Сказка 3. Глава 3. Увидеть Неаполь и умереть

               
                (Все герои и события являются вымышленными и все совпадения случайны.)               

                Продолжение. Начало http://www.proza.ru/2012/05/11/686

               - Нет, ну это ж надо, а? Вот же угораздило! – Пёс Мигель прибавил ещё одно крепкое словечко из тех, что слышал от Цыпленка Николая, с размаху опрокинул очередное ведро воды на спину Козочки Жюстин и тут же отскочил в сторону, чтобы не запачкаться грязными брызгами, в то время как Барсук Рафаэль, зайдя с другой стороны, начал истово тереть бок и спину их бельгийской подруги железной щёткой, приделанной к длинной палке.
               Несмотря на болезненность этой процедуры испытуемая уже не пыталась освободиться, так как ранее была зафиксирована не только за все четыре конечности, но ещё и за рога.

                Светло-коричневая с жёлтыми и зелеными вкраплениями жижа вперемежку со слизью медленно, но неуклонно, стекала на палубу возле кормы, где её тут же смывали за борт Дятел Роже и Цыпленок Николай, а Козочка Жюстин грустная, беззащитная жалостливо переводила взгляд с Роберто Карлоса на членов команды «Антигламура» в ожидании, что её мучения вот-вот закончатся.

                Экзекуция продолжалась уже полчаса, и именно полчаса назад корабль покинул порт Неаполя и вышел в открытое море. Всё это время члены команды поочередно, зажимая носы и кое-как сдерживая рвотные позывы, отмывали Козочку Жюстин, пребывавшую в самом плачевном состоянии.

                Рейд до Неаполя, да и собственно его посещение, и упоминать бы  не стоило, если бы не небольшое происшествие, связанное с обнаружением и «восхождением» на корабль Козочки Жюстин.

                Путь до Неаполя, несмотря на события, сопутствующие слиянию двух команд, благодаря быстроходности «Антигламура» занял меньше времени, чем планировали Роберто Карлос сотоварищи. За это время члены теперь уже объединённой команды даже немного сдружились, чему особо способствовали врожденная общительность и галантность Дятла Роже, во всяком случае от первоначальной неприязни не осталось и следа. Узнав о цели Роберто Карлоса, и Капитан Тэвис, и Боцман Руни неожиданно прониклись чем-то вроде симпатии, сострадания и желания помочь, даже если это будет выходить за рамки их договора; крысоликий матрос Рибери весь как-то съёжился, приник к мачте и долго-долго затуманенным взглядом искал что-то меж облаками и синей кромкой горизонта, видимо вспоминая что-то своё, личное, сокровенное; что же до Орла Зинедина, то он при приближении к Италии затерялся наверху в парусах грот-мачты и на палубе практически не показывался. Ранее капитан Тэвес поведал нашим друзьям о причинах нападения на их яхту: когда-то Орлу Зинедину было нанесено смертельное оскорбление неким Матерацци. Зная характер впередсмотрящего, он, не дожидаясь справедливой мести, смылся. Зинедин долго, но тщетно пытался его отыскать и теперь, увидев похожее на фамилию обидчика название корабля, уговорил Капитана Тэвеса и других членов команды на штурм. Так и получилось, что замечательную яхту дяди Мигеля разбомбили зря. Что до судьбы самого Омара Мигеля, то о ней никто особо не беспокоился: он мог прекрасно устроиться не только на суше, но и в любой точке мирового океана.

                Время от времени обсуждали свадебное платье, стоит ли заказывать лимузин, и гадали, много ли будет гостей. Роберто Карлос в делах практических был неопытен, поэтому краснел и терялся, тогда как Дятел Роже постоянно лез с советами и предложениями.

