Морозов

                http://www.proza.ru/2012/05/11/1618       

Песни были не только фронтовые. Наш командир военмеховской агитбригады Юрка Морозов время от времени откуда-то вытаскивал давно забытые или вообще неизвестные песни. Например песню 27-й дивизии, сохранившуюся ещё с Гражданской войны:
                В степях приволжских, в безбрежной шири,
                в горах Урала, в тайге Сибири
                стальною грудью врагов сметая,
                шла с красным стягом Двадцать седьмая.

                Струил ей песни Иртыш глубокий,
                гимн пели кедры в тайге далёкой,
                стальною грудью врагов сметая,
                шла с красным стягом Двадцать седьмая.

                На Енисее врагов мы били,
                в глубокой Висле коней поили.
                Суровый Терек, словно родную,
                в волнах баюкал двадцать седьмую,

                Её видали в мятежьях марта
                на льду залива форты Кронштадта –
                стальною грудью врагов сметая,
                шла с красным стягом Двадцать седьмая.

                И, если снова войны чуть пламя, -
                опять взовьётся алОе знамя:
                стальною грудью врагов сметая,
                пройдет с победой Двадцать седьмая!
        Я долго сомневался, есть ли в природе записанная песня. Обнаружил недавно в записи ансамбля п/у Александрова; впрочем, мелодия, на которую исполнял песню Юрка, значительно интереснее.
        Юрча играл на аккордеоне, правда, неважно. Но не в этом же дело – какой концерт без музыки! Однажды на днёвке в заснеженном лесу на Карельском перешейке вдруг услышали от него запомнившуюся на всю жизнь песню, обнажившую перед нами целый слой тщательно сокрытой советской властью правды…
        С детства мы слышали, что нам не нужна была та «война с белофиннами», что нас спровоцировала «финская военщина». Где, когда услышал Юрка эту песню? Она была, как открытие, как откровение! Наглухо замотанная, придавленная и прихороненная лживой пропагандой, скрытая - до времени - от ушей и душ, она нам открыла правду, о которой давно, ещё с довоенного детства многие догадывались: так кто же всё-таки начал эту позорную войну? С которой сосед Михаил Иванович пришёл без ноги…
                Сосняком по откосам кудрявится
                пограничный лесной кругозор.
                Принимай нас, Суоми-красавица
                в ожерелья прозрачных озёр.

                Ломят танки широкие просеки,
                самолёты кружат в облаках,
                невысокое солнышко осени
                зажигает огни на штыках.

                Мы привыкли брататься с победами
                и сегодня проносим в бою
                по дорогам, исхоженным дедами,
                краснозвёздную славу свою.

                Много лжи в эти годы наверчено,
                чтоб запутать финляндский народ –
                раскрывайте ж теперь нам доверчиво
                половинки широких ворот.

                Ни шутам, ни писакам юродивым
                больше ваших сердец не смутить.
                Отнимали не раз вашу родину –
                мы приходим её возвратить.

