Глава 35. Окончание истории о Зелфе

Завуф громко расхохотался, не заботясь о чутком сне горожан, вызвав в ответ, из-за дувалов, заливистый собачий лай, который долго не затихал, подхватываемый соседними дворовыми шавками. Они словно перекликались, соревнуясь в злобной ярости, чтобы показать хозяину свое рвение, мол, недаром питаемся отбросами со стола.

— Нет, в этом не было необходимости. Про эллинку я забыл сразу же, как только понял, что две ночи со мной была Зелфа, а не Исмена.
— Но зачем ей понадобилось прибегать к обману? — наивно удивился царь, не столько из-за того, что не знал ответа, сколько хотел лишний раз подтвердить свою догадку, какими словами и как скажет друг, который, несмотря на многолетнее знакомство с ним, по-прежнему оставался не вполне ясной личностью.

Соломон не мог признаться, что знает его почти, как себя. Какие тайны мог скрывать Завуф? Мог ли он организовать заговор из придворных, родственников царя, недовольных его правлением? Бред. Если подозревать Завуфа, и, не дай Бог, худшее подтвердиться, то мир окажется, настолько плох, что не имеет смысла узнавать, кто еще может предать? Ибо им может стать любой человек, даже мать. Но и такое уже было в истории ранних царств. Нужно смириться с судьбой.

— А что ей оставалось еще делать? Не могла же она первой сказать мужчине: «Завуф, возлюбленный мой, возьми меня в жены, или хотя бы в наложницы, как тебе угодно. Я на всё согласна. Да еще при отце»!

— Действительно. Девушки не должны говорить подобные слова. Им больше приличествует скромность и молчание. Выбирают мужчины, родители, а девам остается одно — покорно повиноваться судьбе. Но она могла бы намекнуть, подсказать. У женщин это всегда хорошо получается. Порой не поймешь, кто кого выбирает, ты её или она тебя? Могу припомнить множество подобных случаев. Появится в тронном зале этакая, вроде светловолосой Милки, и начинает скромно смотреть на тебя, исподлобья, будто из необоримого любопытства, а сама ждет не дождется, когда обратишь внимание, подзовешь к трону.

— Но когда намекать?! — воскликнул Завуф. — Времени у неё не оставалось. Весь вечер её отец, как пришитый руками Ашер, сидел рядом, а я уже выбрал Исмену. К тому же, Зелфа не была уверена в своей неотразимости для меня. А вдруг — я бы предпочел не её, а Исмену? А так — всё само собой разрешилось, к обоюдному удовлетворению.
— А если бы ты не догадался? Зелфа так и убежала бы, не узнанной? Или она хотела, чтобы ты её узнал?

— Даже не знаю. Нет, не думаю. Для того, как бы нечаянно и гасила фитиль светильника в моей спальне, чтобы не разобрался в подмене. Я её тоже спрашивал об этом. Говорит, что первоначально даже не помышляла меня обманывать. Всё получилось, как бы само собой. Я ей понравился сразу, как только увидела во дворе, когда я расспрашивал рабыню про отсутствующего Дафана. Мой приезд был неожиданным, но не вызывающим подозрения. В доме часто останавливались царские чиновники, которые похотливо облизывались при виде её, предлагали Дафану золото, хорошие должности при дворе.

Поэтому удивилась, что за весь вечер я, прославленный сплетниками на всё царство, как дамский угодник, так и не сделал ни одной попытки показать, что она мне тоже не безразлична, что хочу её как женщину. Мне же тогда было не до неё — пытался понять Дафана, услышать многозначительную оговорку о хищении кедра и дубов. Поэтому и его дочка, пусть даже красивая, была для меня лишь как дополнительный объект, помогающий разоблачить казнокрада.

Возможно, моё равнодушие и показная сдержанность подвигнули её на столь необычный поступок. Когда Исмена отошла после разговора со мной, у Зелфы и возник замысел о подмене собой. Специально приказала не ставить в мою комнату яркий светильник. Её возбудила мысль — остаться неузнанной и, наконец-то, потерять невинность. О чем давно мечтала, насмотревшись на свободные нравы рабов и рабынь, которые не связаны никакими обязательствами, но никто до этого не нравился, как приглянулся я, едва появившись во дворе. 

