Глава 52. Соломон и Хефер

Хефер не обманула, стояла на рыночной площади у одной из трех финиковых пальм, служащих хорошим ориентиром и местом встреч для влюбленных, потерявшихся. В руке держала две палочки орехов в облатке из пшеничного теста, замешанном на меду и виноградном соку. Одну палочку протянула Соломону. Смакуя лакомство и, загадочно переглядываясь, они весело пошли к людному причалу, который по мере разлива Нила, всё дальше укрепляли канатами на берегу. Люди спешили унести всё, что могло уплыть или испортиться от прибывающей воды.

У измочаленного волнами тростникового причала, за толстое медное кольцо, протянутое Хефер жрецу храма Изиды, они взяли напрокат маленькую камышовую лодку, выдерживающую одного взрослого человека с небольшим грузом, и в два весла выплыли на середину Нила. 

Соломон старался не уступать девочке в частоте гребков, но быстро выдохся, руки позорно обессилели, и отложил весло, с нескрываемым любопытством наблюдая в непосредственной близости за гладкой поверхностью воды с бесчисленными мелкими водоворотами, кружащимися вокруг лодки и уплывающими вниз по течению, зачерпнул пальцами почти прозрачную жидкость и умыл лицо.

Западный берег казался далеким и пустынным, туда мало кто приплывал. Считалось, что в полузасыпанных и полуразрушенных домах витают души ушедших — Ка , и наблюдают за тобой. Хорошо, если не вмешиваются в твои мысли, поступки, заставляя совершить противоправное жизни. Жутко представить нечто подобное.

Ещё дальше, на западе, где начиналась желтая, почти безжизненная пустыня, стояли кирпичные и каменные мастабы. Изредка, между хаотичными рядами гробниц, пробегали стаи одичавших собак. Взрослые пугали страшилками, что изголодавшие собаки однажды загрызли двух разбойников, которые повадились укрываться и ночевать в мастабах.

В отдельные гробницы можно было довольно легко проникнуть через потайные ходы и спрятаться в просторных помещениях, или даже в глубоких подвалах, где иногда находили серебряную и медную посуду, статуэтки божков, которых потом продавали на улицах намного дешевле их истинной стоимости.
Хефер с улыбкой наблюдала за ним.

— Ты в первый раз на реке? Почему? Я люблю плавать на лодке. Это так интересно!
— У нас не остаётся свободного времени. Всегда под надзором дежурного жреца. Крокодилов не боишься?

— Боюсь. Они омерзительные до ужаса. Но стараюсь не плавать там, где они отдыхают во множестве. На людей они нападают в редких случаях, если голодны, или их беспокоят, купаются вблизи. Так ты из-за них не плаваешь по Нилу?
— У меня нет ни одного медного кольца, чтобы заплатить за лодку, как это ты сделала сегодня.
— Это несправедливо.

— Я тоже так думаю. Может быть, Энной находит, что ему мало золота дали на моё содержание? Не знаю. Энной считает, что кольца мне не нужны. Всё что мне необходимо, он мне даёт. Так он полагает. Не могу спорить с ним. Тебе легче — он твой отец. Любит тебя, балует.

— Ну и что? Мог бы ему намекнуть, если не догадывается. Я люблю сама покупать сладости, фрукты, игрушки. У меня много разных кукол. Жаль, не могу показать, они на женской половине дома. Есть очень любопытные куклы из Нубии, вырезаны из черного дерева. Тебе, думаю, тоже бы понравились. Ты не такой, как мои братья. Они ничем не интересуются, безразличны к храмовым росписям, иероглифам. У меня необычные куклы, их удивительные лица. Когда с ними играю, держу в руках, или просто смотрю, мне кажется, что их сделали боги, высшие существа, настолько они совершенны и прекрасны. Словами не передать. Ты зря усмехаешься. Их надо видеть. Я за них купцу пять золотых колец отдала.

— Почему так много?
— За каждую куклу по золотому кольцу. Это не дорого.
— Когда кольца есть, то согласен — дёшево. Ты можешь показать кукол, если вынесешь во двор после обеда. А я пройду мимо и посмотрю на них.
— Верно! Так можно сделать. Девочка вышла во двор поиграть с куклами. Это не вызовет подозрения у взрослых. Мне любопытно, какими они тебе покажутся?

