фантастика

  ПОСЛЕДНИЙ  НЕАНДЕРТАЛЕЦ

Камни падали с неба. Много камней. Целый дождь камней. Падали долго… Э-а укрывался в пещере, и мог наблюдать за ними из безопасного места. Только наблюдать. Он не понимал, что происходит. Но все его нутро говорило о наступлении «конца света». Сам Э-а был пока в безопасности, но он переживал за своих товарищей, не вернувшихся с охоты…
Тут он проснулся, и какое-то время потратил на то, чтобы вспомнить – где он находится и как он сюда попал... Ему все чаще стали сниться сны. Сны о прошлой жизни. Его прошлой жизни. Жизни его семьи, далеких предков. Вся история его рода-племени представала в его снах во всех красках, - как бы зовя…
Э-а подумал - а не к тому ли это, что скоро и ему самому предстоит стать историей-сном?…

Э-а шел, шел скорым шагом, а скорее – бежал уже пятый день, останавливаясь в укромных местах на короткие ночевки. В былые свои молодые годы он мог и много дольше перемещаться в таком темпе, но сейчас он явно ощущал усталость, и к тому же как-то сильно приглянулись ему новые, здешние места: густые лесные заросли, с преобладанием хвойных пород, обилие непуганой дичи, плескающаяся в речке рыба – все это обещало ему тихую сытую жизнь.
Э-а нашел впадающий в речку ручей, и пошел по нему вверх по течению. Скоро он вышел к небольшой полянке близ берега ручья. Лес плотно окружал поляну, лишь слегка расступаясь со стороны ручья, образуя узкий проход к воде. Именно через этот узкий проход Э-а и вышел на поляну. Он увидел прямо перед собой, на другом краю поляны – на границе леса и лужайки - две огромные разлапистые ели. Э-а «нырнул» под самые нижние лапы-ветви той ели, что была поменьше (так велел ему инстинкт – не держаться самого высокого), и замер... Здесь было очень тихо, сухо и тепло. Э-а понял – здесь можно не только заночевать, но и зимовать. Между  толстыми корневищами старой ели он построит-соорудит себе землянку-логово, теплое и надежное… Но это он начнет делать завтра. А сейчас ему очень хотелось спать. Он лег меж корнями на толстый мягкий ковер из слежавшейся опавшей хвои и лущеных шишек, и моментально уснул, впервые за последнюю неделю почувствовав себя в безопасности.
Мимо спящего Э-а степенно прошагала-прошествовала семейка ежей, Э-а их не заметил. Пара бурундучков подбежала к рюкзачку Э-а, намереваясь поживиться его содержимым. Тут Э-а как-то инстинктивно шевельнул руками, прижав к телу покрепче свои пожитки и напугав бурундуков – маленьких нахалов, - но опять не проснулся. Заглянула под ель лисичка, промышлявшая здесь мышами, да и теми же бурундуками, заглянула – и попятилась, попятилась, да и дала деру! Для лисицы Э-а показался страшным зверем.
А Э-а спал. И приснились ему падающие камни… дождь камней…


Геннадий Петрович, главный геолог экспедиции, ломал голову над неожиданной находкой. В глухой уральской тайге набрел он на землянку, в каких обыкновенно скрываются беглые зеки. В ней среди обычного скарба он обнаружил совершенно фантастическую вещь. Рядом с закопченной жестяной («чифирьной») банкой, рядом со стареньким ножом с источенным лезвием... лежал самый настоящий каменный топор! И топор был в рабочем состоянии…
Геннадий Петрович вспомнил, как сильно его уговаривали не ходить  в одиночку в эти места. Была опасность встретить не только диких зверей — медведя или волков, но и тех же беглых зеков, которые могли быть опаснее волков. Но он не поддался этим уговорам — и вот такая шикарная находка ему в награду!...
А «обещанные» опасности его не пугали: он умел противостоять и шальным людям, и шальным зверям. И ведь, в самом деле, он встретил возле той землянки волка! Но волк тот был весьма странный, - он лежал у входа в землянку, как домашний пес. Собственно, вход в землянку был практически незаметен, заметен был как раз волк. При появлении Геннадия Петровича волк вскочил и молча оскалил зубы, но не бросился на человека и не побежал от него, а остался стоять на месте. Очень странный был волк, «не настоящий» какой-то... У человека был в руках карабин, но он не собирался стрелять в волка, - он просто направил ствол в его сторону. Тут волк быстро и бесшумно повернулся и исчез среди деревьев.
