Глава 32. Предопределенность судьбы

— Да, мы этим постоянно занимаемся в течение всей жизни, но не всегда угадываем. Иные предпочитают доверяться выбрасываемым гадательным костям, другие жребию. Результат один и тот же. Много удивительного есть на свете, — признался Соломон, поправляя опустившийся за спиной валик. — Но о подобных, сведущих провидцах, реальных, а не сказочных, впервые слышу. Предсказывал жрец Неферт царю Снефру о грядущем мятеже. У эллинов есть предание о мойрах, богинях судьбы. Клото прядет жизненную нить человека, определяя срок жизни. Мойра Лахесис, не глядя, вынимает жребий, который выпадает человеку.

Мойра Атропос заносит в длинный свиток всё, что назначили человеку её сестры, и ничего нельзя изменить из написанного. Человек, даже зная свою судьбу, не в силах изменить её. Вспомните Эдипа. В Дельфах прорицанием занималась Сивилла, дочь Зевса, эритрейская Герофила, сестра Аполлона. Фиванский Тиресий , сын нимфы Харикло, увидевший Афину во время купания, и за это ослепленный ею. Много было прорицательниц, пророков, и немало ещё будет, но не всем поверят, как когда-то Кассандре, дочери Приама, ибо не доживут до исполнения пророчества. После его происшествия так легко сказать окружающим:
«Я это предвидел. Говорил тому-то и тому-то, но мне не поверили».
А тот и другой уже умерли, не оставив письменных свидетельств. Устным — нет веры, пророки отбыли в дальние края, не догонишь и не спросишь. Но, всё равно, очень интересно. Напомнило на похожее явление известное мне. Может быть, они одного происхождения, от одного Бога. Знать бы, какого? Кому молиться? В юности, когда жил в Фивах и учился в храме Амона, я застал в живых пастофора Асира, который поражал умением предсказывать день и время появления каравана в город или порт.

При этом нами, изумленными подростками, было установлено, что ни один человек  не приносил ему сведения, которые хоть как-то бы подсказали сделать точный прогноз. Сутками следили за ним и его небольшим домом, стоящим на окраине города. Никто к нему не приходил, как недавно ко мне, предупреждая о прибытии каравана с Авироном,  которого разведчик обогнал на скакуне. Асир же знал и сообщал о приходе каравана за месяц до его прибытия.

Старик  говорил  нам, любопытствующим и изнывающим от желания раскрыть его тайну, что это высшее знание, постичь которое так же просто, как научиться читать и писать.  Надо лишь знать методику, определенную последовательность действий. Но, каких, старый  Асир поклялся не разглашать никому, дабы этими знаниями не смогли воспользоваться недостойные люди. Ах, как я жалел о его непонятной нам стойкости или же упрямстве!

— Возможно, Асир в молодости сумел поймать за бороду старика Протея  и заставил открыть тайну предвидения? — предположил Завуф.
— Задержать Протея не удавалась ни одному смертному. На то он и Протей, чтобы вводить нас в заблуждение насчет своего облика. Никогда не знаешь, кого поймал, и изловил ли? Думаешь, схватил Бога, а на самом деле, держишь вертлявую змею, пантеру, воду или сухую палку. Ему незачем снисходить до смертных. Другое дело, если они случайно узнают тайны богов, подслушают.

— Ты забыл про царя Менелая, которому с подсказки Идофеи, дочери Протея, всё же удалось схватить пугливого морского бога, спящего при лунном свете на сером песке берега среди морских чудовищ, и насильно вынудил пророчествовать; предсказал  судьбу жены его, Елены Прекрасной и то, что ждет героев на время пути из-под Трои. Гераклу указал путь к яблокам Гесперид.

— Ты прав. О них я забыл. Но они немногие из везунчиков. Других не знаю. Не подскажешь?
— Не смогу. Менелай и Геракл были редким исключением.
— Предсказывал ли Асир судьбу живущим? — поинтересовался Авирон.