                Таким образом, с опережением графика почти на сутки наши друзья оказались в  Неаполе: встреча с Козочкой Жюстин была заблаговременно назначена на следующий день, но ни Роберто Карлос, ни остальные не решились покидать порт для того, чтобы осмотреть достопримечательности: молодой бразилец, для которого первый этап путешествия закончился, находился в состоянии нервного возбуждения и как бы смятения (что несомненно передавалось и остальным), и не хотел оставлять ни единого шанса для каких бы то ни было неожиданностей. И ведь как чувствовал Роберто Карлос, как чувствовал! Если бы они пришли  на день позже, как и планировали или разбрелись рассматривать местные достопримечательности, коим числа здесь было не счесть, может быть, сейчас и не увозили бы с собой дурно пахнущую, жалкую и несчастную, но такую нужную для их дальнейшего путешествия Козочку Жюстин. О её способности находить нужную дорогу ходили легенды. Если она хоть раз видела человека, то могла найти путь к нему, где бы он ни находился в данный момент. С Еленой Янкович она была знакома лично и сыграла с ней ни один десяток матчей в теннис; по словам Жюстин, та сейчас достаточно продолжительное время находилась в Белграде и, судя по всему, уезжать никуда не собиралась, а значит цель их путешествия находилась именно там.

                Корабль, лениво покачиваясь на волнах, тёрся о причал. На палубе царило безмятежное спокойствие, только Пёс Мигель, будто чувствуя неладное, напряженно всматривался в многолюдье причала, надеясь на то, что их новая спутница появится на день раньше. Это было абсурдно, потому что Козочка Жюстин за всё время их знакомства ни единого раза не то что не пришла или приехала в срок, но и постоянно опаздывала.
После двухчасового наблюдения за пёстрой толпой, Пёс Мигель хотел было вернуться в каюту, как неожиданно заметил некое несоответствие в бурном людском  водовороте: какую-то упорядоченность или систему.  Буквально рассекая людской поток, из безликой массы вдруг с огромной скоростью вылетела, словно всплыла как клёцка со дна кипящего котла, Козочка Жюстин. Сравнение с клёцкой было вполне уместно, так как  от белоснежной в обычном состоянии шерсти, всегда причёсанной, даже прилизанной, не осталось и следа: сейчас она напоминала скорее бесформенную грязно-серую  массу, увенчанную выпученными глазами и подрагивающими при каждом прыжке рогами. Узнать бельгийскую подругу было довольно трудно, но Пёс Мигель ни минуты не сомневался, что это именно она, поэтому  привстал и приветственно помахал ей лапой. Козочка Жюстин его заметила почти сразу – благо до корабля было рукой подать, и, расталкивая шарахающихся от неё прохожих, удвоила свои усилия. И только сейчас, когда она выскочила на более-менее открытое пространство, Пёс Мигель и присоединившийся к нему Дятел Роже, заметили, что это была не обыкновенная спешка, а самая что ни на есть погоня.

                Молодую бельгийку преследовала свора крупных поросят, достаточно странного окраса. Судя по их напору и обезображенным тупостью и злостью мордам, их намерения были очевидны. Позади этой ватаги, очевидно опасаясь случайного удара копытом, трусил и визгливо тявкал большой светлый пудель с красным бантиком на белом кожаном ремешке(такие банты можно увидеть на  аккуратных первоклассницах первого сентября). Вся эта кодла удивительно организованно, как тупым тесаком,  разрезала толпу надвое; многие, неудержавшиеся под натиском свиностихии, теряли равновесие и падали. Завороженный этим зрелищем Пёс Мигель уставился на одного лысеющего господина с весёлым чемоданом  “Samsonite” в виде пчёлки; тот упал, и видно было, что пребольно ударился и повредил, если не сломал, руку. Однако, едва привстав, он не схватился за больное место и даже не застонал, а тут же вытошнил. Будто в замедленной съёмке Пес Мигель наблюдал, как на глянцевую крышку дорогого чемодана изливается содержимое его желудка.

                - Что-то рыбное... – как в трансе пролепетал он.
                - Наверно, буйабес, - прочирикал над его ухом не менее обескураженный всем происходящим  Дятел Роже.

                - Нет, - на автомате ответил Пёс Мигель, - буйабес в Марселе. А мы в Неаполе...

                Неожиданно для себя Мигель вдруг очнулся и окинул всё происходящее более осмысленным взглядом.
                Расталкиваемые свиной шайкой  люди падали и корчились в рвотных спазмах, и тому было логичное и стройное объяснение: только сейчас, когда Козочка Жюстин была уже совсем близко, до наших друзей докатилась волна адского зловония, исходящая от этого зоомарафона.

