Память

Скорбно склонив седеющую голову, Гюнтер Шнайдер стоял у небольшого обелиска на краю немецкой деревушки. Это был даже не обелиск, а плоский гранитный камень, вкопанный в землю на невысоком холме. Вокруг камня была высажена клумба в форме пятиконечной звезды. Чуть в стороне молча стояли с десяток жителей деревушки.

Шнайдер шёпотом прочёл молитву, встал на одно колено и положил к камню несколько белых нарциссов. Поднявшись, поклонился обелиску и отошёл на шаг назад. Тут же стали подходить стоявшие в отдалении люди и молча класть цветы на отмостку у камня. Постояв ещё минуту, жители деревушки пошли к своим домам, вполголоса переговариваясь между собой.
 
Смахнув набежавшую слезу, Гюнтер достал из кармана никелированную фляжку, отвинтил колпачок и плеснул в него немного водки. Постоял, словно раздумывая, затем слегка поднял руку, в которой держал колпачок, будто чокаясь с кем-то, и одним глотком выпил содержимое.

Ежегодно девятого мая, когда Европа уже отметила очередную годовщину победы, Гюнтер приходил к этому камню. Сначала приходил с матерью, пока она была жива, а когда, повзрослев, переехал жить в город, стал приезжать сюда один.

Шнайдер не помнил точно, какого числа это произошло, но помнил, что в тот день русские солдаты ликовали, палили из автоматов в небо, обнимались, веселились со слезами на глазах. Мама рассказывала ему, что это было в тот день, когда объявили о капитуляции Германии. Гюнтеру в то время было шесть лет.

Их небольшую деревушку на востоке Германии война не затронула. Бои прошли севернее и южнее, затем наступила тишина. В какой-то день в деревушке появились советские солдаты,  числом где-то около роты, и расположились  на отдых, установив несколько палаток в небольшой рощице.

Жители деревни опасливо поглядывали в сторону лагеря, старались без надобности не выходить из домов. Однако вскоре все поняли, что русские не собираются их убивать или отправлять в Сибирь. Они занимались своими делами и почти не обращали внимания на  деревню.

Первыми осмелели мальчишки. Несмотря на запреты взрослых, они стали всё чаще подходить к лагерю. Советские солдаты их не прогоняли, иногда подзывали к кухне и угощали хлебом и даже кашей, аппетитно пахнущей дымком.

В тот самый злополучный день мать была занята домашним хозяйством. Гюнтера распирало любопытство, мальчик не мог понять, чему русские так радовались, почему так веселились, и потому он решил попробовать хоть что-то выяснить.

Он незаметно прошмыгнул через калитку, обогнул ограду и пошёл к солдату, умывавшемуся в ручье неподалёку. Тот, обнажив торс, плескал на себя студёную воду, растирал тело сильными ладонями и очень смешно фыркал. «Точно конь», - подумал Гюнтер и от этой мысли рассмеялся.

Солдат обернулся, глянул на мальчишку, весело подмигнул и вдруг со смехом плеснул пригоршню холодной воды ему в лицо. Гюнтер взвизгнул, отпрянул в сторону и тоже рассмеялся. Ему показалось, что этот русский очень похож на его папу: такой же белокурый и коренастый, с такими же натруженными ладонями. Мальчишка плохо помнил отца, больше по фотографиям, но шершавые и мозолистые крестьянские руки, которыми тот подкидывал его к самому небу, запомнились как наяву.
 
Отец Гюнтера ушёл воевать, когда тот был ещё маленьким. Сначала он присылал письма, и мама читала их сыну, иногда почтальон приносил небольшие посылки с гостинцами. Но с какого-то времени писем не стало, мама почему-то плакала тихо по ночам, но сыну говорила, что просто из России письма не приходят, так как там война и поэтому не работает почта.

Закончив плескаться в ручье, солдат достал из лежавшего на траве вещмешка полотенце, вытерся и снова весело подмигнул Гюнтеру. Затем он заглянул в свой мешок, пошарил там рукой, достал довольно большой, размером с детский кулак, кусок сахара и протянул его мальчишке. Гюнтер взял гостинец и тут же спрятал его в кармане байковых штанишек.

- Да ты ешь сахарок, немчонок. Ешь, не стесняйся, - усмехнувшись, сказал солдат. Гюнтер ничего не понял и лишь согласно кивнул головой. Солдат подошёл к нему, провёл ладонью по стриженым волосам и ласково сказал:
- Эх, синеглазый. Ну почти такой же, как и мой Митька. Сколько годков то тебе? Шесть, семь?

Гюнтер снова согласно кивнул головой, ничего не понимая из сказанного. Но голос и взгляд солдата красноречиво говорили о том, что этот русский совсем не страшный, совсем не такой, каким он представлял раньше советского солдата.

