Мое ташкентское детство

                Глава 1
               Соседи  первой волны

     Я родилась в Ташкенте в 1955 г.
     Мой отец , провоевав две войны (Финскую и Отечественную) , получил назначение в этот солнечный теплый город в 1947 г. через полгода после окончания последней войны.
Это было его решение, которое он принял вопреки желанию моей мамы, которая очень хотела жить поближе к своим сестрам. А сестры ее на тот момент в количестве трех человек проживали в Ленинграде, одна в Волховстрое и еще одна – самая старшая – во Пскове.
В Ленинграде отцу предложили должность адъютанта при каком-то генерале, он отказался от подобной должности в силу своего очень независимого и гордого характера, а потому все семейство держало путь на восток. А семья тогда состояла из четверых человек: отец, мама, сестра 1935 г.р. и брат 1937 г.р. В Ташкенте отец получил назначение на должность заместителя начальника Туркестанского военного округа.
     По прибытии в Ташкент  на повестке дня оказался главный вопрос – где жить?
 Были предложения отдельных квартир, но, по словам моей мамы,  эти квартиры находились в таких домах, в которых было просто страшно жить, а потому семья согласилась на  проживание  в коммунальной квартире, которая располагалась в особняке бывшего  офицера царской армии. 
Отдельно хочется написать об этом доме, который находился  по адресу : ул. Карла Маркса,  д.84.   В то время  это был центр города.
     Дом был двухэтажный с огромными окнами, высокими потолками (где-то около 4,0-4,5 м). Со двора  на  крытую веранду второго этажа вела широкая и пологая лестница. Веранда по площади была не меньше 15-20 метров , и в летнее время, когда солнце нагревало дом до такой степени, что в нем невозможно было спать, веранда становилась общей спальней.
Вытаскивались раскладушки и,  в основном дети, на них располагались. Помню, что мы очень боялись летучих мышей, которые с наступлением темноты начинали свои полеты под потолком веранды и иногда приземлялись на чью-нибудь кровать.  Естественно,  раздавался  визг.
Другое назначение этой веранды было следующее – по вечерам за большим столом , расчерченным для игры в преферанс,  собирались отцы семейств. На столе стоял коньяк, лежали папиросы «Казбек» или «Беломорканал». Игра шла долго, дым от папирос над столом стоял коромыслом, мужчины начинали горячиться, а жены покорно ждали окончания игры, чтобы растащить своих хорошо подвыпивших мужей по домам. Мой отец был в игре удачлив, часто выигрывал.
Помню, что на веранде я с подружками играла в куклы, там у каждой из нас был свой уголок с кукольными домиками и пр. девчачьими мелочами. Моей любимой игрушкой была пластмассовая лошадка, для которой отец сделал повозку,  лошадку впряг в эту повозку и все мои куклы катались в этой повозке. Огромное удовольствие!
   По рассказам моей мамы, когда наша семья только въехала в свои комнаты, то общая кухня была оснащена керогазами и керосинками, на которых готовилась еда. Ванны не было,  и я еще помню, как меня таскали в баню всю замотанную в разные платки, если дело было зимой. Впоследствии кухню оснастили газовыми плитами и сделали в отдельном помещении ванную-комнату. В углу этого помещения располагалась  дровяная печка, которая нагревала само помещение и воду для мытья.
Одна их наших комнат была 35 метров, вторая 25 или 20 – точно не помню.
В квартире находилась  круглая  металлическая печка , около которой меня купали в младенческом возрасте.
 На этом же этаже проживали еще две офицерские семьи, где главами семейств были также полковники, как и мой отец.
      В семье Покасюков было два сына – Виктор и Олег . Олега  все звали Аликом может быть потому, что был он очень симпатичным юношей. Глава семьи  - Никита Давыдович . Это был большой , разгульный и веселый хохол , который по словам соседей имел любовниц, от чего страдала его жена Лариса Борисовна.
О Ларисе Борисовне разговор отдельный. Внешне типичная хохлушка, полная , с красивым лицом, с прекрасными волосами – ее бедой была болезнь под названием шизофрения. Как известно,  подобное заболевание не излечивается, а потому все соседи бывали свидетелями обострений этой болезни  как в сезонные периоды, так и в периоды загулов ее супруга.