                Друзья быстро растолкали команду, приняли на борт дрожащую от страха и напряжения бельгийку и перед самым носом алчущих крови преследователей отдали швартовы. Пока корабль медленно отчаливал, одиннадцать хряков и пудель семенили вдоль причала, исступлённо хрюкали и что-то орали. Их национальная принадлежность стала понятна после того, как Цыплёнок Николай, обычно старающийся держаться в тени, покраснел от злости и всё-таки вступил с ними в перепалку на своём родном языке.

                Лишь после нескольких ведер воды, когда исходящий от неё  «аромат» уже не резал команде глаза, Козочка Жюстин смогла поведать о причинах своего столь энергичного прибытия в порт.

                Козочка Жюстин, натура утонченная и до новых впечатлений падкая и даже жадная, прибыла в Неаполь дней за десять до назначенного срока: она решила совместить приятное с полезным и как следует изучить город и его достопримечательности.

                «Vedi Napoli e poi muori!» (1) – значительно позже эта крылатая фраза была перефразирована применительно к Парижу, а затем и к другим городам и мировым достопримечательностям. Жемчужина Тирренского моря,  этот город был действительно прекрасен, и нет никакого смысла пытаться перенести на бумагу его спокойное великолепие. Очарованная бельгийка провела первую неделю, как во сне. Заядлая туристка, она успела излазать Неаполь вдоль и поперёк, накануне провела целый день в Помпее и останавливаться не собиралась. Каждый день город приоткрывал благодарной ценительнице всё новые и новые свои секреты, и так могло  продолжаться вплоть до назначенного  дня встречи, не забреди она случайно в узкий переулок недалеко от Piazza Vanvitelli, что находится в районе Vomero.  Глянув в путеводитель, Козочка Жюстин «посмаковала» кажущееся знакомым слово и мысленно сравнила его с французским словом “Vomir”(2). Созвучие было настолько явным, что она брезгливо поморщилась. И несмотря на то, что и сама площадь, и отходящая от неё улица Alessandro Scarlatti, были так же уютны и аутентичны, как и весь старый город, и что это был всего лишь не имеющий под собой никакой реальной основы ассонанс, надоедливое слово и его перевод с удивительным постоянством назойливо вертелись в голове. Пройдя по улице около квартала, Козочка Жюстин поразилась, какие штуки подчас может выделывать наше подсознание: с каждым шагом она всё явственнее и явственнее слышала омерзительный запах гниения и разложения, доносившийся из близлежащего переулка. Ради интереса она решила убедиться в том, что это всего лишь плод её фантазии, но, нырнув в узкую подворотню, она буквально остолбенела: подворотня вывела её на открытое пространство когда-то, по всей видимости, бывшее площадью, но сейчас превратившееся в гигантскую помойку. Горы мусора были столь высоки, что закрывали небо, и именно от этой свалки исходило такое зловоние, от которого у Козочки Жюстин начало резать глаза. Здесь было свалено всё, что только можно было бы себе представить: строительный мусор соседствовал с неразлагаемым пластиком, ржавым металлоломом и  старыми вещами, однако, большую часть этих нечистот составляли отходы пищевые.
Наша путешественница, очарованная родиной пиццы, понятия не имела о так называемом мусорном кризисе, незадолго до этого разразившемся на юге Италии, и в Неаполе в частности. В один прекрасный день из-за мафиозных разборок мусор стало просто некому убирать, мусорные полигоны оказались переполнены, и отходы стали сваливать и поджигать прямо на улицах города. Только вчера прошёл дождь и горы отбросов теперь сохли  и ждали своей очереди, хотя было весьма сомнительно, что кто-то осмелится их  поджигать почти в центре города.
Козочка Жюстин грустно обвела взглядом открывшуюся перед ней картину: свалка начиналась в двух шагах от её копыт; невдалеке она заметила несколько бродяг, ковырявшихся и перебиравших тряпьё в поисках чего-нибудь стоящего, с десяток откормившихся на этих нечистотах кошек, да пару случайных прохожих, как и она по ошибке забредших на это пиршество навозных мух. Её взгляд привлёк практически нетронутый гниением лист белокочанной капусты, торчащий из-под кучи свеклы; рассеянным взглядом она уставилась на каплю кристально-чистой воды, ещё не высохшую после дождя. В этой капле отражалось лазурное манящее небо, и Жюстин стало вдруг так обидно за город, в который она влюбилась с первого взгляда, так тоскливо, так тошно и горько, что, не отдавая себе отчёта, она потянулась дрожащими губами к этому листку, как к воплощению того Неаполя, который она знала до той поры. Машинально она съела его, затем ещё один, потом в ход пошла свекла, и, когда Козочка Жюстин опомнилась, оказалось, что она почти на метр углубилась вглубь мусорной кучи. Поначалу, ошарашенная тем, что только что сделала, она с омерзением отпрянула от свалки, но потом на неё  будто  снизошло озарение. Да, она, чем сможет, постарается помочь этому великому городу, этому  отравленному гиганту, освободиться от мучающей его заразы; она это сделает, и если надо будет, то  умрёт прямо здесь, но умрёт с осознанием того, что её жизнь наконец-то приобрела высший смысл.
Впечатленная Неапольским метро, позабывшая обо всех своих обязательствах перед Роберто Карлосом и друзьями, как в трансе, она вгрызлась в кучу нечистот, будто шахтёр, пытаясь прорыть тоннель и выйти на другую сторону свалки. Так она провела двое суток практически без перерывов на сон и отдых – только на исполнение самых необходимых потребностей, напрямую связанных с употреблением большого количества пищи. К концу второй ночи, углубившись в зловонную гору  так, что до неё уже не долетали посторонние уличные звуки, она вдруг услышала, точнее каким-то шестым чувством почувствовала, что цель её близка, и совсем скоро она сможет «пробуриться» на другую сторону. И действительно, с каждой минутой она всё чётче слышала за утончающейся стеной странные звуки: будто работу слаженного механизма – ритмичного и мощного. Она подумала, что кто-то, быть может, подобно ей решил заняться уничтожением мусора, и оказалась права.   