— Нет. Что весьма странно. Многие жрецы этим занимаются за золото и щедрые подношения спрашивающих. Часто делают ошибочные предсказания. За что их иногда жестоко наказывают разочарованные жертвователи. Асир же почему-то не хотел, чтобы люди знали свою судьбу. И это обстоятельство сильней всего склоняло нас, гонористую молодежь, к мнению, что он мог более точно и правдиво узнавать судьбу смертных, нежели другие жрецы. Многие, алчущие и завистливые придворные Суссакима, когда-то бывшего беднейшим ливийским вождем, пытались подкупить Асира золотом, почетными должностями при дворе, но он всем отказывал. Когда настаивали, сердился, надолго замолкал и никого не допускал к себе.

И я до сих пор не могу понять, почему он таился? Неужели ничего не знал или не хотел разглашать секрет богов? Нам объяснял свое нежелание тем, что снятие сокровенных покровов — это величайший грех перед богами, которые начинают мстить за избыточное знание, и человек преждевременно погибает, даже не дожив  до отмеренного срока. Иное дело — знать дату прибытия каравана или корабля, наступление солнечного или лунного затмения, начала нового года, который наступает с разливом Нила, всем этим успешно занимаются египетские жрецы.

— И Суссаким не пытался вырвать у него эту тайну? — удивился Завуф. — Насколько я располагаю сведениями, он ни перед чем не останавливается, когда хочет что-то заполучить, вплоть до убийства. Помните ту, знаменитую историю, когда угаритский маг долго упорствовал в своем желании утаить секрет исчезновения золотых перстней из сандалового ларца? Выдавал за волшебство. Так Суссаким решительно заявил, что палач отрубит ему руку на колоде мясника, но сделает это без особой уверенности, что сможет потом приживить её к телу, когда маг всё же захочет открыть тайну. Ларец оказался с двойным дном. Так просто. Отныне, во всех увиденных чудесах я сразу же начинаю подозревать второе дно, и очень часто нахожу его. А с Асиром как же?

— Пробовал угрожать и Асиру. Но, видя непоколебимое упорство старика, который ничего и никого не боялся из-за своей старости, вынужденно согласился с его доводами, что избыточное знание, в конце концов, приводит к печали и страданиям, а иногда и к гибели любопытных.

— Не понимаю, как может знание о прибытии каравана в какой-то срок принести страдание?! — воскликнул простодушный Завуф, оглядываясь на мудрецов за поддержкой, но они с интересом смотрели на Соломона.

— Не столь прямолинейно, друг мой, — сказал царь. — Надо рассуждать всесторонне, объемно. Вообще, знания доставшиеся недостойным, и даже плохим людям. Представь, я, или кто другой, научил тебя секретному приему, как сильным ударом пальца в определенное место на теле можно моментально убить человека. Я знаю, ты совестливый, не воспользуешься полученным познанием во вред другим. Но что станет, если эти сведения перейдут к злобному, неуравновешенному человеку? Например, к такому как Бен-Гевер в Рамофе Галаадском?

— Но, Соломон, зачем ты годами сохраняешь Бен-Геверу власть, держишь своим приставником? — удивился Завуф. — Без твоей молчаливой поддержки его бы давно сместили, и, может быть, даже убили. Не проходит и месяца, как весть об очередном самодурстве Бен-Гевера не прокатилась бы по всему царству. Про него уже невероятные легенды рассказывают. То он приказывает своим племенам носить лобную повязку, дабы чужаков можно было бы легко распознать, остановить и допросить, не со злым ли умыслом прибыли к ним? То заставляет жителей ночью поочередно караулить на возвышенностях и поднимать тревогу в случае пожара или нападения врагов, то заставляет левитов на площадях учить всех мальчиков грамоте. Это ли не глупость?! Зачем будущему пастуху, горшечнику, воину умение писать и читать? Родные и приближенные стонут, все страдают от несуразных выходок приставника.

