольно кивнул. Солдаты зашумели, возбуждённо переговариваясь.
    - Тише! - прикрикнул капитан на маринеро. - Пленного не трогать и золото не срывать. - брезгливо поморщившись, он потянул туземца за руку и поставил перед собой.
    - Ты – индеец! Я – дон Родриго. – Капитан указывал ладонью то на себя, то на пленного.
    - Ты индеец, я – Родриго, - повторил пленный.
    - Какой смышлёный малый! – Маэстро улыбнулся и похлопал юношу по плечу. Тот повторил его жест и тоже заулыбался. Он с интересом поглаживал рукой сверкающую стальную кирасу испанца, потом потянулся к кинжалу, висящему у дона Родриго на поясе. Капитан отступил на полшага и достал клинок.
    - Видишь?.. - Он поднял с земли толстую ветку и одним ударом срезал половину. Индеец восхищённо вскрикнул и поднял руку ладонью вверх.
    - О-о-о! – Туземец что-то быстро заговорил, цокая языком, приседая от восторга и хлопая себя по коленям.
    Капитан повернулся к одному из матросов.
    - Дай свой сапожный нож!
    Испанец, не прекословя, достал из-за пояса обычный короткий нож для резки кожи, канатов и парусины. Капитан протянул лезвие пленному. Тот подставил руки и благоговейно принял блестящую сталь. Он тут же провёл остриём по своей голой руке. На коже из неглубокого пореза показалась кровь.
    - О-о-о! – ещё раз удивлённо пропел туземец и протянул окровавленное лезвие обратно. Капитан выставил перед собой ладони и отрицательно замотал головой.
    - Нет, нет. Это – тебе. – Дон Родриго отодвинул руки индейца от своей кирасы. Тот, прижав нож к голой раскрашенной груди, повторил полувопросительно и неуверенно. – Тебе? – и похлопал себя по грудным мускулам в области сердца. – Тебе, тебе…
    Он быстро поклонился несколько раз, потом взял из рук капитана своё ожерелье и протянул его, как ответный дар. Дон Родриго отрицательно покачал головой, тогда индеец снял с запястий рук браслеты. Маэстро снова покачал головой. Туземец, недолго думая, добавил к своим подаркам серьги из ушей и золотую заколку, стягивавшую волосы. На этот раз капитан довольно заулыбался и благосклонно принял ответные дары пленного.
    Размалёванное белыми узорами лицо озарилось ответной улыбкой. Индеец начал приплясывать и качать на руках нож, как ребёнка. Потом, резко развернувшись на пятках, бросился в кусты. Вслед рванулись растерявшиеся матросы, но маэстро остановил их резким окриком.
    - Оставьте его!
    Моряки нехотя остановились, вернулись и, ворча, окружили плотным кольцом капитана.
    - Зря вы отпустили его, капитан. Он бы привёл нас к золоту.
    - А если нет - и это босоногое дитя природы подставило бы нас под отравленные стрелы своих размалёванных приятелей?
    Дон Родриго улыбнулся, как человек, умудрённый жизненным опытом.
    - Учитесь искусству переговоров. Он сам вернётся и приведёт с собой других.
    - Лейтенант! - капитан обернулся к Бальбоа. - Берите нескольких солдат, возвращайтесь на корабли и доставьте сюда лишние ножи, ненужные свечи с фонарями, старые гвозди, скобы и молотки. Осколки зеркал тоже сгодятся. Оставьте свою поклажу здесь и поторопитесь. Вы должны обернуться за день. А остальным нужно выспаться. Часовых менять каждые два часа.
    Дон Родриго, проводив Бальбоа, расставив в укромных местах часовых, сел под деревом и стал рассматривать индейские украшения. Это были вещи из светлого высокопробного золота с кубическим и круговым орнаментом по всей поверхности сверкающего металла. Капитан подбросил двумя руками блестящие пластинки. Он с уверенность мог сказать, что вес этих вещей составляет около 20 кастильских унций*1.
    «Вот оно – долгожданное золото Нового Света!» – подумал Дон Родриго. Не спеша, он достал тонкого полотна носовой платок, завернул подношения индейца в узел и спрятал под кирасу. Краем глаза он поймал жадные взгляды матросов. Капитан криво ухмыльнулся.
    - Каждый получит свою долю… но потом. – Немного подумав, он счёл нужным добавить: - В этих побрякушках пятая часть – доля короны.
    Один из матросов хитро заулыбался.
    - А как она узнает, сколько было золота?
    - Разговоры! – с угрозой повысил голос капитан. – Их Величества далеко, но глаза и уши королевских казначеев повсюду. – Он похлопал себя по кирасе. – Ваша часть золота от вас не уйдёт, но сначала нужно вернуться в Испанию.
    За два часа до захода солнца посланные вернулись. Они тяжело дышали, сбрасывая с себя хлам, ненужный на кораблях.
    И только когда начало темнеть, вдали зазвучали барабаны, послышалось пение, и… часовые изумлённо уставились на процессию, показавшуюся из-за деревьев. Впереди шёл утренний пленник. За ним длинной цепочкой растянулись индейцы. Двое из них несли на плечах жердь. На ней висела убитая недавно дикая свинья. Остальные прихлопывали в ладоши и пританцовывали на ходу.

    *1 - Кастильская унция - мера веса, принятая в Испании времён конкистадоров.
 Одна унция – 28.7 грамм.

   Лишь у нескольких за плечами виднелись луки со стрелами.
 Отпущенный накануне туземец – приятель капитана - издалека увидев блестящую кирасу, приветствовал испанца громким восторженным криком. Среди толпы матросы заметили нескольких женщин. Тугие обнажённые груди топорщились вишнёвого цвета сосками. Крутые полные бёдра соблазнительно двигались в такт шагам. Мореходы с вожделением мужчин, лишённых долгое время женской ласки, поедали глазами бронзовые прелести индианок. Туземцы без страха подходили к морякам и трогали их шлемы, шпаги и бороды.
    Ещё через полчаса, обменявшись подарками, беспорядочной группой все двинулись через лес, ведомые проводниками. Медноликие воины любовались ножами, а польщённые страстными взглядами испанцев женщины ловили свои взгляды в кусочках зеркал. Более практичные тащили на себе зажжённые испанцами фонари, гвозди и осколки бутылок. Ночевали мореходы в большом селении на границе леса и живописных предгорий.
   
    Утром дон Родриго с удивлением увидел, что с высоты холма, на котором расположилась деревня, хорошо просматривалось море, а за спиной, служа естественной защитой от северных ветров, возвышалась горная гряда, покрытая сверкающим на солнце снегом. Со стороны океана этой великолепной белизны не было видно из-за облаков, скрывающих призрачным туманом далёкие вершины. Из висящего на поясе мешочка он достал карту, перо, серебряный сосуд с краской и добавил к названию, данному этой цепочке гор Колумбом «Сьера-Невада» новое - «Пико Кристобаль».
  Потом капитан с интересом перевёл взгляд на индейское поселение.
  Оно было довольно большим, состоящим из просторных хижин на сваях. Дома имели конические кровли из сухих пальмовых листьев. Поражала чёткая спиральная планировка вокруг одного из строений, служившего, по всей видимости, жилищем вождю племени. Вчера капитан был представлен ему тем самым пленником, которого он отпустил накануне.
   Через открытый входной проём хижины виднелся гамак, сплетённый из тонких лиан. В нём лежал худой, в одной набедренной повязке старик, над которым мерно колыхался огромный примитивный соломенный веер. Длинную рукоять держала обнажённая до пояса индианка. Движения её были равномерны и машинальны. Она дремала.
    Вчерашнее ночное пиршество не прошло в селении бесследно. Прямо между хижинами спали люди. Среди них на циновках в обнимку с индейскими женщинами лежали несколько солдат. Отброшенные в сторону кирасы и аркебузы, шпаги и шлемы тускло блестели на солнце. Беспорядок дополнялся отсутствием часовых.
    - Разрази меня гром! – Капитан громко выругался, не к месту помянув дьявола, а в мыслях - всех святых – покровителей Кастилии и Арагона. Да и как их было не вспомнить! Опасность, которой подвергались испанцы, показалась осторожному дону Родриго настолько грозной, что только очевидная защита святых помогла морякам пережить эту ночь. Он знал свирепый нрав дикарей и удивлялся, что никто из его людей не пропал и не валялся с перерезанным горлом где-нибудь в лесу. Пинками маэстро стал поднимать своих людей, заставляя разбирать оружие и снаряжение. Селение медленно просыпалось. Капитан вернулся в хижину, где провёл ночь. Проснувшийся Хуан де ла Коса сидел внутри, перебирая золото, выменянное во время ужина у индейцев, и записывал угольком на обрывке грязной тряпки количество и примерный вес добычи.
    Ещё через час вождь и дон Родриго сидели друг против друга, пили козье молоко, ели те самые жёлтые огурцы, очищенные от толстой кожуры. Плоды оказались сладкими и отдалённо напоминали вкусом сдобные булки, выпекаемые в родной Севилье.
    - БананА, - бормотал с набитым ртом индеец, показывая на огурцы.
    - Oro, oro coronario *1, - твердил капитан, тыча пальцем в золотое украшение на груди вождя.
    Вождь, прикладывая ладонь к телу, быстро повторял:
    - Кариба, кариба, - затем показывал на горы и заменял слово «кариба» словом «чичба». При этом он делал злое угрожающее лицо.
    - Вот бестолковый упрямец, - Дон Родриго закипал гневом.
    - Мне кажется, так называется его племя – карибы, а там, ближе к вершинам, живут индейцы чичба, враги его народа, - вмешался в переговоры Бальбоа.
    - Мне нужно золото, - не обращая внимания на своего лейтенанта повторял капитан.   
    - Оro, оro coronario! Дьявол тебя побери! – Дон Родриго с трудом улыбался, но старался не показыватъ свою злость индейцу. Достоинство прежде всего.
    - Да что вы с ним разговариваете? Давайте ему пятки поджарим на углях. Вон и костёр есть в углу лужайки. – Один из матросов, криво ухмыляясь, подошёл сзади к вождю. Индеец, стоявший за плечами старика, выставил вперёд тростниковое копьё с костяным наконечником.
    Испанец небрежно толкнул индейца в грудь. Тот упал. Зрители, сидевшие вокруг, вскочили на ноги и возбуждённо зашумели, выхватывая подаренные им накануне ножи. Моряки вытащили шпаги. Дон Родриго поднял руку. Вождь последовал его примеру. Шум постепенно стих. Под суровым взглядом капитана испанец поднял поверженного туземца, отряхнул его от пыли и деланно засмеялся. Индейцы, похоже, приняли инцидент за неуклюжую шутку, немного успокоились, но стали держаться подальше от пришельцев.
    После возобновления переговоров вождь, наконец, понял дона Родриго.
    - Оro, оro, - повторял он, трогая пластинку на собственной груди.
    - Muchas oro, много золота, - подбадривал его капитан. - Оro en barras, золото в слитках!
    - Muchas, muchas, - наконец понял его вождь и указал рукой в сторону гор. Он взял выдолбленную тыкву, наполненную водой, поболтал в ней рукой с зажатым кусочком золота и показал испанцам.
    - Много, много золота, – вождь бросил блестящий сгусток испанских вожделений в песок и вдавил его голой пяткой поглубже. Индейцы засмеялись. Матросы жадно смотрели на пыльный самородок в ногах у вождя.
   - Est; bien*2, gallardo, молодец, - довольный капитан привстал и похлопал индейца по плечу. – Золото здесь недалеко в реках и ручьях, - он повернулся к де Бальбоа. - Готовьте людей. Завтра выступаем. И договоритесь с вождём о проводнике.

    *1 - Oro coronario (исп.) - чистое золото.
    *2 - Est; bien (исп.) - ладно.

    Через год изъеденные червями и полусгнившие от долгой стоянки корабли Родриго де Бастидаса вернулись на испанскую базу Эспаньола (Гаити) в Карибском море. К великой зависти губернатора острова, местных кабальеро и вновь прибывающих авантюристов, бывший нотариус Севильи вернулся с таким грузом золота, которого никогда не видел ни один из его предшественников - первооткрывателей Нового Света, включая самого Колумба.*1
    Как и положено, пятая часть всей добычи была сдана в королевскую казну и отправлена в Испанию. Вслед за золотом в цепях на родину был отправлен и сам Бастидас, обвинённый завистливым губернатором Франсиско де Бобадилья в незаконной торговле драгоценным металлом.
    Эпоха конкисты*2 началась.

    *1 - По словам испанского священника, гуманиста Бартоломе де Лас Касаса, автора потрясающих записок о первых десятилетиях конкисты, один из вождей индейцев, бежавший с захваченного испанцами острова Эспаньола на Кубу, говорил местным индейцам, что бог белого человека — золото. Вождь уговаривал туземцев бросить все золото, которое у них было, в реки, чтобы белые не нашли свое божество, ушли и оставили его соплеменников в покое.
    Когда читаешь знаменитое письмо Колумба королю Фердинанду и королеве Изабелле, начинаешь думать, что бедный индеец был недалек от истины. Колумб в ярких красках изображает богатства вновь открытых земель, главным достоинством которых опять же объявляет золото, и философствует: «Золото — это совершенство. Золото создает сокровище, и тот, кто владеет им, может совершить все, что пожелает, и способен даже вводить человеческие души в рай». Между тем, как оказалось, Гаити, другие Антильские острова и земли на Панамском перешейке не обладали большими месторождениями золота. Эта новость, привезённая в Испанию последователями генуэзца, стала одной из причин скорой опалы Колумба.
   
    *2 - Конкиста (conquista – исп.) - завоевание.

                ***
    Костёр, насыщаемый сухими пальмовыми ветками, разгорался всё сильнее, и скоро своей яростью мог поспорить с пылающим полуденным солнцем.
    - Майя жили здесь всегда. Майя появились на этих холмах давно. Нас не смогли покорить даже тольтеки. Мы приняли их в своё лоно и стали беременными новыми героями, правителями и жрецами. Посмотрите на нити света циклов Йок кааб*1. Какая дата высечена там первой? – Жрец, одетый в праздничный наряд Кук-Кулькана (пернатого мифологического змея, символизировавшего власть и мудрость) показал крылом на глифы*2, покрывающие огромные стены храмовых сооружений среди величественных, но уже обветшалых построек Чичен-ицы.
    Толпа людей, собравшаяся по призыву правителей, предки которых знали лучшие времена, молчала, считая вопрос риторическим. Жрец выдержал небольшую паузу. Он дождался, пока глаза вождей, присутствовавших на церемонии жертвоприношения, найдут узоры и переплетение линий календаря.
    - Десять планет, тринадцать небес и Сверкающая река*3 до этой минуты ещё продолжают свой путь. А ведь он начался с отсчёта времён. Прошло пять миллионов хааб*4. Близок день, когда закончится Великий цикл*5. Четыре пятнистых ягуара выполнили своё предназначение и канули в бездну жёлтого неба Ум-цек*6. Пятое солнце близко к зениту и готово погаснуть. Грядёт время потрясений и прихода белой пумы. Её дети уже стоят на границах нашей земли, потерявшей ось. Вот так же потеряет ось Большая звезда *7 и все тринадцать небес. Бог Тонатиу – властелин пятой эпохи стал - слишком стар. – Жрец печально наклонил голову, украшенную головным убором из перьев и маской Пернатого змея. - Стоит ли противиться пророчествам, когда почти все наши города покинуты и разрушаются временем? Стоит ли не верить предсказаниям, когда власть рассыпалась на множество мелких кусочков в просторах сельвы и на террасах гор, выжженных Солнцем? Когда восстания жалких рабов сокрушили наше мужество и обессилили армию? Когда храмы заброшены, и некому читать священные знаки наших предков в камне? Когда каналы и ручьи заросли травой и не питают больше наши поля? Стоит ли строить новые дома и святилища? – индеец воздел руки к небу. - Всё предопределено в Красном небе принятия жертв. Нужно ли дальше проводить нити света и плести паутину циклов в каменных стелах? Отсчёт времени закончен!
    Руки-крылья бессильно опустились вдоль раскрашенного белой краской тела. Зазвучали барабаны. Ноги жреца задрожали в начинающейся ритуальной пляске. Как будто из воздуха в его руке появился обсидиановый нож. Один из мальчиков, удерживаемый за руки двумя воинами, славный потомок последнего правителя майя, закрыл глаза и обречённо на последнем вдохе приподнял обнажённую грудь. Нож вошёл в точку, хорошо известную жрецу. Мальчик умер мгновенно, только два последних сокращения сердечных мышц передали руке жреца два слабых удара. Задержав нож в дымящейся свежей кровью ране, жрец сосредоточился на своих ощущениях и чувствах. Перед его внутренним взором встали тихий залив озера Петен-Ица, маленький остров и небольшое поселение на нём.
   
    *1 - Здесь имеется ввиду система знаменитых календарей майя, основанных на знаниях законов Вселенной (на яз. майя - Йок кааб).
    *2 - Глифы – каменная резьба и стелы на календарях пирамиды Кукулькан в древнем городе майя Чичен-ицы.
    *3 - Сверкающая (Небесная) река – так майя называли Млечный путь. А десятой планетой, очевидно, загадочную планету Нибиру, о которой говорится в древних шумерских рукописях и случайно открытой спутниками НАСА.
    *4 - В календаре майя большое значение придавалось цикличности времени, кратным 13 и 20. Один хааб – это год, соответствующий 365 дней. Он считался длинным и состоял из 18 месяцев по 20 дней. Год, связанный с астрологией и таинствами религиозных обрядов, которые у майя были чрезвычайно развиты и сложны, считался коротким и назывался цолькин. Он составлял 260 дней.
    *5 - Великий цикл – период времени, рассчитанный майя, исходя из движения планет и их противостояния. Он составляет 5126 лет.
    *6 - Согласно представлениям майя, Вселенная состояла из 13 небес. За нижним "небом Луны" (богини Луны) следовало "небо звёзд и бога Земли", затем "небо Солнца и богини воды", а после него "небо Венеры и бога Солнца". Ещё выше располагалось "небо комет и богини любви". Шестое небо - "чёрное небо ночи и бога смерти", седьмое - "голубое небо дня и бога кукурузы". Над ним "небо бурь и бога дождя", а затем "белое небо бога ветров", "жёлтое небо Ум-цек" (т.е. бога смерти) и "красное небо жертвоприношений".
    *7 - Венера.

    Жрец вытащил из отверстия раны лезвие, стряхнул капли крови на землю и повернулся к безмолвным зрителям жертвенного действа.
    - Бросайте жилища, оставляйте рабов и наложниц. Всё ваше золото пусть будет на видных местах в покинутых храмах и пустых дворцах. Это станет нашим прощальным подарком посланцам белой пумы. Идите за мной. Я вижу новую столицу майя и тольтеков, где наши сыновья и внуки дождутся шестого цикла возрождения времён*1. – Жрец бросил нож в золотой таз у своих ног и склонился перед своим племянником по имени Кан-Эк – будущим правителем остатков племён майя.

    * - Жрец, по всей видимости, пророчествовал об одном из будущих поселений индейцев Та Ица (“Место народа Ица”), относящийся к постклассической эпохе майя, где вплоть до 1697 года было расположено одно из последних городов государств Майя. Город представлял собой неприступную природную крепость, расположенную на острове. Все попытки испанцев взять её не увенчались успехом. И только в 1697 году город был взят. Из материала культовых и дворцовых сооружений Та Ица построены католический храм и административные здания, расположенные теперь на этом месте города Флорес в провинции Петен (север Гватемалы).

    
                Глава 2. Побег

       «Как странно! Когда-то Родриго де Бастидос - этот старый лис, купивший свою свободу у короны золотом Нового Света - занимал в Севилье тот же пост, что и я. Сама судьба указывает дорогу бывшим нотариусам. Не пора ли и ему, отпрыску древнего рода, отправиться на Эспаньолу, а затем дальше на поиски земель и сокровищ. Все нищие Испании, сидящие на папертях многочисленных церквей и все бездельники в портовых кабаках повторяют легенду о том, что индейцы сами добровольно приносят золото на корабли предприимчивых капитанов. Правда, прибрежные территории уже колонизированы, включая берега Дарьенского залива… но, клянусь честью древнего кастильского рода Альтамирано, я найду для себя достойное место под тёплым солнцем Новой Испании».
    Так думал молодой человек лет шестнадцати, болезненного, но надменного вида с тщательно скрываемым буйным темпераментом и беспокойным нравом.
    Фернандо Кортес, повеса и дамский угодник, сидел за письменным столом и внимательно читал письмо своего дяди - губернатора Эспаньолы дона Овандо.
    - Кстати, как он называет эти края? – юноша пробежал глазами по строчкам послания. – Ах, да - Панама...
   «Родственничек пишет, что на индейском тарабарском наречии это означает "Место, где много рыбы". Рыба! Фу, какая гадость! Я больше предпочитаю хорошо прожаренную или вяленую нежирную свинину», - Фернандо скомкал письмо и выбросил его в открытое окно.
    «К чёрту свинину, к чёрту эту дурацкую и нудную службу нотариуса. Решено. Сегодня же я напишу прошение об отставке и отправлюсь в Кадис. Говорят, корабли в Новый Свет отплывают едва ли не каждую неделю. Жаль местных красоток, и да благословят меня ревнивые мужья». - Кортес нервно рассмеялся, взял чистый лист бумаги и стал сочинять причины, по которым он больше не может служить короне и губернатору Севильи.

                ***
    «Какая дыра! Неужели Бартоломео, этот недоношенный братец Колумба, не мог выбрать лучшего места?! Вроде бы не жарко, но влажно и душно», - переодетый в свой лучший костюм Кортес сорвал с шеи кружевной воротник, расстегнул верхние пуговицы камзола и подставил худую впалую грудь под лёгкий бриз.
    Деревянные постройки Санто-Доминго теснились на небольшом участке вырубленного леса вокруг одного из заливов в Юго-восточной части Эспаньолы. Впрочем, испанской колонии уже не хватало места у прибрежной полосы, и остовы строящихся домов для колонистов поднимались вдоль берега реки Осама всё дальше и выше. В городке не было ни одного каменного здания. Даже католический собор был выстроен из пальмовых брёвен. Церковь имела один-единственный позеленевший от солёного морского воздуха колокол, снятый с какой-то каравеллы. Зато не надо было искать портовые кабаки. Оттуда доносились хриплые голоса многочисленных искателей приключений.
    - И что всех так тянет на этот богом забытый остров?
    Кортес осмотрел свои сапоги, поправил портупею и длинную шпагу. Визит к дяде требовал определённых приличий.
    Фернандо с неохотой вновь нацепил своё кружевное жабо.
    -Дьявол его побери! – непонятно было, к чему или к кому относилось это проклятие.
    Юноша сошёл на деревянную пристань у земляных пушечных бастионов, укреплённых мешками с песком, и направился к сверкающим свежими брёвнами постройкам порта.
    - Сеньор Кортес! Приветствую вас на вверенном мне милостями их величеств острове! - Несмотря на родственные связи, губернатор держался с племянником подчёркнуто сухо и официально. - Всё, что я могу предложить вам на Эспаньоле - это должность нотариуса моей канцелярии. Именно такую работу, по-моему, вы исполняли в Севилье? Служите Испании здесь так же честно и преданно, как вы служили ей в Старом свете, - дон Овандо кивнул породистой головой сидящему тут же писцу:
    - Зарегистрируйте кабальеро в качестве чиновника короны и выдайте ему разрешение на постройку дома.
    Озадаченный Кортес смотрел на дядю круглыми глазами.
    «Какого чёрта? Зачем мне здесь дом? Уж не хочет ли он женить меня? Неужели до него дошли слухи о моих любовных похождениях в Севилье? Или он издевается надо мной, предлагая должность нотариуса?! С ума сойти! Стоило ли плыть почти пятьдесят дней на край земли, чтобы снова стать крючкотвором и скучающим обывателем-бездельником? - Кортес от гнева закусил губы. Его ладонь непроизвольна и нервно сжала рукоять шпаги.
    - Погоди, дядюшка, - прошептал он, еле сдерживая душившую его злобу. Тугой на ухо губернатор, следящий за рукой своего секретаря, подозрительно посмотрел в сторону племянника. Но вырабатываемая Фернаном с недавних пор привычка сдерживать себя сослужила ему добрую службу. Молодой человек легко сменил на прикушенных губах гримасу приветливой улыбкой.
    - Как вы добры ко мне, дон Овандо. - Кортес учтиво принял бумагу из рук писца и, резко развернувшись на каблуках, вышел из комнаты. Губернатор задумчиво посмотрел ему вслед и покачал головой.
    В городе чувствовалась суета и напряжённость. Такое можно заметить перед грозой. Вроде бы небо только что было безоблачным и не предвещало неприятностей. В таких случаях в воздухе тревожно пахнет влажной пылью и внутренне чутьё человека подсказывает, что ещё час - и маленькая тучка на горизонте, закрыв половину небосклона, вскоре плюнет в землю ярким зигзагом далёкой молнии. Наблюдательность не обманула Кортеса. Проходя двором, примыкавшим к резиденции губернатора, он увидел, как солдаты чистили аркебузы и фальконеты, меняли ненадёжные ремни крепления кирас на новые, точили шпаги и кинжалы. Репартимьенто*1 зашивали дыры на сапогах и пороховых сумках.
    Заинтересованный всей этой спешкой и приготовлениями, Кортес остановился и спросил высокого солдата с крючковатым носом галльского баска:
    - В чём дело? Что за суета на этом скотном дворе?
    Солдат, не оценивший высокомерную шутку неизвестного кабальеро, мрачно осмотрел его с ног до головы и сплюнул.
    - Если сеньору descarado*2 требуется хороший совет - я его дам. Держите свой язык за зубами, иначе его отрежут в ближайшем кабаке. Там полно скучающих и жаждущих низкопробных развлечений головорезов. Им доставит большое удовольствие ощипать такого цыплёнка, как вы.
    Несколько оборванцев, услышав разговор, подошли ближе, поигрывая ножами и улыбаясь.

    *1 - Рабы в испанских колониях из местных племён.
    *2 - Descarado (исп.) – невежа, нахал.

    Кортес предпочёл не связываться с солдатами, но на всякий случай постарался запомнить внешность дерзкого баска.
    - Я не хотел никого обидеть. Простое любопытство и не совсем удачная шутка виноваты в моей неучтивости. – Фернандо приподнял шляпу.
    - Идите, сеньор, своей дорогой. В горах опять бунтуют индейцы. Им не нравится работать на приисках и жрать один маис. Вот мы и собираемся угостить их свинцом.
    Кортес понимающе кивнул, на мгновение задумался и, не прощаясь, пошёл в сторону гавани. Ему в голову пришла, как он думал, отличная мысль.
    «Кабак! Вот, что мне нужно. Только там я найду нужных людей, чтобы сколотить отряд добровольцев для экспедиции через проливы на материк». - Честолюбие и жажда приключений распирали грудную клетку юноши. Голова кружилась от запаха опасности и целого роя идей, как получить в свои руки власть, славу и золото.
    Спустившись по узкой пыльной дороге к заливу, Кортес выбрал таверну с коновязью. Несколько лошадей под высокими арагонскими сёдлами раздражённо и нервно дёргали шкурами и сметали длинными хвостами с лоснящихся крупов наглых мух. Из открытых окон доносились смех и пьяные крики. Он толкнул дверь и вошёл.
    В центре зала за длинным столом сидели шестеро конкистадоров. Их штаны и камзолы когда-то знали лучшие времена. Высокие сапоги, принадлежащие франту в белой кружевной рубашке, давно были не чищены. Башмаки остальных открытыми дырами просили вина и показывали миру не первой свежести белые чулки. Чёрные грязные платки, завязанные на затылках узлами, прикрывали длинные, давно не мытые волосы. Высыхающие разводы пота проступали неровными серыми полосками на чёрной ткани повязок. Зато у всех на широких кожаных перевязях висели длинные шпаги. На столе стояли глиняные плошки и бутыль красного вина. В углу у стены виднелась ещё одна фигура, меланхолично бросающая на доски стола из своей чаши белые игральные кости. Входная дверь скрипнула достаточно громко, чтобы головы повернулись в сторону вошедшего. Наступила тишина. Семь пар глаз, не считая хозяина таверны, внимательно изучали новичка. Люди в центре, перебросившись скептическими взглядами, сгрудились теснее и о чём-то зашептались. Игрок в углу вернулся к своему занятию.
    - Воды! – крикнул Кортес хозяину пивной и уселся за свободный стол.
    - Воды? – изумлённо бросил в пространство один из завсегдатаев кабака. – Я не ослышался? - он обернулся к Кортесу и уставился на него хмельными зрачками. – Нет-нет. Это ошибка. Не может быть. Ты слышал? – Искатель ссоры развернулся к хозяину таверны. – Он оскорбляет такое славное и уютное заведение. А оскорбив заведение, он оскорбил твоих гостей. – Издевательский громкий смех потряс низкие своды комнаты.
    - Воды! Ой, не могу. Да воды здесь - пей не хочу. Вон в двухстах пасах - целый океан. Может, показать этому чистенькому кабальеро ближайшую лужу?
    Двое оборванцев подошли к столу currutaco*. Один из них поставил ногу в грязном башмаке на лавку рядом с Кортесом, испачкав грязью зелёную ткань шляпы новоиспечённого восставшего из пепла сожжённых мостов нотариуса.

    *  - currutaco (исп.) – новичок

    - Меня тошнит от этих чистюль, приплывающих из Испании. Похоже, все маменькины сынки пустились в море. Скоро в этой таверне - впрочем, как и во всех остальных - молокососов будет, как солёных сардин в бочке.
    Хмель выходил из этого человека словесным поносом. Кортес сидел неподвижно с каменным лицом, но нервная дрожь и гнев заставили его руки сжаться в кулаки.
    Человек, раздражённый молчанием новичка, протянул ладонь и пощупал грязными корявыми пальцами ткань кружевного воротника Кортеса. Потом взял молодого человека за шиворот и стал отрывать от скамьи.
    Ответное движение получилось неуловимым и быстрым. Кинжал Кортеса белой молнией вылетел из ножен и пригвоздил башмак нахала к скамье. В наступившей тишине рукоятка дрожала с мелодичным звоном. В следующий момент раздался громкий вопль. Кортес вскочил, обнажая шпагу. На землю полетели опрокинутый стол и скамья. Оборванец лежал на боку и дёргал ногой, пытаясь освободиться от стали. Выпученные глаза налились кровью. С пеной в уголках рта он извергал угрозы и проклятья. Его товарищи после минутного замешательства громко захохотали, держась за животы. Через какое-то время смех поутих, только лежащий на полу головорез продолжал громко стонать.
    - Меня тошнит от твоих стонов, - спокойно и невозмутимо произнёс Кортес, передразнивая лежащего забияку. – Хватит дурака валять. Твоя нога цела и невредима.
    Он нагнулся и вытащил свой кинжал. Тот, не причинив вреда ноге скандалиста, всего лишь продырявил широкий рант башмака по линии стыка кожаного верха с подошвой.
    Собутыльники поверженного верзилы снова захохотали. Двое из них подошли к Кортесу со своими плошками.
    - А ты парень не промах. Как, ты сказал, тебя зовут?
    - Я не говорил, - Кортес, всё ещё держась настороже, уже понял, что опасность драки миновала и больше ему ничего не грозит.
    - Да ладно тебе! – один из оборванцев хлопнул его по плечу. – Признайся, с водой - это была шутка?
    - Конечно!
    Громкий восторженный рёв заставил вылететь в открытое окно стайку воробьёв, высматривавших с потолочной балки таверны крошки хлеба на столах.
    Через пять минут оборванцы, которым принесли свежее вино и сыр за счёт Кортеса, были его лучшими приятелями.
    - Давай, пей, Фернандо. Ничего лучшего в этой дыре не придумаешь. – Владелец невероятных размеров шпаги подливал Кортесу и хлопал его по плечу.
    - Как, совсем ничего? – Бывший житель Севильи отводил от себя чужую грязную руку с бутылью вина и порывался встать. – Вон, говорят, индейцы на рудниках опять бунтуют. Чем не занятие - проткнуть пикой парочку или разнести десяток дикарей из фальконета?
    - Да брось, парень. От фальконета толку никакого. Вот шум – это да. Грохот такой, что туземцы в ужасе разбегаются и прячутся по щелям, как тараканы. Но ведь эту чёртову трубу ещё надо тащить на себе через лес, по кочкам. Ну его к чёрту! – оборванец, башмак которого проткнул недавно Кортес, мечтательно заулыбался. - Найти бы реку, полную золотого песка - другое дело. Панама – вот что нам нужно. А с бунтом пусть губернатор разбирается.
    Кортес насторожился. Упоминание о Панаме отвечало его тайным желаниям попасть вглубь материка.
    - На Эспаньоле скучно, парень. Негде разгуляться. Губернатор не любит таких, как мы. С каждым днём остров всё больше напоминает старушку Испанию. Никакой свободы. Крючкотворы-судейские со своими перьями, сводами правил, с параграфами и статьями добрались и сюда… Это нельзя, то нельзя. Порядок им подавай, налоги плати…Ты случайно не из них?
    Фернандо неопределённо махнул рукой и отрицательно покачал головой.
    - Закон превыше всего! Пятая часть – доля Короны! – гнусавым голосом передразнил кого-то сидящий слева от Кортеса человек. На кончике ножа он держал кусок мяса.
    Племянник губернатора, слушая пьяные разговоры своих собутыльников, краем глаза наблюдал за незнакомцем в углу, игравшим со своей тенью в кости. Тот как раз выбросил из чашки кубики и с досадой хлопнул кулаком по столу.
    - Хватит молоть чушь! - Как ни странно, его тихий голос, полный скрытой угрозы и силы, заставил замолчать всех.
    Он поднялся из-за стола, и Кортес смог хорошенько рассмотреть любителя азартных игр. Короткие волосы на висках густо тронуты сединой. Глубокие залысины открывали широкий лоб. Светлая густая борода оттеняла загорелое лицо с большими близко поставленными серого оттенка глазами. Породистый с небольшой горбинкой длинный нос выдавал благородное происхождение незнакомца.
    - Хватит спаивать юношу и болтать лишнее. И не вздумайте потом по пьянке ограбить его. Знаю я вас. Хотя, он парень не промах. – Игрок взял со стола свой берет, надел его, взглянул в зеркало за спиной трактирщика и обернулся к Фернандо: - А вас, сеньор, я запомнил. Редко кому удаётся застать врасплох этого нахала Хуана Родригеса. – Он подмигнул владельцу широкой дыры в башмаке и вышел.
    - Кто это? – Кортес проводил взглядом широкую спину и перо на берете.
    - Это – Диего Веласкес де Куэльяр, спутник Колумба в его втором походе, - в голосе Родригеса слышалось уважение.
    Кортес слышал о знатном роде де Куэльяров, но с представителем старинной кастильской фамилии столкнулся впервые.
    - А почему он не в Испании? Ведь он уже немолод.
    - Но и не старик, – Родригес подлил себе ещё вина. – Открою тебе секрет, мой юный друг. Новый Свет – это как девственница. Каждый, кто чувствует себя мужчиной, мечтает вкусить от её ещё никем нетронутых прелестей. И неважно, стар ты или молод. Главное, какая у тебя кровь. Если холодная - тебе нечего здесь делать. А уж если играет и кипит желанием, то - добро пожаловать. Эта земля просто мечтает раздвинуть ноги, - и он, довольный своей шуткой, весело расхохотался.

    - Как ты можешь, Фернандо, проводить столько времени в кабаках города? Тебя можно встретить где угодно: на причале, в жалких притонах, где игроки в карты убивают своё время, в казармах, фехтующим на эспадронах - но только не там, где ты должен быть! – Губернатор выговаривал племяннику, стоящему перед ним со скучающим видом. - Два-три часа в моей канцелярии - вот что я от тебя требую. Колонисты жалуются, что не могут заверить ни одной бумаги у королевского нотариуса.
    - Кому я нужен - те находят меня дома. В этой дыре два завещания в неделю - вот и все бумаги. Мне смешно, когда жалкий бродяга, ничего не имевший в Испании, переплыв океан, пытается оформить наследство на пару чахлых кокосовых пальм и на хижину с крышей из тростника. – Кортес оторвал взгляд от панорамы, открывающейся из окон кабинета дяди.
    Вдали послышался звук колокола, призывающий к вечерней мессе. Испанцы повернулись к распятию на стене и перекрестились.
    - Дон Овандо, я прошу вас, дайте мне возможность проявить себя, как капитану в любом походе на материк, – Кортес, согнав с лица благочестие и показную святость, порывисто шагнул к родственнику. - Здесь не Толедо, не Сарагоса и даже не Севилья. Здесь, если не пить - с ума можно спятить. Волочиться за кружевными пыльными юбками местных красоток, ловить на себе настороженные взгляды какой-нибудь старой карги-дуэньи из рабынь-индианок, стерегущей своё сокровище, горланить серенады у жалких хижин, не имеющих даже балконов - вы это мне предлагаете? - глаза Кортеса загорелись огнём. - Я знаю, что Диего Веласкес затевает экспедицию на Кубу. Отпустите меня с ним!
    Губернатор с сомнением покачал головой.
    - Ты ещё молод, Фернан. Куба – это тебе не бунт индейцев на рудниках Эспаньолы. Что я скажу твоей матушке и отцу, если тебя убьют?
    - Не надо меня опекать, дядя. Я – не мальчик. На моём счету две дуэли и десяток диких индейцев, пойманных в горах после их тщетных попыток попасть мне в спину из трубок отравленными стрелами. А потом, что такое переход на Кубу? Десяток эстадалей спокойного моря? Хочу видеть дикарей, которые, заслышав выстрел моей аркебузы, разбегутся по своим норам в лесах! Стоит ли беспокоиться? Зато солдаты перестанут распускать обо мне слухи, как о маменькином сынке, пригретом под крылом своего дяди-губернатора.
    Дон Овандо с сомнением покачал головой, потом махнул кружевным манжетом рубашки.
    - Хорошо, Фернан, ступай. Я поговорю с Веласкесом.
    - Да мы с ним уже обо всём договорились. Чтобы не волновать вас, он готов держать меня при себе в должности казначея экспедиции. – Кортес заметно повеселел, чувствуя, что дядя сдался.

    Выпрыгнув из шлюпки и оказавшись по пояс в воде, Кортес даже не обратил внимания, что высокие сапоги поверх широких раструбов быстро напонились холодной океанской водой. Впереди своих солдат он вышел на берег и воткнул алебарду с вымпелом Кастилии в песок.
    «Вот он - мой первый шаг на пути к славе!» – Кортес обернулся к морю. Три каравеллы развернулись бортами к берегу, наводя пушки на близкий лес. Ещё несколько шлюпок, подгоняемые к берегу сильными ударами вёсел, шли широким клином к песчаной косе залива. Он выстроил своих людей уступом, приказал поставить аркебузы на рогатины упоров и нацелить на сельву.
    «Никто не упрекнёт меня в незнании правил высадки на незнакомый берег», – Кортес знал, что на него с флагманской каракки смотрит сам Веласкес.
    Громкий окрик заставил его обернуться. Прямо из кустов к месту скопления шлюпок небольшими группами медленно шли индейцы. В руках у некоторых были луки и небольшие метательные копья. Раскрашенные лица и перья на голове придавали им странный комичный и в то же время устрашающий вид. Кое-кто размахивал руками и подпрыгивал.
    - Пращи…, - подумал Кортес, поправляя на голове конусообразный шлем.
    - Приготовиться-а-а! Фитили! Огонь! – скомандовал казначей.
    Залп из десятка аркебуз разметал индейцев в стороны. Крики и стоны раненых наполнили воздух. Когда рассеялся дым от выстрелов, песчаная коса была пуста, не считая нескольких тел, опрокинутых пулями и лежащих на земле в уродливых позах. Двое раненых в ноги отползали в кусты. Потом наступила тишина.
    Лишь через пару минут Кортесу, оглушённому громом залпа, стали слышны плеск волн, возбуждённые голоса солдат и шорох песка под днищами шлюпок, вытаскиваемых на берег. К нему подходил Веласкес, хмуря брови и гневно топорща усы.
    - Какого дьявола ты стрелял?
    Кортес беззаботно улыбнулся, показывая белые ровные зубы на загорелом лице.
    - А что, неплохой залп… Если бы не я, высадка не прошла бы так гладко.
    - Да индейцы вовсе не собирались на нас нападать, - Веласкес подошёл к телам, лежащим на песке. - Эй! – позвал он Кортеса. – Взгляни!
    Возле убитых лежали вскрытые кокосовые орехи, связки бананов и какие-то плоды, похожие на маленькие дыни с плотной красно-коричневой кожурой*1.
    - Что скажешь? – Веласкес пошевелил концом сапога голову юноши-индейца, наполовину снесённую пулей.
    Но Кортеса замечание командира нисколько не обескуражило.
    - А я думал, у них в руках - пращи. У некоторых собственными глазами видел луки, – он поддел ногой кокосовый орех. – А потом, откуда мы знаем, что сок не отравлен?
    Веласкес покачал головой.
    - Не думаю. Не в привычках индейцев нападать при первых встречах.
    Фернан с досадой взмахнул рукой.
    - Да какая разница? Я решил с самого начала дать понять дикарям нашу силу.
    - А надо ли? Если эти уроды не проявляли враждебности - то зачем напрасно тратить пули и порох? У нас на кораблях для таких случаев есть собаки. Индейцы боятся их больше, чем оружия. Надо было брать всех живьём. А теперь вождям будут известны наши намерения. А это значит - не избежать стычек в самое ближайшее время, – Веласкес вздохнул и строго взглянул на Кортеса. - И давай договоримся на будущее. Здесь решения принимаю я. Никаких самостоятельных действий. Иначе отправишься на Эспаньолу в цепях.
    Казначей покорно кивнул головой. Тонкие губы искривились в гримасе уязвлённого самолюбия. Он отвёл глаза в сторону, боясь взглядом выдать свой гнев.
    А тем временем с каравелл продолжалась высадка солдат. На берег выгружались фальконеты, ядра, порох, утварь походной церкви, палатки, бухты канатов и прочее снаряжение. На толстых кожаных ремнях, заведённых под животы, в воду осторожно опускали лошадей. Кавалеристы прыгали в море и вместе с животными, держась за гривы, плыли к берегу. На отдельной шлюпке переправили десяток собак, свирепых, злых и полуголодных. Через два часа высокое песчаное плато перед пальмовым лесом превратилось в лагерь.
    Веласкес уточнял на карте линию гавани.
    - Какой сегодня день? - обратился он к католическому священнику, выжимающему от морской воды подол чёрной сутаны. Тот возвёл глаза к небу, вспоминая. Мгновение спустя он перекрестился и торжественно произнёс.
    - Сей день отметил своим божественным вмешательством в дела мирские Святой Яго – истребитель проклятых язычников-мавров*2.

    Диего Веласкес Консуэло де Агильяр пометил на пергаменте точку расположения лагеря, а под ней красивым почерком, не свойственным воину, написал - «Сантьяго-де-Куба».

    *1 – Очевидно, это были плоды купуасу, дерева из семейства Мальвовые. Они культивировались в Латинской Америке ещё до прихода Колумба.
    *2 - Святой Яго – апостол Яков, покровитель Испании. По легенде, апостол предстал перед христианскими воинами в битве с маврами под Клавихо в 844 году, и это чудесное появление решило исход сражения в пользу христиан.

    Его карта была более точной и подробно описывала все удобные места для якорных стоянок. Не зря перед походом на Кубу по его совету губернатор отправил корабль, который обошёл весь остров. Теперь большой квадрат пергамента, раскрашенный рукой капитана Себастьяна де Окампо, лежал перед ним на ящике с ядрами для фальконета. Веласкес встал с камня, служившего ему сиденьем. Его прикатили в палатку из прибрежных зарослей солдаты.
    - Странно, но сидеть на камне удобнее, чем на бочонке. - Кусок базальта показался Веласкесу теплее, чем дерево.
    Конкистадор обернулся и увидел, что камень формой напоминал небольшое кресло. Чуть раньше он показался ему абсолютно круглым.
    Испанец заходил по палатке, глядя на карту.
    «Теперь у нас есть два лагеря. Этот и устроенный месяцем раньше - Асунсьон-де-Баракоа».
    Веласкес благодарил бога за то, что тот внушил ему хорошую мысль: оставить в Асунсьоне опытных солдат, которые обеспечат ему любую поддержку с тыла, и взять сюда уголовников, присланных из метрополии. Прекрасная идея. Зачем подставлять под стрелы индейцев опытных ветеранов Конкисты, если король по его просьбе присылает в Новую Испанию всякий сброд? Если поразмыслить - то все остаются в выигрыше. Корона освобождается от затрат на содержание заключённых, а он, Веласкес, получает новобранцев для самых первых и самых опасных стычек с индейцами. И ничего, что из осуждённых останется в живых только половина. Уцелевшие будут не в накладе. Им достанутся захваченные земли, рабы и женщины.
    «Правда, с этим отребьем нужно держать ухо востро. Среди мерзавцев есть отчаянные головорезы. Но тем лучше. Кортес просил о должности? Вот он и будет присматривать за ними, а заодно, как казначей экспедиции, разбираться с их претензиями на добычу», – Веласкес развернулся к ящику с ядрами, заменявшему стол и, не глядя, сел на камень.
    - Дьявол! – Капитан лежал на земле.- Что это? – Со старой болью в спине он всегда садился очень осторожно, но сегодня промахнулся мимо камня и плюхнулся на песок. Хорошо, что никто из моряков не видел его в таком смешном положении. Веласкес встал и взглянул на импровизированное кресло.
    - Клянусь девой Марией… – Он нахмурил брови и уставился на камень. Валун стоял чуть в стороне, как если бы под собственным весом съехал по крутому склону. Вот и борозда видна… Странно… но здесь нет никакого уклона. Под камнем была абсолютно ровная, утрамбованная сапогами площадка. Веласкес протянул руку и потрогал кусок каменной плиты странного цвета. Круглая глыба снова показалась ему тёплой и…живой.