                Когда преграда между неизвестностью и отважной бельгийкой наконец пала, ей открылась чудная картина. Да, она оказалась права! Мусор с другой стороны действительно уничтожали, причём  уничтожали профессионально. Одиннадцать свиней, расположившись рядком и не отвлекаясь на происходящее, методично поедали всё, что попадалось им на пути. Чуть позади семенил, смешно перебирая кривенькими лапками,  пудель; судя по его временами  недовольному, временами ободряющему тявканию,  Козочка Жюстин приняла его за их наставника или пастуха. Среди хрюшек обычного белого окраса она заметила нескольких более тёмных, но что было более странно, так это то, что у всех поедателей отбросов (и даже у пуделя) на теле  наблюдались большие ромбовидные  красные пятна. «Наверно, аллергия: вон сколько мусора они уничтожили!» - восхищенно подумала Козочка Жюстин и, улыбнувшись, сделала шаг навстречу своим новоявленным «коллегам по цеху».

                Однако последовавшая за этим реакция её, мягко говоря, обескуражила. Сами чушки, может быть, её и не заметили бы: они были всецело увлечены тем единственным делом, для которого собственно свинья и предназначена – есть помои и быть мясом, но вот гаденький пудель, увидев её, заливисто и визгливо залаял и закрутился волчком.

