Глава 33. В родных пенатах

Мы едва успели наскоро сполоснуться под душем, натянуть одежду, собрать в сумку разбросанные вещи, как состав приехал в Сызрань, плавно затормозив. Отец и мать уже стояли на ярко освещенном перроне и ждали, пока мы, раскрасневшиеся от суеты, спешно выходили из вагона — экспресс надолго не застаивался.

Мороз ощутимый после вагонного тепла, станционный термометр показывает -21о. Пасмурно. Тяжёлые снеговые облака нависли над городом, не давая просвета заходящему солнцу. Объятия, слёзы и причитания матери насчёт моей худобы. Набросила на взбитую пышную причёску Снофрет белый пуховой платок.

— Как знала, что ты не догадаешься — это ко мне, с лёгкой укоризной. — Видела вас в новостях. Ты-то привычный, а девочка с юга. Ну вот, теперь другое дело. От наших девчонок не сразу отличишь. Поспешим в автомобиль, а то на нас уже начали оглядываться.

Очередное женское преувеличение. Кому мы нужны? Все пассажиры и встречающие заняты своими делами. Андроиды-грузчики легко переносят от вагонов тяжеленные чемоданы, сумки к автомобилям. Неистребима тяга к личным вещам, хотя дешевле купить всё на месте, чем перевозить за тысячу километров. 

Отец, выруливая на главную магистраль, по которой мела снежная поземка, то и дело с настороженностью посматривал на зеркало, в котором отражалась Снофрет. Произнес с некоторым осуждением:

— Девчонка совсем. Ещё и жить не начала.
— А уже вляпалась в историю, — подхватил я c серьёзным лицом.
— По твоей милости, — осуждающе проговорила мать. — Ты всегда такой был. Торопыга. Никогда не думал о последствиях.

— Почти все наши знакомые сейчас с упоением смотрят сериал о твоих похождениях. Я запрограммировал компьютер на запись первого канала. Мать не могла оторваться, до того ей было жалко Снофрет. А Соломон-то каков, никогда бы не подумал, что он способен на подобное коварство. Вот тебе и библейский мудрец! Теперь понимаю, почему ты не захотел оставить её там. Женщину за человека не считают. Лишь для утех. К нам, или к тебе сейчас едем?

— К вам. Хочу показать Снофрет, где я родился.
— Прекрасно! Ты давно не ночевал в родных стенах. Я уж и не помню, когда это было.

Отец доверил управление автомобилем автономному компьютеру, всё внимание сосредоточил на мне и Снофрет, которая, смущенно улыбаясь, старалась обстоятельно ответить на все задаваемые вопросы, изредка вставляла русские слова под одобрительные кивки моей матери.

— Дайте девчонке прийти в себя, столько впечатлений, у любого голова вспухнет, — заступился я. — Второй день в себя не может прийти — столько впечатлений. Батя, как у тебя дела в больнице, работу не сменил?

— А оперировать, кто будет? Молодежь сейчас не очень-то в медицину идёт. Все рвутся осваивать дальний космос. Вот и ты там опалил крылышки. Больше не тянет?

— Дальний космос, батя, это — планеты Туманности Андромеды, Кассиопеи, а Марс, Венера — это уже ближний космос. Но и в ближнем пределе людям пока делать нечего. Космос не стоит тех жертв, которые мы заплатили. Может быть, лет через сто, когда появится техника нового поколения, которая не успевает за наукой. Мне сильно повезло, вернуться. Наверное, в рубашке родился.

— А я что тебе всегда говорила?! — воскликнула мама. — Забыл? Пионеры не делают погоду. Я рада, что ты набрался ума. Пока тебя не было на Земле, я чуть было Богу не начала молиться. Всё-таки, дети очень жестокосердные. Не думают о чувствах родителей.

— За ваши слёзы нам отплатят наши дети. Так уж устроен наш мир, — примирительно произнес я.

— Да и то, пора тебе жениться, — сказал отец. — Дивчина гарная, хоть и не наших кровей. Хотя, кто об этом сейчас думает? Все вокруг мулаты и метисы. Белых почти не осталось. Ещё меньше рыжих. Да и то — крашенные, если хорошенько потереть. О свадьбе не помышляешь?

