Бумеранг 2

Алексей Иванович был умелым в руках, добродушным человеком. Его располневшая фигура, мягкий взгляд карих глаз из-под длинных по-девичьи густых  ресниц располагали к нему. Нельзя было упомнить случая, чтобы он с кем-то конфликтовал.  Если уж что-то очень ему не нравилось, у него была привычка, махнув рукой и, проворчав  «дураки», уходить из этой компании. По-мужицки он был, конечно, с хитрецой, несколько неповоротлив, но, в общем, человек очень симпатичный и комфортный. Возле него, особенно когда он что-либо мастерил, собирались и взрослые мужики, и дети. Со свойственным им любопытством они спрашивали, что дед делает (для них он был дед!). А он, смеясь одними уголками глаз, отвечал: «Гусям ярмо». Детвора, что играла поблизости, еще не раз подбегала, чтобы посмотреть на это удивительное изделие - ярмо. Допытывались, где оно. А Алексей Иванович отшучивался, мол, еще не доделал.

И все бы хорошо было в этом человеке, но была у него одна слабость. Уж очень он любил выпить. Жена в этом деле не давала мужу спуску, но ведь его за ногу к себе не привяжешь. В начале их семейной жизни это было где-то как-то, но постепенно вредная очень привычка стала побеждать и без того поднявшего перед нею  руки вверх человека. В конце концов из добряка он стал превращаться во вспыльчивого  и озлобленного человека. И все его недовольство недовольством семьи его поведением выливалось на нее же в первую очередь. С сотоварищи по хмельному делу по-прежнему он был уравновешен. Отзывался о них очень положительно. И не хотел (или не мог) видеть, что это опустившиеся пустые люди.

Семья во главе с Алексеем всегда много работала. Но теперь он не всегда был к этому способен. Поэтому груз ложился на плечи других членов семьи. Назревал крупный скандал. Жена была на взводе.

Алексей Иванович был мужик смышленый, рассуждал здраво и понимал, что семью рушить нельзя. Пьянка пьянкой, но без семьи – хана. Поэтому  на некоторое время стал воздерживаться от  хмельных возлияний. Но, видать, слишком поздно. Здоровье было подпорчено временем и пьяными оргиями. Однажды ночью он проснулся от режущей боли в области сердца. Врачам с большим трудом удалось снять приступ. Инфаркт. И жизнь  на грани смерти первые месяцы после него. Но и это не пошло мужчине впрок – как только чуток попустило, он попробовал снова взяться за старое. Но не тут-то было. Несколько трезвых лет в будущем семье было обеспечено. Но жизнь инвалида ни ему самому , ни семье не мед.

И вот тогда мировоззрение человека вкрутую изменилось. Он стал другим, настоящим, с новыми  интересами, трезвым взглядом на вещи, новыми стремлениями. Теперь бывшие товарищи по застолью его раздражали. Он отзывался о них пренебрежительно. Появилось желание работать, обеспечивать семью. А ведь в последние годы этого семья его не знала. Но для исполнения задуманного нужны силы. А тут грехи не пускали. Только надумает что делать, ан нет, сердце бунтует… Но он крепился.

Подросли дети. Выучились. Старший был копия отца. Младший больше взял от мамы. Но парни хорошие, трудолюбивые, спокойные, мастеровые. Заимели свои семьи. Появились внуки. И хотя порой Алексея Ивановича мучили приступы стенокардии, когда душа с телом расстается, он никогда на детей не шумел. Всегда им был рад, хотя  по здоровью зачастую ему их возня была не под силу.

Однажды Света, старшая невестка, пожаловалась, что Влад вчера пришел домой  в непотребном виде. Нехорошо ведь.

Отец решил сына приструнить.

- Сын, пей да голову разумей.

Влад виновато похлопал глазами:

- Нечаянно получилось.

Но эти случайности в их семье начали нарастать, как снежный ком. Младший тоже употреблял, но его жена обо всех перипетиях их совместной жизни не распространялась,  нервы старикам не трепала. Как-то уживалась с мужниными шалостями.

Отец не раз сыновьям закидывал, что пить нужно с умом. Такого наставления, чтобы вообще не пить, он дать не мог, так как считал это, как повелось в их роду еще до него, неотъемлемой счастливой частью жизни, источником радости, полета духа. И вообще, это стимул к жизни. Просто сама жизнь. Предмет гордости…

Дети слушали, а делали свое.  Так и он когда-то реагировал на  хлопоты жены о его здоровье. А когда как-то раз он хотел посильнее прижать своих парней, те ощетинились и напомнили ему о его былых пьяных загулах. Сам он об этом уже позабыл. А злые дети напомнили. Что было делать? Приходилось молчать.

Время уносило события в забытье. Жизнь Алексея Ивановича шла ни шатко, ни валко. То чуток полегчает, то совсем худо. Здоровье было потеряно навсегда. Он не понимал, что его так подкосило. Искал причины где угодно, но только не там, где они были. И если выдавалась светлая полоска в здоровье, разрешал себе принять некоторую дозу водки. Жена видела, что он добивает последнее здоровье, но молчала. Свою голову мужу не оденешь. Кроме того, понимала, что ему жизнь без вливаний не нужна.  Это была дикость. Ведь все живое борется за жизнь, а он боролся против нее. Но он так запрограммирован. Это ее так расстраивало, но изменить этот никуда не годный «код» было ей не под силу. Это лишние хлопоты.  Она понимала, что если бы здоровье к мужу вернулось, хмельные оргии вошли бы в ее дверь тот  же час. И их бы ожидал развод.

…Низкие весенние тучи навевали тоску. Мелкий дождик  как-то грустно  стучал в окно, на улице – хлябь. Сумрачно в природе, холодно на душе. Такая  промозглость на всех действует  отрицательно, а на больного – вдвойне. В  грудь впились когти, кожа покрылась желтизной. Бешеные дозы лекарства не снимают спазм. Пришлось срочно госпитализироваться. Поставили капельницу, накололи вены.

Алексей запаниковал. Он никому ничего не сказал, не до того  было. Каждое движение вызывало тиснение в сердце. Но мысли нас не слушаются. Они живут как бы сами по себе. И так ему хотелось, чтобы вся семья, а не только жена, были сейчас возле него. Особенно хотелось видеть встревоженные такие родные лица сыновей, продолжателей его рода, носителей его фамилии, просто милых, но уже возмужавших мальчишек. Но они появились у его постели на минутку, а потом, переглянувшись, и поняв друг друга без слов, ушли в ближайшее кафе за порцией кайфа. Это его добило. Они не услышали зова его души. Опустились руки. Не осталось сил  к жизни. Все былое, как в калейдоскопе, промелькнуло в помутненном хворями мозгу. Его кровинушкам, коих он так любил, возился с ними, не до него. Даже смертный одр, на котором находился отец, их не остановил. Погоня  за сомнительными удовольствиями для них стоит на первом месте. Теперь он ясно понимал, что научил детей многому, что умел сам, но  не дал им главного знания. Нельзя удовольствия ставить выше всего. А главный  виновник этого – он сам. Он  передал детям, как эстафету, эту пагубную страсть. А ведь у них тоже растут мальчики… Страшно подумать… Что я наделал? Остановит ли кто эту цепочку? Мысли путаются…  Господи!  Прости душу грешную! И вы все простите…

Горечь волною накрыла душу. От бессилия он закрыл глаза. Навсегда.
 
С лихорадочным  пивным блеском в глазах его сыны со слезами на глазах  сидели у  ложа отца. Они его любили. И ту страсть, которую он им передал через измененные гены. Уничтожающую жизнь…