                Постепенно одна хавронья за другой приподняли свои головы и тупо уставились на ничего не подозревающую и улыбающуюся Козочку Жюстин. Затем, как в замедленной съемке, всё стадо начало наступать на неё, злобно хрюкая и оттесняя обратно в прорытый ею тоннель. Она застыла в изумлении, затем, по оскаленным свиным рылам поняв, что дело принимает серьезный оборот, сделала шаг назад, потом ещё один, а когда самая, видимо, быстрая чёрная хрюшка бросилась на неё и чуть не отхватила своими чудовищными резцами ей половину ноги, развернулась и, теряясь в догадках о причинах такого «радушного» приёма, бросилась бежать. Надо сказать, что спасли её не скорость и ловкость, а размер прорытого ею тоннеля. Если бы узкий проход не задержал жирных, отъевшихся на Неапольских харчах хряков, её непременно бы изловили и сожрали: она не спала двое суток, была слаба и утомлена, к тому же тогда, когда преодолевала лестницу в конце улицы  Alessandro Scarlatti, имела неосторожность оглянуться назад, чтобы убедиться, что это не кошмар и не страшный сон. Однако на первый взгляд неповоротливые  свиньи не отставали от неё ни на шаг. Их красные глаза горели адским огнём, из пастей, ощерившихся несколькими рядами клыков и резцов, клочьями свисала пена, а лай Пуделя Валерия (как потом его идентифицировал Цыплёнок Николай), резал уши ультразвуком. Она пробежала под каменной аркой, миновала магазин, где продавались кружева и готовое платье, и устремилась куда глаза глядят.
Каким образом смогла горе-путешественница добраться до порта и корабля, так и осталось для неё загадкой. Её мозг отказывался верить в происходящее, потому что не мог подобрать логичного объяснения выплеску такой чудовищной слепой и бессмысленной злобы. Впрочем всё закончилось более-менее хорошо: благодаря расторопности команды они отчалили вовремя, и ни одно мерзкое свиное копыто не замарало палубы корабля, однако, невыносимое зловоние, исходящее от Козочки Жюстин, отодвинуло расспросы и разъяснения почти на целый час. Лишь когда миазмы немного рассеялись, и на постепенно белеющую Бельгийку можно было взглянуть без рези в глазах, она смогла связно рассказать о своём злоключении.

                Теорий о причинах такой реакции было несколько, но выбрать из них единственную верную оказалось невозможно. Дятел Роже был как всегда по-швейцарски логичен и незамысловат: по его версии Козочка Жюстин просто-напросто, сама того не ведая, проникла на чужую принадлежащую этим свиньям территорию, то есть посягнула на самое святое для любого американца (а он был уверен, что эти хрюшки были непременно американцами), а именно – на частную собственность,  и кара за это могла быть самой что ни на есть суровой. Кто-то был с этим согласен, кто-то – нет; Матрос Рибери, к примеру, сказал, что этот довод неубедителен: ведь зачем тогда свиньям, уже устранившим угрозу и отогнавшим незваного гостя, понадобилось преследовать её до самого корабля? Он предложил свой вариант, близкий к предыдущему: свиньи – не кто иные, как полицейские, или их добровольные помощники, охранявшие отходы от посягательств различных субъектов, а они уже были обязаны преследовать нарушителя и препроводить его в кутузку. При этих словах Капитан Тэвес беспокойно обвёл горизонт за кормой: нет ли катера береговой охраны, но всё было спокойно и все взгляды обратились к Цыплёнку Николаю, который, не будучи оратором,  запинаясь и перескакивая с одной мысли на другую, выдвинул идею дикую и никому, кроме нас с вами, дорогой читатель, не понятную, но по большей части, правдивую. По его словам (а им можно было доверять, так как он знал и видел ранее и Пуделя Валерия, и этих свинтусов) вся эта кодла или какая-то команда  была безумно раздражена и обозлена, когда увидела на Козочке Жюстин сине-бело-голубой шарф-накидку, которую ей ранее подарил Пёс Мигель. Эта идея показалась всем такой дикой и неприемлемой, что никто кроме Боцмана Руни, который когда-то играл в английской премьер-лиге и видел там не менее абсурдные вещи, в это не поверил. Он на секунду задумался, пожевал губу и глубокомысленно выпятил нижнюю челюсть так, что стал похож на небритый унитаз, которому какой-то весельчак пририсовал глаза и нос, затем смачно сплюнул и сказал, что надо уточнить у Пса Мигеля. Его тут же хватились искать и обнаружили стоящим на самом носу корабля, безучастного к вышеописанному спору, но напряжённо и с тревогой вглядывающегося вдаль.