— Да ты что?! Она же девчонка! Только жить начала. Пусть разберется, что к чему. Может быть, найдёт другой вариант.

— И ты так спокойно её отпустишь? — спросила мать.
— Я же не могу воспользоваться её незнанием наших жестоких реалий? К чему спешить? Поживём — увидим.
— Я же хочу стать бабушкой, пока есть силы. Смогу вам помочь.

— Ага, работу бросишь?
— В этом нет необходимости. Снофрет на это время может перейти к нам жить.
— Ты уже бабушка. У Ирки двоих пострелят поставила на ноги. Не натетешкалась? За время моего отсутствия приезжали к вам?
— Они же учатся! Некогда. Мы с дедом на рождество собираемся поехать к ним.

— Прекрасно! Может быть, и мы составим вам компанию, завалимся всем кагалом. Там видно будет. Зачем заранее загадывать? Жизнь переменчива. Как говорится: хочешь рассмешить Бога, расскажи о своих планах.

Я посмотрел на Снофрет и улыбнулся. Она жадно прислушивалась к разговору, пытаясь понять, какие затруднения мешают нашему браку? Спросил её:

— Тебе не холодно?
— Нет. Я тепло одета. Пальцам немного холодно.
— Ленка тебе не купила перчаток? То, что на руки надевается, вон как у мамы.
— Бедняжка! — воскликнула мама и сняла с себя перчатки. — А я ещё подумала, что нынешняя молодежь по обыкновению любит щеголять обнажёнными телесами на морозе. Ну, как сейчас, не холодно?

Снофрет надела шерстяные перчатки, пошевелила пальцами.

— Нет, не холодно. Приятное тепло. А как в них кушать? 
— В них кушать тебе не придётся, — засмеялась мама, получив мой перевод. — В помещении мы их снимаем и кладём в …. Почему у Снофрет нет женской сумочки? — это уже ко мне и со всей строгостью за упущение.

— Не всё сразу. Ты хочешь, чтобы я вместо одного чемодана тащил десять? Всё приобретётся со временем. Не гони лошадей.

— У вас есть лошади? — вскинулась Снофрет.

— Нет, это древняя присказка, вроде: не торопи события. Мы не настолько богаты, чтобы позволить себе иметь хотя бы одну лошадь, или собаку. За ними нужен постоянный уход. А мы все работаем. Иногда сутками дома не появляемся.
— Есть же слуги.

— Слуги ещё дороже обходятся, чем лошадь, и хлопот с ними не меньше. Часто обкрадывают своих хозяев, потом с огнём не найдешь для ответа. Бывает так, что и убивают. Классовость у нас сильно выражена, шаг от любви до ненависти почти неразличим, максимально короток. Андроидам не поручишь уход за животными, роботы ещё не совершенны, иногда не до конца понимают последствия своих действий. Экстраполяция хромает, то есть предвидение будущего.

— Не могу понять. Ты всё время их упоминаешь. Кто такие — Андроиды?
— Роботы. Похожие на людей, почти не отличимы, но с электронной начинкой. Да и они тоже дОроги, нам не по карману. Иногда берем в аренду на день-два, для тяжёлых работ в огороде, по хозяйству, но это бывает редко. Отец, надо бы Снофрет вживить компьютерный чип, чтобы не задавала много лишних вопросов, сама будет их находить. Да и по-русски разговаривать научится. Ты привыкла к телепатору?

— Да. Он не мешает. Зато я почти всё понимаю.
— Почти. Это много значит.
— Сделаем, Артём, — сказал отец. — У нас сейчас появились новейшие модели, супернавороченные, с гигантской памятью, пробивают любую блокировку, и защита отличная. Но они дорого стоят. Моя полугодовая зарплата уйдёт.

— Закажи две штуки. Поставишь Снофрет, и мне заодно заменишь старый. Сейчас я могу себе это позволить. Если желаешь, можете и себе поменять, я всё оплачу. Заключил выгодный контракт с телевизионной компанией на поставку эксклюзивного материала о Снофрет. Ну, и о себе тоже.

— Мне своей памяти вполне хватает, — буркнул отец, — и тоже одиннадцатого поколения. Вполне приличные характеристики.