— Девчонка слишком умна, чтобы верить её словам. Прицел на тебя был дальним и точным. Не верю, что она  не догадывалась о кражах. Как она потом отреагировала на твоё сообщение о воровстве отца? Не пыталась ли переубедить тебя, что ты ошибаешься?

— Нет. Ни слова не сказала в его защиту. Была уверена, что его должность — так хорошо оплачивается. Считала, что благополучие семьи основывается на умелом управлении отца поместьем и рабами. Была возмущена столь низким поступком, потому что понимает, как необходимы ливанские кедры и дубы для строительства всего, задуманного тобой. Вообще, о тебе говорила с упоением, называла — Соломон-строитель, мол, до тебя ни один царь не возвел столько строений и городов. Сказала, что заставит отца, как можно быстрее выплатить долг. Сама уговорит сестер отдать золотые кольца и перстни, продаст предметы роскоши, рабов, оливкодавильню.

— Врагом для них станет. Этим и десятую часть долга не вернешь. У Дафана должен быть тайник… Если только не давал филистимлянам золото в рост.
— Я тоже выспрашивал о тайнике. Его обычно в стенах спальни или винных подвалах устраивают. Подальше от лишних и любопытных глаз. Зелфа ничего о тайнике не знает, или же Дафан скрывал от неё. Говорит, что отец мог всё растратить, был излишне расточителен на сыновей, когда давал золото на мохар. Иным по два-три раза. На пиры не скупился. Без сожаления расставался с золотом, приобретая мастеровых рабов и красивых рабынь для своей услады.

— Жил в своё удовольствие. Сожалею, что раньше, года три назад, не послал тебя выяснять правду о Дафане. Но тогда я не знал о нем. И у тебя с Зелфой ничего не получилось бы, слишком юна была и не зрела умом. Вот и рассуждай, ради чего всё это в мире делается? Мы для Элохима, или Он для нас? Значит, критянка Исмена осталась не у дел? Жаль бедняжку.
— Её Зелфа обещала в скором времени выдать замуж за раба идумеянина, хорошего башмачника. Вероятно, чтобы у меня не возникло искуса восстановить неудавшуюся связь.

— В самом деле, — задумчиво проговорил  Соломон. — Я давно заметил — у разных мужчин, на удивление, свои пристрастия к возлюбленным. Одному нравятся высокие, стройные женщины, пригожие лицом, другому — полные, или коротышки. В Мицраиме знавал красивого, статного мужчину, ваятеля храмовых скульптур, любимца богатых и замужних женщин, которые перед ним устилались, вымогая близость, дарили мастеров, золото, драгоценные каменья, но он внимания на них не обращал. Нет, он не был больным и содомитом.

Мы, подростки, да и взрослые, посмеивались над ним, потому что он был вне себя от страсти при виде женщины с каким-нибудь увечьем — хромой, одноглазой, сухорукой, и даже горбатой. Но не женился на них, разыскивал в разных концах царства и соблазнял. Жил с нею не больше месяца. Потом щедро одарял золотом, рабами и оставлял навсегда, чтобы найти другую — ущербную. Бывает же такое! Почему так происходит, не могу понять. Ну, рассказывай, как вы поладили? То-то Дафан обрадовался, заполучив, высокородного покровителя в зятья.

— К моему удивлению, не очень. Зелфа его любимица. Он её балует, как никакую другую дочь, и радуется, когда она отказывает женихам, предлагающим богатое мохар. К ней даже сватался царь Аскалонский Папай, обещал Дафану, сделать его своим казначеем и осыпать золотом. Но царь уже успел прославиться жестоким обращением с женами. Ты же помнишь, как однажды Папай избил кулаками беременную жену, и та умерла в преждевременных родах. И ребенка не смогли спасти. Другую жену надолго бросил в темный подвал за ничтожный проступок: задержалась, прихорашиваясь, когда он позвал к себе. Ничем необъяснимая агрессивность.