— Посмотрим. Ты меня заинтриговала. Мои сёстры тоже играют в куклы, но ничего особенного в них я не заметил. Обыкновенные. Глиняные, деревянные, тряпичные. Есть даже из Египта — в нарядных парчовых одеждах. Но я внимательно к ним не присматривался. Ты очень сильная. Я уже обессилел, а ты даже не запыхалась.

— Ты же в первый раз гребёшь, а я уже привычная. Почти каждый день плаваю по Нилу, с девчонками. Будь я мальчишкой, уплыла бы к устью Нила к Великой зелени. Никогда не видела моря. А ты?
— Я тоже. Думаю, мы ещё многое увидим в этой жизни. А почему ты мне показывала язык?
— Ты о чём?
— Ну, тогда, помнишь?

— А как ты думаешь? — кокетливо спросила Хефер. — Нас девчонок во дворе много, а ты меня не замечал. Постоянно пялился на Исидку. Из-за того, что красивее, или у неё груди большие? Через год у меня тоже такие будут.

Хефер сделал вид, что у неё весло сорвалось, и она окатила водой Соломона. Тот засмеялся и тоже сорвал лопасть по поверхности воды.

— Прекрати! Я сейчас переверну лодку, и ты будешь плыть по спинам крокодилов. Хочешь, позову? Стоит лишь ладонью похлопать по воде. Вот так.
— Тебя они первой скушают. Ты вкуснее. На тебя я тоже смотрел.
— Но не видел. Я же помню.

Подростки снова принялись грести, с интересом и затаённым страхом наблюдая за приближающимися мрачными гробницами, которые издали, с другого берега казались игрушечными, нереальными. Мастабы строились первыми царями еще до высоченных пирамид, которым уже вечность. Тогда цари ещё не догадывались, каких высот может достичь человеческая мысль в постижении загробного мира, довольствовались привычными строениями, которые веками возводили их предки.

У берега с трудом нашли прореху в камышах, куда можно было протиснуть лодку, подплыть к крутому подъёму и выбраться на сухую землю. Лодку не привязали, камыши прочно держали её, не давали уплыть на волю.

Хефер шла впереди, зорко посматривая не только в стороны, но и под ноги, где иногда скользили жуткие узорчатые змеи, при виде которых пробирал озноб, заставляя останавливаться и с замиранием сердца пережидать, пока тварь не исчезнет из вида, не соблазнится укусом в лодыжку.

Соломон и Хефер подошли к единственной уцелевшей стене полуразрушенного храма Собека, бога с головой крокодила. Снаружи серая стена густо испещрена хулиганскими рисунками углем и даже разноцветными красками. Скорописные иероглифы высмеивали правящих властителей, их непомерную жадность, чванливость и развратность.

Вот Большой дом с двойной короной, заголил ляжки жены, — в её парике змеиный урей богини Уаджет, символ власти над Нижним Египтом, — и вставляет красный уд в округлый зад. Лицо Большого дома узнаваемо — столь же высокомерно, гордо поднято, как и на разрешенных красочных фресках действующего храма Амона. Художник давал понять, что царствующим правителям, считающими себя непогрешимыми богами, присущи те же страсти и желания, что и простым людям. А отсюда недалеко и до кощунственной мысли о равноправии.

Хефер и Соломон, переглядываясь, стеснительно посмеялись в ладонь. Где ещё увидишь, чтобы столь непочтительно обращались с живыми богами? Они внимательно осмотрели всё уцелевшее. Многие рисунки и надписи столь же древни, как и сам храм. Кто же их сделал? Нужно обладать талантом художника, чтобы изобразить властителей так похоже. Грамоту знают только жрецы и художники. Видимо, они здесь и отводили душу, не имея возможности произнести вслух то, что их волновало.

Осторожно ступая по осколкам камней, наполовину или почти доверху засыпанных желтым песком, подростки прошли на территорию бывшего храма. Разноцветные фрески на внутренней стене почти невозможно разобрать, так сильно разрушены временем и песчаными бурями.

Фрагменты лиц, едва угадываемые силуэты людей, животных и птиц. Трудно понять и оценить общий замысел и сюжет картин. Древние иероглифы двусмысленны и не очень понятны, никаких новых знаний не дают. Напрасно плыли в такую даль. Нужно возвращаться к Нилу, чтобы успеть к ужину, и не обнаружили их отсутствие. Но скоро Соломону стало не до рассуждений о безопасности спины от ударов розги.

Хефер невесомо вступила в тень стены из серых, выщербленных известковых блоков, медленно развязала узорчатый пояс из переплетенных разноцветных шелковых лент, провоцирующе задрала до пояса тонкое платье и, расставив белые оголенные ноги, пустила в желтый песок сильную струю из-под треугольной подушечки рыжеватых волос.

