Окидывая взглядом прошлый век. 33, 34 Счастье

                33 Санечка и Павлик.

И счастье  не замедлило явиться в положенный срок. Ребёнок, здоровый, спокойный, родился в ноябре. Вручали его в роддоме бабушке. Вера взяла на руки малыша, отогнула уголок кружевной простынки, и медсестра ахнула:          - Внук -  копия бабушки!
- Видно, очень дочка любит свою маму, раз сыночка, похожего на неё, родила,- добавила другая.
А Люба подумала, что действительно, очень хотела, чтобы был сын и похож  был на маму. Ей казалось: красивее её матери только актриса Алла Ларионова.
  Сколько радости и смысла снова появилось в жизни Веры. Боль за судьбу Санечки отодвинулась. Снова в доме маленький человек растёт, не крикливый, сытенький, с удовольствием купается, просыпается по часам, подаёт басом голосок: «А!»- как будто проверяет, на страже ли мать и бабушка. А они уже летят к нему, пеленают, кормят и смеются, когда он, насытившись, лежит, распустив живот и щёки. «Ух, и жадён, брат, ты!» Досмеялись. Явившаяся  после новогодних праздников медсестра определила начинающийся рахит. Люба – в слёзы.  Вера успокаивает: «Да все зимние дети страдают от недостатка солнышка». На сцену явился рыбий жир, ребёнок  уже не страдает неумеренным аппетитом.
А тут дочь нащупала в груди шишку. Снова слёзы отчаяния: «На кого же я оставлю сына на этом свете, если умру? Родители уже старые! Бедный сыночек! Родился у несчастливой матери!»
 Ехать в онкологию нужно в соседний город. Два часа туда, да два – обратно. И там, в очереди к врачу, нужно время. А сын будет голодный?
 Вера опять, собрав мужество,  говорит дочери, что накормит ребёнка разбавленным коровьим молоком.
 Покормив сына одной грудью, сжавшись внутри в комок, Люба отправляется за приговором.
Зато обратно она бегом взлетает по ступенькам. Вера открывает дверь, только заслышав шум в подъезде, и улыбается, всё поняв по счастливому и обеспокоенному виду дочери.
- Да спит спокойно твой сын,- говорит она. - Что сказали врачи?
- Сказали: кормить грудью как можно дольше.
- Какая ты сумасшедшая мать получилась! – произносит Вера задумчиво.
Сына Люба назвала Павлом. За двенадцать лет учительства у неё один всего мальчик носил такое имя. Были, в основном, Саши, Алёши, Володи, Юры (в честь Гагарина). Но вот странность! Гуляя с уже подросшим сынишкой, она очень часто теперь слышала во дворах: «Павлик!», «Павлик!» Как будто поветрие какое-то в моде на имена!  Зато отец сказал:
- Хорошее имя! Ты и мне, и матери угодила. У меня дедушка Павел, у матери – брат.
 Во как! А она и не думала угождать. Промолчала. Пусть отец считает так.
А внуком он гордится. Это настоящий продолжатель рода. Фамилию носит Брыкин, и кровь своя. Николай сразу выкинул из сердца Саню, когда узнал, что он не родной сын Сергею. А родню бывшей жены сына Катерины он откровенно презирал. Его неприязнь распространялась и на внучку Лену, так похожую на Сергея. Сын мучительно любил эту девочку, часто приводил её к бабушке с дедушкой. Когда родился Павлик, четырёхлетняя сестра, деловито прошла в комнату и громким голосом с материнскими интонациями произнесла:
-Ну, что? Он микает?
 Сергей растроганно засмеялся, а потом часто повторял эту фразу дочери и рассказывал ещё, как она не могла запомнить песню, которую он часто ей пел. «Учкудук! Колодца три»,- повторяла девочка одну только строчку, упрямо переставляя слова. И это умиляло любящего отца, а дед и тётка переглядывались, понимая, что ребёнок не развитый. Санечка в три года наизусть в автобусе рассказывал «Муху-цокотуху»: «А теперь, душа девича, на тебе хочу женича!»- громко сообщал он и не понимал, почему взрослые смеются, ведь он правильно рассказывает, как его учила тётя Люба.