                Мы приходим помочь вам расправиться,
                расплатиться с лихвой за позор.
                Принимай нас, Суоми-красавица,
                в ожерелья прозрачных озёр! 
        Стало понятным, что где-то что-то не склеилось в 39-ом, когда «невысокое солнышко осени» уже зажигало «огни на штыках»… Должна ведь, должна была именно Финляндия стать первой новой «сестрой» в «братском союзе республик», но – не склеилось что-то «у них», не сложилось! И первыми стали страны Прибалтики. (Интересно, вспоминали ли когда-нибудь эту песню братья Покрасс, авторы музыки и тот поэт, чьим псевдонимом был «д’Актиль», автор слов? Что бы они чувствовали сегодня?)
       Вот как звучит эта песня на пластинке, выпущенной осенью 1939-го года
          http://www.188800.ru/downloads/suomi-kr.mp3               
       А Юрка в дополнение к этой песне тогда же спел ещё и другую, тоже написанную для этой войны (её можно найти в любом сборнике поэта Долматовского):
                Может в Колпино, может в Рязани
                не ложилися девушки спать,
                много варежек тёплых связали,
                чтоб на фронт их бойцам отослать…
        В другой раз он спел песню из фильма «Ночь над Белградом» (недавно, я вновь услышал её из телевизора). Сам фильм, оказывается (как утверждает Википедия) вышел в 42-ом, а в 53-ем мы и не догадывались, что он существует, был когда-то выпущен. И что играла в нём и пела ту песню удивительная Татьяна Окуневская - в начале пятидесятых она запомнилась мне по фильму «Это было в Донбассе» (сделан из неудачно склеенных произведений Бориса Горбатова «Юность отцов» и «Непокорённые»). Имени её в те годы просто не существовало, оно было изъято из титров этого фильма, да и из других тоже! А страной, чьей столицей был Белград, руководил в те годы маршал Тито, и был он уже не «другом нашей страны», а «палачом югославского народа»… 
                Ночь над Белградом тихая
                вышла на смену дня.
                Вспомни, как ярко вспыхивал
                яростный столб огня,
                вспомни годины ужаса,
                чёрных машин полёт…
                Сердце сожми, прислушайся –
                тихо ночь поёт:
                пламя гнева гори в груди,
                пламя гнева, вперёд нас веди!
                Час расплаты готовь,
                смерть за смерть, кровь за кровь!
                В бой, славяне, заря впереди!

                Шепчет камыш на излучинах,
                тихо шумит Дунай…
                В трупах людей замученных
                братьев своих узнай!
                Небо Хорватии милое,
                камни хорватских гор,
                грозной клянёмся силою
                дать врагу отпор!
                Пламя гнева, гори в груди…
        Был ещё и другой фильм, быстро схлынувший с наших экранов: польский музыкальный фильм «Запрещённые песенки» - о борьбе подпольщиков Армии Крайовой (АК) с оккупантами. Перекликавшийся в чём-то с нашим «Зигмунд Колосовский», он был быстро снят с экранов, но песни остались, зажили отдельной жизнью:   
                Порой полночною часы пробили,
                с небес низверглась стальная мощь,
                металла громом нас оглушили,
                и осветилась огнями ночь…
                От стен Варшавы мы отступили,
                змеёй за нами стремился враг,
                но не горюйте, что нас разбили:
                не вечно ж в мире будет так!...

