Акробатический этюд

     Председатель Нележского сельсовета Максим Нититьевич Шаповалов сидел в своем  кабинете    и    размышлял.    Каждый   житель   деревни  в некотором роде философ. Все, что встретится в природе – будь то незнакомый цветок или ураган – должно быть осмыслено, оценено, объяснено. И пусть редко слова и смысл совпадают со строго научным энциклопедическим описанием, человек успокаивается: незнакомое стало знакомым и отложено где-то в глубинах памяти.
     Прошел он, видите ли, около школы. С директором сердечно пожали друг другу руки, вежливо поздоровался с учителями, ребятишкам язык заболел отвечать «Здравствуй». И вдруг около магазина чья-то паршивая собачонка – маленький такой кобелек с хвостиком финтифлюшкой – бросилась в ноги председателя и захлебнулась в тонко-звонком лае. Тьфу ты, пискля! Есть постановление об отстреле бродячих собак. Оно б и не мешало: развелось их всякого калибра, от игрушечных шавок до волкодавов ростом с доброго теленка. Вся эта собачья братия шляется по деревне с рассвета до темна, ничего и никого не охраняя. А попробуй выполнить постановление – возненавидят от мала до велика, убегай из деревни.
     Чья же та собачонка? Свои кобели перед председателем только хвостами виляют. А эта перепугала до смерти.
     Раздумья Максима Никитьевича прервала завклубом. С сияющим лицом, будто наелась праздничных блинов, Шура с порога выпалила новость:
     -Акробаты приехали!
     -Ну и что? – насторожился Максим Никитьевич, не видя ничего хорошего – шефы то напьются, то драку учинят, то огород чей обчистят.
     -Концерт сегодня! – торжественно, будто со сцены объявила завклубом.
     У председателя от радости заметались руки по бумагам. Что грех скрывать? Любят в деревне концерты. Любую заминку, любую фальшь прощают – хлопают загрубелыми ладонями, будто в пустую бочку кувалдой  бухают. Ах, концерты, концерты! Будень-день превращают в праздник. Работа в поле белым огнем горит, доярки вместо пяти часов за два управляются:  не ходят – летают.
     -Тэкс… - произнес очень многозначительно председатель, неожиданно усевшись на край стола. Казалось, он вот-вот начнет болтать ногами,  как  мальчишка. – Клуб  вымойте   заново. А то  там шелухи после танцулек – вороха. Афишу сей же час вывеси.
      -Уже висит,  - скромно улыбнулась Шура.
     -Что ты написала?
     -Сегодня, то-есть 26 мая состоится в клубе совхоза «Всходский» концерт – большими буквами: акробатический. Цена 30 копеек.
     Максим Никитьевич укоризненно покачал головой:
     -Ай-я-яй! Шура! Чья это собачонка на меня гавкала?
     -Маленькая такая? Шоколадная? Нос розовый и уши бантиком?
     -Да… - растерянно подтвердил председатель, еще раз удивленный бабьей приметливостью. Вот так  и жена иной раз огорошит дома – ее спросишь про человека, а она тут же: «Юбка черная, кофта зеленая лавсановая, импортная…».
     -Так это их, артистов.
     Вот незадача – принял артистку за дворнягу. Максим Никитьевич смущенно поерошил затылок.
     -Ладно. Напиши: цирк!
     -Какой цирк, Максим Никитевич? Их же двое. Оба молодые, чернобровые. На турнике около школы сейчас  тренировались: колесом, колесом….
     -Хм… - задумался председатель и почесал кончик носа. – Давай придумаем что-нибудь… Поторжественнее…
     Придумывали порядочно, пока не выручила пришедшая секретарь сельсовета Настя Доронина. Шура ее почему-то недолюбливала. То ли за черный парик, который превращал белобрысую Настю в цыганку, то ли за то, что Настин муж иногда пялил глаза на ее бесстыже голые коленки. Узнав, что за шум, Настя запрыгала и запищала от радости, забыв всю серьезность, которую она на себя напускала, задаваясь на новой должности. Может Настя книжку какую-нибудь прочитала, а может, кто на танцах обмолвился, но она сразу выпалила:
     -Акробатические этюды!
     На том и порешили. Шура ушла переписывать афишу, хотя нужды в этом не было – о предстоящем концерте уже знали не только в Нележе, но и во всех окрестных деревнях.
     Переполох поднялся изрядный. Не было сегодня недовольных. Люди безропотно шли на любую работу, на какую назначит бригадир. А разговору-то, разговору…               
      Мужикам что: смахнут пыль с праздничных туфель, купленных женами с незапамятных времен, натянут брюки да шелковую рубашку, пиджак на плечо и… Думаете за дверь? Как бы не так. Ходят по хате, хмыкают.
     -Ты чего?               
     -Как чего? Того самого…Гм…
      -На бутылку не получишь, так и знай!
     -Понимаешь…
     -Рубль!
     -Ну что рубль?
     -Пятерку не дам, напьешься, что из клуба выпрут с кандибобером.
     Расщедрившаяся добрая жена, у которой в обычный день полтинника не выклянчешь, подает трояк.
     Взвившийся от радости муж моментально сиганет за дверь и к магазину. Тут на пригорке в тени ракит деревенский ресторан. Хочешь выпить – пей, хочешь говорить – говори и пой, хочешь спать – спи. Прохладный ветерок обдувает, птицы поют, облака белые-белые куда-то торжественно плывут. Ах, как хороша жизнь!