  Когда Любе в роддоме первый раз принесли на кормление сына, она, накормив его, уложила на подушку, полюбовалась и вдруг заплакала.
- Что ты плачешь? – всполошились женщины.- Что случилось?
 А она не могла им объяснить, как ей жалко стало Санечку, которого она теперь будет меньше любить, чем родного сына. Она плакала от стыда и от жалости к племяннику, лишённому материнской любви.
 Лет через пять уже подростком, Саша пришёл в гости к бабушке-дедушке, там оказалась и тётушка Люба. Они вчетвером сидели за кухонным столом, и Саня вдруг произнёс:
- Во! Вся семья собралась!
 Для него навсегда родной семьёй остались те, кто вырастили его с младенчества. А Лена, уже взрослой девушкой, несколько раз повторяла:
- Лучше бы вы меня взяли на воспитание, не Саньку.
 В чём виноваты бедные дети, родившиеся у дурных матерей? Как страдают они от семейных неурядиц, пока ещё не развратились сами! Как  откликаются их настрадавшиеся, ещё не очерствевшие души на доброе участие, даже на мимолётную ласку! У многих учителей бывают в любимчиках благополучные отличники, а учительница Любовь Николаевна выделяла своим вниманием неблагополучных детей, замечала маленькие победы, хвалила за любой успех, может быть и неумеренно, чем обижала самолюбивых успешных учеников.
Боль за племянников заставляла  жалеть обделённых любовью детей.
 Двоечник и мелкий хулиганишка Геночка Корчёмкин, уйдя из школы после восьмого класса, увидев её на другой стороне улицы, кричал:
- Здравствуйте, Любовь Николаевна-а!

                34 Женское чутьё.

Жизнь, говорят, полосатая, а у Веры – пёстрая: радость и боль, довольство и досада, гордость и стыд. Всё в её жизни перемешано. Никогда не была она безоговорочно счастлива. Так и сейчас. Внуки – радость, но личная жизнь детей неустроенная. Сергей с женой разошёлся, Люба одна воспитывает сына. Завидовала она лёгкости характера дочери и осуждала. Счастливая, решительная, дочь на пересуды людей не обращала внимания. Вышла на работу, пригласили заместителем директора по воспитанию, задерживается иногда допоздна со школьным комитетом комсомола. Павлику дали ясельки, то дед, то она ходит за внуком, потом, уже поздно, ребёнка забирает мать. Приходит однажды в 11 часов вечера, да что там, вечера… Ночи! И хохочет, рассказывая, что их, прозаседавшихся старшеклассников-комсомольцев, сторож закрыл в школе. Кое-как мальчики нашли незакрытое окно, обойдя весь первый этаж, выпрыгивали из окна, помогая девчатам и ей, почти сорокалетней  даме. Некрасиво! А как же родители? Ведь осудят! А она хохочет!
 А тут ещё беспокойство! В день рождения Павлика, который, конечно, отмечали у бабушки с дедом, пришла Любина подруга с мужчиной. Валентина, подруга дочери, Вере не нравится: она громко хохочет, всё время над Любой подшучивает:
- Тёть Вер, дядь Коль! Что она у вас, как монашка, дома сидит? Даже в кино не вытащишь!
- У неё маленький ребёнок. И так из-за работы ребёнок маму не видит, - защищая и косвенно осуждая дочь, говорит Вера.
- А бабушка с дедом на что?  Рады Павлику? Вот и нянчите! – весело поучает Валентина.- Правильно, дядь Коль?
Николай только покашлял притворно и промолчал.
 Мужчина, пришедший с Валентиной, назвался:
- Владимир Владимирович, но не Маяковский.
Он так  представился, вроде показывая знание литературы.
  Вера украдкой разглядывала его: высокий, черноглазый, сутулый. Работает в шахте. С того дня рождения Владимир повадился приходить к Павлику. Он приносил гостинцы, играл с ребёнком минут пятнадцать-двадцать и уходил, не дожидаясь прихода Любы с работы. Она задерживалась до семи-восьми часов, ужинала у родителей и уходила с сыном к себе. Благо, квартира её была через два дома.