                ***
    А в это время Фернан переживал своё столкновение с Веласкесом. Смирив свою гордыню и немного подумав, он понял, что с этим высокомерным идальго и вторым человеком на Эспаньоле нужно обращаться очень осторожно. Его непререкаемый авторитет среди испанцев являлся преимуществом и силой, которой не хватало Кортесу и с которой необходимо до поры до времени считаться.
    «Что ж, со стороны Веласкеса - большая ошибка назначить меня казначеем экспедиции. Не будь я бывшим нотариусом - я не оценил бы всех преимуществ этой должности. Через мои руки проходит вся добыча: золото и жемчуг, меха и перламутр, серебро и редкие камни. В конце концов, зарплата для солдат и капитанов каравелл – это тоже я. А где деньги - там влияние, преданность обласканных мной сторонников и лояльность остальных», – Кортес вышагивал по берегу, обдумывая свои далеко идущие планы. - «Мой авторитет должен быть выше подмоченных репутаций соратников Колумба. Это позволит самому определять правила игры за власть в колониях и влияние на королевский двор Ипании». – Молодой конкистадор, наконец, устал мерить песок шагами и остановился. - «Впрочем, о каких правилах можно вести речь? За время пребывания на Эспаньоле я усвоил ещё один урок покорения Индий: здесь нет никаких правил. Чем выше аппетиты и сильнее честолюбие - тем больше должно быть клеветы, обмана, предательства, доносов, жажды власти. Нужно научиться бороться с завистью окружающих, уметь располагать к себе людей. Никакой заносчивости благородного кабальеро. Буду внешне открыт и прост, чтобы избежать лживых наветов со стороны своих врагов».
    Вникая в дела колоний на островах, Кортес понял, что больших месторождений золота здесь нет. Эспаньола уже не была тем райским местом, которое когда-то открылось Колумбу. Нет-нет. Море оставалось всё тем же изумрудно лазурным, песок белым, как жемчуг. Листья пальм отбрасывали в высокие травы ажурные тени. Всё так же из чащи лесов загадочно и таинственно кричали птицы, вызывая в воображении испанцев мечты о садах Эдема. Но Гаити, который населяли индейцы тайнос из аракуанской ветви местных племён, покорялся с помощью огня и меча. Кортес застал заключительный этап истребления местного населения острова. А начало уничтожению положил всё тот же Колумб, разочарованный своим открытием, грезивший о Катэйе (Китае) и Кипанго (Японии). Вместо шелков и парчи Востока Кристобаль увидел набедренные повязки из сухой травы, вместо дворцов и пагод с золотыми кровлями - тростниковые хижины, накрытые пальмовыми листьями. Он не нашёл на островах ни пряностей, ценившихся в Европе, ни драгоценных алмазов. Запрет на вывоз рабов подтолкнул Колумба к единственному занятию, ради которого испанцы терпели лишения и неприязнь индейцев. Этим занятием стала добыча всеми правдами и неправдами украшений и слитков из золота. Эта идея быстро превратилась в паранойю и в требование от местных племён под страхом телесных наказаний обязательной выплаты дани в одном-единственном виде. Индейцы старше четырнадцати лет раз в три месяца обязаны были доставлять Колумбу миску из тыквы, полную золота. Тайнос противились этим требованиям, не понимая, зачем пришельцам из-за океана нужен металл, ценность которого считалась ниже, чем перо редких птиц, обсидиан, раковины, дающие перламутр. Месторождений жёлтого металла на островах никогда не было. Для аборигенов золото являлось предметом искусства и не представляло той ценности, которую придавали ему испанцы. Все украшения, отнятые у индейцев, оказались завезёнными ими с материка из Панамы и Юкатана. Обязав индейцев искать речное золото в глубине островов, оторвав несчастных от их семей и традиционных занятий, завоеватели обрекли целые деревни на голодную смерть и вымирание от болезней, принесённых с кораблей европейцами. Восстание следовало за восстанием, которые заканчивались уничтожением сокращающегося числа племён тайнос.
    «Пусть жадные капитаны и губернаторы опустошают Эспаньолу и Кубу в поисках слитков. Пусть здесь скоро будет безлюдная пустыня. Я уже знаком с донесениями некоторых священников испанской короне о зверствах, творимых колонистами. Хорошо, что недовольство двора, подогреваемое философами Эпохи Возрождения и Века гуманизма, коснётся Веласкеса, Бобадильо, клана Колумба и моего дяди дона Овандо. Я, Кортес, буду стоять от них в стороне. Буду поощрять обращение индейцев в христианство. Отныне я – сплошное дружелюбие и благочестие. Никаких индейских шлюх, – Кортес плотоядно облизнул губы. - Тем более, что болезни богини любви Венеры распространялись среди колонистов быстрее лесного пожара. Теперь - только девственницы и только тайно».
    «И ещё: я поменяю тактику и стратегию Конкисты. Пора отказаться от грубых методов дяди», – Кортес хорошо помнил, как губернатор, не стесняясь в средствах, прибегал при случае к самому низкому коварству. Резня в деревне Ксарагуа стала примером низости, недостойной благородного кабальеро. В своё время дон Овандо принял приглашение на ужин к местной королеве, очаровательной и энергичной Анакаоне, для ведения переговоров о мире. Испанский главнокомандующий подстроил индейцам ловушку. По его приказу солдаты предприняли штурм поселения прямо во время пира в честь губернатора и застали Анакаону и ее приближенных врасплох. Королева была повешена, а приглашенных вождей привязали к центральному столбу внутри дома и сожгли заживо. Испанцы проследили, чтобы огонь перекинулся на все хижины деревни.
    «Может быть, правы Лас Касас и Антонио де Монтесинос*1? Переговоры с целью избежать потерь среди соотечественников, как метод – лучше? Отныне мой стиль – убеждение и давление, метод кнута и пряника», – Фернан вспомнил римскую поговорку «Разделяй и властвуй».
    «Экономия свинца и пороха принесёт мне уважение солдат. Всем хочется вернуться домой живыми и богатыми, - подумал казначей, подсчитывая что-то в уме. - Да, я кастилец, гордец и забияка - но ведь я ещё и христианин. Мне нужна поддержка церкви. А если изменится её отношение к индейцам – значит, изменюсь и я», – Кортес хорошо помнил случай с Хатуэем – вождём восставших индейцев на Эспаньоле. По всей видимости, дикарь, заметая следы после убийства испанского солдата, бежал на Кубу и встретил испанцев в заливе Баракоа во главе воинов. Но силы были неравны. К побежденному и приговоренному к смерти вождю подошел священник и спросил, желает ли он принять крещение, чтобы попасть на небеса. «А мои палачи – кастильцы, они крестились?» – спросил Хатуэй. «Да», – ответил священник. «Значит, они тоже попадут на небо?» – уточнил вождь тайнос. – «Тогда я не желаю креститься, чтобы не оказаться после смерти снова среди тех, кто истребил мой народ и собирается убить меня».
    Хатуэй был сожжен заживо.
    - При мне такое больше не повторится, - Кортес решительно рубанул рукой воздух. – Справедливость и твёрдость, дипломатия - и только потом война.
    «И как я мог забыть ещё об одном качестве – скромности? Отныне мой дом на Эспаньоле, а, возможно, и новый на Кубе - будут образцом аскетизма и воплощением силы их владельца. Никаких архитектурных украшений, гербов и статуй. Вместо окон – бойницы, вместо балконов -защищённые площадки для стрелков», – Фернан закрыл глаза, представляя суровое очарование голого камня.
    Он сам себя считал скорее практиком, человеком действия, чем философом. Молодой помощник губернатора не мог не уловить новых веяний в изменении политики испанской короны по отношению к колониям. С одной стороны - королевская казна, которая опустошалась противостоянием с Португалией, крепнущей Англией, растущим военным давлением со стороны монархов центральной Европы, требовала всё больше золота. С другой - при дворе становилось всё больше противников бесчеловечной и кровавой политики завоеваний. Смерть королевы Изабеллы, а чуть позже кончина короля Фердинанда положили конец средневековым методам истребления туземцев. Стратегия управления заморскими территориями подвергались всё большим нападкам, как внутри Испании, так и за её пределами. Не считаться с этим было нельзя. Потенциальные богатства Нового Света заставили другие страны внимательно присматриваться к спорным землям. А это уже была угроза владениям Испании на вновь открытом континенте. Фернан с его изворотливым умом сумел заметить перемену направления ветра. Кроме того, он реально понимал, что в ответ на многочисленные восстания местного населения, истребляя все племена на островах, колонии вскоре лишатся основной рабочей силы – рабов на рудниках и в поместьях.

    *1 - Испанские священники, критиковавшие жестокость конкистадоров и объявившие жадность и корыстолюбие лидеров конкисты смертным грехом.

    А тем временем мечта Кортеса о власти и золотых россыпях страны Офир останется всё так же далека, как в самом начале его карьеры. Он начинал уважать индейцев за их мужество и сопротивление выжившим из ума старикам – Овандо, Веласкесу, сыну Колумба - Диего.
    Но честолюбивого и гордого Кортеса беспокоила мысль о том, что в лице Веласкеса он наживает себе могущественного врага.
    «Не хватало только отправиться в Испанию в трюме, прикованным цепями к основанию мачты за неподчинение и своеволие. Говорят, в Испании - смута. Новый король Карл непопулярен ни в Кастилии, ни в Арагоне. Его мать – вторая дочь покойного короля Испании Фердинанда, похоже, была сумасшедшей, а отец Филипп – эрцгерцог австрийский - внезапно скончался, когда Карлу было шесть лет - и тоже от душевной болезни», – конкистадор, имевший отличную память, стал систематизировать все последние новости и сплетни, услышанные им недавно от прибывших в качестве новых колонистов испанцев.
    «Карл похож на мать внешностью. Но вот характер – адская смесь австрийской злопамятности, фламандской меланхоличности и немецкого  высокомерия и педантизма. Да к тому же страдает припадками и страшными головными болями. Правду говорят, яблоко от яблони…» - Кортес вспомнил рассказ одного из своих собутыльников. Этот нищий фламандец, бог весть какими путями попавший на Эспаньолу, выпив пару бутылок вина, шептал на ухо приятелю:
    - Да если бы не дуэль с одним испанским грандом - быть мне при дворе в фаворитах. Карл направо и налево раздаёт хлебные должности нам, фламандцам. Не веришь? А зря. Ну, сам посуди. Первый канцлер – наш человек. Архиепископ Толедо - тоже из Гента. Плевал я на всех этих чопорных и мрачных кабальеро в чёрных камзолах и белых жабо! Карл скоро всех их отправит под стрелы и пращи индейцев. Король – большой мастер чужими руками каштаны таскать из огня.
    «Да этот австриец, страдающий подагрой и припадками, обладающий полудюжиной разных корон, наверное, в рубашке родился», – Кортес стал загибать пальцы на руках, подсчитывая, хозяином каких престолов является новоиспечённый монарх Испании.
    - Фландрия – раз, испанские королевства Арагон и Кастилия – два. Неаполитанское и Сицилийское – три. Владения Габсбургов в Австрии – четыре. Да ещё вот эти, нами открываемые земли Индий. А не подавится ли?
    Фернан желчно усмехнулся.
    «И как король со всем этим намерен управляться? В последнее время он из войн с Францией не вылезает. Да ещё турки с Востока, Англия с Запада. Наши кастильцы – тоже не подарок. Всего золота Нового Света не хватит на содержание дворцов, резиденций и армий этого паука в облике человека. На двух стульях не усидишь. А тут – вон их сколько…» - конкистадор заочно уже невзлюбил нового монарха.
    - Ох, чувствую, добра от него не жди. Слава Богу, добраться ему сюда не так просто, – Кортес вздохнул и вернулся мыслями к текущим делам.
    «Фердинандина (Куба) – пройденный этап. Здесь мне делать нечего. Ветераны будут цепляться за власть и свои обезлюдевшие земли с упорством старых псов, владеющих сахарной костью. Но она давно обглодана их жадными зубами. Я бы и одного эскудо не дал за любой участок острова, – Кортес задумался. - Золота, в том количестве, которое нужно Испании и мне  лично, здесь нет. Итак, остаётся материк. А что там? А там есть Панама – «Золотая Кастилия», как окрестил её Бальбоа. Но она оспаривалась авантюристами всех мастей, близкими по духу Веласкесу и Колумбу. Может быть, отправиться в земли, которые открыл Хуан Понс де Леон и назвал Флоридой в честь Пасхального воскресения (Pascua Florida)?» - Кортес почесал кудрявый висок.
    «Нет, напрасная трата времени! Этот старый любитель хорошо поесть потерял там почти всю команду в стычках с воинственными племенами. Слишком рискованно и опасно», – Фернан мстительно улыбнулся, вспомнив потрёпанные корабли де Леона.
    «Бразилия? Но эта территория принадлежит Португалии, и любое появление там испанских кораблей означает войну двух христианских государств. А когда два кота дерутся - третий обязательно постарается украсть у них из-под носа мышь», – Кортес подумал о происках жадных англичан.
    «Остаётся единственное белое пятно на карте. Неизведанная раньше страна Юкатан. Так называли её Гонсало Герреро и Джеронимо де Агилар, спасшиеся чудом после кораблекрушения у неизведанных берегов».
   
    В 1517 году Фернан Кортес стал влиятельным человеком на Кубе. Аlcalde*1 столицы острова, обожаемый колонистами за дружелюбие, гостеприимство и справедливость, был в хороших отношениях с новым губернатором. Управляя городом и будучи вхожим в дом Веласкеса, он вскоре почувствовал, что даже окружение этого хитрого лиса подталкивает его на вторжение вглубь материка.
    - Им что, нужны новые рабы? Некому стало обрабатывать землю на обезлюднвших гасиендах? – спрашивал Фернан своих сторонников.
    «Но Веласкес, этот волк в овечьей шкуре, не прочь и сам украсть мою мечту! – Кортес был в ярости. - Грихальва! Вот кого Веласкес метит в капитаны экспедиции. Зануду, тощего хлыща, не имеющего характера. За ним не пойдёт ни один настоящий мореход. А мне стоит только рукой показать в сторону моря - и на корабли бросится весь остров. Любой сорвиголова сочтёт за честь служить под моим началом!»
    Кортес кусал  губы, размышляя, что можно предпринять в такой ситуации.
    «А, впрочем, - его глаза вдруг наполнились искорками смеха, - что ни делается - всё по воле бога складывается к лучшему. Губернатор получил лицензию на дальнейшее обследование островов и снаряжает экспедицию за свой счёт, а это значит - он сильно потратится. Мне это на руку. И потом, Хуан Грихальва не тот человек, чтобы выжить в джунглях и противостоять индейцам. Он пойдёт напролом, потеряет людей в мелких стычках - и тогда кто придёт ему на помощь?» – Молодой хитрец, считавший себя опытным и искушённым дипломатом, поднаторевшим в интригах, улыбнулся.
    - Правильно, тут и пригодится им Кортес, – алькальд города потёр руки. - Ещё не всё потеряно. Время есть.

    *1 - Алькальд - Мэр города.

                ***
    - Главное – это золото. Захват пленных – это тоже важно, но помни о главном. Ты должен найти на территориях майя и ацтеков золотые рудники. Убивай там, где знаешь, что силён, посылай вперёд священников с крестами, где чувствуешь, что не сумеешь одолеть туземцев силой. Святые отцы быстрее приведут к покорности местные племена - и тогда у нас будут невольники для работы на гасиендах и рабы, способные добывать золото и серебро, – так напутствовал Грихальву Веласкес перед отплытием. - Не торопись брать малое. Дай индейцам похвалиться своим богатством. Оцени его - и только тогда меняй, обещай, обманывай, убивай и отнимай. Больше доверяй огню и мечу, чем дипломатии и переговорам. Клянись и не бойся преступать клятвы. Господь простит. Ведь мы стараемся привести новых овец под руку его. С нами Бог! – Веласкес обернулся к распятию, висевшему на стене, где рассвет, пробравшийся в кабинет через приоткрытые ставни, окрасил лик Христа в цвета крови.
    Но Веласкес не был бы губернатором, если бы осторожность изменила ему. Ещё до отправки Грихальвы на завоевание Мексики он послал вперёд три корабля под началом Франсиско де Кордова.
    Этот богатый идальго, любитель женщин и приключений, сослужил ему службу, нанеся на карту удобные гавани и места высадки на территориях кечуа. Шкипером этой флотилии был Антон де Аламинос, соратник Колумба и спутник Понса де Леона при открытии Флориды.
    - Ты видел Юкатан, ты знаешь к нему дорогу, и неважно, что туда ходу четыре дня. Не спеши. Главное – карты и разведка. – Эти слова Веласкеса Аламинос расценил, как разрешение на продолжительное плаванье с целью исключить всякую возможность неудачи основной экспедиции Грихальвы.
    Но неоднократные попытки испанцев высадиться на берег потерпели неудачу. Они принесли пользу только Веласкесу, который узнал, что остатки майя и тольтеков носят одежду из хлопка, живут в каменных жилищах, что они покинули огромные города и ушли в леса, и что у индейцев есть доспехи, и что они умеют сражаться. Это знание стоило жизни многим морякам. Ценой больших усилий, стоивших потери одного корабля и нескольких десятков жизней мореходов, остатки отряда Кордовы вернулись на Кубу. Те, кому посчастливилось остаться живыми, страдали от болезней и умирали один за другим.
    Неделю спустя к губернатору явился раненый отравленными стрелами и разбитый нелёгким плаваньем с острова Тринидад на индейской пироге сам Эрнандес де Кордова.
    - Земли майя не стоят выеденного яйца. Огромные города покинуты населением. Я не держал в руках ни одной унции золота. И к тому же индейцы полны отваги сражаться - лишь бы не пустить нас в свои селения, - с трудом ворочая распухшим языком, шептал губернатору несчастный капитан.
    - А это что? – Веласкес вертел у него под носом идолами из жёлтого металла, захваченными судовым капелланом экспедиции в одном из поселений майя. – Вы недостойны своих благородных предков. Ваша слабость послужила провалом экспедиции. Отправляйтесь назад в Испанию. Вам не место на кораблях под красными крестами!
    Губернатор ещё не знал, что идолы, доставленные ему мореходами Аламиноса, сделаны из меди.
    Через несколько дней Кордова скончался от ран, успев сообщить в метрополию о коварстве и самоуправстве губернатора. Но Веласкесу уже нельзя было отступать. Он собрал все необходимые сведения о Юкатане и, вручив подробные карты побережья своему племяннику Грихальве, дал ему зелёный свет.
    Третий раз за последние шесть месяцев испанцы попытались высадиться на земле Юкатана. Первая попытка договориться и завязать с индейцами торговлю была предпринята на острове Косумель. Четыре корабля Грихальвы, потрёпанные бурями и сильными ветрами с Востока, обогнув мыс Святого Антония, подошли к острову. Третьего мая племянник Веласкеса, уточнив береговую линию, глубины и отметив на картах удобные и глубокие бухты, торжественно переименовал Косумель. В честь праздника обретения Святого креста остров назвали Санта-Крус. Но напрасно конкистадоры ждали делегацию индейцев, напрасно готовили в качестве ответных подарков стеклянные бусы, ржавые ножи, разбитые зрительные трубы. Племена тотонаков и остатки майя все, как один, покинули прибрежные селения, дав понять через посыльную индианку-тайнос, что испанцы – нежеланные гости. Предпринятая Грихальвой сухопутная экспедиция, целью которой был поиск золотоносных рек и главного города острова, попала в засаду. Нерешительность капитанов стоила им дорого. Почти два десятка убитых и раненых пришлось выносить под стрелами индейцев.
    - Уходим, уходим! - кричал Грихальва, подгоняя гребцов шлюпок, осыпаемых камнями, завёрнутыми в горящие шкуры, дротиками и мешками с ядовитыми змеями.
    - Я не могу рисковать кораблями, - оправдывался Грихальва перед моряками.
    Но угроза бунта матросов, недовольных своим командиром и не нашедших своё Эльдорадо, заставила конкистадора идти дальше на Юг.
    Высадка в заливе Кампече у города Чампотона прошла точно так же, как и предыдущие две экспедиции. Пустой город. Тучи стрел из мангровых лесов, рукопашная, в которой испанцы вновь потеряли семерых убитых и с большим трудом под обстрелом погрузили на шлюпки шестьдесят раненых солдат. Сам Грихальва получил три стрелы и лишился двух выбитых зубов. Огнестрельное оружие испанцев - аркебузы и мушкеты - не произвело на тотонаков должного впечатления. Матросам даже показалось, что индейцам хорошо знаком грохот залпов, блеск выстрелов и густой дым, вырывающийся из стволов.
    Корабли флотилии снова вышли в море. Грихальве стало не до высадок. Мятежные капитаны кораблей требовали вернуться на Кубу и с новыми силами, набрав команду из головорезов, воров, преступников, ссылаемых на вновь открытые земли испанской короной, попытаться заселить земли индейцев - но капитан решил идти дальше. Из рассказов пленных тайнос следовало, что земли ацтеков были рядом и Император Монтесума, по слухам, благоволил белолицым бородачам, пришедшим из-за океана.
    - Что я говорил?! - Грихальва указывал рукой на берег. Толпы индейцев собирались у лодок. На утлые судёнышки грузились бананы, цветы, вода, жареная свинина, украшения из перьев редких птиц.
    - К высадке! – приказал капитан, и через несколько минут от кораблей навстречу индейским пирогам двинулось полтора десятка шлюпок с солдатами. На передней восседал сам племянник Веласкеса. Он широко улыбался, показывая во рту широкую щель на месте передних зубов. На берегу закипела торговля. Индейцы охотно меняли на гребешки и иголки золотые украшения и медные топорики, которые испанцы также принимали за золото.
    К вечеру капитаны собрались в каюте флагмана и держали совет. Остаться и основать на землях науа испанское поселение, продолжить торговлю - или забрать золото и двинуться в обратный путь?
    - У нас двадцать пушек, пятьдесят аркебуз, десяток фальконетов и сто пятьдесят человек команды. Предлагаю построить деревянную крепость, оставить пять пушек и сорок человек на берегу, – с пеной у рта доказывал свою правоту капитан Альворадо.
    Авилла поддержал его:
    - Нам нужна база для дальнейшего продвижения вглубь материка. Я готов основать колонию с десятком солдат при двух пушках.
    - А если что-то случится? Любое недопонимание ваших действий, любая неосторожность при обращении с индейцами закончится бунтом ацтеков. Вы не удержите такими силами крепость. И потом, сам Веласкес приказал мне только торговать, но не предпринимать решительных действий по захвату новых земель. – Грихальва, отводя глаза от собеседников, пытался скрыть свою нерешительность. Он считал, что перенесённые тяжести похода, три раны и два потерянных зуба – достаточная цена, заплаченная им в этой экспедиции. А потом - он утаил от команды и капитанов достаточно золота, чтобы вернуться в Испанию богатым человеком.
    - Вы трус, Грихальва. Как мог губернатор доверить вам командование над нами?! – Альворадо, кусая в ярости губы, постепенно повышал голос. - Вы способны быть командиром только для кучки продажных женщин, собирающихся по вечерам в кабаках Кадиса! И то, вряд ли.
    Щёки Грихальвы окрасил густой румянец.
    - Что вы себе позволяете? Я требую уважения, как адмирал и командир экспедиции!
    - Адмиралом был Колумб. Вас бы он не взял даже палубным матросом. Ваши руки слишком нежны. Им не удержать ни штурвала, ни боевой шпаги. - Авилла пытался спровоцировать Грихальву на ссору. Дуэль – лучшее средство избавиться от неудачливого командующего экспедицией.
    - Это мятеж? - бледнея, тихо спросил родственник Веласкеса.
    - Если вам угодно, - с вызовом ответил Альворадо, кладя руку на тонкий кастильский меч.
    Но этот жест ещё больше испугал Грихальву. Он был наслышан о случаях неповиновения, когда команда высаживала своего капитана где-нибудь в море на пустынном маленьком острове. Умереть от жажды, когда в его сундуке пятьдесят арроба наворованного у товарищей и короны золота на двадцать тысяч песо?
    «Нет. Я не дам им возможности поднять бунт на моих кораблях, - подумал Грихальва. -Нужно что-то придумать».
    Видя нерешительность своего командира, Альворадо осмелел ещё больше.
    - Я ухожу. Подчиняться трусу – значит уронить честь кабальеро! – испанец направился к двери каюты, широко открыл её, собираясь покинуть собрание.
    - Стойте! Иначе я прикажу арестовать вас и в цепях доставить на Кубу, - голос Грихальвы сорвался на тонкой ноте.
    Альворадо в ответ хлопнул дверью так, что с потолка каюты посыпалась пыль и мелкая стружка. Он вернулся к столу.
    - Вы? Арестовать меня? – капитан раскатисто засмеялся. – Если я через полчаса не появлюсь на своей каравелле, три мои пушки по бравому борту продырявят вашу каракку, сделав из неё решето.
    - Маэстрос! - вмешался Авилла. – Остыньте оба. Вы же не хотите, чтобы эти дикари там, на берегу, потешались над нами, наблюдая, как испанские корабли ведут между собой сражение и загораются пылающими факелами посередине бухты.
    Альворадо, в сердцах пнув ногой стул, уселся на него верхом, перевернув спинкой к собранию, и надменно скрестил руки на груди.
    И тут Грихальву осенило. Он понял, как можно избавиться от мятежного капитана.
    - Хорошо! Сделаем так. Вам, Альворадо, я приказываю перегрузить всё золото армады к себе на борт, забрать раненых, больных и возвращаться на Кубу. Неспособных продолжать плавание слишком много для успешного завершения экспедиции. Половину вашей команды, здоровых и сильных, распределим на остальные корабли. Десяток аркебуз нам тоже не помешают. Хотите уйти - уходите. Я дам вам письмо к губернатору с отчётом о походе и с вашим предложением послать новую более мощную флотилию на завоевание земель ацтеков. Через три месяца я буду ждать ваши корабли южнее вот этой точки, - Грихальва ткнул пальцем в карту.
    Авилла и Альворадо переглянулись. Авилла еле заметно повёл бровью, давая знак своему товарищу.
    - Согласен, - буркнул Альворадо.
    Бесславным возвращением поодиночке - так закончилась эта экспедиция.
    Потрёпанный, потерявший львиную долю парусов и оснастки, корабль Альворадо сначала достиг Кубы, а ещё через четыре месяца каким-то чудом Кристобаль де Олид, посланный Веласкесом на поиски каравелл Грихальвы, нашёл его в одной из бухт небольшого острова. Команда занималась починкой парусов и изготовлением из ненужного железа якорей взамен потерянных.
    Но Альворадо, уничтожив донесение Грихальвы, обвинил во всех неудачах невезучего племянника губернатора. Сам Веласкес, взбешённый нерешительностью и слабостью своего протеже, пребывал в бешенстве. Несмотря на его официальный запрет «заселения» новых земель, в глубине души губернатор надеялся, что Грихальва проявит больше инициативы и, кроме золота, доставит испанской короне на блюдечке Юкатан. А теперь племянник был виноват в излишнем послушании, и вместо триумфа нужно искать деньги на новую экспедицию. А вот лишних денег у Веласкеса как раз и не было. И все попытки достать необходимую сумму заканчивались неудачей. Казна короны ждала положенных ей новых золотых вливаний из Нового Света. О провале экспедиции Грихальвы и финансовых затруднениях губернатора немедленно донесли Кортесу. Он понял, что пора разыграть собственную партию в игре, где главным призом будет покорение Мексики.

                Глава 3. Камень
   
    Старый камень, названный когда-то жрецами дикого народа, завоёванного посланцами звёзд, Ицамной*1, тихо вздохнул и чуть шевельнулся на своём ложе в тайной нише храма Кинич Ахав*2 в Паленке*3. Его кремнийорганическая память время от времени перебирала события канувших на дно хранилищ циклов и дней.   
    «Кем были эти странные существа, когда цивилизация солнечного дождя, покинув центр Вселенной, перебралась в недра этой маленькой планеты? Никем. Вернее - кочевниками, примитивными маленькими племенами. Странные, с четырьмя конечностями, прямоходящие, с разумом, занимающим всего одну пятидесятую часть всей массы тела. Эту белковую субстанцию, в свою очередь, состоящую на девяносто процентов из воды, и телом-то назвать трудно. Но они выжили в суровых условиях дикой природы и стали достойными обитателями этих мест. Они оказались необыкновенно быстры в своих передвижениях и агрессивны. И дело даже не в том, что планета оказалась занята другой формой жизни. Существа с такой низкой степенью развития встречались во Вселенной и раньше. Только здесь всё было по-другому. Сначала эти мягкотелые создания обнаружили остатки транспортных капсул. Обсидиан показался им подходящим материалом в качестве инструмента для умерщвления себе подобных».
    «Ицамна, Ицамна!» - повторил камень мысленно. – «О, бесконечное многообразие Космоса, я привык к этому имени, почти забыв собственное», - кремнийорганический пришелец снова вздохнул. Этот вздох, это эхо, как дуновение ветра, прошелестевшее под сводами храма, эти звуки вспугнули пару летучих мышей. Камень вздрогнул. Он сам испугался всплеска тонких полупрозрачных крыльев. Через мгновение тишина вновь вернула камню воспоминания.
    «И тогда Кинич Какмоо*1, много повидавший на своём долгом веку в путешествиях по Вселенной, решил вмешаться. Мудрый старец знал, к чему приводит привычка убивать. За убийством себе подобных следует деградация разума. И, как следствие - гибель любой благословенной Высшим разумом планеты», – Ицамна на мгновение представил, как этот уютный маленький голубой кусочек материи теряет атмосферу, разваливается на куски и исчезает межгалактической пылью.
    Тысяча земных лет - это срок, который понадобился, чтобы изменить кристаллическую решётку разума солнечных камней. Вслед за разумом стал изменяться внешний облик странников Космоса. Жизненные процессы, очень медленные, рассчитанные на сотни и сотни лет неспешного плодотворного существования, стали быстрее. Камни, говорящие между собой в ультразвуковом диапазоне, впитывали речь туземцев, перенимая незнакомый птичий язык.
    «И вдобавок эти странные существа были невежественны! Единственное занятие их крошечного мозга – это забота о добывании пищи для слабых тел. Разве можно было предстать перед ними в непривычном их глазу обличье и явить этому народу своё могущество, тайны простых чисел и знание законов Вселенной для осмысления настоящего и предсказания будущего?»
    Ицамна помнил, как десант солнечного дождя высадился на двух материках, разделённых океаном. Основную базу они построили на большом острове одного из внутренних морей, не имевшего выхода в Океан. Но однажды энергия подвижек тектонических плит и колебания земной коры (на языке, которым пользовались теперь камни, это называется землетрясением) подтвердили, что в тех местах происходит катастрофа огромного масштаба. Извержение расплавленной магмы из ядра планеты поглотило горную гряду на острове, выбранным второй экспедицией местом для постройки города знаний. Результатом стала гибель спутников Ицамны и изменение климата. Канал, пробитый инженерами для соединения срединного моря с океаном, разрушился под ударом огромной волны. Шлюзы смело водой, как соломенные крыши хлевов и черепичные кровли хижин туземцев. Огромная масса океана хлынула в образовавшийся проём - и с цивилизацией, созданной спутниками Ицамны, было покончено. Осталась  маленькая колония, устроившая свою базу в долине длинной полноводной реки. Но вскоре те знания, которыми щедро с местными племенами делились солнечные камни, проросли, как и здесь, семенами поклонения Творцу. Амон или Ра - такое имя они дали своему новому Богу. Впрочем, они обожествляли не только Творца, но ряд других, непонятных созданий. Строительство обсерваторий и числовых календарей выродилось в возведение огромных гробниц для правителей племён. Знаки солнечных камней, нанесённые на стенах пирамид, как ключи к многочисленным истинам, уничтожались, вырубались и закрывались клинописью и штукатуркой с рисунками, прославлявшими фараонов.

 *1 – Ицамна - Верховный Бог пантеона майя. Покровитель образования и наук.
 *2 - Киния Ахав - Солнечный глаз. Имеется в виду переименованный (по незнанию) европейскими археологами Храм надписей Дворцового комплекса в Паленке. От чистых и гармоничных линий храма веет особой утонченностью. Он представляет собой продолговатую девятиступенчатую пирамиду высотой 28 метров. В значительной мере пирамида высечена в скальном грунте естественного холма, и тыльная часть сооружения опирается на его крутой склон.
    *3 - Паленке - условное название развалин большого майянского города на северо-востоке мексиканского штата Чьяпас, политического и культурного центра майя в III-VIII вв. Сохранились: остатки дворца (площадью 92x68 м) — группа зданий, расположенных вокруг двух больших и двух малых дворов, квадратная в плане башня; «Храм Солнца», «Храм Креста», «Храм надписей» (в толще его пирамиды в 1952 году обнаружено помещение с ложным сводом, барельефами на стенах и саркофагом в центре — видимо, гробница правителя?).
    *4 - Кинич Какмоо – божество майя, в переводе – Солнечное лицо. На многочисленных каменных изображениях имеет лицо старца с большими квадратными или овальными глазами.

    «Но что это? - Ицамна застыл. Воздух, поступавший внутрь его разума через микроскопические поры, стал чуткой мембраной. - Мой слух воспринимает колебания сводов. Кто-то ходит там, наверху, в покинутом храме», - время снова, как в далёком прошлом, замедлило свой ход, оставляя Ицамну наедине с опасностью.
    «Даже не знаю, как давно я слышал шаги белковых существ. И что они мне принесут? Если огонь - то это не страшно, если человеческую жертву - то я ничего не сможет с этим поделать».
    Камень как бы увидел себя со стороны. Непроизвольно раскачиваясь на волнах памяти, он забыл о неподвижности в состоянии покоя  и сместился в пространстве на несколько пядей в сторону. На пыльных плитах подземелья остался глубокий след. Только этого не хватало. Если люди, называющие теперь себя, как и они, Майя, направляются сюда, у Ицамны не останется времени проделать обратный путь на место. Он давно утратил умение передвигаться быстро.
    Колебания земли постепенно затихали - а это значило, что незваные гости не владели тайной гробницы.
    «Какие странные сильные шаги, они не похожи на шорох босых пяток или деревянных подошв. Неужели пророчества Кинич Какмоо сбываются?»
    Камень, отсеяв волновые возмущения слишком хорошо знакомой поступи жрецов, только сейчас понял, что услышал новый звук. Это были волны от вибрации тонких полосок металла.

                ***
    Хуан де Грихальва ничего подобного раньше не видел. Он стоял у подножия огромных пирамид в абсолютно пустом покинутом жителями городе. Величественность построек потрясла его воображение. Солдаты, окружавшие его, качали головами, округляли глаза и удивлялись не меньше, чем их командир.
    Резьба по камню, украшающая стены дворцов, была так совершенна, что, казалось, её делали не люди, а неведомые испанцам боги. Грихальва думал, что именно они изображены на многочисленных стелах и стенах храмов. Шпоры солдат и подкованные сапоги звенели по каменным плитам мостовых, пробуждая глухое эхо. Оно поднималось вверх и терялось где-то высоко за коническими и плоскими кровлями огромных домов. Многочисленные каменные изваяния смотрели на испанцев странными выпученными глазами, не похожими на глазные щели индейцев.
    - Куда делись эти проклятые майя? – Грихальва в раздражении топнул ногой.
 Его спутники, удивлённые не меньше, чем он, разбрелись среди построек и дворцов. Они искали золото.
    - Кому здесь читать вот это? – Капитан с досадой ударил рукой в лист бумаги.
 Это был requerimientо – документ, в котором говорилось, что волею Господа Иисуса Христа и с благословения его наместника на земле Папы Римского, земли, на которые ступают испанцы, дарованы милостью божьей королям Кастилии и Арагона. Оглашать этот текст являлось обязанностью конкистадоров.
    - Вы – теперь вассалы Испании, вы должны повиноваться мне, – кричал Грихальва в пустоту. Ответом ему была тишина.
    Он передал копию буллы Ватикана своему офицеру.
    - Читай!
    В абсолютной тишине, под палящими лучами Солнца в пустом городе майя зазвучали слова на незнакомом языке. Когда текст, в котором конкистадорам давалось право убивать, закончился, Грихальва приказал прикрепить его на стене одного из храмов.
    - Он совсем спятил, - один из солдат надвинул шлем на нос, скрывая усмешку. – Он что, думает - туземцы и эти каменные идолы умеют читать по-испански? – Сдержанный смех горстки мореходов рассыпался затихающим эхом между стен.

                ***
    «Нужно дождаться дождя. С первой каплей воды, которая найдёт ход через скрытые каналы в трещинах монолита, я получу информацию от кварцевого лазутчика».
    Глаза и уши Ицамны находились в десятке резных барельефов на стенах Храма надписей в Паленке. Вытаращенные неподвижные зрачки каменных изваяний, расположенных по кругу, на самом деле не так уж пусты. Если постороннему наблюдателю повнимательней присмотреться к лицам древних правителей майя, то можно увидеть в них отражение своих собственных глаз. В гранитных и магматических породах скрыты сложные, кремний-фасеточные органы восприятия внешнего мира. По такому же принципу устроены объективы, созданные цивилизацией солнечного дождя для обсерваторий майя. С той лишь разницей, что разрешение зрачков изваяний на сотни порядков слабее, чем взгляд времени, обращённый в небо. Каждая глазная капсула любого барельефа содержит до 30 000 линз из шлифованного бериллового песка. Светочувствительные рабдомеры содержат фотопигмент, а вода служит проводником в цепи процессов, преобразующих информацию в импульсный сигнал, понятный Ицамне.
    «Одна капля - и я узнает, что происходит наверху, откуда идут посторонние незнакомые звуки. Это - не удары жертвенных барабанов, не заклинания жрецов. Шаги и далёкие голоса были непохожи на звуки, производимые подопечными камней».
    «Одна капля и хотя бы ещё десяток - тогда можно будит судить о структуре и фонетике языка, колеблющего воздух там, наверху. Это даст возможность понять, что происходит на поверхности. Скорее всего - это новые племена, кочевники, странники. Равнины и предгорья, принадлежавшие приёмным сыновьям солнечного дождя, снова подверглись нападению извне, – Камень копался в своей памяти. - Так уже было. Эти неугомонные позвоночные не могут жить без войны. Двести земных лет тому назад туземцы уже были покорены племенем тольтеков. Но жизненный опыт Кинич Какмоо… - как же Ицамна уважал этого мудрого старика! «Солнечное лицо» подсказал жрецам майя, как приручить этих варваров, как принять их свежую кровь в свои вены.
    «У нас просто не было другого выбора. Дать уничтожить уже существующие города и взять под опеку новый народ - это значило потратить ещё три тысячи лет на передачу многих тайн, истин и знаний. С людьми и так было потеряно очень много лет. Утрата одной временной спирали равна одной пятой Великого цикла. Нужно было учесть особенности и состав желеобразного органа, отвечающего у людей за принятие решений. Ведь тут нужна постепенность и последовательность. Нельзя было повторить ошибку, допущенную по ту сторону океана. Никаких геометрических прогрессий в передаче информации. Иначе мы имели бы не подопечных, а горстку умалишённых, не сумевших впитать частичку мудрости Пространства и молящихся целому пантеону Богов».
    «Мы дали им метод плавки гранита и песчаника. Мы раскрыли им некоторые законы гравитации. Мы научили их ваянию в мёртвом камне. Они научились резать эту тупиковую субстанцию эволюции, как масло. Мы раскрыли им секреты кладки огромных плит без растворов и швов. Иначе бы не было этих сводов, - Ицамна мысленно обвёл внутренним взором гробницу. – Не стояли бы эти дворцы, обсерватории и храмы там, наверху. Прямоходящие слишком слабы для манипуляций с весами и мерами».
    Неясный звук, похожий на очень далёкое ворчание грома, заставили паука, ползущего по тёплой спине камня, насторожиться. Ицамна вдруг подумал, что эмоциональное состояние, овладевшее им на мгновение, у прямоходящих называется тихим грустным смехом.
    «Мы дали им Короткий земной календарь для расчёта периодов сева и сбора урожая, для предсказания дождей и благоприятного времени зачатия себе подобных. Мы дали им Длинную таблицу Великих циклов. Всё это мы сделали на вдохновенном подъёме. Мы были рады, что нашли такую планету, где наш род мог бы переждать междувременье. Здесь нет никаких агрессивных сред с губительным воздействием на нашу кремнийорганическую структуру. Чистая вода и воздух, насыщенный кислородом - что ещё нужно для выработки необходимой нам жизненной энергии? И все наши знания, наши тайны, наше учение о Вселенной они превратили в религию, в поклонение нам, названным богами. Хуже было только то, что соседи местных племён – ацтеки - подхватили эту религию и сделали её ещё более ужасной.

                ***
    Пустые безлюдные города, реликтовый влажный лес и горы, трудности со снабжением, непривычная пища, чаще всего сырая (из-за наступившего сезона дождей невозможно было разжечь костры), одиночные меткие отравленные стрелы из непроходимых джунглей, мятеж капитанов заставили Грихальву вернуться на корабли и отступить. Возвращение неудачника на Кубу, отягчённое ссорами между участниками экспедиции, недостатком питьевой воды, сильными ветрами, поломкой мачт, большим количеством заболевших и раненых  длилось вечность.

    - Только Кортес. Он один имеет опыт спасательных операций.
    Хуан де Сальседо (владелец нескольких гасиенд) и Андрес де Дуэро – секретарь губернатора – надоедали Веласкесу уже неделю. Веласкес с досадой отмахивался и отшучивался.
    - Разве мало у нас достойных капитанов?
    - Но не у всех есть деньги на снаряжение боевых судов, – парировал Сальседо. – Не будем лукавить, губернатор. Спасение Грихальвы – дело десятое. Всем нам нужен Юкатан.
    - Но я не имею права. Приказ короля ограничивает меня рамками колонизации островов.
    - Ах, дон Сальседо! А кто говорит о Юкатане? Зачем заходить так далеко? - вмешался в разговор Дуэро. - Спасение флотилии Грихальвы - вот что мы напишем в донесениях королю.
    - А случайно «по воле ветров» попав на континент, Кортес, защищаясь от нападения туземцев, приведёт их к повиновению испанской короне. И, самое главное, на подготовку к походу Кортес ни гроша не возьмёт из казны, приготовленной для отправки в Испанию. К тому же - победителей не судят.
    - Вот это меня и волнует. Хотя этого выскочку всегда можно сделать козлом отпущения… Ладно, - сдался губернатор, – давайте бумаги, я подпишу.
    - Но откуда у Кортеса такие деньги? – Веласкес с пером, застывшим в руке, всё ещё колеблясь, повернулся к Сальседо.
    - У него много друзей на Кубе и, кроме того, золото не имеет власти над ним. Часть своей добычи конкистадора и долю прибыли от плантаций сахарного тростника он тратит на игру в карты и попойки с друзьями. Любой из них даст ему деньги на новую экспедицию.
    Сальседо утаил самое главное. За пятнадцать лет деловых, политических и финансовых операций Кортес стал входить в группу самых богатых людей колоний.
    К тому же он был равнодушен к накопительству и роскоши. Деньги для него были средством управления людьми и орудием осуществления давно вынашиваемой мечты – открытие Нового мира.
    В эту мечту он вложил все свои богатства, включая доходы от заложенного имения, продажи рабов и огромные долги, которые он сделал, веря в свою звезду.
    Ночью 17 ноября 1518 года, несмотря на долгожданное, но бесславное возвращение Грихальвы, невзирая на противодействие губернатора, завидовавшего влиянию Кортеса на жителей острова, Фернандо Кортес Монрой Писарро Альтамирано приказал нанятой им команде занять свои места на каравеллах. На рассвете корабли подняли паруса. Веласкес, предупреждённый недоброжелателями Кортеса, ничего не мог сделать. Солдаты и моряки, головорезы из бывших заключённых пообещали разграбить столицу колонии, если судам не разрешат выйти в море. Стоявшему на берегу губернатору оставалось только снять шляпу и махнуть вслед кораблям. Он почувствовал себя больным, уставшим и никому не нужным.

                ***
    Камень, уложив несколько капель воды в информационную впадину, анализировал акваголографическую картину и запись звуковых колебаний.
    «Хвала постоянству законов природы. Дожди не заставили себя ждать».
    Благодаря колоссальному объёму данных, заключённых в маленьких круглых водяных капсулах, Ицамне и всему немногочисленному братству посвящённых теперь известно, что произошло наверху. Их подопечные утратили связь со своим миром. В сельве появились новые люди. Жестокие, ещё более воинственные, вооружённые энергией вспышки, которая в свою очередь толкает маленькие кусочки железа, несущие смерть, они с алчностью диких зверей рыскали вдоль ручьёв и пересыхающих рек.
    Камень замер, анализируя увиденное.
    «Как интересно. Пришельцы владеют технологией огненного литья и металлургией железных руд. Очень интересно! Что же придаёт вспышке такую мощь, позволяющую с большой скоростью поражать на расстоянии цель? Температура микровзрыва в длинном металлическом цилиндре белых воинов, по предварительным оценкам, составляет около 100 тикалей. Очевидно, что это смесь селитры, угля и серы. Значит, пришельцы владеют примитивными способами проникновения в структурную суть вещей. Они узнали свойства и возможности природных минералов. Это что-то новое. Во всяком случае - на этом материке», – Ицамне снова стало грустно. Он не понимал, почему все достижения человеческого разума направлены на одно – уничтожение себе подобных. За всё время существования цивилизации прямоходящих они недалеко ушли от самых низших примитивных белково-углеводных форм существования материи.
    «Что же с ними будет, если они овладеют тайнами высшего порядка? Например, технологией вынужденного излучения – квантомеханического импульсного светового пучка, или опытами разделения элементарных частиц, позволяющих высвободить огромную по масштабам этой планеты энергию. Пиковые мощности таких технологий опасны даже для цивилизации солнечных дождей. Что уж говорить об уязвимых телах майя, ацтеков, инков и слабой металлической одежде этих новых пришельцев. Их тонкие медные и железные панцири – всего лишь иллюзия защиты».
    «Так что им нужно здесь и откуда они пришли? Можно ли растворить и смешать их род с существами, населяющими эту часть планеты?» – Ицамна продолжал анализировать пополняющуюся по капле базу данных.

                ***
    Сильные ветра с Северо-Востока и туманы разбросали флотилию Кортеса.
    «Да оно и кстати. Зачем мне пустые города майя, давно покинутые обитателями? Да и золота там нет. Несколько ритуальных фигурок на целый город, обследованный прытким Грихальвой…» – Кортес сосредоточенно смотрел на карту. Местом сбора потрёпанной штормами армады из десяти кораблей значился глубокий залив возле майянского острова Косумель.
    Утренний туман постепенно рассеивался, и на рейде бухты Фернан увидел корабль. Это была одна из каравелл его собственной флотилии под командованием одного из капитанов, обладавшего решительностью и буйным нравом. Сойдя на берег, Кортес увидел безлюдный город. Жители в страхе перед испанцами бросили всё и бежали в лес. Вопреки инструкциям Фернана, предприимчивый капитан судна взял город штурмом, разграбил главный храм и сорвал с каменных идолов немногочисленные золотые украшения. Кортес был в гневе. Он приказал оставить город, вернуть золотые пластины на место.
    - Мы завоюем эти земли иначе, - кричал он на моряков и заставил непослушного капитана выпустить на свободу захваченных пленных. – Мне не нужны враждебные племена в тылу. Да, они слабы, но лучше иметь майя в союзниках и в поставщиках продовольствия. Наша цель – империя ацтеков.
    «Пусть племена майя немногочисленны, но они воинственны и неуступчивы в бою. Нет. С меня довольно неудач! Эти полные паруса подарят мне земли южнее. Там, на каменистых просторах Юкатана, лежит страна науа и ацтеков. Именно там есть всё, что мне нужно». – Конкистадор вспоминал рассказы пленных индейцев о многолюдных городах, реках, изобиловавших золотом, обширных пастбищах и полях. Там было всё, о чём мечтал Кортес. Там была страна, словно созданная для него. Именно там он достигнет могущества, славы и почестей, которые доступны только королям. Что ему майя? Остатки малочисленных и диких племён.
    Корабли Кортеса взяли курс на устье широкой реки. Именно здесь войска союзных ацтекам племён дали понять разочарованному Грихальве, что испанцы - нежеланные гости под небом Юкатана. Посылая посольство за посольством к индейским вождям, прибегая к угрозам, посулам и подаркам, он никак не мог заставить индейцев поверить в его миролюбие. Но конкистадору нужны были проводники и переводчики. Главная цель – Мешико и империя Мотекусомы.
    Однако индейцы, видя малочисленность испанцев, решили сбросить их в море.
    Лазутчики, верные Кортесу индейцы-карибы, доносили о концентрации войск кечуа, о ловушках, расставленных на тропах, о решимости Мотекусомы вынудить испанцев сложить оружие. Солдаты, набранные конкистадором в кабаках Эспаньолы, приуныли. Многие в окружении Фернана поговаривали о возвращении на Кубу. Тогда Кортес отдал приказ сжечь корабли.
    Неожиданная атака на центр города Табасско, занимаемый конкистадорами, вынудила Кортеса взяться за оружие. Успех сражения решили лошади. Эти животные, не виданные до той поры индейцами, вызвали у них страх и смятение. Поле боя осталось за испанцами. Конкистадоры получили проводников, знающих язык ацтеков. Экспедиция продолжалась.
    - Какой сегодня день по Святому Писанию? - Фернан обращался к судовому священнику.
    - Страстная пятница, – ответил тот и осенил себя крестом.
    Кортес оторвал взгляд от карты и перевёл глаза на белоснежную вершину, блестевшую далеко за лесами в глубине континента. Направление его взгляда перехватила одна из рабынь, подаренных капитану вождями майя.
    - Ситлатепетль, гора звёзд, - сказала девушка.
    - Откуда ты знаешь, Малинче?.. Ведь так тебя зовут?
    - Майя звали меня Малинцин – «Высокородная пленница». Ваши жрецы нарекли меня Мариной. А подножие той горы – моя родина, – девушка грустно улыбнулась. – Простите меня, сеньор, за мой плохой испанский. Он даётся мне пока с трудом. Но зато я знаю язык науатль, наречие ацтеков.
    Кортес понимающе кивнул и спросил:
    - А ты действительно принцесса?
    Малинче кивнула и поправила на обнажённой груди ожерелье из шлифованных перламутровых раковин.
    - Ты очень красива. Хочешь, я выдам тебя замуж за благородного идальго, почти принца? – и, не дожидаясь ответа, Фернан обернулся к Эрнандесу Пуэрто Карреро.
    - Эй, Алонсо! Возьмёшь в жёны Марину?
    Испанец утвердительно кивнул головой, не отрывая взгляда от горизонта. Там узкой полосой золотистого песка и зелёными пятнами плантаций банановых деревьев из утреннего тумана выплывал Юкатан - земля ацтеков.

