Картина третья

Три месяца спустя…
Загородный коттедж родителей Марины. Середина Ноября. Снега немного, но морозы неравнодушны ко всему живому, и потому ударяют с каждым днём сильнее. На стёклах начали образовываться пока что ещё не нарядные и не вычурные узоры, но их появления достаточно, чтобы понять, что безмолвной осени пришёл конец, а земля в ожидании белой зимы, и выходить на улицу без особой надобности нет никакого желания. И хочется этими заснеженными вечерами только одного: сидя напротив камина, укрывшись тёплым пледом, прижаться к любимому человеку с бокалом глинтвейна в руках, и чувствовать, что ты ему нужен, собственно, как и он тебе.
Воскресенье. Полдень. Большая светлая столовая с одной стеклянной стеной, которая с избытком дарит дневной свет помещению. На обеденном столе, сервированном на четыре персоны, представлены различные закуски и салаты в своём большом разнообразии. В духовке запекается птица, откуда тянутся весьма аппетитные ароматы различных трав и пряностей. Владимир Борисович стоит в сторонке, любуясь своей супругой, и готовый в любой момент прийти ей на помощь. Анна Семёновна заканчивает приготовления обеда в кругу семьи, и, сняв с себя фартук, приблизилась к мужу.

Анна Семёновна. Я сегодня наблюдала за Мариной, и мне показалось, что она беременна.
Владимир Борисович. И?..
Анна Семёновна. Что «и»? Ей рано ещё обзаводиться детьми.
Владимир Борисович. У неё появился живот? Я не заметил.
Анна Семёновна. Нет, живот у неё в полном порядке, как у семнадцатилетней гимнастки. Но поведение стало другим.
Владимир Борисович. Мать, она замужем! Себя вспомни до свадьбы и после неё.
Анна Семёновна. Причём тут замужество? Она изменилась, и стала вести себя, как все беременные женщины. Как ты мог этого не заметить?
Владимир Борисович. Как? Очень просто. Я никогда не был беременным, увы.
Анна Семёновна. Думаю, тебе бы это пошло только на пользу.
Владимир Борисович. Каким это образом?
Анна Семёновна. Научился бы глядеть на свою дочь открытыми глазами.
Владимир Борисович. Ей достаточно твоих глаз, от которых что-либо скрыть – из области фантастики. Забеременела — ну и хорошо. Ты ж не смогла мне подарить наследника, так может быть у неё получится.
Анна Семёновна. Бессердечный! Я тебе подарила такую дочь-красавицу, а ты по-прежнему продолжаешь меня упрекать, что не смогла сына родить. Что ты за человек такой!
Владимир Борисович. Во-первых, я тебе благодарен за Марину, а во-вторых, я тебя не упрекаю, что ты не родила мне сына, а лишь говорю тебе, что если она и беременна, то я очень рад.
Анна Семёновна. Она молода! Она ещё сама ребёнок, если угодно.
Владимир Борисович. Зато ты — старуха, если так рассуждаешь. Марина получила высшее образование, успешно вышла замуж, так что ей самое время порадовать нас внуками.
Анна Семёновна (округлила глаза). Что?..
Владимир Борисович. Дважды повторять не собираюсь. Если она и беременна — родит, и больше мы с тобой к этому разговору возвращаться не будем. Я ясно выражаюсь?
Анна Семёновна (отвернулась). Более чем.
Владимир Борисович. Вот и отлично. Давай, зови молодых, а сама иди и переоденься.

Не взглянув на мужа, Анна Семёновна вышла из столовой. Владимир Борисович достал из навесного шкафа откупоренную бутылку красного вина, и немного налил его в бокал. Сделав несколько глотков, он тем самым опустошил бокал, и поставил бутылку под стол.
В столовую в обнимку входят Марина и Андрей. Они беспечно веселы, и в каждом смешке девушки улавливается счастье быть с любимым рядом. Она то и дело заливается громким звонким смехом, едва поймает улыбку мужа.