Увидев, что у Соломона от удивления отвисла челюсть, она довольно расхохоталась, запрокинув назад голову, и, перейдя на сухой песок, так призывно посмотрела на него, не опуская подол, что он, притянутый волшебной силой страсти, немигающе, почти не дыша приблизился к ней и опустился на колени, припав пересохшими губами к её волнующему лоно.

Прильнул не потому, что она была первой, предложившей себя, что до неё мечтал о соитии с девушкой, а потому что она вдруг показалась совершенством, лучше которой не могло быть во всей ойкумене. До этого он знал: мужчины совокупляются с женщинами, чтобы доставить себе удовольствие, и никогда не считал, что и женщины тоже могут получать удовлетворение от соития.

Они всегда и во всем выполняли волю мужчин — не однажды днем видел в сумрачных шатрах, или под священными терпентинами, однообразное и долгое судорожное колыхание тел, закрытое пыльными и тяжелыми одеждами. Трудно было понять, что же там происходит?

Догадывался, что это подобно случке собак, гоняющихся в стае по площадям и улицам города, и мало похоже на ярость жеребца, покрывающего кобылу в течке. До этого лета он жил в ладу с самим собой, не нуждался в чем-то ином, кроме еды и фруктов, игр со сверстниками и тяги к новым знаниям. Сейчас же, всё стало иным, сокрушительно чувственным и волнующим, до перехвата дыхания. Хефер, тихо и нежно посмеиваясь, опустилась на песок, увлекая его за собой.

Худенькая девушка с ещё не оформившимися грудями, несмотря на молодость, кроме любви, на всю жизнь одарила Соломона пониманием непреодолимой зависимости от женщин; на солнечных развалинах древнего храма научила не только азам общения с девицами, но и искусству соблазнения, любви к нежнейшему девичьему телу, новому знанию жизни, взаимодействию полов.

Отныне они почти каждый день встречались урывками, договариваясь о встрече в потаенных местах двора, которые заранее приглядывали для этой цели и подготавливали. Опасались попадаться вместе под взглядами всезнающих жрецов, потому что понимали, какие неприятные последствия последуют после этого.

Лучше не рисковать, чтобы надолго не лишаться обоюдных наслаждений. Просвещенная опытными сестрами, уже прошедших через искусы любви, чтобы не забеременеть, Хефер регулярно пила настойку корня ропши, хотя лучшим и более надежным средством считалась настойка любоцвета на помете крокодила, но на последнюю не решилась, побрезговала.

Чаша позора и неприятных допросов счастливо миновала её для того, чтобы через два года она смогла выйти замуж за двенадцатилетнего сына эфиопского царя Малгиша, и стать недоступной царицей, всю жизнь хранящей верность супругу. Иначе нельзя было, изменниц заживо накалывали на шест в причинное место, и выставляли на всеобщее обозрение другим женам в острастку.

Возможно, Соломон мучался бы потерей любимой и страдал от ревности, если бы не юная Сеннет, младшая сестра Хефер, давно безответно любившей Соломона и ждавшей своего времени, которое наконец-то наступило. Она-то и утешила огорченного юношу, привыкшего почти каждый день встречаться с любимой, которая успешно снимала напряжение плоти, давая возможность с головой погружаться в пахнущие древностью манускрипты и терпеливо вслушиваться в назидательные слова учителей.

Много позже, когда прошли года ученичества, и кареокие Хефер и Сеннет вспоминались, как эталон женской привлекательности, Соломону со щемящим чувством ностальгии и неудовлетворенной страсти, хотелось вновь вдохнуть волнующий запах кожи, подмышек юной прелестницы, ни с чем несравнимый и неповторимый, потому что за долгих четверть века, так и не встретил девственниц с подобным ароматом тела.

И это несмотря на то, что Хефер и Сеннет не натирались специальными благовониями, вызывающими повышенное желание мужчин. Это был запах чистого тела и женского естества присущего только сестрам, который и создавал уникальный букет, запомнившийся на всю жизнь — тогда казалось, что даже срамные места имеют совершенно иное предназначение, чем созданное природой.

Они, казалось, могли днями блаженствовать, укрываясь в потаенных уголках большого двора верховного жреца, если бы не призывные крики матери, беспокоящейся за здоровье дочери, которой вредно долгое пребывание под солнцем.