Как-то в молодости Геннадию Петровичу — тогда его еще звали Генкой — пришлось остаться одному в зимней степи, против небольшой стаи голодных волков. Собственно, это была даже не стая, а группа из 3-х волков… Генка знал — по книжкам, что волки чуют, в каком состоянии (и физическом и душевном) находится их потенциальная добыча. И добивают и поедают они только того, кто слаб и болен, и неспособен самостоятельно прокормиться. Недаром их - волков называют санитарами леса...
При той встрече с волками Генка «построил» - неосознанно, правда построил - свою защиту на неожиданности. Волки не ожидают, что их добыча станет вдруг нападать на них. Всегда было так, что добыча убегала. А Генке тогда и убегать-то было некуда. Да и не мог он бежать быстрее волков. И он направил свои лыжи навстречу хищникам.
Он уже видел, воображал в своем мозгу, как он вонзает острие лыжной палки в глотку первого и самого крупного волка. Конечно, те двое других волков, что шли следом за «главным», были помельче размером, но и они могли напасть на Генку, зайдя с боков. Но времени на раздумывания и расчеты у Генки не было. Не было времени даже испугаться. Когда Генка, «спиной почуяв» опасность, оглянулся и увидел быстро приближающиеся к нему темные фигуры волков, - время для него остановилось, как бы испарилось. Генка «увидел» безвыходность положения, бесполезность убегания от волков. А значит… - и дальше его действия стали как бы автоматическими. Он направил свои лыжи навстречу волкам и быстро побежал вперед… Он уже видел – в его мозгу возникла яркая отчетливая картина того, как он вонзает острие лыжной палки в глотку самого крупного волка. Ничего другого в его голове не было. И Генка не думал о двух других волках, которые могли зайти с боков и напасть на него. Одна только яркая картина была в его голове: он вонзает острие лыжной палки в глотку волка…
При том темпе, в каком они – волки и Генка — двигались навстречу друг другу, они должны были сойтись уже секунд через пять, не более. И тут вдруг «головной», главный волк резко притормозил. Не от испуга, конечно. У волка реакция мгновенная, и ему ничего не стоило увернуться от лыжной палки. Так что не от испуга тормознул «заглавный» волк. А было у волка чутье – «волчье» чутье – предупреждающее его о неожиданно возникшей опасности. Чутье говорило волку, что его «жертва» вдруг, неожиданно, внезапно сама превратилась в охотника – такого же охотника, как и сам волк! С такими же быстрыми реакциями, как у самого волка. Чутье подсказывало волку, что в Генке тоже проснулся волк…
И волк притормозил. Бежавшие за ним волки не ожидали этого и «врезались» в него, едва не сбив с ног. «Главный» волк грозно-сердито оскалился на них, те попятились, - и тут над ними возникла-нависла фигура «волка-Генки» с копьем-лыжной палкой наготове!... Двое «мелких» волков стремительно бросились наутек. За ними побежал и их «заглавный», но побежал неторопливо, «по-солидному», что ли.
Генка замер в своем боевом замахе - в сильно «устрашающей» позе, и – вдруг обнаружил, осознал, что волков нет.
Он медленно приходил в себя… Как будто посветлело вокруг (а была уже ночь, тьма кромешняя, Луны не было). Генка отчетливо видел далекий лесок, и даже различал верхушки отдельных деревьев. Он видел и удалявшуюся фигуру «заглавного» волка… Вдруг эта фигурка остановилась, а затем стала снова приближаться. Генка с абсолютным спокойствием стоял и ждал. Волк остановился шагах в десяти от Генки. Секунду-другую они смотрели друг другу в глаза. Генка сделал пару шагов к волку, - тот отступил на два шага. Тогда Генка повернулся и спокойным размеренным «лыжным» шагом направился к дому. Через минуту он оглянулся — волк следовал за ним, выдерживая дистанцию примерно в десять шагов. Волк не преследовал его,  нет — сопровождал…


Э-а вспомнил, вспомнил последние события, вспомнил о том, как он тихо и незаметно подошел к строителям, которые вели работы совсем близко от его жилища. …Здесь, на восточном склоне Уральского хребта, было открыто богатое месторождение горного кварца. К нему подводили дорогу. Он тогда смотрел на все происходящее молча и спокойно, но внутри у него уже рождалась тревога, - такие изменения в окружающей обстановке обещали впереди изменения и в жизни Э-а.