Марина. Пап, а чем у нас так вкусно пахнет?
Владимир Борисович. Твоей мамой.
Марина (смеётся). Когда это ты научился готовить? Кстати, знаешь, что объединят тебя и Андрея? Вы оба не умеете готовить.
Владимир Борисович. Дорогая моя, если мы — мужчины — будем уметь готовить, то вы — женщины — будете вовсе бесполезные создания. Мы уж вам и стиральную машину изобрели, и посудомоечную, и ту, на которой вы ездите, причём, необоснованно безобразно. Идея понятна? Так что, не говори лишнего, а будь любезна благодарить нас, мужчин, за то, что мы приносим в дом то, из чего вы, причём чаще всего коряво, готовите.
Марина. Бесполезны, мы, значит? А рожать кто вам будет, если не мы?
Владимир Борисович. Это единственная причина, почему я не развёлся с твоей матерью на второй день после свадьбы. И кстати, рожать вы разучились: на сегодняшний день двум из трёх рожениц делается кесарево сечение.
Марина. Пап, тебя не переспорить.
Владимир Борисович. Это потому, что я всегда прав.
Марина (Андрею). Садись, уже. И ты, папа, тоже садись.

Мужчины садятся. Андрей с правой стороны стола, а Владимир Борисович во главе стола.

Владимир Борисович. Кстати, дитя моё, смотрю я на тебя, и хочу кое о чём спросить.
Марина. Спрашивай.
Владимир Борисович. Ты рожать ещё не собралась?
Марина. Пока нет. А почему ты спрашиваешь?
Владимир Борисович. «Пока нет» — это значит «Подождите мои любимые родители ещё месяцев шесть» так?
Марина (шёпотом). Как ты догадался?
Владимир Борисович. Ты же дочь моя, и я не слепой.
Марина. Маме только не говори пока.
Владимир Борисович. Хорошо. Но об этом мы с тобой потом поговорим. (Кричит.) Анна?! Аннушка?!

Появляется Анна Семёновна.

Ты где так долго ходила? Неужели опять рельсы маслом поливала? (Расхохотался.)
Марина. Папа!
Анна Семёновна (Владимиру Борисовичу). Увы, ты не Берлиоз — воспитанности, интеллигенции и благородства в тебе не осталось, а потому ты на том свете никому не нужен. (Тяжело, с огорчением вздыхает.)
Владимир Борисович. Ну, что ты, клубничка моя, я же пошутил.
Анна Семёновна. Зато я — нет. (Пауза.) Марина, не позволяется хорошей супруге держать своего мужа голодным. Положи ему всего да побольше.
Андрей (засмущался). Анна Семёновна…
Анна Семёновна (иронично). Да, я тёща, и должна соответствовать героиням безвкусных анекдотов, выдумываемых престарелыми тестями.
Владимир Борисович. Ну, что ты, ягодка моя, неужели ты обиделась? Я же пошутил насчёт Аннушки и масла.
Анна Семёновна. А вот я насчёт Берлиоза и тебя — нет.

Владимир Борисович, поняв, что слегка перегнул палку со своими шутками, отвернулся. Анна Семёновна, стараясь не подавать вида, что обиделась на своего мужа, улыбается Марине и Андрею.