Их сына Виктора я помню плохо. Знаю, что после окончания института он получил назначение в город Запорожье на завод. Перед этим женился на девушке по имени Инна, и у них родилась дочка Аленка. Как говорила моя мама, Инна не отличалась красотой, но была умна и настойчива в достижении своей цели, а потому смогла отстоять свои права на Виктора, который на тот момент увлекся другой дамой.
Несколько лет назад я случайно услышала по радио передачу о Запорожском заводе и о директоре этого завода. Имя директора – Виктор Никитич Покасюк.
Алик женился на девушке по имени Галя. Но все соседи звали ее Галкой и считали непутевой. Она же , напротив,  была уверена  в своей неотразимости;  из обесцвеченных перекисью волос делала высокие прически под названием «Бабетта», носила туфли  на шпильках и гордилась своей фигурой. У них с Аликом родился сын, которого она после ссоры с  мужем не задумываясь оставила на попечении Ларисы Борисовны, а сама сбежала к своей матери.
Бедная Л.Б. плакала над голодным орущим младенцем , не зная что делать и чем кормить. Молодой муж и отец был вынужден умолять свою жену простить его и вернуться.
       Вторые соседи – Метелевы . Глава семьи полковник Алексей Метелев, его жена Надя, теща Марья Абрамовна и двое детей – Юра и Ирина. Метелев служил в ведомстве моего отца и отец о нем очень хорошо отзывался. Был он видный мужчина,  высокий и статный.
Колоритная фигура – Марья Абрамовна. Чистокровная еврейка,  вышедшая замуж за русского пьяницу  сапожника по большой любви, за что было «проклята» своей еврейской родней. Муж звал ее Маня
От него родила двоих  детей : дочь Надежду,  по внешности и характеру абсолютную еврейку и сына Виктора,  на еврея не похожего.
Моя мама до конца жизни вспоминала Марью Абрамовну, (как та и предрекала ей) которая очень хорошо к маме  относилась, многому научила, помогала пережить тяжелый период в жизни моей матери, связанный с тем, что у отца появилась другая женщина, и вообще была то, что называется мудрая старая еврейка. Была она полная, с необъятными бедрами , громкоголосая, на своих внуков  за детские шалости кричала,  употребляя еврейские ругательства.  Никак не понимала  - зачем моя мама в 40 лет решила обзавестись еще одним дитем, а когда я родилась, то была сильно разочарована и моим внешним обликом и именем Наталья, которое дал мне отец.
Говорила,  что это некрасивое деревенское имя. Может  быть  в глубине души ей хотелось,  чтобы меня назвали Сарой или Рахилью.
Дочь же свою Надежду «крестила на чем свет стоит» за то, что та изменяла своему красивому мужу с каким-то  евреем.
Внучка М.А. Ира была внешне очень похожа на своего отца. Блондинка  с голубыми глазами, она была на два года старше меня. Мы с ней были подружками, она относилась ко мне как старшая сестра  и очень ревновала к Наташе Норбаевой, речь о которой впереди. Ее брата Юру почти не помню, есть всего лишь одна его фотография – мальчик в круглых очках. Сейчас бы его за подобный внешний облик окрестили «ботаником».
       На первом этаже особняка жил герой Советского Союза летчик Михаил Дмитриевич Шипицын с единственной дочерью Галей и женой, имени которой я совершенно не помню,   и подполковник  по фамилии Васик с женой и сыном Сашкой, которого почему –то называли только Сашкой и больше никак. Говорили, что двое старших детей в этой семье умерли в раннем возрасте, а потому Сашка оберегался от всех напастей.
Дочка Шипицына Галя была невысокой девушкой с походкой «уточкой». По возрасту она была старше меня лет на 10 и ей очень нравился Алик Покасюк,  но,   увы, без взаимности. Неизвестно по какой причине ее отец очень сурово относился к собственной дочери, это я слышала от мамы.  Галя же была талантливой портнихой, мне по ее выкройке было сшито платье, которое   я  очень любила. Впоследствии, когда из-за  землетрясения 1966 г. семья Шипицыных уехала в Киев, Галя  удачно вышла замуж за перспективного военного и родила троих детей.