Вдруг Э-а показалось, будто его кто-то зовет. Зовет именно его. Зовет так, как звал его отец. Э-а вышел к опушке леса, и осторожно выглянул из-за веток: возле опушки леса стоял бригадир строителей и кого-то подзывал из своих работников: «Э-э, э-э! Поди-ка сюда!»…
Э-а усмехнулся: «э-э…». Да-а, похоже!
Действия этих «шумных существ», как прозвал людей Э-а, были ему непонятны. Ему было непонятно, зачем они взрывают каменные сопки в одном месте, а затем засыпают этими камнями, в другом уже месте, узкую длинную полосу, называемую дорогой? И что и зачем делали грузовики и другие большие механизмы рядом с этими людьми?
Но он и не искал «смысла» в их действиях. Э-а воспринимал  окружающий мир «как есть», так его учили. Он с этим миром сжился, он сам был органичной частью природы. Опыт всех его предков учил его «вписываться» в окружающий мир, вживаться в него, а не «воздействовать» на него.
Но удивление у Э-а возникало. Удивление вызывало, прежде всего, то, что они – похожие на него существа, - были столь шумны! Это было неестественное поведение для всего живого. Природа любит тишину. И все животные её соблюдали. Э-а знал повадки практически всех животных, - они двигались совершенно бесшумно. И сам Э-а перемещался и делал все тихо-молча. И вот он близко видит существа, которые издавали невообразимый шум-гам, ломая при этом, нарушая естественный вид окружающей природы!
Э-а повернулся и побежал легкой трусцой к своему логову, -  «Надо опять менять стоянку», - пронеслось в мозгу Э-а. Из-за этой шумной и близкой стройки возникла угроза его тихому, потаенному жилищу. И уже вырисовывался в его мозгу образ, очертания другого его жилища, куда ему теперь следовало удалиться, чтобы избежать неожиданных и неприятных «сюрпризов». Сколько помнил себя Э-а, - а «помнил» он не только свое личное прошлое, но и прошлое своей семьи, своего рода, так была устроена его память – в ней, в памяти его, бесконечным калейдоскопом мелькали-проносились события, происходившие с ним и его предками. И главный, основной повторяющийся сюжет этого калейдоскопа – смена одного места проживания на другое…
В давние-предавние времена, как рассказывали старики, селились они почти исключительно в пещерах. А вот самому Э-а приходилось «гостевать» и в оборудованных бревнами землянках, - сооруженных, а потом брошенных беглыми зеками («дважды» беглыми - один раз из зоны – места заключения, а другой раз – от встречи с Э-а)... И сам Э-а умел уже вполне свободно и вполне добротно изготовить сруб. И среди его инструментария были не только старенькие, но аккуратные каменные топоры, но и металлические – от древних бронзовых, до вполне современных стальных. Э-а легко и умело усваивал и осваивал новое. И если на его пути попадался какой-то новый интересный предмет - например, топор из стали, то Э-а подбирал его и применял по назначению.
