Стирая грани

Жизнь кипит. Где-то там, на Большой Земле, взрываются поезда, женятся люди, кто-то получает очередную премию за гениальную кинокартину. Солнце над каким-нибудь мегаполисом медленно выкатывается, возвещая всех и каждого о неумолимо близящихся часах рутины и толчеи на остановках.
Новые люди рождаются, старые умирают. Трубят набаты, взывая светлые воинства на бой, кричат и смеются люди.
А в гавани тихо. Кто-то не спеша копошится, сматывая снасти, швартуя яхты, покуривая на причале. Жизнь здесь течет медленно и спокойно, в пол силы. На набережной ни души. В рассветные часы мало кто изъявляет желание прогуляться около еще сонной, спокойной, словно Будда, воды. И это даже в какой-то степени хорошо. Ведь практически все на причалах, в доках, на утлых судёнышках и огромных фешенебельных яхтах знают, что скоро начнётся буря и будет шторм. И гавань готовится и ждет этого шторма вместе со всеми ее обитателями.
Совсем скоро спокойное алое солнце скроется за тучами и только изредка его прямые и строгие лучи будут выглядывать из-под покрывала тяжелых, наполненных водой облаков, оставляя крошечную надежду на ясную и хорошую погоду.
Капитан тоже ждал. Там, далеко в море, где гавань кажется заоблачным царством умиротворения, в мутных и неспокойных водах, то и дело полосуемых течениями и подводными реками, он вёл своё судно туда, где они оба смогут передохнуть, набраться сил и подготовиться к работе.
Каждую среду ровно в пять утра Капитан выходил в плаванье на своем большом судне «Viktoria», прокладывая курс к тому месту, где на пересечении холодного и теплого сезонных течений огромные белые киты неспешно совершают своё последнее путешествие на кладбища – их последние пристанища, места, где они встретят свою смерть. Капитан набрасывал огрубевший капюшон дождевика, одевал свои очки и брался за штурвал. Всё реже сейчас приходилось пользоваться ручным управлением, сейчас все хлопоты по управлению кораблём забирала на себя электроника. Данью уважения к предкам считал Капитан то, что от самого начала плавания, с того самого момента, как тихую, еще сонную, гавань разрывал крик «отдать швартовы! С Богом!» и до последнего издыхания мотора, бурлящего у самой кромки причала, он не отпускал рук со штурвала. На установленном месте, заглушив моторы, в ожидании китовых стай, он всё же отвлекался на обед и небольшую ни к чему не обязывающую беседу с боцманом, молодым светлым парнишкой арийской внешности, сложенным совсем скупо, не по-моряцки, но довольно сильным и жилистым, несмотря на свое телосложение.
Когда же потёртое и выцветшее стёклышко эхолота начинало наполняться зелеными точками разной величины, Капитан сухо и неожиданно прерывался, выпрямлялся, как выпрямляются хищники перед прыжком, и на негнущихся ногах двигался к рубке, в которой его уже ждал техник.
Киты подходили. Невозмутимые, неумолимые и величественные, они не спеша плыли, скользя по кромке подводного потока, несущего холодную воду в пучины океана. Капитан выжидал, пока они подойдут ближе, давал технику указания, и судно медленно начинало поворачиваться, набирая обороты.
Как только китовая стая оказалась впереди, Капитан отошел от штурвала и отдал еще одно указание технику. Это раньше всё делалось руками. Раньше выкатывалась огромная установка с рупором и трещоткой, накручивалась пружина, и над водой раскатывался тяжелый для человеческого уха треск, проникающий в самые отдалённые уголки морских глубин. Сейчас всё совсем не так.
Техник утвердительно кивнул и опустил палец на небольшую, едва заметную, серую кнопочку на приборной панели. Передатчик, закрепленный под ватерлинией начал испускать ультразвуковые сигналы.
Китовая армия, ровным строем, всё так же неспешно, начала ускоряться: зеленые точки на эхолоте стали мигать немного реже. Всё шло, как по маслу. Капитан отдал распоряжение заходить с правой стороны, и судно, ускоряясь, оставляло отстающих китов позади, медленно заходя вправо от стаи. Чудища не сопротивлялись и покорно начали отклоняться в сторону берега. Капитан гнал их на десятки миль в сторону Большой Земли, туда, где стоят судна китобоев. Туда, где гарпуны уже склонены вниз, будто бы копья римского легиона, а матросы приготовились помогать механизмам доставать огромные титановые стрелы.