В моей памяти остался такой эпизод, связанный с Шипицыным. Ему понадобилось что-то сделать на заборе. Т.к. забор был  высокий, то он приставил к нему деревянную лестницу и полез наверх. Видимо, не совсем правильно приставил или по какой-то другой причине, но лестница начала отклоняться в противоположную от забора сторону,  и Михаил Дмитриевич рухнул вместе с лестницей на асфальт. Лежащий на асфальте мужчина с ужасно красным лицом, прикрытый сверху лестницей – эта картина у меня перед глазами.
Конечно, прибыла карета скорой помощи, его увезли в больницу. Удивительно, но серьезных травм он не получил, а потому подлечили и домой отправили.
А еще на первом этаже была комнатенка,  в которой проживал дворник, имени которого не помню.
       Дом,   о котором я веду речь, имел закрытый двор с высоким забором. Внутри двора росли плодовые деревья (вишневые, абрикосовые и персиковые) и огромные раскидистые  каштан,  акация и тополя. Между одним из деревьев и забором был сделан турник, на котором крутили «сальто-мортале» старшие дети, в частности мой брат, Алик Покасюк, их друзья, которые в нашем дворе часто бывали. Для младших на этот турник вешались качели. Кто-то из старших (может быть даже и мой братец) так сильно раскачал меня однажды на этих качелях,  что я вылетела из них и сильно ушиблась.
Частые падения сопровождали меня все детство. Результатом были  и сломанная рука и  не проходящие синяки,  и ободранные коленки. Однажды мне пришла в голову «гениальная» мысль – скатиться на велосипеде с веранды по лестнице вниз.
Я решила осуществить этот цирковой номер в то время, когда на веранде шла игра в преферанс. На полной скорости  влетела головой в кусты, велосипед при этом оказался где-то отдельно от меня. Помню страшный испуг своего отца, который достал  меня из кустов и на руках принес домой.
А еще на  заасфальтированной части двора мы прыгали через скакалку и расчерчивали «классики». Для классиков тщательно выбирался плоский округлый камешек, у каждой из девочек он был свой. Ну а уж через скакалку прыгали с упоением , соревновались кто дольше, кто быстрее. Ну а высший пилотаж – это прыганье через две скакалки, которые крутили в разных  направлениях. У меня неплохо получалось.
                Отец мой во всем любил порядок. В нашей семье распорядок дня  соблюдался неукоснительно.  Такой же порядок он старался поддерживать и во дворе.  Очень любил цветы  и когда у него появилось время,  начал ими заниматься. Особенно отец  любил розы и выращивал их. Я помню, что когда уже с нами жила  дочь моей старшей сестры Таня, отец дарил нам с ней свежесрезанные утром розы – мне чайную, Татьяне красную. 
Но никогда не сажал цветов желтого цвета, говорил,  что это цвет разлуки.

        Кроме основного дома во дворе были еще и другие постройки.
На так называемом заднем дворе в небольшой пристройке жила тетя Лида с незаконнорожденной дочерью Милой. Отцом Милы был таджик,  и может быть  поэтому девочка была очень красивой, но своенравной и непослушной. Тетя Лида была что называется «бедной», а потому соседи, в том числе и моя  мама  приглашали ее для помощи по хозяйству за небольшую плату. Это касалось таких работ как мытье окон, генеральная уборка перед праздниками или  большая стирка. Тетя Лида в этом плане была безотказной.
Уже в возрасте 21 года я побывала в Ташкенте и останавливалась именно у тети Лиды, которая к тому времени получила двухкомнатную квартиру в новом районе Ташкента.
Ее дочка Мила  из красивой девочки выросла в очень красивую женщину, вышла замуж за хорошего парня по фамилии Захарченко,  родила девочку Свету. Но,  по словам т. Лиды,  сохранила свой «стервозный» характер и этим изводила своего мужа. Проявления ее характера я увидела и за короткое время пребывания у них в гостях.
Что касается самой тети Лиды, то она умерла от рака матки, прожив совсем недолго в своей новой квартире. Сказались последствия многочисленных абортов, сделанных подпольно.