Причем, - вспомнил Э-а одну встречу, - такая находка как топор попалась ему однажды не «в отдельности», а вместе с лесорубом. Однако уже на второй секунде их встречи лесоруб куда-то исчез. Лесоруб исчез, а топор остался, и достался Э-а. А кроме топора, на месте этой встречи остался и рюкзак лесоруба. Рюкзак тоже понравился Э-а. В него удобно было складывать мелкие вещи и мелкую добычу. Только вот запах от рюкзака исходил очень резкий. Пришлось этот рюкзак выдержать ночку в горячем дыму. «Зато» в этом мешке нашлись разные полезные мелочи, среди которых были и спички. И кирпичик черного хлеба, - Э-а уже знал его вкус…
Э-а умел обращаться со спичками. Он не раз наблюдал, как люди - «шумные существа» - разжигая свой костер, держали в руках этот коробок. Э-а видел, как двигались руки людей при этом. А то, что Э-а видел, он запоминал... Но спички Э-а только «испытал», и отложил на «черный день». У него были свои «спички» - пара камушков, да пучок высушенного мха. И все это в отдельной упаковочке-коробочке из бересты, ненамного крупнее спичечного. Да и эти свои «спички» Э-а применял нечасто. Он умел хранить огонь. И в его жилище всегда было место - центральное место - для очага. В этом месте, как правило в центре жилища, но чуть ближе ко входу, выкапывалась ямка. Дно и стенки ямы обмазывались толстым слоем глины. Когда глина подсыхала, в ямке разводили малый огонь из мелких сухих веточек, которые непрерывно подкладывали небольшими порциями. Через несколько часов в ямке накапливался толстый слой пепла, и уже на него накладывали ветки покрупнее, потолще, после которых уже оставались крупные угольки, а не только пепел. При необходимости надолго покинуть жилище, эти угольки закапывались поглубже в толстом слое пепла. Яма прикрывалась плоским камнем, сверху набрасывались хвойные ветки, а на них клали толстые сырые ветки-дрова. В такой «упаковке» угли могли тлеть, не сгорая, много дней. Возвращаясь после долгой отлучки, эту «шубу»-ямку осторожно, медленно – чтобы не застудить угольки – «раздевали», угли раздували, положив на них кусочек высушенного мха, и получали новый живительный огонь…
При всем при том, что Э-а умело управлялся с топором, и мог соорудить для себя «квартиру с удобствами», - сам он предпочитал, при отсутствии пещер, поселяться в норах меж корней больших старых деревьев. Такие норы-помещения не нужно было укреплять – это делали сами корни, мощные корни мощного дерева. Места же здесь было достаточно, и было сухо и тепло…

«…до чего же они шумные!» - подумал Э-а, отворачиваясь и уходя в сторону от строящейся автомагистрали. Впрочем, были среди этого шума  звуки, которые были ему приятны - это пение, иногда по вечерам доносившееся со стороны лагеря строителей…
А речь их Э-а понимал «без перевода». Ему не нужно было знать ни их языка целиком, ни значений отдельных слов. Хотя он мог уже, в подражание, произносить отдельные «человеческие» слова (чем иногда и пугал, шутя, этих «шумных существ»). Но слова были ему не нужны. Э-а видел их лица, обращенные друг к другу, и по этим лицам понимал ясно, чего они хотят друг от друга. А если Э-а и закрывал глаза, то и тогда он мог узнать содержание их бесед: ему были доступны те «образы» мыслей в мозгу, которые люди выражали, воплощали затем в словах. Этим существам «зачем-то» требовалось переводить свои мыслеобразы в слова, чтобы общаться, чтобы понимать друг друга. Сородичам Э-а такого не требовалось… Э-а не требовалась речь для общения с другими живыми существами. И со своими сородичами он мог общаться «без слов», хотя речь у них уже была. Старики обучали речи молодое поколение, рассказывая им попутно историю рода...
Э-а умел все воспринимать непосредственно из живого работающего мозга. Любого живого мозга любого живого существа. Он мог «войти» в мысленный мир зайца и медведя, оленя и кабана. И это, конечно же, помогало ему в охоте, помогало добывать пищу, и спасало от опасностей в критических ситуациях.
Он мог «без слов» понимать (угадывать?) намерения других существ, например этих «шумных животных»! Однажды ему довелось, невольно, спасти от суровой расправы молодого парнишку-строителя. У этого парнишки, по имени Тимоха, были сложные отношения с бригадиром. Старый опытный бригадир, не раз сидевший, тертый и битый жизнью, не один раз попадался на воровстве. Его и наказывали за это не однажды, но и от работы не отстраняли, - в глухой тайге некому больше было руководить комплексной строительной бригадой. А Тимоха был молодой максималист, решительно нетерпевший воровства. И потом… когда у него на глазах!
И последнюю «шутку» бригадира – утаившего от рабочих большую часть аванса, - Тимоха решительно разоблачил всенародно, поскольку ему довелось, случайно, увидеть ту ведомость с подписью бригадира и полученной им суммой…
Бригадиру с большим трудом удалось тогда утихомирить своих подопечных. Деньги он вернул сполна, и продолжал руководить бригадой, но на Тимоху он смотрел волком.
И вот однажды вечером, после ужина, бригадир вдруг направился к палатке Тимофея, позвал его и предложил прогуляться перед сном. Мотивировал он свое предложение желанием обсудить недавнюю странную находку на трассе. Говорил он «обычным» ровным голосом, и Тимофей ничего не мог заподозрить. Но если сам Тимофей принял предложение бригадира спокойно, и спокойно зашагал впереди него по тропе, ведущей к речке, то у Э-а, наблюдавшего все это из зарослей, сама фигура бригадира сразу вызвала неприязнь и беспокойство. Каким-то нутром, внутренним чутьем своим Э-а уловил исходящую от фигуры бригадира страшную опасность, смертельную угрозу для Тимофея. Какое-то внутреннее видение (третий глаз?) говорило Э-а о том, что сейчас один человек убьет другого!