— Да, это так. С тобой можно согласиться. Бен-Гевер очень вздорный человек с властным и жестоким характером, который когда-нибудь доведет его до гибели. Кто-то захочет отомстить за перенесенное унижение. Но, если посмотреть с другой стороны… Вспомни, как долго до него буйствовали аммонитяне. Не успевали подавить один бунт, как в соседнем городе возникал другой. Мы ничего не могли с ними поделать, несмотря на суровые меры и многочисленные казни, которые еще больше восстанавливали народ против нас. Всё шло к тому, как говорил Ипусер:
«Тот, кто не имел собственного дома, бродил в лохмотьях, выпрашивая подаяние, теперь ходит в одежде из тончайших полотен, мажется душистым маслом, пьёт лучшие вина. Тот, кто имел ладьи, дабы переправится через Нил, завладел флотилией кораблей, а прежний хозяин смотрит на эти корабли, но они ему уже не принадлежат. Девушка, ранее видевшая своё отражение только в воде, ныне  причесывается перед бронзовым зеркалом. Рабы и рабыни стали дерзки в своих речах…».

И только Бен-Геверу удалось утихомирить бесчинствующих, навести мир и порядок в земле Рувима. Он в два раза увеличил поставку продуктов в Иерусалим. В этом году он завершает строительство городской стены, в отличие от других приставников, которые только обещают это сделать. Сейчас недовольны им одним, а раньше боялись всего народа. Так что же лучше? Как поступить? Убрать Бен-Гевера и трястись в страхе перед озлобленной чернью, не знающей жалости и сострадания даже к своим единоверцам?

— Об этом я почему-то запамятовал, — сконфузился Завуф, почесав в затылке. — Плохое быстро забывается. Не зря тебя прозвали — мудрым. Ты о многом помнишь, предвидишь невидимые пороги на горной реке. Но значит ли это, что мы не должны умножать знания из опасения, что оно может достаться людям, подобным Бен-Геверу?
— Знание бывает разным. Вернее, отношение к его использованию. Например, о чем бы ты сейчас хотел больше всего узнать?
— О многом, — замялся Завуф.

— Выбери что-нибудь одно, самое существенное для тебя. К сожалению, второй Хурсаг не скоро появится. Выдающиеся люди редко рождаются. Возможно, пройдет не одна сотня или тысяча лет. А мы не всегда можем распознать провидцев, которые по разным причинам пытаются скрыть свой божественный дар. Некоторые из них нераспознанными умирают в младенчестве от голода, болезней, разбоев. Раньше младенцев сотнями приносили в жертву жестоким богам. Обстоятельств неразумной гибели провидцев — много, не обо всех знаем. Вот ты пришел к гадалке, благо, после смерти Саула их развелось несметное количество, больше, чем спрашивающих, и какой вопрос ты ей бы задал?

Завуф смущенно посмотрел на мудрецов, которые с любопытством ожидали его ответа, каждый хотел сравнить со своим, уже придуманным, и сопоставить, не продешевил ли с вопросом к гадалке?
— Когда я умру?
— Неужели для тебя это так важно? — удивился Соломон, ожидая более каверзного вопроса.

— Конечно. На любой другой вопрос, при желании, пусть даже в течение всей жизни можно найти ответ, но только не на этот. Узнав срок приближения смерти, я бы успел сделать распоряжения, завершил свои дела. Хуже, когда умираешь внезапно, как от удара божественной десницы. Останавливаешься, словно скакун, на бегу стреноженный ремнями.

— Согласен. Это действительно важно. Многие бы хотели узнать, хотя бы приблизительный срок своей кончины. Не уверен, что это хорошо. Пусть будет так. Предположим, ты пришел к гадалке, и она за золото исполнила твое желание, узнала у богов дату смерти, — сказала, что ты умрешь от руки чернобородого ровно через год. От гадалки ты уйдешь опечаленным известием о столь ранней своей смерти.
— Ещё бы! Уж больно мало ты дал срока жизни.