                ***
    Соглядатаи губернатора Кубы Веласкеса доносили новому королю Испании Карлу из династии Габсбургов о каждом шаге Кортеса, о переменах в его характере, о честолюбии, перерастающим в несокрушимую уверенность, что им открыт совершенно новый мир, как будто специально созданный для людей, оставивших Старый свет. Бежавших от инквизиции, от тирании монархов, от нищеты, от гниющей атмосферы средневековой, косной, погрязшей в казнокрадстве и слепом религиозном фанатизме Испании, ждала, по мнению Кортеса, земля обетованная.
    Веласкес с гневом и завистью читал одно из таких донесений.
    ''…И тогда он (мператор Мотекусома) взял меня (Кортеса) за руку и повел осмотреть великий город и другие города, находившиеся среди воды, и многие другие поселки в окрестностях той же лагуны. Если раньше я не смог хорошо разглядеть его большую площадь, отсюда я сумел ее лучше увидеть, и так мы ее рассматривали, потому что тот огромный проклятый храм находился так высоко, что всё очень четко выделялось. С его высоты мы увидели три дороги-дамбы, ведущих в Мешико: истапалапская дорога, по которой мы вошли четыре дня тому назад, такубская, по которой мы убежали в ночь нашей катастрофы, когда Куэдлавака (Куитлауак), новый правитель, выгнал нас из города, …, и тепеакильская дорога. И увидели мы пресную воду, поступавшую из Чапультепе-ка и снабжавшую город, а на этих трех дамбах повсюду были построены мосты, а вода переливалась из одной лагуны в другую. А в одной из этих лагун мы увидели огромное количество каноэ, одни приходили с различными грузами, другие плыли с разнообразными товарами. И видели мы, что все дома этого великого города и других городов находились в воде, а из дома в дом можно было попасть только по висячим мостам или на каноэ. И видели мы в этих городах языческие храмы и часовни, напоминавшие башни и крепости, и все они сверкали белизной и вызывали восхищение. А дома все были с террасами, а вдоль дамб стояли башенки и часовенки, тоже напоминавшие крепости. Рассмотрев всё и оценив увиденное, мы снова повернулись к большой площади и к скоплению народа, собравшегося на ней; одни продавали, другие покупали, и раздавался такой гул и шум, что слышно было за целую лигу. Многие из наших солдат бывали в разных концах света, в Константинополе, во всей Италии, в Риме, и все они говорили, что такой красивой и такой огромной площади, где было бы столько народу, они никогда не видели…".
    Перед мысленным взором Веласкеса вставали города, описанные в донесениях шпионов. Теночтитлан (Мешико), Текскоко, Тласкала, Чопула, Табасско.
    - Как этот честолюбивый бывший нотариус написал королю? – в памяти губернатора всплыли строки перехваченного письма Кортеса.
    ”…То, что мы видим здесь собственными глазами, выше нашего разумения. На центральной площади Теночтитлана разместилось бы два таких города, как Саламанка. Столица ацтеков больше, чем Севилья и Кордова, вместе взятые, главный храм выше, чем собор Ла-Гиральда в Севилье... “
    Кортес был уверен, что в описываемую эпоху самым крупным городом Европы считалась Севилья, в которой проживало от тридцати пяти до пятидесяти тысяч человек. В Мехико жителей насчитывалось в десять раз больше. Испанцам всё казалось гигантским. Дороги, по которым могли проехать шеренгой сразу десять всадников. Стол во дворце тлатоани (императора), который ежедневно накрывали четыреста слуг. Гарем Мотекусомы из пятисот пятидесяти жён и трех тысяч служанок. Каналы, по которым постоянно двигались до пятидесяти тысяч лодок. Рынки также становились предметом восторженных описаний: там было всё и в гораздо больших количествах, чем в Кастилии.
    Спутники Кортеса совершали для себя все новые и новые открытия. Их поразила чистота и гигиена, которых тогда не знала Европа. Не меньше потрясло их воображение обилие растительности внутри самого города, которому сады и цветники на террасах домов придавали красивый и уютный вид. Цветы были повсюду. Во второй реляции Карлу V у Кортеса не нашлось в адрес Мехико и его жителей ни одного худого слова. Напротив, в каждой фразе чувствовались восхищение и преклонение перед аборигенами.
    Кортес, считал Веласкес, уже полностью перешел на сторону противника. Мексика казалась этому возмужавшему юнцу более великой, красивой и развитой, чем обветшавшая средневековая Испания, которую он оставил более пятнадцати лет назад.
    - И это всё достанется Кортесу? Земли и храмы, миллионы рабов и золото?! Но, судя по спискам потерь среди испанцев, продвигающихся вглубь Юкатана на территории, неподвластные ацтекам - остальные племена умеют воевать. – Губернатор Фернандины слишком хорошо знал Кортеса. Он ни за что не отступит. Его опыт, чутьё конкистадора, дипломатическое искусство, умение находить выход из безнадёжных ситуаций позволят ему привести к покорности всех этих дикарей. И тогда не король, а Кортес будет владеть этой империей. Жестокость и применение силы – крайние для него методы. Он возьмёт ацтеков другим. Посулами, лестью, временными союзами, смешанными браками.
    Губернатор сморщился, как от глотка прокисшего на жаре вина.
    - Браки! Подумать только! Он принуждает своих людей к бракам с дочерьми правящей элиты ацтеков! – негодование Веласкеса сменилось раздумьем и, как ни странно, одобрением. - До такого не смог бы додуматься даже я, наместник и доверенное лицо короля. Пройдёт немного времени - и Кортеса не взять голыми руками. В его распоряжении будет армия хорошо обученных туземных солдат, связанных с людьми Кортеса родственными узами и общими интересами. – Веласкес ещё раз пробежал глазами донесение шпионов. - Кортес просит оружие и лошадей, пушки и порох. Каков? Он не получит ни того, ни другого. На каравеллу, пришедшую из Мексики с грузом золота и собирающуюся в обратный путь, будут погружены всего лишь пара фальконетов и пара лошадей. – Губернатор мстительно улыбнулся. - Пусть довольствуется этим. Не бывать ему хозяином Нового света.

     «После стольких событий, опасных плаваний в незнакомых водах, знакомства с Юкатаном, огромными городами, превосходящими всё, что когда-то видели испанцы, после стольких усилий, переговоров, подкупов вождей и правителей провинций, после любознательного гостеприимства, коварства, хитрости и предательства императора ацтеков Мотекусомы, после сражений, насилия и жестокостей с обеих сторон, после закладки портов, крепостей, снаряжения экспедиций за золотом, после того, как мной, Кортесом, выстроен на землях ацтеков свой собственный мир - выходит, что все мои усилия напрасны…»
    Кортес держал в руках копию послания короля Испании губернатору, которую доставили на Юкатан его сторонники с Кубы. Гнев душил его, сводил спазмами горло, глаза застилала ярость и жажда мести. Строки свитка гласили: «Вы, Диего Веласкес, волей нашею губернатор острова Фернандина, на коем острове ратными людьми и сбором податей ведаете, изъявили нам волю вашу служить матери нашей Католической церкви и нам, приумножая земли короны нашей, и силами вашими подчинили некие земли именем Юкатан и Косумель… Алкая службы нашей, имеете войско и корабли ваши в иные земли посылать, дабы пытать и приводить под скипетр наш и воле нашей подчинять сии острова и твердую землю»*1

    * 1 – Подлинные строки письма короля Карла Диго Веласкесу.

    - Вот она, Испания! Вот он, язык королей и губернаторов… «земли короны нашей… приумножая… волею… подчинение, приводить под скипетр… пытать…» – Кортес взял себя в руки.
    Коварство и зависть Веласкеса затуманили старческий разум, развращённый абсолютной властью. Дойти до откровенного вооружённого конфликта с Кортесом, до междоусобицы! 
    Верные Фернану люди донесли ему, что губернатором Кубы в Мексику на восемнадцати кораблях отправлен Панфило де Нарваес – ветеран конкисты. На каравеллах находились девятьсот человек команды при двадцати пушках, семидесяти пищалях. Наличие в трюмах кораблей восьмидесяти лошадей предполагало использование против Кортеса кавалерии. Успех завоеваний и независимость покорителя Юкатана были последними каплями, переполнившими чашу зависти Веласкеса.
    - Он хочет гражданской войны на моей территории? Ну что же посмотрим, кто кого! – Спокойствие и холодный рассудок вернулись к Кортесу. - Я не допущу гражданской войны в Мексике. Думай, Фернан, думай! Почти вся Куба мобилизована Веласкесом. Многих людей Панфилио я знаю. Это хорошо. Они все ещё помнят меня. Не зря было выпито с ними столько вина в кабаках Эспаньолы!
    Через несколько дней люди Кортеса, переодевшись носильщиками-индейцами, проникли в лагерь Нарваеса. Всем, знающим Кортеса лично, передавались письма с предложением присоединиться к его войскам. Посланцы не жалели золота и обещаний. Тёплые воспоминания о былой дружбе и посулы Кортеса сыграли свою роль. Панфилио Нарваес остался без солдат и офицеров, без кораблей, пушек и лошадей. Он был взят в плен и брошен в тюрьму Веракруса.
    - Я не допущу никаких попыток ограничить моё влияние здесь, в Мексике. Отныне есть всего две власти. Одна – короля, там, далеко за океаном. Вторая – моя, здесь, рядом. Выбирайте. Там – произвол короны и инквизиции. Здесь – золото, женщины, земли, свобода, – говорил Кортес колеблющимся.
    Но провидение готовило ему новое испытание. Пока он улаживал конфликт, развязанный Губернатором Кубы, в Мехико вспыхнуло восстание ацтеков. Оно застало Кортеса врасплох. Тайные противники Мотекусомы и жрецы, недовольные мягкотелостью, миролюбием и нерешительностью императора, оскорблённые позорным, как они считали, союзом, заключённым с испанцами, подогревали недовольство черни. Поводом к мятежу послужила резня, устроенная капитаном Альварадо, командовавшим в отсутствие Кортеса испанским гарнизоном в Мехико. По необъяснимым причинам испанцы ворвались в главный храм города во время человеческих жертвоприношений богу Тецкатлипоку и перебили ацтеков, участвовавших в ритуальных танцах.
    Почему это произошло, Альварадо и сам впоследствии не мог объяснить. Кортес подозревал, что, скорее всего, это была провокация с двух сторон. В нужной точке в нужное время переплелись две интриги. Сценарий, разыгранный жрецами - и драма, поставленная кем-то из тайных сторонников Веласкеса.
    Как бы там ни было, восстание вспыхнуло, и в отсутствие Кортеса разгорелось огромным пожаром. Когда 24 июня 1520 года главнокомандующий вернулся в Теночтитлан (Мехико),  ситуация была безнадёжной. Хотя никто не решился преградить ему дорогу к центру города, повсюду из укрытий за испанцами наблюдали глаза мятежа. Люди Кортеса оказались в ловушке за высокими стенами дворца Аксайакатля. Вырваться из города оказалось совершенно невозможным. Индейцы разрушили все мосты через каналы, соединяющие центр столицы ацтеков с окраинами. Конкистадорам предстоял прорыв.

    С первым ударом грома дождливую ночь в Теночтитлане огласили боевые крики. Казалось, туземные воины были везде. Они подплывали на лёгких каноэ к шатким мостам, наведённым испанцами, и осыпали атакующих стрелами. Насадив на длинные древка пики, захваченные в бою, индейцы неожиданно появлялись из воды, перерезая сухожилия на ногах лошадей и солдат. Набитые золотом карманы и заплечные мешки тащили упавших в воду испанцев на дно. Пушки увязали в грязи. Об их применении можно было забыть. Фитили аркебуз и кремни мушкетов отсырели. Да и прицелиться в такой сумятице и толчее было невозможно. Лучшим оружием отважным показались шпаги, а трусам – собственные ноги.
    - Вперёд, только вперёд! - подгонял Кортес своих людей. – Бросайте всё: пушки, добычу, сундуки, женщин! – Кортес ещё не знал, что казна короля, та самая пятая часть взятого в ацтекских городах золота, уже лежит в чёрных водах озера. Такого кошмара никто из конкистадоров ещё не испытывал. Вспышки молний выхватывали из темноты искажённые яростью, страхом и болью лица. Сверкали клинки. Чавкала грязь под ногами. Ржание смертельно раненых лошадей заглушало хрипы, стоны и проклятия. Кортес, окружённый личной охраной, обезумел от ярости. Он наносил удары своей длинной шпагой не глядя. Он не видел врага, он чувствовал запах схватки. Интуитивное внутреннее зрение подсказывало конкистадору направление, в котором нужно было двигаться. Несколько раз он был на волосок от гибели, но ловкость, обострённое чутьё, реакция и шпаги охраны спасали его от гибели.
    Рассвет застал Кортеса под сенью гигантского дерева на окраине Тлапокана, предместья Мехико. Он не сдерживал слёз. Его люди подсчитывали потери. Из тысячи трёхсот испанцев, составлявших гарнизон Теночтитлана, более половины погибли или пропали без вести. В живых осталось шестьсот человек.
    Ночью печали назовёт это побоище позднее Кортес. В бою при прорыве погибли почти все принцессы-жёны конкистадоров из племени союзников-тласкальтеков. Погиб император ацтеков, низложенный своими подданными, погибли его дети, которых Кортес пытался спасти, дав обещание умирающему Мотекусоме. Из людей Нарваеса не уцелел никто. Всех погубила жадность к золоту. Они утонули с набитыми золотом карманами и умерли богатыми. Восемьдесят лошадей и четыре тысяч союзников - тласкальтекских воинов - также остались лежать на поле битвы.
    Если бы Кортес был создан для спокойной жизни, он бы не покинул Испанию. Его талант воина и храбрость проявлялись именно в минуты смертельной опасности. Он не умел проигрывать – безнадёжные ситуации только подхлёстывали его упорство, волю и энергию.
    Новый император ацтеков, избранный жрецами, преследовал испанцев по пути отступления.
    - Или сейчас, или никогда! – Кортес решил дать решительное сражение индейцам, перерезавшим дорогу его отряду к союзникам в Тласкаль. В распоряжении конкистадора осталось всего двести солдат и две тысячи тласкальтеков. На грани истощения, раненый в левую руку и голову, Кортес всего с шестью всадниками прорвал брешь в рядах ацтеков и захватил холм, с которого сражением руководил император – преемник Мотекусомы. Увидев искажённое яростью, залитое чужой и собственной кровью лицо Кортеса, испуганный Киуакоатль утратил присутствие духа и бежал. Его командиры в страхе дали сигнал к общему отступлению. Как по мановению волшебной палочки, сто тысяч воинов ацтеков в один миг очистили поле битвы.
    - Вот она – долгожданная победа. – Фернан слез с лошади, поддерживаемый солдатами. Он обнял предводителя союзников. Тласкальтеки, еще несколько дней назад подумывавшие о восстании против конкистадора, устроили выжившим триумфальную встречу при вступлении на их землю. Осыпанные ласками и почестями испанцы перевязывали раны. Тотонаки – северные соседи ацтеков – также не изменили дружбе, и теперь в Мексике было только две противоборствующие стороны – ацтеки и все остальные племена, возглавляемые испанцами. 
    «Я вынужден уступить обстоятельствам», - Кортес ходил из угла в угол, задевая плечом стоявших рядом телохранителей. Он поймал себя на мысли, что ещё немного - и заговорит вслух. Ситуация складывалась не в пользу командующего. Гордость конкистадоров, потерпевших поражение в «Ночь печали», заставляла их оказывать давление на Кортеса.
    - Неужели чувство мести тебе незнакомо? - кричали вслед солдаты, показывая шрамы, полученные при бегстве из Мехико. – Неужели ацтекам сойдёт с рук убийство наших товарищей? Неужели мы оставим этим ублюдкам наше золото?! - шептались за спиной самые алчные.
    Ропот недовольства в лагере Кортеса нарастал. Почти все прибрежные индейские города были готовы к войне на стороне испанцев. Им не терпелось сокрушить ацтеков и покончить с многовековой гегемонией Теночтитлана.
    Почти год передышки позволил конкистадорам и их союзникам почувствовать себя способными наказать Мехико за унижение недавнего разгрома. Прибывающие в Веракрус корабли с людьми Веласкеса, который так и не отказался от планов уничтожения Кортеса, покупались предприимчивым Фернаном вместе с экипажами, пушками и лошадьми. Как ни странно, усиление Кортеса провоцировало всё больший рост недовольства среди его соратников. Некоторые горячие головы в открытую говорили о необходимости физического устранения Кортеса. Вот поэтому конкистадору стали необходимы телохранители из числа верных индейцев, вот поэтому он стал готовиться к штурму Мехико.
    Но ацтеки, сознавая, что брошены своими же вассалами, что осада города - дело ближайшего времени, решили умереть с оружием в руках.
    Осада Теночтитлана началась 30 мая 1521 года. Кортес, верный своей политике разумной жестокости и компромиссов с индейцами, оставил им Северную дамбу, как путь к отступлению. Он до конца пытался избежать кровавой бойни, но защитники города пренебрегли возможностью бегства. На все предложения о переговорах после яростных схваток за центр города ацтеки отвечали отказом. Они вновь и вновь терпели поражение, оставляя испанцам квартал за кварталом, улицу за улицей.
    Кортес стоял на холме среди развалин Теночтитлана и наблюдал, как горит дворец правителей Мехико. Он обернулся на стук копыт и увидел, как группа всадников гонит впереди себя индейцев. Среди них в роскошном головном уборе из птичьих перьев, спотыкаясь о кирпичи, трупы и мусор шёл человек.
    Это был последний император ацтеков Куаугтемок. Перевернулась страница истории. Науа, наследники культуры майя, трёхтысячелетние правители Юкатана, потеряли власть над Мексикой.
    Неизвестный свидетель-ацтек оставил на деревянной дощечке, найденной через много лет монахами-францисканцами при строительстве католического храма в Мехико, следующие слова:  «И все это ушло вместе с нами. Мы это видели, мы этим восхищались. Нам грустно от этой ужасной и печальной участи. По всем дорогам валяются дротики и разбросанные волосы. Крыши домов сорваны, а стены облупились. На улицах и площадях копошатся черви, на стенах следы мозгов. Вода красного цвета, будто ее покрасили, а когда ее пьешь, она соленая, как селитра. Мы разбивали кирпичные стены, и нам в наследство оставались одни выбоины. Мы прикрывались щитами - но разве можно укрыться за щитами от своего одиночества... Мы ели древесину, жевали соленый пырей, кирпич-сырец, ящериц, крыс, дробленые камни, червей... Мы ели мясо, едва поставленное на огонь. Когда мясо было готово, его хватали и ели прямо над огнем. На нас установили цену. Цену за ребенка и цену за девушку. Довольно! Бедняк стоил только две горсточки кукурузы, только десять лепешек, цена воина — двадцать лепешек из пырея... Нам грустно от этой ужасной и печальной участи...».

                ***
    «Как странно!» – Резонирующие линзы каменных наблюдателей доносят ему информацию, свидетельствующую о событиях, перевернувших привычный уклад жизни сельвы. Густобородые пришельцы со своим вождём перешли к истреблению племён. Кристаллический разум Ицамны отказывался понимать невероятное.
    «Ради чего? Должна быть причина. Никакие цели не могут оправдать физическое уничтожение хранителей знаний. Пусть искажённых, привязанных наследниками майя к ритуалам, далёким от первоначальных истин. Но среди уничтоженных могут быть хранители времени, проводники расстояний, лекари связей». – Солнечный камень сфокусировал кремниевую матрицу разума на канал памяти второго уровня.
    «Понадобилось слишком много времени, и только нескольким добровольцам методом оптической корреляции удалось превратиться в глазах племён, населявших этот континент, в образы, доступные несовершенному зрению прямоходящих. Несколько попыток проникновения и сканирования серого вещества, выполняющего функции мозга аборигенов, закончились неудачей, пока…» - Ицамна хорошо помнил тот день. Понадобилось целое действо, феерический спектакль в высокогорных районах падения Солнечного дождя. Именно там был построен город, впоследствии получивший название Шочикалько.
    Камень в третьей оптической фазе внутреннего виденья воспроизвёл единой цепью межгалактических иероглифов и цифр интуитивно найденный когда-то удачный образ.
    Кетцалькоатль – Пернатый змей! Его пришествие – стало точкой отсчёта миссии завоевания. Для племён это было не просто материальное тело, олицетворяющее мудрость - это было знание, мифическое существо, которому удалось подчинить себе туземцев ради одной единственной цели.
    «И не важно, что один из нас в сознании племён стал богом - в памяти туземцев он также остался учителем, источником, искусством, началом. Мы, спутники Пернатого змея, чуть позже стали для них математикой, астрономией, письменностью, матрицей синхронизации и алгоритмом пророчеств».
    Звук раздвигаемых поверхностных кристаллов заставил камень вздрогнуть. Через маленькую трещину в воздух поднялось прозрачное облачко пара.
    «Слишком много эмоций для такого ветерана, как я», – Ицамна свёл в одной точке энергию внутренних сопряжений. Трещина потемнела и затянулась тонкой корочкой сплава палладия и платины.
    «Не зря мы выбрали именно эту планету». - Кислород, как источник энергии, с его целебными свойствами был главной причиной и целью десанта.

               
                ***   
    Петер из Гента – францисканец, один из немногих братьев ордена, последовавших за конкистадорами в Новую Испанию, незаметный, молчаливый свидетель походов Бальбоа, Веласкеса, Грихальвы и вот теперь Кортеса, с печалью смотрел на поверженный, униженный, разрушенный Мехико.
    - Странные дела твои, Господи. Не ты ли един для всех рабов твоих? Не твоим ли промыслом были построены храмы язычников, украшены причудливой резьбой невиданных людей и неведомых тварей?
    Монах бродил по широким улицам со следами войны и недавних пожаров. Пустыри и пепелища на глазах меняли свой облик. Сотни и сотни индейцев разбирали величественные храмы ацтеков и строили из белых плит дома для испанцев.
    - Как мне принимать их в лоно матери нашей церкви, как мне благословлять их распятием, когда под сенью креста на знамёнах конкисты их убивали, забирали их имущество, а теперь обращают в рабство? Не мы ли новые римляне, гунны, вандалы? Кто из нас большие варвары? Не мы ли самонадеянны, горды и злобны? Кто из нас невежественней и грязней? Кто дал нам право считать их отсталыми?
    Педро де Ганте (так звали его испанцы), брат Педро (так называли его другие монахи) сорвал широкий лист бананового дерева и прикрыл им обгоревшую на солнце лысину.
    После экспедиции Грихальвы к заброшенным городам майя многое изменилось в сознании монаха. Сначала он думал, что это бесы искушают его видениями и голосами. В заброшенном и пустом Паленке, отстав от солдат, рассматривая стены, украшенные странной искусной резьбой, он слышал звуки, время от времени видел блеск в глазах каменных идолов, и его не оставляло чувство, что кто-то следит за ним с вершин потемневших от времени пирамид.
    - Всё повторяется. Совсем недавно мы считали нечестивыми арабов и мавров, благословляли рыцарство на крестовые походы, проливали моря крови, не разбирая, иудей - соплеменник ли Иисуса, пастух-византиец или араб-кочевник, обращённый в христианство, грек ли, вставший под сень креста задолго до нас. А сейчас мы строим церкви и дома в мавританском стиле, приняли арабскую цифровую грамоту, пользуем больных и раненых сообразно учению агарянина Авиценны.   
    Монах не замечал, что разговаривает вслух с самим собой. Натыкаясь на индейцев, разбирающих стены поверженной столицы ацтеков, он, не глядя им в глаза, опускал низко голову, теребя на коричневой пыльной рясе ветхую верёвку. Вслед ему звучали слова на языке науатль «мотолини» (бедный).
    - Это не я бедный, это вы бедные чада мои, - монах осенял индейцев крестом и шёл дальше
    Мысленно он вернулся на широкие, заросшие буйной растительностью улицы Паленке, города, смутившего его расстроенный разум. Что означала густая вязь незнакомых орнаментов и знаков? Чьи лица были высечены на стелах дворцов, почему эти майя, не знавшие колеса, выреза’ли правильные каменные круги и украшали эти огромные, идеально выверенные в пропорциях «жернова» всё теми же значками, линиями, разделяющими овалы на равные части.
    «Казалось бы, чего проще. Приладь такие же к повозкам… И вот вам – колесо. Так нет же. Колеса им не надо. Делают на них резьбу и вмуровывают в стены. И главное, для чего? Что означают эти символы? Не бога ради и не для собственного удовольствия вершилась эта титаническая работа».
    - Брат Педро, брат Педро, святой отец! – громкий голос одного из пажей Кортеса оторвал монаха от размышлений. – Губернатор ищет вас. Извольте пойти со мной. – Юноша крепко взял монаха под руку.
    Громкий крик остановил их продвижение по улицам Теночтитлана. Возле строительных лесов, окружавших возводимый на пустыре католический храм, они увидели небольшую толпу. К деревянным поручням лестницы, ведущей на уже выстроенную колокольню, был привязан туземец. Солдат в сверкающей медной кирасе с пристёгнутым к перевязи меча коническим шлемом, подбадривал тычками в спину пожилого, сильного ацтека. А тот, ожесточаясь с каждым ударом тяжёлой руки конкистадора, хлестал плетью индейца, почти мальчика. Растянутый верёвками за кисти рук, парень извивался и корчился от боли. Его спина всё больше покрывалась рубцами, некоторые из которых уже лопнули. На запах крови слетались мухи. Они кружились над жертвой, дожидаясь конца экзекуции.
    - Остановитесь, именем Господа нашего! Прекратите! – монах растолкал людей и схватил за руку ацтека. – Что вы делаете?
    - Отойдите святой отец, не мешайте мне, - солдат, недовольный вмешательством францисканца, вырвал плеть из рук индейца и повернулся к жертве.
    - За что вы его так? – монах перехватил уже поднятую плеть.
    Солдат отступил в сторону, открывая для обозрения лежащий на земле большой деревянный крест.
    - Мы только собрались поднимать распятие наверх, как этот еретик, - солдат указал на связанного бедолагу, - плюнул на нашу святыню.
    Испанец коснулся концом плети окровавленной спины индейца. По телу раба пробежала судорога.
    - Опомнитесь! Только Господь вправе решать, виновен ли этот заблудший. Только Богу дано судить о глубине падения души и мере ослепления разума несчастного.
    Монах вырвал плеть из рук солдата и бросил её на землю.
    - Я буду жаловаться губернатору.
    - Святой отец, идите своей дорогой. И без вас тут полно дел. Церковь строится по приказу нашего командующего. А он не любит долго ждать и не терпит неповиновения. – Солдат вдруг рассмеялся и добавил. – Вам дня не хватит заступаться за этих упрямцев. Заставить их работать можно только из-под палки.
    - Святой отец, оставьте его. Нам нужно спешить. – Паж дёргал монаха за рукав.
    Пройдя охрану в воротах стены, отделяющую город от нового дома губернатора, они оказались в комнате, служившей Кортесу оружейной. У окна, закрытого от солнца деревянными резными ставнями, стоял стол. Командующий широкими шагами прохаживался вдоль стен, изучая трофейное оружие ацтеков.
    На деревянных лавках, покрытых цветными домоткаными холстами индейцев, сидели двенадцать монахов. Они были похожи на ворон, облюбовавших удобную ветку.
    - А, Педро де Ганте? – Кортес, улыбаясь, пошёл навстречу монаху, собираясь взять его под руку и проводить к собратьям.
    - Прошу вашей защиты, - францисканец упёрся покрепче ногами в каменный пол.
    - Вам - защиту? Кто посмел обидеть священника в моём городе? – Губернатор сделал серьёзное лицо и почти силой усадил Петера Гентского на лавку. Монах, сопротивляясь, снова вскочил на ноги.
    - Я прошу у вас суда над солдатами, творящими беззаконие, я прошу у вас милости для индейцев, изнемогающих под ударами плетей на улицах Мехико. Как мы можем обращать этих бедняков в христианство, не будучи милосердными, не помнящими зла во всепрощении?
    Кортес нахмурился и обвёл глазами присутствующих.
    - Я и пригласил вас для того, чтобы обсудить мои планы богоугодных дел. Отныне вся забота о душах вновь обращённых ложится на вас. Новая Испания нуждается не в рабах, а в работниках. Вместе со мной и Господом вы сделаете их настоящими христианами. Мы напишем законы о правах туземцев, о количестве часов в неделю обязательных для общественных работ. О воскресных днях, в которые никто не может принудить их к труду, о миссионерских школах, где индейцев будут обучать грамоте и законам божьим. 
    Кортес перевёл дух. Глаза его горели одержимостью и верой в свою мечту – креольское просвещённое государство, непохожее на закостеневшие в фанатичной одержимости величия Кастилию и Арагон.
    - Промыслом божьим нам отдана эта земля не для праздности и гордыни, а для усердного служения во благо всех - и победителей, и побеждённых. Кто пришёл сюда только за золотом - забирайте, сколько сможете унести, и уходите. 
    Казалось, что Кортес разговаривает со своими соратниками по Конкисте.
    - Вас, святые отцы, я вызвал из Европы нести слово Господне отсталым язычникам. От вас зависит, будут ли они покорными овцами в божьем стаде или останутся подверженными духу мятежа и гордыни. Не для себя стараюсь, а для них и для новых сограждан Новой Испании. – Губернатор встал перед монахами. - Вы готовы отправиться в лес и горы, в сельву и болота? Вы нужны мне именно там. Только оттуда нам грозят опасностью бунта языческие идолы, отвращающие дикие племена от повиновения Иисусу Христу и нашим законам.
    - А грозят ли? А так ли они невежественны и дики? – Тихий, но твёрдый голос монаха из Гента заставил всех переглянуться и уставиться на францисканца.
    - Кто из вас видел стены храмов и дворцов майя? – спросил монах.
    - Еретик, богохульник, - нарастающий шёпот, как далёкий шум океанской волны пробежал по залу. Францисканец, не обращая внимания на возмущённые взгляды собратьев по вере, продолжал:
    - Почему эти невежественные, как вы их называете, дикари, вложили столько труда в создание своих святилищ? И кто вам сказал, что эти каменные изваяния есть изображение многоликого сатаны? – Отец Педро перекрестился.
    Громкие голоса священнослужителей помешали ему говорить. Кортес предостерегающе поднял руку, прервав францисканца на полуслове.
    - А разве это не так? Разве индейцами не приносились человеческие жертвы на алтарях, внушающих ужас своим богопротивным видом? Разве не мы были свидетелями устрашающих и варварских зрелищ? – Кортес с любопытством разглядывал гентского монаха.
    - В империи ацтеков да, с этим не спорю, но и не противоречу себе, - худое горбоносое лицо пастыря побледнело, но он с ещё большей твёрдостью продолжал.
    - А разве вкушание пасхи или обряд причастия в христианском мире не значит, что мы принимаем кровопролитную жертву Иисуса ради его великой цели – спасения рода человеческого? А разве Бог не требовал у Авраама принести в жертву сына своего?
    Губернатор с ещё большим любопытством смотрел на отца Педро, не слушая  возмущённых реплик остальных монахов. Францисканец выдержал паузу. Крики и проклятья постепенно стихли.
    - Мы, ослеплённые превосходством нашего оружия и гордыней, до сих пор не знаем, что изображено на каменных стелах майя, кому предназначены искусно вырезанные знаки на стенах. Мы не удосужились выучить индейскую грамоту, ограничившись поверхностным знанием языка. Что стало бы с нашей матерью церковью, если бы не были переведены с иудейского и греческого откровения Господа нашего? Разве монархи всех просвещённых стран Европы не читают ныне прекрасные творения Гомера? – В наступившей тишине было слышно учащённое взволнованное дыхание монаха.
    - Наверно, вы правы, святой отец. – Губернатор на мгновение задумался и спросил: - Так что, по вашему мнению, нам теперь делать?
    - Первое, что сделал бы сам Иисус - постарался бы понять и простить индейцев, попытался бы убедить их в непогрешимости нашей веры. Прекратил бы жестокости и насилие по отношению к ним. Этот народ, как внушает мне Господь, просвещённее, чем кажется поверхностному взгляду. – Жестом руки францисканец утихомирил остальных монахов. – Да, просвещённее! Я хорошо помню, как в скриптории Монтекассинской обители я с изумлением читал переведённые на латынь труды последователя Аристотеля агарянского учёного мужа Ибн Рушда, книги Аль-Хорезми, редкие стихотворные афоризмы неизвестного в Испании Омар Хайяма. А ведь они считаются у нас язычниками.
    Кортес с изумлением уставился на монаха.
    - Отче, вы воистину – кладезь мудрости, логики и риторики. – Святые отцы зашевелились, заулыбались, не зная, шутит губернатор или нет.
    - Кладезь мудрости – это отец наш небесный, а с ним Иисус, сын божий. А мы – всего лишь его недостойные слуги и ученики. – Неуступчивость францисканца не смутила Кортеса.
    - Вы слышали? - губернатор обернулся к испанским монахам. – Вот зачем вы нужны мне. Вот почему вас двенадцать. Вы будете моими апостолами в сельве. Вы будете нести слово Господа в леса, населённые нашими новыми подданными. Вы будете им защитой и охраной от произвола слишком ретивых и жадных конкистадоров. – Глаза Кортеса блестели от предвкушения успеха его плана.
    - Утопия, – шепнул один из монахов другому.
    - Ступайте! Мои нотариусы приготовили вам охранные письма, – голос губернатора стал глуше. - Дело Господа и будущее этой страны – в ваших руках.
    Монахи, ещё не привыкнув к внезапным сменам настроения губернатора, нерешительно поднялись и пошли к дверям.
    - Отец Педро, останьтесь ещё на минуту, - Кортес подошёл к францисканцу и взял его под руку. – Апостолов ведь было двенадцать, не правда ли? Вы в этой компании - белая ворона. Я уже наслышан о ваших проповедях и ваших взглядах. – Губернатор снова усадил монаха, но уже в резное кресло, украшенное собственным гербом.
    - Итак! Вы в своё время сопровождали Грихальву на территориях майя. О ваших приключениях знает половина Юкатана. Кое-какие слухи дошли и до меня. Но, - Кортес предостерегающе поднял руку, - не дай бог, о ваших странных проповедях узнает Святая инквизиция.
    - Все мы в руке Господа, и от чаши, приготовленной к испитию, никому не уйти. – Монах, казалось, ничуть не боялся гнева Ватикана.
    - Так-то оно так, только зачем искушать канцелярию папы и следователей иезуитов непривычными для их ушей речами. Бережёного бог бережёт. Впрочем, довольно пустых речей. У меня на вас есть определённые виды. – Кортес понизил голос и наклонился ближе к францисканцу. - На землях майя до сих пор нет ни одного христианского поселения. Эти земли богаты, но находятся в запустении. Последнее время на Юкатан прибывает много всякого народа. Преступники, охотники за золотом, рабами. Контролировать их передвижения по стране из Мехико всё труднее. Я опасаюсь, что некоторые горячие головы отправятся в неисследованные земли и организуют там дикие колонии поселенцев. Мало того, что в отсутствие всякой власти они не будут платить налогов и пошлин - они испортят мне отношения с племенами сельвы и гор. – Кортес устало закрыл глаза. - Кому, как не мне, знать необузданный нрав испанцев? Поэтому  я хочу, чтобы вы сопровождали меня в походе на Север.
    Монах удивлённо посмотрел на губернатора.
    - Это значит, что покинутые города майя будут разрушены, на их месте восстанут христианские поселения. А немногочисленные остатки племён подвергнутся истреблению. – Францисканец не спрашивал, он говорил решительно и твёрдо, как бы читая мысли Кортеса.           - Отнюдь, святой отец. Я хочу всего лишь присоединить территории майя к владениям Испании здесь, на Юкатане. Все законы, о которых мы недавно говорили, будут распространяться и на племена восточнее и севернее империи ацтеков. Ни один камень святилищ майя не будет взят для новых домов и церквей. Кассики останутся правителями земель под присмотром моих комендантов. Испанцам для гасиенд будут отданы только пустующие территории. – Кортес взглянул прямо в глаза монаху. - Что скажете, отче?
    - Что скажу? …Скажу, что Господь направляет вас. Скажу, что вы пришли слишком рано. Скажу: не дай бог, чтобы после вашего ухода на этом месте, - монах обвёл рукой комнату, - окажутся такие, как Грихальва, Веласкес или ваш родственник Писарро. Но только, - Питер из Гента улыбнулся, - Вы для меня – змей-искуситель. И я пойду с Вами. Не ради присоединения земель, а ради Господа нашего Иисуса Христа, ради тайн, сокрытых в святилищах индейцев, ради познания и греховного любопытства, ибо любопытство присуще смертным, а знание – раздвигает границы света. – Францисканец перекрестился и благословил нагрудным деревянным крестом Кортеса.

    Тёплый камень, согревающий своим излучением холодное сырое помещение пустой гробницы, почувствовал, что какое-то растение под ним расправляет бледные лепестки, пытаясь обойти преграду. Ицамна чуть сдвинулся в сторону и покинул состояние медитации. Волновые колебания его разума сосредоточились в направлении прошлого. Он точно знал дату завоевания планеты. 13.0.0.0.0. По земному летоисчислению это был 3113 год до эры пришествия Посланца Вселенской мудрости и творца света и слова. О приходе Избранного на земли иудеев, близких к долине великой реки в песках Египта, наставников майя предупредили заранее. Другим хранителям знаний в пустынях Лахора и Гизы было предписано покинуть колонии и базы. К тому времени способы перехода стали совершенно иными, и маяки солнечных сплетений к центру Вселенной потеряли свое значение. Они так и остались в песках огромными пирамидами, немыми свидетелями событий, о которых не хотели помнить даже жрецы. Эти знаки, указывающие путь, будут и дальше разрушаться временем и людьми. Невидимые спиральные цепи пространств уже переплелись с судьбами земных существ, и Избранный, в отличие от Кетцалькоатля, сказал человеку:
    «…Я – это другой ты. Делай, как я - и откроется тебе истина перевоплощений».
    Правда, некоторые из девяти властелинов времени сомневались в разумности миссии Избранного. Слишком рано, говорили они. Но другие, отстаивая принцип постепенности, сказали:  «В самый раз».
    Последняя информация, полученная совсем недавно Ицамной, говорила о том, что, возможно, правы были те, сказавшие «Рано». Учение Избранного люди подвергли ревизии и растащили по крупицам, как те странные серые существа с длинными голыми хвостами, живущие рядом с Ицамной, которые раскапывают и разгрызают семена растений. А ведь это учение было единым целым, неотделимым от веры в знание законов о параллельных мирах. Это Целое оказалось недоступным для людей в той мере, которой добивался Избранный. И тогда Посланцу было предписано перейти в состояние, непонятное странным белковым существам, но страшное их несовершенному разуму своей неотвратимостью и бесконечным небытием. Он принёс себя в жертву на кресте и стал более земным, чем земляне. Пролитая на камни энергия, распятая земная оболочка сделали больше, чем слова.
    «Как странно! Неужели переход из состояния жизни в состояние смерти заставил людей поверить в учение Избранного?» – Ицамна, выпустив согретое им растение на волю, тут же пожалел об этом. Через мгновение оно было съедено маленьким существом с острыми зубами.
    «Как странно, что урезанное и выхолощенное учение Посланца превратилось в орудие власти над разумом и волей. Как странно, что наследователи знаний не уловили суть и предназначение слов, пути и условий. Они пошли по тропе накопления не знаний, а материальных благ. И только здесь, в непроходимых лесах срединной земли, удалось сделать то, что задумали Посланники солнечного дождя». – Камень переходил с одного уровня хранения информации на другой.
    «Жаль, что люди по ту сторону большой воды избрали совсем другую дорогу. Теперь всё, чего совместными усилиями с майя добились Избранные, находится под угрозой. Люди с крестами и символами умерщвлённого ими Посланца пришли за благами. Они не останавливаются перед уничтожением племён и святилищ с вырезанными на их стенах законами синхронизаций времени и пространства. Неужели эксперимент с этой маленькой планетой закончится неудачей? Неужели будущее, не достигнув завершения Великого цикла, обернётся прошлым?» 
    Когда-то, вначале, перед высадкой на Совете Девяти были высказаны сомнения: "А нужен ли десант, нужна ли конкиста, а время ли?"
    Именно тогда из целого было выделено частное, и это частное прозвучало так: « Место концентрации энергии Вселенной на части суши (небольшую известную им часть Земли прямоходящие называли - Европа) сейчас – крайне нецелесообразно. Посланные Солнечным дождём опоздали, по крайней мере, на две тысячи лет. Был упущен исторический промежуток времени, названный людьми античностью. Ушла в небытие мудрость философов, обретённая ими в интуитивных поисках истин.
    Ицамна легко воспроизвёл на экране восприятий расшифрованные его предшественниками тексты Марка Аврелия:
    “…Счастье заключено в добродетели — философском согласии со всеобщим разумом. Нужно обратиться к самому себе, сообразовать свое разумное начало (которое единственно в нашей власти) с природой целого, и так обрести бесстрастие. Всё предопределено от начала времён, мудрец принимает судьбу как должное и любит свой жребий… Добродетель должна подчиняться иной причинности, нежели природные явления. Человек должен сделать себя достойным божественной помощи“.
    «Неужели это написано прямоходящим для себе подобных?» - За эту истину Ицамна готов пожертвовать остатком солнечной энергии, которая, возможно, уже никогда больше не пригодится для наставлений.   
    «Или вот это: …"Все сплетено одно с другим, и священна эта связь, и почти ничего нет, что чуждо другому. Потому что все соподчинено и упорядочено в едином миропорядке. Мир во всём един, и бог во всём един, и природа едина, и един закон — общий разум всех разумных существ, и одна истина…"*1
    Камень переместил в твёрдокристаллических матрицах памяти записки Аврелия в другое хранилище и перевернул кварцевую страницу. Дальше шли сомнительные истины Гераклита, свидетельствующие о деградации сознания поколений древних мудрецов.
    «…Расходящееся сходится, и из различного образуется прекраснейшая гармония, и всё возникает через вражду».
    «Не согласен, абсолютно не согласен! Это не касается эволюции разума». - Камень ощутил, что внешние стенки обсидиановой капсулы начинают нагреваться от избытка возбуждения и волновых колебаний мысли. – «Именно во вражде утрачивается категория меры и гармонии. Что ещё писал тот мудрец в своих сомнительных пергаментах? Ах, да, вот оно: «…Только сомасштабное человеку, посильное для него и соразмерное - гармонично».

 *1 - Марк Аврелий, VII.9, VIII.26

    «Почему сомасштабное? Почему человеку не выйти за рамки этого самого масштаба, и кто установил для него границы?» - Камень, взволнованный в который раз очевидной глупостью древних, отвёл через микроскопические вентиляционные отверстия в пространство подземелий лишнее тепло и звук собственной речи. Если бы в подземелье находились люди, они решили бы, что это духи предков колеблют воздух непонятным и странным эхом.
    «Неужели только при ведении войн не признаются границы, и дерзкий разум в этом случае позволяет заглянуть за край очевидного? Неужели только создание оружия саморазрушения не принимает в расчёт уже известные материальные законы? А как же быть тогда с озарением, тонким чувством предвидения и пророчествами? Странно! - Размышления камня перешли в сферу чувственных восприятий. - Непонятно, как пророки, время от времени появлявшиеся среди людей, предвидели только катастрофы, войны, стихийные бедствия, повальные болезни и мор. Или мысли о смерти преобладали в их бренном сознании и хрупких телах? Никто из них не задумывался о бессмертии Разума. Неужели ни один не догадался, откуда вдруг приходят им в головы озарения, математические формулы, открытия новых энергий и свойств реальности? А ведь всё просто - нужно лишь научиться считывать информацию из бесконечной сокровищницы огромного океана, называемого Вселенной. Все ещё неоткрытые законы и истины - там, в Великом бессмертном разуме Космоса. И только один человек подошёл достаточно близко к тайне равновесий и переходов из состояний в состояние».
    “…Началами всех вещей есть числа и заключающиеся в них гармонические тайны вечности…“.
    «Как звали этого геометра? Ах, да, Пифагор».
    Ицамне когда-то нравился этот беспокойный старик, который со свойственной человеку самоуверенностью заявил однажды во всеуслышанье о священной магии цифр 21 и 34*.
    «Как он ошибался! Правда, соотношение этих чисел присутствует в строении всех кристаллов, в том числе и в моём - таком несовершенном по сравнению с Единым разумом Вселенной кварцевом мозге. Но эти цифры далеко не священны и не играют определяющей роли в сверхтонких математических моделях гармоний и соразмерностей».
    Камень делением мягких силиконовых кристаллов закрыл прорези вентиляционных отверстий капсулы.
    «Что стало с зарождающейся мудростью древних? Неужели материальный путь познания реального привёл их к изобретению всевозможных подпорок, инструментов (увеличительных стёкол, измерительных приборов, источников света, горнов, плавильных печей, средств передвижения), а в конечном итоге к созданию орудий убийства и разрушений? Они утратили нечто большее, они потеряли главное, чем в полной мере владела цивилизация Солнечных дождей. Они забыли о феноменальной энергии собственного разума, способного двигать горы и переносить физические тела с места на место. И ко времени завоеваний были не готовы принять откровения Несущих истины. Люди сами стали завоевателями себе подобных. И тогда взоры Совета Девяти были обращены на ещё неизвестный людям континент по ту сторону Океана. Вот только… - камень на мгновение замер, – было ли недавнее открытие этого континента выходцами из Европы неизбежным результатом провидения - или озарением, ниспосланным Кристобалю Колумбу Единым разумом? Хотя, в принципе, это одно и то же. Равновесие между хаосом и порядком в данном случае оказалось золотой пропорцией между счастливым случаем и предопределённостью».

