Глава 16. Эстер

        Он один знал, каких больных царь может исцелить, а каких — нет. Иногда Соломону было достаточно наложить руку на страдальца и сказать несколько ласковых, ободряющих слов, чтобы тот исцелился, или почувствовал себя значительно лучше. Такие больные замечались царём с первого взгляда, они слишком экзальтированно воспринимали его появление в зале, все слова, произносимые им. Они легче поддавались внушенному облегчению. Но не всем это помогало, и тогда Соломон просто беседовал, утешал, советовал, давал лекарства с наркотическими травами, которые не столько помогали, сколько облегчали страдания.

         Состоятельные больные, наслушавшись баек свидетелей очередного исцеления, платили Бехеру золотом за право попасть на прием во дворец, но и бедняки могли предстать перед взором Соломона, если Бехер находил, что эта болезнь интересна для царя, или же легко излечима.

Группа больных заметно выделялась из общей толпы горожан, которые пытались держаться на расстоянии, словно здоровые люди опасались, что гнев Господен внезапно падет и на их головы, если станут выражать больным свою жалость и благосклонность. Они заслужили свою болезнь, пусть и расплачиваются полной мерой.

Но Бехер не допускал в тронный зал людей с опасными болезнями, которые могли вызвать мор не только в городе, но и во всей Иудее. Таких больных заблаговременно помещали на скалистой горе Сиона, правом отроге восточного холма, между Кедроном и Тиропеоном, в специально построенном доме, который никогда не пустовал благодаря бдительности Бехера и его учеников.

Соломон всегда испытывал сострадание и жалость, приближаясь к измученным болезнью людям, почти потерявшим надежду на выздоровление. Мужчины, женщины с покрытыми головами, всех возрастов. Среди них нелепо выглядел худой симпатичный мальчуган, правая рука которого неестественно вывернута в суставе. Рядом стояла мать с заискивающим, умоляющим взглядом.

— Что с ним? — жестко спросил Соломон, чтобы сбить женщину с жалостливого настроя, по опыту зная, что иногда из-за слёз и всхлипываний, пытающейся разжалобить, в рассказе ничего нельзя будет разобрать.

— С друзьями залез на рожковое дерево, будто дома есть нечего. И его одного, из целой ватаги детей, угораздило сверзиться на землю! — запричитала мать. — Сколько раз просила, ругала, чтобы не забирался на деревья! Долазался, негодник! Надо было вместо себя послать раба за стручками!

Соломон с упреком взглянул на стоявшего рядом Бехера, мог бы сам вправить вывих, не велика сложность — заставил мальчишку страдать лишнее время. Лекарь смущенно потупился: недавно неудачно вправил сустав уличному борцу после ожесточенной схватки.

Рефаим криком изошелся, пока кто-то из сердобольных зрителей не прибежал за Соломоном, который и поставил кость на место, в очередной раз подосадовав на себя, что не может найти время, чтобы научить лекаря более основательно постигнуть строение человека. Бехер не выказывал желания и не прилагал усилий, чтобы расширить свои знания, перенять чужой опыт. Он и без того был слишком востребован, чтобы тратить драгоценное время на преумножение своих знаний.

Мальчик измученным взглядом доверчиво смотрел на царя, который прошелся пальцами по его тонкой руке, осторожно ощупывая кость, нет ли трещины, перелома, спросил имя, и, когда тот готовился ответить, неожиданно, стремительно дернул руку на себя, вправляя. Мальчик испуганно крикнул от резкой и сильной, почти нестерпимой боли, но через мгновение ошарашено и благодарно взглянул на спасителя — боль стремительно исчезала, появилось приятное состояние блаженной расслабленности.

— Так как же тебя звать? Или у тебя нет имени?

— Нафек, — робко ответил мальчик и прислушался, не появится ли боль снова, как уже было до этого.

— Хорошее имя. Мой единокровный брат, мой сын носит это имя. Ещё под таким именем сто лет тому назад в царстве Митанни жил храбрый воин, победитель жестокого царя Асаргаддона. А ты кем хочешь стать, когда вырастешь?

— Твоим телохранителем, — чуть смелее произнес Нафек, не отрывая восхищенного взгляда от лица Соломона — впервые увидел того, о ком рассказывали родители, чьё имя постоянно на устах горожан и сверстников.

— Похвальное намерение. Для этого нужно стать сильным и ловким. Не бойся лазать по деревьям и скалам, но соблюдай осторожность и расчетливость. Всегда и везде надо всё делать с умом и толком. Нужно уметь предвидеть последствия своих поступков. Да и не только своих. Но это уже следующая ступень твоего развития. Безрассудно лезть в глубокую пещеру, не узнав прежде, какой зверь там сидит. Иначе можешь своих костей не досчитаться.
Соломон снял с себя расшитый золотом пояс и заботливо подвязал изумленному мальчику руку на шею.