Вспоминаю еще семью Норбаевых, которая  тоже жила в нашем дворе, но в другом строении. Это строение было двухэтажным и,  по моим  воспоминаниям  каким-то длинным, а при этом вдоль всего второго этажа располагался балкон, который все называли балхоной. И я и другие дети нашего двора частенько бывали на  этой балхоне, ну я думаю,  что носились, как сумасшедшие,  а нас оттуда гоняли взрослые, которые боялись, что это сооружение может рухнуть от нашей беготни.
Теперь о семье Норбаевых. Отец семейства был по национальности таджик, но образованный и тоже из военных, правда,  не помню в каком звании. Жена у него была русская – Надежда Ивановна. (за точность отчества не ручаюсь). Миниатюрная,  изящная и очень миловидная женщина, да к тому же и с  тихим спокойным характером.
 Ее дико ревновал муж. Она никогда не бывала на общих праздниках, которые отмечали всем двором. Конечно, я имею в виду советские праздники, которые тогда праздновались широко.
С моей мамой Надежда Ивановна была ближе, чем с кем-либо из других соседей, и мне кажется потому, что моя мама тоже была совершенно неконфликтным  и доброжелательным человеком,  да к тому же  дочка Н.И.  была  моей ровесницей и звали ее тоже Наташей. Девочка,  как и почти все полукровки была  красивой, мы с ней очень хорошо дружили. Кроме дочери в этой семье был еще старший сын Валентин.
Этот мальчик родился  умственно-отсталым. Причиной были тяжелые роды  при которых, как говорили соседи,  его тащили специальными щипцами, которые накладываются на головку новорожденного. Говорили, что Н.И. предлагали отказаться от него, но она не смогла,  забрала домой и тем определила всю свою дальнейшую печальную судьбу. Мы, девчонки,  боялись Вальку, он что-то невразумительно мычал, грозил нам кулаком, иногда делал попытки бегать за нами, швырял в нас с веранды  каким-то мусором  когда мы его дразнили. Да к тому же его внешний вид производил на наши неокрепшие детские души самое неприятное впечатление. Единственной отрадой для Н.И. и для ее мужа была дочь Наташа.
Незадолго до нашего с ней поступления в 1 класс Норбаевы получили квартиру в новом районе Ташкента – Чиланзаре, конечно, были счастливы. Но вслед за этой радостью последовало горе. От инфекционного менингита,  как говорят в одночасье,  умерла Наташа. В день ее похорон машина с открытым гробом подъехала к воротам нашего  дома и мы вышли попрощаться. Меня подняли на руках,  чтобы я могла увидеть свою умершую подружку. Никогда не забуду отчаяние Надежды Ивановны.
Очень скоро после этого несчастья последовало следующее – умер сам Норбаев, и бедная женщина осталась с сыном-инвалидом.
Во время своего посещения Ташкента в возрасте 21 года, о котором я уже упоминала, я заехала в гости к Надежде Ивановне. Она очень была рада, приняла меня как дорогого гостя, поместила в отдельную комнату, фрукты и пр. угощения были в изобилии. Все было бы прекрасно, но ее несчастный сын,  как и раньше,  вызывал у меня страх,  граничащий с отвращением. Поэтому я пробыла у нее недолго и уехала к  тете Лиде. Помню, как печально она смотрела мне вслед.
Теперь, когда я уже в возрасте 57 лет работаю в психоневрологическом интернате и вижу таких людей,  как Валентин   в большом количестве, понимаю, как нетерпима молодость к проявлению разного рода отклонений во внешности и психике.
      Из остальных соседей «первой волны» очень невнятно помню семью по фамилии Мартьяновы в составе матери и сына. (возможно, что был и отец). Сына звали Толя, но иначе как Толян , его никто не называл. Толян считался хулиганом, был заводилой в таких играх, как казаки-разбойники. В эту игру под его предводительством  мы играли с азартом и, как сейчас сказали бы, жестко. Бегали по крышам сараев с риском сломать себе шею. К тому же от него мы в возрасте 8-10 лет получили первые знания об отношениях полов. Это все, что мне вспоминается в связи с этими людьми.

                Глава ll

                Соседи  второй  волны

     Мой отец вышел в отставку в 1956 году . Те из наших соседей, что продолжали служить, получали новые назначения  и уезжали к  месту службы. Так, уехали Метелевы, (в Ашхабад)  Васики,  Норбаевы.