 * - Последовательность из чисел Фибоначчи. Это соотношение цифр привело к открытию т. н. закона «Золотого сечения» - 1:1, 618.

                ***

    - Люди в чёрном с белыми крахмальными жабо… Что они знают о Новой Испании? Что они знают об индейцах? Испытали они тяжесть переходов в сельве при влажной, удушающей жаре, когда пот плотной ширмой соли закрывает глаза? Стояли они под отравленными стрелами ацтеков, тлоани, инков? Что они понимают в снаряжении кораблей, в порохе и пулях, в подарках вождям, в искусстве дипломатии? Пока мы проливали кровь на каменистых плато Юкатана, чиновники просиживали штаны в кабаках Эспаньолы и Ямайки. Они волочились за красотками сомнительной наружности и поведения на балах у губернаторов! – Кортес был в ярости. Он ходил по комнате, задыхаясь от недостатка воздуха.
    - И эти крючкотворы требуют от меня отчёта. Им, видите ли, не нравится чрезмерная трата денег на военные операции! – Кортес подошёл к священнику, смиренно перебиравшему чётки из косточек черешни. - Да у меня только в Южном море сгорел склад парусины, пакли, смолы и чёрт его знает чего ещё! А строительство новых портов, крепостей и арсеналов? Они что, думают - от англичан я буду отмахиваться пращами инков?
    Питер из Гента успокаивающе поднял руку.
    - Дон Фернандо! Во все времена возле льва ходят кругами шакалы. А овцы чувствуют себя львами на безопасном расстоянии от гнезда орла.
    - Да бросьте, отец Педро. Не до притч. Слишком много золота лежит теперь у трона Кастилии и Арагона. Оно разжигает аппетит у королевских казначеев. Иначе они не закрыли бы глаза на вторжение в пределы Юкатана Франсиско Гарая*. Этот человек без прошлого, получивший губернаторское кресло Ямайки через родство с кланом Колумбов, давно хотел наложить руку на мои территории. Он делает вид, что не знает о грамоте короля, дающей мне неограниченные права на эти земли. Губернатор Эспаньолы Веласкес – на его стороне. Они не могут мне простить политики смешения крови испанцев и ацтеков. А это – уже политика, мой дорогой падре! – Кортес сорвал со своего камзола плохо пришитую пуговицу. - Потерявшие от зависти разум ревизоры короля мечтают столкнуть лбами меня и Гарая. А в мутной воде в расставленные ими сети попадётся крупная рыба в виде золотоносных и серебряных рудников, которые они, не задумываясь, объявят своим имуществом. А король за долю от добычи металла выдаст им не только индульгенцию, но и свидетельства на право наследственной собственности. Учитывая алчность и нечистоплотность Гарая, ставшие легендами на Ямайке, можно догадаться, сколько золота попадёт в карманы казначеев и в его собственные сундуки. На земле Новой Испании я не допущу вмешательства нечистоплотных на руку дилетантов в мои дела.

    * - Франсиско де Гарай. Он стал свояком Христофора Колумба, женившись на португалке Анне Мониц, сестре жены первооткрывателя Америки - Фелиппы Перестрелло э Мониц. Войдя в клан Колумбов, Гарай принял участие в последней экспедиции генуэзца в 1493 году. Он проявил себя одним из самых алчных покорителей Санто-Доминго и быстро сколотил себе большое состояние.

    - Или, - Кортес на несколько минут задумался и замолчал, – или король не может мне простить, что я поступаю вопреки его указаниям о лишении всех прав, данных мной индейцам, и сопротивляюсь приказам о провозглашении ацтеков рабами. Он недоволен, что я противодействую введению вассального налога в пользу испанской короны, посчитав чрезмерным такое бремя для населения Мексики. Ещё бы! Король хотел получить в собственность земли на Юкатане, а я в гневе написал ему: «…Я не считаю себя вправе передать ни единого крестьянина Вашему Величеству, ни для услужения Вам, ни для выплаты Вам ренты… И так всё принадлежит Вам».
    - Вы посмели так написать королю? – Монах с удивлением посмотрел на Кортеса.
    - Ну да, - конкистадор, вспомнив о письме, помрачнел и нахмурился. – Чего стоят рассуждения короля о предоставлении некоторых второстепенных прав и свобод индейцам, когда его придворные, ослеплённые блеском золота, требуют земель и рабов?! Пусть решает. Либо Новая Испания – монархия, либо, по примеру цитируемых им Сократа и Плутарха - демократия по эллинскому образцу. Нельзя усидеть сразу на двух стульях, – Кортес налил себе вина из серебряного кувшина и неожиданно улыбнулся.
    - Чему вы улыбаетесь? – Монах пододвинул Кортесу серебряную чашу с плодами, похожими на виноград в светло-коричневой кожуре.
    - Наверное, это была ошибка, но я послал королю пушку из чистого серебра, весом более 100 арроба*. На неё пошло 22 бочонка серебра, а это – двадцать тысяч дукатов.
    - И что вы этим хотели доказать? – Питер из Гента с любопытством ждал объяснения.
    - А то, что не индейцы нуждаются в Испании, а Испания нуждается в богатствах Мексики и трудах туземцев. Без золота и серебра Юкатана старушке Священной Римской империи не на что будет вести бессмысленные войны в Европе.
    Кортес, устав от ходьбы по комнате и от монолога, присел рядом с монахом.
    - Двадцать лет назад я был молод и глуп, заносчив и самонадеян, жесток и чёрств душой. Но эта страна, - он кивнул на отроги гор, на поля, засеянные хлопком, на океан, запах которого проникал с лёгким ветром в окно, - изменила меня. После покорения Кубы никто, в том числе и я, не думал, что на материке, лежащем к Западу, могут быть такие большие и богатые города, такие дороги, площади, дома и храмы. Любая столица Европы не может соперничать с Куско, Тескоко, Теночтитланом. Последний удивляет не только размерами, но и искусством строителей, расположивших город на островах посередине озера. Сколько мостов, сколько дамб и перемычек! Его можно сравнить разве что с Венецией.

    ** - Более тонны.

    - А корабли? Как сбалансированы корпуса, сделанные из бамбука и тростника! Высота мачт и парусное вооружение не уступают нашим каравеллам. И мы посмели называть этих людей дикарями?!
    - Фернан! Вы не видели городов майя. – Священник поднял на Кортеса глаза, занятые, казалось, только игрой света на зелёных чётках.
    - Да, майя… - взгляд конкистадора, казалось, видит нечто далеко за горизонтом. - К чёрту королевских казначеев! Хотят править Мексикой? Пусть правят, но без меня. Вся эта казуистика и игры во власть надоели. Им не изменить того, что уже создано мной на землях Новой Испании. Мои кастильцы уже переплелись корнями с этой землёй, смешали свою кровь с кровью ацтеков. Креолы – вот будущее Юкатана. Они не позволят помыкать собой авантюристам и алчным королевским чиновникам. И Карл ничего с этим уже поделать не сможет. Я предвижу, пройдёт совсем немного времени - и корона утратит здесь все свои колонии. Восстания за независимость и мятежи потрясут Америку Колумба. И поделом. Все богатства Мексики должны остаться на её земле, а не прейти в бездонные карманы кучки придворных короля, этих бездельников - благородных кастильских идальго, единственной ценностью которых является фамильный герб на медальонах из золота, украденных у ацтеков.
    Кортес снова вскочил на ноги.
    - Майя! Да, да, конечно, майя. Спокойная жизнь и почивание на лаврах почёта и славы не для меня. Отец Педро! Я всё чаще думаю, что за странная болезнь съедает моё сердце изнутри? - губернатор неожиданно улыбнулся.
    - Догадываюсь, сын мой. Это жажда приключений, зов кочевника. У вас в роду не было мавров или бедуинов? – улыбнулся в ответ монах.
    - Одному Господу известно, что там! – Кортес постучал по груди. - Противостояние с королевской властью отнимает у меня все силы. Мои наместники и кузены справятся с этими дураками и без меня. А если не они - так время расставит всё по местам.
    - Собирайтесь, отец Педро. Вы поведёте меня к майя.

   
                Глава 4. Франсиско Писарро

    Сколько ни бились посланцы Солнечного дождя, сколько ни проникали в глубины сознания прямоходящих существ - все усилия давали прямо противоположный результат. Мера воспринималась ими, как совокупность действий, ведущих к личному обогащению, к непрерывным войнам за территорию, к странному состоянию разума, фонтанирующего жаждой славы, величия и власти.
    Движение было для них эталоном завоеваний, обретением физической силы,  желанием встать ступенькой выше на иерархической лестнице жрецов и вождей. Такое движение приводило к нарушению чувства меры - и в конечном итоге к хаосу, истощению жизненных сил, утрате энергии форм и качеств бесконечных преобразований.
    И только люди племени Майя, вплетая полученные от наставников тонкие нити и крупицы знаний в традиции, открыли в своём разуме каналы связи с разумом солнечных камней.
    «Мы стали одним целым. Небольшой род странноговорящих с мягкой плотью, несовершенным разумом - и девять властелинов ночи, пришедших коридором Кушан-Суум», - так решили когда-то Посланцы цивилизации Солнечного дождя.
    «Нужны ли построенные под нашим руководством в сельве пирамиды-хранилища знаний?» - камень, названный когда-то Ицамной, видел перед собой гранитные стелы с чётко нанесёнными иероглифами «Пополь Вух» книги Всеобщности Тринадцати кланов воинов и семи племён. Именно здесь хранилась история его рода, его племени, его разума.
    «Цифра тринадцать означает движение. Тринадцать повторений двадцать раз образует 260 - гармоническое число галактической матрицы. Семь является числом мистической середины. Если из семи вычесть шесть, получится единица - число единства. Если же к семи прибавить шесть, получится тринадцать – символ небесной гармонии движения и полноты чувств. Суммой семи и тринадцати является двадцать, а этот множитель вместе с числом тринадцать образует математический модуль взаимопроникновений», - камень улыбнулся всеми своими трещинами. Возможность кодировки древнего языка майя  и алфавита из 30 знаков показались кремнийорганическому разуму Ицамны пустяком по сравнению с возможностями от восприятием цифр, раскрывающих предназначение Галактики.
    Посланец отдавал себе отчёт, как трудно было понять людям полученные от Цивилизации Солнечного дождя секреты гармонии. Но майя поняли, приняли и воссоздали в граните «Счёт дней», историю человечества из тринадцати чисел и двадцати символов. Камень вспомнил то лето, когда вожди сняли с себя золотые украшения и возложили их к прямоугольной стеле из 260 элементов. С этого времени золото стало для прямоходящих не мерой богатства, а просто материалом для обычных полезных вещей, одним из минералов в ряду многих. Оно потеряло в их глазах ценность, унаследованную от предков.
    «Однако, довольно о вечном. Вернёмся к делам насущным. Пирамиды - пуповины гармонических координаций - стоят законченными произведениями в искусстве преобразований. Они покоятся на геомагнитных платформах, которым не страшны землетрясения и извержения вулканов. Они ждут сворачивания времён в спираль прохода и окончания последнего цикла. Смогут ли пришельцы с той стороны Океана понять и принять информацию, открывающую новые возможности для обретения всеобщей гармонии и мудрости?»
    Камень вывел на экран внутреннего зрения содержимое ячейки последних голографических депеш.
    «Панама. Так называют густобородые узкий перешеек между большими водами. Там зафиксирована огромная концентрация энергий отрицательных перемещений мыслящей материи. Там нарушена мера и равновесие. Там назревает конфликт между молодой империей инков и испанцами.
 Густобородые - всё ближе к границам золотоносных земель. Что принесёт им тяжёлый  переход через горную цепь Андийской плиты, кроме славы? Что принесёт им захваченное золото инков?» - камень приоткрыл вентиляционные щели, выпуская на кремниевую поверхность своей плоти конденсат охлаждающих матриц. Обильная роса мгновенно покрыла толстую оболочку кокона.
    «Жаль, что туда направляется не Кортес, а одержимый жадностью максимальных достижений чернобородый молодой конкистадор. Как там его называют воины? Писарро. Франсиско Писарро, - Ицамна сфокусировал своё виртуальное произношение на обилии раскатистых звуков. - Но ведь этот человек обречён. Обречены также инки, не сумевшие понять своих наставников из десанта Солнечного дождя. Завоевание территорий никогда не приводило к добру. За бурным ростом империй неизменно следует деградация разума, кризис сытой спокойной жизни, утрата ориентиров - и, наконец, крах старого уклада жизни. Всё это не ново во Вселенной. Так было со многими цивилизациями. Нельзя безнаказанно нарушать закон равновесий. Понять предназначение Солнечного света, не сделав из поклонения дающему жизнь бога и культа - по силам не каждому разумному существу. У пришельцев с Востока другая беда. Если для инков золото – просто блестящая игрушка или необходимый предмет гигиены (заколки для волос, палочки для чистки ушных раковин), то для завоевателей – это мера, цена успеха, символ богатства и могущества. Как же глупы густобородые! Их материальное понимание мира идёт вразрез даже с собственной верой в распятого ими же пророка. Жалкий конец цивилизации белолицых покорителей Большой воды близок. Только они ещё этого не знают».
     Тихое эхо потревожило тишину подземелья. Это был вздох Ицамны.
    «Как в новой волне пришельцев выделить избранных, как их предупредить о конце пятого цикла, кому можно доверить тайну говорящих камней? Кто пойдёт за нами по спирали времени проходом Кушан Суум?»

                ***

    - Странная женщина эта Фортуна. Одних она осыпает ласками с ненасытной страстью одержимой бесами уличной девки, а вот от других отворачивает свои распутные глаза.   
    Франсиско Писарро, один из офицеров Нуньеса де Бальбоа, поднял деревянный кубок с вином и пьяно выкрикнул в душное пространство кабака:
    - Да здравствует вице-король Новой Испании и губернатор Юкатана, мой жадный родственничек и десятая вода на киселе, наш гордый и хитрый идальго Фернандо Кортес! - Испанец опрокинул вино в широко открытый, обрамлённый небольшой чёрной бородкой рот и добавил: - Дьявол его побери!
    Сидящий напротив худой монах в чёрной рясе испуганно перекрестил свою чашу и оглянулся, как будто нечистая сила уже стояла за плечами.
    - Полно, сын мой. Не гневи бога упоминанием сатаны.
    Франсиско слабо махнул рукой и пьяно возвысил голос:
    - Твой сын? Как бы не так! Я - незаконнорожденный ублюдок неграмотной крестьянки и любвеобильного кабальеро Гонсало Писарро. Впрочем, - он пьяно подмигнул монаху, - папаша хоть и оказался сволочью, но порядочной. Не признав меня законным сыном, всё же дал мне своё имя и пусть неважное, но образование. А так - пас бы я свиней своего деда в одной из грязных деревень Кастилии.
    Конкистадор протянул бокал проходившему мимо кабатчику:
    - Налей ещё благородному свинопасу!
    Хозяин таверны ловко обошёл протянутую руку Писарро, буркнув на ходу: - За вами должок, сеньор. Заплатили бы - и сидели дальше на здоровье.
    - Да как ты смеешь так разговаривать со мной?! Если бы не я, в этом проклятом богом и забытом настоящими кабальеро городке давно бы хозяйничали индейцы!
    Писарро выхватил шпагу, но от резкого движения потерял равновесие и рухнул на пол. Солдаты, сидевшие в дальнем углу, поспешили на помощь своему капитану. Они подняли потерявшего сознание конкистадора и выволокли на улицу. Огромная Луна в небе Панамы разделила широкой сверкающей дорожкой залив Ураба точно посередине. Посёлок в несколько десятков улиц, выстроенный испанцами на берегу бухты и обнесённый со стороны сельвы высокой деревянной стеной со сторожевыми башнями над массивными воротами, уже спал.

    Утро показалось ещё не протрезвевшему магистрату Урабы довольно прохладным. На высоком лбу лежала мокрая тряпка, которую его приятель капеллан периодически смачивал водой и снова клал на голову капитану.
    - Сколько времени? – Писарро сорвал с головы компресс и мутными глазами посмотрел на священника.
    Эрнандо де Лука, неизменный исповедник капитана со времён основания города, налил в чашку какого-то горячего отвара с крепким запахом и протянул Писарро:
    – Уже второй час после заутрени, сын мой.
    Писарро поднялся на ноги и замотал головой. Он схватил медный кувшин с дымящимся напитком и посмотрел в него, как в зеркало.
    - Господи! В гроб краше кладут. – Франсиско взял из рук капеллана чашку и, обжигаясь, осторожно выпил содержимое.
    - Не чувствую вкуса. Что за отраву вы мне дали?
    - Это настойка из листьев коки. Так индейцы называют кустарник, растущий в предгорьях.
    - Ну и дрянь, хотя… - Писарро пожевал губами, - …кажется, мне стало немного лучше. – Закатив глаза к потолку, испанец снова лёг в постель. - Ну, святой отец! Чего вы ждёте? Давайте, начинайте свою проповедь, отпускайте мне грех пьянства, а я покаюсь со слезами умиления. – Желчное брюзжание капитана ничуть не смутило священника.
    - Вы губите себя, сын мой. На моих глазах в этом городе от пьянства и лихорадки многие из более достойных, чем вы, отправились в мир иной.
    Писарро сел на постели и обхватил голову руками.
    - Вы правы, чёрт возьми. Пора кончать с такой жизнью. Если не от вина умру, так от шпаги или кинжала в пьяной драке. Никого из здешних головорезов не остановит мой жезл магистрата. В этой дыре полно тёмных переулков.
    Писарро, придя в себя, схватил бумагу и перо.
    - Говорят, далеко на юге есть страна Эльдорадо. Никто ещё не нашёл её, хотя многие пытались. На моей памяти несколько отрядов уходили в сельву, но никто не вернулся. Лучше погибнуть в стычках с индейцами, чем в этом проклятом городке от белой горячки или жёлтой лихорадки, – Писарро стал лихорадочно что-то писать на клочке бумаги. - Отец Эрнандо, прошу вас. Это, - он потряс листом бумаги, - письмо губернатору Панамы. Если не в тягость, отправьте адресату. Мне всё равно, даст он разрешение или нет. Пора взять фортуну за её пышные бёдра, как когда-то сделал Кортес. Похоже, в этих краях везёт только сумасшедшим. А я дошёл до черты. Слава Богу, в казармах есть люди, недовольные тихим болотом губернаторской власти. Я уговорю их последовать за мной.
    - Сын мой, вас арестуют и отправят в цепях на Эспаньолу, – монах перекрестил Писарро.  - А потом, для похода вам нужны деньги, оружие, припасы. Губернатор ещё не забыл ваших  последних двух напрасных авантюр. Все хотят видеть доказательства существования Эльдорадо. А у вас их нет.
    - Я сделаю, как сделал Кортес, отправляясь на Юкатан. Вложу в это предприятие всё, что имею. У моих людей тоже есть немного денег. На порох и пули для мушкетов хватит, а там посмотрим, – Писарро, лихорадочно одеваясь, между делом проверял пистолеты и пристёгивал к поясу шпагу. - Или сейчас, или никогда! – Он подмигнул священнику, достал из тайника в стене объёмистый свёрток и вышел, громко хлопнув дверью.
    Через два дня губернатор Авила, соблазнённый горячими речами кастильца, благосклонно принял несколько золотых изделий, привезённых Писарро из прошлых экспедиций.
    - Последний раз, Франсиско, последний раз! Я даю вам своё разрешение, но не дам вам ни одного корабля. Где вы возьмёте судно – ваше дело. Я умываю руки.
    Две недели небольшая каравелла, арендованная Писарро в счёт будущей добычи, пробивалась на Юг. Казалось, сам дьявол посылал испанцам встречные ветра, дожди и туманы. Надежды конкистадоров на быстрый успех не оправдались. Штурманские карты прошлых экспедиций были неверны. Там, где по расчётам испанцев должна быть загадочная, полная золота страна Перу, они натыкались на необитаемые острова. Питьевая вода подошла к концу. Солдаты собирали дождевую воду в собственные шлемы, выжимали в глотки потные рубашки и нижнее бельё. Некоторые не брезговали собственной мочой. Закончилась копчёная свинина и сухари. На двадцатый день капитан был вынужден высадиться на небольшом острове. Большую часть людей с мушкетами он отправил в лес добывать пропитание. Остальным приказал поднять паруса и возвращаться в Панаму за помощью и провиантом.
    Следующие полгода прошли в томительном ожидании и тревоге. Найдут ли обратный путь посланные, пришлёт ли губернатор необходимые припасы? Шесть месяцев полного безделья, ссор, взаимных упрёков и скудный рацион поставили команду на грань бунта. И если бы не паруса с чёрными кастильскими крестами, появившиеся из тумана рано утром - кто знает, что было бы с Писарро ещё через день.
    Шлюпка доставила на берег нотариуса и часть незнакомой Франсиско команды.
    - Приказ губернатора! – в руки Писарро перешла бумага за подписью Авилы.
    На бледном лице бывшего магистрата недобрым огнём сверкнули глаза:
    - Вернуться, мне вернуться? – бумажный свиток, разорванный в клочья, взлетел маленькими белыми бабочками. Подхваченные ветром, они закружились в воздухе и, намокнув под дождём, исчезли в воде.
    - К чёрту губернатора, к чёрту приказ! – конкистадор в ярости зашагал по берегу. - Разрази меня молния, если я вернусь!
    - Дон Франсиско, остыньте. Ваши слова можно рассматривать, как подстрекательство к бунту. Ваше продвижение на Юг Авила считает ошибкой, если не мятежом. У губернатора есть приказ короля не предпринимать ничего, что португальцы могли бы расценить, как нарушение договора о разделе Нового Света, – нотариус взывал к благоразумию Писарро. - Вам что, мало войны в Европе? Всё золото, с таким трудом добываемое на Эспаньоле и Кубе, отправляется в Испанию на содержание армии и оснащение флота. Вы же знаете, что Англия становится всё сильнее и нахальнее. А ваше безрассудство может завести вас на территорию, контролируемую королём Португалии. И тогда не миновать ещё одной войны.
    - Плевать мне на Португалию и Англию! – Писарро выхватил шпагу из ножен и обратился к солдатам. – К дьяволу политику! Не знаю, как вы - но я не вернусь. Будь я проклят, если не найду страну Эльдорадо! Там будет столько золота, что хватит и королю, и церкви, и нашим потомкам! – Он провёл концом клинка линию на песке. - Кто хочет славы, равной славе Кортеса, кто хочет купаться в золотоносных реках, кто мечтает жить во дворцах, а не в грязных лачугах с пальмовыми листьями вместо крыш? – Франсиско Писарро обвёл глазами солдат. - Перейдите эту черту и встаньте рядом со мной. Вот ваш Рубикон. Эти попутные течения и ветра, - капитан указал на Юг, - ведут к богатству, а этот фарватер, - он всем телом развернулся к Северу, - широкая дорога позора в тихое болото Панамы, где вас ждёт нищета. Выбирайте!
    Из шеренги солдат вышло двенадцать человек. Они встали рядом с Писарро и обнажили свои шпаги.
    Нотариус пожал плечами и кивнул остальным:
    - Взять их! – Приказ повис в воздухе. Наступила тишина. Затем по рядам испанцев пробежал ропот.
    - Пусть уходят. Никто не может запретить добровольцам искать золото для короля. Привилегий Конкисты ещё никто не отменял. – Изнурённые голодом и выпавшими на их долю испытаниями, но сочувствуя своему капитану, солдаты решили не препятствовать Писарро.
    Посланец Авилы растерянно переводил взгляд с упрямого и решительного Писарро на его сторонников:
    - Мятеж? Неужели вы не помните, чем закончились его прошлые авантюры?
    - Бог троицу любит, - весело парировал Писарро. Солдаты засмеялись. Им нравился импульсивный, вспыльчивый, горячий кастилец.
    Фортуна, эта опытная, повидавшая многих и многое женщина, отвергавшая притязания королей и молитвы святош, приводившая на эшафот искателей правды и честолюбцев, распинавшая на крестах непокорных и свободолюбивых пророков, посмотрела впервые на Писарро с интересом и страстью. Что-то было в его глазах, сверкающих безумной отвагой. Именно этот огонь заставил её, проходящую мимо, остановиться, оглянуться и встать рядом с человеком, поставившим на карту свою в общем-то благополучную, тихую, скучную жизнь.
    Фортуна тихо вытащила из рукава своего потрёпанного платья козырного туза и вложила в ладонь Писарро. Желанный мифический край Эльдорадо, ставший ставкой и желанным призом в рискованной игре мятежного офицера и всесильного губернатора Панамы, вдруг приоткрыл ему дверь в виде окраины случайно обнаруженного с корабля небольшого индейского посёлка. После тяжёлого полумесячного пешего перехода через горы чёртовой дюжине испанцев открылась удивительная горная страна, населённая странными людьми, странными животными, похожими на маленьких безгорбых верблюдов, прочими диковинными животными и птицами. Эти одетые в шерстяные накидки люди ничуть не удивились, увидев оборванных, голодных испанцев. Они трогали их потускневшие кирасы, шпаги с витыми рукоятками, шлемы и мушкеты, ничуть не пугаясь грозного вида чернобородых высоких, необычно одетых людей.
    Испанцы жадными глазами смотрели на обилие золотых украшений в храмах и домах туземцев, на искусную керамику и красивые плотные, богато украшенные орнаментом ткани. Это было то, за чем они пришли, ради чего претерпели столько лишений, болезней и трудностей.
    - Залп! – скомандовал Писарро. Каменистые террасы гор раскатистым эхом повторили гром выстрелов. От неожиданности горцы на мгновение застыли с выражением ужаса на меднокожих лицах. А потом в селении началась паника.
 Женщины хватали детей и убегали в лес. Мужчины бросали привычные занятия и, прикрывая головы шерстяными цветастыми плащами, беспорядочной толпой убегали вслед за женщинами, стариками и старухами.
    Солдаты Писарро, имея опыт многочисленных грабежей, брали в оставленных жилищах только золото. Поймав несколько странных, грациозных маленьких верблюдов, которых индейцы называли ламами, конкистадоры привязывали к их спинам тюки с провиантом: маисовыми лепёшками, мясом, молоком коз. Испанцев было слишком мало, им нужно было спешить.

    В 1533 году Франциско Писарро вернулся из Испании, где был благосклонно принят королём Карлом. Его горячая речь, большое количество захваченного высокопробного золота, грациозные животные с влажными, цвета чёрного бархата глазами, произвели на королевский двор огромное впечатление. Испания прирастала новыми землями, новыми богатствами там, далеко на Западе. Правда, вновь открытую страну, названную Писарро Перу, ещё нужно было завоевать. Но она того стоила.
    Писарро снова отбыл в Панаму маркизом, капитан-губернатором вновь открытых им земель с каравеллами, деньгами, солдатами, пушками, более совершенными и смертоносными мушкетами. В своём походном сундучке он вёз «Требование» короля к его новым, пока ещё не приведённым к присяге и не покорённым подданным.
     «Со стороны  Императора и Короля дона Карлоса, и доньи Хуаны, его матери, Королей Кастилии, Леона, Арагона, двух Сицилий, Иерусалима, Наварры, Гранады, Толедо, Валенсии, Галисии, Майорки, Севильи, Сардинии, Кордовы, Корсики, Мурсии, Хаена, Альгарвеса, Альхесира, Гибралтара, островов Канарских, островов Индий, островов и твердой земли моря Океана, Графов Барселонских, Владык Бискайи и Молина, Герцогов Афин и Неопатриа, Графов Руисельон и Сардинии, Маркизов Ористан и Госиано, Эрцгерцогов Австрии, Герцогов Бургундии и Браванте, Графов Фландрии и Тироля, и т. д., укротителей варварских народов… …Поэтому, как мы только можем, мы просим вас и требуем, чтобы вы хорошо уразумели то, о чем мы вам поведали, и выбрали, дабы понять и обдумать сие, необходимое время, и признали Церковь владычицей и настоятельницей  всеобщего мира, а Верховного Понтифика, называемого Папа, [действующего] от её имени, и Императора и Королеву донью Хуану, наших Владык, [действующих] от его имени, как настоятелей и Королей этих островов и материка в силу вышеупомянутого дарения свыше, и дали бы вы согласие и послужили тому, чтобы эти церковные отцы объявили вам и наставили вас в вышеупомянутом… Ежели вы так сделаете, то верно поступите, и то, к чему вы расположены и обязаны, а Их Высочества и мы от их имени примем вас со всей любовью и милосердием, и дадим свободу вашим женам и детям и поместья, и [освободим] от всякой повинности, дабы от них и от вас учинили вы свободно то, что вы захотите  и считаете наилучшим, и мы не принудим вас к тому, чтобы вы становились христианами, только если вы, познав истину, возжелаете перейти в нашу святую католическую Веру, как то делали почти все жители других островов, и, помимо этого, Их Величества предоставят вам привилегии и освобождения [от податей], и окажут вам много милостей…
 …А ежели вы того не сделаете или проявите злонамеренное промедление, я заверяю вас, что, с Божьею помощью, мы деятельно выступим против вас, и поведём с вами войну всюду и всячески, как мы сможем, и подчиним вас и приведём в покорность Церкви и Их Величествам, и захватим ваших людей, и ваших жен и детей, и сделаем их рабами, и как таковых продадим их, и  распорядимся ими, как Их Величества прикажут, и захватим ваше имущество, и причиним вам всякий ущерб и убытки, какие только сможем, как вассалам, не подчиняющимся и не желающим принять своего сеньора и оказывающих ему сопротивление и противоречащие ему; и мы заверяем, что убийства и убытки, каковые от сего воспоследуют, будут вменены в вину вам, а не Их Величествам, ни нам, ни этим рыцарям, с нами пришедшими; и том, что мы говорим и требуем, мы просим у присутствующего нотариуса, чтобы дал он сему письменное  свидетельство, а у присутствующих мы просим, чтобы были они сему свидетелями…
    …Королевская печать скреплена подписью графа, доктора Бельтран; лиценциата Каравахаля; лиценциата Берналя; лиценциата Меркадо де Пеньялоса. Отправлено Маркизу дону Франсиско Писарро восьмого марта тысяча пятьсот тридцать третьего [года], когда ему было послано распоряжение для того, чтобы можно было продолжать завоевание и заселение провинций Перу».
     Ах, фортуна, коварная властолюбица! Ты повернулась лицом к одним, но другим твои объятия не показались страстными и горячими. Эти тиски стали для инков смертельными.

                ***
    Каюта маркиза, наместника Перу и командующего флотом, постепенно наполнялась людьми. Кроме четырёх братьев Писарро, в собранном им совете приняли участие: его старый товарищ Диего де Альмагро и корабельный священник Эрнандо де Лука.
    - Что мы знаем об этих кечуанах? Так, по-моему, наши проводники называют инков? – капитан повернулся к своему брату Гонсало Писарро.
    - Говорят, что они такие же пришельцы, как и мы. Только Бог его ведает, откуда они взялись. Ещё двести лет назад здесь жили какие-то дикари, которые не знали ни сохи, ни плуга, ни мотыги. Ковыряли землю палками, сажали маис и земляные орехи. Правда, эти инки недалеко от них ушли, – конкистадор презрительно улыбнулся. - Но как воины они совсем не плохи. Иначе бы не держали под контролем такую территорию. Ведь «инка» в переводе с кечуа означает воин или глава рода. Так что инки – это верхушка местной знати. Кстати, главных вождей так и зовут. Впереди идёт имя, к которому добавляют слово «инка».
    - Да бог с ними, именами. Что ещё? – Франсиско Писарро в нетерпении постукивал указательным пальцем по карте, лежащей на столе.
    - Ну что ещё… Письменность у них какая-то странная. Перехватили гонца, а у него донесение – на верёвочке с узелками. Никто не знает, как прочесть.
    - Так сунули бы огонь гонцу под пятки.
    - Что огонь? Мы ему из спины ремней нарезали. Слова из него не вытянешь. Плюнул на поднесённое распятие и умер, собака.
    - А города? Как укреплены, сколько воинов? Оружие?
    - Наши лазутчики донесли, что города есть, среди них немало больших, обнесенных стенами. Кстати, каменная кладка выполнена без связующего раствора. Столица – Куско. Путь к ней сложный. Тропа идёт через горные перевалы и узкие быстрые реки. Мосты связаны лианами и, на мой взгляд – ненадёжны. Чтобы перетащить пушки, придётся попотеть. Есть небольшие крепости, но гарнизоны там малочисленны и охрана проходов ведётся спустя рукава. Похоже, они нас ничуть не боятся, – Гонсало внимательно посмотрел в глаза брата.
    - А численность войск? – Диего де Альмагро, строгая ножом какую-то деревяшку, казалось, не придавал своему вопросу никакого значения.
    - Трудно сказать, сколько воинов у инков. Проводники говорят, сколько звёзд на небе, столько и воинов Великого Инки. Я думаю, тысяч сто - сто пятьдесят наберётся. Если мы хотим застать их врасплох - придётся пойти на хитрость. Меня не столько пугает оружие туземцев: пращи, дротики - сколько численность. И ещё: они способны делать быстрые переходы. Нам с артиллерией за ними не угнаться.
    - У нас есть лошади, новые скорострельные мушкеты и желание перебить во славу Иисуса и нашего короля всех этих инков, не умеющих даже писать, – аделантадо и наделённый правами наместника Перу Писарро хлопнул ладонью по карте, как бы подводя итог. - И нужно помнить: у местных туземцев только что закончилась родовая междоусобица. Империя ослаблена войной, в которой есть победитель, но нет единства. Если мы не воспользуемся этим сейчас - завтра будет поздно. Нас всего 180 человек. Этого хватало для уничтожения диких араваков на Эспаньоле - но здесь от нас потребуется нечто большее, чем самонадеянность и храбрость идальго. Слушайте приказ! Не оставлять в живых никого на захваченных территориях по пути на Куско. Мне не нужны сюрпризы в нашем тылу. Действовать решительно и быстро. Как зовут этого Инку, покушавшегося на своего неудачника-брата? – Он повернулся к Альмагро.
    - Спроси у Гонсало, он скажет точно, а я не хочу язык ломать.
    - Атагуальпа. Так, кажется, его называют проводники, – Гонсало взял перо и, макая его в охру, на полях карты написал для Писарро имя правителя страны инков.
    - Значит, так! Прежде чем достигнем Куско, нам нужно взять городок Каксамарка. Гарнизон инков там есть?
    - Несколько воинов, скорее телохранители туземного алькальда, – Диего Альмагро вложил клинок в ножны и выбросил деревяшку в открытое окно капитанской каюты.
    - Тем лучше. Идём навстречу главным силам инков. Грузите пушки, мушкеты, порох и пули на лошадей. Покажем индейцам, что мы тоже умеем передвигаться быстро и появляться там, где нас не ждут.
    Со стен взятого без боя и оставленного жителями Каксамарки Писарро рассматривал войска подошедших к городу инков. Огромный лагерь индейцев представлял собой живописное зрелище. Цветные палатки из шерсти лам расходились кругами от большого шатра императора. Повсюду горели костры. Жрецы бросали в огонь какие-то травы и молились, обратив лики к Солнцу. Беглого взгляда хватило оценить численность войск. Их было не меньше 30-ти тысяч. Но Писарро не позволил страху и сомнениям поколебать свою уверенность в победе.
    Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, он вспомнил рассказы проводников о происхождении инков.
    «Они причисляют себя к предкам - сынам Солнца. Они любят красивые легенды». Кстати, это хорошо, что Верховный Инка – Бог для своих подданных и лицо неприкасаемое. Тем больнее будет осознать индейцам горечь его пленения.
    От лагеря инков отделилась небольшая группа воинов и жрецов. Они были безоружны и медленно шли к закрытым воротам города, всем своим видом выказывая мирные намерения. 
    - Что, переговоры? А вот это – кстати. То, что они нас не боятся, тоже хорошо. Самоуверенность и осознание своего численного превосходства над нами – скорее на руку мне, чем Инке. - В сопровождении двух солдат и переводчика Писарро пошёл навстречу жрецам. Переговоры закончились примирением и взаимным подношением подарков.
    Утром следующего дня торжественная процессия приближалась к открытым воротам города. Впереди на носилках сотня индейцев крепкого телосложения несли своего императора. Атагуальпа с любопытством разглядывал десяток бородатых, плохо одетых испанцев, вышедших ему навстречу. Несколько тысяч невооружённых воинов составляли свиту правителя инков. На многих были надеты золотые украшения: серьги, ожерелья, заколки в длинных волосах, стянутых на затылках узлами. Жадные взгляды испанцев задерживались на массивных кусках благородного металла. Сам Верховный Инка держал в руках массивный золотой щит с изображением Солнца.
    Писарро, слегка поклонившись в ответ на многословное приветствие, произнесённое одним из приближенных Атагуальпы, сделал приглашающий жест рукой. Колонны воинов постепенно втягивалась в ворота города и по центральной улице многолюдная процессия торжественно заполнила центральную площадь. Испанцы, держась поодаль, рассыпались вдоль стен построек и скрылись в домах. Оказавшись на пустом открытом месте, индейцы недоумённо переглядывались. Приветственные крики, танцы и песнопения в честь императора постепенно стихли. В наступившей тишине резко прозвучала команда Писарро, и внезапно из окон домов вырвалось пламя залпов аркебуз и мушкетов. Толпа качнулась, закричала. Выстрелы перешли в беспорядочную стрельбу со всех сторон. Окружённые громом орудий и фальконетов, индейцы бросились искать убежища и защиты в переулках. Но оттуда на полном скаку вылетела конница испанцев. Крик ужаса вырвался из сотен глоток. Путь обратно к воротам был отрезан. Инки падали на землю, поливая кровью пыльную площадь, ставшую западнёй. Носилки императора давно лежали в кровавой грязи. Сам Атагуальпа растерянно стоял в окружении нескольких телохранителей, оглушённый выстрелами и громкими криками. Через несколько минут всё было кончено. Правитель инков стоял, связанный солдатами Писарро. Вокруг валялись трупы и раненые. Остро пахло кровью и порохом. Лишь немногим индейцам удалось уйти, перепрыгнув через стены и ров. Испанцы ударами шпаг добивали ещё живых участников мирной процессии. В лагере за стенами города слышался гул и вопли. Там толпы воинов в страхе и ужасе разбегались, оставив на произвол судьбы палатки, шатры, вьючных лам и вопящих женщин. Испанская конница преследовала убегающих.
    В таком количестве армия инков уже никогда больше не собиралась. Поражение было полным и оглушающим.
    Весть о пленении императора потрясли до основания всю страну. Покорённые когда-то инками племена горных индейцев восстали. Вновь подняли головы сторонники свергнутого и казнённого ранее после победы в междоусобице брата правителя Гуаскара.

    Писарро с интересом рассматривал дворцы императора в брошенных жителями городах. Обилие золотых украшений, оставленных бежавшей свитой императора и касиками, приводило испанца в изумление. Сами города изобиловали храмами, высокими постройками, обширными домами знати и множеством кустарных производств. В них ткали красивые шерстяные ткани, одеяла, покрывала. Всё эти изделия были богато украшены затейливым растительным и геометрическим орнаментом. Лавки горшечников и резчиков по камню соседствовали с плавильнями серебра и мастерскими золотых дел мастеров. Всё это теперь принадлежало Испанской короне и лично ему, Франсиско Писарро.
    Развалившись на золотом троне пленённого императора, конкистадор с довольной улыбкой рассматривал жалкое, растерянное лицо Атагуальпы. Всё былое величие Инки испарилось, как туман на вершинах окрестных гор под первыми лучами ослепительного Солнца. Переводчик пытался объяснить сбивчивую речь бывшего правителя страны. Испанцы невнимательно слушали и переговаривались между собой, не стесняясь присутствия низложенного ими императора.
    - Свободу ему? Пусть сначала примет христианство. - Писарро кивнул монаху. Тот подошёл с библией к пленнику и стал через толмача объяснять ему смысл таинства.
    - Ты говоришь, твой Бог умер на кресте? Зачем же тогда чтить его? Он ведь мёртв, не так ли? А мой, - Инка через открытую дверную нишу показал на Солнце, - мой всё ещё жив и будет жить вечно.
    - Выкуп? Ты сказал: выкуп? - Писсаро прервал переводчика. - За свою свободу он согласен заплатить выкуп? Чем, интересно? Здесь и так всё – моё, – конкистадор обвёл рукой императорские покои.
    - Инка говорит, есть ещё золото, так почитаемое вами. Много золота. Для индейцев – это просто «Пот Солнца», – индеец внимательно слушал пленного полубога, низвергнутого и обращённого в рабство испанцами. – Сколько ты хочешь золота?
    Конкистадоры засмеялись.
    - А что же тогда для них серебро?
    - Серебро – «Слёзы Луны», - буднично ответил индеец.
    Писсаро и Диего де Альмагро переглянулись. Франсиско, презрительно улыбаясь, измерил глазами комнату.
    - Пусть заполнит золотом вот это помещение. – Шутка Писарро развеселила испанцев, но, к их удивлению, Инка сказал:
    - Вот эта комната на высоту поднятой руки человека будет наполнена золотыми слитками через два дня, а вон из той, меньшей, - переводчик указал рукой на императорскую спальню, - вы будете выносить серебро дважды.

    Атагуальпа часто плакал по ночам. Обещание предоставить ему свободу и слово бесчестного предводителя испанцев оказалось пустым звуком. Он ловил на себе злобные взгляды конкистадоров и полагал, что участь его решена. Эти люди с каменными сердцами и жадными душами, покрытыми серебряной и золотой пылью из ограбленных ими индейских святилищ, не простят ему былого могущества и богатства. Один из солдат, охранявших его, как-то бросил мимоходом, что его сожгут, как еретика на костре. Это печалило Инку. Значит, его мумия не будет лежать в гробнице предков, и он не обретёт бессмертие у порога дверей отца Великих Инков Солнца.
    Предчувствие не обмануло бывшего императора. Однажды утром в его комнату ворвались солдаты. За ними тихо вошёл священник испанцев.
    - Смирись, сын мой. Ты обвинён в подготовке заговора против нашего губернатора, в смертном грехе братоубийства и приговорён к казни, – монах возвёл к небу глаза и добавил: - Если не хочешь быть сожжён, как еретик - прими нашу веру в Христа и Святое Писание.
    Отчаяние и безысходность охватило Атагуальпу. Единственным утешением для него было то, что, если он примет христианство - его тело после казни через удушение гароттой пообещали выдать родственникам. Это давало надежду на обряд погребения по обычаям предков.
    Церемония крещения была проведена быстро и без лишней помпы. Со свойственным испанцам цинизмом крёстным отцом императора согласился быть сам Франсиско Писарро. Перед тем, как встать на колени перед священником, Великий Инка снял с шеи хлопковый шнурок жёлтого цвета с тринадцатью узелками, что-то прошептал своему слуге - худому высокому старику-индейцу - и поцеловал протянутое ему распятие. Но Писарро и тут обманул пленника. После того, как император был задушен, его тело предали огню.

                ***
     Гонцы бегали быстро. Их тренированные мускулистые ноги легко перепрыгивали с камня на камень. Для них не имело значения, тропа ли под твёрдыми мозолистыми подошвами или бездорожье. Последняя воля императора должна быть выполнена. Касики деревень и городов брали в руки жёлтый шнурок, внимательно рассматривали узелки и молча кивали головой. И в тот же самый день сотни носильщиков уходили в ночь. Каждый из них нёс за плечами упакованный в тонкую шерстяную ткань свёрток весом 40 кг. На полную мощь работали плавильные печи в мастерских ремесленников. В них сносили украшения, золотые ковши, ожерелья, блюда, огромные статуи, пластины, стелы с изображением Солнца. Десятки людей упаковывали ещё горячие слитки в ткань. Новые носильщики подходили и подставляли свои бронзовые плечи под груз, предназначенный месту, указанному в письме императора. Сельва принимала под огромные кроны деревьев индейцев, которые уже никогда не вернутся обратно. Часть из них по каменистым террасам и снегу шла дальше на Север в горы, к вершинам высоких вулканов, и пропадала в чёрном дыму и белом тумане.  Их следы смывали бурные реки. Каменные осыпи вулканического пепла погребали под собой неосторожных. И только гряда фирновых пирамид, названных впоследствии испанцами «кающиеся снега», провожала их в последний путь. Часть караванов принимал лес, где только проводники знали дорогу через «зелёный ад» к цепочке озёр. После двух недель пути караваны достигали ворот в белой высокой стене известного только инкам города, скрытого непроходимыми лесами и болотами. Тяжёлые, окованные медью створки входа приняли очередную сотню людей с тяжёлой поклажей… На закате тринадцатого дня последний луч уходящего за горизонт Солнца нашёл прореху в заплечном мешке замыкающего длинную цепочку индейцев юноши и отразился, как в зеркале, на одной из граней золотого слитка.
    И только легкомысленные и медлительные жители Куско не успели выполнить приказ Великого Инки. Город встретил испанцев великолепием золотых крыш, открытыми дверями храмов, улицами, украшенными золотыми статуями неизвестных пришельцам богов.
    - Смотри Франсиско, - Диего де Альмагро кивнул головой на храм, опоясанный резным фризом из чистого золота. – Глазам своим не верю. Может, это бронза или медь?   
      Переводчик-индеец с сожалением посмотрел на испанца.
    - Это здание носит имя Кариканче - Храм Великого отца инков божественного Солнца. А ему возводят жилища только из неподдающихся ржавчине металлов. А вон там, – кечуа указал рукой на деревья, обнесённые белой каменной стеной, - Золотой сад Куско.
    Писарро тронул шпорами коня, и группа всадников двинулась в направлении, указанном проводником. Въехав за стену через низкую арку ворот, испанцы застыли в удивлении. Глаза, вспыхнувшие жадностью и тревожным нетерпением, оценивали на вес плоды на деревьях, птиц и бутоны цветов, количество лам и ягуаров, жуков и пчёл, сидящих на ветках кустов. Всё было сделано из чистого золота. В траве застыли золотые змеи с сапфировыми и рубиновыми глазами.
     Вечером Диего де Альмагро писал в своём дневнике: «…Мы ничего не видели более удивительного, чем этот райский сад. Такое количество кустарников и деревьев, искусно отлитых из золота и серебра, потрясает воображение. Лепестки цветов из белого и красного золота, казалось, вот-вот поднимутся под лёгким ветром в воздух и накроют золотую траву золотым ковром. Поля кукурузы ждут неутомимых жнецов, которыми теперь будем мы. Стебли её – из серебра, а в початках каждое зёрнышко выполнено с поразительным искусством из чистого золота. Кролики, мыши, бабочки, лисы просятся в наши мешки. А ещё были там золотые козы, серебряные попугаи, совы и орлы, шерсть и перья которых вырезаны волосок к волоску. И двери домов выделялись на белых стенах золотыми рамами, и были на них подобие гербов из яшмы и цветного мрамора. И вода в храмы от источников подавалась по серебряным трубам и выливалась в серебряные чаши из золотых клювов и лепестков…»
    Вот только в огромной сокровищнице императорского дворца, занимавшего огромную площадь, было пусто. Верёвочка с тринадцатью узелками всё-таки сделала своё дело. Испанцы не увидели золотого трона Великих инков, не свернули в огромную спираль золотую цепь длиной в 350 шагов и весом в несколько тонн, опоясывавшую ранее площадь перед дворцом. Они не смогли полюбоваться золотым оружием пятидесяти тысяч воинов личной охраны императора, их золотыми накидками из литых золотых перьев попугая. А утром следующего дня проснувшиеся после доброй попойки испанцы не нашли ни райского золотого сада, ни животных, пасущихся среди золотой травы. На земле валялись остатки сломанных крыльев стрекоз и бабочек, обрывки золотых веточек, рубиновые глаза лис и жуков, куски серебряных труб, поручни сидений, на которых ещё вчера сидели испанцы, оценивая сокровища мифической страны Эльдорадо. Гневу конкистадоров не было предела. Писарро приказал повесить весь ночной караул, но было поздно. Сокровища Куско исчезли, как и золото остальных городов и селений Перу. До сих пор кладоискатели ищут пропавшее золото инков, но все их усилия тщетны.
    Один из жрецов храма Солнца, допрошенный лично Писарро, высыпал перед ним две пригоршни зёрен кукурузы. Он взял одно зёрнышко в руки и показал новому правителю Перу.
    - Это всё, что вы могли украсть у инков, а вот это, - жрец подкинул вверх остальную часть зёрен, которые упали на пол золотым дождём. - А это - то золото, что осталось у нас.
    Жрец был сожжён заживо перед разграбленным храмом.

