Спрут

Я сидела в купе поезда «Луганск – Львов». Пассажиры, расположившись в вагоне, смотрели на мелькающий пейзаж за окном, перебрасывались незначащими фразами. Каждый еще был там, откуда только что ушел поезд. Кто-то переживал горечь разлуки, кто-то жил надеждой на новые впечатления и долгожданные встречи. Общий разговор, как часто водится в дороге, долго не завязывался. Кто-то предложил сыграть в карты, но желающих нашлось мало. Чувствовалось, что пассажиров еще не отпустило то, что они оставили. Был зимний день, поэтому скоро стемнело. Моя полка верхняя, свет падал нормально, поэтому я читала. Но мерный стук колес так убаюкивал, что я не почувствовала, как уснула.

Проснулась я уже на рассвете. Из пассажиров нас в купе осталось трое — я и двое мужчин. Один из них доставал сумки, собирал постель – готовился в выходу на  ближайшей станции.  Второй мужчина тоже уже не спал: каким-то пронзительно грустным взглядом он смотрел куда-то между полок. Мы еще немного полежали, отряхиваясь ото сна, разгоняя дрёму. Потом -  утренний туалет, завтрак… Читать почему-то не хотелось. Мой сосед – стройный мужчина лет пятидесяти или чуть старше. Он чем-то неуловимым привлекал моё внимание. Словно какое-то затаённое страдание чувствовалось в нём.

Я все думала, почему он такой нерадостный, какой-то неживой. И не вытерпела, заговорила с ним. Слово по слову и он мне сказал, что едет - куда глаза глядят, подальше от тех мест, которые исковеркали его жизнь, и  доверил историю своих перипетий…

Начиналось всё хорошо. Он, закончив школу, поступил в техникум. По его окончании начал работать и заочно учиться. Женился на симпатичной, трудолюбивой и умелой женщине, имеет двоих детей. Сначала молодая семья жила на частной квартире, но со временем получила трехкомнатную квартиру новой планировки. Так предприятие закрепляло свои кадры. Он неплохо зарабатывал, но в первые годы семейной жизни было материально тяжеловато. Тамара – его жена, то не работала , покуда дети не поднялись, то потому, что они часто болели. Но, в конце концов, все эти трудности были преодолены. Когда стали вдвоем работать, начали активно устраивать свой быт. Квартира стала уютной, купили  подержанную, но в хорошем состоянии машину, летом ездили  на море. Словом, все было нормально.

Вася работал заведующим хозяйственной частью. Это означало командировки к  поставщикам,  хлопоты по встрече гостей предприятия.  Во время повсеместного дефицита требовалась изворотливость, налаживание связей. А предшественником руки дружбы,  как правило, было застолье.  Его отец не был пьющим. И он до этого не стремился  к хмельным посиделкам... Но сейчас это было минусом в его трудовой биографии. На него смотрели настороженно, словно он не от мира сего. Приходилось поднимать и ему рюмаху. И тогда он становился в доску свой. Кроме того,  в коллективе, где ИТРовцев было около пятидесяти человек, очень часто случались  праздничные события. То у кого-то юбилей, то просто день рождения, то родился кто-то, то умер, то государственный праздник, то народный, то церковный. И все это сопровождалось душевными застольями по месту работы. Приятно было беседовать в неформальной обстановке, сближаться с сослуживцами. Правда, одно время правительство сильно против этого возражало, но это привело только к большей осторожности, но отнюдь не отмене. Василия Ивановича уважали, он никому не отказывал в просьбе что-то достать или подбросить, так как машина всегда была у него в руках. А за услугу тоже платили бутылкой. От всей души благодарили. Как не дать? Так испокон веков принято. А отказ плохо воспринимался — от души ведь благодарят.

