Дед Миша, лошадь, светофор и петух Фока

Дед Миша проснулся раньше обычного,  минут на сорок раньше. Проснулся, глянул на довоенные ходики, вот ведь незадача – три с четвертью. Обычно ближе к четырем, полпятого, а тут…
         Вообще-то и не спалось чего-то, ворочался, думки какие-то, прошлое вспомнилось, аж с самого детства, с гражданской.  Да уж…  Потом сорок первый, война, фронт. Что тут говорить – жизнь…
        Встал, вышел, во двор. Пес цепью загремел и из будки вылез, потянулся, зевнул; нехотя, чуть слышно, гавкнул для порядка, сел и стал с наслаждением чесать задней лапой за ухом.
-  Молчи уж – пустобрех, - толкнул ногой пса дед Миша и пошел в сарай к курам. Он с вечера задумал детям - Вовке и Генке - яичек привезти, да заодно и в ванной городской полежать, откиснуть от грязи, от пота деревенского.
        Куры в сарае всполохнулись, но признав деда, одумались и, сонно прикрыв веки, грузно поворочавшись на насесте, успокоились. Только наседки, которые сидели на яйцах, насторожились и заквохтали негромко. Старый петух Фока по привычке встал в боевую стойку, но, помня удар с правой ноги валенком (дед и летом валенки не снимал), переместился в темный угол.
          Дед Миша стал шарить руками по укромным куриным загашникам, где те неизменно откладывали яйца.
-  Да, что-то негусто, - хмыкнул дед,- ты чего, Фока, на суп напрашиваешься? Гляди у меня, я тя живо под топор. К тому же вон молодой кочет подрастает.
       Петух Фока, свесив набекрень голову, кося то одним, то другим глазом, внимательно и в то же время настороженно вслушивался в речь деда Миши. Природное чутье подсказывало ему что-то неприятное,  но сдаваться он не думал, да и дед ворчал только для порядка, хотя, честно говоря, уже подумывал хоть и не под топор, а соседу петуха продать. Тот давно уже завидовал на Фоку.
      
       Уложив яички в корзину, дед Миша насыпал курам корму, налил в миску собаки остаток вчерашнего супа, накрошив туда сухари, запряг лошадь в телегу, натянул треух на голову, надел плащ-палатку (так он одевался в любую погоду – лето ли, зима ли) и, проехав задами деревню, направился к городу. До города было всего-навсего недалеко. 
      
       По такой рани ехалось легко, машин не было, и скоро он был уже у сына Вовки (разбудил-таки, хоть тот и бухтел), отдал ему яички, - и к Генке. Генка был попроще  и отца почитал, да и жена его была в отъезде. Генка быстро сообразил  чай с лимоном, приготовил ванну, сам перекусил, и на работу – время уже.
-  Батя, я ушел, дверь захлопнешь.
       
       Дед Миша «откисал» в ванной часа два, за лошадь он не беспокоился: привязал надежно, постромки и вожжи ослабил, сенца подкинул, да и кому она нужна в наше-то время? Разве что детишкам в радость посмотреть.
Ближе к обеду дед Миша, расслабленный после принятия ванны и горячего чая, подремал возле телевизора, но, вспомнив о своем хозяйстве, спешно собрался, подтянул упряжь на лошади, любовно потрепал ее по холке.
- Что, моя хорошая, застоялась? - залез на телегу, чмокнул губами, - Но, трогай, милая!
         