— Вот так и ходи. До вечера не снимай. Да и перед сном руку оберегай. Утром будешь здоров. Пояс дарю на память о нашей встрече. В жизни происходит много странных случайностей. Может быть, через несколько лет, когда мы снова увидимся, ты расскажешь о своей интересной жизни. Сделай так, чтобы она была и достойной. Не огорчай родителей непослушанием.

Соломон потрепал пальцами нежную щеку мальчика и, стирая левой ладонью с лица дружелюбную улыбку, отвернулся к лежащей на пестром куске ткани богато одетой женщине. Когда-то красивое лицо сейчас измождено постоянными внутренними болями: горячий лоб, нежелание или невозможность принимать пищу. Она лихорадочным взглядом, полным надежды, пронзительно смотрела на царя, попыталась поднять к нему руку, которая лишь бессильно дернулась.

— Шесть лет недужит с небольшими периодами облегчения, — объяснил Бехер. — За последний год болезнь резко обострилась. Часто теряет сознание, память, речь становится бессвязной, словно у пророка. Мудрецы, да и рукописи Мицраима советуют при таком недомогании тринадцать дней растирать грудь и живот свежим пометом гиен, смешанным с их же мочой, а внутрь, столько же дней глотать трех только что новорожденных мышат. Но Цилла отказывается. Говорит, лучше умереть, чем заглатывать эту гадость. Боится, что мышата вырастут и начнут поедать её изнутри. Мои уверения, что мыши не могут жить внутри человека — не помогают.

— Ты раньше уже испытывал это средство?

— Помет и мочу гиен — нет, трудно достать, поймать гиен, воспользоваться их мочой, а новорожденные мышата неоднократно снижали внутреннюю горячку, лихорадку. Даже роженицам иногда помогали.

— Бехер, Бехер, — с тихой укоризной произнес Соломон. — Ты дождешься, когда-нибудь заменю тебя более понятливым лекарем.
Врачеватель стыдливо отвёл взгляд на больную, сознавая вину. Он предупреждал её родственников, что царь не сможет помочь той, которую годами лечили все лекари царства, даже приглашали из Ассирии знаменитого целителя Зархи. Но сыновья правителя Вифлеема накануне пригнали по рефаимовой долине в его двор отару овец и умолили, хотя бы показать царю.

Мало ли что может произойти, какое чудо, скольких безнадежно больных поднимал царь, не счесть. В народе не успевали пересказывать всё новые случаи спасения Соломоном тяжело больных. Недавно царь спас от голода семью гончара, у которого отказали ноги после неожиданной встречи с львицей, когда искал новый пласт глины в окрестностях Иерусалима: просто сурово приказал встать и идти. И гончар пошел. Это разве не чудо?

Но в данном случае Соломон не знал, как поступить? Можно погрузить больную в чуткий сон и дать организму установку на исцеление. Но женщина слишком истощена, не справится с всплеском защитных и восстановительных сил. Слишком поздно привезли к нему. Последуют новые безмерные мучения для неё самой и для близких родственников. Можно, после погружения в сон, дать команду на остановку сердца, но тогда её смерть свяжут с ним, что нежелательно для уже созданного образа у народа.

— Бедняжка, — пожалел Соломон, и тихо посоветовал Бехеру: — К вечеру нанеси ей визит, облегчи страдания. Ты знаешь, как. Довольно ей мучиться.
Лекарь понимающе кивнул: конечно, это он может сделать — намеренная передозировка застывшего макового сока, и больная перестанет страдать, умрет в сладком забытьи, видя напоследок чудесные грёзы. Элохим от неё давно отступился и забыл о её существовании, если вообще, Он о ком-нибудь помнит и заботится.

От группы родственников отделился франтоватый зять Бен-Авинадав из Нафаф-Дором, муж любимой девятнадцатилетней дочери Тафафи, один из двенадцати приставников, которые доставляли продовольствие в Иерусалим месяц в году. Приблизившись, он смущенно и скупо пожаловался на постоянные ноющие боли в суставах, ломоту в костях, ночью не знает, куда и как положить ноги, чтобы снова уснуть. Соломон заставил три раза присесть, сделать наклоны в разные стороны, осмотрел его руки, рот, глаза, ощупал пальцами шею, позвонок. После чего посоветовал зятю:

— Возьми любимую жену, слуг и поживи в шатре лунный месяц вблизи Соленого моря, арабы называют его Бахр-Лут, море Лота. Обнажившись, чередуй купание в море, с обмазыванием грязью больные суставы, на время в три пяди тени от верхушки шатра. Многим это помогало от разных болезней, как внутренних, так и внешних.