И сейчас решал не отец. Зелфа согласилась переехать ко мне в Иерусалим, если выстрою отдельный от гарема дом, чтобы могла перевезти в него свои книги и писцов с переводчиками. Пришлось согласиться. Хотя это и дорогое удовольствие. Надеюсь, со временем, у неё это увлечение пройдет. Блажь. Появятся дети, тогда будет не до редких манускриптов. Но от Зелфы можно ожидать чего угодно. Не удивлюсь, если заставит поехать с ней к эллинам, чтобы найти Гомера и познакомиться с ним. Хочет предложить ему новую тему, о погибшей Атлантиде и её людях, вынужденных расселиться по не обустроенному миру. Не слушает мои возражения, что Гомер не нуждается в подсказках идей и тем. Видимо, гибель могущественной Атлантиды его не очень-то волнует. Хотя, кто знает, может быть, он и сочинил, но до нас почему-то не дошло. Бродячие певцы всё же редко нас посещают. Как думаешь?

— Не знаю. Конечно, Гомеру виднее, что и как писать. Говорят, он неожиданно молод. Коренаст и очень силен не только духом, но и телом. Таких, златоустов, в мире мало рождается. У меня как-то была мысль: пригласить его к себе, обеспечить всем необходимым, создать все условия, лишь бы только сочинял свои поэмы. Но мне сказали, что ему трудно угодить, невыносимый характер, поэтому ни с кем не может ужиться, вынужден скитаться по царствам. Даже жена его оставила вместе с дочерью, ушла к другому. По себе знаю, когда всё спокойно, никто не мешает — почему-то не пишется. Но побеседовал бы с ним охотно. Жаль, никто не знает, где его искать. Он не задерживается на одном месте. Я на твоем месте предоставил бы возможность Зелфе осуществить мечту. Выдели двоих верных и сильных помощников, а я дам золото. В молодости только и исполнять свои желания. Представляю их встречу. Гомер и юная красавица Зелфа. Может быть, она все-таки вдохновит его на Атлантиду?

— Но я не хочу с ней расставаться! Ты же меня не отпустишь к эллинам?
— Нет, не отпущу. Ты мне нужен здесь. Я спокоен, когда ты рядом или же неподалеку. Когда же увижу твою несравненную Зелфу? Ты заинтриговал своими рассказами. Любопытно узнать, насколько ты к ней пристрастен, много ли преувеличил? Отзывам влюбленного трудно доверять. Обычно девицы равнодушны к манускриптам, даже грамоте не желают учиться. Я своих дочерей с большим трудом заставляю. Внушаю, что в жизни любое умение может пригодиться.

— Зелфу никто не заставлял, сама научилась в шесть лет. Бегала через дорогу в школу мальчиков и смирно сидела до обеда. К следующей осени её дом в Иерусалиме будет готов, тогда и отпразднуем свадьбу. Перенесу жену через порог. Признаюсь, мне её сейчас очень не хватает, все время хочется сорваться и уехать в Яффу. Я охладел ко всем своим женам. Мне нужна одна Зелфа. Не могу представить, как это было, что не знал её? Что случилось, если бы Дафан не стал воровать у тебя ливанские кедры, дубы? Нет, это ещё труднее представить. Воровали всегда, и при Давиде и при Сауле, но не в столь большом количестве.

Наша встреча была предопределена богами. Не зря стариками говорится: что ни делается — всё к лучшему. Казалось бы, что может быть хуже, воровства у царя Соломона ливанских кедров? Ан нет, и здесь судьба находит выход, дает возможность познакомиться с красивой и умной девушкой. Украденное золото я тебе верну из своей казны, но об этом никто не должен знать.

Пусть Дафан и все его домочадцы считают, что должны тебе, а не мне, своему новому родственнику, которому можно бы и не возвращать. Я же за горло их не схвачу, не заставлю продавать любимую вещь. Так что об этом не беспокойся, половину ворованного золота я уже вернул в твою казну. Спроси Ханиила. Вторую половину передам осенью, когда и Дафан подсуетиться. Оливкодавильню отсоветую продавать. Много золота за неё не выручишь, а покупать масло на базаре для своих нужд — дороже обойдется.

— Согласен. Подожду. Ты с пользой для меня съездил в Яффу. Золото для меня сейчас как никогда необходимо. Порой мне кажется, что я — не царь, а управляющий царством, всё время ломаю голову, где бы достать хоть какой-то металл, найти новое месторождение? Завуф, я вот о чем сейчас подумал: Что если предложу твоей Зелфе возможность пользоваться моим книгохранилищем? Как это делают мои мудрецы. Там хватит места и для её писцов. Я распоряжусь, чтобы ей выделили отдельную комнату. Есть такая, сейчас заставлена шумерскими таблицами, с которых я уже снял копии на папирус. Таблички уже не нужны, их можно вынести в подвалы, лучше сохранятся, если вдруг кому-то понадобятся. Комната довольно светлая, и тебе не надо будет ждать окончания строительства дома. Свадьбу можешь устроить, хоть через неделю.

