Детские Хроники смутного времени глава7

ГЛАВА 7
(Лошади)

Весной тысяча девятьсот девятнадцатого года после упорного трёхдневного боя красные выбили из Оленичева белых и продолжали их преследовать.
Утром мы поднялись рано, в селе было тихо-тихо, не было ни красных, ни белых. Мы, ребятишки пошли в поле собирать картечь и вообще полазать по окопам. Прошли далеко за кладбище, спустились к озеру. Тут мы увидели прямо-таки кучи убитых лошадей. Постояли, посмотрели, другого ничего не было. Пошли дальше. Слышим в камыше какой-то шорох и видим там живую лошадь. Лошадь была серой масти, неимоверной высоты, ноги лохматые, бока потёртые до крови постромками, плечи сбиты хомутом до мяса, сама худая-худая, нижняя губа отвисла, глаза ввалились.
Лошадь помаленьку переступала, обрывала листья камыша.
Мы стоим и наблюдаем, советуемся что с ней делать.
Одни говорят: – Давайте выведем её на луг на хороший корм, пусть её поправляется. Она будет наша общая, а как потом поправится, сделаем конок кому достанется.
Игнатка Маклаков решил по-своему: – Вот так не пойдёт. Что если, тебе будет неохота за ней ухаживать и другому – лошадь может пропасть.
Игнатка был  повзрослее нас и сообразительнее.
– Давайте сделаем так, – сказал он, – переканаемся сейчас, кому достанется, тот возьмёт эту лошадь, будет за ней ухаживать, кормить, поить и ездить.
Игнатка срезал камышинку, перекинул её через плечо, потом поднял, поставил вертикально перед собой, взявшись за нижний конец: – Ну, беритесь. Верхний получает.
Я спросил Игнатку: – А кончик-мончик играет?
– Кончик-мончик играет, – сказал Игнатка, – если его удержишь и перекинешь через себя.
Моя рука оказалась верхней.
– Получай, Петро. – сказал Игнатка.
Как мне показалось, никто моему счастью не позавидовал. 
До луга вели эту лошадь все. Пока вели, дали ей кличку «Вася Великан», потому что действительно она была великан. И ещё, наверное, потому, что     в  нашем селе тоже одного мужика звали Великаном. Он был высокий-высокий, худющий-худющий,  в селе его знали и стар и млад. Спроси любого где живёт Вася Великан, тебе покажут, а что бы найти Василия Полежаева –  не найдёшь.
Ребята ушли домой, а я остался на лугу пасти  Васю.
В это время в село прибыл большой обоз красных и расположился на западной окраине. Ребята, не заходя домой, завернули к обозу. Обычно, от обозников  нам что-нибудь да перепадало, иногда  чечевичный суп, а иногда и пшённая каша.
Может быть, красноармейцы сами недоедали. Но мы как сычи, смотрели им в глаза, глотая слюну. Жалея нас, они своей крохой делились с нами.
Я не особо был рад, что получил эту лошадь, но тут же в голове появлялось другое: а что если лошадь поправится, то поезжай на ней куда хочешь.
Пас я допоздна, Вася Великан заметно повеселел, и когда я повел его за собой, он и ноги стал подымать выше. Ну, думаю, дело будет. Правда, не зря говорят в народе: лошадь не бык, лошадь сбила зубами десять кустов травы, значит, считай, десять вёрст пройдёт.
Пока пас лошадь, мать уже обегала все дворы, разыскивая меня.
Я открываю калитку и завожу во двор своё сокровище.
Мать как увидела, так и ахнула:
– Мать ты моя родная, и что только он не натворит! Чего ты привёл? Что за чудовище! Что бы этой животины сейчас же не было во дворе! На что она тебе нужна, что ты с ней будешь делать?
Я стал упрашивать: – Мам, а мам, может, пригодится…
– Что пригодится? Ты соображаешь своей непутёвой головой, во что ты её будешь запрягать? Она же ни в одну арбу не влезет. А хомут ей какой надо? У тебя есть такой хомут для неё? А как ты будешь надевать хомут на такую махину? Сейчас же убирай  её со двора, что бы духу её не было.