— Запас карман не тянет. Отморозков много появилось, так и норовят войти в чужую ментальную связь, сначала предлагают дружбу до гроба, затем начинают откровенно хамить, угрожать публичными скандалами.

— Их во все времена хватало.
— Пора бы начать борьбу с ними.
— И как ты себе это представляешь? Глушилки поставить? Насильственное промывание мозгов? Не всё так просто. Вспомни роман Энтони Берджеса «Заводной апельсин». Агрессивные группы сразу выйдут на лидирующие позиции.

— Нужно всем странам договориться о переходе к безопасному обществу.
— Почему же до сих пор это не сделано? Ты с детства был максималистом. Подавай всё и сразу. Общество должно переболеть всеми болезнями на пути к выздоровлению.
— Боюсь, что мы не успеем выздороветь, который век болеем, прежде скончаемся.
— Эти разговоры идут со времён Мальтуса, когда он предрекал гибель человечества от перенаселения. До сих пор живём.

— Вот так всегда. Сойдутся, и давай спорить о политике, о человечестве, — пожаловалась мать Снофрет. — Подумали бы о нас, небось, сами не любите, когда мы заводим разговоры о тряпках.
— Я не возражаю. Начинайте свой разговор о тряпках.
— Всему своё время. Дай девчонке прийти в себя. Потом сам будешь не рад, что разрешил.

За разговором проехали Переволоки, тоннель под Жигулёвскими горами и выехали на плотину, доживающую последние года, уже назначена дата её сноса — слишком много вреда принесла стране: на два порядка больше, чем было пользы.

Снофрет не успевала поворачивать голову, чтобы всё рассмотреть. Конечно, летом всё красивее, разноцветнее, но и сейчас есть на что взглянуть. Впечатляла чёрно-белая графика окружающего простора: парящей туманом открытой воды в шлюзах, заснеженной земли и разноцветных разбросанных небоскрёбов, теряющихся в низких тучах.

Двухэтажный дом на четыре комнаты на высоком берегу замёрзшей, обледеневшей Волги среди прозрачных берёз, осин, тополей и темно-зелёных сосен. Гаражные ворота с лёгким дребезжащим лязгом автоматически раскрылись, и мы въехали в просторное помещение, где отец сам иногда делает ремонт автомобилю.

Устройство человека намного сложнее, говорил отец, разбирая мотор на части, в латексных перчатках. Он и меня научил не бояться техники, что однажды пригодилось на Марсе, когда у нас под энергетическим куполом, накрывающим посёлок от случайных шальных метеоритов, вышел из строя основной насос, подающий воздушную смесь в жилые помещения — мотор заклинило из-за перетёртого масляного шланга, а техник-инженер был за двести километров на месте катастрофы прибывшего ракетоплана «Геракл», спасал растерянных и беспомощных людей, и, в любом случае не успевал приехать, чтобы спасти наши жизни.

Я успел найти в бесчисленных коробках  с запчастями нужный шланг и заменил, перебрал и очистил мотор от образовавшейся гари, а опустевший бачок заправил оливковым маслом, до чего бы ни додумался ни один андроид, у которого есть чёткие инструкции по эксплуатации механизмов. Принятых мер хватило для того, чтобы прибывшему инженеру спокойно, без спешки привезти из склада-хранилища запасной мотор и бочонок машинного масла.

После возвращения на Землю я, как-то, под влиянием нахлынувших воспоминаний, просмотрел список неисправностей преследовавших колонию с самого начала поселения, и поразился их количеству и значимости. Чуть ли не каждая могла привести к гибели станции, иногда и приводила. Четверть всех колонистов не вернулись домой с Марса.

Причины смерти были разнообразнейшими, и часто основным был человеческий фактор. Колонисты непростительно расслаблялись среди однообразного быта изолированной станции и начинали чудачить, совершать немотивированные глупости.

Вдобавок техника и электроника намного чаще, чем хотелось, начинала давать неожиданный сбой, люди не всегда могли найти разумное и правильное решение из-за предвзятого отношения к происходящему.