   Иное дело женщины. Девки еще с обеда локоны накрутят: нацепляют в волоса железные трубки, покроют голову цветным платком и ходят, как бараны. А уж одежку подобрать – двух часов не хватает. Платья шелковые, кофты кисейные с черными юбками, свитера шерстяные надеваются и снимаются по нескольку раз. Все перемерят; у зеркала то перед, то зад поворачивают. То ту брошку приколят, то эту. Ругнуться на них – язык не поворачивается: таким счастливым светом горят глаза красавиц. Как разноцветные бабочки порхают от гардероба к зеркалу, от зеркала к столу с утюгом. Что-то подшивают, что-то пришпиливают…
     Наконец, разодетые, надушенные, напомаженные всласть выплывают неспешно на улицу и гордо идут по тропинке мимо выстроившихся в ряд белых берез. Ревниво оглядывают друг друга, каждую мелочь примечают: какие туфли на соседке, идет ли платье, наряднее ли платок. Тут же шепотом делятся впечатлениями, как правило, критическими. Одна слишком щеки нарумянила, у другой, по их мнению, вырез у платье нескромный, у третьей юбка черезчур короткая. Всегда что-нибудь найдется, недаром и на солнце есть пятна.                У мужчин свое.  Вспоминают  весенний  сев.  С  шести утра   и   до девяти  вечера работали  на тракторах. Не все  железо  выдерживало: то один  трактор, то  другой  буксируют  в мастерскую.  Словно  подбитую технику волокут с поля боя. Об этом и разговор.
     В клубе толкучка. Шныряют дети,   протискиваясь между взрослыми. Агукают грудные младенцы. Чинно разговаривают старушки, занявшие спозаранку места в зрительном зале. Молодые толпятся по углам. Смех, шутки, визг.
     Максим Никитьевич в темно-синем костюме, белой рубашке и при галстуке ходит перед сценой, строго поглядывая на людей. К нему иногда подбегает раскрасневшаяся в хлопотах завклубом. Шура что-то шепчет на ухо председателю. Он выслушивает, склонив голову. Потом величественно кивает, то ли давая разрешение, то ли согласие. Шура опять убегает за занавес, откуда иногда доносится стук. От этого стука сладко замирает сердце в ожидании необычно-праздничного.
     На концерт   собралась  вся  местная  интеллигенция. Директор школы Семен Андреевич иногда встает со своего места и грозным взором обводит помещение клуба. Расшалившиеся школьники тут же замолкают, переставая шпынять друг друга. Однако через минуту-другую после того, как директор усядется на свое место, опять начинается веселая потасовка.
     Мест катастрофически не хватает. Живущие недалеко протискиваются в клуб со своими табуретками. Самые нетерпеливые захлопали в ладоши.
     Около магазина тоже толпятся люди. Стоят рядком привезшие людей из других деревень автомашины и трактора с тележками. Тут же мотоциклы всех марок, велосипеды. В магазине во всех окнах горит свет, почти беспрерывно хлопает дверь. Завмаг Надя, полная, сварливая женщина, сегодня донельзя довольная, развешивает конфеты, пряники, печенье. За один нынешний вечер выполнила месячный план. Только б хватило водки и вина…
     После первых аплодисментов Шура пошла по рядам, собирая деньги за концерт. Курильщики полезли в клуб, отыскивая занятые женами места. В дверях люди столпились так, что вновь прибывающие просто хватались за притолоку и втискивались внутрь.. Однако завклубом сумела в этой толкучке собрать с каждого по 30 копеек. Деньги она отнесла за занавес и отдала артистам.   
     Шум в зале поутих. Зашикали на говорунов. Опять похлопали в ладоши. На авансцену из-за занавеса вышла Шура и объявила:    
     -Сейчас     перед    вами    выступят    московские   артисты.   Покажут  акробатические этюды!
     Завклуб спрыгнула со сцены в зал и добавила:
     - Подождите минуточку, штаны снимают.
     Грохнул в зале смех. Посыпались намеки женщинам. Зубоскалы даже предлагали свою помощь. Кое-где завизжали молодайки. Весь этот гам заглушили аплодисменты. Люди угомонились и с нетерпением смотрели на сцену, боясь прозевать начало концерта.
     Народу набилось в клуб  –  яблоку упасть негде. Несмотря на вечернюю прохладу, в клубе душно. Но люди терпеливо ждут минут десять. Зашевелился занавес, как будто колыхаемый ветром. Грянули уже настоящие аплодисменты.
     Прошло опять несколько минут. Терпение у председателя сельсовета истощилось.
     -Погляди, скоро начнут? – попросил он Шуру. Но та наотрез отказалась:
     -Может, они голышом…
     Шаповалов недовольно крякнул и, поймав занавес, вежливо заглянул вглубь сцены. Пусто. Ничего пока не понимая, он всунул всю голову под занавес и увидел стоящую на полу выставленную из окна раму. Председатель растерянно оглянулся и полез на сцену. Примолкшие зрители заинтересованно следили за ним.  Шаповалов открыл сначала одну половину занавеса, потом другую.
     -Вот вам акробатические этюды. Сбежали, подлецы! Облапошили…
     Озадаченные зрители смотрели на разозленного председателя, на пустую сцену, выставленную раму, и такая тишина мгновенно установилась в зале, что стал хорошо слышен голос соловья, тренькавшего где-то в школьном саду.