- Опять приходил этот, ухажёр Валентины,- вроде с осуждением произносила Вера, испытующе поглядывая на дочь. Женским чутьём она понимала, что мужчина пытается добиться расположения через ребёнка. А глупая дочь заявляла:
- Он с женой разошёлся, скучает по сыну. А его сын на Павлушку похож.
Сердце у Веры замирало от надежды, что жизнь дочери может устроиться. Первое время, после известия дочери о беременности, Вера боялась во двор выходить, боялась расспросов, стыдилась за такое положение. А той хоть бы что! Радостная бегает…
 И вот однажды дочь пришла чуть пораньше, Владимир задержался попозже, и они встретились. Домой Любу с Павликом проводил. Вера поделилась своими надеждами с мужем. А тот отмахнулся:
-Не выдумывай!
 Через месяц дочь сообщила, что Владимир сделал ей предложение. Они отправились знакомиться с его роднёй: матерью, сёстрами и зятьями. Старшая сестра Татьяна очень похожа на брата, такая же черноглазая,  узколицая, но волосы белокурые, видно, в мать.  Мать Маргарита, оказывается, больна, лежала в психиатрической лечебнице после развода с мужем. Владимир жил с нею в однокомнатной квартирке. Знакомство состоялось у старшей сестры. Они с Верой сразу поняли друг друга. Обе были рады  пристроить одна брата, другая дочь и трепетно следили за развитием событий. Муж Татьяны, тоже Владимир, невысокого роста, жилистый, усатый, щедро демонстрировал гостеприимство, наливал Николаю и второму зятю, молчаливому Славику, водку по кромке стаканчика. Это традиционно считалось пожеланием полной жизни и нравилось Николаю. Младшая сестра Надежда, не похожая на брата и сестру, кругленькая, полная говорунья, ни на минуту не замолкала, рассказывала про семью, давала всем характеристики и громко хохотала. Она обратила внимание на то, что в родне теперь полный набор счастливых имён:
- Вера, Надежда, Любовь - равняется счастью!
 Матушка подхватила имя, как знамя, и многозначительно повторяла:
- Любовь! Наша Любовь!
  Свадьба состоялась здесь же, в трёхкомнатной квартире Татьяны и Владимира. Хотя фамилия у них была Малоедовы, но стол ломился от закусок, вина и водки. И, хотя Люба противилась, Вера пригласила всю родню из Новокузнецка. Сёстры Николая Пана и Вера, их дети, двоюродные брат и сёстры Любы, со своими половинками, три близкие подруги, учительницы, с мужьями, друг Владимира с женой, да вновь приобретённая родня – народу набралось многовато для скромного застолья, о котором Люба договаривалась с родителями и мужем. Вера была счастлива!
Правда, день случайно совпал со взрывом на Чернобыльской атомной электростанции: 26 апреля 1986 года. Об этом  все узнали на другой день.
 А в июле приехал брат Веры Павел с женой Людмилой. Хотя Винница, где они жили, была не захвачена шлейфом радиационной пыли по официальным источникам, но те же официальные источники советовали горожанам на время уехать куда-нибудь подальше. У Болотовых Павла и Людмилы есть сибирская родня.
- Наташенька и Ирочка не могут приехать. Нужно работать. Как жалко девочек!- сетовала Людмила, привычно пользуясь уменьшительно-ласкательными суффиксами. Слушая тётушку Людочку, Люба вспомнила, как в институте над её манерой говорить потешались девчата: «Тарелочка, пельмешки, юбочка, кофточка, сапожки». Их с Аннушкой Потехиной прозвали «Аннинька и Любинька», подобно героиням «Господ Головлёвых» Салтыкова-Щедрина. Так и  дядюшка Павлик,  рассказывая о знакомстве с будущей женой, смеялся:
- Раскурили солдатики книжечки в библиотечке Людочки.
 «Это у нас фамильное, - подумала Люба,- от бабы Груши переняли. У неё были «оладушки», «блинчики», «денежки», «шифоньерка», которую она торговала с одним рублём в кармане».
 Жизнь продолжалась. Дядя Павлик познакомился с внучатым племянником Павликом.