       Солнце к обеду разогрелось так, что мама не горюй - чисто баня в парной на верхней  полке, и дед Миша незаметно для себя  крепко задремал. Плащ-палатка поднялась к затылку, а треух опустился на нос, чуть не к подбородку.
Лошадь дорогу знала - не впервой - и, опустив голову, медленно двигалась по улице, не обращая внимания на встречный и попутный транспорт. Так она дошла до перекрестка со светофором.      
         Загорелся красный свет. Лошади это ни о чем не говорило, и она так же медленно и монотонно продолжала цокать копытами по асфальту. Дед Миша дремал, когда вдруг завизжали тормоза легковушки, которая выскочила на перекресток, соблюдая правила, на зеленый свет.
-  Чтоб тебя! – заорал, нажимая на сигнал, водитель «жигулей», - Куда прешь, деревня?! Жить надоело?! Красный не видишь?!
        Треух на голове деда Миши подскочил вверх, плащ-палатка раскрылилась, как та квочка над цыплятами. Ничего не понимая спросонья, но осознав, что что-то не так, дед соскочил с телеги и мгновенно очутился впереди лошади, схватив ее под уздцы.
- Тпру, злыдня! Тпру, зараза! Красный не видишь?! Смерти моей хочешь?!  - дед  Миша сорвал с головы треух и стал им размахивать по лошадиной морде.
-  Смерти моей хочешь! - повторял дед, косясь на водителя легковушки,   - Ты что, не видишь - красный горит?
        Лошадь не то чтобы испуганно, но больше от неожиданности и недоумения задирая морду, уклонялась от треуха деда. Весь ее вид и взгляд говорили:  я-то тут при чем? Какой красный?
        Она косила глазом на деда Мишу, и дед, понимая, что он неправ, левой рукой гладил ее морду, а правой махал треухом, показывая водителю «жигулей», что вот она такая-сякая, лошадь-то, я ей сколько говорил, а она - спит в оглоблях, чтоб ее…
         На шум от визга тормозов, криков водителя и деда, с автобусной остановки и еще невесть откуда стал собираться любопытный народ:
- Что? Что случилось?
         Тот,  кто видел, стал объяснять ситуацию тому, кто не видел, но так как все произошло неожиданно, то тот, кто видел, видел не все, а тот, кто не видел, понял все, но не так, как было на самом  деле.  От шума и от гама, от того, что на перекрестке стала образовываться пробка из мотоциклов, машин и автобусов, из которых выбирались люди, любопытствующие узнать, в чем дело, лошадь испуганно и нервно ворочала телегу из стороны в сторону вместе с дедом, держащим ее за узду.
- Что ж ты, дед, а? – укоризненно стал выговаривать подскочивший инспектор ГАИ, - Уснул, что ли?
- Да я, это вот, как-то, - оправдывался дед Миша, сдерживая лошадь, - Тпру, тпру, окаянная, стоять! Стой, я сказал.
-Расходитесь, товарищи, расходитесь, что глазеть, все нормально, никто не пострадал, давайте по машинам. Претензии есть? – обратился инспектор к водителю «жигулей».
     Тот махнул рукой, сел в машину и стал выруливать, тесня толпу, вдоль по улице. Толпа с гомоном (кто жалел деда и лошадь, кто смеялся и шутил) стала разбредаться по своим делам. Мотоциклы, машины, автобусы поочередно, уступая  дорогу друг другу, разъехались, и только дед с лошадью и инспектор, да еще те, кому делать нечего, остались у края перекрестка.
-Ты уж, дед,  поосторожней другой раз, - взял под козырек «гаишник».
Дед Миша согласно покивал головой и удрученно, ничего не говоря, забрался на телегу.
       
      Уже дома, во дворе, он распряг лошадь, набрал ведро воды из бочки, не обращая внимания на поскуливание пса, который пытался ластиться, прогибаясь и потираясь о ноги деда то одним, то другим боком.  Как бы заглаживая свою вину, дед начал щеткой чистить лошадь, поливая ее теплой водой.  Но та - то ли от стресса и переживаний, то ли от обиды - нервно подергивала кожей, ворочала морду от деда, часто переступая ногами.
-  Ладно, что уж, - бормотал дед, - я же не со зла.  Да и ты тоже хороша, соображать надо, не первый раз в городе…  И потом ведь красный же горел, - оправдывался он перед лошадью.

… А петуха Фоку соседу дед Миша все же продал. Стар стал петух, и с курями у него нелады – мало несутся. Только вот заковыка вышла - сосед не нахвалится Фокой, урожай на яички неслыханный у него пошел.  А я так думаю, что куры там помоложе, да  и Фоке престиж держать надо, не в суп же.  Да и кому охота в суп-то.  Природа.  А может и врет сосед…