В освободившиеся комнаты вселились  семьи Ростовых, Луневых и Шадриных.
Ростовы поселились на нашем этаже в комнаты, которые ранее занимали Метелевы.
Семья состояла из четверых человек : муж, жена  и две их дочери – Тамара (старшая) и Галя. Сам Ростов был высокий, черноволосый и смуглый , похожий на цыгана. Полной противоположностью ему была его «половина». Имени не помню, но облик остался в памяти. Невысокая,  рыхлая,  очень неряшливая как внешне, так и в любых домашних делах. Ее плита на кухне всегда была грязной. Сразу  начались какие-то склоки, ссоры. К тому же была она очень ревнива, я думаю, что  больше всего ее беспокоила моя мать, т.к. мама была симпатичной женщиной, с красивой фигурой,  с красивой грудью,  очень складная и всегда аккуратно одетая.
Даже будучи уже совсем старенькой, она не носила халатов, а одевалась в блузки, юбки, сарафанчики.
  Дочери  Ростовых внешне совершенно были не похожи друг на друга.  Старшая  очень походила на мать, а Галя – копия отца, такая же смуглая, черноволосая, худощавая.
Галя потом стала моей подружкой. Помню, как она поручала мне расчесывать ее волосы и потом заплетать их в косу. Для меня это было непросто,  потому что волосы были очень густыми, тяжелыми и длинными. Мои руки не могли удержать такую массу волос.
Тамара  симпатии не внушала.   Как потом выяснилось, она оказалась еще и нечистой на руку.
Сначала соседи не могли понять,  что происходит с едой на общей кухне, пока кто-то из них не увидел, что Тамара лазит по чужим кастрюлям и вылавливает оттуда что повкуснее.
Разразился скандал, больше всех при этом кричала сама Ростова, отрицая вину своей дочери и обвиняя в наговоре на бедную девочку.
Глава семейства,  говорят,  слегка стыдился своей «половины» и в скандалы не вмешивался.
Он часто ездил на рыбалку и привозил карасей. Вкус этих карасей, запеченных в сметане, я помню до сих пор. Это было очень вкусно!
Под руководством Гали я совершила хулиганский поступок. Наш дом граничил через забор с домом генерала. Там тоже был закрытый двор, дом охраняла  большая собака-овчарка. В тот день во дворе сушилось постиранное белье. Мы с Галей, (но вроде бы был еще и кто-то третий) , набрали камней, палок и пр. мусора и начали все это бросать во двор генерала, стараясь попасть в чистое белье. Таки мы в него попадали и  довольно метко, белье перестало быть чистым. Довольные собой вернулись в дом, а через некоторое время  нагрянула  генеральша. Начался «разбор полетов». Кто зачинщик, кто исполнитель, кто теперь будет приводить белье в порядок и освобождать двор от мусора? Вопросов было больше, чем ответов, вернее ответов не было совсем. Помню жуткий стыд за содеянное и недоумение собственных родителей.

      Луневы поселились на первом этаже.  Кроме самих супругов в семье было две дочери и бабушка, мама главы семейства. Отца звали дядя Жора,  по-другому я его не называла.
По национальности семейство было татарско-мордовским: отец  - татарин, мать – мордовка. Вообще-то правильное название этой народности  - мордва, и людей этой народности в Ташкенте тогда проживало много, в частности,  и в моем классе их было немало.
Одна из девочек, старшая, была моей ровесницей. В свидетельстве о рождении она была записана  Ларисой, но все называли ее Жанной. Родители не смогли придти к соглашению по поводу имени новорожденной, поэтому пошли на компромисс. В быту она по желанию отца звалась Жанной, а по документам числилась Ларисой, так ее иногда называла мать.
Конечно, ей больше подходило имя  Жанна, поскольку девочка была смуглая, черноволосая, худенькая.
Младшую звали Лена, была она совсем другая.   Какая-то вялая и заторможенная, светловолосая и голубоглазая. Не помню, чтобы мы с ней имели какие-то общие дела, она держалась обособленно.
Их мать запомнилась мне своими уникальными способностями по части изготовления  всяческих солений.  Помидоры, огурцы, баклажаны и арбузы засаливались в бочонках.
Когда мужчины садились за свой преферанс,  она приносила на стол в качестве закуски большую тарелку со всяческими благоухающими соленьями.