Хефер с досадой отрывалась губами от тела возлюбленного, надевала платье, поправляла прическу и с силой проводила ладонью правой руки по лицу, сверху вниз, словно надевала маску бесстрастия, и только после этого выходила во двор. Соломон, какое-то время стоял в укрытии, успокаиваясь, тоже одевался, брал в руки полураскрытый свиток папируса и выходил под солнце — этакий, увлеченный божественными знаниями, мальчик.

Так никто и не узнал о тайных свиданиях возлюбленных. Соломону хватило ума не хвастаться своими победами перед друзьями, среди которых были и братья Хефер, пользующие молоденьких служанок двора и громко делящиеся опытом среди сверстников. Иные уже стали отцами визгливо орущих младенцев, которые позже непонятно куда исчезали вместе с матерями.

Служанки вскользь говорили, что их выдавали замуж за бедняков, которые не видели другой возможности вырваться из нужды. Их место занимали новые девушки с задорным и весёлым взглядом, которые недолго были в неведении участи преемниц, и их постигал тот же конец. И так длилось до тех пор, пока юношам не приходила пора жениться. Но наступало время нового поколения и всё повторялось с незначительными вариациями.

Соломон иногда думал, что если бы судьба еще раз послала деву, именно с таким ароматом тела, какой был у сестер, то он бы возблагодарил Всевышнего и больше не стал искать иных, довольствовался бы одной, отдав ей всю страсть и нежность на все последующие года. Но в тоже время понимал, что памятный, будоражащий запах принадлежал отроковице, у которой с годами естественным образом изменилась уникальная сущность, вызывающая у него удивительное желание раствориться в любимой, перелить в неё всего самого себя, стать одним целым.

По непонятной ассоциации вдруг вспомнился отец, который однажды после удачной охоты на антилопу и кувшина выпитого вина, то есть в редкие минуты расположения и доброго духа, многословно разоткровенничался среди придворных, восторженно глядящих ему в рот, признался, что за тридцать лет высшей власти, наслаждения почетом, богатством, роскошными женскими телами, смог насчитать только двенадцать дней, когда по-настоящему испытывал счастье, радость бытия.

Это мало. Очень мало. Можно догадаться, почему так мало. У царя Давида не хватало времени, и не было знания, умения в нужный момент расслабиться, чтобы отрешиться от нескончаемых государственных дел, дворцовых неурядиц, сплетен, заговоров, и полностью погрузиться в безмятежный мир чувственных наслаждений. Он же, Соломон, сбился бы со счета, подсчитывая дни, когда испытывал счастливое состояние души и тела. И нынешний день был одним из них.

Запыхавшись молотить руками и ногами податливую воду, перевернулся на спину, усиленно шевеля ладонями, чтобы удержаться на поверхности, выставив к небу пальцы ног и розовый выпирающий живот, скрывающий вялый уд, который наконец-то, получив желаемое, затаился на некоторое время, притих. Крона сикимора удачно закрывала солнце, лучи не били в глаза.

Припомнилось Соленое море в долине Эль-Гхор, где необычайно чистая и плотная вода с плавающими в ней соляными снежинками, на удивление, почти полностью выталкивала тело купальщика. Там даже шевелить руками не надо, а нырнуть в глубину невозможно. От маслянистой на ощупь, неподвижной воды, отливающей свинцовым блеском под ослепительными лучами солнца, исходило что-то мистически тревожное и беспокойное, как и от всего безжизненного ландшафта.

Раскаленные солнцем огромные утесы и горы, с зубчатой стеной скалистых берегов, вытянувшихся в ряд неприступными крепостями, разделенных глубокими и жуткими ущельями, казались преддверием ада, а темные пещеры входом в шеол. Теплый и мягкий ил, в котором до щиколотки вязли ноги, вызывал неприятные ощущения и тревожные мысли, как и произрастающие неподалеку, у горячего источника Эйн-Геди — «родник козленка» — содомские яблоки, иные величиной с детскую голову.

Прекрасные и аппетитные на вид, но отвратительно трухлявые внутри, млечным соком листьев можно навсегда ослепить неосторожного путника — словно Всевышний решил поиздеваться над голодным человеком, преодолевшим знойную пустыню и крутые горы, поросшие дроком и травой. Именно в этом живописном оазисе с небольшим водопадом, среди унылой, жаркой и скупой местности, где водятся козероги, леопарды, и даже тигры, Давид искал и нашел убежище, преследуемый жестоким и неумолимым царем Саулом.