Э-а тихо-незаметно встал у самой тропки, и когда бригадир, уже с ножом в руке, наизготове, поравнялся с ним, он вдруг встал-возник перед бригадиром, лицом к лицу, глаза в глаза. Столь внезапное и столь близкое появление столь странного существа-незнакомца ошеломило бригадира настолько, что он онемел и замер на пару секунд. Нож выпал из его руки, - он того не заметил. Тут Э-а приблизил свое лицо почти вплотную к лицу бригадира, и сказал шутливо: «Уу-у!»…
И ноги у бригадира заработали. И пятки у него засверкали. И никто больше не видел его на той стройке… А Тимофей никак не мог понять ни причины, ни способа исчезновения бригадира: он хорошо слышал его шаги за собой, но когда они стихли и Тимофей обернулся, то он никого-никого не увидел!...

Как-то однажды, совсем еще мальчишкой, Э-а случайно привелось увидеть схватку медведя с тигром. В то время Э-а был еще достаточно беспечен (по причине своего возраста). И он не сразу уловил, не сразу заметил тревожных знаков в воздухе. А когда уловил-учуял, то едва-едва успел «взлететь» на ближайшее дерево! И уже оттуда – сверху - он увидел, как крупный молодой тигр теснил немолодого уже (и совсем некрупного) медведя, - тот пятился, медленно отступая, но не поворачиваясь спиной, не показывая своей спины тигру.
Тигр был явно крупнее, сильнее и ловчее того медведя. Медведь был и староват, и неуклюж, и медлителен жутко. Казалось, - исход борьбы определен однозначно. Тигр загнал медведя в угол - тупик между двумя гранитными глыбами, поросшими, местами, от времени толстым слоем моха, и предвкушал уже свою победу и сытный ужин. Медлительный старый медведь прижался спиной к одному из камней, и замер, как бы от страха. А молодой сильный тигр стоял перед ним, перебирая передними лапами, и готовясь к решающему прыжку.
Готовился он недолго. Слегка «помявшись», как бы в нерешительности, тигр внезапно несколько подал свое туловище назад, как бы отступая с поля битвы, но тут же неуловимым толчком задних лап метнул свое тело в направлении жертвы. Старый медведь, - уже, как казалось бы, приготовившийся к смерти, - не издавая никаких звуков и не производя никаких движений, позволил тигру пролететь это короткое расстояние между ними. И только лишь в самое последнее мгновение, в самый последний момент перед их контактом, мишка совсем немного, совсем чуть-чуть подвинул свое тело от камня и сделал молниеносное движение лапой – нечто вроде оплеухи – примитивнейшей оплеухи!… Однако эффект от этой «оплеухи» был потрясающим! Мало того, что движение медвежьей лапы было молниеносным, так еще, вдобавок, в момент нанесения оплеухи голова тигра находилась точно между медвежьей лапой и каменной глыбой. И тяжелая (ох, какая тяжелая!) лапа старого медведя попросту сплющила череп тигра о каменную поверхность!
Большое длинное туловище тигра по инерции пролетело вперед, пачкаясь о брызги крови и другого содержимого своего же черепа, и накрыло всей своей массой медведя. Но старый медведь, не спеша, не суетясь, выполз из-под полосатой мертвой туши и поковылял своей дорогой. Причем теперь медведь, все время этой краткой, но эффектной схватки молчавший, издавал теперь громкое «удовлетворенное» урчание…
И это всё, - точнее, - всю «мгновенность» этой схватки, - видел юный Э-а. А что он видел, он запоминал. Запоминал, и применял в своих испытаниях, так его учили родители: все видеть и все запоминать…
И еще одно удивительное открытие сделал тогда мальчишка: он в те годы мог уже легко различать стук дятла за сто шагов в лесу, трескотню кузнечиков, крик голубой сойки, он слышал даже, как белка пробирается сквозь листву, но он не смог уловить ни малейшего звука при приближении медведя и тигра. Их громадные мягкие лапы ступали так осторожно, что ни ветку не сломали, ни листочка не шевельнули – так велико было их искусство ходить по лесу бесшумно. Было чему учиться…

Э-а давным-давно остался один. Но он хорошо помнил то время, когда он потерял свою семью. …Их было четверо в семье: отец Э-а, которого звали У-м, его жена А-у, и старший брат Э-а, которого звали Х-а. Братья были неженаты... Отец говорил им: «следующим летом отправимся к полудню (на юг). Там проживает семья Л-иу, у него две дочери...». Несколькими годами ранее семьи встречались на «нейтральной» территории. И тогда главы семейств договорились «обменяться» детьми по достижении ими определенного возраста: старший сын У-ма переходил в семью Л-иу, а младшая дочь Л-иу должна была стать невестой Э-а. Так неандертальцы продолжали свой род...