                ***
    Всё, что получили испанцы в качестве выкупа от Атагуальпы, всё, что успели найти в храмах и дворцах империи, грузилось на вьючных лошадей. Караваны шли узкими горными тропами в Панаму. Нотариусы сверяли содержимое ящиков со списками, сделанными в Куско, следили за погрузкой сокровищ Перу на испанские каравеллы. Корабли уходили на Восток. Королевская Испания сказочно обогащалась за счет сокровищ, которые потоком стали поступать в метрополию из ушедшей в небытие империи кечуа-аймара.
    В Лиме - новом городе, столице испанского Перу на побережье Тихого океана - становилось всё больше искателей приключений и авантюристов. Одни отправлялись в сельву на поиски пропавших сокровищ Куско и пропадали бесследно. Другие спивались и умирали от ран в пьяных драках и поножовщине. Спешно строились церкви для прибывающих из Испании нищих священников. Новообращённые индейцы вымирали от неизвестных болезней, занесённых на континент пришельцами. Численность местных племён за несколько лет сократилась на две трети. Густонаселённые когда-то города инков пустели и приходили в упадок. Плодородные земли в прибрежных районах распавшейся огромной империи – на территориях будущих Эквадора, Боливии, Аргентины, Парагвая переходили в собственность колонистов. Для работы на хлопковых плантациях привозились чернокожие рабы из испанских колоний в Африке.
    Франсиско Писарро Гонсалес оставил по себе недобрую славу, дурную известность и воспоминания своих соратников, покоривших под его началом с небольшими силами огромные и богатые территории. Это, пожалуй, был лучший результат эпохи Конкисты с наименьшими затратами. И, тем не менее, волею фортуны он погиб от рук собственных солдат, посчитавших себя незаслуженно обделёнными частью сокровищ, припрятанных удачливым конкистадором.

                Глава 5. Святая инквизиция

       Диего Хименес, худой, желчный, невзрачный монах-доминиканец, дотошный, въедливый, не стесняющий себя в методах дознания следователь трибунала Святой инквизиции в Севилье, сунул новый лист бумаги измождённому голодом и пытками старику. Потом подвинул на край стола чернильницу из каталонского дуба и гусиное остро заточенное перо.
    - Пиши, - коротко приказал он заключённому.
    - Что писать? - покорно склонился над столом бывший помощник коррехидора*1 города Сантьяго де Гватемала*2 Бернардо дель Прадо.
    - А то и пиши. Как Кортес злоупотреблял доверием короля нашего Карла, расположением несчастного обманутого губернатора Кубы Веласкеса, как, нарушая приказы короны, ослеплённый гордыней и бесовским искушением, подставлял под стрелы богопротивных язычников добрых христиан - солдат его величества. Как, добившись неограниченной власти над несчастным обманутым им императором ацтеков и владея обширными землями в Новом свете, почувствовал себя равным королю Священной Римской империи. Как убивал, грабил, утаивал добытое им и его сторонниками золото от королевской казны, как возвышал над бедными испанскими поселенцами индейских вождей, почитал их богов, многожёнствовал и прелюбодействовал. Как принадлежащих короне и обращённых в христианство бедных язычников посылал рабами на плантации своих кузенов…
    Заключённый тяжко вздохнул, обмакнул перо в чернильницу и стал писать.
    «Я, Бернардо Диас дель Прадо, подданный его величества испанского короля Карла и помощник рехидора города Сантьяго де Гватемала, один из первых конкистадоров и открывателей Новой Испании, пишу здесь истинную правду о том, как я и мои товарищи - истинные конкистадоры, служившие его королевскому величеству - добывали праведную славу при завоевании, усмирении и заселении провинций Нового света. Пусть все, красочно описавшие, какой ценой доставались простым солдатам скромные земельные наделы за Великим океаном, оставят неправду на своей совести. Мы, оставшиеся в тени, видевшие кровь и раны, труды и лишения, клевету и обман, недоброжелательность выскочек и сочинителей красивых реляций, негодуем. Завистники наших успехов становились наместниками провинций. Недоброжелатели короля получали звания губернаторов и председателей аудиенций. Не сведущие в морском деле – посты главнокомандующих войсками и армадами…»
    Инквизитор, заглядывая в бумагу через плечо старика, шевелил губами, читая неровные строки.
    - Всё правильно, но поменьше воды. Излагай суть, - недовольно сказал монах и отошёл в угол комнаты. 
    Заключённый тыльной стороной ладони вытер пот, обильно выступивший на лбу, что-то буркнул себе под нос и продолжал скрипеть пером.
    «...Преодолев чрезмерные опасности и ранения, тысячи печальных потерь, ценой наших жизней мы переправились через океан, чтобы сражаться с десятками тысяч свирепых воинов, не имея никакой поддержки, кроме веры в Господа нашего Иисуса Христа,

 *1 - Коррехидор (исп. corregidor — букв. исправник, от соrregir — исправлять, корректировать) — административная и судебная должность в городах и провинциях феодальной Испании, а также в её колониях.
 Должность была учреждена в XIII веке в Астурии (по другим данным, должность учредил в 1393 году король Кастилии Энрике III.
 *2 - Сантьяго де Гватемала — старая столица Гватемалы,  окружен вулканами Агуа, Фуэго, Сэрро де ла Круз. Город был основан в 1543 году испанскими конкистадорами.

 который и помог нам овладеть Новой Испанией и великим городом империи ацтеков Теночтитланом, названным впоследствии Мешико. Мы, верные своим обетам, обременённые честью благородных идальго, не забывали о долге и законах, предписывавших нам отправлять на родину долю Его величества короля Карла. Но оставим в стороне предисловия и отступления от истины.
    В год 1514-ый я оставил Кастилию в свите Педро Ариаса де Авиллы, назначенного губернатором на Тьерра Фирме*1. Море было бурным, но мы с божьей помощью доплыли до намеченной цели - города Номбре де Дьос, где как раз была эпидемия неизвестной болезни. Многих мы потеряли там. У многих образовались опасные гнойные язвы на ногах. К тому же возникли недомолвки и недопонимание, произошли столкновения между новым губернатором и идальго, завоевавшим ранее эти земли - Васко Нуньесом де Бальбоа. Увидев всё это и ещё многие другие распри между солдатами и капитанами, и услышав, что испанцами завоёван остров под названием Куба и что губернатором там благородный кабальеро, которого звали Диего Веласкес, уроженец Куэльяра, мы, прибывшие с Педро Ариасом де Авилой, все - люди не последнего звания, приняли решение уйти на Кубу. Разрешение дали охотно, ибо солдат тогда было больше, чем нужно. Всюду был мир, а земля малая, с малым населением. И, погрузившись на хороший корабль, мы счастливо прибыли на остров».
    Монах, услышав, как перестало скрипеть перо, снова подошёл к столу, взял в руки исписанный лист бумаги и прочёл содержимое.
    - Не вижу сути. Что ты говорил Святой инквизиции на допросах под пытками о Кортесе? Смотри, старик, не виляй, а то - вон он крюк под потолком. Твоё ребро наверняка ещё помнит его острые грани.
    - Не мешай, монах, - тихо произнёс бывший конкистадор. - Если я не расскажу вам о событиях, предваряющих приключения Кортеса, вы не поймёте, как низко он пал впоследствии. И не нужно было мучить моё старое тело святым испытанием. Я не люблю богатых любимцев фортуны так же сильно, как и ты. Я просто воздаю им должное.
    Инквизитор при этих загадочных словах старика пожал плечами и отступил в сторону, а Диас дель Прадо взял из стопки новый лист бумаги и снова опустил кончик пера в чернильницу.
    «…Прошло целых три года без всякого дела. Мы прожили почти все наши сбережения и, чего греха таить, пропили их в тавернах гавани Санто-Доминго. И тогда мы, прибывшие с Тьерра Фирме, и ещё часть кабальеро с Кубы, не имевших ни земли, ни индейцев, соединились под началом благородного сеньора Франсиско Эрнандеса де Кордова, богатого человека, владельца плантаций с множеством индейцев на этом острове в собственности, выбрав его нашим капитаном. Мы решили, что наше счастье - в наших руках и пора показать себя, открыв новые земли на Западе. Итак, у нас было три неплохие каракки, припасы: хлеб из кассавы*1, свиньи по двадцать два песо за штуку, стеклянные бусы для обмена и другое необходимое для похода, включая якоря, бочки для воды, паруса, запасные реи и оружие.
 А ещё мы взяли с собой священника из городка Сан-Кристобаль для укрепления нашего духа и исповедальных таинств, а также выбрали из своей среды солдата Бернардино Иньигуэса, дабы если Сеньор наш Господь позволит открыть нам земли с золотом или с серебром, или с жемчугом, либо с другими любыми богатствами, среди нас был бы

 *1 - Тьерра Фирме - "сухая земля" (исп.). Старое название Панамского перешейка, который был одной из провинций Новой Гранады

 человек для сбережения королевской пятины», – старик почесал кончиком пера нос, смахнул на пол дохлую муху со стола и продолжал своё повествование:
    «…Мы вышли в море на восьмой день февраля месяца 1517 года из гавани Ашаруко и, миновав мыс Санто Антонио, поплыли на запад, надеясь на удачу и счастливый случай, без знания мелей, течений, ветров. На двадцать первый день, выдержав большой шторм и едва не погибнув, мы изменили курс, и к вечеру перед нами открылась земля. Там с кораблей мы увидели большое селение, каких не было даже на Кубе и других островах.
    И в это утро мы заметили десять больших лодок с вёслами и парусами, и в каждой находилось по двадцать-тридцать индейцев. И мы кричали им приветствия и махали руками в знак миролюбия. Тридцать индейцев на передней пироге, одетых в рубашки из хлопка и набедренные повязки, оставив вёсла, что-то кричали нам в ответ. Наш капитан Франсиско де Кордова позволил им подняться на борт, где матросы угостили туземцев хлебом, копчёной солониной и одарили стеклянными бусами. Мы тогда ещё не знали языка кечуа, но поняли, что вождь приглашает нас сойти на берег. Он повторял слова - cones cotoche (идите в мой дом). Наш капитан обратился ко всем нам за советом, и мы решили высадиться. Но за мангровыми зарослями мы наткнулись на толпы индейцев, а вождь всё приветственно приглашал нас рукой идти дальше. Чтобы не подать вида, что мы боимся, но держась настороже, в строю и при добром вооружении мы последовали за касиком. Но как только мы приблизились к лесистым холмам, касик дал сигнал, и из засады с воплями выскочили его воины, одетые в панцири из плотной хлопковой ткани, с луками, щитами, пращами. Выпустив стрелы и камни, они пошли врукопашную и сильно теснили нас длинными копьями. Но по воле Бога мы обратили их в бегство арбалетами, аркебузами и мечами. Мы пошли дальше, и за ближайшим холмом увидели большие строения из камня. Это были храмы язычников, выстроенные в виде огромных ступеней, а снаружи и внутри, вырезанные из камня и глины, расставленные в определённом порядке, стояли идолы с лицами демонов, другие – с женскими, третьи, изображавшие индейцев, совершали содомский грех. А ещё мы нашли внутри шкатулки из дерева, а в них – других идолов, прочие скверные фигуры, медальоны, из них половина – золотые. Там были в слитках звери и птицы, которых мы раньше никогда не встречали. И увидев это: золото, жемчуг, постройки, богатые дома и храмы, мы поняли, что открыли землю с сокровищами, которых не было на островах, обнаруженных доном Кристобалем Коломбо. Священник Гонсалес, бывший с нами, набравшись смелости, помолившись и испросив защиты у Сеньора Господа нашего, сокрушил идолов, забрал из шкатулок фигуры, медальоны, совокупляющихся индейцев из золота, серебра и нефрита и унёс на корабль.
    Наш капитан, опасаясь новых нападений индейцев и лишних потерь, решил плыть дальше. Мы погрузили на борт бочки с питьевой водой, нескольких пленных, наших раненых товарищей и выбрали якоря. Ещё шесть суток мы плыли вдоль берега, но подул ветер с севера, превратился в бурю и бушевал четверо суток, срывая паруса и канаты, разбивая одну за одной бочки с водой. Когда ветер стих, мы снова пошли вдоль береговой линии, иногда сопровождаемые десятком пирог, иногда в полном одиночестве, пока, наконец, не увидели большое селение с пирамидальными храмами, полями маиса и рекой. На наше несчастье, мы решили высадиться, чтобы набрать воды. Жажда мучила нас всё больше. Мелководье не давало возможности подойти нашим караккам ближе, поэтому мы пошли на лодках. Дело было к полудню. Начали было наполнять бочки - но со всех сторон появились вооружённые индейцы, раскрашенные краской. Они потрясали луками и копьями и подходили ближе, спрашивая знаками, не с Востока ли мы пришли. Мы кивали головами, а индейцы находились в явном смущении, но, подстрекаемые предводителями, на восходе нового дня напали на нас, усталых и невыспавшихся, всей силой. Такой тучи стрел и камней я ещё не видел ни в одной битве. На каждого испанца приходилось по двести дикарей или больше. Сразу было ранено более восьмидесяти наших солдат. Непрерывно стреляли наши аркебузы. Одни только заряжали, другие давали залп. Но индейцы продолжали атаковать, крича: «Al calachuni, calachuni, убивайте вождя». Их лучники знали своё дело. Наш капитан получил десять ран от стрел, три стрелы попали и в меня, причем одна - в левый бок, проникнув до кости. Двух из нас дикари унесли живьем: Алонсо Бото и ещё одного старого португальца. Врагам то и дело подносили  новые стрелы и дротики, а также питье в изобилии. Прибывали к ним и свежие подкрепления. Мы же все до единого были изранены, многие дважды или трижды, некоторые сквозь горло, капитан наш истекал кровью из многих paн, и около пятидесяти солдат уже пали мертвыми. В этом отчаянном положении мы решили пробиться к нашим лодкам. Но нас подстерегала новая беда. Когда мы, не рассчитав нагрузки, бросились в лодки, все они перевернулись, и мы должны были плыть, держась за них, пока не достигли наших судов. Многих из нас еще раз ранили, иных убили, так как индейцы преследовали нас на своих пирогах. Так мы спаслись. Но не всем удалось вернуться живыми. При перекличке не досчитались пятидесяти солдат, помимо тех двух, которые были захвачены живыми, а вскоре еще пятеро из нас умерли от ран, лихорадки и жажды. К вечеру, выбрав якоря, мы покинули этот берег, названный нами Берег Злой Битвы (Costa de Mala Peled)…» – бывший конкистадор вздохнул, бросил писать и заплакал. Монах из угла молча наблюдал за ним. Размазывая по щекам слёзы и пот, старик срывающимся голосом запричитал:
    - Мои верные товарищи остались там, пока губернатор и его кузены наслаждались спокойной жизнью на своих гасиендах. Раненых нечем было перевязывать. Они страдали и кричали, когда их гниющие язвы промывали морской солёной водой. Ранеными были все, многие дважды или трижды. Наши бочки мы оставили на берегу. Нас томила такая жажда, что приходилось охлаждать губы и языки, прикладывая к ним лезвие топора. Наш капитан Кордова умер от ран на десятый день после возвращения на Кубу. Да, так было. Тяжкое дело открывать новые земли. Понять это может только тот, кто сам прошёл через этот ужас. К чёрту золото, которое у нас отобрал Веласкес, к чёрту жемчуг, отданный нами казначеям для раздела между короной и нами.
    «Много ли золота там, на Юкатане? – спрашивал губернатор пленённых нами дикарей. «Много!» - отвечали они. Кортес с Веласкесом показывали им золотой песок, а индейцы надували щёки и кивали головами, что мол, да, этого у них – великое множество. Но дикари лгали. На мысе Коточе, на всём Юкатане нет ни жильного золота, ни речного, ни серебра. Всё золото, которое мы взяли в храмах индейцев - привозное. А вот откуда оно, это – тайна за семью печатями. На эту «прекрасную» экспедицию мы потратили все наши скудные средства и львиную долю состояния нашего покойного капитана. Мы вернулись на Кубу нищими и покрытыми ранами. А Веласкес написал королю и важным сеньорам из королевского совета по делам Индий, какие, мол, великие открытия он сделал и сколько потратил своих личных золотых песо на экспедицию. А ему поверили, восхваляя в хрониках Испании заслуги дона Диего.
    Инквизитор терпеливо дослушал горячую речь старика и пододвинул ему новую стопку бумаги, потом позвонил в колокольчик и приказал принести вина. Сунув чашу в руки заключённому, он с тонкой иронией произнёс:
    - Все вы, благородные идальго, одним мирро мазаны. Только одним повезло урвать кусок побольше, а другим - нет. Ты не затем здесь, чтобы плакать и пускать сопли мне в сутану. Давай-ка, берись за работу, ради которой мы здесь, – монах обвёл глазами своды подземелья и возвёл руки к каменным перекрытиям. - Пусть Господь наш направит твою руку, дабы истина восторжествовала, как она проявила себя с креста Спасителя. Мы с тобой выведем на чистую воду всех казнокрадов и еретиков, но в первую очередь - Кортеса.
    Диас дель Кастильо вытер губы тыльной стороной ладони и придвинул к себе чернильницу.
    «…Без денег, болея и страдая от ран, добрался я до столицы губернатора Диего Веласкеса города Сантьяго де Куба, а оный, подталкиваемый сторонниками Кортеса, готовил новую экспедицию за море. Один из капитанов кораблей, знавший меня, обрадовался и спросил, оправился ли я, здоров ли, подлечился ли, чтобы снова отправиться на Юкатан. Эх, сказал я. Лучше бы вы назвали эту землю «Смерть одних, увечье других». Ничего, ответил он. Первооткрыватели всегда и страдают первыми. Не вам жаловаться, и вы не последний в этом списке. Пошли с нами. Фортуна милостива к храбрецам, а награда от короля сама найдёт нас.
    Вот так я примкнул к экспедиции Грихальвы. Не буду описывать опасные шторма и трудности пути. Тяга к золоту снова туманила головы моих товарищей и, не смотря на опасности и потери, мы двигались вдоль берегов, уже знакомых мне по прошлым поражениям и ранам. Не помню, на какой день в глубине обширного и глубокого залива с кораблей мы заметили большое селение. Множество индейцев высыпало нам навстречу с копьями и щитами. Щиты блестели на солнце, и мы подумали, что они сделаны из чистого золота. У моряков и солдат разгорались глаза. Но это оказались панцири черепах, отполированные до блеска. Вдали в дрожащем жарком мареве за лесом и холмами виднелись белоснежные горы. Не знали мы тогда, что земли эти принадлежали державе Мотекусомы, великого сеньора огромного города Теночтитлан, названного нами позже Мешико. Этот король, имевший власть великую над обширными провинциями в два раза больше нашей Испании, уже знал о нас почти всё. Он знал о нашем первом походе с Кордовой, знал о битвах и нашем поражении, что нас всего – малая горсточка, и что мы охотно и в большом количестве вымениваем на золото товары и бусы. Местный губернатор индейцев приказал доставить запасы золотых изделий, чтобы обменять их на диковинки, которых кечуа никогда раньше не видели. Правда, золото было низкопробное и плохого качества, но его было так много, что мы за шесть дней наменяли его на шестнадцать тысяч песо. Об этом должны были написать хронисты, но они в донесениях королю приукрашивали малое и срезали страшную реальность, и писали всё, кроме правды.
    А мы, простые конкистадоры и солдаты, видели многое, но молчали, хотя наше негодование и отвращение к ужасным зрелищам хлестало волнами гнева через край. Мы видели большие храмы с огромными ступенями, где жрецы индейцев курили благовония своим безобразным идолам, возле которых на наших глазах приносили одного за другим в жертву мальчиков и связанных попарно крестьян. Жрецы вскрывали несчастным груди, вырывали сердца и на открытых окровавленных ладонях подносили дымящуюся плоть к алтарям. Мы видели стены построек из белого камня, окрашенного кровью на высоту роста человека. Мы много чего видели, но молчали. Ведь индейцы по приказу своего короля Мотекусомы приносили золото нашим вождям.
    А время шло. Наступил сезон дождей и штормов. Корабли протекали, и не на чем было доставить золото на Фернандину. Некому и негде было килевать каравеллы и конопатить днища. Матросы разленились. Они признавали только одно занятие – торговлю с индейцами, обмен сверкающих стеклянных безделушек на золото. Вещевые мешки испанцев стали тяжелы и неподъёмны. Они ещё не знали, что набили их медными украшениями. Самого же золота было ничтожно мало. Отряд под командованием самого Грихальвы однажды ушёл в сельву и пропадал там несколько недель. Мы уже хотели отправиться на поиски нашего командира, но он сам явился больной, в лихорадке, злой, как чёрт (прости Господи!). Солдаты потом рассказывали, что наткнулись на брошенный город, где храмов и полуразрушенных дворцов было великое множество. Все они оказались разукрашенными красками и искусной резьбой по камню, но золота в них не нашли. Город  был пуст. Ни одного человека не встретили они на улицах и в домах, и только пустые глаза базальтовых истуканов со стен наблюдали за вторжением конкистадоров. Но как бы там ни было, обстоятельства и ссоры принуждали экипажи возвращаться на Кубу. Многие из нас болели. Кто лихорадкой, кто от укусов ядовитых муравьёв, а кто и жадностью. На скорую руку починив корабли, мы подняли якоря и отправились в обратный путь. Индейцы с нами прощались сердечно.
    Кто читал реляции праведных и лицемерных писак о наших зверствах - не верьте ни единому слову. Всё это вздор. Правда, многих из дикарей мы крестили насильно, многие земли отписывали в судовых документах на себя вместе с жителями деревень - но это всё сущие пустяки по сравнению с делами, творимыми в то время недовольными доном Грихальвой капитанами. Они были в ярости, когда многие из золотых вещей, выменянных у индейцев, позеленели, и не из чего было отправить пятину нашему королю. Тогда все они - наши коррехидоры и интенданты на Кубе а с ними Веласкес, а с ним Кортес - сами между собой собрали утаённое ими от команд и короля золото, и отписали Совету по делам Индий хвалебную реляцию, и переправили Хуану де Фонсеке – епископу Бургоса, архиепископу сеньору де Росано, лиценциату Луису Сапате, секретарю Лопе де Кончильосу, заправлявшим в канцелярии Совета, много чистопробного золота, и внесли в реестры на эти имена золотые прииски и множество земель с их обитателями-индейцами. Вот за эти заслуги и издержки Веласкес получил взамен высокое звание. Он стал аделантадо*1 Кубы, и по собственному разумению мог снаряжать экспедиции, завоёвывать новые земли, основывая города. Но это назначение пришло уже тогда, когда Кортес со своей армадой готовился отправиться на завоевание земель, лежащих в глубине Юкатана…»
    Монах, следователь инквизиции, вздрогнул. Капля воды со сводов подземелья сорвалась вниз и, звонко упав на лист бумаги, вывела доминиканца из полузабытья. Он вздохнул, подошёл сзади к подследственному и посмотрел в его записи. Обнаружив в строках имя Кортеса, инквизитор одобрительно похлопал старика по плечу:
    - Старайся, сын мой, и воздастся тебе Господом по трудам твоим.
    Бернардо дель Прадо сморщился от боли и повёл седой головой в сторону монаха. Спина до сих пор болела после тяжких ударов плетей экзекутора. Сердце, натруженное ратными трудами, болезнями и недавними пытками, работало с перебоями и, казалось, вот-вот выскочит из груди. Старик, упустив мысль, никак не мог снова сосредоточиться. Наконец, почесав щёку, где засохла рана от удара в лицо, он сковырнул коричневую корочку, засунул её в рот и проглотил, запив остатками вина из рядом стоявшей чаши.

 *1 - Аделантадо (исп. adelantado — первопроходец) — в колониальной Испании титул конкистадора, который направлялся королём на исследование и завоевание земель, лежащих за пределами испанских владений.

    Через минуту вдохновение вернуло ему свою благосклонность.
    «…Много претендентов нашлось на место командующего армадой, снаряжаемой по приказу Веласкеса. Но многие из них не нравились ему. Одних он опасался из-за непостоянства в дружбе, другие были слишком слабыми духом, третьи – ненадёжны и нечисты на руку. Но две паршивых овцы в окружении губернатора - его секретарь Андрес де Дуэро и контадор*1 Его Величества Амадор де Ларес - сговорились с Кортесом и ловко обвели губернатора вокруг пальца. Тем более, что Фернан пообещал им хороший пай в добыче. При всякой удобной оказии они пели на ухо Веласкесу, что сей капитан как нельзя лучше подходит на пост командира армады, что он никогда не изменит и не предаст. Эти речи Веласкес слушал неделю и, наконец, сдался. Кортес был назначен генерал-капитаном, и его полномочия подтверждал патент, ловко составленный сеньором Дуэро. Одних это назначение обрадовало, других обидело, третьих, упорных во грехе пьянства, развеселило. Так, некий шут Сервантес по прозвищу  «Сумасшедший» (Cervantes el Loco) на одной из месс подошёл к губернатору и выкрикнул ему в лицо: «…Ну, дядя Диего! Неплохого ты генерал-капитана состряпал! Славное произведение. Оно тебя быстро перерастет! Прощайся со своей армадой! Дай-ка и я пойду с ним, а то с тобой здесь придется только плакать!..»
    Но Кортес, надо отдать ему должное, приступил к снаряжению экспедиции с похвальным рвением и немедленно. К слову сказать, он давно втайне от многих готовился к возможному походу за море. Это была его тайная мечта, и на алтарь её он положил всё своё состояние, связи и дружбу с головорезами из числа самых отъявленных проходимцев, преступников и авантюристов, каких на Кубу прибывало великое множество. Новоиспечённый генерал принялся скупать оружие, порох, свинец, канаты и парусину, провиант и безделушки для обмена. Не забывал он и о себе. Он стал одеваться, как настоящий испанский идальго при дворе Его Величества. Теперь Кортес, благо купцы и товарищи ссудили его деньгами под залог плантаций и дома, мог позволить себе бархатный парадный камзол с золотыми галунами, а также велел изготовить два штандарта и знамёна, искусно расшитые золотом, с королевскими гербами и крестом на каждой стороне, и с надписью, гласившей: «Братья и товарищи, с истинной верой последуем за знаком Святого Креста, вместе с ней победим». Его вербовщики разъезжали с этим штандартом по всему Сантьяго де Куба в сопровождении трубачей, барабанщиков и герольдов. Многие из его друзей продавали имущество, покупали оружие и присоединялись к армаде. Из свиты самого Веласкеса ушли мелкие его сотрапезники, чем вызвали недовольство губернатора. Пошёл за Кортесом и я. Долгие сборы не охладили нашего пыла. Нас ждали великие открытия, трудности и испытания, коварство и предательство, раны и потрясения веры…»
    Строки признания заключённого ложились густыми неровными рядами на белые листы бумаги. Грязные пальцы оставляли тёмные отпечатки и размазывали капельки пота, смешивая их с чернилами. Но старик как будто отрешился от мира и ничего не замечал. Мысли переполняли его голову. Он торопился.
    «…Нет нужды описывать морской переход и высадку на Юкатане. Нет времени просвещать инквизицию о кровопролитных боях с враждебными нам воинственными
 
*1 - Контадор – испанский военный интендант.

 племенами табаско, о ранах идальго и простых солдат, поражаемых кто в горло, кто в бедро, а некоторые (удостоенные позора и осуждения) в спину, о дружбе Кортеса с императором мешиков Мотекусомой, о деве Марине, индианке, самой умной и красивой из двадцати рабынь, подаренных испанцам королём ацтеков, которую Кортес сначала отдал Алонсо Эрнандесу Карреро, славному рыцарю и двоюрдному брату графа де Медельина, а после его отъезда в Испанию генерал взял её к себе, и у них родился сын дон Мартин Кортес. Всё это известно святым отцам из многочисленных реляций.
    Но вот вам неизвестное об известном. Когда один из послов и советников Мотекусомы увидел на генерале позолоченный шлем, он изумился и через Марину сказал Кортесу, что этот шлем как две капли воды похож на древний головной убор бога войны ацтеков Уицилопочтли*1 и что его император обрадуется, увидев эту драгоценность. Тогда Кортес снял шлем и передал его индейцу со словами «Если этот шлем понравится Монтекусоме и если ваше золото похоже на наше высокопробное, то, если император наполнит этот шлем таким золотом, Кортес подарит этот головной убор Мотекусоме».
     С величайшей быстротой советник отбыл к своему императору в Мешико и вернулся обратно с известием, что шлем действительно принадлежал когда-то Уицилопочтли и Монтекусома не сомневается, что испанцы именно тот народ, который по древней легенде должен прийти из-за моря и разделить с императором власть над этой землёй. Через неделю явилась новая делегация из Мешико и принесла нам золото в подарок от самого Мотекусомы. На огромной циновке разложили: золотой диск, величиной с обычное колесо повозки, с изображением солнца и красивейшим орнаментом удивительной работы, ценностью более десяти тысяч песо; далее, серебряный диск, еще больших размеров, с изображением луны с лучами и разными пляшущими и летающими фигурками странных людей. Потом шёл наш шлем, переполненный золотым песком, ценность которого превышала три тысячи песо, но нам этот подарок показался лучше всех, так как давал уверенность, что в стране мешиков действительно добывается золотой песок и слитки. За шлемом индейцы вытащили разные изображения из массивного литого золота, зверей и птиц, искусно сделанных и очень красивых, двадцать золотых уток, несколько фигур, похожих на собак, и множество золотых статуэток тигров, львов и обезьян. Затем из тростниковых мешков были извлечены золотые ожерелья с подвесками, великолепный большой золотой лук с двенадцатью стрелами и два массивных литых жезла в пять пядей длины. Потом мы увидели опахала и веера из перьев удивительного зеленого цвета в золотых и серебряных оправах и с такими же ручками. Затем опять множество различных медальонов и фигур. Я только жалею, что множество из этого было переплавлено в слитки для отправки в Испанию. Что стало с остальным золотом – это тайна Кортеса.
    Святая Инквизиция не знает, что вскоре Мотекусома по наущению жрецов и подталкиваемый сторонниками войны, перестал присылать нам своих послов, запретив своим подданным торговлю с нами. Всё меньше индейцев приходили к нам в лагерь, всё меньше продовольствия доставлялось в знак верности и признания власти испанской короны над землями мешико. И наши дела пошли всё хуже. Москиты не давали нам спать. Хлеб от постоянной сырости плесневел и вскоре закончился совсем. Многие из наших солдат болели животами. Не миновала болезнь и наших благородных сеньоров. И вот эти многие, особенно те, кто на Кубе владели поместьями и рабами, возроптали. Особенно старались сторонники Веласкеса. Они хотели вернуться назад. Они кричали, что только от ран, недоедания и болезней уже умерло тридцать пять человек, что туземцы сильны и что они уже готовятся напасть на нас, что добычи пока достаточно. Но Кортес, его друзья и кузены возражали.
 
 *1 - Уицилопочтли (Huitzilopochili) — Колибри-Левша. Колибри — воплощение души усопшего воина, а левша считался наиболее грозным и опасным воином) - в религии и мифологии ацтеков бог войны и солнце Пятого (современного) мира — Пятого Солнца, Великий Податель Жизни, самое главное божество в империи.

 Стыдно бояться туземцев, говорили они. Стыдно пенять на потери, ибо они неизбежны в военном деле. Стыдно вернуться с позором на Кубу и дать повод Веласкесу отобрать львиную долю добычи, как он делал это раньше с другими капитанами и мореходами. И тогда Кортес, арестовав одних, одаривая золотом других, добился решения капитанов идти вглубь страны. И этот поход оказался лёгким, потому что везде мы не встречали враждебности, а многих обращали в христианскую веру, рассказывая, как могущественен Сеньор наш Иисус, как добр к своим подданным король наш дон Карлос. Многие крепости открывали перед нами ворота, и это было удивительно. Мы никогда бы не взяли их силой. Многие касики встречали нас на площадях, а жрецы окуривали солдат приветственным дымом. От многих мы слышали жалобы на Мотекусому, и мы узнали, что вассалы других племён, покорённых когда-то племенем мешико, недовольны императором и его чиновниками. Сам Мотекусома требовал ежегодно себе всё большее количество юношей и девушек для жертвоприношений. Так мы узнали, что идём по земле тотонаков, испытывающих непереносимый страх перед ацтеками. Но везде Кортес заверял их, что они под нашей защитой, что они свободны от обязательств перед мешико и не должны платить им дань. А поскольку генерал не требовал дани нашему дону Карлосу, то ликованию тотонаков не было предела. Они искренне верили, что такие благородные поступки не могут исходить от простых людей. За нами укрепилось звание Titles, то есть Божества.
    Все остались довольны, и Кортес, воспользовавшись таким поворотом событий, отдал приказ строить города для переселенцев и крепости для гарнизонов. Он сам таскал землю и камни, копал траншеи для фундаментов церквей. Много чего ещё можно рассказать о делах Кортеса и наших трудах, о переговорах с Мотекусомой, о хитростях и дипломатии, но наше влияние на земле мешико быстро росло. У нас появились союзники среди местных племён, из которых мы сформировали первое туземное войско. Наши судовые священники многих из них обратили в христианство. Теперь мы не испытывали недостатка в продовольствии и отвергали все опасения сторонников Веласкеса, что у нас не хватит сил удержать в повиновении такую большую страну. Но мы делали большее. Уговорами, убеждением, силой оружия, под градом негодования врагов Кортеса и стрел индейцев, мы низвергали языческих идолов с пирамид и жертвенников и превращали туземные храмы в часовни, чтобы в них тотонаки и жрецы служили изображению Сеньоры нашей матери Иисуса Христа деве Марии. Все эти события описаны Кортесом в своих реляциях и отправлены королю Карлу мимо Кубы, чтобы Веласкес не мог перехватить их и исказить содержимое, и не присвоить себе долю Сеньора нашего дона Карлоса, обвинив в воровстве конкистадоров, страдающих во славу Господа и Святого креста на землях Юкатана. Эта предосторожность оказалась не лишней. Бенито Мартин, капеллан Диего Веласкеса, раньше наших послов оказался в Испании и рассказывал о нас ложь и выдумки. А поскольку дон Карлос находился в то время во Фландрии, то Королевский совет по делам Индий, Фонсека и де Росано с удовольствием слушали о нас, как о смутьянах, самоуправцах и бунтарях. От этих, потерявших стыд и совесть кабальеро, королю нашему шли донесения в таком духе, что только Веласкес отстаивает интересы Его Величества в Новом Свете, что только его попечением в Испанию не иссякает поток золота. О реляциях Кортеса и правду о трудах наших король узнал  позже от посланника нашего Алонсо Эрнандеса Пуэрто Карреро, который вместе с отцом Кортеса доном Мартином поведали двору о наших деяниях, удаче, о великих новых богатых золотом и подданными странах. Оказалось, что Фонсека прислал в казну не весь наш взнос, а лишь незначительную его часть. Если бы я стоял перед Его величеством сеньором нашим, я бы спросил его: «Так кто из ваших губернаторов и чиновников вор и лжец?»
    А пока расскажу Святой инквизиции о вине Кортеса, якобы уничтожившего огнём нашу армаду. Но всё это ложь, ибо правда состоит в том, что многие из сторонников Веласкеса в войске роптали, а нас ждал поход на Теночтитлан, где Мотекусома собрал великую армию и готовил её против конкистадоров. Не сам Кортес, а мы, преданные королю идальго, готовые идти дальше в неизведанное, принимать новые тяготы, увечья и раны ради завоевания и процветания новых территорий и укрепления силы родины нашей Испании, приняли решение: кораблям нашим быть уничтоженными, чтобы пресечь новые бунты и мятежи недовольных в оставляемых нами гарнизонах сторонников Диего Веласкеса. Храбрый рыцарь и кабальеро Хуан де Эскаланте, исполняя волю капитанов, снял всё ценное с кораблей: пушки и канаты, огневые припасы и абордажные крючья, лампы и бочки, лодки и вёсла. Каравеллы он посадил на мели, и вскоре прибой разбил их и растащил по частям.
    О чём ещё я могу поведать Святейшей и милосердной инквизиции? Что можно поставить в вину Кортесу? Быть может, поход в Тлашкалу, или через горные перевалы  в Техутлу, где дороги становились всё уже и круче, горы всё выше, съестного становилось всё меньше, где со снежных вершин дул ледяной ветер и шёл град, где мы замерзали и многих оставили в могилах. Или кровопролитные битвы с войсками, отпавшими на свой страх и риск от Мотекусомы и встретившими нас тучами стрел и камней? А войска эти были не малые. Числом и сорок тысяч, а в иные дни все пятьдесят. Но хитрость, суровая настойчивость и воинская храбрость Кортеса оказалась выше тлашкальской. Несмотря на потери ранеными и убитыми, мы выдержали и отбили все нападения, включая ночные, ибо жрецы научили индейцев, что наша сила – от Солнца, а ночью нас можно взять голыми руками. Генерал наш Кортес уговаривал слабых, наказывал трусов, своим примером вёл в атаку сильных и смелых, преодолевая любые признаки неудачи.
    Может, описать вам западню в Чопуле? Ведь никто из колеблющихся не думал, что Кортес всерьёз через послов предупреждал Мотекусому, что все попытки правдами и неправдами остановить богов, пришедших из-за моря, потерпят неудачу, и сыны Солнца вскоре будут под стенами Теночтитлана. Были среди нас сомневающиеся и павшие духом. Они говорили, что Кортес – безумец. Как может горсть людей идти на столь огромную и славную столицу ацтеков с её стотысячной армией?! Но командующий смеялся над трусами и говорил: «Не для того мы переплыли моря океаны, не для того терпели лишения и раны. Для нас есть только один путь. Вперёд. Но на дороге к столице Мешико стоял город Чопула, одаривший нас золотом и продовольствием, но по приказу Мотекусомы, приславшего секретным порядком свои подкрепления касикам и жрецам, город готовился к бою. Было тайно роздано оружие, даже приготовлены ремни, на поводу которых нас хотели доставить связанными в Теночтитлан. На третий день, помещённым с коварным почётом в самых богатых удобных домах, нам прекратили доставку еды, а улицы оказались перекопаны рвами и оборудованы кольями и ловушками. Повсюду были ямы, укрытые досками, землёй и сухой травой против нашей конницы, на крышах навалены кучи камней, многие боковые проходы и переулки завалены брёвнами. Отряды Мотекусомы ночами прибывали в город и прятались во дворах и на чердаках домов, окружавших наш лагерь, бывший  в ограде самого большого храма Чопулы. Но наш капитан разгадал замыслы мешико и был готов противостоять им. Наши союзники тлашкальцы по сигналу выстрела из аркебузы ворвались в город и вместе с конкистадорами принялись за работу. Многие из индейцев в тот день оказались перебиты нами, многие заживо сожжены в домах, остальные сдались и услышали речь Кортеса, где он ниспровергал веру ацтеков в идолов, стыдил коварство касиков, хитрое предательство Мотекусомы и спрашивал: «Так чьи боги сильнее? Ваши, требующие крови и сердец испанцев, коварный и злобный бог войны Уицилопочли или Сеньор наш Иисус?
    Многое можно поставить в вину Фернану Кортесу. Он подставлял Мотекусоме правую щёку, когда тот норовил его ударить по левой. Он прощал ему коварство и предательство, ложь и стрелы в спину, бунты и подстрекательство к оным. Наш генерал простил ему мятеж и восстание в Теночтитлане, когда жрецы и придворные императора пламенными речами направили на нас толпы индейцев ловить испанцев и вскрывать им груди на жертвенных алтарях. Он простил ему «Ночь печали», когда многим из наших перерезали горло на переправах через каналы Мешико, после того, как несчастные, истекая кровью, падали с подрезанными из воды сухожилиями, с пронзёнными из-под мостов рёбрами и животами. Он до последней минуты штурма восставшего и изгнавшего нас Теночтитлана противился разрушению города разгневанными небывалыми потерями и ранами испанцами.
    В вину Кортесу можно поставить и то, что, утратив небывалый груз золота при отступлении из Мешико, он собрал с нас припрятанную нами на чёрный день добычу и отослал в казну короля нашего, считая, что долг и пятина дона Карлоса должны быть отосланы в Испанию в установленный срок. Он приказал, чтобы все ценности, найденные во вновь взятой испанцами столице ацтеков, сносились в одно место и являлись неприкосновенной сокровищницей без права разделить между войсками.  Из колодцев доставали спрятанные ацтеками ценности: золотой диск солнца, ожерелья и фигуры ацтекских богов, чаши и сосуды для воды и молока. Но алчность конкистадоров, потерявших своё имущество и запасы, была столь велика, что Кортеса можно обвинить в недосмотре за некоторыми капитанами каравелл, которые тайно выносили из города найденные их экипажами ценности и прятали на кораблях, отправляемых тайно в Испанию. Уже тогда генерала обвиняли в сокрытии золота, к которому он не имел никакого отношения.
    Утрата нашей законной добычи и изъятие ценностей в казну короля угнетали нас бедностью, какой раньше мы не знали. Все залезли в неоплатные долги ввиду неслыханной дороговизны. О покупке лошади или оружия нельзя было мечтать. Даже за сломанный арбалет нужно было платить пятьдесят песо, за аркебузу – сто. За пригодную к походу лошадь выкладывали по пятьсот песо, а за меч взамен утраченного в бою – шестьсот. Лекари теснили нас высокими ценами, а торговцы - надувательством и обманом. Тогда Кортес объявил денежный мораторий на два года, были снижены проценты ростовщиков, выданы денежные ссуды.
    В чём мне ещё обвинять Кортеса? В переплавке в слитки множества удивительных и красивых вещей из золота, найденных нами во множестве городов, в том числе и в Мешико до гибели города под нашими ядрами. Ладно бы в горны пошли идолы со свирепыми лицами и выпученными богопротивными глазами, в одеждах, украшенных многими драгоценными камнями, жемчугами и серебром. В формы сливались расплавленными струями изумительной работы золотые луки и стрелы, змеи с изумрудными глазами, украшенные резьбой щиты и копья, фигурки индейцев и животных, полулюдей-полуящериц и многое-многое другое. Но командующий отдал приказ бросить всё в огонь и очистить золото от крови жертвоприношений, которых было так много, что я сам видел, как полы храмов на ладонь толщины оказались залиты засохшей кровью, а со стен она сходила, как отсыревшая штукатурка, осыпаясь под наши сапоги. Я сам видел у нескольких святилищ пирамиды черепов, не менее чем в сто тысяч. Они были окружены частоколом из костяков, в которых торчали пики с черепами же на остриях».
    Внезапно завизжала на давно не смазанных петлях дверь камеры. Это вернулся  инквизитор, ухода которого старик, занятый описанием конкисты, не заметил.
    - Ну что? Уже вечер. Ты сидишь здесь неполных двенадцать часов. За это время можно не торопясь переписать всё Евангелие. Давай-ка посмотрим, что у тебя получилось в итоге. - Монах, вытирая лицо мокрое от дождя, пролившегося к вечеру на воле, присел на лавку рядом с заключённым.
    - Сейчас, сейчас. Ещё минуту, – заторопился старик, разрывая нажимом пера в нескольких местах бумагу.
    «…Не надо было Кортесу давать нам в жёны местных принцесс и связывать узами брака касиков и вождей верных нам племён. Не нужно было строить школы, в которых учились дети от смешанных браков и индейцы, наиболее расторопные и умные, способные к наукам и к восприятию Святого Писания. Не нужно было строить просторные и светлые дома в городах, монастыри для францисканцев в сельве, где монахи пользовали больных и учили диких туземцев слову божьему. Зря Кортес противостоял Диего Веласкесу, не раз оговорившему нашего генерала в глазах Его Величества короля. Тогда бы сторонники губернатора Кубы крали и клеветали бы на верных долгу конкистадоров ещё больше. Лишними затратами казались нам строительство факторий по выделке кож, тканей, ковров и оружия, устроение плантаций хлопка и маиса, табака и апельсиновых деревьев, зёрна которых по приказу главнокомандующего привезены из Испании. 
    Говорю вам, сеньоры, истиной, что Эрнан Кортес был избранником и проводником для принесения в Новую Испанию святой веры и служения Его королевскому Величеству. Потому что он, в отличие от фальшивых храбрецов, гордецов, мздоимцев и казнокрадов - он настоящий идальго, появившийся на свет от четырёх славных родов. Через отца своего дона Мартина – от рода Кортесов и Монрой. Через матушку свою Каталину – от рода Писарро и Альтамирано. В наших глазах ему не нужен титул маркиза дель Валье, по милости короля пожертвованный ему по заслугам его. Он просто – Эрнан Кортес, пользующийся любовью  солдат, мореходов, креолов, союзников, верностью и преданностью своих Маэстро…»
    В это время монах, тихо подошедший сзади, вырвал записи из слабых рук старика и прочитал последние строки. Доминиканец чуть не задохнулся от ярости.
    - Сумасшедший дурак! Ты сгоришь на центральной площади Севильи вместе с другими такими же еретиками, как сам! – инквизитора переполнял гнев. Раздражение и злость вылились в громкий, дребезжащий звук колокольчика, зажатого в кулаке.
    На шум в подземелье вбежали два дюжих экзекутора.
   - Подвесить его на крюк, поджарить ему пятки! Тридцать плетей этому шуту!
    Два высоких и сильных монаха с лицами, скрытыми низко надвинутыми капюшонами серых плащей, подхватили под руки старого конкистадора, устало склонившего голову на грязный дубовый стол. Но тот был уже мёртв.

