***

- И вот, значит, в этом городе начинается война. Гражданская. И мы с тобой оказываемся по разные стороны баррикад. Потому что, ты, скажем, за правых, а я - за левых. Или Ты за тех, кто разбивает яйцо с тупой стороны, а я за тех, кто разбивает яйцо с острой стороны, или вообще яйца не ест. Но скорее всего ты будешь заблуждаться, а я нет. И ничего не останется у нас, как убедить Вас в своей правоте с помощью нашего оружия. И начнутся активные боевые действия. Уличные бои, куски штукатурки, выбиваемые пулями, взорванные дома, и всё мирное население – по подвалам, и там же будут сидеть трусы. А мы будем воевать за каждую пядь земли, на которой будут установлены наши правила, а не ваши. Но мы будем воевать по всем правилам, конечно же. Это будет война рыцарей и джентльменов. И как только темнота будет спускаться на наши окопы, мы будем складывать оружие и возвращаться домой. Хороня убитых за прошедший день. И будет нас судить самый справедливый судья - не по признаку, кто был сильнее или жесточе другого, а по признаку, кто был смелее и благороднее. И каждую ночь он будет проводить линию между нашими войсками, которая будет означать линию фронта, пока мы будем отсыпаться и набираться сил перед новым боем. И нашим войскам будет обеспечен тыл и все части будут работать слаженно и красиво. Не будет проблем с фуражированием, питанием и портянками. Обед всегда будет по расписанию. Но вот однажды мы разрушим почти все здания в городе, потому что война будет продолжаться достаточно долго. И военный комендант поселит всех бойцов в одном большом общежитии  - бывших казармах военного училища. И мы будем жить там все вместе, Мы и Вы – наши враги. По вечерам мы будем встречаться в очередях за водой, к плите, в туалет, но убивать друг друга, драться или даже ссориться мы не будем, потому что для этого у нас будет целый день, а ночью мы будем отдыхать от кровопролития. И вот, однажды, в очереди за водой ты встретишь меня, своего старого друга, удивишься, прослезишься, а потом возьмёшь свой пистолет и положишь мне в руку со словами: «стреляй в меня». Таким образом ты проявишь своё благородство, верность старой дружбе и самопожертвенность. Так как, что ценнее - идеи или люди, в тот момент будет для тебя совершенно непонятно. Но я не стану стрелять, а положу твой пистолет обратно –за обшлаг твоей шинели и скажу, улыбнувшись: «разберёмся завтра», а после пойду в свою комнату, свалюсь на железные пружины и забудусь тяжёлым сном, обмотав голову кровавой тряпкой. Скорее всего, я буду тяжело ранен.
- Скорее всего я залеплю тебе в морду и этим всё дело закончится.
- Возможно (начинают шутливо драться, кататься по земле)
- Расскажи, как ты жил всё это время в городе?
- Как я жил? Работа ради куска хлеба, 3 месяца асфальтового лета, а потом 9 месяцев межсезонья. В том месте, где я обитал, были сумасшедшие девочки. Великолепные красотки. С исколотыми венами, но всё ещё держащие марку. Фотомодели с мохнатыми ножками, которые так давно не были у косметолога. Блуждающие по зазеркалью, синего, красного, жёлтого, но больше всего – ультрамарина и неона. Осыпающаяся красота (ты знаешь, недавно в одном монастыре под Неаполем в келье были обнаружены фрески эротического содержания).  Но даже их обтянутые кожей черепа прекрасны своими правильными очертаниями. И глаза их так прекрасны и страшны. Как-будто залиты голубой водой под самую завязку. Как в том стихе: «Как же всё хорошеет под взглядом моря!» Но море мертво, - волны, как спины  покачивающихся утопленников.  Мне кажется, они  готовы на всё, эти чертовки. Зрачки в их  глазах сужаются, превращаются в почти незаметные чёрные точки, а затем и вовсе пропадают и становятся глазами скульптур, подёрнутых тонкой мраморной пеленой.  И вместе с ними пропадаешь и ты. И вот, только не смейся, я влюбился там в одну девчёнку. Влюбился так, что стал из-за неё меняться характером. В самом начале  я был американским бойфрендом и был всем доволен, как безмозглый бычок. Потом я превратился в испанского ревнивца с элементами мачо и пытался набить морду каждому её ухажёру, впрочем – нет, без элементов мачо, ведь мачо не ревнуют? затем я стал шотландским скрягой и начал считать деньги, которые я тратил на неё впустую, а потом я и вовсе превратился в сибирского бородатого мужика с топором в руках  и с диагнозом «мировая скорбь» в жёлтой засаленной мед. карте районной поликилиники.  Согласись, всеми ими быть  - немного  удовольствия. И тогда мои друзья напоили меня до бесчувственного состояния, привязали  к верхней полке плацкартного вагона и повезли меня сюда. А когда я спрашивал, где она, они включали погромче радио и заливали в меня ещё спиртного. А здесь, через две недели, я уже стал самим собой, и прежний Я  мне, признаться,  намного симпатичнее, чем все эти испанцы и американцы.  И я  больше не собираюсь возвращаться в этот мерзкий город и смотреть на девиц, у которых тянущая пустота в глазах.