Мать опять всплеснула руками: – Мама… ты смотри, что он только не напроказничает. Посмотришь, у людей дети как дети, у нас… Незнай, незнай, даже придумать не придумаешь. 
Я вывел со двора своего Васю Великана. Думаю: – Выведу за село, пущу его, пусть идёт на все четыре стороны.
Но тут выбег со своего двора Серёжка Жандар: – Ты куда?
– Мать выгнала.
– Давай к нам во двор.
– А мать твоя как?
– Мы заведём под сарай, она там не бывает.
Серёга сбросил с подловки два снопа сена. Мы договорились:  никому ни гу-гу. Утром пораньше отведём на пастбище.
На второй день я, Серёжка и Антон договорились рыбачить с ночёвкой на озере Хоршуга. Озеро находилось к северо-востоку от села, примерно, в верстах двенадцати. Сложили сети, одежонку в два мешка, привели с пастбища своего Васю, погрузили на него весь свой багаж. Я сел верхом, Серёжка и Антошка пошли пешком вслед за мной.
Рыба ловилась хорошо, и рыба была хорошая: лещ, сазанчик-лопыш, окунь крупный-крупный.
Так мы проделывали несколько раз.
Узнав об этом, наши друзья-товарищи захотели присоединиться к нам. Набралось человек двенадцать.  Конечно, опять собрались с ночёвкой, и договорились взять с собой побольше винтовочных патронов.
Под вечер поставили сети, а сети ставили в штанах, иначе нельзя – в озере росла такая едкая трава, что если войдёшь в неё голым телом, то весь исцарапаешься, а потом исчешешься.
Игнатка был старшим в нашей «артели», он дал команду набрать в поле кизяка* на два костра  (*сухой навоз, используется как топливо).
Почему на два, никто из нас не дотумкал.
Костры разложили друг от друга метров на двадцать.
– А ну, у кого патроны? Давай сюда. – скомандовал Игнатка.
Патроны ссыпали в одну кучу, потом он собрал их и бросил в дальний костёр. Патроны начали рваться, пули летели во все стороны, поднялся свист, вой.
Мы сначала смеялись, а потом струсили и разбежались кто куда.
Но вскоре всё успокоилось, все собрались у костра. Сидим на корточках, сушим свои штаны, шутим, смеёмся, подтруниваем друг над другом. Кто-то незаметно бросил в костёр разряженные, без пуль патроны. Неожиданно вдруг, хлопок, другой, третий. Кизяки полетели во все стороны. Стали допытываться: – кто? Все переглянулись друг на друга, пожали плечами.
Усмехнулся Игнатка, тут стало ясно, что это он, культя, подстроил.
Вслед за этим опять пошли хлопки. Игнатка вдруг как заорёт не своим голосом: – Ой-ой-ой! – все к нему: – Что с тобой?
А он уцепился обеими руками между ног. Оказалось, что из патрона вылетел капсюль и угодил Игнатке прямо в мошонку, и так врезался, еле его оторвали.

*  *  *
Я сижу на крылечке своего дома, солнце так пригрело, что уходить куда-либо не хочется. На душе какая-то радость и спокойствие. То ли от хорошей погоды, то ли ещё от чего. Сижу в глубокой задумчивости, и вдруг:
– Сидишь? – совсем рядом голос.
От неожиданности даже вздрогнул.
– А что делать?
– Хорошие дети находят себе дело, – упрекнула меня мать, –  Павлушка Козлов привёл на двор жеребчика, залюбуешься.
Где же он мог его взять? – подумал я, – Вчера мы всё исходили, ничего не видели, ничего не попадалось. Но мать-то не даст себе соврать.
Душа моя не вытерпела, и я пошёл к Павлику. Действительно, под сараем стоит лошадь, совсем молодая, не более трёх-четырёх лет, мышастой масти, грива и чёлка подстрижены, хвост подрезан чуть ли не под самую репицу. Ясно: кавалерийский  строевой. Тронул его с места – прихрамывает на переднюю правую, но не очень. Видать, рана не тяжёлая. Посмотрел ещё как следует – рана в щиколотке, кость, кажется, не задело.
За осмотром не заметил, как подошёл ко мне Павка, да как заорёт:
– Ты чего тут делаешь?!