Тамаре не очень-то нравился этот алкогольный запах от мужа. Но он был спокойным человеком и жена по молодости думала, что так будет всегда.  А что делать? Из коллектива же не выпрыгнешь. И у них на работе было то же самое. В связи с рождением детей она на несколько лет была выброшена из общего потока жизни. И теперь рада была работе: это и самореализация, и новые друзья-подруги. А неофициальное общение вообще приводило ее в восторг. Вася знал, что зачастую  эти посиделки заканчивались флиртом с сотрудницей или сотрудником, а иногда и изменой. Поэтому нервничал, когда жена задерживается. А когда она стала приходить сильно навеселе, то начал тревожиться. На увещевания супруга не реагировала. Начались трения, скандалы. Сцены ревности заканчивались взаимными упреками. Если раньше Вася бежал домой, как только мог освободиться, то теперь мог засидеться за полночь. Это отношениям в семье не способствовало. Жена придиралась к каждой принесенной  или унесенной из дома копейке. Это его унижало и он стал прятать для своих  мужских забав деньги заранее. Жена бушевала. Она укоряла Васю, что он не продвинулся никуда по службе. Дети растут, потребности тоже. А у него на уме пьяные кампании. Нет бы думать о возрастании семейного бюджета. Василия это возмущало до глубины души. Как? Он целый день вертится на одной ноге, в доме не пусто, что еще нужно? Но Тамаре нужно было многое. На меньшее она не была согласна.
Их семейная жизнь трещала по швам. Скандалов и даже драк становилось все больше. Муж все чаще приходил домой пьяный в стельку. Жена  перестала обращать на него внимание. Не стирает, к столу не зовет,   почти не разговаривает, в постель не ложится. Василия это выводило из равновесия. Начинались перепалки, состоящие из обвинений друг друга. И такие жестокие слова произносились!  Все это откладывалось где-то в  душе слой за слоем. Попытки перемирия давали отдых всего  на несколько дней, а потом начиналось все сначала. Они изменились. Недовольство друг другом  нарастало.

Вася не мог смириться с мыслью, что им пренебрегают. В трезвые минуты он пускал в ход свою эрудицию, чтобы произвести хорошее впечатление на жену. Но ее это только раздражало. Жена  у него всегда была очень бережливой, но сейчас жадность к деньгам, тряпкам  вышла на первое место среди других интересов. Чтобы расположить ее к себе, иногда он преподносил жене подарки  или приносил  много пакетов с едой, купленных со скрытых от семьи резервов. (Жена не очень-то любила тратить  деньги на питание, часто холодильник был полупустой.  Но зато одета была с иголочки и в моду). На некоторое время это их примиряло. Но признавать в нем хозяина Тамара  по-прежнему не хотела. И все начиналось снова.

Отношения полностью зашли в тупик. Тамара обвиняла Васю в пристрастии в алкоголю. Мол, если перестанешь пить, отношения наладятся.  Вася, как и другие мужики в подобном положении, не считал это необходимой мерой, но все-таки согласился на кодирование, которое было на слуху у многих женщин, надеявшихся  на новые методы лечения своих спившихся мужей. После процедуры ему было плохо, организм переживал стресс, но ведь это ради сохранения семьи. Но прежние  добрые отношения ушли от них очень далеко и как их возвратить, никто не знал.

С уходом вредной привычки он стал все время посвящать работе и семье. И как когда-то стал отменным хозяином. Но Тамара при каждом неосторожном слове взрывалась прежними обидами. Он изо всех сил старался, извивался вокруг жены, предварял ее просьбы, льстил. Но она не становилась добрее, а наоборот, властность, командный голос, скупая расчетливость стали в ее характере преобладать. Он не мог долго вынести такого унижения, которое не приводило к желаемой цели. Его самолюбие постоянно страдало. Он знал, что не ангел. Но и не хуже других. Посмотришь, таких пройдох жены любят. Тот ленивый, там – пьянь, а жены пляшут вокруг них. А тут он пляшет гопак перед женой, а она, как каменная баба  на острове Пасхи, холодная.  Неприступная. Почему его так упорно не любят? Где его счастье? Что можно сделать, чтобы вернуться в те счастливые времена далекой уже теперь юности, когда Тамара глядела ему в рот, была счастлива, когда она под руку с ним входила в зал? Они были красивой парой. Оба рослые, стройный, одеты с иголочки.  Встречала и  провожала его на работу поцелуем? После работы ворковали, как голуби…

Откровенное пренебрежение вызывало в нем смутные подозрения, ревность. Жена видела, что муж кипит, но ничего не предпринимала, чтобы разрядить обстановку. Вспыхивали ссоры, которые тянули за собой груз прошлых обид. И на такое дно они опускались, куда и лучик света не попадал. Вытянув одну ногу из болота, застревали другой. Вернуться на широкую дорогу счастливой или хотя бы сносной жизни не представлялось возможным.