— А где ей жить? Гарем переполнен женами, их служанками, детьми. Новой сопернице не обрадуются. Замучают доносами на неё. За предложение благодарю — Зелфа будет в восторге. Она помешана на манускриптах и на разговорах о них, где какой купила, за сколько? Какой папирус лучше, старый или молодой, светло-желтый? В древности предпочитали старый папирус, выдержанный. Но я тебе не всё рассказал. Недавно… Да, дня три назад, со мной случилось ещё одно забавное происшествие, в духе остроумца Килласа.

Под вечер, когда солнце начало клониться к закату, я возвращался от тебя домой. Усталый, весь в своих думах, вспоминал Зелфу, прикидывал, когда вновь смогу её увидеть. Получалось, что не очень скоро. Слишком много дел в Иерусалиме. Иду, задумавшись, никого не замечаю. Меня тоже никто не трогает. Даже нищие попрятались от духоты и зноя. Обычное вечернее возвращение домой. Знакомых не видно, улицы уже опустели. Почти в каждом дворе дымили костры и печи, доносились разнообразные аппетитные запахи. Домочадцы хлопотали по своим делам, кто сидел вокруг огня, глотал слюни, другие уже вели затрапезные разговоры. Перед последним подъемом к дому, меня остановил необычный негромкий оклик:

«Кучерявый, не торопись проходить мимо, подойди, погадаю. Всю правду расскажу. О том, что было, о том, что будет, чем сердце взволновано, чем успокоится? Дорого не возьму. Да ты человек щедрый, сам предложишь золото, когда услышишь мои слова».
Я с удивлением оглянулся. Возле глухой стены дома Азария, на корточках, в оборванной одежде, сидел подросток, на которого я и внимания не обратил, когда проходил мимо. Много таких в городе шастает в поисках еды, готовых выполнить любую твою просьбу, лишь бы заплатил медный сикль. Лицо грязное, черт не разобрать, словно пришел из пустыни, и там никогда не умывался. Но не в этом дело. Удивило обращение. Откуда он мог знать моё прозвище? Меня только мать в детстве называла кучерявым. С тех пор больше никто так не именовал, потому что детская кучерявость давно бесследно исчезла. Только поэтому и подошел к оборванцу. Гадалкам не верю, никогда к ним не ходил, а тут, подросток собирается выложить нечто интересное. Это меня и изумило.

«Ты кто такой»? — спросил я.
«Бирзаиф, мой господин. Из племени Манассии. Первый день в твоем городе. Задержись возле меня на короткое время, и я расскажу всё о твоей жизни».
«Я и без тебя знаю свою жизнь. Зачем повторять мне известное? Даже можешь не наклоняться — води пальцем».
«Знаешь, чем тебе жить, кого опасаться? Кого любить, на кого опираться? Всё знаешь, господин»?
«Это только Бог знает и его ангелы. На чем же ты гадаешь? Не вижу колдовских принадлежностей. Пальцем по пыли ворожишь? Её везде много».
«На бараньих лопатках. Показать»?

Бирзаиф достал из-за спины небольшой полотняный мешок, потряс его и вытряхнул содержимое на землю. Семь желтых лопаток, со стуком, беспорядочно раскинулись по песку. Две откатились мне под ноги.
«Посмотри, господин, как любопытно они расположились. Две дороги у тебя впереди, но ты сам пока ещё не знаешь, на какую тебе свернуть. Колеблешься. Каждая дорога чревата своими последствиями и приобретениями».
«Погоди об этом. Дороги дело будущего. Не нужно кости бросать в придорожную пыль, чтобы о них догадаться, каждый человек куда-то идет, или намеревается. Сначала поведай, откуда тебе стало известно моё детское прозвище? О нем никто на свете не знает».
«Кости сказали. Они ведают всё. И сейчас я сообщу тебе много интересного, если пожертвуешь золотое кольцо. Помогу выбрать нужную дорогу, чтобы потом не пожалеть о сделанном выборе. Всё не так просто. За знание нужно платить. Не скупись, кучерявый».
«За обыкновенное гадание — золотое кольцо? Поумерь аппетит, гадальщик. Самое большее, что могу тебе дать — серебряное кольцо, и то лишь за то, если признаешься, кто тебе открыл, что меня в детстве мама звала кучерявым».