Киты плыли, гонимые магией научно-технического прогресса, и выпрыгивали, вспарывая плавниками облака и рассекая их, словно ледоколы рассекают ледяные глыбы в пустынных антарктических водах. Нежась, кружась и бултыхаясь в облаках, киты то и дело поглядывали на судно, на капитана и на огромное трясущееся желе водной глади. Затем, словно искусные ныряльщики, они возвращались в воду. Затем обратно к облакам. И не было этого тяжелого и гнетущего ощущения дискомфорта там, на небе. Там было так же спокойно и привычно. Все они, друг за другом, раскалывали собой воздух, раскидисто паря над судном. Брызги капель импровизированным дождём валились с неба на судно, на крышу рубки, на поверхность воды.
И была в этих необузданных полётах какая-то страшная, пробирающая до жути и закрадывающаяся в каждую частичку организма, радость. Какое-то невероятное нечеловеческое умиротворение захватывало каждого члена экипажа корабля. Все они, кроме Капитана, стояли и завороженно смотрели на то, как китовая стая, плывущая к своему последнему пристанищу, укутывается в тяжелые тучи, поднимая огромные брызги и разбрасывая вокруг себя тонны воды.
Так начинался шторм.
Киты всё реже стали опускаться на воду, оставаясь там, над низко висящими грозовыми тучами. Стучали друг об друга телами, хлопали плавниками, и хлопки эти раскатами грома слышались на много миль вперед. Вскоре вся стая пропала из виду, а по судну забарабанили сотнями маленьких оркестровых барабанщиков сильные увесистые капли дождя. Миллионы маленьких капель, собранных воедино в огромное стихийное бедствие, сваливались из бушующего и бурлящего неба в такую же воду. Когда по поверхности пошли первые серьёзные волны, Капитан велел всем спуститься вниз, задраить люки и ждать. Электроника никогда не подводит. В отличие от людей, у нее есть одна приятная особенность – она всегда понимает собеседника с полуслова и старается сделать всё, чтобы тот остался спокоен. Всё, что нужно – это попросить, дать указание, запрограммировать.
Судно переваливалось через огромные буруны волн, достигавшие порой самой высокой точки на корабле, и подпрыгивало, будто бы ребенок, ликующий от получения долгожданной игрушки.
Водяные редуты, то тут, то там возводимые неизвестной и могущественной силой, со стороны напоминали кавалерийский расчёт из сотен разъяренных конников, несущихся на белых вспененных, раззадоренных жаром битвы, скакунах, на своих заклятых врагов.
Всё сложнее становилось ориентироваться, небо пропадало, ударяясь об воду на горизонте, а потом снова взмывало вверх, когда корабль поднимался на гребень волны.
Скрипы, скрежеты, охи и удары раздавались отовсюду, уводя внимание куда-то далеко, расконцентрируя и расслабляя сознание Капитана. Всё, что еще помогало не раствориться начисто в этой мракобесии – это хлёсткие и ослепляющие полоски молний, впивающиеся в воду цепкими ручонками, старающиеся остаться там или хотя бы забрать на память на небо хотя бы немного воды, чтобы еще больше насытить тучи влагой и оттянуть начало конца шторма еще на несколько секунд.
Вся сила Капитана ушла в руки, глаза медленно закрывались, а шею саднило от напряжения и от компрессионных ударов палубы по позвоночнику. Капитан вгрызся пальцами в штурвал и старался высмотреть каждую мельчайшую подробность этого огромного шторма. Вскоре зрительные центры отказались повиноваться и глаза закрылись.
В такие моменты у людей обычно происходит неожиданное обострение других разнообразных чувств и способов восприятия окружающего мира. Внезапно отчётливо запахло свежей, только сошедшей с полиграфического аппарата бумагой. Так пахнет озон. А еще в нос ударила разъедающая кислинка ржавчины. Видимо, обшивка всё-таки не выдержала.
Капитан, не отпуская рук со штурвала, встал на колени.
Киты медленно проплывали над судном и переговаривались. О чём они там говорили – никто не знает, да и вряд ли у кого-то когда-либо будет возможность раскрыть этот секрет. Такова природа человека: мы знаем очень мало, но о многом можем догадываться. Когда заливало рубку, когда киты, в порывах куража стучащие друг об друга еще сильнее, летели к суднам китобоев, к гавани, к Небесному Царству, Капитан думал о том, что киты радуются солнцу, висящему над ними, будто огромный прикроватный светильник. Загребая плавниками куски туч, киты, наверное, думают, как же хорошо там, наверху, как спокойно и умиротворенно.