В молодости Томка была красивой показной девушкой. Но годы, неурядицы, скандалы превратили ее в злобную высохшую  старуху со следами былой красоты. Но Вася не видел природных изменений в жене. Перед его глазами была все та же  миловидная девушка, ставшая желанной женой. Его коробило только в ней стремление все делить на «Твоё» и «Моё». Это был нож в сердце. Но и с этим он мирился. Он знал её слабости и играл на этом - Тамара была самовлюбленной женщиной, считала себя красавицей, воображала, что все ее любят. Мужа на всех углах хаяла. Подруги, чтобы не портить отношения, поддакивали. А судьи кто? Женщины, у которых семьи не получилось. Они также во всем винили мужчин, не понимая, что отношения в семье в основном зависят от женщины. Что она построит, то и имеет. С годами Вася понял, что не красота, всевозможные умения делают женщину женщиной. Если она не является хранительницей очага, надежным тылом, бедный мужчина, связавший свою жизнь с такой особой. И не просто бедный, а прямо-таки несчастный. Но в то время он этого не понимал. Чем сильнее было желание жены вырваться из семейных пут на волю, тем  изворотливее становился муж, пытаясь ее удержать в кругу семьи. Возможно, жена рассчитывала на создание новой семьи, ведь сколько мужчин  откровенно ею восхищались. Но одно дело любоваться со стороны, а другое - жениться. Наверное, желающих не нашлось. Тамара и в этом винила Василия. Вот если бы не он…  Если бы она жила сама… Во всех своих неудачах она винила в душе и наяву его. Наверное, если бы произошло землетрясение, и тогда бы был виноват он.

Себя Тома считала непогрешимой. Хотя характер, теперь Вася это понимает, был тоже не мед. Ей не была присуща тактичность, сдержанность, внешний шик не вязался с грубоватой манерой говорить, не было  женской интуиции, позволяющей жене не делать грубых ошибок в отношениях. Но была в ней какая-то изюминка, что притягивала  Василия, как магнит. И это держало его, как щупальца спрута, вырваться из цепких объятий которого никому не удавалось без посторонней помощи. А он кругом был один. Не нашлось человека из его окружения, кто бы натолкнул его на правильное понимание вещей. На работе его ценили, а в семье был сплошной кошмар. Если и не ссоры, то противостояния. Вечно это продолжаться не могло.

Василий чувствовал, что может сорваться и от безысходности хорошо отколотить благоверную. А та сразу побежит в милицию. Чтобы этого избежать, он выехал из насиженного места в другой город. Думал, что разлука поможет ему забыть прошлое. А может, и новое получится что создать. И была тайная надежда, что желанная женщина, попробовав  жизни матери-одиночки, позовет его обратно.

Он нормально устроился на работу, жил на частной квартире. В руках он был умелым, поэтому часто помогал соседям, знакомым по ремонту жилья. У него появились постоянные клиенты, нуждающиеся в  его услугах, поэтому  свободного  времени  не было совсем. Душа ныла, но за работой некогда было к этому прислушиваться. Может, и  зарубцевалась бы его рана, если бы не настойчивые звонки бывшей супруги. Она требовала помощи - детей поднимать. Учиться им уже пора. Вася никогда не отказывался от детей, хотя они по малолетству не всегда принимали его сторону в конфликтах. Но той помощи, что он оказывал ранее, уже было мало.  Он взял на себя  ответственность за их образование.