Своих секретов никому не выдавала, и как ни старались другие хозяйки по ее же рецептам сделать что-то подобное – никому не удавалось.
Дядя Жора тоже хорошо готовил, особенно национальные блюда и вообще был, что называется, хозяйственный мужик.
Мы с Жанной очень подружились, вместе ходили в музыкальную студию, в школе она немного позже пришла учиться в мой  класс. Ко мне она относилась   как мальчик к девочке. Некоторые ее поступки по отношению ко мне несколько озадачивали, только тогда я не могла дать этому объяснений.
В уже не  раз упоминаемый мной приезд в Ташкент в студенческие годы, я встретилась с Жанной. Она тогда была уже замужем,  но не выглядела счастливой,  а мне рассказывала о сложностях отношений с мужем в интимном плане. При этом отмечала мои женские достоинства,  что женщинам,  как известно, не свойственно. Вот тогда-то и стало понятно, что Жанна лесбиянка. Знала ли она об этом? Конституция ее тела в 21 год была мальчишеской, я это отметила про себя.
     Про соседей по фамилии Шадрины у меня мало осталось воспоминаний, а те, что остались,  носят неприятный осадок. Сама Шадрина невзлюбила моего отца за заведенный им во дворе порядок, т.к. ей захотелось установить свои правила игры. Нам, детям,  было  ею запрещено собирать ягоды с двух вишневых деревьев, с которых мы их собирали и всегда  считали общей собственностью. Почему-то она решила, что это личные деревья семейства Шадриных. В отместку мы ночью подставили лестницу и ободрали все ягоды с этих вишен. Наутро вышел маленький «шкандаль», но мы  были очень довольны.
В этом семействе было двое детей: уже взрослая дочь по имени Наташа и младший сын, имени которого не помню. Наташка (так ее все называли) была заносчивой и ни с кем из обитателей нашего двора не общалась. Она была очень некрасивой, длинноносой, высокой, худой и нескладной. Может  быть  в сегодняшние времена из нее получилась бы какая-нибудь модель, но в то время  такие девушки не пользовались успехом. Наверное, она страдала от своей непривлекательности.


                ГЛАВА 3
 
                ОДНОКЛАССНИКИ

     Когда мы  подросли, пошли в школу  и начали покидать пределы двора, появились новые друзья из соседних домов.
Очень любила бывать у нас во дворе моя подруга и одноклассница  Мила Сандлер. Полное  ее имя было Милана. Как принято говорить,  девочка из хорошей еврейской семьи.
Они жили недалеко от нас в гораздо более скромном доме . Не помню, полная была у них семья или нет, по-моему отца не было, но был младший брат Алик, очень хорошенький по-еврейски мальчик. Мила его  любила и заботилась о нем.
Уже когда наша семья уехала из Ташкента после землетрясения, именно Мила дольше всех писала мне письма – до девятого класса, в которых рассказывала о моих бывших одноклассниках. Так, я узнала, что близнецы Саша и Алеша Макаровы умерли один за другим от лейкемии (тогда эту болезнь называли белокровием). Их воспитывала одна мама, я помню ее, мы бывали у них во дворе. Меня тогда эта весть потрясла.
Очень  бы хотелось   знать,    как сложилась  жизнь Милы.  Почему-то   кажется, что их семья покинула наши края и отбыла  на историческую родину или за океан.

      В офицерских семьях  в то время стало модно и престижно учить своих детей музыке и английскому языку. Наша семья не была исключением. Старшие брат и сестра  осваивали аккордеон, а для меня  было приобретено пианино «Белорусь». Для того, чтобы его купить, надо было записываться в очередь и ожидать какое-то время. Когда инструмент появился у нас дома, началось мое музыкальное образование. В Окружном доме офицеров была организована музыкальная студия, в которую меня и записали.
В этой же студии занимались многие из моих одноклассников. На самом деле никаких отличий от классического музыкального образования в этой студии не наблюдалось, все было   как полагается: специальность, сольфеджио, музыкальная литература и хор.
С хором мы как-то даже выступали на Ташкентском телевидении. Родители в этот день прильнули к экранам уже появившихся тогда в домах телевизоров  и,  затаив дыхание, слушали своих чад. По-моему,  мы исполняли что-то типа «То береза, то рябина, куст ракиты над рекой…».