В то время они жили «к заходу солнца» от Старых гор - на западных отрогах Урала. И как-то отец отправил младшего сына в сторону гор, найти новое место водопоя лосей. Глава семейства готовился к «зимовке», и надо было запасаться пищей на зиму, и шкурами на обустройство жилища и на одежду. Э-а отошел уже далеко от их жилища, как вдруг услышал далекий глухой взрыв. Подобные взрывы, как и любые слишком громкие звуки, всегда пугают. А тут взрыв раздался точно со стороны оставленного дома. И Э-а побежал обратно, к дому…
Он не нашел даже следов жилища. На том месте, на месте их жилища был огромный провал… даже деревья утопали в провале. Провал постепенно, но неуклонно заполнялся водой и болотной жижой... Э-а не мог даже захоронить своих родных. Хотя родители объясняли уже детям, как следует провожать усопших…
Так он остался один... Следующим летом Э-а отправился на юг. Каким-то чудом он нашел жилище семьи Л-иу, но оно пустовало. Следов разорения не было видно, но совсем близко от жилища проходила новая магистраль, и Э-а догадался, что именно эта дорога «прогнала» их. Э-а несколько дней кружил по окрестностям, надеясь отыскать следы сородичей, но неудачно. Покидая те места, он оставил в брошенном жилище костяные бусы. Эти бусы он изготовил сам, в подарок будущей невесте. И сейчас он надеялся - если кто-нибудь из семьи Л-иу «заглянет» ненароком в свое жилище, то эти бусы расскажут о том, кто был у них в гостях...
А сам Э-а вернулся к Старым горам. Здесь было холоднее, но привычнее, «обжитее»...  А холодов Э-а не боялся.

С тех пор  утекло много времени, прошла целая жизнь...

Э-а умел, также как и другие его сородичи, в случае необходимости, например при затяжных морозах или метелях, когда охота не ладилась, - тогда Э-а мог «впасть в спячку», не хуже медведя. Экономя свои силы и запасы пищи, Э-а засыпал на несколько дней, а то и на неделю-другую. А просыпался тогда, когда погода налаживалась, и можно было выходить на охоту. Так неандертальцы экономили энергию. И не только так: Э-а мог «спать» стоя, и даже на ходу. Плавные ритмичные движения позволяли ему «уходить в забытье», движения становились «автоматическими». Суровые условия жизни выработали у неандертальцев способность давать отдых своему организму, или какой-либо его части, в любых трудных ситуациях, в любых положениях...
Когда же Э-а засыпал надолго, он видел долгие-долгие сны. Он видел не только своих родителей, но и родителей родителей, и многих других своих предков. Он видел себя в окружении большого количества своих соплеменников, в большой и высокой пещере, красочно убранной… С годами он все дальше и дальше в прошлое уходил в своих снах, общаясь таким образом с «душами предков»…
Старики рассказывали, что было время, когда они жили большими общинами: несколько больших семей, да что там несколько — очень много семей, вполне самостоятельных, селились рядышком в одной местности, - там, где ладилась охота и рыбалка. Где была и пища и кров. Любая отдельная семья могла сняться и уйти с этого места. Но, как правило, не делали этого. И только когда в насиженных местах становилось трудно жить, или когда какой-либо опытный охотник (или группа охотников-разведчиков) в поисках дичи находили такое место, где было больше пищи и лучшие условия для жизни, - тогда этот охотник мог увести свою семью на это новое место. За ним могли потянуться другие семьи, - поодиночке и группами. Так, постепенно, все племя перемещалось на новое место проживания…
Причем, легенда рассказывала, что однажды, в давние-предавние времена, был случай, когда они внезапно покинули место, во всех отношениях благополучное. Там было вдоволь дичи и рыбы, было тепло, была зелень, пригодная для пищи. Жить там было легко и радостно. И вдруг один из старейших охотников объявил племени (не потребовал, а просто объявил), что отсюда надо немедленно уходить!… Старый охотник ничего не объяснял. Да и не было желающих требовать объяснений, - не было у них принято такого. К тому же нежелающие уходить могли со своими семьями остаться на месте. Но ушли в тот раз почему-то все.