Холостяцкая жизнь ему надоела, поэтому он сошелся с женщиной: очень хотелось приходить в теплый уютный угол, ощущать заботу о себе, иметь смысл жизни. Только-только что-то в его жизни начало налаживаться.  Но…

Тамара, державшая руку на пульсе всего, что происходило в его, Василия,  жизни,  не могла этого допустить. Ведь тогда помощь детям и ей уменьшится или вовсе прекратится. Начала   терроризировать его звонками, звать  воссоединить семью. И он, как последний дурак, рушит то, что только-только начало создаваться, ради призрачной надежды на семейное счастье с  первой любовью и детьми.  Возвращаться в бывший дом Василий не хотел, он уже обосновался здесь, да и дети рядом, поэтому позвал жену к себе. Она приехала, тоже устроилась работать. Отношения супругов были дипломатическими  – вроде бы все гладко, но каждый себе на уме. И, вообще, они отдалились друг от друга. Стали практически чужими. Но Вася был рад и такому союзу.  А Тамару вынужденная  совместная жизнь тяготила.

Она часто приходила домой подшофе. И в этом состоянии была ужасно  властной,  придирчивой, злобной. Вася с чрезмерной осторожностью делал ей замечания, но это вызывало  бурю негодования. Сразу вспоминалось ему все. Он понимал, что жене грозит зависимость от алкоголя, но она этого признавать, конечно же, не хотела, а Васю по-прежнему считала дураком. Он  все это выносил, только бы быть вместе. Со временем они купили флигелек и  были сами себе хозяева. Так прошло некоторое время. Но вдруг жена заболела, и легла в больницу по-прежнему месту жительства. А, выписавшись, отказалась ехать к нему. Василий не понимал, по какой причине. Вроде бы и не ругались особенно. Он не мог себе представить, что жена  насилует свое «я», живя с ним под одной крышей. Живя каждый сам по себе, они стали другими.  А так как Тамара давно уже не любила  своего мужа, а также не умела подчинять свое поведение общей цели, почувствовав свободу, она легко вздохнула. Здесь были подруги, которые во всем ей поддакивали и были не прочь пропустить по маленькой,  изливая друг другу свое горе. Здесь был родной воздух и, главное, воля. Не нужно никому угождать, живи себе по своему разумению.

Вася не раз приезжал на выходные, надеялся вернуть жену.  Иногда, когда сильно уж трудности ее обступали, она соглашалась.  Но через некоторое  время снова была у себя дома. И все повторялось сначала. Вася уговаривал, Тамара оказывала милость. Но чуть что, снова его бросала. Такая  их семейная жизнь длилась годами. Но вот уже дети закончили учебу, пошли на свой хлеб. Теперь  - свобода. Порабощенная жена тут же очутилась вдали от мужа.

- Я не знаю, что это было со мной, - продолжал рассказ Василий. – То ли упрямство этой женщины меня так заводило. То ли униженное самолюбие требовало непременной победы, независимо от ее целесообразности.            

Но в конце концов я плюнул на свою надежду. Рядом работали и жили незамужние женщины  и он вступил в близкие отношения с  понравившейся местной женщиной. И сразу почувствовал себя человеком. Словно молодость вернулась. Все было прекрасно. Мы решили свои отношения узаконить. Я довел до сведения детей о своем намерении. Они  восприняли эту новость спокойно,  не возражали, так как бесконечные былые ссоры родителей и их жизнь лихорадили.

Подобное решение Василия оставленную в конце концов жену возмутило до глубины души. Она всегда всем говорила «Только бы он от меня отстал!»  Но когда отстал, оказалось, что Вася ей нужен. В последние годы Василий был настолько ручным, что она не представляла, что он способен на решительный шаг, а тем более найти ей замену. Она плакала, злилась, через свою информационную сеть узнавала про все нюансы новой семейной жизни бывшего мужа, а потом, совсем потеряв гордость, торпедировала его звонками, по-прежнему пыталась руководить его поведением. На увещевания Василия оставить его в покое разверзалась бранью.  Выдвигала перед ним проблемы своих взрослых детей, требовала бесконечной  (тысяча первой) дележки имущества и пр., пр., пр.  Василий ей грубил, требовал покоя, но  она, как спрут, уцепилась в него присосками, как клешнями - не оторвешь.

Так прекрасно начавшиеся отношения во вновь созданной семье  стали напряженными. Его  Надежда стала волноваться, будет ли  им покой. Тамара  поносила ее последними словами и вообще метала гром и молнии. В конце концов Надя, видя колебания своего мужчины, переживая, что стала помехой кому-то, ушла  от него.