Полноватый зять удивленно поднял брови. Что за нелепый совет, с каких это пор столь серьёзные заболевания, как у него, лечат грязью и водой Соленого моря?! Он ожидал, что тесть вылечит его немедленно, как иных везунчиков, не прибегая к шарлатанским способам уличных знахарей, которые с удовольствием смачно плюют на больное место, обратившихся к ним за помощью, прикладывают свежесорванные листья обыкновенной придорожной травы, а потом щедро посыпают пылью, сопроводив лечение  многословным заклинанием.

Но Бен-Авинадав проглотил слова возмущения, лишь чуть пожал плечами и недовольно отошел в сторону, думая, что проще будет вечером обратиться к местному колдуну, заговорами отводящего порчу и сглазы.

У оставшихся женщин и мужчин болезни не были запущенными. Некоторых Соломон одарил лекарственными травами, их ароматными смесями, ласково растолковал, как принимать, какие слова молитвы произносить. Другим щедро наносил пальцем мазь канех-бозем на внутреннюю сторону обнаженной левой руки магический символ, звезду Давида — масло с экстрактом конопли проникало сквозь поры кожи и вызывало легкую эйфорию, снимая тревогу, судорожное состояние и даже боль.

В редких случаях, когда не мог распознать причину болезни, клал в рот катышек застывшего макового сока. Страждущие, удивленные внезапным облегчением, исчезновением боли, благодарно приникали в руке царя, пропахшей благовониями, и выходили из тронного зала с радостными криками, славя Соломона и всех богов, ему помогающих.

В тронном зале стало чуть просторней. Самые нетерпеливые и внезапно излечившиеся разошлись по домам. Но самые любопытные не спешили уходить, за их ногами Соломон случайно увидел возле стены на пыльном полу, без подстилки, ещё одну лежащую больную, которая до этого, заслоненная стоящими людьми, оставалась незамеченной. За неё никто не заступался.

Даже Бехер молчал побитой собакой, уводя взгляд в сторону. Озадаченный царь подошел поближе, присел рядом на корточки — девочка-подросток была без сознания. Бледное, почти обескровленное лицо поразило изяществом линий, предвестниками красоты, пока ещё не очень заметной. Можно лишь догадываться и содрогнуться от удивительной мысли, что мог бы жизнь прожить и не увидеть будущее совершенство. Вот оно, перед тобой. Девочка не мертва, но и живой назвать никто бы не решился.

— Что с ней? Где её родители? — спросил Соломон, ощупывая худенькое тельце — никаких переломов или признаков на определенную болезнь, даже нет горячки, которая указывала бы на внутреннее недомогание. Тело чистое, без парши.

Приложил подушечки пальцев к тонкой шее возле челюсти, туда, где по определению египетских жрецов, находится жизненно важная артерия, снабжавшая мозг кровью от сердца, и уловил редкий, едва заметный толчок, который давал надежду, что девочка может вернуться к жизни.

 Сильно сжал пальцами обе мочки уха. Это часто и быстро приводило в чувство, потерявших сознание по разным причинам, то ли от вида крови, то ли от пережитого потрясения, ибо было довольно болезненно, но девочка никак не отреагировала.
Удивленный затянувшимся молчанием, он посмотрел на Бехера и близстоящих гостей. Все смущенно опускали взгляд, словно Соломон своим вопросом допустил бестактность. Что за непонятные причуды?

— Это Эстер, — тихо сказал Бехер. Видя, что царь не понимает, добавил: — Дочь Геншеля, уличного писца на глиняных черепках.

Соломон нахмурился и осмотрелся. Глупцы, если думают, что он может всегда всё и всех знать. Издержки постоянного внушения жрецами народу, что земная власть царя от Всевышнего, который в ответе за опекаемого помазанника — всегда сообщает через него все сведения и свои пожелания, что, конечно, помогает удерживать народ в страхе и повиновении. Удобно для него, как для царя, и следует способствовать распространению подобных заблуждений и далее.

Вдруг он вспомнил о случившейся три дня назад в доме уличного писца страшной трагедии, которая потрясла жителей города своей нелепой и неожиданной жестокостью. Геншель был не так уж богат, чтобы заинтересовать воров и разбойников, но, видимо, достаточно прижимистым, чтобы дать повод сыновьям подумать о припрятанном серебре, которое им срочно понадобилось, чтобы отыграть проигранное в кости.