        и ещё:
                …сЕкира-мОтыга слева-справа:
                ночью обыск, днём облава…
        А песня про «чьё-то сердце» позже вообще стала очень популярной и обрела новые слова – жаль не знаю их, помню только исходные
                Чьё-то сердце встрепенулось –
                знать, оно любить хотело!
                Чьё-то сердце встрепенулось
                и за войском полетело.
                Шёл солдат своей дорогой,
                сердце девичье заметил,
                положил в походный ранец
                и понёс сквозь шторм и ветер.
                Для тебя, моя родная,
                эта песенка простая.
                Я влюблён, и ты, быть может,
                потеряла сердце тоже.
                И теперь от боя к бою
                я ношу его с собою.
                Для тебя, моя родная,
                эта песенка простая.
        Интересно, как произошли ещё две встречи с этой песней. Когда в конце-начале 80-90-ых лопнула "оборонка", я ушёл работать руками (столяром-краснодеревщиком) в Яхтклуб. Через некоторое время на ремонт к нам поступила польская яхта, наскочившая на камни возле кронштадтского форта Александр. Ни один человек из её экипажа (что делать: юнцы!) слов песни не знал - мелодию воспроизвести кто-то смог. С трудом. Зато на родосском пляже пожилой мужик, говоривший по-русски, с непередаваемым жаром благодарил меня, когда спел ему. Даже записал слова, продиктованные мной; потом сбегал в пляжное кафе, притащил пива. Хорошее пиво было на Родосе... 
                Шёл солдат войне навстречу,
                шёл он через лес и поле.
                Смерть всегда стояла рядом:
                у солдат такая доля…
                Но солдат всегда смеялся,
                смело шёл он в пекло боя:
                ведь в своём походном ранце
                сердце он имел второе!
                Для тебя, моя родная, эта песенка…
        И уж совсем неожиданная встреча с песней из этой, почти забытой романтической киноленты произошла на обыденной демонстрации то ли майской, то ли "октябрьской" в середине пятидесятых. В соседней колонне оркестр заиграл что мучительно-знакомое и сами по себе их памяти полезли-потекли слова:
                Расшептались плакучие лозы,
                услыхали горниста трубу...
                Что ж ты, девушка, смотришь сквозь слёзы
                на солдатскую нашу судьбу?
                Не гнитесь, ветви верб,
                не жги очей, слеза!
                Родная, жди и верь
                в победу наших партизан!
                Сигнал зовёт в поход,
                оружие в руках:
                быть может, смерть нас ждёт,
                но нам, бойцам, не ведом страх!... 
        Ребята!... Да ведь это же наш русский марш "Прощание славянки"! Вот, оказывается, где живёт славянское братство!... Только через несколько лет, в шестидесятых, я увидел наши тексты, положенные на эту мелодию, и не надо выдумок про, якобы, издавна живущую в народе песню - к нам в Военмех она пришла в пятидесятых из польского фильма "Запрещённые песенки"!   

        Мы с Юрчей здорово сошлись, несмотря на то, что угораздило нас влюбиться в одну девушку. Понимали друг друга с полуслова. Откуда только он ни извлекал песни! Мелькнула в своё время неталантливая агитка «Александр Матросов», и в ней - чудесная песня      
                Живёт моя уралочка,
                как ёлочка в снегу,
                ту ёлочку-уралочку
                забыть я не могу…
        Он и сам писал музыку на стихи известных поэтов, например, Алымова:
                В час вечерний в невской гавани
                слышен медленный гудок.
                Наш корабль уходит в плаванье
                Ленинград-Владивосток.
                За корму сникают здания,
                далеко мостов дуга:
                до нескорого свидания,
                дорогие берега… 
        или:   
                Ах, сам я не верил, что с первого взгляда
                любовь налетит, как гроза,
                ах сам я не верил, что могут солдата
                поранить девичьи глаза... 

                …и прежде не верил, что буду я вскоре
                у девушки робкой в плену,
                не ведал, что в милом и ласковом взоре,
                как в море, навек утону.
               
        Однажды я вспомнил «Песню про садовника», слышанную ещё в сорок пятом
 
                На войне в сражениях, в победных наступлениях,
                где . . . . . . . . . . .
                не героем-лётчиком,
                а просто пулемётчиком
                садовник из питомника смоленского служил.
                (смоленского служил)

                Рвы одни да надолбы… Войну кончать нам надо бы…
                . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .   
                Если б нам доверили,
                то на каком на дереве
                мы Гитлера-разбойника повесим на суку?
                (повесим на суку)!   

                Жаль берёзку белую, ивушку зелёную,
                яблоньку медовую не хочется ломать.
                Ну-ка образину мы,
                да вздёрнем на осину мы:
                придётся ей за общество немного постоять!
                (немного постоять).

                Гвардии полковнику сказали про садовника
                и командир садовника поговорить зовёт: 
                «мы для этой гадины
                отыщем перекладину,
                ну а живое дерево пускай себе живёт»
                (пускай себе живёт) 

        Много раз хотел найти полный текст песни, недавно пытался извлечь слова из интернета – напрасный труд! Нашёл только последний куплет.
        А Юрки нет на этом свете уже лет восемь. Вероятно, он бы вспомнил…

                http://www.proza.ru/2012/06/13/1406