 Этот  концерт потом еще раз показывали в записи, я была очень разочарована тем, как  выгляжу на экране – очень серьезная, хмурая, белобрысая. 
В нашем классе музыке учились многие, большинство  - это дети  из еврейских семей.
Перед праздниками в школе всегда устраивались концерты, и те дети, которые обучались  музыке, обязательно в этих концертах участвовали.
Очень хорошо играли в четыре руки  моя одноклассница Стелла  Бондарь со своим старшим братом Эдиком.
Для  нескольких девочек из нашего класса, в  числе которых была и я,  к одному из праздников поставили танец с обручами.
Были  сшиты  специальные костюмы, состоящие из белых футболок и голубых  юбочек-солнце. Моя старшая сестра мои тогда  длинные светлые волосы завила на бигуди, потом их распустила,  и я преобразилась. Это стало ясно по реакции мальчишек. Другие девчонки тоже не подкачали и в итоге после нашего танца мы имели большой успех.
Впоследствии в школе появился балетный кружок,  в котором  занятия вели профессиональные балетные люди. Отбирали в этот кружок на основании природных данных, мы с Жанной попали в число «избранных». Как мне нравилось там заниматься! Ведь в своих мечтах я видела себя причастной к миру танца, кино или театра.
      Наш класс был многонациональным,  вместе учились русские, татары, мордва, евреи, армяне, узбеки , уже не говоря о так называемых «полукровках». Узбеков было двое – мальчик Илья   Заидов  и девочка Ильмира Нишанова.
Если Илья был уверенным в себе парнем из обеспеченной узбекской семьи, то Ильмира  - наоборот. Сейчас мне приходит на ум сравнение этой девочки с дюймовочкой- золушкой.
Она была крошечного роста, худенькая,  очень тихая и застенчивая. Она стеснялась всех и всего, из-за этого часто становилась предметом насмешек одноклассников. Говорили, что она из многодетной и бедной семьи. Зачем родители определили ее в русскую школу? Наверное  мечтали, чтобы дочь вырвалась из того круга, который не обещал ей в будущем никаких перспектив. Сбылась ли их мечта?
Я помню по групповой фотографии нашего класса многих, помню имена, фамилии, но значительных событий или интересных фактов не вспоминается. Слишком поздно я взялась за воспоминания об этих далеких временах.
     Осталось немного написать об учителях. Моей первой учительницей была Майя Иосифовна Бурштейн, одноклассница моего старшего брата Лени.
Братец мой в школе был популярным человеком, он очень хорошо учился, к тому же  прекрасно танцевал и отличался хорошим чувством юмора. Закончил  школу с серебряной медалью. Маме учителя часто говорили, что  у  ее сына светлая голова. Что оставалось делать мне? Только одно – не уронить престиж фамилии. Поэтому волей-неволей, но училась я на одни пятерки, говорили, что у меня самый красивый почерк.
Да, я от природы левша, поэтому  отцом были предприняты героические усилия по переучиванию меня в правшу. Как после этого у меня оказался красивым почерк – загадка. Правда, единственное, что я до сих пор умею делать правой рукой так  это писать. За хорошую учебу меня выбирали   звеньевой и еще какие-то посты я  занимала в школьном коллективе. Но,  по сути,  будучи человеком от природы не публичным, этими постами тяготилась и стеснялась исполнять возложенные обязанности. Но учиться мне было не трудно, да и отец много сделал для того, чтобы в 1 класс я пошла хорошо подготовленной.
    Иногда Майю Иосифовну на уроках заменяла ее мама,  завуч школы ; фамилия мамы была Кац, имени-отчества не помню.
Последнюю  групповую фотографию  моих одноклассников мне прислала Мила Сандлер, вместе с ними на этой фотографии была и моя первая учительница.

     Я  считала Ташкент лучшим городом на свете, а к тем, с кем училась и дружила,  была искренне привязана. Мне нравилось все – наш дом, наш двор, школа, учителя.
Жизнь кардинально изменилась после апрельского землетрясения 1966 года.
Закончился ташкентский период жизни семьи и вместе с ним закончилось мое детство.