— Это не я дал, а гадалка. Она услышала ответ богов и передала тебе. От неё ничего не зависит, как и от тебя тоже. За год… Кстати, как ты его проведешь? Одни, в таких случаях, начинают безрассудствовать, беспробудно спиваются, другие — распродают имущество, и всё вырученное золото тратят на дорогих женщин и прочие удовольствия, третьи — застывают в тоске перед приближающейся кончиной, которая неотвратимо надвигается, словно закат солнца и следующая за этим ночь — смерть.

— Я не собираюсь пьянствовать и совершать прочие подобные глупости. Наоборот, сделаю распоряжения по-хозяйству, расскажу старшему сыну Фаресу, как им разумно управлять, с кого и в какой последовательности взять долги, отдам свои, обеспечу достатком детей, жен и выполню их волю. По мере возможности, постараюсь попросить прощения у тех, кого невольно когда-то обидел. Много чего можно успеть сделать за год. Возможно, стану больше упражняться с мечом, чтобы при встрече с чернобородым не дать зарезать себя, как барана — боги ведь тоже могут всего не знать. Говорят же, иногда можно и тростник подстелить в месте предполагаемого падения.

— Похвально. Но гадалка не сказала, что чернобородый убьет тебя в равном бою. Что если он тайно прокрадется ночью в твою спальню?
— Поставлю охрану.
— Во все темные закоулки, где он может тебя ожидать? А если этот чернобородый рядом с тобой каждый день, и ты ему больше всех доверяешь?
— Да, есть такой, — растерянно проговорил Завуф. — Это Мордехай, мой управляющий. Я ему полностью верю. Шесть лет рядом со мной.

— Вот видишь. Ты не знаешь, с какой стороны ждать удара, и уже находишься в смятении. Всё твое окружение знает, что ты боишься чернобородого. И все чернобородые начинают опасаться тебя. А одному из них приходит в голову спасительная мысль — избавиться от человека, который его боится и может представлять угрозу. Он тщательно продумывает план и осуществляет его — убивает тебя. Предсказание сбылось — прошел ровно год. И теперь скажи мне, что же явилось на самом деле первопричиной твоей смерти? Чернобородый или твой приход к гадалке?
— Разумеется, мой приход.

— Правильно. То есть избыточное знание, которое и породило твой страх. Если бы ты ничего не ведал, то продолжал бы относиться к чернобородым, равно как и к остальным людям, и ничего бы не случилось. Поэтому и говорю  — познание может приносить разные плоды, как съедобные, так и ядовитые. Нужно уметь ими пользоваться, потому что даже ядовитыми плодами можно излечивать некоторые болезни, нужно лишь знать, как? Вот Елиав и Бехер применяют свой опыт для лечения больных. Я — чтобы достойно управлять объединенным царством. Конечно же, мне бы не помешало познание ассирийских и египетских жрецов, которые многое переняли от шумеров, чтения их табличек. Между прочим, шумеры считали, что после смерти душа попадает в «страну без возврата», где её ничего хорошего не ждет. И кто может угадать, что произойдет, если множество людей станут обладать сокровенным знанием? Не возникнет ли у них желание самим вершить историю царств? Их уже не удовлетворит зависимое положение от кого-либо, захотят властвовать над другими. Каждый мнит себя царем или мечтает о троне.

— Мечтает? Да! Но и только! — воскликнул Завуф. — Я едва  управляюсь с одним имением, а у тебя огромное царство, и людей, словно песка на берегу моря. Не всякий способен годами выдерживать это бремя. И потом, истинное знание трудно долго удержать в тайне. Филистимляне, из опасения, что евреи сделают себе копья и мечи, держат в секрете тайну выплавки меди из руды — нам, чтобы заточить сошники, кирки, топоры, заступы, рожны, приходится идти к ним на поклон, платить золотом. Раньше у всего нашего народа не было оружия, кроме посохов, которыми отбивались от львов, гиен, одичавших собак. Только Саул и Ионофан имели меч. Тридцать лет назад даже царь Давид сражался бронзовым мечом. Кинжал из халколивана был роскошью. Сейчас, когда на нашей, Богом данной земле, нашли железную руду, филистимлянские кузнецы научились работать с железом, и у наших военачальников появились железные мечи, кинжалы, которые не сравнить с бронзовыми. Это всё равно, что пустить наперегонки хеттского воина на скакуне и иудея на осле. Уверен, наступит такое время, когда и у нас появятся кузнецы, мы вооружим всех своих воинов железными мечами и щитами. Тиглатпаласару тогда не поздоровится.