                ***

    «И посчитал я, что уже длительное время персона моя пребывает в праздности и не делает более ничего, что могло бы служить Вашему Величеству…» - Так писал Кортес королю Карлу, готовя свой последний поход.
    «Тем не менее, обеспокоенный мятежом алчных авантюристов, к коим отношу предателей интересов Вашего Величества Кристобаля де Олида, Гонсалеса де Авила, провозгласившего самочинно себя губернатором Гольфо де лас Гондурас (залива глубоких вод), вынужден отправиться на подавление бунта самозванцев, подстрекаемых врагом моим Диего Веласкесом и капитаном Давиллой - убийцей преданного слуги Вашего Величества кабальеро Васко Бальбоа. Согласитесь, о мой король, что четыре претендента на земли Панамы – это слишком большая угроза спокойствию и порядку в Ваших владениях и достаточное основание оставить Мехико…».
    - Королю не в чем будет упрекнуть меня. Мои позиции на Юкатане надёжны, и я могу себе позволить маленькое приключение со стрельбой и звоном шпаг.
    В середине октября, когда зной и жара немного спали перед сезоном дождей, Кортес во главе отряда из трёхсот испанцев и нескольких тысяч индейских воинов покинул Теночтитлан. Его сопровождали жёны и все принцы науа мексиканской долины.
    То, что представлялось конкистадорам лёгкой прогулкой, оказалось тяжёлым испытанием  воли и мужества. До Кортеса в этих болотистых лесах ещё не ступала нога человека. Жара и москиты, непроходимые топи и ручьи, крокодилы, реки с предательски спокойным течением, кишащие пираньями, мангровые заросли, встающие из воды - всё это вымотало не только солдат, но и индейских воинов, не привыкших на сухих равнинах Юкатана к таким условиям. Всем пришлось питаться рыбой, кореньями и дичью. Росли недовольство и ропот, назревал мятеж.
    - Неужели вас пугают реки и болота? А ну, за дело! Строить мосты и переправы, рубить просеки! – Кортес наезжал лошадью на солдат. – Берите индейцев в оборот. Мне не нужна свита бездельников! Пусть они будут вам дровосеками, сапёрами и плотниками.
    Узнав о планах принцев науа убить его, Кортес в гневе приказал казнить подстрекателей. Последний ацтекский тлатоани был повешен вместе с принцем Тлакопана на гигантской сейбе.
    Поход продолжался. Питер из Гента во главе проводников из местных племён вёл отряд. Однако лес становился настолько густым, что уже невозможно было видеть небо и солнце. И только обезьяны продолжали оставаться спутниками и шумными свидетелями страданий носильщиков, солдат и Кортеса.
    Наконец перед измученными людьми открылось озеро Флорес в самом сердце земель майя,  в забытой даже туземцами провинции Петен.

                ***

    Ицамна снова слышал шаги. Характерный звук кожаных толстых подошв с лёгким звоном металла. Лёгкая пространственная сонная эйфория кристаллов сменилось готовностью к анализу информации.
    «Неужели испанцы, преодолев сотни эстадалей сельвы и болот, снова вышли к заброшенным городам майя? Так оно и есть». - Прозрачные вкрапления зрительных нервов на статуях и стелах передали и воспроизвели кварцевому зрительному центру камня изображения фигур в блестящих стальных панцирях и шлемах.
    «Вот оно, знакомое лицо странного священника, не испачкавшего свою совесть кровью оставшихся майя-хранителей цифр. Рядом с ним средних лет человек в богатом камзоле с кружевным белым воротником. Это - Кортес! Самый странный, умный, непредсказуемый, прозорливый человек, умеющий смотреть далеко в будущее».
    Камень почувствовал волнение. Внутреннее напряжение стало расти, накаляя кристаллические сети нервных волокон. Он послал в пространство пучок импульсов, как призыв девятерым наставникам, и тихий резонанс - своеобразную путеводную нить на частоте волны колебаний разума Кортеса. Звучание внутренних струн сделает всю необходимую работу. Испанец получит направление и ключ от врат. Только бы суета и заботы о насущном не помешали прямоходящему найти дорогу.

    Изнурённые лишениями и голодом конкистадоры отдыхали. Солдаты купались в прозрачных водах озера, стирали одежду, развешивали её на камнях, спали. Кортес со священником уединились в большой палатке, отведённой под ставку командующего.
    - Мы почти на месте. Дон Фернан! Я настаиваю на том, чтобы никто, кроме нас с вами, не увидел то, что нам предназначено увидеть. Если пирамиды и стены святилищ найдёт ещё кто-нибудь из алчных и глупых в своей жадности испанцев - храмы со временем разберут на камни для строительства колониальных поселений. – Монах взволнованно сжал руки в кулаки и добавил: - Только вы и я!
    - Хорошо, святой отец. В поселении местных индейцев касик настроен миролюбиво. Вряд ли здесь нам угрожает опасность. На рассвете оставим лагерь и выступаем. Вы, я и два телохранителя. Здесь мой кузен обеспечит порядок и дисциплину на несколько дней. Тем более что солдаты пока не думают ни о чём, кроме отдыха и сна.
    Солнце едва взошло. Бивуак спал, и даже по периметру лагеря часовые дремали, облокотясь на пики. Священник с парой вьючных лошадей ждал Кортеса на опушке леса. Спокойные в этот ранний час обезьяны лениво наблюдали, как маленький караван углубился в сельву.
    Целый день тяжёлого пути в горы утомил путников. Проводник-индеец - и тот истекал потом, прорубая дорогу в зарослях бамбука широким длинным ножом.
    К вечеру лес поредел, и перед ними открылось плато. Кортес глазам своим не верил. Подпирая небо усечёнными вершинами, освещённые заходящим солнцем, как бы паря в воздухе, возвышались огромные сооружения. Они были похожи на пирамиды ацтеков, но располагались значительно гуще на ограниченном пространстве в строгом геометрическом порядке. Ни одна из пирамид не закрывала другую. Огромные ступени на высоте самых высоких крон деревьев заканчивались площадками. Солнце, уходя за ближайшую вершину горы, на несколько мгновений задержалось в арке небольшой башни, венчающей самый большой храм.
    - Зачем такие большие ступени, зачем эти башни наверху? Ведь взойти наверх по ним невозможно, – Кортес, удивлённый необычным зрелищем, замер, наблюдая, как солнце, сверкнув в последний раз срезанным овалом, спряталось за пирамиду. – Что значат эти надписи на стенах и фигуры, непохожие на всё, что я когда-либо видел раньше?
    Монах, загадочно улыбаясь, поманил рукой испанца. Кортес обернулся к телохранителям:
    - Ждите здесь.
    Отец Педро, захватив с собой несколько факелов, направился к основанию пирамиды. Кортес последовал за ним. Монах, ведомый каким-то внутренним знанием, пошарил рукой по стене и нажал на небольшой камень в основании ступени. Узкая плита, утонув в каменной нише, открыла небольшой проход в подземелье. Зажжённые факелы осветили комнату, из которой шли небольшие лестницы. Одна вела вниз, вторая наверх. Монах в раздумье остановился.
    - Куда пойдём сначала? В подземелье или к вершине пирамиды?
    Кортес с опаской посмотрел на лестницу, ведущую вниз.
    - В ад мы с вами ещё успеем. – Презрительная улыбка искривила его губы. – Давайте наверх! Хочу осмотреться.
    Часто останавливаясь, вытирая пот и отдыхая, они добрались до вершины пирамиды. Площадка перед башней оказалась значительно больше, чем выглядела снизу.
    «Здесь спокойно могла бы поместиться целая каравелла, если затащить её наверх», – подумал Кортес. Его глазам открылась панорама близких гор, бескрайний лес, уходящий в марево болот, пирамиды поменьше, украшенные искусной резьбой по камню. Солнце уже не слепило глаза, а зависло над близким горизонтом, придавая мягкость и пластичную грацию заброшенному городу. Испанец ещё раз удивился тому порядку, в котором стояли храмы.
    - Как могли люди, не знающие колеса и блоков, поднять на такую высоту эти камни? – он нагнулся и пощупал ладонью серую огромную монолитную плиту под ногами. – Да в ней веса не менее двух тысяч арроба*! И чем они высекали эту резьбу? Индейцы до сих пор не знают, как делается сталь.
    Плита, нагретая за день солнцем, отдавала своё тепло руке Кортеса. Внезапно он почувствовал прилив энергии и необъяснимое желание узнать всё о загадочных строителях.
    - Нам нужно разжечь костёр и что-нибудь поесть, – монах потянул Кортеса за рукав. - Утром я покажу вам остальное.
    Они спустились вниз. Телохранители уже разожгли огонь. Индеец надевал на шомпол от мушкета кусочки огромной змеи, пойманной в кустах. Кортес покосился на голову с открытой пастью. Крючкообразные зубы отливали застывшим мёдом и вызывали ужас и отвращение. Но испанец не подал виду, что его тошнит. Он отхлебнул из бутылки глоток рома и передал её монаху. Тот, не пригубив ни капли, отдал ром телохранителям и индейцу. Под строгим взглядом Кортеса солдаты с сожалением оставили бутылку в руках проводника. Тот основательно приложился к горлышку и от удовольствия закатил глаза.
    - Индеец говорил, что здесь бродят духи каких-то солнечных камней, - один из телохранителей с опаской обвёл глазами ближайшие деревья. - Духи, привидения, шаманы, колдуны. Мне всё это знакомо по Кастилии.
    Кортес с нервным смехом принял из рук индейца жареный кусок анаконды и, закрыв глаза, откусил, пробуя на вкус.
    - А ведь вкусно, дьявол её забери! – Побуждаемый чувством голода, он съел ещё пару кусков. – В моём родовом замке недалеко от Севильи до сих пор бродит привидение моего прадеда. Бывает, он даже открывает вина, стоящие на стеллажах. Веселей всего ему, наверное, в погребах и кладовых замка. Только вот незадача: утром от слуг подозрительно пахнет перегаром.

    * - 20 тонн.

    Испанцы засмеялись. Индеец, не понимая и половины из речей Кортеса, впал в прострацию и, раскачиваясь, запел что-то себе под нос.
    - А на колдунов у нас есть средство. Инквизиция. Она - всегда рядом. Так что - бросьте паниковать. Здесь, кроме обезьян и попугаев, никого нет. – Губернатор Юкатана покосился на остатки  змеи.
    Ночь, как это всегда бывает в сельве, наступила внезапно. Вот только что было светло и солнце мягкими ладонями грело щетину на лицах людей - и вдруг… Как будто кто-то опустил чёрную мантилью на лес и заброшенный город. Огонь костра выхватывал из темноты корни деревьев, оружие, пустотелые тыквы, предназначенные для воды. Ветер стелил по земле запах пищи, пота и кожи, привлекая муравьёв и отпугивая змей. Птицы угомонились и, устраиваясь поудобнее в гнёздах, глухо переговаривались на своём птичьем языке. Издалека эхо донесло рык ягуара, призывающего кого-то разделить с ним трапезу. Тени под подбородками и скулами солдат углубились, глазницы, казалось, впали. В глазах плясали искры и языки огня. И только когда они стали укладываться спать, взошла Луна. Освещённые мягким серебристым светом пирамиды выглядели ещё загадочнее и нелепее среди притихшего дикого густого леса.
    Кортес чувствовал беспокойство и смутную тревогу. Это не было ощущением смертельной опасности. В таких случаях внутренне чутьё не обманывало испанца. Многолетняя привычка оставаться настороже здесь была лишней. Непонятная печаль и грусть – вот что это было. И вроде сон уже овладел им, но краем сознания он видел картины. Они были, как далёкие воспоминания, но Кортес почему-то знал, что он никогда прежде не видел плоского, как стол, каменистого плато, на котором непонятным ему способом были прорезаны широкие полосы дорог. Он как будто парил на крыльях и видел сверху пересекающиеся линии идеально прямых каналов без воды, заканчивающихся обрывом над поросшей непроходимым лесом долиной. На отдельных участках плоской, как стол, гигантской гладкой плиты были заметны странные рисунки. Что они означали, Кортес не мог определить - но они были красивы и настолько огромны, что видны были только сверху, с высоты птичьего полёта.
    Кто-то тронул его за плечо. Кортес схватился за шпагу, но рука монаха остановила его предупреждающим знаком. Испанец тряхнул головой, прогоняя ночное видение, и огляделся вокруг. Костёр догорал, отпуская на волю тонкую вертикальную струйку дыма. На уровне самых высоких пирамид слабый утренний ветер подхватывал призрачный след костра и уносил его вниз, в долину. Солнце уже встало, и задрапированные лёгким туманом стены пирамид казались золотыми на фоне гор.
    - Тише! – Питер из Гента приложил палец к губам.
    Индеец-проводник ещё спал. Телохранители сладко храпели, укутанные до глаз своими плащами.
    - Пошли. Время не ждёт. – Монах уже подобрал с земли факелы, наполнил одну из тыкв водой и терпеливо ждал, когда Кортес придёт в себя. Тот стряхнул остатки сна, смочил лицо и волосы водой и легко вскочил на ноги.
    - Подождите святой отец. Я хочу посмотреть на пирамиды при ярком солнечном свете.

    Два человека, такие маленькие по сравнению с сооружениями майя, медленно шли вдоль стен. Искусство резьбы по камню было не похоже на всё, что видел Кортес до этого. Строгие лица в странных шлемах или с перьями в виде головного убора смотрели на него в упор. Знаки и затейливый орнамент сменялись изображениями людей в непривычных для индейцев одеждах. Каменные обелиски и узкие улицы создавали ощущение, что испанцы идут по лабиринту, выводящему на Восток, где медленно, накаляя воздух, вставало Солнце. Кортесу казалось, что на стенах вырезаны какие-то тексты, понять которые ему не дано. Он указал на них монаху. Тот, как будто читая его мысли, тихо сказал:
    - Никто, даже индейцы не знают, что это значит… Или не хотят нам сказать.
    Чем дальше они продвигались вглубь города - тем больше рисунков в камне и скульптур они видели. Неожиданно Кортес  наткнулся на высеченную в плите фигуру человека. Неестественно большая голова с огромной шапкой то ли волос, то ли перьев. Лицо, не похожее на лица индейцев. Силуэт как бы парил в воздухе, поднимаясь вверх на фоне трёх овальных дисков, обрамлённых россыпью небольших кругов…
    Через три минуты они осторожно спускались по пологой лестнице внутрь пирамиды. Горящее пламя выхватывало из темноты гладкие блестящие стены прохода. Кладка камней была так совершенна, что, как показалось Кортесу, лезвие ножа не вошло бы в щель между плитами. Он коснулся ладонью стены. Поверхность была гладкой, тёплой и передавала руке еле уловимые колебания.
    - Здесь где-то рядом наверняка есть дремлющий вулкан, - испанец поднял факел повыше и с опаской посмотрел на своды коридора. Каменные плиты потолка сменились каким-то блестящим минералом, отбрасывающим блики на загорелые лица пришельцев.
    - Всё может быть. – Загадочные интонации в голосе монаха прозвучали впереди за поворотом лестницы. Через несколько минут, ведомые по запутанному лабиринту подземелий скорее интуицией, чем знанием пути, нагибаясь и пролезая в некое подобие узких дверей, они оказались в огромном подземном зале.
    Идеально ровная поверхность монолита была обработана так, как будто гигантский нож резал камень, как масло. Эти своды, похоже, не знали ни воздействия пороха, ни ударов зубила, мотыг или молота. По всей длине стен виднелись как будто впаянные в гладкую, как полотно, породу, пластины и панно из серебристого металла. Кортес подошёл к одной из плит и попробовал её на прочность кончиком кинжала. Лезвие не оставило на металле ни малейшего следа.
    - Это не серебро и не сталь. – Конкистадор со всего размаху ударил в стену. Короткий клинок дамасской стали со звоном сломался. Отскочивший кусок кинжала едва не поранил щёку Кортеса. Он подошёл ближе и провёл рукой в месте удара. Ничего - ни царапины, ни выбоины.
    «Удивительно!» - Его глаза уже привыкли к полумраку подземелья. Сверкающие вкрапления кварца на арочных сводах потолка уже не мешали рассматривать всё новые загадочные глифы, рисунки, орнаменты и лица, изображённые повсюду. Материал, служивший холстами или своеобразной штукатуркой для нанесения рисунка, был как будто специально впечатан в камни. Внезапно взгляд Кортеса остановился на изображении человека с длинным телом и большой круглой головой. Человек стоял на шаре и держал в руках ещё две сферы. Кортес мог поклясться, что это были Луна и Солнце. Луна отсвечивала серебром, а Солнце имело короткие жёлтые лучи.
    «Золото!» – подумал конкистадор и лезвием сломанного кинжала попытался поддеть один из лучей. На этот раз сталь оставила царапину на блестевшей в свете факела жёлтой поверхности. Кортес не ошибся. Он внимательно присмотрелся к линиям на шаре, который служил пьедесталом для парящей в воздухе фигуры, и с удивлением отшатнулся.
    «Карта!»
    Чётко были видны очертания Европы, Азии, Африки, вкрапления в океан островов и линии земель, открытых им самим.
    Он оглянулся на монаха. Тот сидел на корточках у стены и внимательно наблюдал за Кортесом.
    - И вы всё время знали об этом? – конкистадор обвёл рукой подземелье.
    Монах кивнул.
    - Не только знал, но и видел кое-что ещё.
    - Что же это было? – Чёрные глаза испанца при свете факелов казались огромными.
    - Вы тоже можете это увидеть, а если повезёт - то и услышать нечто.
    - Не тяните, святой отец. Я сгораю от любопытства и теряю рассудок от страха и предвкушения тайн.
    - Терпение, Фернан. Сядьте. Успокойтесь. Идите сюда, вот к этому камню.
    Кортес присмотрелся повнимательнее к тому месту, где сидел монах. Большой камень сферической формы стоял у стены. Он имел такой вид, как будто служил алтарём для проведения жреческих обрядов. От него в разные стороны шли борозды. Создавалось впечатление, что кто-то двигал его, а потом снова ставил на место. Но на гранитной плите, служившей полом подземелью и покрытой пылью, кроме следов сапог отца Педро, больше ничего не было. Да и сам камень весил немало.
    «Десятку человек не под силу сдвинуть его с места», - подумал Кортес и вспомнил старый случай, который в молодости развеселил его. Губернатор Эспаньолы Веласкес при высадке с корабля на побережье Кубы приказал поставить палатку. Солдаты на берегу нашли подходящий камень в качества кресла. И Веласкес ухитрился сесть мимо импровизированного сиденья. Он сильно ушиб бок, рухнув на песок. Вся команда тихо посмеивалась в бороды над неуклюжим губернатором, но Кортес теперь вспомнил, что там были точно такие же борозды, как будто камень умел передвигаться. Веласкес клялся тогда, что это проявили себя козни сатаны или чёрная магия индейцев, достойных пыток  инквизиции.
    Конкистадор подошёл к монаху и взглянул на камень. Его поверхность была тёплой на ощупь и имела маленькие симметричные трещины в определённых местах. Валун испускал еле заметное свечение. Тихая вибрация, исходящая от камня, походила на ту, которую он чувствовал от стен, спускаясь по лестнице. Кортес отдёрнул руку и перекрестился.
    «Может, это и правда - происки дьявола», - подумал он. Но монах успокаивающе тронул его за плечо и показал пальцем на незамеченную испанцем каменную плиту у стены в углу. Кортес подошёл ближе и увидел, что это крышка гробницы. Сама усыпальница была похожа на небольшое возвышение, вырастающее прямо из-под земли. Испанец поднёс пламя факела ближе к стенкам. На крышке он увидел изображение горбоносого воина в привычном уже взгляду Кортеса странном шлеме. Воин сидел, чуть согнувшись, внутри остроконечной капсулы и держался за какие-то ручки и рычаги. Ноги его покоились на небольших продолговатых подставках. Было похоже, что поза и взгляд человека устремлёны на нечто, приближающееся с огромной скоростью. В задней части капсулы искусная резьба и остатки красной краски указывали на высеченные в камне языки, похожие на вырывающееся с огромной силой пламя. Кортес растерянно переводил взгляд с монаха на плиту.
    - Это Кетцалькоатль, вождь племени майя и почитаемый ими пророк. Что-то вроде нашего Иисуса Христа, – Питер из Гента перекрестился. Кортес машинально последовал его примеру. - Подойдите ко мне. Сядьте и положите руки на камень. Не думайте ни о чём, закройте глаза, как во время молитвы.
    - Но…
    - Никаких «но». Доверьтесь своему внутреннему зрению, и оно не подведёт вас. Магическое действие этого камня я уже испытал на себе. В нём нет угрозы, в нём есть волшебство, которое вы не сможете почувствовать больше нигде и никогда. Оно или принесёт вам откровение, или, если ваша воля откажется подчиниться воздействию пророческой силы камня, ничего не произойдёт.
    Монах настойчиво усаживал Кортеса возле себя.
    - Положите левую ладонь вот сюда.
    Кортес увидел в верхней части камня небольшое углубление. Рука сама непроизвольно нашла отпечаток чьей-то ладони. И в тот же самый миг чувство лёгкости и спокойствия охватило испанца. Тихое дуновение ветра, поколебавшее пламя факела, коснулось щеки Кортеса. Абсолютная тишина прерывалась только тихим плеском воды, капающей откуда-то сверху в невидимую чашу. Звук был редким, ритмичным, завораживающим. Тепло и вибрация в ладонь Кортеса усилились, его глаза медленно закрылись. Начались галлюцинации. Это были видения того самого каменистого плато, которое он видел сегодня во сне. Только картина, открывающаяся внутреннему взору, показалась ему ярче, контрастнее. Негромкий голос зазвучал под сводами подземелья, повторяемый тихим эхом.
    - Ты! Чей приход предсказан задолго до окончания времён Девяти. Ты, чьё лицо видел Пакаль Вокан в Чичен-Ице. Ты, в глаза которого я вглядывался не раз, ты – здесь. А теперь - слушай, слушай…
    Видения стали тускнеть, пропадать и сменились новыми, более яркими. Кортес видел, как несколько падающих звёзд пересекли чёрное небо, как они распадались на капсулы, похожие на светящийся говорящий камень, только значительно больше, и медленно опускались в сельву, как из каменных овалов появлялись полупрозрачные силуэты людей, похожие на фигуру, изображённую на крышке гробницы, как к ним выходили индейцы и падали на колени. Он видел, как строились города и пирамиды. Как от гор, разрезаемых тонкими слепящими солнечными лучами, собранными в остроконечные пучки взглядами странных людей, отделялись ровные квадраты гранитных плит. Эти огромные каменные плиты и прямоугольники непостижимым образом переносились на выбранные заранее места, как будто срезанные ножом среди предгорий в сельве. Он видел, как камни, направляемые руками пришельцев, зависали в воздухе, а потом медленно и плавно укладывались один на другой. Как в недрах пирамид те же солнечные лучи вырезали коридоры и залы. Он видел, как пришельцы, но уже в одежде индейцев наносили рисунки на стены, своды и гранитные плиты. А на плоских глыбах, таких хрупких при сильных ударах, появлялась резьба: птицы и лица людей, непонятные знаки и линии, орнамент и цветы.
    - Что это? - хотелось спросить Кортесу, но губы не повиновались.
    - Слушай, слушай…
    - Это было давным-давно, – кастильский выговор голоса звучал в той же тональности и тембре, какими в детстве Кортесу пела колыбельные песни мать.
    - Это было в начале Великого цикла, когда ваша Троя была маленьким рыбацким посёлком, а пирамиды в песках Египта уже стояли. Это была дата 13.0.0.0.0… Это случилось в 3113 году до вашей эры по принятому вами христианскому календарю. Это было время Конкисты.
    Если бы тело повиновалось Кортесу, он бы вздрогнул от этого хорошо ему знакомого слова. Но он не мог пошевельнуть даже пальцем. А голос продолжал:
    - Это было время, когда конкистадоры учились быть похожими на людей. Это время оказалось долгим, потому что жизненные циклы солнечных камней очень длинны и не сопоставимы с вашими. Наш разум искал точку входа: в язык, в вашу реальность, в ваши привычки и способы мышления. Волновые колебания и импульсы вашего мозга должны были войти в резонанс с совершенно иной формой жизни…
    Кортес многого из того, что шептал ему голос, не понимал, но как в мозаике, кусочек за кусочком туманная картина в его разуме складывалась в единое целое. Всё указывало на то, что какой-то воинственный народ, обладающий невероятными возможностями и силой, заселил в давние времена Юкатан. Но голос как будто читал его мысли…
    - Ты - предназначенный к контакту, предсказанный и принятый Советом Девяти для обретения истины. Осознание мудрости и тайны времён придёт позже. Не думай ни о чём. А пока - слушай…
    - Солнце – не только источник тепла и энергии. Оно – врата на пороге Вечности, колодец мудрости и цифр. Ты знаешь, что такое вечность? Ты знаешь, что такое цифры? Ты знаешь, для чего ты живёшь?.. Не отвечай. Ваша реальность – иллюзия, ваш разум – ничто по сравнению с Великим разумом Вселенной. Ваши цели, пути и истины – смехотворны. Нет вечной жизни вне бесконечности, вне слияния с Великой мудростью Космоса. Открой внутреннее око, я покажу тебе, что есть Вселенная и что есть бесконечность.
    Кортес, слышавший от португальских и испанских картографов об учениях Птолемея, Архимеда и о последней ещё не изданной книге Коперника, с изумлением и восторгом рассматривал движущуюся картину звёздного неба, где гигантское ярко пульсирующее Солнце заставляло вращаться маленький голубой шар и перемещаться по длинному эллипсу светящейся тропы. Он увидел ещё несколько планет, напомнивших ему шары в руках фигуры, вырезанной на стенах подземелья. Казалось, что он смотрит в светящееся миллионами звёзд небо чужими глазами и видит множество планет, которым он не знал названий и о существовании которых не подозревал. Всё это не умещалось в голове испанца. Тем временем камень продолжал своё повествование:
    - Всё, что ты видишь – это ваша галактика, ваша солнечная система – одна из многих, известных нам. Вот она, смотри! – Хаотическое движение шаров и звёзд на трёхмерной картинке, вплывающей в сознание Кортеса, преобразилось, закручиваясь в спиральную раковину с семью крупными звёздами по краям.
    - Ваше Солнце – вот здесь, на самом острие конуса. Все остальные - так далеко, что твоего воображения не хватит представить это расстояние.
    Виртуальный веер видения вновь рассыпался осколками мозаики. Все семь ярких больших звёзд вытянулись в одну линию и, расширяясь от центра к краям, образовали светящийся витой коридор.
    - Ты видишь жизненную нить Вселенной, проход к ядру знаний. Этим путём пришёл на вашу планету разум Солнечного Дождя, чтобы пробудить в вас жажду постижения истин, научить вас погружению в себя, дать вам возможность превращать монолитные плиты в жидкие кристаллы, менять объём, плотность, давление, температуру любых минералов от туфа, базальта и мрамора до сплавов пока неизвестных вам металлов.
    - Зачем? - хотелось спросить Кортесу. – Какая цель всего этого безумия или колдовства?
    Наступила тишина. Казалось, что голос не знает ответа на этот вопрос. Потом медленно, словно взвешивая каждое слово, как будто сомневаясь и останавливаясь в размышлениях, камень заговорил снова. Кортес услышал самое главное:
    - Вы очень живучи и плодовиты. Никакие катастрофы планетарного масштаба не способны убить вашу веру в наступление лучших времён. Ваш мозг очень быстр, подвижен, легко обучаем и эластичен. Динамика его фазовых переходов и резонансных колебаний хранит запасы колоссальных энергий. Ваш разум просто обязан стать составной частью разума Вселенной. Такого сочетания качеств живой материи и мощных разрядов импульсной энергии мы не видели ни на одной известной нам планете. Именно поэтому мы принесли вам самое главное – бессмертие.
    Камень чувствовал, как поток информации, проходя через сознание Кортеса, повышает температуру коры головного мозга этого человека. Он чувствовал, что многое из рассказанного Избранному пока не укладывается в голове посвящаемого в истины и непостижимо для  его разума. Ещё немного - и воздействие информации достигнет критической точки, за которой последует в лучшем случае обморок, а в худшем разрыв хрупких сосудов, питающих мозг. Ицамна замолчал, погружая Избранного в сон.

    Монах тронул Кортеса за плечо. Тот медленно открыл глаза.
    - Где я, что со мной?
    - Всё хорошо, сын мой, всё хорошо. Нам нужно идти. Факелы вот-вот погаснут, а без них нам не найти дорогу назад.
    Кортес выпрямился во весь рост. Он медленно приходил в себя. Перед глазами всё ещё стояли картины, виденные им в непонятном забытье.
    - Проклятое богом место, - подумал он и тут же вспомнил о голосе, о камне, возле которого они сидели с монахом.
    Испанец оглянулся. Камень стоял на том же самом месте. Ладонь Кортеса с опаской легла на твёрдую, чёрную поверхность, но на ощупь камень неожиданно оказался холодным. От него больше не исходило свечение. Тишина давила на уши, и только факелы потрескивали, роняя на землю последние кусочки промасленных тряпок.
    Монах потянул за рукав Кортеса, и они стали подниматься наверх, петляя по лабиринту коридоров и лестниц. Через какое-то время призрачный слабый свет указал им выход на поверхность. День давно уже перешёл границу, за которой рождается вечер. Небо было разделено пополам огромным дождевым облаком. Солнце, выглядывая из-за края тучи, зажигало на листьях деревьев и траве миллиарды капель воды. Только что прошёл дождь. В воздухе остро пахло цветами и дымом костра. Проводник сидел возле огня и невозмутимо сосал глиняную трубку, набитую высушенными тлеющими листьями табака. Многие испанцы уже пристрастились к этой привычке и находили в ней такое же удовольствие, которое испытывал в эти минуты индеец.
 Телохранители Кортеса сидели поодаль и играли в кости. При виде своего командира они вскочили на ноги.
    - Ну что, нашли что-нибудь? - Их глаза ощупывали руки, карманы и одежду пришедших.
    - Что-нибудь - это что? – с угрозой в голосе передразнил Кортес.
    - Ну, золото, конечно, – испанцы недоумевали.
    - Здесь нет золота, нет серебра. Это – просто пустой, покинутый индейцами город, который скоро зарастёт лианами, бамбуком, кустарником и травой.
    - Вот и мы… пробежались тут по домам и развалинам. Ничего! – Один из телохранителей показал на проводника. – А этот пьяница и любитель сатанинского зелья посмеивается в свои редкие усы и лопочет что-то на своей тарабарщине.
    - Пробежались… - недовольно проворчал Кортес. – А если бы этот индеец бросил нас здесь? Я кому сказал присматривать за ним? – Раздражение Кортеса нарастало. – Без моего ведома – ни шагу из лагеря!
    Острое чувство голода окончательно вернуло его в реальность.
    - Вместо того, чтобы шататься без дела, могли бы что-нибудь приготовить из еды для своего капитана.
    Испанцы засуетились, сдвигая в сторону костёр. Сняв палками верхний горячий слой земли, они вытащили на свет запечённые земляные орехи и завёрнутое в широкий лист банана мясо дикой свиньи.
    - Вот, дон Фернан! Этот парень, - они показали на проводника, - так ловко управляется со своим луком…
    Телохранители быстро разложили на чистом холсте пищу, наломали большими кусками маисовые лепёшки и поставили рядом с едой воду в маленьких пустотелых тыквах, называемых индейцами «калебасы». Пара кокосовых орехов, сбитых метким броском камня, украсили импровизированный стол.
    Тем временем небо окончательно очистилось от облаков, солнце стало припекать сильнее. Испарения невидимым покрывалом накрыли землю. Стало душно и жарко. Индеец с лёгкой улыбкой смотрел, как испанцы, обливаясь потом в своих кирасах, торопливо ели мясо, запивая тёплой водой. Дождавшись окончания трапезы, он встал и поманил Кортеса за собой. Телохранители вскочили на ноги. Индеец успокаивающе что-то сказал монаху.
    - Он зовёт вас освежиться. Он говорит, тут неподалёку есть озеро и водопад.
    - А ведь и правда! За кувшин холодной чистой воды не пожалел бы пригоршни дукатов.
    Немного подумав, Кортес приказал телохранителям оставаться на месте, а сам вместе с монахом отправился вслед за проводником. Через десять минут ходьбы по едва заметной тропинке, протоптанной животными, они вышли к озеру.
    В глубоком распадке между скал небольшой чашей зелёной прозрачной воды блеснуло озеро. С высоты гранитного утёса вниз падал маленький ручей, рождая в мельчайшей водяной пыли красивую радугу. Диаметром около ста шагов, зеркало воды создавало иллюзию правильного круга. К воде вели небольшие, отполированные дождями ступени. Остальные края чаши обрывались вниз абсолютно гладкими отвесными стенками.
    - Пираньи?
    Проводник отрицательно покачал головой. Он сделал приглашающий жест ладонью и сел на камень, раскуривая новую порцию своего зелья. Монах, не снимая сутаны, снял сапоги, зашёл по ступенькам в воду по колено, умылся, смочил шею и лысину и присел рядом с индейцем.
    - Давайте, святой отец, не стесняйтесь, – задорно крикнул Кортес, сбрасывая на землю кирасу, камзол и всю остальную одежду. Не спускаясь по лестнице, он нырнул прямо со скалы. Холодная вода обожгла кожу и остудила пылающее лицо. После трудностей похода, душного испарения болот, жары, москитов, такого наслаждения он давно уже не испытывал. Кортеса поразила прозрачность и чистота озера. Немного поплавав, он нырнул ещё раз и открыл под водой глаза. Сильными гребками он погружался глубже и глубже, но дна всё не было видно. И вода… Вода во всех слоях имела одинаковую температуру.  Всплыв, он крикнул монаху.
    - Спросите его, какая здесь глубина.
    Монах, переговорив с индейцем, пожал плечами:
    - Никто этого не знает. Но легенды говорят, что раньше этой воды не было и что именно здесь боги спустились с небес. И один из них ударил своим посохом в это место среди гор. – Питер из Гента, похоже, сам наслаждался рассказом.
    - Они наговорят, - проворчал Кортес, подплывая к лестнице. Ступени уходили в озеро на глубину человеческого роста и только там обрывались отвесной стеной. Он положил ладони на одну из ступенек и собрался вылезать. Но на зеленоватой поверхности камня  что-то блеснуло. В глубокой расщелине между ступенями Кортес заметил какой-то предмет. Он сунул руку в щель и с трудом достал оттуда небольшую золотую фигурку. Оттерев в воде известковые отложения с потускневшей поверхности статуэтки, он увидел черты лица, уже знакомые ему по наскальным изображениям. То ли жезл, то ли скипетр был не больше длины локтя.
    Зажав статуэтку в кулаке, Кортес вышел из озера. Монах, не отрываясь, смотрел на фигурку. Индеец открыл рот, выронил трубку и застыл в немом изумлении. Потом медленно подошёл, взял из рук испанца золото и, рассматривая искусное литьё, стал тихо бормотать что-то.
    - Он говорит, что пришёл Избранный, что там, где Избранный ступает на землю, проступает пот Солнца, превращаясь в посланцев Света.
    Кортес, одеваясь, не слушал монаха. Он думал о подземелье, о говорящем камне, о видениях, картинах и знаках, вырезанных в камне.
    - Почему майя бросили свои города? Следов войны и разрушений нет. Нет черепов, скелетов и кладбищ. Нет следов засухи и голода, землетрясений и извержений вулканов. Почему они бросили свои храмы и дворцы, почему ушли и куда? – Надев кирасу, Кортес сунул под неё статуэтку.
    - Никто этого не знает, - задумчиво пробормотал отец Педро.
    - Ни слова о золоте в лагере, – предупредил конкистадор монаха.
    С трудом они привели в чувство впавшего в молитвенный транс индейца и вернулись к пирамидам. Пока монах отвлекал разговором телохранителей, Кортес спрятал золото в свой личный походный мешок.
    Солнце клонилось к Западу. Свежий ветер с гор вернул городу прозрачность воздуха, прогнал в сельву москитов. Острые грани пирамид подчёркивали величественную красоту  заката. На костре в небольшом котелке кипела чистая вода, набранная индейцем из озера. Он достал из небольшого мешочка горсть сухих коричневых зёрен, обжарил их на углях, растёр в порошок концом обсидианового ножа и ссыпал в кипяток. Горьковатый запах пузырящегося настоя заставил ноздри испанцев зашевелиться. Они, предвкушая уже знакомый им вкус напитка, приготовили калебасы.
    Внезапно, как будто подчинившись внутреннему толчку или предчувствию, индеец поднял голову и застыл в изумлении. Кортес и монах, проследив направление его взгляда, вскочили на ноги. В проёме башни, венчавшей одну из пирамид, подсвеченный сзади пламенеющей короной заходящего Солнца, стоял человек. Огромная голова на коротком туловище, обрамлённая ореолом слепящих глаза лучей, была неподвижна и взглядом направлена вниз.
    - Пакаль Вотан! – Индеец упал на колени.
    Кортес и монах переглянулись.
    - Кто такой этот Вотан? – Пересохшие от внезапной жажды губы Кортеса с трудом раздвинулись, взгляд оторвался от глаз монаха и устремился к пирамиде. Но на вершине уже никого не было. Только солнце на несколько мгновений зацепилось за последнюю, тринадцатую ступень пирамиды и скрылось из вида.
    Проводник медленно поднял голову и встал на ноги. Его речь была беспорядочна и быстра.
    - Он говорит, что боги майя рассердились на нас, что нам нужно немедленно покинуть город пирамид. Он говорит, что крылатый змей недалеко, что его глаза следят за нами. Он говорит, что призрак и ужас сельвы – белый ягуар - скоро пойдёт по нашему следу.
    - Прикажите ему замолчать. Я никуда не уйду, пока не узнаю, что написано на стенах пирамид, о чём молчат эти круглые стелы, разделённые на тринадцать секторов с таинственными значками. О каких цифрах, кроме арабских, говорил мне камень?
    Телохранители молча и многозначительно переглянулись. Кортес набросился на них с криком.
    - Нечего переглядываться, я ещё не сошёл с ума. Ваше дело не строить друг другу глазки, а выполнять мои приказы.
    Он повернулся к монаху и замер. Глаза священника были огромны.
    - Значит,  вы видели? Там, в подземелье? Вам, как и мне, тоже о чём-то поведал голос?
    Кортес быстро зажал ладонью рот священнику.
    - Тише, святой отец, прошу вас тише. А то нас с вами сочтут безумцами.
   Ещё раз гневно сверкнув на испанцев глазами, он отвёл монаха в сторону.
    - Я не знаю, что видели и слышали вы, но я должен ещё раз побывать в подземелье, а потом мы с вами спокойно всё обсудим и решим, что со всем этим делать дальше. Слишком много странных вещей здесь творится, да ещё эта найденная мной золотая фигурка…
    Отец Педро, соглашаясь, кивнул и, торопясь, проговорил негромко:
    - Тогда сделаем так. Я снова приготовлю факелы и, когда все заснут, у нас останется достаточно времени, чтобы услышать то, что недосказал вам камень. Кстати, дон Фернан! Черты лица золотой статуэтки и человека, изображённого на стене подземелья, странным образом напоминают ваши.
    - Да, да, - рассеянно обронил Кортес, помолчал немного и преувеличенно бодро обратился к испанцам:
    - Ну, где там ваши кости или карты. Сыграем? - весёлым голосом подозвал он телохранителей, усаживаясь возле огня.

    Два часа спустя они спускались знакомой лестницей в подземелье. Подходя к очередному повороту коридора, они внезапно увидели свет.
    - Неужели это свет от камня? – подумал Кортес.
    Ещё несколько шагов - и они остановились, вскрикнув от изумления. Возле камня на корточках сидел человек. На его голове был надет шлем, немного похожий на те, которые видел Кортес во францисканском монастыре на странице одного из древних свитков Ветхого Завета. Такие головные уборы носили египетские цари. Рядом, за его плечом, освещая мягким голубоватым светом пространство подземного зала, горел светильник. При его неярком, но достаточно сильном свечении хорошо были видны резные металлические и каменные стелы на сводах стен. В центре на полу, не замеченные ранее Кортесом, лежали отполированные плиты из светло-красного сплава, усеянные знаками и резьбой. От плит расходились в разные стороны широкие дорожки из того же металла. Они терялись в тринадцати проходах, начинающихся в дальнем конце зала огромными арками.
    Человек поднял голову. Белая кожа, худое лицо, огромные глаза, прямой нос с горбинкой, светлые, цвета ярко начищенной бронзы волосы.
    - Я ждал вас, – тихий голос, очень высокий.
    «Голос моей матери! – изумлённо подумал Кортес и замер, не в силах переступить невидимой преграды.
    - Можете сесть здесь, - человек указал рукой на плиту гробницы.
    - Так это были вы, там, наверху? – монах вытер рукавом сутаны пот, обильно высыпавший на лбу.
    - Я звал вас - и вы пришли. Вы пришли, несмотря на чувство страха перед неведомым, несмотря на суеверия и хаос, царящие в вашем разуме. Но вы пришли. Если бы это было только любопытство и отчаянная храбрость - вы появились бы ещё днём в сопровождении воинов. Если бы это была жадность к земным сокровищам - вы пришли бы с армией, огнём, мечом и железом для трепанации земли. Но вы пришли вдвоём. А это значит - вы пришли за другим.
    Человек встал. Он оказался довольно высоким.
    - Не нужно слов. Я ведь тоже не произнёс ни одного. Я читаю ваши мысли и передаю вам свои. Вам нужно знание? Вам нужны ответы на вопросы: Кто, Почему, Зачем, Как, Когда?
    - И кто вы? – не успел сказать Кортес, но тут же получил ответ:
    - У вас мало времени. И у меня тоже. Дорога в небеса – Кушан-Суум - вот-вот будет закрыта. Поэтому молчите и слушайте. Неважно, кто, важнее - почему и зачем. – Тихий голос, казалось, завораживал. - Вы – частица вечности, частица Вселенной. Ваше быстрое, ёмкое, почти неограниченное в своих возможностях текучее сознание должно стать частью неизмеримо большего. Мы призваны вернуть вам тайны, которые вы утратили на определённом этапе самостоятельного развития, научить вас распознавать нити, связывающие вас с ядром Высшего Разума и уметь ими пользоваться для мгновенных перемещений в пространстве и времени. Посвящённый, которого вы называете Иисусом, обладал этими знаниями, но не сумел передать их вам. 
    Человек предостерегающе поднял руку, отметая возможное недоумение:
    - Мы должны вернуть вам способность переносить элементы материального пространства нужного объёма и веса. Именно так было устроено это подземелье и сотни других. Именно так были построены пирамиды и дома покинутых нами городов.
    Кортес и Питер из Гента зачарованно слушали странного пришельца.
    «Вот так же, наверное, проповедовал Иисус перед своими учениками. А многие ли поняли его?» – Монах на мгновение отвлёкся, но голос человека заставил его сосредоточиться.
    - Теперь вопрос - как? Будьте внимательны, если вы готовы к откровениям. Следите за логикой повествования, если сможете. Потеряв нить, следуйте чутью и принимайте на веру.
    - Твоя Конкиста, - он обращался к Кортесу, - это слияние двух цивилизаций. Восточной, которая осталась там, за большой водой, и древней культурой Запада здесь, среди сельвы и гор. Вы – люди Востока, оставленные нами на произвол судьбы после исчезновения Атлантиды, нашли свой путь, который привёл вас к пирамидам майя. Именно тебя, - Человек обращался к Кортесу, - ацтеки приняли за потрясателя основ, за известного им по легендам пророка и учителя Кетцалькоатля. Именно он - спаситель пришедшего в упадок города Чичен-Ица, основатель Тулы и Паленке, предсказал своё возвращение в тот же самый день и год, когда ты в первый раз сошёл на землю у этих берегов. Тебя, Фернана Кортеса, индейцы приняли за Кетцалькоатля - а это значит, что пришло время людям с Востока, погрязшим в тщетах и потугах о материальном, прикоснуться к тайнам мистических практик и загадкам цифр. – Странная фигура в колпаке, больше похожем на старинный сарацинский шлем, подняла руку, затянутую в серебристую перчатку.
    На противоположной стене зала в воздухе возникла точка, потом пучок света широким веером развернулся в яркую картину. Огромная плита, чем-то похожая на шахматную доску, где вместо фигур виднелись глифы и знаки, зависла в воздухе, освещаемая неизвестным источником излучения.
    - Вы видите тринадцать знаков, расположенных в двадцати рядах. Это цифры. Это – язык чисел, описывающий законы времени, ритмы пульса планетарных и звёздных систем, волновые характеристики гармонии проникновений, при помощи которых возможны перемещения во времени и пространстве, приобщение к огромной кладовой Великого разума Космоса.
    Знание этого языка позволит вашей цивилизации встать рядом с цивилизацией Солнечного Дождя, завоевавшей право построить огромные города здесь, на Земле, в недрах Андийской материковой плиты. Когда-нибудь мы откроем двери в этот подземный мир и вам. А пока только ты, - человек указал на Кортеса, - избран подготовить людей Востока к проникновению в язык цивилизации Солнечного Дождя, к осмыслению возможностей, которые открывает для вас Священный календарь майя. Мы говорим вам: «О, живущие на Земле, здесь побывали те, кто построил пирамиды, приняв облик людей, подобных вам, земляне. Разве вы не видите, разве не понимаете, в чем смысл того, что оставлено вам? Если вы сможете посмотреть на это открытыми, непредубежденными глазами - вы увидите и познаете дары, ожидающие вас…»
    Странный человек выдержал паузу, вкладывая особый смысл в последние слова, прозвучавшие, как эхо, как тихий шорох песка.
    - Точка входа в спираль канала, ведущего к источникам знаний и сердцевине Вселенной, была открыта нам, - он нажал длинным пальцем в светящийся ряд цифр, - 13 августа 3113 года до эры пришествия Иисуса Христа. Девять властелинов времени, войдя в туннель между мирами, принесли на землю семя гармонических начал, которое постепенно пошло в рост и дало всходы. Нельзя было принудительно, воздействием интеллекта или силой заставить землян принять Знание. Нужна была постепенность, чтобы ваш разум постигал откровения самостоятельно, на примерах теории и практики. Время шло, и вот здесь, в сельве Юкатана, майя в полной мере овладели теми знаниями, которыми владеем и мы. Теперь дело за вами - людьми Востока. Вы, - человек указал ладонью на слушателей, - приготовите почву для других, живущих по ту сторону Большой воды. Указав им и объяснив предназначение этих чисел, вы поставите их на тропу открытий и раздумий, сомнений и неуверенности, выводов и правильных умозаключений. И помните об этой дате в календаре, - быстрое движение незнакомца пальцами в луче света, падающего на двести шестьдесят ячеек каменной матрицы, вывело перед взорами испанцев комбинацию арабских цифр «21.12.2012».
    - Времени, чтобы достичь состояния единства с бесконечным разумом Вселенной, не так много. Закончится Великий цикл. Откроется проход через лабиринты времени. Возникнет волна бесконечных преобразований. Здесь вам даны, - властелин пространства поднял руки вверх, как бы охватывая ими нечто огромное, невидимое за толстыми сводами подземелья, - здесь вам даны невидимые нити, каналы, линии, которые связывают вас с Солнцем – источником Света высшего порядка. Не упустите их, прикоснитесь, откройте глаза, осознайте значение магии чисел, подаренных вам ядром гармонического резонанса, принесённого сюда конкистадорами Космоса. И помните – 21.12.2012. Именно в этот день закончится время самостоятельного развития Земли. Именно до этой даты нужно сделать свой выбор. Понять, принять, научиться и уйти в параллельные миры, как это сделали майя, или стать свидетелями рукотворной катастрофы, которая неизбежна, как результат ваших чрезмерных увлечений материальным. Именно оно приведёт к истощению внутренней энергии планеты. За этой границей времени уже никто не будет в состоянии помочь вам.
    Странный человек в задумчивости опустил голову.
    - Вот под этой плитой, - он коснулся рукой резной крышки надгробья, - вы найдёте кодексы знаний, продиктованных нами жрецам племени, выполнившим своё предназначение и ушедшим в небытие. Будьте аккуратны с этими рукописями. Свиткам много лет. Они выполнены на аматль (бумаге), изготовленной из коры фикуса. Время не пожалело эти длинные листы, поэтому они очень хрупкие. Там вы найдете всё, о чём мы поведали майя от начала времён. В них содержатся предсказания и пути достижения истин. Пришла пора обитателям земель за Большой водой узнать нечто большее, чем открытый вам маленький мир, затерянный во Вселенной.
    На глазах изумлённых слушателей силуэт незнакомца завис в воздухе, стал расплываться, терять очертания, и через несколько мгновений  исчез в темноте подземелья. Камень, который всё это время светился и вибрировал, постепенно потерял светлую окраску и замер безжизненным куском обсидиановой сферы.
    Кортес и Питер из Гента несколько минут молчали, сидя в недоумении, страхе и тяжёлых раздумьях. Потом подошли к гробнице, недоверчиво посмотрели друг на друга. Кортес пожал плечами и наклонился. Вдвоём, невероятными усилиями и трудами они сдвинули в сторону плиту надгробья. Под слоем старых, пропахших пылью и сыростью шерстяных тканей они обнаружили два десятка свитков, свёрнутых в тугие рулоны и перетянутые лентами из застывшего сока гевеи. Собрав свитки в две большие связки, испанцы с трудом взвалили их на плечи. Потом по ступеням, на которых были видны большие светящиеся следы, оставленные, как последняя услуга, Повелителем времени, Кортес и монах поднялись наверх и вышли в ночь. Душная, влажная темнота приняла их в свои объятья. Вдали еле тлел костёр. Они пошли на неяркий, мерцающий свет и внезапно остановились. Два телохранителя Кортеса лежали возле дымящихся углей в позах, в которых их застала смерть. Лица испанцев были искажены гримасами отчаяния и боли. В шее одного и в груди другого торчали стрелы. Проводника – след простыл. Не оказалось на месте и вьючных лошадей. Только чёрный жеребец Кортеса, не давшийся в чужие руки, стоял, привязанный к дереву, и истекал кровью из раны под правой лопаткой. Полная Луна отсвечивала отражённым ярким блеском на его лоснящихся от пота и дрожащих боках. Положив свитки на землю и прячась за кустами, Кортес подобрался ближе к месту стоянки. Немного помедлив, он встал во весь рост и подозвал монаха.
    - Мне кажется, те, кто напал на лагерь, ушли. Иначе жеребец бы чувствовал опасность. Ему хорошо знаком запах индейцев.
    Обходя бивуак, они стали подбирать уцелевшие вещи. Их было совсем немного. Почти всё, что представляло ценность для индейцев, исчезло. Ножи, портупеи, шпаги телохранителей, кожаные походные мешки, одеяла, огниво и прочая мелочь - всё это пропало. По иронии судьбы на земле валялись золотые слитки и монеты из кошелька Кортеса. Он грустно улыбнулся и покачал головой.
    - Нам нужно собрать всё, что пригодится в пути. Здесь оставаться опасно. Если выйдем из сельвы - считайте, что нам крупно повезло.
    - Бог нас выведет и не оставит своей защитой. – Монах подошёл к убитым испанцам, встал на колени и принялся читать молитву. Закончив, он обернулся к конкистадору:
    - Мы должны предать их земле.
    - Вы правы, святой отец. Только на это у нас нет времени. Хищники позаботятся о бренных телах, а души вашими молитвами уже и так в раю.
    Питер из Гента осуждающе покачал головой, но спорить не стал. Он вопросительно смотрел на Кортеса.
    - Торопитесь, падре. Ваши вещи – вон там, возле костра. Соберите калебасы. Их необходимо наполнить водой. – Конкистадор обвёл глазами примятую траву. - Святой отец, вы сведущи в ранах. Посмотрите, что можно сделать с жеребцом, а я вытащу стрелы. Они нам пригодятся.
    Пока монах занимался лошадью, Кортес подбросил в погасший костёр сухих веток, раздул огонь, потом аккуратно, стараясь не сломать в ранах наконечники, вытащил из тел убитых  стрелы. Он несколько раз воткнул наконечники в землю, очищая от крови и яда. Найдя подходящее дерево, кинжалом срезал толстую прямую ветку, потом разорвал вдоль на полосы несколько лиан, скрутил из них тонкую, но прочную верёвку и сделал лук. Монах в это время, осмотрев жеребца, достал из недр сутаны какие-то травы, пожевал их, приложил к кровоточащему отверстию раны и заклеил соком гевеи.
    - С конём не так всё просто, - крикнул он Кортесу. - Рана неглубокая, но задето одно из сухожилий. Идти сможет, даже лёгкая рысь ему по силам, но не больше. Хромота не даст ему двигаться быстрее.
    - Святой отец, давайте-ка потише, – свистящий гневный шёпот Кортеса остановил монаха.            
    Заметив испуганный взгляд монаха, капитан уже мягче добавил:
    - Это так, на всякий случай.
    Испанец подошёл к жеребцу, огладил его, осмотрел повязку и тяжело вздохнул.
    - Что это? – Под копытом коня что-то блеснуло. Кортес нагнулся и подобрал втоптанную в грязь золотую статуэтку. Рядом валялся огромный серебряный медальон, принадлежавший одному из телохранителей. На лицевой стороне был выгравирован портрет Кортеса.
    - Вот отчего они пришли в ужас и бежали. Вы похожи на Кетцалькоатля, как две капли воды. – монах кивнул на идола в руках конкистадора.
    - Ладно! Утро уже близко. Давайте двигаться. Нам предстоит тяжёлый путь домой.
    Через два часа встающее солнце разбудило сельву, загнало повыше в горы ягуаров, вдохновило многочисленных птиц на новые песни во славу наступающего дня. Это был день 22 августа 15... года.