Марина. Мама, садись за стол.
Анна Семёновна. Да, сейчас, только утку проверю. (Направилась к духовке, осмотрела степень готовность птицы, и села за стол.)
Марина. Ты запекаешь утку?
Анна Семёновна. Да, хотела молодых порадовать вкусным обедом.
Андрей. Вам это удалось, Анна Семёновна.
Марина. Мам, а с чем она?
Анна Семёновна. Со специями.
Марина. Фарширована чем? Просто Андрей не дружит с яблоками и грушами…
Анна Семёновна. Я в курсе, и поэтому решила фаршировать её сливами.
Андрей (с неподдельным восторгом). Ничего себе! Утка со сливами. Никогда ничего подобного не ел.
Марина. Мама, ты чудо. Удивляешь каждый раз.
Анна Семёновна. Не думаю, что вас после Мачу-Пикчу можно вообще чем-то удивить, особенно банальной уткой.
Владимир Борисович (вмешивается). Кстати, когда вы нам расскажете о своём путешествии?
Марина. После обеда, когда вернёмся в гостиную. В Перу мы сняли множество роликов, где побывали: там и руины древних сооружений Мачу-Пикчу, и прекрасно сохранившийся дворец Пачакутека, и остатки обсерватории, и много-много всего интересного, в том числе и сам Куско. Не говоря уже о полутысячи фотографий.
Анна Семёновна. Это ж, сколько времени-то займёт на просмотр.
Марина. Не переживай, мы отобрали только самые лучшие, а из роликов сделали получасовой фильм.
Анна Семёновна. А-а… Ну, вы кушайте-кушайте. Скоро утка приготовится, а вы ещё толком ни к чему не прикоснулись.
Андрей. Вкусно же вы готовите, Анна Семёновна.
Анна Семёновна. Спасибо, Андрей.
Владимир Борисович (сверкает глазами). Кто за бокальчик хорошего эльзасского рислинга?
Анна Семёновна. Тесть, белое с мясом, тем более, с уткой не пьют!
Владимир Борисович. Это на аперетив. А с мясом мы будем пить что-нибудь из Бордо. М?.. Кто желает? Андрей?
Анна Семёновна. Как тебе не стыдно предлагать спиртное спортсмену?
Владимир Борисович. Тёща, винного алкоголизма не бывает. Иди лучше рельсы маслом поливай. (Громко расхохотался.)
Анна Семёновна (заглянула в глаза мужу). А, ну всё с тобой понятно. Ты с утра уже балуешься бордосскими напитками. Доставай из-под стола бутылку, и пей открыто. Алкоголик! С утра уже глаза остаканил.
Владимир Борисович. У меня есть повод: я жду внука.
Марина. Папа!..
Владимир Борисович. Ой… (Быстро наполняет свой бокал красным вином.)
Анна Семёновна. Марина, ты беременна? И ничего мне не говорила?
Марина. Прости, мама, не было подходящего момента.
Анна Семёновна. Для матери, значит, не было подходящего момента, а для отца — быстро нашла. Это так понимать?
Марина. Я ничего не говорила, папа сам догадался.
Анна Семёновна. Доченька, тебе рано рожать. Ты ж сама ещё ребёнок. Семья — это нечто большее, чем пишут о том в журналах. Дети, как кандалы, сковывают по рукам и ногам, и вы уже с Андреем не сможете ездить в Перу, или куда вы там захотите. Пока есть молодость и возможность — посмотрите на мир, а о детях задумаетесь потом, когда время придёт.
Марина. А когда оно придёт?
Анна Семёновна. Ну, это только Богу известно.
Марина. Так вот, Богу стало известно, что пора нам обзавестись детьми, а вам с папой — внуками.
Анна Семёновна. Как ты не понимаешь, что для воспитания ребёнка нужны оба родителя, а у вас так не получается: то Андрей на сборах, то ты на сессии.
Марина. Андрей на сборах бывает только два раза в год, а я университет уже окончила.
Анна Семёновна. Рано, дочка, рано.
Марина. Поздно, мама, уже поздно читать наставления и морали: я беременна, и буду рожать.
Владимир Борисович (приподнимает бокал с вином). Ура! Будем рожать! Кроме нас — некому.
Анна Семёновна. Уж, ты бы лучше помолчал.
Владимир Борисович. Так, тёща, не буди во мне зверя, а лучше подвинь свой бокал, я тебе налью вина, и выпьем за моего внука. (Подмигивает Марине.)
Анна Семёновна (недовольно). Только не до краёв, как себе.
Владимир Борисович. И до краёв, и вторую немедленно, чтоб не возмущалась.

Владимир Борисович на одну треть наполнил бокал вина Анны Семёновны. Женщина с обиженным и недовольным лицом, обеспокоенная будущим своей семьи, сделала небольшой глоток и отодвинула от себя бокал подальше затем, чтобы во время обеда к нему больше не прикасаться. Молодые же, делая вид, что не замечают ничего вокруг, в частности, ссоры родителей, просто кушают, и изредка перешёптываются.