«С радостью скажу, для того сюда и пришел. Только правду вещают мне кости. Они всё знают и не умеют врать. Даже ведают, сколько у тебя жен. Сейчас посчитаю: раз, два, три… Ого! Девять, тринадцать, шестнадцать, семнадцать. Да ты очень богат, господин, а одно золотое кольцо жалеешь дать бедному гадальщику. Кости сообщают, что ты собираешься взять ещё одну красавицу в жены, но ничего у тебя не выйдет».
«Почему»?
«Она слишком далеко от тебя. С каждым днем ты её всё больше забываешь. Наконец настанет день, когда ты подумаешь: возьму себе в жены новую девушку, ибо ту уже знаю и ничего интересного в ней не нахожу».
«Вот здесь ты и лжешь»! — вскричал я, торжествуя. Болтуны эти гадальщики, мастера угадывать, а точно — ничего не знают. — «Врут твои кости. Я каждый день только о ней и думаю. Даже сейчас о ней размышлял, когда смогу с ней увидится? Плохой из тебя гадальщик. Ты и серебряного кольца не заслуживаешь, а медного у меня нет. Не ношу с собой тяжести».

«За серебро я не гадаю. Если хочешь знать, что тебя ожидает в будущем, дай золотое кольцо, лучше три. На гадании, как и на благовониях, не экономят. Ты человек знатный, весь в золоте. Сними с пальца перстень с лазуритом. Тебя унижу, если попрошу серебро. Не хочешь ничего знать о своем будущем — собираю кости. Дождусь другого, более щедрого господина. Кости говорят, что он скоро пройдет мимо и одарит меня двумя золотыми».
«Снова брешут твои гадальные кости. Уже вечер, все богачи на этой улице, которые золото имеют, давно дома сидят и ласкают молодых жен. Даже я золото в поясе не ношу, только серебряные кольца. Я не так уж и богат, чтобы золотом разбрасываться, давать гадальщикам вроде тебя. Ты голоден»?
«Да, господин. Весь день был в пути».
«Ты что, не знаешь, как меня звать? Заладил одно и тоже — господин».
«Знаю, господин. Завуф, друг Соломона».
«Вот ты и проговорился. Все в округе знают меня: сколько у меня жен, детей, сколько рабов, когда домой возвращаюсь? А о другой, новой жене, ты просто догадался. Несложно. Имея семнадцать жен, трудно удержаться от восемнадцатой. Вот только не могу понять, кто же тебе сказал, что я в детстве был кучерявым? Пошли, накормлю тебя, заодно и узнаю, кто из моих домочадцев проговорился. И откуда он узнал об этом»?

«Пойду, если ты вместе со мной сядешь за один стол».
«А как может быть иначе? День кончается, я голоден и должен узнать истину, прежде чем отойду ко сну. Ты меня заинтриговал своими бреднями».
Бирзаиф быстро собрал в мешок бараньи лопатки и поднялся, брезгливо отряхнув с платья пыль. Глядя в землю, он быстро проговорил:
«Кости всегда сообщают правду, мой господин. Ты был вторым сыном, любимцем у матери, которая умерла от случившегося тогда мо;ра, хотя ей и двадцати пяти не исполнилось. Ты тоже болел, поэтому не запомнил смерть и похороны матери. Отец женился на молодой, которая тебя невзлюбила, постоянно наказывала за малейшую провинность, собственноручно хлестала ивовым прутом по голым ногам, временами ты голодал и часто плакал».
«Всё это я и без тебя знаю. Не утруждай себя пересказом. Это известно многим моим женам. Какая-то из них проболталась. Но почему ты об этом узнал? Ты о себе расскажи. Из какой семьи? Кто надоумил прийти в Иерусалим»?