- Не понимаешь, - подытожил солдат. – Эх, дружок, тебе повезло. Ты не видел войны и, скорее всего, уже не увидишь никогда. Не то, что мой Митька, который и голодал, и прятался с мамкой в погребе от бомбёжек и обстрелов. Ну да ничего, всё позади. Теперь, когда фашистскую гниду раздавили, заживём, немчонок. Хорошо заживём, мирно.
Гюнтер продолжал согласно кивать головой и улыбаться, но понять то, что говорил ему русский, никак не мог. Догадавшись об этом, солдат махнул рукой и с досадой в голосе сказал:

- Эх! Одно слово – немчура. Ладно, грызи сахарок, а у меня есть ещё одно дельце.
С этими словами солдат сел на траву, стянул сапоги, размотал портянки и бросил их в воду, достал из вещмешка кусок мыла, завёрнутого в целлулоид и, присев на корточки, занялся стиркой. Гюнтер заметил, как из вещмешка выкатилась похожая на яйцо граната. Он стоял и смотрел на неё, как завороженный. Солдат, ничего не замечая, продолжал стирать портянки.

И тогда мальчик решился и, осторожно подобравшись к мешку, взял гранату в руки и стал её разглядывать. Он настолько увлёкся изучением находки, что не заметил, как русский закончил стирку, отжал портянки и принялся развешивать их на ветках кустарника. В этот момент солдат  глянул на мальчишку и внутри у него всё похолодело. Гюнтер в одной руке держал гранату, усики предохранительной чеки уже были разогнуты, а указательный палец другой руки был продет сквозь кольцо.

- Стой, не шевелись, ничего не дёргай, - протянув вперёд обе руки, солдат медленно стал подходить к Гюнтеру.
От неожиданности  Гюнтер вздрогнул, округлые гладкие бока гранаты выскользнули из вспотевшей маленькой ладони, и смертоносное оружие покатилось к ручью. Солдат успел заметить, что кольцо чеки осталось висеть на пальце мальчишки. С криком «Ложись!» он метнулся к несчастному ребёнку, повалил его на землю, больно придавив того своим тяжёлым телом.

В первый миг Гюнтер испугался, ему стало больно от сильного толчка, увесистое тело солдата придавило его так, что он не мог вздохнуть. Но вдруг что-то оглушительно сотрясло воздух, уши тут же словно заткнули ватой, ничего не стало слышно, лишь пронзительный звон в голове. Мальчишка попытался выбраться из-под грузного тела русского солдата, но силёнок сдвинуть его не хватало. Он задыхался, уткнувшись ртом и носом в широкую солдатскую грудь.

Вскоре сквозь звон в ушах Гюнтер услышал топот множества ног, через мгновение чьи-то руки освободили его из-под тяжёлого тела, оттащили в сторону. Мальчишка сел, тряся головой и ошалело глядя по сторонам. Кругом суетились русские солдаты, что-то выкрикивали и, казалось, не замечали его.

Но вот кто-то присел рядом с ним на корточки, взял за подбородок и приподнял ему голову, заглядывая в глаза. О чём-то спросил, но Гюнтер лишь отрицательно помотал головой. Подбежали ещё солдаты, поставили мальчишку на ноги, придерживая за плечи, чтобы тот не упал.

Наконец Гюнтер стал понемногу приходить в себя после лёгкой контузии, голова уже не кружилась, лишь только в горле было сухо. Постепенно он начал осознавать, что произошло, и стал испуганно озираться. В пяти метрах от него лежал тот самый русский солдат, ещё совсем недавно дружелюбно разговаривавший с ним. Весь левый бок русского был окровавлен, белокурые пряди окрасились красным цветом.
 
Гюнтер всхлипнул разок-другой и вдруг разразился громким детским плачем. Какой-то солдат, придерживавший его за плечи, стал говорить мальчику что-то успокаивающее, затем взял за руку и повёл подальше от места трагедии.

Мальчишка, вздрагивая всем телом от рыданий, послушно шёл рядом с советским бойцом, как вдруг услышал крик своей матери. Он оглянулся и увидел её, всю в слезах, стоящую на коленях перед солдатами, не позволяющими ей приближаться. Она умоляла о чём-то русских, пыталась обнять их за ноги, указывая рукой на сына. Двое солдат подняли женщину под руки, но всё равно не пропускали к Гюнтеру. Мать билась в истерике, что-то громко кричала, солдаты, как могли, пытались успокоить её.

Глядя на это, Гюнтер залился плачем ещё пуще прежнего. На шум подошёл какой-то командир, сказал несколько слов солдатам, взял мальчика за руку и повёл к матери. Подойдя ближе, он подтолкнул Гюнтера в объятия женщины, резко развернулся и пошёл снова к тому месту, где суетились люди.

Уже дома, немного успокоившись, Гюнтер нащупал что-то в кармане штанишек. Это был большой, размером с детский кулак, кусок сахара… 
 
Москва.
2012 год