— Тиглатпаласар уже оснастил своих воинов непобедимыми мечами и щитами с железными полосами, — усмехнулся Соломон горячности Завуфа. — У него железных рудников намного больше. Почти все железные изделия в Израиль поставляют ассирийцы и хетты. Нам с ними трудно соперничать. Хотя, если объединимся с Сирией и Финикией, то выставим достойную армию, которая сможет не только успешно защищать, но и вести освободительную войну. Но наши первосвященники и пророки строят всяческие козни, противодействуя союзу, и я не могу понять побудительные причины такого отношения.

 — Это всё пророк Илия! — воскликнул Завуф. — Его страшные пророчества о грядущей гибели Израиля и Иудеи, вселяют в народ уныние и отчаяние. Некоторые, наиболее мнительные и доверчивые, бросают дома, семьи, раздирают на себе одежды, и уходят в пустыню замаливать грехи перед предстоящими бедами и концом света. Мне думается, это равносильно тому, что мы, не видя врага и не зная о его намерении приблизиться с дурными целями, заранее преклоняем перед ним колени и умоляем о милосердии, не дав себе возможности подготовиться и даже подумать о достойном сопротивлении. Эти пораженческие настроения до добра не доведут, могут погубить наше царство. Разреши, я тайно увезу его в Сарептскую пустыню, где он раньше добывал святость. Пусть шакалы и стервятники тоже получат возможность спасти свои души и покаяться в совершенных грехах.

 — Нельзя. Внезапное и таинственное исчезновение пророка из города может привести к нежелательной смуте. У горожан мало развлечений, только работа, ежедневные сплетни и косноязычные речи блаженных, смысл которых, к сожалению, зачастую направлен против союза и меня. Я его самый заклятый враг. Это очень прискорбно. Я не люблю увеличивать количество своих врагов.

— Неужели ты, мудрейший Соломон, не можешь заставить молчать полусумасшедшего придурка, который похваляется, что разговаривает с Яхве;? Или хотя бы как-то избавиться от него? — удивленно спросил Иахмай.

— Не могу. Не всё так просто. Скорей, они избавятся от меня. Я не в силах найти злоумышленника — убийцу Таиль, Неффалима. Семью глухонемого — убийцу стражника Валака, два дня назад обнаружили в Анатоте, но кто его послал убивать Авирона, так и не смогли установить. То ли толкователи жестов неопытны, то ли сами замешаны, боятся сказать правду. Рамзесу Великому было легче раскрыть заговор, который организовала его жена Туйя, с целью приведения к власти своего избалованного сына Пентаура. Она подкупила многих влиятельных людей во дворце, вплоть до визира, чтобы поддержали претензии Пентаура на престол после смерти Рамзеса.

К счастью, её бурную деятельность заметили другие жены и донесли Рамзесу, который вовремя вмешался в замыслы заговорщиков, и обезопасил себя на долгие годы. В Мицраиме, в храме Амона Карнака, я вычитал в манускрипте интересную подробность: Рамзес правил шестьдесят семь лет, имел семьдесят четыре жены, сто одиннадцать сыновей и шестьдесят восемь дочерей, умер девяностолетним. Завидное долголетие. Не Мафусаилово — но тоже впечатляет. Так вот, дотошное расследование выявило полную виновность Туйи и почти всех приближенных к ней. К сожалению, жестокие меры к заговорщикам, не охлаждают пыл их последователей. Заговоры продолжают возникать, словно являются непременной закономерностью любого царства. Возможно, так оно и есть.
Авирон всплеснул руками и попросил царя:

— Утоли любопытство: неоднократно слышал на привалах об этом удивительном заговоре жены против царствующего мужа. Но, странное дело — всякий раз что-то мешало рассказывающему сообщить концовку, то разбойники неожиданно напали на наш караван, то охранник забыл стреножить коня и тот убежал, услышав поблизости рычание льва. Нам пришлось брать факелы и ловить испуганного жеребца, забыв про Рамзеса и его коварную жену. Восполни умолчание, как расправились с заговорщиками?