Где-то там, на берегу и под толщей соленой воды, находятся остатки пяти некогда процветающих древних городов Севоим, Адма, Сигор, Содом и Гоморра, развращенные жители, которых подверглись полному уничтожению разгневанным, целомудренным Саваофом, не вынесшего бесстыдства ничтожной группы людей, погрязших в разврате мужеложства; казнил громом и молниями вместе с невинными детьми и грудными младенцами, не умеющими разговаривать, и поэтому не осознавшими степень своего падения и греха. Вездесущие пилигримы поговаривали, что в некоторые дни, с высоты гор можно рассмотреть в прозрачной воде здания погибших городов и даже белые крепостные стены, уже покрывшиеся толстым слоем соли.

Юго-восточный берег Соленого моря по сей день пользуется дурной славой у евреев. Там, на глубине, находятся залежи жирного асфальта, который во время землетрясения часто загорается, вызывая ужас у очевидцев, зримо представляющих преисподнюю и свою близость к ней.

Именно из-за асфальта жители Содома и Гоморры селились на безжизненном берегу Соленого моря, чтобы добывать и продавать за золото египтянам для мумификации покойников, менять на зерно. Другие народы покупали асфальт для связки каменных блоков при строительстве зданий, для изготовления лекарств и бальзамов.

Соломону так и не пришлось второй раз увидеть Соленое море, хотя многим советовал посетить его, вымазать илом больные суставы и искупаться в плотной, маслянистой воде, чтобы излечиться от прилипших недомоганий. Может быть, потом, когда постареет, появится больше свободного времени, которого сейчас постоянно не хватает — поедет к скучным и скупым берегам вместе с Милкой, поживет в шатре, искупается в соленых водах и проверит на деле верность советов старых манускриптов.

 Не всему, написанному в них, он верил, но считал, что только практический опыт может подтвердить или опровергнуть какое-то утверждение. Там удивительно легко дышалось, и никогда не было жарко, солнечные лучи не обжигали обнаженную кожу, хоть сутками ходи нагим.

Предстоят большие затраты золота и серебра на проведение достойной царя свадьбы. Надо будет шепнуть Ахисару, чтобы потряс кошельки приставников, заставил поделиться вином и провиантом, — они и без того сытно и благополучно живут под его защитой, не зная того страха и беспокойств, которые он испытывает. Да и подарки царей будут нелишними.

Милку необходимо удивить пышной и торжественной свадебной церемонией, чтобы запомнила на всю жизнь. В старости это будет греть душу, наравне с другими приятными воспоминаниями. А ему придется ограничиться уже имеющимся количеством жен, года дают знать о себе.

Уже нет былой, юношеской прыти, не помогают даже снадобья, от самых простых — мандрагоры, вина с вымоченным в нем цветов лотоса, настойки корня бессмертника, истолченных в порошок финиковых косточек с медом, до приготовленных по сложным рецептам древних манускриптов: еда из яиц крокодилов и хвостов жирафов, салаты с куриными яйцами и половыми органами обезьян или слона. Хотя кто знает, может быть, и помогают, сравнить не с кем.

Все властители очень разные. Суссаким в сорок шесть лет забыл о радостях, которые доставляют жены и красивые рабыни, а Тиглатпаласар до сих пор неугомонен и, как доносят лазутчики, не прибегает к настойкам, — его лекари не заработали на нем ни одного таланта. Невозможно понять, чья это заслуга, то ли крепкого организма Тиглатпаласара, то ли жрецов, ежедневно молящих богов о прибавлении дней всесильному царю?

Последнее чрезвычайно сомнительно, потому что во все времена правления царей, жрецы, привыкшие повелевать народом и получать доходы, любыми путями пытались захватить власть в царстве, не гнушаясь ядами и тайным убийством. Вспомнились и другие рекомендации египетских врачей для продления жизни и предотвращении заболеваний. Для этого нужно трижды в день мыть всё тело, предварительно сбривая все волосы на нем, даже в под мышках. Тогда болезни не будет за что зацепиться.

Не есть жирную свинину и сырую рыбу — от этого случается жар во внутренних органах, а сердце разрывается от непосильной работы. Суссаким строго придерживается этого правила. Предпочитает есть цыплят, телятину. От простуды употребляет мёд с молодым чесноком. Прислушивается к советам жрецов и астрологов, которые имеют едва ли не большую власть, чем сам правитель.

продолжение следует: http://proza.ru/2012/03/20/556