Так тоже бывает

   Ранним утром, когда  на горизонте  только-только пробивались лучи холодного солнца сквозь понурые облака, а  кое-где подтаявшая вчера белая масса, за ночь превратившаяся  в ледяной ковер, блестела в свете уличных фонарей, женщина вышла из подъезда, медленно ступая по снежному насту.  Ее прохудившиеся сапоги, от которых остались только обложка да название, сильно скользили. Только упасть не хватало.  "Вот так, всю жизнь работаешь, работаешь. Горбатишься на мужа и детей, а на сапоги не заработала!" – мысль больно кольнула ее в висках. Она попыталась повернуть за дом к дороге, но остановилась:  порыв ветра чуть не сбил ее с ног. Дрожа, кутаясь в искусственную тонкую кожицу дубленки, нацепив капюшон, она все так же медленно пошла дальше. Одна в этой темени и на этом лютом морозе с ветром, который, как назло, вызвался ему в помощники, потирая посиневшие не сгибающиеся от мороза и труда пальцы, женщина как-то преодолела эти двести метров до остановки.
   Путь до работы тоже был испытанием. От того места, где она остановила маршрутку, чтобы выйти, вниз вела ледяная горка...
   Наконец, она вошла в цех. Казалось, начавшие работать огромные печи, должны были уже немного прогреть воздух. Но ворота нараспашку мешали теплу, загоняя со двора сырой холод. Женщина знала, что так будет весь день: машины , приезжающие за продуктами,  будут беспрерывно сновать у открытых створок, сгружая пустые контейнеры и нагружая новый товар. И весь день ей придется мокнуть в едва теплой воде, моя посуду из шланга на цементном полу, вместо того, чтобы делать это в раковине и горячей воде, так как начальству, по большому счету, было плевать на своих работников и на условия их каторжного труда: от неожиданно низких температур полопались основные трубы на подходе к цеху, а делать их собирались только ближе к теплу. Проведя двенадцать часов в холоде с мокрыми ногами в полусогнутом состоянии, она еще думает, что надо бы кофе купить, а то утром нечего будет пить, наверное, еще и хлеб. "Мои же никогда не подумают, что что-то надо. Только возмущаются: Как этого нет?!"
   Возвращаться легче. Еще светло. Лед весь растаял, снег превратился в грязевую кашу. А те островки, где еще остались ледяные корки, можно либо обойти, либо все же как-то пересечь.
Поднимаясь на лифте, она думала, дома ли дочь. И была рада, когда молодая женщина открыла ей дверь. Мать не знала, любит ли она эту девушку, которая сейчас улыбалась ей в дверях, любила ли когда. Но ей было легче, когда та была дома. Пару дней назад женщина удивилась, когда поняла, что гладит дочь, которая сидела подле на полу и смотрела вместе с ней телевизор. Ведь раньше она никогда, практически никогда, особенно после того, как связалась с отцом своего сына, не проявляла нежности по отношению к своему первому дитяти. А это и понятно:  женщина редко любит ребенка от нелюбимого человека, когда у нее есть другой от некогда обожаемого ею. Как-то она выдала: «Ты  такая, что стакан воды мне не подашь! А вот мой сын..." Сделав страшно больно дочери, она отвернулась и просто продолжила заниматься своим делом. Наверное, есть надежда, что мать в глубине души понимала, что многим обязана старшему ребенку, который на тот момент был всего лишь подростком, нуждающимся в теплоте и понимании. Содержанием своей больной матери, сводного брата, уходом за ними и ее зверем  -  мужем и парализованной свекровью и полоумным свекром, чистотой дома и приготовленной едой. Но это скорее злило ее, бесило и бессилие, невозможность что-то исправить. А жизнь повернулась другим боком. То, чего она ждала от любимого сына, не было. А вот дочь... И она осознавала, что кроме дочери ее никто не понимает, не сочувствует, не сопереживает. Поэтому эта женщина с грустными глазами, усталым и измученным лицом, искала любой свободной минутки, чтобы побыть с нею.
   Вечером возвращались домой муж и сын. Потом молчаливый ужин и сон, тревожный, прерываемый кошмарами, от которого утром оставалось ощущение, что грузил мешки. И снова новый день, и старые мучения. Опять все, как всегда, и впереди ничего светлого.
   
А может все же...