    Слухи о пропаже экспедиции Кортеса набирали силу. Прибывшие в Мехико представители короля, недовольного влиянием и богатством своевольного наместника Юкатана, в отсутствие последнего и в неумной жажде власти подняли мятеж. Они объявили конкистадора погибшим и арестовали его сторонников в муниципальном совете города. Одних заточили в тюрьму, других в кандалах выслали на Эспаньолу. Небольшая часть верных Кортесу солдат и офицеров укрылась во францисканском монастыре. Монахи, исповедовавшие бедность, благодарные Кортесу за невмешательство и защиту против происков инквизиции, закрылись за высокими стенами, вынудив врагов повелителя Мексики прибегнуть к насилию.
    Два бывших соратника Кортеса, подстрекаемые губернатором Кубы Веласкесом - некто Салазар и Чиринос - под предлогом участия в траурной церемонии по погибшему конкистадору ворвались в монастырь и арестовали кузена губернатора Родриго де Паса. По примеру инквизиции они допрашивали несчастного, как какого-нибудь индейца. Родриго Де Пас был подвергнут пытке. Ему лили на ноги кипящее масло, добиваясь признания, где спрятаны сокровища Кортеса. Чтобы избавиться от перенёсшего пытки свидетеля, его сначала голым провезли на грязном вонючем осле по городу, а потом повесили на дереве голым.

    Тем временем Кортес и монах, ведя под уздцы навьюченного скудными пожитками жеребца, искали тропу. Три дня – немалый срок в сельве. Нескончаемые дожди сделали непроходимыми низины, переполнили ручьи, превратив их в реки. За день можно было преодолеть едва ли два паса, прорубая себе дорогу через буйную, на глазах вырастающую зелень толстых папоротников, густых трав и переплетение тугих лиан. Кираса испанца потеряла блеск, камзол был изорван колючим кустарником, сапоги утратили первоначальный блеск и потрескались. Серебряные шпоры давно остались во мхах, зацепившись массивными зубцами за корни деревьев. Питер из Гента выглядел не лучше. Его сутана стала серой от пота и грязи. Вместо шляпы, унесённой любопытным попугаем, монах повязал голову носовым платком. Ливни вызвали оползни, и лес стал больше похож на непроходимое болото. Приходилось искать пустоши и ждать редкого появления Солнца. Тогда Кортес доставал предмет, подаренный ему ацтеками, и определял направление. Стрелка, подвешенная на тонкой проволоке, указывала на Север, тень от маленького стержня, освещённая солнечными лучами, давала величину отклонения от верного курса. Кортес лишний раз убедился, как полезно учиться у индейцев разным премудростям.
    На третий день путники сидели под большим деревом и запекали в банановых листьях дикого голубя, убитого стрелой Кортеса.
    - Осталось совсем немного. Вон там, - испанец указал рукой поверх густого кустарника, - видна река. Если идти вниз по течению, выйдем к селению, где мы оставили наших людей. Но что нам делать с этим?
    Он показал монаху нарисованный угольком на своей белой батистовой рубашке календарь майя.
    - Что нам делать с рассказом и пророчествами Властелина времени? Нам никто не поверит. Скажут, Кортес спятил. Золото и власть ударили ему в голову. – Конкистадор в ярости теребил рукоятку шпаги.
    Монах, обеспокоенный вспышкой гнева испанца, тревожно смотрел ему в глаза. Быстро протянув руку, он успокаивающе накрыл ею запястье Кортеса.
    - Они думают - мне нужна власть ради власти, мне нужно золото ради богатства? Они не знают меня. Эти клеветники и иезуиты в свите короля! Этот король, этот Габсбург, карлик на сцене театра абсурда, называемого Испанией! Я хоть сию минуту объявлю о независимости Мексики! И я уверен - меня поддержат и Писарро, и другие конкистадоры. Им, как кость в горле, королевские нотариусы и казначеи. Клевета, доносы Веласкеса, нашёптывания иезуитов на ухо папе и Карлу с голоса инквизиции. Зависть всей этой толпы возле трона Испании лично меня не задевают ни капли. Я могу уже сегодня стать единоличным правителем Юкатана и послать всех к дьяволу! – Кортес высвободил руку и рубил ею воздух. – И, самое смешное - они не смогут с этим ничего поделать. Без золота индейцев Карл не продержится на троне и недели. Англичане и французы займут Кастилию, Каталонию и Арагон через несколько дней. Наёмникам просто нечем будет платить. Блюститель Святого престола и слова не скажет в защиту Габсбурга после того, как солдаты Карла, не получив причитающейся платы, почти год грабили Рим и Ватикан. Говорят, что картины и статуи из римских дворцов сваливались в кучу и на них плясали пьяные немецкие ландскнехты.
    - Король считает себя воином? Ха-ха,  – Кортес хрипло рассмеялся. - Да он с армадой в 500 боевых кораблей и с тридцатью тысячами солдат не смог покорить Алжир. Мне стыдно сказать это моим морякам и шести сотням солдат, с которыми я завоевал Мексику. Браво Сулейману Великолепному! Этот турок выщипал немало перьев из хвоста орла, красующегося на гербе Карла.
    - Тише, Фернан, тише. Мы в сельве. Не приведи Господь, индейцы услышат, – монах пытался остановить словоизвержение Кортеса.
    - Мне ли бояться ацтеков и майя! Разве не они водят своих детей в школы при христианских монастырях, разве не я защищаю их от выпачканных в крови, жадных рук инквизиции? Разве мои люди управляют их городами и селениями? Нет. В Мексике вы не найдёте ни одного касика-испанца. Если король решится отстранить меня от власти - ему придётся несладко. Восстание туземных племён и креолов, мятеж привыкших к свободе и самостоятельности конкистадоров неизбежен, – Кортес внезапно замолчал. Его глаза затуманила пелена раздумий. - Но теперь, когда у нас на руках свитки и тайны чисел майя, когда мы можем узнать будущее, я не могу пойти на открытую войну с Испанией. Там - мои отец и мать, там – чёртова куча кузенов и прочих родственников. В конце концов - там испанцы, которые не виноваты, что на троне Испании и Священной Римской империи сидит Габсбург. Откажи я королю в золоте Нового Света - начнётся хаос, который отзовётся большой войной между монархами Европы. И кто знает, сохранят ли одичавшие, голодные, потерявшие крыши над головами люди те крупицы знаний, которыми теперь владеем мы с вами? – Конкистадор внезапно порывисто встал и заходил вокруг костра.
    - Мы сделаем вот, что. Вы, святой отец… вам нужно разбудить своими проповедями у креолов желание проникнуть в тайны чисел майя. Пусть вас сочтут безумцем - а вы сажайте в скрипториях монастырей писцов и диктуйте им то, о чём поведал нам Повелитель времени. Пусть тщательно копируют рукописи майя. Найдутся жаждущие истины, отыщутся любители загадок. Из чрева матерей-полукровок появятся новые граждане Мексики, которые прочтут ваши записи и которым откроются каменные шифры пирамид Юкатана.
    - А вы? Как же вы, Фернан? – Питер из Гента не сводил глаз с конкистадора.
    - Я? – немного остыв, Кортес задумался. - В своих реляциях королю и Папе римскому, в записках о покорении ацтеков, в письмах родственникам буду писать то же самое. Мои поверенные в делах опубликуют эти мемуары и записи. Пришлю в города майя картографов. Пусть копируют всё, что есть на стенах. Всё оставлю времени. Найду в Испании математиков и геометров. Пусть сидят и думают. Хотя, - глаза испанца наполнились тревогой и недоверием, – нужно оборвать все ниточки троп, ведущие к пирамидам. Ведь, не дай бог, доверенные люди короля и завистники из числа иезуитов возьмут надо мной верх. Растащат здесь всё по камушку для своих дворцов, канцелярий инквизиции, тюрем, монастырей и гасиенд. Зачем скалы ломать, когда вот он, камень, лежит под ногами?!
    Кортес снова сел, сложил ноги по мусульманскому обычаю, опёрся подбородком на сведённые вместе руки.
    - Со всей своей хитростью, дипломатией и осторожностью вопреки всему буду управлять этой страной. Нельзя допустить к власти проникнутых духом мрачных дней безвременья жадных и беспринципных сторонников короля. А в реляциях и письмах… - Он задумался. – Тут нужен эзопов язык. Нужны иносказания и острое перо. Любознательный и дотошный разберётся. А другого и не надо! – Кортес вдруг улыбнулся. – О какой дате говорил тот странный человек из подземелья?
    - 21.12.2012! - В памяти монаха эти цифры отпечатались так прочно, что он не задумываясь, напомнил о них Кортесу.
    - Святой отец! У наших потомков ещё есть немного времени.
   
    Под вечер следующего дня путники вышли к селению Тайясаль в самом сердце Петена на бывших территориях майя. Обеспокоенные испанцы из отряда Кортеса уже снарядили спасательную экспедицию в сельву. Местный вождь сокрушался и молил христианского Бога указать спасателям место, где могли бы находиться пропавшие без вести. Каково же было удивление касика и остальных, когда из влажного леса, фонтанирующего растительностью и клубами тумана, показались сначала чёрный жеребец, а за ним две промокшие фигуры усталых людей. На лоснящемся от пота крупе животного в такт хромому шагу коня покачивались упакованные в пальмовые листья свитки. За жеребцом, усталые и худые, шли Кортес и Питер из Гента.
    Отдохнув несколько дней, испанцы покинули селение, оставив на попечение касика хромого жеребца.
    - Заберу на обратном пути, - пообещал Кортес вождю.
    Он не знал, что пройдёт девяносто три года, прежде чем местные индейцы вновь увидят испанцев. Только в 1618 году два францисканских монаха – миссионеры Хуан де Орбита и Бартоломей де Фуенсалида проникли в густую сельву Петена. Каково же было их удивление, когда они увидели в первом ряду идолов главного храма Тайясаля… деревянную чёрную статую лошади в натуральную величину!

    После таких изматывающих приключений в сельве Кортесу требовался отдых. Но обстановка в Теночтитлане, где все считали его погибшим, требовала решительных действий. В одну из туманных майских ночей корабль конкистадора, прибывший за ним из Веракруса, бросил якорь в маленькой бухте Чалчигкуекана. Несколько шлюпок перевезли на берег три десятка солдат, лошадей и самого губернатора Мексики. Тайными тропами весь отряд перебрался в Медельин. Этот маленький, затерянный в горах посёлок стал центром напряжённой дипломатической борьбы. В Мехико, в порты на побережье спешили гонцы и францисканские монахи с известием, что Кортес жив, что его появление на Юкатане не за горами, что у него – целая армия ацтекских воинов и примкнувших к нему испанских солдат с Эспаньолы и Кубы. Враги Кортеса дрогнули. Муниципальный совет Мехико подтвердил полномочия свергнутого, опального, неожиданно воскресшего губернатора и арестовал зачинщиков мятежа. Вступление Кортеса в Теночтитлан было триумфальным. Он снова стал хозяином Новой Испании.

    На столе у Кортеса лежали два письма с личными печатями короля Карла.
    Губернатор не торопился вскрывать пакеты. Как правило, из Кастилии приходили только дурные новости. Или королю снова было нужно золото на ведение войны с Англией и Францией, или требовались новые рабы и новые земли майя, открытые недавно Кортесом. Кроме того, реляция, отправленная в Испанию, спровоцировала бурю критики в адрес покорителя ацтеков со стороны двора и инквизиции. Капитаны кораблей, приплывающие в Мексику из Кадиса, рассказывали губернатору о ночных допросах, о бумагах, полных клеветы и доносов, которые иезуиты и следователи короля требовали подписать.
    Кортес вздохнул и вскрыл первое письмо.
    - Чего-то в этом роде я и ожидал. Снова упрёки в неумении управлять страной, требование новых поставок серебра для монетного двора. По всему видно, что последняя партия золота уже потрачена на наёмников и новых любовниц для многочисленных фаворитов-казнокрадов.
    Кортес посмотрел в конец свитка.
    «А вот и самое главное!» – в конце письма король мимоходом, как бы не придавая этим строкам особого значения, писал: «…Посылаю с ближайшим кораблём, идущим в Новую Испанию, на постоянное жительство судью и королевского дознавателя Луиса де Леона. Полезно будет вам наставлять его, как сией землёй управлять наилучшим образом следует…»
    - Вот она, благодарность короля! Она покрыта ржавчиной жадности, грязью подлости и коварства! – Губернатор слишком хорошо знал этого судью – завсегдатая придворных канцелярий. Верные Кортесу люди при дворе давно доносили о пристрастии де Леона к инквизиторским процессам и его причастности к гонениям на верных слуг короны с обязательными конфискациями имущества заслуженных конкистадоров в пользу испанской казны. Король поощрял доносы, ложные обвинения и законные грабежи.
    - Ну что же! Выходит, я зря вернул себе власть над Мексикой. Всего через неделю мне придётся передать её в руки этому ничтожеству? – Губернатор скомкал письмо и бросил его в камин. Он не поедет в Кастилию, как предписывал ему Карл. Стоит ему покинуть Юкатан, как его вновь лишат всех постов. А его дело ещё не завершено.
    Всё свободное от управления краем время он посвящал написанию писем родственникам и друзьям. Им была начата новая реляция королю, где он в крайне осторожной форме описывал пророчества и каменные глифы майя, предлагая передать сделанные по его указанию рисунки криптографам монастырских библиотек Франции, Италии, Англии.
    В приёмной послышались шаги. После шумных препирательств с охраной, кто-то с треском распахнул дверь. На пороге комнаты показался тщедушный старик с желчным выражением лица.
    - Так-то вы встречаете королевского судью?
    - Ах, это вы, сеньор де Леон! – Кортес скрыл раздражение под радушной улыбкой. – Какая неожиданность! Я только прочёл письмо короля. Получается, вы опередили корабль с почтой его величества. Похвальное рвение!
    - Я не нуждаюсь в вашей похвале. Служить королю – мой святой долг. – Судья осмотрелся по сторонам, но губернатор, как будто не замечая его взгляда, даже не подумал предложить ему кресло.
    - Я и говорю, что всё находится в монаршей воле. В привычках короля - сначала прислать правосудие, а потом и письмо, подтверждающее статус посланца. Хорошо, что вы направлены ко мне, а не к Писарро в Перу. Он бы арестовал вас, как самозванца и подделывателя королевских печатей, – Кортес не скрывал иронии.
    - И на Писарро найдётся управа. Слишком нахален и жаден. Но речь сейчас не о нём. Где ваши жезлы, как верховного судьи Мексики? Я лишаю вас права служению закона. Отныне закон в Мехико - это я! – Де Леон на глазах раздувался от сознания своей значимости и полномочий.
    Кортес понимал, что это значит.
    «Сначала ты открываешь новые страны, завоёвываешь их, посылаешь королю золото и серебро. Богатеешь сам. Потом тебя снимают с должности, отдают под суд и отбирают все ранее пожалованные привилегии, а заодно имущество и земли», - так думал впавший в немилость губернатор, но не выказал и тени страха.
    - Ах, какая жалость. Жезлы хранятся в моём загородном дворце. Завтра же они будут у вас, а сегодня окажите мне честь своим присутствием на званом обеде. Дамы Мехико будут рады услышать новости из Испании.
    При упоминании об ужине и дамах судья, сидевший на скудном судовом рационе без малого месяц, впервые улыбнулся:
    - Кстати, Кортес, очень кстати. Я слышал о вашем гостеприимстве и хотел бы увидеть, не превосходит ли оно меры, принятой при дворе.
    - Ну что вы, куда мне до королевских роскошеств. Эй! Кто там! Охрану для меня и посланца короля!
    Свита Кортеса по мостам, давно восстановленным в отстроенном заново Мешико судовыми плотниками, пересекла несколько каналов, разрезающих город, подобно солнечным лучам. Столицу ацтеков было не узнать. Возводились всё новые дома в кастильском и арагонском стилях. Два десятка мавританских построек говорили о привязанностях их хозяев к арабской архитектуре. Несколько возведённых с особым усердием и быстротой церквей радовали белизной стен и высокими, покрытыми начищенной медью колокольнями.
    Дом Кортеса отличался, как и все его резиденции, огромными размерами и в то же время простотой и суровостью. Внутри он был украшен индейскими хлопковыми коврами, пращами, метательными дротиками и расписной ацтекской керамикой. Огромный стол, сделанный из толстой секвойи, ломился от яств. Повар-индеец постарался на славу. Подавали черепаховый суп, жаркое из дичи, вяленые кусочки какого-то белого мяса, запечённый в листве банана папас*1, сваренные в сахаре кусочки кассавы*2, фрукты, которых прежде судья никогда не видел, орехи и крепкий хмельной напиток из кактуса.
    Разомлевший от вкусной еды судья рассказывал приглашённым кабальеро и дамам о последних процессах инквизиции. Индианки, жёны соратников Кортеса, с невозмутимым видом и с входившим в поговорку спокойствием слушали о пытках и признаниях приговорённых к вырезанию языков дерзких сочинителей памфлетов  и муках сожжённых на кострах еретиков..
    Сам губернатор подливал чиновнику короля мескаль*3 собственного производства и подкладывал кусочки крокодила в его тарелку.
    - Хорошо вы тут живёте, – судья обвёл глазами просторный зал с резной индейской мебелью и типично испанским мраморным фонтаном в середине п-образного стола. Его взгляд, затуманенный хмелем, остановился на одной из индианок:
    - А индейские шлюхи, оказывается, красивые. Кожа, как я вижу, у них гладкая, шелковистая. Пришлите мне вон ту в красном платье.
    Конкистадор - командир одного из гарнизонов в предместье Мехико - побледнел от ярости, оскорблённый вниманием де Леона к его жене. Но Кортес показал ему кулак за спиной судьи.
    - А теперь пора и на покой, - посыльный короля икнул, сорвал салфетку с груди и бросил в тарелку. Он встал, покачнулся и внезапно схватился за живот.
    - Что-то мне нехорошо. Наверно, переусердствовал с вашим мескалем.
    Подскочившие слуги осторожно взяли судью под локти и повели в спальню.
 Всю неделю де Леон мучился тошнотой и сетовал на жар. К субботе, впавший в беспамятство, он метался на мокрых и скомканных в узел простынях. Жар высушил его тело. Вода, которую ему давали, извергалась в таз с белой рвотой. Кортес окружил больного заботой и вниманием. Встревоженным родственникам несчастного служителя закона он объяснял недуг особенностями привыкания слабого организма судьи к местному климату. На седьмой день де Леон тихо скончался в своей постели. Кортес был безутешен. Он огорчился ещё больше, когда один за другим стали умирать чиновники, прибывшие с де Леоном.

 *1 – Папас - так индейцы называли папайю.
 *2 – Кассава - мучнистое вещество из корневых клубней растения маниок
 *3 – Мескаль - традиционный для Мексики напиток из забродившего сока агавы.

   Посмеиваясь в усы, Кортес писал королю. «…Скорблю вместе с вами по усопшему слуге вашему. Местный климат, несмотря на кажущуюся мягкость, коварен и суров. Индейские еда и напитки - не для нежных испанских желудков, избалованных каталонской ветчиной и арагонскими винами…»
    Месса, отслужённая по чиновникам, была пышной, как и подобало высокому статусу королевских судей.
    Питер из Гента, стоявший в последних рядах среди знати Мехико, поглядывал на довольного Кортеса, осуждающе качал головой. Потом он протиснулся к губернатору и прошептал ему на ухо.
    - Ах, Фернан. Я не знаю, чего в вас больше. Жестокости и коварства, присущих фундаторам*1 конкисты - или праведности.
    - Господь рассудит, когда я предстану перед судом его. А на королевское правосудие мне наплевать. Может, чашу моих богоугодных дел наполнит закон о неприкосновенности индейских территорий, или указы об ограничении передвижений испанцев, или открываемые мной школы для креолов и туземной бедноты? – отвечал Кортес.
    - Мне кажется, король всё больше понимает, что вы уже не кастилец, а мексиканец, – монах смотрел прямо в глаза губернатора. – Вы живёте, как мексиканец, едите, как индеец, думаете, как они. По примеру императоров ацтеков и инков держите в доме ягуаров. Пятеро ваших детей рождены от индианок. Король вас боится больше, чем неуравновешенного и вспыльчивого Писарро.
   - Мне всё равно, что думает на мой счёт король. Стоит мне только пальцем пошевельнуть - и Мексика хоть завтра объявит о своей независимости, а Карл, занятый происками в отношении Франции и интригами при папском дворе, ничего с этим не сможет поделать. У него нет денег на войну против всей Европы, чтобы удержать на голове корону Священной Римской империи. А Мексику голыми руками не возьмёшь.

    Лучше бы Кортес выполнил свою угрозу. Он стал бы некоронованным королём Новой Испании. Но беспокойство за своих многочисленных кузенов и родителей, оставшихся в Кастилии, удерживали его от решительных шагов.
    Сторонники колонизации по образцам, предписываемым Карлом V, приверженцы насаждения христианства через трибуналы инквизиции, любители грабежей и обращения в рабство туземцев, видя нерешительность Кортеса, подняли головы, объединились и в один прекрасный день мятеж недовольных удался. Низложенный губернатор во избежание гражданской войны на Юкатане отошёл от власти.

    - Как я устал! Как мне противны эти интриги, доносы и ложь. Как невыносима жадность новоиспечённых и самозваных конкистадоров. Где они были, когда мои люди гибли под ножами и стрелами ацтеков? – Кортес, разбитый физически плохой дорогой, раскисшей под дождём, разочарованный последними неудачами, сидел в кресле одного из домов в Тласкале. Ему пришлось оставить Мехико и уехать подальше от провозглашённого муниципальным советом нового губернатора, некого Алонсо де Эстрада. Напротив сидели Питер из Гента, несколько верных капитан-генералу командиров и капитан судна, пришедшего из Испании с письмом от короля и плохими новостями. В Кастилии по приказу инквизиции была запрещена публикация книги Кортеса. В Севилье, Гранаде, Толедо жгли на кострах его реляции, записки, законы и письма. Среди придворных поползли слухи, что Кортес -

 *1 - Фундатор (исп.) – основоположник, основатель.

 идолопоклонник, шпион Франции, что он исповедует религию индейцев и, не боясь Бога, плюёт на распятие. В доме отца конкистадора были изъяты его рисунки и чертежи пирамид майя, таблицы индейских чисел и знаков.
    Король писал ему: «…Вы упрекаете моего верного слугу, уважаемого Алонсо де Эстрада, в том, что он грабит доиспанские захоронения индейцев, что он совершает неслыханное кощунство и неуважение к ацтекам. Ваши обвинения не выдерживают моей критики. Мне нужно золото, а какими методами я его получу - не должно волновать ни вас, ни индейцев…»
    - Пришёл черёд мёртвых расстаться с ритуальными святынями, - горько проговорил Кортес, передавая письмо Питеру из Гента.
    - Я не удивлюсь, если новый губернатор Юкатана получил тайный приказ умертвить вас. – Гонсало де Сандоваль, старый соратник и товарищ Кортеса, сжал ладонь - и листок бумаги, смятый в маленький шарик, скатился на каменный пол.
    - Нужно возвращаться в Испанию. – Конкистадор медленно встал и по своей давней привычке стал мерить шагами комнату.
    - Это будет ошибкой! - воскликнул Сандоваль. – Они только и ждут вашего появления в Кастилии. Инквизиция давно ищет повод для вашего судебного преследования, и, я уверен - они его найдут.
    - Ты не понимаешь. Пока моя репутация в Испании достаточно высока - король и церковь не посмеют меня тронуть, – Кортес подошёл к окну. – Там я могу легко доказать свою правоту, обращаясь публично не только ко двору, но и к Святому престолу, не говоря уже о монархах Европы. Плоды эпохи Возрождения взошли в Италии и Франции. Ростки нового наверняка проникли на Иберийский полуостров. Старая политика средневековых судебных процессов и колониальной практики с применением работорговли изжила себя.
    Губернатор полной грудью вдыхал влажный прохладный воздух, принесённый ветром с гор.
    - Готовьте корабли, золото, керамику индейцев, редких животных и свиту.
    Недовольно ворча, люди Кортеса покинули его дом.
    - Надеюсь сын мой, ты знаешь, что делаешь, – монах подошёл к капитан-генералу.
    - А ты падре, поедешь со мной?
    Питер из Гента отрицательно покачал головой:
    - Моё место здесь. По мере сил буду нести слово Господа и хранить, передавая ученикам, тайну чисел майя. И ещё. Я дам вам письмо к нескольким настоятелям францисканских монастырей в Испании. Там вы всегда найдёте убежище и защиту.
    Кортес подошёл к монаху и обнял его.

    Через несколько дней два корабля под личным флагом Кортеса вышли в море. Погода благоприятствовала плаванию. Опальный губернатор прогуливался по палубе флагмана и любовался красотами оставляемой им земли. Через двое суток только альбатросы напоминали о Юкатане и островах, скрытых далёким горизонтом. Попутный ветер подгонял каравеллы. Жизнь на палубах вошла в привычную морскую колею. Солдаты приводили в порядок оружие, чистили кирасы. Моряки занимались парусами и такелажем. Кортес, сидя на складном кресле, что-то писал, прижимая локтем  лежащий на столе  лист бумаги.
    - Паруса! - вдруг крикнул один из матросов.
    Все подняли головы и посмотрели в сторону вытянутой руки. С севера, пересекая курс испанцев, показались три корабля. Губернатор поднёс к глазам зрительную трубу. На головном судне, прикреплённый к высокой грот-мачте, трёхцветной тряпкой полоскался на ветру французский флаг.
    - Поставить дополнительные кливера! - скомандовал Кортес. Он узнал во флагмане французов галеас. Это был мощный довольно большой корабль с тремя мачтами и двумя рядами вёсел.
    - Человек пятьсот команды, не меньше, на всех кораблях, – подошедший contramaestre*1 испанцев встал рядом и внимательно смотрел на французскую эскадру.
    - И пушек – штук двадцать на каждом, – Кортес опустил трубу. - Похоже, они охотятся за нами. Вернее, за нашим золотом. Кто-то предал нас, указав время отплытия и курс. – Губернатор обернулся к patrone (шкиперу). - Что там с кливерами?
    - Уже стоят.
    - Готовьте орудия и людей. Если не получится уйти - придётся дать бой. За борт всё лишнее! Облегчить каравеллы! – Кортесу нравилась стихия сражения. – В воду свиней, лам, обезьян, фрукты и горшки!
    Он снова поднял к глазам трубу. Корабли французов разделились. Галеас, подгоняемый парусами и вёслами, вырвался вперёд и оставил далеко позади два галиота. А тем явно не хватало скорости. Но преследователи всё равно превосходили каравеллы ходом.
    «У них нет тяжёлого груза. Через час галеас будет на расстоянии пушечного выстрела. Отлично!» - подумал Кортес.
    - Передайте соседней каракке. Не снижая ход, пропустить галеас между нами.
    Капитан-генерал почувствовал привычное возбуждение.
    «Вот что мне нужно! Хорошая встряска и немного удачи! Если Бог будет милостив к нам – значит, в Испании мне суждено очистить себя от всех обвинений. Если нет - так хоть погибну в бою, а не на костре и не в постели».
    Галеас, увлечённый погоней, постепенно приближался к эскадре Кортеса. Два остальных корабля отставали от флагмана, но тоже, хоть и значительно медленней, догоняли испанцев. Капитаны каравелл, маневрируя, пропускали галеас между собой.
    Войдя в широкий коридор между испанскими судами, французы уравняли свой ход со скоростью каравелл. Но не учли ответного манёвра Кортеса. Два испанских корабля стали быстро сближаться, ломая вёсла галеаса.
    Залпа французов не ожидал никто. Двадцать пушек с обоих бортов окутались дымом. Было видно, что вражеские канониры торопились отогнать испанцев, чтобы сохранить вёсла и ход. На каравелле губернатора вражеский залп срезал половину бушприта и смёл с палубы десяток солдат и матросов. В пороховом дыму не удалось рассмотреть, что стало со второй каравеллой. Но оттуда послышался ответный залп и беспорядочная стрельба из мушкетов.
    - Целить ниже! – Кортес повернулся к пушкарям. - Огонь!
    Палуба дрогнула под ногами губернатора. Он рванулся к борту посмотреть на французов. В пороховом тумане галеас ощетинился ответными вспышками выстрелов мушкетов и аркебуз. Налетевший порыв ветра постепенно рассеял дым. Галеас, постепенно теряя ход, уже отставал на полкорпуса от каравелл. Он заметно кренился на правый борт, забирая воду в пробоины ниже ватерлинии. Каравеллы убрали часть парусов и снова поравнялись с французским кораблём. Кортес не мог позволить ему уйти. Но галеас кренился на правый борт всё больше и круче. Было видно, как пушки французов, срывая канаты крепления,

 *1. Сontramaestre (исп.) – Боцман

 скользили по палубе, пробивали борта и увлекали за собой матросов. Но на такелаже, сжимая шпаги в зубах, уже готовилась к атаке абордажная команда французских моряков. Прозвучала команда - и солдаты противника с громкими криками выбросили в воздух стальные крюки. Часть испанцев принялась рубить канаты, стягивающие два корабля. С другой стороны французского судна слышалась перестрелка. Это капитан второй каравеллы пытался помочь Кортесу. В воздухе мелькнули тени. Французы начали перепрыгивать на палубу испанского флагмана. Но солдаты губернатора были опытными бойцами, имевшими опыт рукопашных схваток с индейцами. Они не растерялись. Раздался залп мушкетов, и половина атакующих была сброшена в море. Вторая половина рассеялась по палубе каравеллы. Завязались скоротечные схватки. Кортес не выдержал и ринулся в самую гущу разгорячённых тел. Его тяжёлая шпага была по-прежнему резва. Несколько человек уже валялись у его ног, корчась в судорогах от ужасных рубящих ударов конкистадора. Казалось, он выплеснул всю накопившуюся за время изгнания ярость на противников. Через десять минут на палубе осталась кучка французов, окружённых испанцами. Кортес мельком взглянул на галеас. Из воды торчали три мачты. Практически весь корпус погрузился в воду. На реях, цепляясь за разорванные снасти, висели оставшиеся в живых моряки. Остальные тонули, добиваемые с каравелл выстрелами мушкетов. Кто не умел плавать, цеплялись за обломки корабля. Рядом уже кружили плавники акул. Два галиота, не ожидавшие такого исхода сражения, замедлили движение и разворачивались, чтобы уйти. Кортес подошёл к ощетинившимся шпагами французам.
    - Опустите оружие! Иначе я прикажу солдатам расстрелять вас из аркебуз и пистолей. – Латынь губернатора была небезупречной, но его поняли.
    Стоявший впереди командир абордажной команды бросил шпагу. Его примеру последовали растерянные соотечественники.
    - Кто вы? – Кортес дал знак своим людям расступиться.
    - Его величества короля Франции лейтенант флота шевалье де Меру, – молодому человеку ещё не было и тридцати.
    - А кто командовал галеасом?
    - К вашим услугам, месье! – Лейтенант гордо вздёрнул подбородок вверх.
    - Разве Испания и Франция в состоянии войны? – Конкистадор не сводил с француза свой свирепый взгляд. Тот отвёл глаза.
    - Если честно, не знаю месье.
    - Насколько я в курсе европейских событий, между нашими странами заключено перемирие, значит, я могу расценивать ваше нападение, как пиратский захват судов, принадлежащих испанской короне. А вы знаете, что делают с пиратами?
    - Увы, знаю, капитан. – Француза, казалось, ничуть не волновала ни его участь, ни участь команды. – Если бы не те трусы, - лейтенант кивнул на ускользающие в туман галиоты, - сейчас бы умоляли нас о пощаде вы.
    - Кортес никогда не просит милости у врага. – Один из матросов испанской каравеллы направил свою шпагу в грудь французу.
    - Кортес? Вы сказали - Кортес? – Удивлённый лейтенант снял повязку, удерживающую его длинные волосы, и учтиво поклонился конкистадору. – Ваша слава, месье, идёт впереди вас!
    - Да? Приятно слышать. – Губернатору ничто человеческое было не чуждо. Он непроизвольно встал в гордую позу и положил ладони на пояс. Седеющие усы приподнялись в лёгкой улыбке.
    - Так что мне с вами делать? Повесить, как предписывают морские правила?
    Тяжёлое молчание повисло над палубой. Кортес осмотрел оба своих судна. И то, и другое требовали ремонта. Особенно досталось второй каравелле, которой командовал Сандоваль. Одна из мачт была сорвана залпом французского галеаса. Все палубные надстройки и фальшборт плавали далеко в море.
    - Вот, что мы сделаем… Капитан! – Он обратился он к шкиперу своего корабля. – Насколько я знаю, мы недалеко от островов Канарского архипелага.
    - Да, сеньор. Полдня средним ходом.
    - Держим курс на ближайший остров! Эти господа будут работать вместе с нашими плотниками. – Он повернулся к французскому офицеру. – А потом мы оставим вас на острове с запасом провизии и вашим оружием. Это - шанс остаться в живых.
    Командир галеаса молча поклонился.
    Кортес не знал, что и этот благородный поступок ему поставят в вину королевские судьи. Обвинение в предательстве интересов Испании ляжет ещё одним пунктом в следственные документы.

    После многих лет, проведённых в битвах, борьбе за власть, интригах, трудах на благо Мексики, Кортес вынужден был вернуться в Испанию. Близкое крушение надежд, угроза утраты влияния и власти угнетали его больше, чем вероятность конфискации земель, состояния, привилегий. На причал испанского Палоса сошёл человек с незатянувшимися ранами, нанесёнными клеветой, коварством и неблагодарностью короля. На земле Кастилии Кортеса ждал ещё один удар. Ушёл из жизни покровитель и единомышленник, защищавший его при дворе всеми доступными способами представителя древнего кастильского рода – его отец.
    «Двадцать четыре год отсутствия и скитаний, поражений и побед. Ради чего? Эта земля стала для меня чужой…» – Так думал Кортес, сопровождаемый верным, но больным Сандовалем.
    - Останься в Палосе. Ты не выдержишь дороги верхом, – бывший губернатор заботливо прикрыл своего соратника одеялом.
    Старый друг и товарищ по оружию был действительно плох. Раны и лихорадка, перенесённые тяготы походов и битв, болезни наложили отпечаток на его худое и бледное лицо. Только глаза по-прежнему горели неукротимой жаждой жизни.
    - Я оставлю тебе своего врача-индейца. Полежишь, отдохнёшь, наберёшься сил после морского перехода и догонишь меня, – Кортес положил руку на плечо Сандовалю. – Не спорь. Я не хочу привезти домой твой холодный труп.
    Монастырь Ла Робида, францисканский форпост Старого Света, ворота на Запад к новым христианским землям, принял Кортеса со всей свитой. Ему тоже нужно было отдохнуть, набраться сил, переговорить со своими союзниками, шпионами, родственниками. Обстановка при дворе, настроения молодого поколения знатных домов Испании были не так уж и плохи. Оставалась надежда отвести от себя все подозрения и упрёки в плохом управлении колониями.
    Он ещё не знал, что его правое плечо Сандоваль умер в Палосе в доме канатного мастера, ограбленный хозяином, забравшим тридцать золотых слитков – единственное богатство конкистадора.
    Но это известие, больше похожее на предзнаменование, догнавшее его на пути в испанский Медельин, не сломило дух Кортеса. Проезжая со своей свитой по дорогам Кастилии, он с удивлением узнавал, что крайне популярен среди молодого дворянства и в среде учёных, писателей, философов. Францисканцы открыто поддерживали его, произнося проповеди, написанные его старым другом Питером из Гента. Общественность, особенно студенты университетов Саламанки и Мадрида, были недовольна готовностью двора сжечь его последнюю книгу и конфискованные в Мехико записки и письма. Предыдущее аутодафе последних реляций Кортеса толпа, состоявшая из молодёжи и школяров, освистала, закидав камнями стражу у костра.
    Карл V под давлением сторонников Кортеса - его будущего тестя графа де Агилара, адмирала Кастилии герцога Бехарского - принял бывшего губернатора Юкатана. Аудиенция состоялась в Толедо летом 1528 года.
    Кортес смотрел на маленького, желчного человека, измученного подагрой, свалившимися на его плешивую голову внешнеполитическими проблемами, и думал:
    «Если я – губернатор без власти, то этот король – без поддержки своих подданных. Это ничтожество, склонное к мелким интригам, захвату заложников, не знающий, что такое величие духа, смеет бросать мне в лицо обвинения в грехах, которые я не совершал…» - Кортес с презрением смотрел на карлика, потерпевшего поражение от Сулеймана Великолепного, не сумевшего даже с помощью золота Мексики извлечь выгоду из победы над французским королём Франциском 1.
    «Всё, на что способен испанский король, - с горечью размышлял Кортес, - это взять в заложники детей французского монарха, чтобы держать их в невыносимых условиях в обмен на Артуа, Бургундию и три миллиона золотых экю». - Презрительная улыбка пряталась в усах губернатора.
    Во время аудиенции ему пришлось почтительно встать на одно колено, как этого требовал протокол. Но это было лучше, чем открыто показать своё негодование. Так король не мог видеть его глаз. Францисканцы, сообщая Кортесу о настроениях в Европе, говорили, что только одно варварское разграбление Рима солдатами Карла поставило последнюю точку в длинном списке малодушных, коварных преступлений и злодеяний Габсбурга. Святой престол никогда не простил ему этого святотатства. Поэтому как человек, чувствовавший своё моральное превосходство, конкистадор передумал, поднял голову и смело посмотрел прямо в глаза Карлу.
    - Ваше Величество! Я подготовил записку, в которой подробно изложил своё виденье колонизации Нового Света. Я хочу, чтобы вы лично прочли её.
    - Ах, Кортес, избавьте меня от утомительных занятий! Если у вас есть что сказать - говорите. Только коротко. Не люблю слишком длинных и умных речей провинциальной знати. У меня при дворе достаточно шутов.
    Опальный губернатор вспыхнул:
    - И, тем не менее, вам придётся выслушать меня. В противном случае вашей новой администрации в колониях придётся столкнуться с рядом мятежей.
    - Вы мне угрожаете? – Король не скрывал своего бешенства. Его лицо побагровело.
    - Не волнуйтесь так, ваше величество. Как я смею угрожать великому королю великой Испании? – Конкистадор смерил взглядом маленькую фигуру короля. Присутствующие поняли намёк и спрятали улыбки в кружевные жабо. – Тем не менее, я позволю себе высказать своё мнение, – твёрдо продолжал Кортес. Карл пренебрежительно отвернулся и махнул платком. Но губернатора это не смутило.
    - Вам, ваше величество, придётся смириться с тем, что настоящими хозяевами новых земель являются индейцы. Конечно, можно их всех истребить, как это сделали Веласкес с карибами и Писарро с инками. Но кто тогда будет работать на хлопковых и табачных плантациях? Кто будет выращивать сахарный тростник, хлопок и пряности? Кто будет строить дворцы испанцам, возделывать виноградники, служить в армии, добывать золото и серебро на рудниках, работать проводниками, администраторами и переводчиками в труднодоступных горных районах? Вы скажете - рабы из Африки? Не заблуждайтесь на этот счёт. Их ещё надо поймать, привезти в Новую Испанию. Половина умрёт во время плаванья, вторая половина погибнет от болезней уже на Юкатане. Лихорадка и малярия сделают их похожими на привидения. Разве вам нужны люди без сил, без желания работать даже за горсть маиса? – Кортес видел, что, несмотря на неудовольствие, король слушал его всё внимательнее. - Казна понесёт слишком большие потери. Золота, доставляемого кораблями из Мексики, Перу, Эквадора, и так не хватает на многочисленные войны, которые ведёт ваше величество. Не проще ли сохранить для короны её новых подданных, не лучше ли обратить их в христианство? Но только не методами инквизиции и иезуитов. В Новой Испании хорошо прижились нищенствующие ордена. Францисканцы, например. Их опыт милосердного просвещения в слове господнем бесценен для Испании.
    - Для вас, живущих по эту сторону океана, - Кортес уже обращался ко всем, находящимся в кабинете короля, - для вас Мексика, Перу, Панама – страны из сказок. Края, где течёт река Эльдорадо, где золото можно черпать голыми руками. Это далеко не так. Золото – это кровь, пот и раны испанских солдат. Это слёзы индейских матерей, потерявших своих сыновей в схватках с нами. Разве по-христиански приумножать ещё большие раны и слёзы? Разве не Иисус учил нас:  «Поступай с другими так, как ты хотел, чтобы поступили с тобой»?..
    Король, захваченный страстной речью Кортеса, оглянулся на своих советников. Он пытался прочесть в их глазах ответ, который он должен был дать опальному губернатору. Но те молчали.
    - Нам нужно найти равновесие между интересами испанцев и местными племенами. Они отнюдь не дикари, как думают некоторые при вашем дворе. В моих письмах и реляциях вам, о, король, я писал о найденных моими лекарями свидетельствах, что инки и ацтеки делали сложные хирургические операции на черепах своих раненых или больных соплеменников. И это - не зная закалки стали. Каким образом вскрывали они прочные лобные и затылочные кости? – Кортес перевёл дух. - Как, не зная колеса, они перевозили огромные плиты для строительства своих пирамид? Я писал вам о загадках чисел и знаках времени… - Карл еле заметно поморщился. Губернатор предпочёл не заметить этой гримасы.
    - Может быть, это нам есть чему поучиться у них? Может быть, свежая индейская кровь в старых испанских жилах вознесёт нас до высот, недосягаемых остальными европейцами?
    - Вы и так уже сделали немало в этом направлении, - проворчал король. – Сколько у вас детей вне брака по христианским канонам?
    - Ни одного, мой король. Всех я признал моими сыновьями, и сам папа подтвердил законность их прав на моё имя и имущество.
    Гримаса короля стала ещё заметнее.
    «Это всё происки Климента VII, не простившего мне пленения его святейшества и разграбления Рима», - подумал Карл.
    - А скольких солдат и своих офицеров вы заставили жениться на местных красотках? – Габсбург не оставлял попыток уколоть Кортеса.
    - Никто никого не заставлял. Всё было сделано с благословения церкви и исключительно по любви. Но эти браки заставили служить нам индейских вождей, превратив из наших врагов в союзников.
    - Смешение рас… Это противоречит понятиям чистоплотности и вопросам веры. – В разговор вмешался исповедник короля.
    - О чистоплотности могу поспорить. В Теночтитлане (Мехико) у ацтеков ещё до нашего прихода была налажена система отвода сточных вод, чего не скажешь о Севилье и даже о Толедо. – Теперь уже улыбался бывший губернатор. – А скольких индейских женщин заразили наши матросы сифилисом, подхваченным в борделях Кадиса? – накалял обстановку Кортес. - А вера… Что – вера?.. Индейские жёны конкистадоров давно приняли христианство, и они даже в большей степени богобоязненны, чем их мужья-испанцы.
    - Ах, король! Почему вы верите вашим чиновникам в Мексике, а не мне? Вот вам последние новости оттуда. Принудительный труд, конфискации имущества на подвластных вам землях достигли небывалых величин. Все ценности, изымаемые у индейцев, оседают в карманах ваших судей и нового губернатора. Капитан Дельгадильо забил до смерти касика города Такубайя за то, что тот прислал слишком мало, как показалось испанцу, людей для отработки барщины на своей гасиенде. Сам губернатор Нуньо де Гусман приказал снести часовню францисканцев Сан-Лазаро и лепрозорий, основанные мной, и построил на этом месте для себя одного роскошный дворец. На стройке работали индейцы, которым не заплатили ни гроша. Мало того - их заставляли работать в воскресные дни и христианские праздники. И таких людей вы отбираете для управления вашими территориями за океаном?
    Кортес не был безрассуден, но он считал себя в первую очередь солдатом. Тем не менее, он хорошо владел искусством убеждения и логикой. Он решил не скрывать от короля своей точки зрения на будущее Новой Испании, пока его поддерживает значительная часть придворной знати. Аристократы с согласия и при посредничестве Кортеса уже приобрели через подставных лиц и дальних родственников значительные поместья в Мексике, Перу, Панаме и Флориде. А долг всегда платежом красен. Если бы Карл узнал об этих земельных приобретениях, сделанных без его ведома - был бы грандиозный скандал с далеко идущими последствиями.
    - Ваше величество, я здесь не для того, чтобы спорить о правильности моей или вашей политики в отношении новых земель. Законы, подготовленные вашими советниками и претворяемые в жизнь бесчестными людьми в администрации Юкатана, наносят больше вреда, чем пользы. Это – тупиковый путь. Вместо дружественных нам индейцев и земель, которые могли бы стать жемчужинами в вашей короне, Испания через десять-двадцать лет получит из колоний реляции о провозглашении независимости. И, самое печальное - те же испанцы, о чистоте крови которых так заботится ваше величество, первые подпишутся под этими документами.
     Красноречие Кортеса произвело впечатление на советников короля.