А потом, рассказывает далее легенда, на оставленное ими место пришло чуждое им племя – племя злобных и воинствующих существ (тоже очень «шумных»…). Внешние, физические данные у них были схожие, но характер жизни и поведение резко отличалось: чужаки не добывали сами пищу, и не шили себе одежды, - а отнимали все это у других. Собственно, все битвы-«войны» тогдашние велись за пищу, за запасы пищи! Не за «отечество и родственников», а – за пищу!
И вот эти чуждые и шумные существа заняли освободившиеся земли – живописную местность вокруг небольшого озера. Было это в полнолуние. Но не успела Луна убыть на половину своего диска, -  как все чужаки погибли. Вулканические газы «дремавшего» поблизости старого вулкана просочились наружу и заполнили плоскую котловину, на дне которой располагалось то небольшое горное озеро. Животные (как и старый охотник-неандерталец) каким-то чудом предвидели эту опасность и покинули низкое место (впрочем, не все животные спаслись!), а вот чужаки из пришлого племени погибли все.
Об этих воинствующих чужаках рассказывали и другую легенду. Были эти чужаки и ловчее и сильнее охотников, и видно было, что они и воспитывались и обучались одному делу, одной цели – убивать и грабить. И ни один из охотников рода Э-а не смог бы совладать, да и просто уцелеть, в поединке с таким противником. Но известен был случай, и о нем пересказывали из поколения в поколение, когда один охотник вышел таки победителем из подобной схватки.
А дело было так: далекий предок Э-а по имени К-аа шел вдоль опушки леса. Внезапно впереди появились двое вражеских разведчиков… Чужаки были готовы без промедления метнуть свои копья в охотника, и они умели это делать. Они должны были непременно убить или ранить  К-аа!
Но еще до того момента, когда К-аа и его противники напрямую увидели друг друга, К-аа, внимательно, как всегда, всматриваясь во все вокруг, увидел слева от себя птенца, выпавшего из гнезда. Тот, не долетев до земли, попал в узкую рогатку самой нижней ветки. И его там так плотно зажало, что ни сам он, ни с помощью взрослых птиц не смог бы выбраться. И К-аа собирался помочь несчастному птенцу. И опасность, угрожающая самому К-аа, которую он внезапно почувствовал и увидел наяву, не останавливала его порыва... В поле своего зрения – «бокового», или «стереоскопического», как сказали бы сейчас, зрения - К-аа держал одновременно и несчастного птенца, и двоих чужаков, изготовившихся метнуть в него копья.
Повинуясь своему первому намерению – спасти птенца – К-аа наклонился влево к дереву, и в это мгновенье оба вражеские копья пролетели над ним. Таким образом, этот внезапный наклон спас его от смертельного удара, и, кроме того, такое неожиданное исчезновение «жертвы» сильно поразило чужаков, и они на несколько секунд впали в ступор. Зато К-аа успел за эти секунды освободить птенца, положить его на землю, а затем, без заметной паузы, изготовиться и метнуть из-за дерева свое копье. И метнуть очень точно. Один чужак был сражен. К-аа приготовился ко второму броску (охотники их племени носили по два-три копья, и топоров не меньше), но второй чужак спешно покинул поле боя…
Старики говорили, что тогда действиями К-аа руководил некто свыше, - может быть, это был дух его знаменитого дедушки А-у-я?…

Согласно преданию-легенде, передаваемой от поколения к поколению, именно эти воинственные, и очень шумные, племена «чужаков» стали причиной постепенного вымирания неандертальца... Предание рассказывало - нападения «чужаков» на их племя стали происходить все чаще, и становились все кровавее, все беспощаднее. Большому, но миролюбивому племени неандертальцев было трудно скрываться и спасаться от подобных нападений. И племя стало распадаться. Делалось это поначалу вполне организованно. Старейшины племени долго и мучительно искали способы спасения своего народа. И в конце концов приняли нелегкое решение – выживать «частями». При этом же и склады пищи на зиму – самое «лакомство» и приманка для агрессоров - также делились на несколько…
Для начала образовали три большие группы. Селились они в разных местах, но в пределах двух-трехдневного перехода между ними. Связи между собой они не теряли, и при опасности могли предупредить своих соседей. Но со временем большие группы стали распадаться на более мелкие, - так было легче спасаться – попросту прятаться - от «чужаков». А армия чужаков беспрерывно росла численно, часть пленников становились их рабами… Но обычно в плен-полон те брали только женщин, точнее — женщинам сохраняли жизнь, а мужчин убивали. Тем самым племени неандертальцев наносился еще больший урон...