Андрей (шёпотом Марине). А что это за Аннушка с маслом?
Марина. Давай я тебе потом расскажу.
Андрей. Хорошо.
Владимир Борисович (крутя бокал, любуясь выдержанным бордосским вином). Жаль, что ты не читал «Мастера и Маргариту», но какие твои годы! В начале романа один из героев Булгакова — поэт Берлиоз, нечаянно поскальзывается на масле, случайно разлитом некоей Аннушкой, и попадает под трамвай, который отрезает ему голову.
Андрей (подавился). Спасибо за просвещение.
Марина (хлопая мужа по спине). Папа, ну не за обедом же.
Владимир Борисович. Хорошо, давайте поговорим о Пушкине.
Анна Семёновна. О нём и так уже двести лет говорят, что нам-то ещё добавить? Настоящим мужчиной он был — стрелялся из-за женщины.
Владимир Борисович. Вот именно, из-за женщины мы и лишились великого поэта. Вообще, я постепенно прихожу к выводу, что женщины нужны этому миру для уменьшения добра на земле.
Андрей (снова подавился). Да уж…
Марина (хлопая мужа по спине). Папа!
Анна Семёновна. Папа у нас женоненавистник. Это объясняется его недалёким умом.
Владимир Борисович. Совершенно верно, дорогая! Знал бы я по молодости что такое бигуди, ни за что бы на тебе не женился.
Анна Семёновна. Опять ты с этой историей.
Владимир Борисович. До сих пор себе удивляюсь, каким я был наивным, и с каждым днём убеждаюсь какие женщины коварные создания.
Марина. Папа, мы не хотим в тысячный раз слушать эту историю с кудряшками.
Владимир Борисович. Это потому, что вы в курсе, а вот Андрей — наверняка нет. Андрей, ты знаешь историю с кудрями своей тёщи.
Андрей (смущённо). Простите, нет.
Владимир Борисович (глотнул вина). Итак, слушай и учись жизни. Когда я был молодым и наивным, и учился в университете, то мне казалось, что все девушки, которых я считал красивыми или привлекательными, сами по себе такие, по природе, так сказать. Мужчины ведь не красятся, вот и у меня в мыслях никогда не было, что женщины посредством косметики изменяют свою внешность. Нет, я знал, что женщины красятся, но мне казалось, что они это делают для того, чтобы подчеркнуть свою красоту, а не в корне менять своё безобразное лицо на весьма привлекательное. (Снова глотнул вина.) Итак, мне всегда нравились девушки кудрявые. Я к ним испытывал особую тягу. Аннушка, моя будущая супруга, а тогда ещё студентка следующего после меня курса, выяснила, что мне нравятся именно кудрявые девушки. Уж, как ей это удалось узнать, одному Богу известно, но факт остаётся фактом: я её не замечал до тех пор, пока не увидел возле расписания кудрявую девушку. Влюбился с первого взгляда, с первого вздоха. Мы начали встречаться. И длились наши отношения два года. Два года я ходил слепым и не видел истинных её волос, но любил её больше и больше. А наутро после первой брачной ночи оказалось, что волосы у неё прямые, а в университете она была кудрявая благодаря бигудям. Вот так я был первый раз в жизни обманутый женщиной. Коварные создания, и добавить больше нечего… (Пьёт вино.)
Анна Семёновна (после паузы). Я не обманывала тебя, Володя, я слишком сильно тебя любила.
Владимир Борисович. А теперь, что, нет?
Анна Семёновна. И теперь. Но тогда я знала, что ты не обратишь на меня внимания, если я буду как все — с прямыми волосами, а тебе нравились — кудрявые.
Владимир Борисович. Откуда ты знала, что я не обращу на тебя внимание?
Анна Семёновна. Оттуда, что мы с тобой начали встречаться только, когда ты учился на третьем курсе, а я — на втором. Но влюбилась я в тебя за год до этого, в те летние дни, когда ты, отрабатывая в приёмной комиссии, принимал у меня документы. Ты, естественно, это не помнишь, а я — отлично помню каждое твоё слово, каждый жест, каждый взгляд на привлекательных абитуриенток. И это солнце, бившее сквозь огромные окна аудитории… Мы с тобой проучились на одном факультете целый год, и весь год ты не замечал меня. А я влюблена была по уши.
Владимир Борисович. Почему ты мне раньше не рассказывала эту историю?
Анна Семёновна. Потому, что всё это в прошлом.

На несколько минут в столовой повисла неловкая тишина. Но обед продолжается. Слышны только незатейливые звуки тоненьких струй воды и вина, льющихся из бутылок и наполнявших стаканы и бокалы, а так же, неприятный скрежет железа по фаянсу, точнее, скрежет ножей и вилок по тарелкам. Молчание бы продолжалось довольно долго, если бы в один момент не запиликала духовка, в которой запекалась утка со сливами.

Анна Семёновна. Ой, уже утка готова! Кто хочет? Андрей? Марина?
Андрей. Спасибо, Анна Семёновна, я сыт.
Марина. Я тоже, мама. Давай, чуть позже?
Анна Семёновна. Но она же остынет…
Марина. Ничего, мы её разогреем в микроволновке, и свои вкусовые качества она не потеряет. А теперь, кажется, лучше всем вместе пойти в гостиную и посмотреть фильм, который мы сняли о Мачу-Пикчу и Перу.
Владимир Борисович. Отличная идея! (Выскочил из-за стола.) Без меня не начинайте, я быстро — только трубку заправлю, и сразу вернусь. (Выбежал из столовой.)
Марина (посмеиваясь). Ох, уж этот папа…

Вслед за Владимиром Борисовичем из-за стола поднялся Андрей, и сначала помог встать Марине, а затем — Анне Семёновне. Стараясь переключить свои мысли на просмотр затерянного города Перу, они вышли из столовой.