Роковой азарт затмил рассудок избалованных юношей, ибо они были очень красивы лицом и телом, — отец, жалея и помня своё тяжелое от труда детство, не заставлял их работать по-хозяйству, и от большой любви часто давал серебряные сикли. Предоставленные самим себе, они привыкли потакать порокам и низменным страстям. Днями пропадали на площадях среди игроков в кости.

Выпивали, выигрывали редко. В проигрыше расплачивались своими юными телами. И вот, проиграли сверх разумного. Пришли домой и начали излишне рьяно, угрозами и побоями, допытываться, где лежит схороненное серебро, которого на самом деле никогда и не было. В раздражённом азарте они убили отца бронзовой ступкой, затем и мать, которая бросилась спасать мужа.

Потом, страшась содеянного, вздумали избавиться от невольных свидетельниц — принялись за сестер. Лишь самую младшую, шуструю, не сумели догнать, ей удалось вырваться на плоскую крышу и позвать соседей на помощь.

Братья не смогли далеко убежать. Их вернули к растерзанным телам родителей и сестер. Разъяренная толпа, состоящая из испуганных обывателей, непонимающих причину столь неожиданного, ужасающего поведения юношей, забросала их камнями, не дожидаясь судебного разбирательства, чтобы по обычаю сложить свою одежду к ногам обвинителя, а потом уже вершить суровый приговор суда.

Так Эстер за один вечер лишилась семьи и стала сиротой. Многодетный сосед горшечник Шегараим приютил её на ночь среди четырех дочерей, которые были рады помочь подружке, уложили в середину своего ложа, успокаивали. Но утром, когда в доме все поднялись и принялись за неотложные дела, девочку, несмотря на усиленные старания, почему-то не смогли разбудить. На первое время отступились, посчитав, что от случившейся беды не смогла выспаться.

Но и в последующие дни эти попытки оказались тщетными. Она необъяснимо крепко спала или же умерла, что было почти одно и тоже для соседей, которые приходили смотреть на девочку и советовать озабоченному Шегараиму, как и чем разбудить спящую. Теребили за руки и ноги, зажимали нос, громко кричали, били палками по медным котелкам, но всё было напрасно.

Вчера, сострадая несчастной, Зара рассказала ему об этом печальном происшествии, и Соломон с трудом подавил желание навестить девочку у горшечника, догадываясь, что там он будет бессилен, словно великий грешник перед божьим судом. Он не представлял, как вывести девочку из беспомощного состояния. Египетские манускрипты об этом умалчивали. И вот, её почему-то принесли во дворец, словно напоминая царю, что он не всё сделал для спасения, даже и не пытался.

— Родственников у девочки здесь нет, — виновато сказал Бехер. — Писец Геншель с семьей всего лишь четыре года назад пришел из Мицраима. Шегараим просит разрешения похоронить Эстер, потому что боится за своих детей, которые напуганы и могут последовать её примеру — заразятся невидимой порчей. Плохое так прилипчиво, и искать не нужно. Она мертва или спит?

— Это божественный сон, Бехер. Помнишь жену пастуха Ноа из-под Вифлеема, проспавшую двадцать лун после того, как песчаные разбойники украли у неё на виду двух дочерей, пока все мужчины были заняты в поле стрижкой овец? Здесь тот же случай. Сознание не выдерживает страшного происшествия и переносит страдающего в безмятежный мир снов. Ей там лучше, чем наяву среди людей, которые зачастую неоправданно жестоки. Но все спящие, если не удается разбудить в первые дни после пробуждения, вскоре умирают по непонятной причине.

Все молча и огорченно стояли над девочкой, почти ушедшей из этого мира, где она, спящая сутками, оказалась никому не нужной. К бодрствующей, обычно, интерес лишь практический, насколько в состоянии выполнять определенную работу, приказы?

Соломон сознавал, что если не затратит каких-то усилий и времени, то это прелестное создание, пробывшее в мире столь короткое время, уйдет из мира живых. Её отнесут на гору Сион под надзор сердобольных старух, а потом, когда убедятся в истинной смерти, тихо похоронят в безымянной могиле, о которой все быстро забудут.

Уж если о могилах своих родственников забываешь, то где взять памяти чтобы помнить о чужих? Соломон нашел взглядом Зару, которая стояла поодаль, за спинами жён царя, в группе прислуживающих рабынь, и она, догадавшись, протиснулась к нему через, казалось бы, монолитную толпу, грациозно обогнув широкоплечих телохранителей.

— Отнесите Эстер в мои покои. Прежде омойте в купальне и уложите на ложе. Может быть, это как-то поможет её разбудить. Попытайтесь напоить сладким вином. Позже подумаю, как её лечить. Если это вообще возможно.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/21/451