В конечном счете размеры таких разрозненных групп неандертальцев уменьшились до одной семьи. Обычно в семье было до 12 членов трех поколений. Такие семьи, подобно прежним группам, устраивали себе отдельные жилища-убежища на том же расстоянии в двух-трехдневный переход друг от друга. Они также поддерживали связь между собой, раз-другой за сезон совместно охотились на крупного зверя. Но давление воинственных чужаков не ослабевало, и семей становилось все меньше, и сами семьи становились меньше…


Эта стройка приводила к миграции всей живности. Затея людей построить дорогу вынуждала Э-а покинуть эти края, свое обжитое логово, и двинуться на восток – туда, где восходит солнце.
«Уходите всегда к восходящему солнцу, всегда на восход!» - говорили старейшины его рода. «Если ваша жизнь стала невыносимой, если в ваших местах стало трудно, невозможно жить, - уходите на восход солнца»… И еще старейшины говорили: «…если предстоит принять важное решение, например - куда переселяться на этот раз, то задайте этот вопрос духу Сна и ложитесь спать. И наутро у вас будет правильное решение»...
Из инструментов с собой Э-а взял только легкий топорик и набор рыболовных снастей. Причем крючки у него были совсем не «старинные-костяные», а вполне современные металлические.
Перед тем, как в очередной и последний (последний ли?...) раз покинуть обжитое место, Э-а решил навестить лагерь геологов, где находился его «друг» - так определил для себя Э-а одного из геологов. Этот геолог был молчаливее и тише других, так что Э-а думал о нем: «он почти как Я»… Ему было интересно посмотреть, чем сейчас занят этот «тихий «шумный человек», он хотел проститься с ним.
Уйдя от строящейся дороги километров 10 на север, Э-а подошел почти вплотную к палаткам, и укрылся в густых ветвях пушистой ели. 


Геннадий Петрович был один в полевом лагере. После многих дней беспрерывной тяжелой работы был объявлен, наконец, день отдыха. Помощники Геннадия Петровича отправились на охоту, а сам он решил привести в порядок свои бумаги. Подходил к концу полевой сезон, надо было готовить отчет о выполненных работах. Они уже собирали все свое оборудование, и ждали только «борт» (вертолет).
Геннадий Петрович сделал перерыв в своей «бумажной» работе и вышел из палатки. В двух шагах от палатки начинался густой ельник. Геннадий Петрович сделал только один шаг в том направлении и замер, - в густом ельнике, в двух шагах от него стоял и в упор на него смотрел «снежный человек»!…
Глаза Э-а встретились с глазами Геннадия Петровича… Внезапность этой встречи ошеломила геолога, но не испугала. Геннадий Петрович многое повидал в своей жизни, к тому же он был исследователем и по профессии, и по натуре, и в любой неожиданной ситуации он всегда искал возможность познания, исследования того нового, что он видел.
Так, «глаза в глаза», простояли они минуту или две. Что-то необычное исходило от гостя, он будто бы передавал глазами некую важную информацию для геолога. Глаза «снежного человека» как бы искрились, но в то же время были они влажными, словно наполненные слезами, и Геннадий Петрович отчетливо видел в них свое отражение. Он увидел свое отражение и, не удержавшись, моргнул глазами… Когда через долю секунды он открыл глаза, гостя уже не было. Только легкое качание еловых веток говорило о реальности недавней необыкновенной встречи…


Ночью Геннадию Петровичу приснился странный и страшный сон:
…камни падали с неба. Много камней. Целый дождь камней. Падали долго... Геннадий Петрович опасался выходить наружу. Но еще более того он опасался за своих товарищей, не вернувшихся с охоты…