                ***

    - Исповедуйте меня, Святой отец! – Голос, глухой и страстный, заставил священника маленькой церкви, построенной совсем недавно в Акапулько, повернуть голову и посмотреть через решётку исповедальни на кающегося грешника. За перегородкой, разделяющей каморку для таинства процедуры покаяния, сидел пожилой человек в тёмно-вишнёвом бархатном камзоле. Кружевной воротник выделялся пепельно-белым цветом на фоне загорелых лица и шеи, отчего худые скулы кающегося казались ещё острее. Золотая массивная цепь удерживала на груди медальон, на котором был выгравирован необычный герб.
    Монах отвёл глаза. Столько лет прошло после их последней встречи в Мехико? Бывший губернатор сильно изменился. Волосы, когда-то слегка вьющиеся и густые, поседели. Глубокие морщины изрезали лоб и щёки. И всё же от этого человека веяло силой и неукротимой жаждой власти. Францисканец опомнился и прервал затянувшуюся паузу:
    - Господь в моём лице слушает тебя. В чём ты хочешь покаяться перед ним?
    - Гордыня! Гордыня - вот мой самый страшный грех. Стремлюсь быть судьёй недостойным, жажду наказать виновных за насилие и грабежи, за жестокость и сребролюбие, за попрание законов человечьих и божьих... - Голос Кортеса прервался. - И ещё я жажду вернуть себе утраченную власть.
    - А во благо ли? - Монах говорил очень тихо. В этой, забытой королевской властью и открытой всем ветрам бухте, не зря появился опальный бывший правитель края. Здесь уже наслышаны о гонениях на ветерана Конкисты, о его непокорном характере и стычках с королевскими наместниками.
    - Во благо или нет - судить об этом  дано только богу. Но в моей жизни не было ничего, за что Господь может упрекнуть меня. Возможно, в юности я и был излишне жесток и немилосерден, но это всё в прошлом. Школы и приюты для новых подданных Испании, церкви и монастыри, дороги и гавани, законы, защищающие рабов и нищих. Вот что я кладу  перед Господом. Пусть кто-нибудь положит больше. Чаша, предназначенная для меры дел алчных, тяжести помыслов и злодейств тиранов, призванных стоять на страже интересов Нового Света, обрушит весы и алтарь Сеньора нашего Иисуса, который выстроен моим же попечением в кафедральном соборе Мехико, - Кортес спешил излить священнику накопившуюся горечь. - Кто призвал на Юкатан иезуитов и инквизицию? Кто отдал власть над Новым Светом в руки Первой и Второй аудиенций*1, приведя к власти беспринципных и жестоких властолюбцев? – Голос Кортеса звенел металлом. - Кто проводит секвестр земель, дарованных мне королём навечно? Кто отдаёт приказы о конфискациях имущества первооткрывателей и заслуженных конкистадоров, моих соратников и друзей? Кто подвергает пыткам и нечеловеческому обращению ацтеков? Кто поднимает налоги и требует с нас уже не пятую часть вновь открытых земель и богатств, а треть и даже половину? Кто мне ставит палки в колёса, сжигая мои корабли, разрушая гасиенды и города, построенные моими людьми вместе с ацтеками? Кто начал преследование братьев нищенствующих монашеских орденов?

    1* - Аудиенция (исп.) - Совет. В данном случае король назначал аудиенцию для управления Мексикой из двух или трёх чиновников.

    - Неужели, сын мой, до сих пор тебе не понятно, что ты - игрушка в игре, которую ведёт король? - Священник вновь повернулся к решётке и смотрел во все глаза на Кортеса.
    - Питер из Гента? - удивлённый и пришедший в себя Кортес вскочил на ноги.
    Он покинул исповедальню, как вихрь ворвался на половину исповедника и обнял его. На глазах францисканца выступили слёзы. Монах узнал в этом порыве того самого Кортеса, отчаянного солдата, морехода с неукротимой энергией и страстью к новым открытиям.
    - Простите меня, маркиз, за эти слёзы. Стар уже, сентиментален и рад, что мы снова вместе.
    - Никаких церемоний и титулов! Судьба опять даёт нам шанс. Начнём с нуля в этом маленьком посёлке. Раз опальному губернатору нет иного приюта в открытой им стране - эта небольшая бухта на берегу океана будет мне землёй обетованной и отправной точкой для новых походов.
     Кортес похлопал монаха по спине.
    - Пойдёмте куда-нибудь, святой отец, посидим, поговорим о жизни и смерти.
    Грусть в голосе конкистадора не понравилась священнику.
    - Может быть, там, в церковной ризнице? В ней, правда, тесно, но тихо и спокойно.
    - Ну, нет, зачем нам церковь, где пахнет елеем и ладаном? Неужели какой-нибудь предприимчивый креол или испанец не открыл в этой дыре харчевню или таверну?
    - Есть тут одна. Но что скажут прихожане? - Монах засмущался, покосился на распятие и перекрестился.
    - Ах, бросьте! Скажут, что вы ещё ближе к своей пастве. Пошли.
    Маленькая таверна встретила их запустением и тишиной. Два солдата из охраны капитана выкинули на улицу двух подвыпивших матросов и сели в дальнем углу, чтобы не мешать Кортесу. Принесли вино, воду для монаха, козий сыр и хлеб.
    - Неужели всё так плохо? - Францисканец отломил краюху хлеба и налил в две плошки: маркизу вина, себе воды.
    - После того, как в Испании король был вынужден отпустить меня с миром обратно в Мексику, подтвердив многие из моих привилегий, мне казалось, что всё изменится. Что Новый свет получит новую власть и новые возможности для развития и процветания. Карл даже пожаловал мне титул маркиза. - Кортес подозвал трактирщика и заставил попробовать вино.
    - Наслышаны, – монах задумчиво вертел в руках свою чашу.
    - Маркиз дель Валье! А, звучит? - Несколько мгновений конкистадор изучал лицо хозяина таверны. Потом кивнул своим мыслям и пригубил вино. - И это не считая обширных земель в придачу, которые сегодня перемеряют чиновники короля, отыскивая несоответствия в картах, описях и запятых королевского указа. А не много ли, а не урезать ли, а не отхватить ли кусок пожирнее для себя любимых? Вот они, милости короны и усердие нотариусов. Сам дал, сам и заберу обратно!
    Монах кивнул, то ли соглашаясь с последним утверждением, то ли осуждая короля:
    - Индейцы уже знают о ваших злоключениях. Сочувствуют вам, и целиком на вашей стороне.
    - Неужели любят?
    - И любят, и уважают. Им больше некому отдать свою преданность, искренность и отвагу.
    - Её можно было бы подарить вице-королю, бывшему камердинеру Карла - Антонио де Мендоса. Все благородные кабальеро Кастилии отказались от сомнительной чести подсидеть меня на посту губернатора. А он - то ли из преданности королю, то ли по глупости - согласился. Так что у нас теперь две ветви власти: Аудиенция и вице-король. Впрочем, чиновников стало слишком много даже для Юкатана. Однако на первых порах мы подружились, но я подозреваю, что его назначение имеет определённую цель.
    Монах заметил, что вино не успокоило Кортеса, а только приглушило печаль, оставив наедине с сомнениями и вопросами.
    - И что же он сделал?
    - Успокоив мою бдительность и усыпив все мои подозрения, отменил право убежища в монастырях, отдал приказ просматривать всю мою почту... - Францисканец недоверчиво посмотрел на конкистадора.
    - Да-да, не удивляйтесь. Он вскрывает даже папские свитки, запечатанные личными печатями его Святейшества. - Кортес сделал глоток и продолжал. - Пышности празднеств в Мехико по поводу и без повода, которые устраивает Мендоса, позавидуют многие монархи в Европе. Пока Испания не знает, где найти деньги на лечение старых запущенных гнойных нарывов, язв тирании и безумия инквизиции, вице-королевство веселится и пирует. Мендоса оказался ничуть не лучше и не хуже бывших и нынешних посланцев короля. А, впрочем, даже значительно хуже. При нём трибуналы иезуитов почувствовали себя хозяевами душ и жизней индейцев. Уничтожают в первую очередь вождей, поставленных мной касиками селений ещё во времена моего первого губернаторства. – Монах, слушая Кортеса, удручённо смотрел в стол и время от времени шептал молитвы. - Только здесь, на землях, население которых поддерживает меня, я ещё могу защитить францисканцев от произвола и гонений. На остальной части Мексики ваши монастыри отбираются в пользу иезуитов Испании, ваши собратья по ордену изгоняются из церквей и часовен.
    - Знаю, сын мой. И до нас доходят слухи о злодеяниях, творимых по приказам короля Мендосой и чиновниками Аудиенции.
    - Пока меня защищают мои кузены в Испании, пока ещё Писарро не отказывает мне в помощи, пока индейцы на моей стороне - давайте, как когда-то, начнём всё сначала. Сделаем Акапулько предметом нашей гордости и чести. Покажем остальным, как, уважая права, обычаи и уклад жизни ацтеков, можно вырастить новую испанскую и креольскую ветви на засыхающем дряхлом дереве старой Испании. Научим вице-королей, как можно, торгуя, выращивая хлопок, какао, табак - богатеть. А то взяли за правило – выкапывать золото из могил мёртвых индейских вождей. Вот только… - Капитан-генерал на мгновение прервал свой монолог. Монах насторожился:
    - Что?
    - До меня дошли слухи, что Карл, подавленный размерами и трудностями управления своей огромной империей, собирается отречься от испанского престола в пользу своего сына Филиппа.
    - И слава Господу! Быть может, он будет лучшим и более гуманным королём, чем Карл? - Монах, окрылённый новостью, с надеждой посмотрел на Кортеса.
    - Посмотрим, но я боюсь, индейцам всё равно будет несладко, – увидев удивление собеседника, конкистадор продолжал:
    - Карл не придумал ничего лучшего, чем передать все полномочия своей власти в Новом Свете правителям Мексики и Перу. Если с Писарро, как с родственником, я ещё могу найти общий язык, то с Мендосой - вряд ли. А это значит, что политика выдавливания меня из Мексики будет продолжаться, включая преследования ацтеков и францисканцев. А новый король вряд ли отменит указы своего отца. В противном случае он встретит ожесточённое сопротивление старой элиты, разбогатевшей на золоте Юкатана.
    Монах понимающе кивнул и опустил голову на скрещённые руки.
    Принесли новые чаши и кувшины с напитками. Кортес дождался, пока его бокал наполнили молодым, пенящимся вином. Поднося холодный, только что из погреба напиток ко рту, краем глаза он заметил нечто необычное. Подавал вино не хозяин таверны, а какой-то туземец, которого раньше не было в кабаке.
    - Эй, хозяин! - громко крикнул капитан. - Где он, разрази его гром?
    Слуга, подававший на стол, тихо выскользнул из таверны через боковую дверь. Спустя минуту, вбежал запыхавшийся трактирщик.
    - Кто мне только что подавал вино?
    - Ах, вино! Это Хуан, новый работник, нанятый мной вчера. Что-нибудь не так, ваша милость?
    - Тащите сюда этого индейца! Мне не понравились его глаза.
     Хозяин поспешил исполнить приказание. Испуганный слуга, приведённый трактирщиком за шиворот, появился вновь.
    - Пей! - приказал Кортес, подавая парню свою чашу.
    Тот, испугавшись ещё больше, отрицательно замотал головой:
    - Нет, это вино сеньора.
    - Пей, кому говорят! - с угрозой в голосе сказал Кортес, доставая кинжал и втыкая его в стол.
    - Сын мой, - вмешался было священник, но под гневным взглядом маркиза замолчал.
    Слуга, обливаясь потом, неловко взял чашу и тут же уронил её на пол.
 Осколки и мелкие брызги разлетелись в стороны.
    - Давай сюда новую посуду! - велел Кортес хозяину таверны.
    - Да что вы, сеньор… - но Кортес уже не слушал. Он кивнул вскочившим на ноги солдатам. Те подошли к индейцу, крепко взяли его за локти и влили ему в рот содержимое новой, налитой до краёв чаши. Минута тишины показалась всем вечностью.
    Парень пришёл в себя и глупо улыбался. Кортес потерял интерес к индейцу, отвернулся и налил себе вина.
    - Отпустите его.
    Громкий треск ломающегося дерева остановил его руку на полпути ко рту.
 Конкистадор оглянулся. Слуга лежал среди обломков скамьи. Из крепко сжатого в судороге рта пузырями извергалась слюна и пена. Тело корчилось в конвульсиях. Ещё через минуту он был мёртв.
    Кортес хладнокровно выплеснул чашу на землю.
    - Повесить трактирщика! - небрежно бросил он солдатам. Вопли несчастного и протестующие возгласы монаха оборвала громким стуком дверь, опустившая занавес над разыгравшейся трагедией.
    Через пять минут вернулся мрачный священник.
    - А вы, Фернан, всё тот же. – Он, не садясь, с осуждением смотрел на бывшего губернатора Мексики.
    - А вы как думали, святой отец? У меня нет здоровой без старых ран и шрамов второй щеки, чтобы подставить её Мендосам, Гусманам, королю и всем остальным желающим. У меня нет даже времени препираться с вами о мере тяжести и негуманности моего решения о наказании несчастного. Пусть это послужит уроком всем беднякам Акапулько. Я дам втрое больше золота будущим моим убийцам, чем дают за мою жизнь враги. – Капитан повысил голос до крика так, чтобы его слышали на улице. – Приходите ко мне с повинной! Кто там готовит отравленную стрелу или яд? Кто готовит мне ловушку? Слышите! Ни одного не осужу. Только будьте честными со мной! – Кортес побледнел и опустил плечи. Через несколько минут он снова стал спокойным и рассудительным.
    - А сейчас сядьте. Мы ещё с вами не освежили в памяти наши обязательства перед призраком Кетцалькоатля.
    Монах вздохнул, сел, и они до рассвета проговорили о загадках каменных чисел майя.

    «Время! Что это? Почему майя, как рассказывали ему вожди ацтеков, не признавали ни прошлого, ни будущего? Почему города, выстроенные этими загадочными племенами, которым боги, сошедшие на землю, передали своё искусство и знания, оставлены сельве? Значит ли это, что майя знали о времени нечто, что побудило их бросить плоды труда многих поколений на откуп судьбе и уйти?» – Кортес сидел перед чистым листом бумаги.
    Лёгкий ветер с моря доносил до него запах рыбы, соли и смолистого белого состава, добываемого индейцами из стволов гевеи с добавлением вулканической серы. Этой смесью заделывали швы и трещины каравелл, стоящих на стапелях в бухте Веракруса.
    «Что для меня время? Крушение надежд, раны и сердечные боли, борьба со стоголовыми драконами, посылаемыми королём, чтобы уничтожить всё то, что я создал в Мексике? Только жизнь – не рыцарский роман, где меч в борьбе с чудовищами приносит славу, любовь прекрасных дам и уважение соратников, – конкистадор покосился на свою старую тяжёлую боевую шпагу, висевшую на стене. - И кстати, почему змей у индейцев – олицетворение мудрости, силы и справедливости, а у христиан наоборот – сосуд зла, жестокости и коварства?»
    - Нет, время для меня – враг, - маркиз снял шпагу с гвоздя, вытащил тяжёлую сталь из ножен.
     «Время берёт надо мной верх так же, как разъедает ржавчиной это лезвие. Оно вытекает между пальцами крепко сжатой ладони, и нет уже сил остановить этот быстрый поток».
     В юности всё казалось проще. Он догонял время и подчинял его себе, успевая создавать то, что казалось несокрушимым и неподвластным времени. Но люди из прошлого, как москиты, подтачивали прочное здание новой государственной власти, которое он выстроил на земле Юкатана. И вот у него остался один Веракрус, ленное владение маркиза дель Валье, которое обкусывают со всех сторон крысы, бегущие с тонущего корабля, называемого старушкой Испанией. Грызуны ищут новый амбар. Им тесно в границах Кастилии и Арагона. Там нечего взять. Всё давным-давно поделено между старыми опытными бойцами за собственность и власть. Даже Карл отошёл в сторону, не в силах контролировать аппетиты мелких и крупных любителей вкусно есть и сладко спать.
    Кортес вертел в руках заострённую палочку тростника, не зная, с чего начать своё последнее послание Старому Свету.
    «Никто в Испании, да и в Европе, не догадывается, что времени хоть что-то изменить осталось не так уж много. Что такое для вечности каких-то пятьсот лет? Пустяк, мгновение. Что будут делать люди, когда придёт срок, указанный майя? Кусать в отчаянии локти, молиться перед ликом Иисуса, смотреть на balanza*1, где будут взвешены золото и слёзы, дворцы и хижины, раны на спинах от плетей, доходы с плантаций хлопка, следы на запястьях рабов от цепей? Или толпы будут кидаться друг на друга, как собаки, дерущиеся за сахарную кость, и отпихивать локтями несчастных, которые оказались ближе к другим, посвящённым в тайны майя, исполненным мудрости и познавшим тайну прохода между мирами? Эти алчущие вечной жизни окажутся в ногах у избранных истиной, у посланцев Солнечного Дождя, если, конечно, найдут их в сельве, а те в свою очередь захотят открыть свои каменные рты. Обезумевшие от страха короли, иезуиты, инквизиторы, авантюристы всех мастей, воры и убийцы будут упрашивать взять их с собой в новый мир. Но новый мир не свалится с неба манной небесной. Его надо завоевать терпением, потом, мудрой решимостью хоть что-то изменить. Любвеобильным сердцем и сопричастием заслужить, раскрыв тайны камней. Но сребролюбцы, не способные познать и принять правду, сильные мира сего постараются судорожно зацепиться за нить жизни, проложенную в лабиринте времени. Не сумев удержаться там, не зная способов перехода, они будут срываться, падать и рассыпаться в прах.

 *1 – balanza (исп.) - весы.

    «Ну что же, пора сказать правду самому себе. Я загнан в угол злой волей неблагодарного монарха. У меня осталось единственное оружие, чтобы противостоять времени - бумага и перо».
    Кортес приготовил смесь из сока чернильных орешков и рожкового дерева. Заглядывая в свои ранние записи, он начал писать, приговаривая:
    - Вначале письмо королю, а потом письма в Мадридский, Парижский, Дрезденский университеты*1. Надо подумать, куда ещё отправить рукописи майя… - ворчал он себе под нос.
    Опуская и смачивая тонкую палочку чернилами, маркиз начал писать:
    «Ваше Святое и Августейшее Католическое Величество! Я полагал, что труды юности моей дают мне право на покой в старости. Сего ради провел я сорок лет, недосыпая и недоедая во все дни. Я жил, не расставаясь с мечом, я подвергал жизнь мою тысяче опасностей, я отдал состояние мое и жизнь мою служению Господу, дабы привести в повиновение волков, а в овчарню овец, не ведающих Святого Писания. Я возвеличил имя моего короля, прирастил новыми землями его владения, поставив под скипетр Испании обширные империи чужеземных народов, покоренных мною, моими товарищами с невероятными усилиями и на собственные средства без помощи ваших губернаторов и казначеев. Напротив, я вынужден был преодолевать препятствия и преграды, возводимые завистниками, сосущими кровь мою, покуда их не разорвет, подобно пресытившейся пиявке…» - Кортес поставил кляксу, немного подумал и махнул на неё рукой. Строки давались трудно, иногда ему казалось,  что он пишет не чернилами, а кровью.
    «…Не успел я успокоенным сегодня повернуться спиной, как Вы лишили меня всего, что подарили мне вчера. Что до Ваших обещаний, Ваше Величество, то Вы никогда их не выполняли. То были всего лишь слова… Заметьте, я не знаю, не было бы лучше для меня не иметь ничего. Дороже и сложнее защищаться от Ваших funcionario y magistrado*2, чем завоёвывать землю врагов. По крайней мере, мои тяготы и труды доставили мне одно удовольствие – удовлетворение от хорошо исполненного долга, без которого я не знал бы покоя в старости…»

    *1 - Дрезденский кодекс — одна из четырёх рукописных свитков майя, которые дожили до наших дней
    *2 – funcionario y magistrado (исп.) - чиновники и судьи

       Кортес знал, что наверняка сам король никогда не прочтёт это письмо. Скорее всего, его бегло пробежит глазами какой-нибудь секретарь или, в лучшем случае, один из высокопоставленных чиновников королевской канцелярии, но он должен его написать. Как и те другие послания другим адресатам. Все его жалобы на несправедливость к нему лично были для него ничто. Он в который раз хлестал по сытым щекам разжиревшую на золоте Нового Света Испанию за жадность и произвол, за трибуналы инквизиции и самоуправство королевских чиновников, за практику уничтожения индейцев и угнетение креолов, за высокомерие и самодовольство, за то, что из индейских девочек и женщин делали шлюх, за осквернение родовых захоронений ацтеков. И самое главное - он ещё раз на отдельных листах приложений записал слово в слово повествование Посланца Солнечных Дождей.
    Скопировав рисунки числовых календарей и настенных знаков майя, Кортес аккуратно скатал бумаги в тугие рулоны, спрятал в кожаные футляры, плотно закрыл их крышками и опечатал своим перстнем с новым им самим придуманным  гербом. Потом более толстым пером аккуратно вывел адреса получателей. Четыре послания четырём адресатам были готовы к отправке.
    Через несколько недель секретарь канцелярии двора Хуан де Самано положил одно из писем Кортеса на стол перед собой. Особенно внимательно он изучил ту его часть, где говорилось о майя.
    - Бред сумасшедшего или, что ещё хуже, богохульство еретика! – шептал он по мере погружения в смысл написанного. Немного подумав, он начертал в левом углу титула: «Отвечать нет оснований». Положив первый лист в кожаный переплёт с надписью «Ep;stola de Fernando Cort;s Monroy Pizarro Altamirano»*(1), остальные страницы послания спрятал в пакет, капнул воском со свечи, приложил печать и сверху написал «Enviar en la tribunal desant;simo inquisici;n» (Отослать трибуналу Святой инквизиции).
    Примерно в то же самое время, может быть, часом раньше или позже, хранители университетских библиотек Мадрида, Парижа, Дрездена, тщательно перечитали документы, полученные от неизвестного лица. Кто-то из почтенных старцев собственноручно вписал в каталоги скрипторий название и краткое содержание бумаг, кто-то поручил эту работу служкам. Но все, как один, удивляясь, негодуя или благоговея, вложили послания в кожаные футляры, опечатали своими печатями и поместили в хранилища книг.

                ***
    Не дождавшись ответа от короля, Кортес лично прибыл в Мадрид. Долгое ожидание и неопределённость сломили его волю. Он всё чаще заговаривал с близкими о смерти. А тем временем Испания не торопилась отдать должное великому человеку. Бесконечные тяжбы и процессы, затеваемые адвокатами конкистадора, заканчивались ничем или очередным пересмотром ранее озвученных привилегий и секвестром владений Кортеса в Мексике. Судебные издержки пожирали состояние бывшего правителя Мексики. Цель короны - разорить маркиза дель Валье, конфисковать его собственность, оставив нищим не только конкистадора, но и его детей-креолов, была очевидна всем.
    «Ну что же, я не доставлю удовольствия ни Карлу, ни его отпрыску застать покорителя Мексики ограбленным и нищим у дверей мадридских судов. Я не позволю им увидеть, как умирает настоящий кабальеро!» – Кортес тяжело приподнялся с кресла и позвонил в колокольчик.
    Вошёл слуга-индеец, который по своей воле оставил Веракрус и приехал в числе домочадцев маркиза в Испанию.
    - Готовьте дорожные сундуки. Мы возвращаемся в Мексику. Не хочу, чтобы люди видели фарс моего погребения с парой фальшивых слёз на могиле, – Кортес, как человек, принявший правильное решение, воспрял духом и ожил. Его глаза загорелись знакомым огнём жажды приключений и битв.
    Но прежде чем отправиться снова за океан, Кортес решил посетить Севилью. Он хотел привести в порядок свои запущенные дела, написать завещание, рассчитаться с долгами.
    Утро отъезда выдалось дождливым и ветреным, но Мадрид гудел колоколами.
    - Что празднует сегодня Испания? – остановленная маркизом группа людей торопилась куда-то, оглашая криками площадь перед кафедральным собором.
    - Говорят, по приговору инквизиции будут жечь кого-то. – Весёлый голос мясника в окровавленном халате заставил Кортеса поморщиться.
    - Да нет. Сжигать будут книги еретиков, – поправила мясника девица лёгкого поведения с чёрной мушкой на пухлой щеке.
    - Где?
    - Да где-то на загородных епископских лугах. Если хотите, езжайте за нами сеньор. Мясник знает дорогу.
    Нехорошее предчувствие овладело Кортесом. Он повернул коня и поехал вслед за народом, спешившим в предместье Мадрида. Несколько слуг, оставив в переулках обоз, вызвались сопровождать старика. Процессия медленно миновала ворота на Толедо и через луг Прадос де сан Херонимо достигла места аутодафе.
    На высоком холме уже стоял крест, лежала большая куча хвороста и дров, горели факелы. Толпа, прибывая, окружила плотным кольцом городскую стражу, вооружённую алебардами. В центре каре, рядом с предполагаемым костром, стоял иезуит. Редкий ленивый дождь уже успел намочить его сутану. Тонзура казалась маленьким озером в копне густых волос. В руках он держал свиток с приговором трибунала. Рядом на телеге в беспорядке лежали книги, цилиндры пергаментов и бумаг.
    Прозвучали барабаны, стихли трубы. Народ затаил дыхание. Кортес, раздвигая лошадью толпу, подъехал ближе.
    - Особый церковный суд испанской католической церкви, учреждённый в своё время их величествами королём Арагона Фердинандом и королевой Кастилии Изабеллой, при высочайшем покровительстве его Святейшества папы Сикста IV, произвёл розыск фолиантов, книг и свитков, наполненных богомерзкими измышлениями, ложью, еретическими высказываниями и мыслями, одержимых бесами писцов прошлых и нынешних… - Громкий монотонный голос священника был хорошо слышен в самом дальнем углу поляны. - Трибунал Святой инквизиции пришёл к заключению, что сочинения Лютера Мартина - богослова из Саксонии, отлучённого от церкви и преданного анафеме - виновны в ереси реформаторства и подлежат сожжению. – Иезуит дал знак двум своим подручным. Через минуту куча хвороста, зажжённая факелами, задымилась.
    - Приговор инквизиции был передан в канцелярию его величества короля Карла и по его высочайшему указу также подлежат сожжению книги означенного еретика Лютера: Большой и Малый катехезис, книга «Согласие», писание «О рабстве воли» и другие богомерзкие сочинения.
    Брошенные в огонь фолианты запылали. Дым, прибиваемый к земле дождём, попал в глаза монаху. Он закашлялся и отошёл немного в сторону.
    - Видно, в книгах было много перца и соли даже для инквизиции, - голос из толпы заглушил кашель священника. Тот бросил гневный взгляд в плотную массу людей, отыскивая шутника.
    - Предаётся огню еретическое сочинение некого Николауса Коперникуса «Об обращении небесных сфер», – Кортес насторожился. Он знал труды этого гениального поляка.
    - Предаются сожжению реляции, свитки и письма, содержащие еретические домыслы, превозносящие идолопоклонство и высшую мудрость языческих богов противу единого Господа нашего Иисуса Христа.
    - Мои свитки!*1 – прошептал Кортес и рванул кружевной воротник. В телеге инквизиторов, уже наполовину освобождённой от груза истины и знаний, он узнал кодексы майя, найденные им в подземелье одного из заброшенных городов в самом сердце Юкатана.
    Между тем монах продолжал:
    - Бумаги конфискованы у бывшего губернатора Индий Фернандо Кортеса.
    Конкистадору показалось, что огонь поднялся до самого неба, а дым душит его. Он схватился за грудь. Клочья батистовой рубашки под ещё сильными пальцами поползли вниз. Гнев ударил в голову, но безысходность и печаль уже схватили его безжалостными щупальцами. Перед глазами поплыли красные круги, лоб охватил жар, как будто костёр лизнул языком пламени не рукописи, а его лицо. Кортес покачнулся в седле. Стоявшие рядом слуги подхватили потерявшего сознание хозяина на руки.

    1* - Бумага появилась у майя около V века н. э. в одно время с римлянами. Первоначально она использовалась в качестве материала для одежды, и лишь затем - для передачи информации посредством письма. Сначала испанские миссионеры заинтересовались загадочными индейскими значками в майянских рукописях, но, расшифровав их с помощью вождей племён, увидели там «сатанинские измышления, дьявольскую ложь и суеверия» и принялись систематически уничтожать свитки. Алонсо де Сорито писал, что в 1540 году он видел у индейцев в горах Гватемалы несколько таких рукописей, описывающих историю майя за более чем восемьсот лет. Даже старики в большинстве случаев уже не могли полностью перевести эти тексты. Бартоломе де Ла Касас сетовал на то, что книги майя уничтожались монахами, опасавшимися, что они могут помешать обращению туземцев в христианство. Последними были уничтожены кодексы в гватемальском городе Тайясале, завоёванном в 1697 году.

    Ицамна - говорящий с посвящёнными и избранными камень, объект поклонения исчезнувших племён майя из подземелий Паленке, вздрогнул. Его медленные процессы медитации, самосозерцания и тестирования памяти были нарушены. Как будто где-то очень близко ударила молния. Как будто лесной пожар в один из периодов засухи подступил к убежищу и стоял у первой ступени храма, угрожая ворваться внутрь с горячим ветром. Какое-то сложное чувство заставило камень выйти из состояния анабиоза и развернуть внутренний жидкокристаллический экран приёмника визуальных токовых сигналов. Камень через каналы отвода тепла стряхнул оцепенение и сосредоточился на передаваемых ему изображениях. Капельки дождя, просачиваясь через тонкие капилляры накопителей информации, как мозаичное панно складывались в живые картины. Глаза многочисленных каменных изваяний распятого людьми на многочисленных крестах по ту сторону океана Посланника Единого разума фиксировали и передавали события, в которые Ицамна отказывался верить. Там горели книги. В кострах гибли жёлтые пергаменты и белые бумажные листы, где содержались продиктованные одному из избранных истины «Об обращении небесных сфер». Сворачивались в чёрные раковины и уносились кусочками хрупкого хлопка правила исчисления орбит планет, чёрных дыр, астероидов и Солнца. Горел звёздный каталог, описание расчёта солнечных и лунных затмений, справочник расстояний между планетарными системами, таблицы поправок обращения далёких звёзд, где многочисленные Солнца являлись центром известных и новых зарождающихся могучих цивилизаций, связанных между собой в Единый Разум.
    «Наверно, прав был один из посвящённых, современник покорителя Большой воды, когда говорил:
    «Принимая в соображение, какой нелепостью людям должно показаться открытое мне учение, я долго не решался напечатать мою книгу и думал: не лучше ли будет последовать примеру пифагорейцов и других, передававших свою мудрость лишь друзьям, распространяя её только путём устного предания и легенд?»*1
    Камень, нагреваясь от переполнявших его эмоций, не мог поверить виртуальным картинам. В огонь летели записи и рисунки Кортеса. Всё, что конкистадор успел нанести на свою рубашку углём, а потом пером на бумагу, пожиралось пламенем. Весь язык чисел, все пророчества и способы предупредить неизбежное. А потом наступило то, чего так боялись Девять властелинов. Включился маятник последнего цикла. От громких звуков маятника обратного отсчёта времени, запущенного людьми своим отречением от нерасшифрованных пророчеств, появилось эхо. Камень чувствовал его дыхание всеми доступными ему органами чувств. Эти звуки с каждой секундой приближали финал Конкисты звёздного десанта.
    «Неужели всё напрасно? Все труды на земле Юкатана, все жертвы страны, названной когда-то древними Атлантидой, где погибли лучшие из посвящённых? Неужели зря все проповеди Посланника, наречённого людьми Иисусом? Неужели канут в пустоту предсказания Кетцалькотля о своём приходе? Неужели напрасен разговор с Кортесом, который волею провидения так похож на земной облик Посланца Солнечного Дождя?»
    Ицамна, просмотрев всю присланную ему информацию, медленно остывал. Его тёплое излучение ещё играло в пространстве подземного зала солнечными бликами. Те, в свою очередь, выхватывали из темноты никому не нужную каменную резьбу на стенах, полах, потолке. Фигуры звёздных конкистадоров как будто исполняли последний ритуальный танец. Наконец, свечение прекратилось, темнота заполнила все углы и ниши коридоров, лестниц, переходов. Краски каменных рисунков и календарных таблиц померкли. Наконец потускнело размытое затухающими волновыми колебаниями изображение человека. Это было бледное безжизненное лицо Кортеса, летящего навстречу пространству.

 . Последний избранник времён, который оказался посвящённым в тайны солнечных камней, последний, кто знал о предсказаниях майя, умирал.
    - Переступая порог обиталища небесного отца нашего, покайся, сын мой, ибо отпущение грехов твоих и таинство причастия требует чистой души, незапятнанной преступлениями против Бога и короля, - иезуит, присланный преемником Карла на испанском престоле Филлипом совершить последний обряд у ложа умирающего, наклонил голову, собираясь услышать покаянную исповедь конкистадора. Священник наклонился ниже, чтобы услышать подробности беспутной жизни заблудшего грешника.
    - Я просил причастия у монахов-францисканцев. А потом - причём здесь король, когда я держу ответ только перед Богом? – Слабый голос Кортеса звучал твёрдо и непримиримо.
    - За францисканцами уже послали, но время не терпит. Ты можешь предстать перед высшим судом, не успев покаяться в прегрешениях.
    Маленькая ложь церковника заставила Кортеса поморщиться. Он не верил, что нищенствующие братья францисканского ордена задержались в пути. Скорее, инквизиция не допускает их в дом умирающего.
    - Мне не в чем каяться перед оборотнями в рясах, взявших на себя роль и судей, и палачей инакомыслия.
    Иезуит недовольно поморщился. Он имёл определённые поручения от короля – узнать тайну неиссякаемого богатства Кортеса. Где-то ведь должно быть спрятано золото легендарной страны Эльдорадо. Не может быть, чтобы Писарро не рассказал Кортесу о сокровищах Куско. Уж не сам ли Писарро вместе с маркизом спрятали в сельве золотые слитки инков? С осуждением и язвительной иронией монах бросил в лицо бывшему правителю Мексики:
    - А разве не вы, Фернан, проливали кровь индейцев, разве не вы с помощью коварства захватили в плен императора ацтеков Мотекусому?
    - Индейцы не могут упрекнуть меня ни в коварстве, ни в низости. Моя Конкиста подчинялась рыцарским правилам ведения войны. Вспомните Писание! - Кортес внезапно перешёл на латынь
    «Тот, кто не входит через дверь, есть вор и разбойник…»*2… Небольшая пауза осталась незамеченной священником.
    Иезуит оживился:
    - Вот видите! Продолжайте, сын мой. Кайтесь скорее - и обретёте прощение и жизнь вечную.
    Кортес слабо улыбнулся.
    - Я не питал иллюзий на ваш счёт, отче. Вы, похоже, основательно забыли слова Иисуса. Дайте-ка напомню вам начатую мной полную строку из Евангелия слово в слово:
    «Тот, кто не входит через дверь, есть вор и разбойник. Тот, кто входит через дверь, добрый пастырь своим овцам... Я добрый пастырь, я знаю своих овец, и мои овцы знают меня».
    - Так говорил Иисус. Так говорю вам я, Кортес, который не раз спасал индейцев от напрасной гибели под мечами алчных авантюристов. Это говорит тот самый Кортес, который укрывал креолов от рук инквизиции, который строил госпитали, церкви для вновь обращённых и приюты для искалеченных на плантациях рабов. Ступай себе с богом, монах. От тебя мне не нужны ни причастие, ни отпущение грехов.
    Конкистадор устало закрыл глаза и отвернулся к стене.

    *1 – Из предисловия к книге Николая Коперника «Об обращении небесных сфер».   
    *2 – Евангелие от Иоанна.

    Много воды утекло после смерти Кортеса. Три его сына от науанских принцесс то возвращались в Мексику как триумфаторы и продолжатели славы отца, то покидали её в цепях. Восстание креолов и соратников конкистадора в пользу наследственных маркизов дель Валье не принесло Мексике освобождения от власти короля и террора инквизиции. Новый король Испании бесконечными преследованиями и конфискациями всё же разорил всех, кто имел какое-то отношение к великому покорителю Юкатана. Испанизация Нового Света привела к разгрому ордена францисканцев, остававшихся до последнего вдоха яростными защитниками и просветителями ацтеков. Монахов наказали за преданность Кортесу, за покровительство туземцам, за усилия по сохранению древнего языка науа и майя, за интерес к доиспанской истории Мексики, за возрождение мифа о Кетцалькоатле. Приговоры противникам короля сыпались, как из рога изобилия. Повсеместно применялись казни, гонения на креолов. Несчастным приходилось вместе с индейцами оставлять свои земли и бежать в сельву.
    Менялись вице-короли и члены Аудиенций. Не менялась политика испанской короны по колонизации Индий. Кульминацией победы короля над идеями Кортеса стало строительство в Мехико канцелярии трибунала инквизиции Новой Испании на месте разрушенного дворца последнего императора ацтеков.

    Шёл дождь. Маленькое селение в лесах Петена утопало в буйстве свежей зелени. Где-то звучала бамбуковая флейта, призывая Солнце наконец-то выглянуть в голубые просветы терявших под сильным ветром обильную влагу облаков. И вот уже озеро Флорес засверкало ослепительными бликами света. Волны, терзавшие привязанные к колышкам камышовые лодки, спрятали свои свинцовые гребни и успокоились. От сетей, развешанных для просушки, пошёл пар. Дымы от нескольких небольших костров выпрямились и устремились вверх, забирая с собой запах медленно тлеющих сырых веток сейб. Под низким навесом у маленькой деревянной церкви сидели, образуя неровный круг, дети. Посередине стоял старый монах в ветхой, сшитой из кусков простой хлопковой ткани сутане. Серая верёвка, сплетённая из плоских длинных кусочков лиан, предварительно разбитых камнем в ремешки, опоясывала его чресла. На шее висел простой деревянный крест. Чьей-то искусной рукой на твёрдом дереве был вырезан распятый Иисус. Старик, стряхивая с лысины просочившиеся сквозь соломенную кровлю капли дождя, говорил по-испански, вставляя целые фразы на языке майя-киче. Дети, рассматривая картинки, которые им показывал монах, слушали внимательно, время от времени прерывая старика вопросами:
    - А Кетцалькоатль – это змей или человек?
    - Почему его ещё зовут Фернан Кортес?
    - А шлем у него на голове соломенный или из золота?
    - А почему наш древний числовой язык, вырезанный на камнях пирамид, не знаком пришедшим из-за моря испанцам?
    Питер из Гента, мудро улыбаясь, терпеливо рассказывал своим подопечным о Пернатом змее, о календарях старых городов, спрятанных в сельве, о девяти властелинах времени, об обсидиановых капсулах, о развалинах Теотихуакана - места, где боги прикасались к земле, о Великих циклах, о параллельных мирах, о спиральном проходе, жизненной нити Кушан Суум. Старики племени сидели поодаль и одобрительно кивали, изредка поправляя монаха в мелочах.
    А францисканец, увлёкшись повествованием, достал несколько клочков рубашки, когда-то принадлежавшей Кортесу, и показывал мальчикам нарисованные углём и соком рожкового дерева странные пляшущие на шарах и сферах фигуры. Его ученики с почтением рассматривали парящих в воздухе к звёздам древних богов майя.
    - А теперь давайте сотворим молитву.
    Дети встали на колени и вместе с монахом нараспев стали повторять слова:
    - О, «Единственный, дарующий движение и меру!»*1. О, Иисус - Господь и отец наш небесный! Да святится имя твоё и пусть будет открыта тобой дорога, ведущая к сердцу Вселенной. Не введи нас в искушение благами земными. Избавь нас от лукавства стяжания и накопления. Сохрани нам истину связующих нитей, оставь нам солнечное переплетение волокон высокими ступенями и перилами к звёздным вратам. Прости нам грехи наши, как мы прощаем невежество, пришедшим к нам с огнём и мечом, ибо не ведают, что творят. Но когда постучит в ворота крылатыми перстами Пернатый змей, когда будут готовы тринадцать ступеней и семь племён, о, Иисус, открой нам царствие небесное в назначенный день и час…»
    Так молился старый монах-францисканец, так молились маленькие майя. Их готовили стать хранителями надписей и рисунков, чисел и резонансов, знаков и формул расчётов Великих циклов.
   Прозвучал серебряный гонг, призывающий мальчиков перейти от духовных медитаций к повседневным делам - плетению корзин из тростниковой соломы, собиранию корешков и лекарственных трав, к играм и шалостям.
    Питер из Гента присел рядом со старым вождём. Он принял из рук индейца трубку и, перекрестившись, с наслаждением закурил ароматную смесь из листьев коки, высушенных цветов шалфея и чабера, придающих дыму приятный мятный запах. Монах смотрел на стайку детей, со смехом и криками растворившихся в высокой траве. Глаза его наполнились слезами.
    - Ничего… - Вождь похлопал его по руке. – Время есть. Не они, так их дети, дети их детей будут готовы принять откровения каменных плит. Оставь свою печаль. Может, и правильно, что испанцы не готовы к разгадке вырезанных на стелах чисел. Их больше заботит золото, дающее власть над силой оружия. Они просто ещё не доросли, ни разумом, ни духом, и не могут, как бы ни старался Кортес их просветить, открыть дверь, за которой хранится знание.
    Вождь встал. Небольшой золотой медальон на золотой цепочке тихо качнулся. Изображение никогда не виданной в этих лесах птицы с длинными скошенными крыльями, со странным вертикальным хвостом и двумя маленькими отростками по бокам, с огромным серебряным колпаком вместо головы, с мелодичным звоном взлетело вверх и снова нашло приют в складках одежды индейца.
    Через много лет, в конце двадцатого века, в одной из пещер Андийской горной гряды найдут точно такой же медальон из чистого золота 99,999 пробы.
 Учёные будут долго удивляться, как индейцы, не знавшие современных технологий получения золота такой высокой пробы, почти три тысячи лет назад смогли так искусно изготовить точную копию современного реактивного самолёта.

 *1 – Так майя обращались к своему верховному божеству, Кинич Какмоо (в переводе – Солнечное лицо.)
   

    Библиография
 1. Гонсало Фернандес де Овьедо-и-Вальдес. Всеобщая и естественная теория Индий и материка Моря-Океана. Издание 1535 года в копии.
 2. Берналь Диас дель Кастильо. Правдивая история завоевания Новой Испании (пер. Д.Н.Егоров; А.Р.Захарьян)
 Текст воспроизведен по изданию: Берналь Диас дель Кастильо. Правдивая история завоевания Новой Испании. М. Форум. 2000
 3. Франсиско де Агиллар. Реляции завоевания Новой Испании. Мехико. UNAM 1977
 4. Фернандо Бенитес. Путь Эрнана Кортеса.Мехико. Фонд культуры и экономики.1950
 5. Хосе Наварро Кантон. История Кубы. La Habana, Editorial SI-MAR, 1996
 6. Фрай Бартоломе де лас Касас. История Индий (1561).Mexico, Fondo de cultura econ;mica, 1951
 7. Сервантес Франсиско де Салазар. Хроника Новой Испании.(1559–1566). Mexico, Porr;a, 1985.
 8. Хавьер Франсиско Клавьеро. История мексиканского Антигуа. Mexico, Porr;a, 1979.
 9. Хернандо Колон. Жизнь адмирала дона Кристобаля Колона. Редакция, пролог и примечания Рамона Иглесия. Mexico, Fondo de cultura economic, 1947.
 10. Эрнан Кортес. Карты и документы. Mexico, Porr;a, 1963.
 11. Эрнан Кортес. Реляции. Mexico, Porr;a, 1976.
 12. Кристиан Дюверже. Кортес. Жизнь замечательных людей. Пер. Глаголев М.В.2005