***

Скрючившаяся личинка, абортированный гуманоид, умирает на дне общественного сортира, на грязном кафельном полу. От передозировки всех грехов человеческих и от всех господних холокостов и напалмированных деревень и других притонов бытия, объявленных вне закона и вне человеческого разумения. за нас за всех, будущих и бывших, без угрозы второго пришествия; несколько грамм живой плоти с красным пульсирующим родничком, просвечивающемся через прозрачную головку, маленький светлячок всех слёз наших сосредотачивает в точке пространства всю боль, как чёрная дыра, вбирающая в себя всю материю и всю вещность и весь хлам с наших так и незаконченных строек надежд. без церкви, без адептов, без создания дальнейшей легенды, очищает мир от скверны и уходит в другое измерение, покуда вулканы взрываются, педофил идёт по следу жертвы, и совершаются куда менее страшные повседневные злодеяния. Пушки, винтовки, револьверы, ракеты «земля-земля» направлены в сортир на случай того, если личинка поглотит что-нибудь кроме всемирной скверны и самой себя. Солдатам дана команда, в случае, если произойдёт нечто, а именно, - если начнут исчезать куски пространства – тут же дать залп по сортиру, где отходит в мир иной этот обсосыщ, этот зло-отсос. Инструкция глупейшая и противоречащая всем физическим законам. Но наличие этих солдат, готовых выстрелить в каждый момент успокаивает миллиардную аудиторию, прильнувшую к своим телеэкранам, по которому показывают очередную версию Апокалипсиса. Я наблюдал происходящее на экране телевизора, стоящего в витрине магазина рядом со станцией скорой помощи. «Зародыш пульсирует  и забирает в себя  невидимые эманации мирового хаоса» -  Так говорил религиозный комментатор. А неотложки то приезжали, то уезжали и людям, умирающим от цирроза или от инфаркта было абсолютно всё равно, что происходит с миром и со вселенной. Их вселенная заканчивалась в лучшем случае потолком машины скорой помощи, а для иных уже – ограничивалась только их страдающим телом. Я почти физически чувствовал запах крови, сердцебиение плотского ужаса и жадность смерти, если она всё же ухватится за своё. В тот момент я решил, что стану никем в человеческом смысле. То есть, перестану хотеть, завидовать, добиваться чего-либо. Я стану бесплотным ещё при жизни и  просто буду глядеть на всех и сочувствовать и понимать и молчать, и ничего более. Я думаю, что будь Господь разумен, будь он жив, будь он вообще существующим,  он занял бы такую же позицию. ДОбро посмеиваясь над Иовом и всеми теми, кто молится, будто дёргая за верёвку унитаза, вызывая великие очищающие бури и чудеса, я бы сидел на облаке и безучастно молчал в свою бороду.   В конечном итоге, подумал я, Человечество так ненасытно и так неуёмно в своих нуждах, что рано или поздно пожрёт любое благо, поэтому бесполезно говорить, что хорошо то или иное, всё равно этого хорошего на всех не хватит и люди просто облепят это хорошее, как саранча и будут использовать его и поедать, покуда от него не останутся одни  огрызки.