-  Разбитые бутылки на улицах, разбитые мечты, разбитые люди. Где моя душа, где мои мечты, где часть меня, которой я мог бы поделиться с другими? Скажи мне, цыганка, куда они уходят?
- Большой  город разбивает твоё сердце.
 Впрочем, хватит об этом. Расскажи, что ты тут делал без меня?
- Что рассказать? Моя голова такая лёгкая. Она как будто наполнена гелием и улетает вверх. Дай мне сюда этот пакет. Я надену его на голову, чтобы голова не улетела. Такое неприятное чувство, знаешь, как будто кто-то хочет защекотать тебя насмерть. Прошлым летом, помнится, пока ты прохлаждался в городе, мы с папашей чудом вырвались из плена и отправились домой на двух грузовиках, что  завещал нам перед самой своей смертью один фермер, у которого мы остановились на ночлег. Мы ехали на двух пыльных раздолбанных грузовиках по дороге наперегонки. Папаша по одной стороне, как это и положено зрелым папашам,  - по ходу движения, а я по стороне противоположной – то есть по полосе встречного движения. Но, слава Богу, никто нам не встретился на протяжении всего пути. Была разруха, как ты помнишь, и люди, кто остался, просто сидели дома и никуда не выезжали. И вот мы с папашей приезжаем на этих грузовиках к себе домой и что мы видим? Наш дом цел и невредим,  и никем не тронут. Только в нём кругом паутина и пыль. Ну а в целом он сохранился очень даже ничего. И папаша говорит: давай ка разберём шкафы, сынок.  В них столько хлама. А мы ведь  начинаем новую жизнь. И вот мы выкидываем всякий хлам из шкафов, но одну вещь папаша не хочет выкидывать просто так. Это ионизатор почвы, который он купил как-то у заезжего торговца сельскохозяйственной техникой. Что это такое? Да чёрт его знает. Такая большая железная штуковина, которая ставится на землю и начинает чего-то там выделять , когда идут дожди.. И вот папаша захотел этот ионизатор продать. Представляешь, какой скряга! Вместо того, чтобы благодарить судьбу, что мы остались живы и  что дом наш цел, он полдня погружает ионизатор  в грузовик, а потом тащится с ним  на рынок в полной уверенности, что кто-то купит у него эту железяку,  когда людям особо и жрать то нечего.  И как ты думаешь, кто-нибудь покупает его у него? Чёрта с два. Впрочем хватит об этом.
- Действительно, ты вечно ругаешь своего папашу. Впрочем, я тоже хорош. Знаешь, когда-то, давным давно, я думал, что я – это не я. То есть, меня в младенчестве подменили, а  на самом деле я происхожу из королевской семьи или из семьи волшебников. И я мечтал, чтобы настоящие родители наконец забрали меня о этих простолюдинов, которые не понимают какое счастье для них – воспитывать наследного принца или кого ещё поглавнее.  В общем, я представлялся себе неким гибридом между Соломоном, Иисусом и Гарри Поттером. И жил в «очаровательной сексуальной иллюзии собственной исключительности» -  как потом выражался о способе моего мышления армейский старшина. Например, тогда, в детстве, мне казалось, что я могу разговаривать с ветром. Я бегал по двору и кричал ему: не дуй! А он продолжал дуть исключительно мне назло. И тогда я тихонечко садился на корточки и шептал в свои ладони: «дорогой ветер, пожалуйста, утихни, я знаю, что ты гордый и не хочешь никому подчиняться, но пожалуйста, я тебя прошу, утихни, хотя бы на минуту, и тогда  я буду знать, что ты меня слышишь».  И когда ветер  утихал, я вскакивал и бежал, крича, как оглашенный «Ура!» 
-  Мальчики, мальчики! Хватит выдумывать. Обед готов! Идите кушать!