«Моя мать — внучка родной сестры Аэндорской колдуньи, к которой ходил Саул перед решающей битвой с филистимлянами на горе Гелвуе, когда захотел узнать неведомое, свою судьбу. Мать и меня научила видеть дальнее, предсказывать ещё несостоявшееся и далёкое будущее. В Сихеме её все знают под именем колдуньи Серах. Не слышал? Не может быть! Она очень известна. Я же никогда не был в Иерусалиме. Пришел, чтобы увидеть царя Соломона».
«Разве тебе никто не сказал, что к дворцу Соломона ведет другая дорога? Она намного шире этой».
«Я никогда не спрашиваю, по какой дороге мне идти. Кости сами всё говорят. Они-то меня и направили  на эту дорогу, подсказали: жди Завуфа, которого мать в детстве нежно любила и называла кучерявым».
«Ага, заодно и всю мою подноготную выложили. Хотел бы я иметь такие кости».
«Могу продать за три золотых кольца. Впрочем, кости, сами по себе, ничего не стоят. На свалке их сколько угодно, хоть мешками набирай. Нужно желание и умение видеть, понимать их язык. С тобой они не станут откровенничать».
«А если ты меня научишь»?

«Это умение не всем дается, даже за золото не купишь. Всё магическое по-наследству передается, как отцовское благословление. Мне мать передала умение гадать. Чужой кости не поймет, как бы ни старался».

Разговаривая, я присматривался к Бирзаифу, но ничего особенного не заметил, обыкновенный парнишка, каких много на улицах города, и даже не столь грязных, лишь голос странно ломающийся, как у многих подростков, от тонкого до грубого, словно не установился. Гадальщик, на удивление, стеснительный, всё время в землю смотрит, на меня боится глаза поднять, лишь искоса, когда замечает, что я смотрю в сторону. Обычно они наглые, не отстанут, пока не выпросят кольцо, а этот не из их породы. Мы уже дошли до дубовых ворот моего дома, где нас встретил Мордехай. Он всегда меня поджидает, чтобы отчитаться в проделанной работе, получить задание на следующий день и уйти домой. Я его выслушал и распорядился, чтобы моего спутника Бирзаифа слуги завели в умывальню, раздели и хорошенько вымыли перед ужином.
«За стол в моем доме в таком, непотребном виде, не садятся», — добавил я. — «Кто знает, где он сидел. Мог блох нахвататься».
«Пощади, Завуф»! — испуганно вскричал Бирзаиф. — «Я дал обет Яхве; не касаться воды до замужества».

«Ничего, я возьму этот грех на себя. Ты не попадешь в ад, если омоешься. Не терплю в доме грязнуль. Ты же видишь, даже мои слуги ходят в чистом, и сами чисты».
«Я лучше уйду, господин. Я соврал. Я не голоден. У меня есть золото на еду и ночлег. Ты прав, ничего нового я тебе не скажу, ты сам всё знаешь. Прощай».
«Мордехай, ты слышал, что я сказал. Крепче держи Бирзаифа, чтобы не вырвался и не убежал. Хотя, всё равно, догоним, ворота уже заперты.  Можешь не вырываться. Мордехай, позови слуг себе на помощь. Хорошенько омойте его и дайте новое платье, а это сожгите, оно, вероятно, всё в блохах. Странно, что от тебя ещё не воняет, как от прокаженных. Не терплю нечистых».

«Моё платье чистое», — мрачно произнес Бирзаиф, оглядываясь на ворота. — «Я его недавно стирал в Кедроне».
«А как же твой обет — не касаться воды»?
«Это другой обет — не мыть своё тело».
«За что же ты себя так наказал»?
«Мой грех ты сейчас повторяешь — три года назад обидел уличную гадалку. Не поверил ей, хотя она говорила правду».
«Всё равно, новое платье тебе не помешает. Оно как раз и стоит  три золотых кольца, которые я тебе задолжал. После ужина продолжишь гадание. Любопытно, что ещё скажут твои кости? Будущее мало кто хорошо видит, обычно охотно вещают о прошлом. Мордехай, не стой истуканом, выполняй мой приказ! Бери его за руку и волоки в умывальню. Можешь взять под мышку, он не тяжелее барана».
«Хорошо, я согласен омыться», — сдался Бирзаиф. — «Но так, чтобы никто не видел меня обнаженным. Я чту заветы Моисея».