— О, это удивительный и поучительный финал для всех злоумышленников. Хитрый визир успел казнить себя сам. Десять знатных царедворцев подвесили на перекладинах, троим — отрубили головы, насадили на кол и выставили на обозрение. Двоим, не участвовавшим, но знавшим о заговоре, отрезали носы, уши, пальцы обеих рук, и выслали в провинцию. Туйю заперли в подземелье в дубовой бочке с отверстиями в крышке, чтобы могла дышать и принимать пищу. Через три месяца она умерла, захлебнувшись собственными испражнениями. Прах заговорщиков развеяли по улицам, лишив их права на загробную жизнь.

— Довольно жестоко, — заметил Авирон. — Это заслуженная кара, дабы предостеречь других от подобных намерений. Есть достаточно времени подумать о совершенном, и горько раскаяться. Но при этом удивительно, почему-то новые заговорщики, словно напрочь забывают о предшественниках, или считают, что им уж, верно, удастся избежать возмездия, продолжают творить заговоры и вербовать единомышленников.

— Пока им это удается, — горько произнес Соломон. — Пророк Илия возмущает народ, настраивает против меня ежедневными проповедями. Его постоянно окружают бедняки, калеки, больные люди с кликушескими настроениями, они с восторгом подхватывают любой бред, любые веяния, которые слышат от пророка.

— Камни, палки бросают только в кроны плодоносящих деревьев, — многозначительно проговорил Дарда. — Хотя издалека не видно, созрели плоды или нет. Иногда камешки для забавы бросают в воду, чтобы полюбоваться расходящимися кругами. У каждого, казалось бы, неприметного действия есть своя цель, зачастую непонятная другим, непосвященным. Случайность тоже играет большую роль. Помните тот случай, когда злоумышленник бросился к царю Адонираму, с обнажившимся клинком и заполошным криком:

Это тебе за поруганную честь моей сестры! Сдавалось, ничто не могло спасти царя, так стремителен был бросок и кратко расстояние, отделявшее царя от убийцы, но этих слов хватило телохранителям, чтобы понять его намерение, схватить и обезвредить.
Потом он был жестоко казнен — тело рубили с расстановкой и по частям от кончиков рук и ног. Если бы он кинулся к царю молча, то успел бы совершить убийство. Кто бы ему заранее об этом сказал? Нет. Судьба распорядилась иначе. Я вчера с братом слушали пророчества Илии на площади — осталось жуткое впечатление. Илия от имени Яхве говорил слушающим:

«Истреблю всех до мочащегося к стене, ибо они забыли заповеди Господа. И как бы высоко на горе орел не свил своё гнездо, то и оттуда низрину тебя. Наведу на Иерусалим четыре ветра от четырех краев неба и развею их по всем этим ветрам. Старцы сядут у ворот, юноши перестанут петь. Опустеет город, и лисицы будут бегать по его улицам».

Подробно рассказал, какие беды ожидают еврейский народ, если не перестанут поклоняться тельцу, языческим богам: Астарте, Ваалу, Таммузу, Анатбетель и Молоху Аммонитскому. Тут и изгнание с наших земель, разрушение строящегося храма, моровая язва, многовековые страдания, словно нам мало Великого Исхода и недостаточно горя вынес наш народ.
— Пугать он умеет, — подтвердил Иахмай. — Слышавшие его, стенали и плакали от безысходности.
— Много ли горожан было при этом? — полюбопытствовал Авирон.