– Фу, чёрт, козёл проклятый, перепугал. Где нашёл коня?
– Пошёл я сазана колоть в озеро за Картушиным бугром, лазил-лазил по озеру, ничего нет. Вышел на бугор, собрался уже идти домой, потом смотрю в сторону Крутой лощины, что такое?  – то покажется, то нету. Ой, – думаю – это лошади. И айда туда, смотрю – пасутся три. Они смирнёхонькие, подхожу я к ним, они безо  всякого стоят, обнюхали меня и опять начали щипать траву. Вот я и взял этого. Малость прихрамывает, но я его вылечу. Те – тоже  хорошие, но, понимаешь, сильно сбиты спины.
Я ещё раз расспросил в каком это месте.
– А знаешь, – сказал Павка, – ты, наверно, их не застанешь. Туда на подводе поехал Тимофей Говоров. Он чего-то погрозил мне, а я чихать на него хотел, белогубого чёрта.
Я нашёл место, где паслись эти лошади, но там оказалась только одна. Значит, Тимофей взял одну, которая получше. Я постоял, подумал и решил взять что есть. Он-то и этот конь хороший, тёмно-гнедой масти, белоногий, на лбу звёздочка, не старый дончак. Но спина была сбита седлом чуть ли не до кости, по ране уже ползали уйма червей.
Заарканил я его и повёл домой.
Мать поглядела и спросила: – И что ты думаешь с ним делать?
– Как что? Вылечу, а зимой топку буду возить. Мам, а тузлуком можно промыть рану?
– Ты что, рехнулся, на живое тело сыпать соль. Промывай водой, сделай лопаточку, обвяжи её мягкой тряпочкой, будешь ей счищать червей.
– Эх, была бы карбовка, ей-то можно было бы избавиться от мух.
Мать дала мне старый мешок покрывать рану от мух.
– Натолки сухого собачьего говна, после промывки будешь засыпать рану, это первое средство для избавления от мух, и рана будет подживать.
Так я и делал.
Каждый день приводил белоногого  к речке, очищал рану от червей, промывал, пересыпал изготовленным снадобьем и закрывал мешком. Эта работа продолжалась два с лишним месяца. Рана заметно стала меньше, почти затянулась. Следом по бывшему больному месту показалась белая шерстка. Я был безгранично рад своему успеху. Верхом ездить ещё опасался, боясь, как бы не нарушить рану – пусть хорошо затвердеет. Мать сказала, что к зиме всё будет хорошо. Сомнение было только одно – будет ли эта лошадь ходить в арбе?
Но старик Бочаров Игнат уверял, что будет – у них ведь, у казаков сейчас конь в седле, а погодя, уже в арбе.
Когда я ухаживал, лечил белоногого, ко мне не раз подходил Тимофей.
– Ну что, лечишь?
– Лечу, дядя Тимофей.
– Рана-то заживает?
– Заживает, дядя Тимофей.
– Так-так… Конь-то, что надо.
Тимофей в селе почти не жил. Был у него далеко в степи хутор, а на хуторе скот. Он и его жена так всю жизнь и прожили на этом хуторе.  Были у него три сына и дочь, они-то по молодости жили в селе, всё хозяйство обрабатывали батраки. А хозяйство было богатое.
Как-то я пошёл на очередное лечение своего белоногого, а его нет. Я туда, сюда, все стороны и уголки обошёл, не нашёл, нет его. Думали, гадали куда могла деться лошадь. Определение было одно: не иначе, кто-то украл.
 Прошло порядочно времени после этого, месяц или полтора, прибегает к нам Федя Ермолов:
– Петро! Сейчас видел твою лошадь, запряженная в арбу, стоит на задах у двора Тимофея.
Я сразу же туда. Тимофей стоит у арбы.
– Ах ты гад! Ты зачем украл мою  лошадь?
– Не подходи близко, гадёныш, спорю вилами. Лошадь моя, это ты у меня её украл в Крутой лощине.
– Ах ты гад, мироед ты проклятый, кулацкая твоя морда, белогубый ты чёрт!
Покричал я, пошумел, а сделать что-либо против здоровенного мужика ничего не сделал.