«Я тоже его всю жизнь почитаю. Но в данном случае считаю это несущественным, если слуги помогут тебе отмыть годовую грязь. Спину потрут, сделают быстрее и лучше, чем ты сам. Не бойся, они не любители мальчиков. Содомитов у нас нет. Довольно слов. Я уже проголодался и не желаю дальнейших пререканий, устал. Мордехай, я тебя уволю. Почему ты медлишь»?
Бирзаиф неожиданно сильно оттолкнул Мордехая и побежал к закрытым, довольно высоким воротам. Непонятно, на что он надеялся? Антилопой перелететь через преграду? Ещё никому не удавалось. Увидев, что его настигает Мордехай, достал из складок одежды железный нож и угрожающе закричал:
«Не подходи! Зарежу»!
Мордехай посмотрел на меня, мол, что я скажу, позвать ли слуг на помощь? Я остановил его рукой, и подошел к гадальщику.
«И меня зарежешь»?
«А чем ты лучше других? Ты должен уважать законы Моисея, а сам нарушаешь».
«Ты уже кого-нибудь убил»?
«Ты будешь первым», — заносчиво ответил Бирзаиф. — «Хочешь быть убитым»?

«Что ж поделаешь, если судьба такая. Кости, вероятно, тебе уже давно сказали, что ты убьешь меня. Затем и остановил меня на улице. Давай, убивай. Что же ты медлишь? Давно хотел побывать в шеоле».
Я почти вплотную приблизился к парнишке и пристально посмотрел ему в глаза. Страха не было. Какие-то невнятные ощущения обуревали меня, но я не мог понять причину, словно шел в своём доме, с завязанными глазами, ориентируясь по памяти.
«Завуф, неужели ты догадался»? — сконфуженно спросил Бирзаиф, виновато глядя на меня, и пряча нож куда-то в складки халата.
«В чем»? — не понял я.
«Меня не могут мыть мужчины. Я женщина».

Удивленно всматриваясь, взглянул на грязное лицо Бирзаифа. Шея-то чистая и узнаваемой нежности! Хозяйка намеренно наложила сажей, искажающие лицо полосы. Какой же я несообразительный! Она сняла с головы парик из спутанных волос, которые казались грязными, и её чистые локоны рассыпались по плечам.

«Зелфа! Не может быть»! — бросился к ней, крепко целуя в губы. Обнял. Ну, конечно, мои руки узнали её тело! Даже благовония те же. Если бы я вначале приблизился к ней на такое же расстояние, то догадался раньше. — «Ты меня снова ошеломила. Какой же я болван, что не смог тебя узнать! Я что-то подозревал за этим Бирзаифом, что-то странное в нем было, но не подумал о тебе, о твоей новой проказе. Я же только тебе и рассказывал о своем детском прозвище, больше никто не мог знать. Поэтому и недоумевал, — не верю гадалкам. Почему ворожеей не вырядилась? Голос ломать бы не пришлось».
«Но тогда бы ты сразу меня узнал. И сажа на лице не помогла бы. Я и сейчас думала, что ты меня узнал, поэтому и позвал с собой».

«Тоже верно. Твой голос ни с чьим не спутаешь. Как же я за тобой соскучился! Идем в помывочную, сам тебя омою. Мечтаю об этом. Да и мне не мешает смыть дневной пот и уличную пыль. Мордехай, ты свободен, иди домой, на сегодня ты больше не нужен. Завтра увидимся. Я сам закрою и запру ворота, никого не зови».
Нечего и говорить, что в тот вечер мы не скоро приступили к ужину, пока не насытились друг другом. Тогда я впервые пожалел, что у меня нет такой же купальни, как у тебя. Очень удобно смывать любовный пот и жар. Проплыл от края до края, и ты уже свеж и чист. За ужином Зелфа, одетая в шелка, которые принесла младшая жена Шера, сказала, что не выдержала долгой разлуки со мной и решила, хотя бы издали, посмотреть на меня. А потом придумала притвориться гадальщиком, чтобы иметь возможность поговорить со мной и не быть узнанной. Забавляла такая возможность.

Приехала на осле, которого оставила у замужней сестры Иезавели. Её муж Шама присматривает за твоей конюшней. Я его хорошо знаю, и даже как-то разговаривал с ним. Да, он недавно советовал, какую лошадь выбрать на охоту. Вот уж не думал с ним породниться. Благодаря женам, так много родственников стало, что не в состоянии всех запомнить. Они меня знают, а я лишь догадываюсь о их существовании.
Вчера отвез Зелфу на коне домой, в Яффу. На отдых остановились в Саронских лугах. В том месте, за источником и терпентинами, где лежит камень Давида. Ты не представляешь, как приятно любить любимую женщину днем на траве под открытым небом. Ночью ничего не видно, женская красота скрыта, лишь ощущаешь. Жаль, что я не пастух. Только днем бы и любил жену. Но дня на это всегда не хватает.