Можно удивляться, что на планете всё ещё находились желающие отправиться в космос. Что ими двигало? Желание прославиться, уверенность в своей удаче? Вспомни себя. Детская уверенность, что с тобой ничего не случится. А это далеко не так. Именно с тобой всё это и происходит.

Мы вышли из гаража и невольно посмотрели на небо. Снег, словно по заказу, повалил крупными хлопьями. Здесь ветра не было, и снежинки торжественно, медленно кружась, опускались на белый покров. Снофрет поймала снежинку и с удивлением рассматривала на перчатке при ярком свете уличного фонаря.

— Кто их так причудливо вырезал?! Какая красивая. И все разные! Как много их падает! Откуда берутся? Кто делает? Зачем?
— Наш русский языческий бог Перун. Чтобы восхитить древнюю египтянку своими возможностями, — заметил я, тоже не совсем понимая, для чего природе понадобилась изысканность и разнообразнейшие кристаллические формы снежинок.
— Не очень-то я и древняя. Помоложе тебя.

Ого! За словом в карман не полезла. Осваивается. Что дальше будет? Перед входом в дом подвёл её к запушённому высокому сугробу, образовавшемуся при расчистке дорожки к воротам, зачерпнул ладонью снег и укусил губами рассыпчатую горсть. Она повторила за мной и, улыбнувшись, облизала тонкие губы.

— Это вода? С неба упала. Диковинный дождь. У нас дожди никогда не идут. Мне бабушка рассказывала, что вода изредка падает с неба, но на севере, на дельте Нила. Почему только там, а у нас никогда?

— Я же тебе говорил, когда-то и у вас шли проливные дожди, случались наводнения, но это было шесть тысяч лет тому назад. Задолго до начала строительства первых пирамид. Вскоре всё досконально узнаешь. Имплантируем тебе чип, и по мудрости ты переплюнешь всех жрецов Египта, перестанешь задавать вопросы, сама будешь находить ответы на все загадки мироздания. Вернее, почти все, чего достигла наша наука, знают учёные. Но тебе хватит с лихвой.

Мы вошли в тёплую прихожую, пахнувшую знакомыми, ностальгирующими ароматами детства и лёгким, почти незаметным запахом озона от недавней генеральной уборки, которую мать вечно устраивает перед моим приездом. Видимо, я ей напоминал о скоротечном времени и необходимой гигиене в доме, где будет обитать ребёнок, пусть даже и выросший. Отец и мать редко находились дома, больше на работе, в больнице, в гостях, краткосрочных командировках, туристических поездках по континентам.

Помог Снофрет раздеться: снял шубу, расстегнул змейку сапог, стянул утеплённые голенища, и по указке матери надел на узкие ступни толстые шерстяные носки. Мы прошли в гостиную, в которой я ребёнком ползал по полу, подростком мастерил воздушных змеев, юношей миловался с первой возлюбленной. Многое здесь с тех пор изменилось, но общий рисунок остался прежним, всё тот же запах уюта и спокойствия. Как часто я вспоминал этот дом в космосе, на Марсе!

Мать переоделась в домашний халат и прошла на кухню готовить ужин, отец направился в свой кабинет, а я повёл Снофрет по комнатам дома. Спустились в прохладный подвал, где приятно пахло квашеной капустой, хреном, стояла столитровая дубовая бочка с огурцами, достал ей хрустящий пупырышек.

Схрумкала с удовольствием, потом сама, задумчиво поводив пальцем над смородиновыми и вишнёвыми листьями, выбрала второй огурец. Деревянной лопаточкой разыскал в капусте два мочёных яблока и одно дал ей. С радостным удивлением съела, разжевав даже сердцевину с косточками.

— Это яблоко? У нас не растут. Привозят из Сирии, Финикии. Лакомство в любом виде. Я лишь по рассказам узнала. Но почему у нас не додумались солить огурцы?! Это же так вкусно!
— А где бы они взяли соль?
— Я забыла. У нас нет соли. Та, что привозят купцы — очень дорогая, на маленький мешочек соли можно купит раба, владеющего ценной профессией. У вас, вероятно, соли много?

— Да. Для нас соль особой ценности не представляет. Заурядный и дешёвый пищевой продукт.