— Как всегда. Проповеди Илии заполняют людьми всё свободное пространство у подножия гор. Завидев скопление, народ так и стекается к нему отовсюду, приверженцы приходят даже из соседних городов и сел. Бой барабанов, тимпанов, звуки труб, истеричное пение и танцы пророков, возбуждают и увлекают народ до умопомрачения, они тоже начинают камлать, выкрикивать бессвязные слова и пророчествовать, как когда-то Саул. И это было тогда так нелепо, что народ смеялся над ним, говоря: Неужели и Саул во пророках? Эти же, вернувшись домой, пересказывают проповеди Илии соседям и всем желающим, пилигримы распространяют по царствам его пророчества. Слава Илии сейчас безмерна. Царь Соломон и его первосвященники не имеют столько слушателей, сколько этот безумный пророк.

— Вот это и плохо, — наставительно произнес Хутуб и подтянул повыше прогоревший фитиль лампы. Вспыхнувший огонь осветил внимательные лица мудрецов. — Соломону надо последовать его примеру, почаще собирать народ и разъяснять преимущества объединения трех царств. Среди израильтян есть много сообразительных людей, которые поймут выгоду и поддержат твои начинания. Сейчас же никто из них не знает, о чем ты думаешь, чего хочешь. Лишаешься своих сторонников и приверженцев.

— Ты всех по себе судишь, — с досадой заметил Соломон. — Глупых и равнодушных к моим деяниям всегда намного больше. Куда легче — не думать, не рассуждать; покорно и тупо идти за поводырем, даже если он слеп с рождения и ведет к пропасти.  Еще во времена Ашшурбанипала какой-то мудрец говорил, это записано на табличке:

«О, боги, мой плачь о неразумности людей, ценящих слово знатного, учащегося убивать. Унижают слабого и безгрешного. Свидетельствуют в пользу злого, святотатствующего. Изгоняют правдивого, слушающего советы Бога. Наполняют золотом грабителя».

Народ любит, когда его пугают или зовут на разбой, грабежи чужого богатства, а я хочу лишь одного — мира и покоя подданным. Ибо если это осуществить, то сможем укрепиться, как царство, умножиться людьми до такой степени, что нам никто не будет опасен. Меня огорчают бесчисленные войны, которые велись царями во все времена — среди убитых, наверняка, были будущие отцы гениальных и талантливых мужей, которые могли бы осчастливить свое отечество и время. Часто берет отчаяние от понимания, что не в моих возможностях изменить сложившееся положение — войны будут всегда.

Самый легкий способ укрепить власть и быстро разбогатеть — это война — устрашить  и подчинить своей воле. Насилие развращает, как самого насильника, так и порабощенного, приучая к мысли, что зло остается ненаказанным, а это порочно. В конце концов, и насильник сполна получает от жизни всё заслуженное им: болезни, старость и удары Судьбы, которая никому не делает снисхождения.

Итог всегда один и тот же — смерть. Я, как и вы, прожил немало лет, видел всякое, но так и не понял, казалось бы, простую истину: если Сущий всемогущ и всезнающ, то почему допускает гибель своих самых преданных и умных приверженцев, не запятнавших себя никаким преступлением, ни против людей, ни против Бога? Почему так  жесток к иноверцам, требуя безжалостно их истреблять: жен и дочерей, даже скот бессловесный не жалеет, а храмы и жертвенники призывает крушить в порошок, в пыль, чтобы ничто о них не напоминало.
Это невольно наводит на определенные мысли: сильный не станет бить уже поверженного врага, сложившего оружие, ибо тот слабее и выказал желание покориться. Бог должен быть милосерднее и не страшиться слабых богов. Боятся сильных.

Соломон обвел вопрошающим взглядом собеседников, но все молчали, обдумывая неприятную догадку, понимание которой не упрощало, а наоборот, усложняло, возникали всё новые вопросы. Если Элохим не всемогущ и не всесилен, то зачем Он? И как жить без Него? Есть ли другой Бог, сильнее? И откуда, вообще, берутся Боги? Зачем они создали человека? Для какой цели? Чтобы тот жил в поголовном рабстве и убивал друг друга? Или же есть какой-то иной смысл, пока не доступный пониманию?

продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/21/433