Василий был разбит. Все, что возродилось в душе,  зажглось надеждой счастья, было растоптано той, перед которой он годами унижался, а она  никак не хотела восстанавливать семью, бредила о том времени, когда избавится от него. Что же это за монстр такой? И сам не гам, и другому не дам.

А Тамара  старалась довести атаку до конца. В очередной  звонок стала требовать от него  «свои» вещи. Она уже обобрала его до нитки. Но Василию, счастье которого рушилось в очередной раз, было не до материальных выгод. Поэтому он сказал: «Забирай и ушивайся навсегда. Если ты еще посмеешь  идти со мной на контакт,  я тебя успокою. Уйди от греха».

Но алчную женщину это не насторожило. И в первый же свободный день она приехала за «своим» добром. И нет бы молча взять, что она считала нужным. Так нет же, она начала доказывать, что он хам, дурак, сволочь. А его баба -  прохиндейка.

- Я ее предупредил: уйди молча. Заткни рот. Но она  не могла справиться с нанесенной ей обидой. Как он смел ее разлюбить? И вновь наскакивала, чтобы ему насолить.

Я уже рычал – уйди, мразь!  А она, как заведенная, доказывала свое. И я не выдержал, двинул кулаком в тот извергавший гадости ненавистный рот. Она пошатнулась, заорала, как свинья. А меня это еще больше разозлило. Я уже не владел собой. И чтобы избежать дальнейшего непредвиденного своего поведения, толкнул ее в  проём двери, чтобы не видеть и не слышать эти жадные мощи. Пусть поскорее убирается. Но, к несчастью моему, она не попала в открытое пространство, а ударилась об косяк и осунулась. Я от переполнявшего меня презрения  ногой перебросил ее тело за порог, а сам вышел на улицу, чтобы немного успокоиться. Я в то время был так зол, что мог порубить ее на куски. Но сознание еще не полностью меня оставило. Я подошел к емкости с водой и плеснул в лицо. Руки дрожали, внутри все клокотало. Вот клещ! Вот гадина! Сколько лет меня мучила, как пиявка, впилась!  Подавишься ли ты когда-нибудь свой жадностью?

Потом оказалось, что уже подавилась. Соседи слышали вопль, но испуганно жались по своим углам. Таким своего соседа они видели впервые.

Немного успокоившись, он взглянул на то место, где оставил  ту, что отравила ему жизнь. Она не шевелилась. В чем дело? Холодок прошел по спине. Неужели?.. Он подошел поближе. Тело лежало в той же позе, в какой он его оставил. Он позвал соседку, что осторожно выглядывала из-за забора. Пусть посмотрит, в чем там дело. Сам он еще не был готов к трезвым  действиям — униженное годами самолюбие, горечь испоганенной  жизни  вырвались на волю.

Матвеевна прозвала другую соседку и вместе они вошли во двор, подошли  к лежавшей неподвижно женщине и стали  проверять  пульс. Но бесполезно. Подошел и Василий и, преодолевая брезгливость, взял руку, но   пульс не прощупывался.

- Врача!

Но было уже поздно. Женщина была мертва.

- Меня арестовали, судили… Дети от меня не отказались, навещали по возможности, передавали передачи. Видно теперь, когда они имеют свой опыт семейной жизни, они винили в неудавшейся семейной жизни не только отца, но и мать, женщину, которая по своей природе должна хранить очаг, а не разрушать.

- А что же теперь, сынок? –  спросила  я своего попутчика?

- Теперь я свободен. Находиться там не могу. Даже на кладбище не был – так меня эта женщина достала.  Особой вины за собой не чувствую. Знаете, собака бывает кусачей только от жизни собачей.
Я многое передумал там, на нарах. Я действительно был дурак. Рыпался туда-сюда, на что-то надеялся, а годы себе мелькали… А мне словно глаза кто пеленою закрыл.

Он вздохнул тяжело и надолго замолчал, уйдя в свои мысли.

Я тоже молчала, боясь нарушить ту особую атмосферу, что у нас возникла…  Простился он со мной, как с близким человеком.

- Не опускай руки! Всего тебе хорошего!

Он кивнул, и через несколько минут его согнутая неудачами фигура  тяжелым корпусом  двинулась по перрону к выходу в город.