                - Что ты там увидел? – спросил Капитан Тэвес.
                - Остров.
                - Остров? И что? Мало ли здесь островов? – переспросил капитан.
                - Странный он какой-то. И берег, берег странного цвета. Слишком белый... – уточнил  Пёс Мигель, который во время плавания благодаря своей надёжности и серьёзности снискал немалый авторитет и заставил к себе прислушиваться. – Сам посмотри.
                Капитан Тэвес взял у него бинокль и пригляделся.  Одновременно  с этим послышался звук. Тихий, еле слышный, он будто исходил из поднебесья; с каждой секундой становился всё более и более различим, но несмотря на приятный  тембр вызывал необъяснимую тревогу. Одновременно с этим раздалось мощное хлопанье крыльев: это Орёл Зинедин, про которого успели позабыть, приземлился на палубу:
                - Доигрались – нас несёт к острову сирен.
Капитан Тэвес, даже с биноклем не обладающий таким острым зрением, как вперёдсмотрящий, побледнел и заорал:
                - Тревога!!
                - Остров Сирен? – переспросил Роберто Карлос.
                - Да, остров Сирен. – ответил Боцман Руни. – Один раз мы уже здесь проходили.
                - И?

                И Боцман был вынужден коротко и быстро рассказать об их предыдущем опыте. 
                Было от чего впасть в панику и бледнеть бесстрашному Капитану Тэвесу! Неаполь явно не хотел их отпускать, ведь само его возникновение было связано с русалками. Как гласит легенда, когда Одиссей не «купился» на сладкоголосые песни сирены Партенопы, та «огорченья не снесла» и бросилась в море. Там, где ее тело прибило к берегу, древние греки и основали город Партенопея. И уже значительно позже, в 450 году до Рождества Христова, греческие колонисты образовали новое поселение рядом со старым,  назвали его Неополис,  что в переводе с древнегреческого означает "Новый город".
Согласно многочисленным мифам встреча с сиренами не сулила мореплавателям ничего хорошего, однако, допустить то, что что-то из этого может оказаться правдой, мог далеко не каждый,  о чём свидетельствовали многочисленные случаи необъяснимых исчезновений и неразгаданных смертей. Ранее никто из  команды «Антигламура» с подобным не сталкивался и, проходя мимо острова, находящегося между землёй Цирцеи и Сциллой, представить себе не мог, что за неземным пением русалок может последовать жестокое возмездие. Вслед за Матросом Рибери, не помня себя от эфирных песен трёх ундин, за борт бросился Юнга Торрес. И если первого, отделавшегося всего лишь шрамами, благодаря Орлу Зинедину удалось спасти, то юного и женственного Фернандо сирены заманили на  берег, где растерзали и съели.
               
                - И ведь как поют! – глаза боцмана затуманились от воспоминаний. –  А как божественно красивы! Их трое: с длинными  чёрными как смоль волосами – Тарья, рыжая – Сара, а блондинка – Исабель...  Говорят, что они живут триста лет, а когда умирают, превращаются в морскую пену... Не знаю... Зато я видел, что когда они вырывали Торресу сердце, он всё ещё улыбался...
                - Если ты не пошевелишь своей задницей, очень скоро они смогут познакомиться с твоей печенью! – раздался громовой голос Капитана Тэвеса.

                Остров из чёрной точки на горизонте быстро приобретал реальные контуры, но команда, прошедшая суровое испытание, знала что делать. Роберто Карлоса сотоварищи от греха подальше заперли в трюме; Боцман Руни, как самый стойкий, встал за штурвал, а остальные, взяв гавайскую гитару, флейту и барабан и заткнув себе уши ватой, повыдерганной из тампонов Козочки Жюстин, начали исполнять такую какофонию, что не только русалки застыли в изумлении и отвращении, но и запертые в трюме товарищи возжелали немедленно выброситься за борт. Этот кошачий концерт косвенно спас жизнь Барсуку Рафаэлю, который только заслышав голос, а затем и узрев красавицу Исабель, нашёл открытый иллюминатор и хотел уже выброситься за борт. Но тут подоспел Пёс Мигель, да и оглушающий диссонанс, падающий с палубы в волнующееся море вовремя его отрезвил. Отбивающегося барсука с огромным трудом крючьями втащили на корабль и привязали к койке, где он и оставался, пока «Антигламур» не покинул опасную зону. Но и тогда, уже провожая грустным взглядом в бинокль белый от костей не столь сообразительных и удачливых путешественников берег, он не переставал вздыхать и шептать что-то понятное только ему, но адресованное обладательнице белокурых вьющихся волос и чарующего голоса, Сирене Исабель.

1  - « Увидеть Неаполь и умереть!» (итал.)
2 – Тошнить (франц.)

                продолжение http://www.proza.ru/2012/05/19/1620