— Долго бы не выдержал. Всё хорошо в меру, — сказал Соломон.
— Знаю. Но это я к тому рассказываю, что обычно мы стараемся любить своих жен в темноте, чтобы никто не увидел. Словно воры… А при солнечном свете совершенно другие ощущения. Ты не пробовал?
— Я начинал с этого. Поэтому не могу сравнивать. Но ты прав, при свете намного приятнее. Возбуждаешься от одного вида обнаженной возлюбленной. Как я понимаю, вы только на следующий день добрались в дом Дафана?

— Ты преувеличиваешь. Конечно, мы задержались, но не на столько. Вечером она снова пришла ко мне в гостевую комнату, и мы продолжили дневные занятия. Я пообещал ей, что отныне стану приезжать чаще, хотя бы раз в неделю. Ты не возражаешь? Старшая жена Молехеф говорит, что Зелфа опоила меня колдовским зельем, или приворожила. Но мы с тобой знаем — красивые и умные женщины не нуждаются в приворотном пойле. К ним невольно присыхаешь, словно маковое зерно к маце.

— Это верно. Кажется, с Зелфой тебе немыслимо повезло, не соскучишься. Постоянно совершает невероятные поступки. На что ещё она способна? Вот так вот, живешь и не знаешь, что где-то есть удивительная девушка, предназначенная именно для тебя. Нужно лишь сесть на коня и поехать в другой город. Случай и боги помогут найти друг друга. Ты меня заинтересовал ею. Не терпится увидеть и поговорить. Пообещай, что в следующий её приезд, познакомишь нас.

— Но это случится только на свадьбу, следующей осенью. Дома не скоро строятся. Приглашаю тебя.
— Обязательно приду. Скажи, какой подарок вам преподнести, чтобы не ломать голову выбором. У тебя всё есть, даже то, чего нет у меня. Может быть, Исмену? Куплю ей глиняный дом на твоей улице, станешь похаживать, когда Зелфа надоест.

— Нет, только не Исмену! Я сейчас даже удивляюсь, почему остановил на ней свой взгляд. Она же совершенно не в моем вкусе. Разве что чужеземка. Если желаешь, в благодарность за мою Зелфу, откупи Исмене свободу и дай золота, чтобы была вольна в своих действиях. Может быть, захочет вернуться на Крит, или к родителям, или эллинам.

— На Крите до сих пор расплачиваются медными шкурами? Зелфа не рассказывала?
— Ты и об этом знаешь? Нет. Давно уже перешли на золотые и серебряные кольца, хотя и от медных шкур не отказываются. Исмена поведала Зелфе забавную историю, что как-то, лет десять назад, молодой пастух, погнавшийся за отбившейся шальной коровой, провалился в глубокую яму, и обнаружил там клад из тринадцати шкур.
— Это же около четырехсот мин! Повезло пастуху.
— Не совсем. Парень от радости настолько поглупел, что начал свататься к дочери местного правителя, а тот не поленился прийти к нему на дом со стражниками, и отнял всю медь, сказав, что это его земля — значит, клад принадлежит ему.

— Правда всегда на стороне сильного. Сейчас редкий удержится, чтобы не обидеть беззащитного. Вспомнил! Тебе же понравился дом, который строит Рекем. Вот тебе и мой свадебный подарок. Сам реши, кто будет достраивать? Можешь предоставить Рекему заканчивать дом, одной заботой будет меньше. Когда завершит строительство — отнимешь.

— Ты чрезвычайно щедр ко мне, Соломон. Такой дом не купишь и за сто талантов золотом. Согласен, пусть Рекем достраивает дом и думает, что для себя старается.
Замолчали, прислушиваясь к звукам ночи: звону цикад, комаров, сонному бреху дворовых собак, шороху мягких сандалий, ступающих на неровную, каменистую поверхность дороги с толстым слоем пыли, которая податливо пружинила, смягчая шаг.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/21/429