В погребе на сухом земляном полу невысокой горкой лежала отборная картошка, красная морковь, длиннохвостая свекла, пять больших кочанов капусты, ближе к вентиляционной трубе — висели связки крупного чеснока.

По боковым стеллажам стояли запылившиеся разнокалиберные банки с вареньем из всех местных ягод и фруктов, компотами — мать любила летом и осенью делать запасы на весь год, хотя зарплата хирургов позволяла жить с рынка, и даже делать заказы обедов на дом. Но вкус домашней засолки, всегда предпочтительней. Мать не забывала положить смородиновые и вишнёвые листья, зёрна перца, гвоздики и ещё каких-то восточных специй.

По скрипучей лестнице поднялись на пыльный чердак, где годами, с середины века, тогда ещё молодые дед с бабкой расставляли отслужившую мебель, жалко выбросить, а наверху появилась ещё одна комната, где хорошо отсиживаться в тиши и уединении.

Кипами лежали старые цифровые диски, устаревшие красочные журналы, любимые книги, прочитанные лишь однажды, до второго раза не хватало времени. На потресканном столе и под ним лежали старомодные электронные аппараты, носители информации, когда-то доставлявшие радость своей новизной.

Взгляд остановился на толстой, довольно потрёпанной книге с закладкой, лежащей на краю стола, словно кто-то недавно её читал и небрежно оставил на виду, чтобы продолжить начатое. Василий Клещук «Соблазны Матвея Вострецова» 2033 года издания. Последний год, когда в России ещё печатались книги, в основном в виде подарочных изданий, потом стало не до них, да и изжили себя.

По этой книге, которую случайно в пору своей юности обнаружил на чердаке, я когда-то учился жить, понимать людей. В каталоге электронных носителей этого автора почему-то не было. Тогда я не задавался этой причиной, нет и нет, всё невозможно всунуть в электронную память, но, начав читать, не смог остановиться.

Непринуждённый стиль изложения, захватывающий сюжет, много юмора, не утробного, а замаскированного интонацией слов, действиями, аллюзиями, и самое главное, таинственные взаимоотношения противоположных полов — привлекательная и любимая для меня тогда тема. Мужественные поступки честных и свободолюбивых героев были необходимым дополнением.

Я с лёгким чувством ностальгии коротко перелистал знакомые, уже хрупкие страницы, подумав, как странно всё закольцевалось: Снофрет перескочила весь цикл рождения и смерти книги как таковой, спросил:

— Ты знаешь, что это такое? Книга. Видишь значки? Это буквы. Своего рода иероглифы, составляющие определённое слово. В одну такую книгу может поместиться содержание сотен папирусов, которые мы с тобой просматривали в храме Амона. Но и эти книги уже давно признаны громоздкими, неудобными, перестали выпускать. Этой книге 64 года, одна из последних. Люди начали предпочитать фильмы, сериалы. Изображения легче воспринимаются, не нужно напрягать мозг, утруждать себя чтением. Необходимо всю эту рухлядь выбросить на мусорную свалку, но руки не доходят, лень. Вроде бы никому не мешает, перед глазами не маячит, иногда навевает приятные воспоминания. Ведь вся жизнь внизу проходит. Сюда редко поднимаемся. Лишь когда гостей случается много, и комнат внизу не хватает. Но такое бывает редко. Вот здесь, из этого окна я мальчишкой в непогоду любил часами смотреть на Волгу, на ледоход. Завораживающее зрелище. Я тебя обязательно свожу весной на ледоход. На всю жизнь запомнишь.

— Не могу представить тебя мальчиком, ребёнком. Ты для меня воплощение Осириса. Я не вижу тебя на этом чердаке.
— А сейчас видишь? — спросил, крепко и страстно целуя её в губы.
— Мальчиком не вижу. Я не представляю, какие у вас мальчики? Я у вас ещё ни одного ребёнка не видела.

— Они в школах, училищах, специальных лагерях, где обучаются различным профессиям, общению с взрослыми, которых зачастую воспринимают, как досадную помеху при осуществлении своих желаний. Да, я давно уже не мальчик, хотя в душе все мы — дети. Ладно, пошли вниз, нас заждались.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/15/353