Эксперимент профессора Новака

Эксперимент профессора Новака
Витя Бревис
 
В живописном парке, где располагался Институт молекулярной нейробиологии имени Бехтерева, пахло жасмином и виварием. Малая Невка поплескивала внизу, с другого берега доносились голоса автомобилей, воздух жужжал, июньская трава шевелилась. В траве лежал я, двадцатидвухлетний аспирант, мне хотелось лежать там еще, но наша завлаб, прекрасный организатор и, вообще, ужасная женщина,  устроила совещание в десять утра.
Народ шел к зданию, зевая. Химики, биологи, врачи.
Совещание начали в пол-одиннадцатого, минут через двадцать в кабинет вплыла сама мадам директор института, немолодая, грузная, потеющая в своем платье с множеством рюшечек. В момент ее вплытия шел как раз мой доклад, о моделировании симптомов паркинсонизма у крыс. На этих вот больных крысах планировалось испытывать новые лекарства от болезни Паркинсона. Я рассказывал о том, как оперирую у крыс средний мозг и разрушаю там иголочкой соответствующие структуры. Говорил я неуверенно, а когда вошла мадам, и вовсе начал спотыкаться. Она рассеяно смотрела на меня и уснула в кресле через несколько минут, все заулыбались и мне позволено было прекратить.
Профессор Новак, руководивший соседней лабораторией, заседал на этот раз с нами. Из кармана его халата выбежала лабораторная мышка и быстро засеменила по кабинетному столу. Привычным движением профессор ухватил животное за хвост и вернул в карман. Новак оглядел меня внимательно, задумался на мгновение и произнес, обращаясь к нашей завлаб:
-Вера Иннокентьевна, по-моему, Караваев (это обо мне) занимается у вас херней. Иголка в крысином мозгу не может нанести точечный удар, это девятнадцатый век. А парень способный, пусть лучше у меня защищается. Возьмите себе вместо него фармаколога. А мне врач нужен. Караваев, какая у вас специализация? Психиатрия, да? Вы нам очень пригодитесь.
-Борис Евгеньевич, я просто так своих специалистов не отдаю...

Меня поменяли на новую французскую центрифугу. Я не сопротивлялся, поскольку - Новак был прав - опыты с крысиными мозгами, действительно, не шли. Только две самочки показывали у меня хорошие симптомы, сидели не двигаясь и мелко трясли своими оперированными головами, как добрые паркинсонички, остальные же упорно притворялись здоровыми. Моделировать симптомы надо было каким-то совершенно другим, видимо, медикаментозным способом.
В понедельник я уже работал на новом месте. Днем позвонил Вера Иннокентьевна, потребовала что-нибудь сделать с заказанными на мое имя двумястами (!!) крысами. Я ходил по всем лабораториям и просил, как милостыню, чтобы кто-нибудь взял себе в опыт мои двести нетронутых, девственных грызунов. Сочувственное молчание было мне ответом. Обратно в виварий их отдать было нельзя, так как по нормативам они уже не были чисты. Следующие два дня я пребывал в должности палача. Крыса бралась за кончик хвоста, болталась несколько секунд в воздухе - время произнесения краткой молитвы - и затем с размаху кидалась на кафельный пол. И так двести раз. Почти все умирали с первого броска. Одна сорвалась и угодила мне в рожу, так и надо. Я возненавидел крыс и никогда уже их обратно не полюблю, как немцы никогда не полюбят евреев, потому что слишком виноваты перед ними.

Новак занимался совершенно особыми препаратами. Когда избиение грызунов было завершено, профессор коротко ввел меня в курс дела:
-уже давно мы научились управлять эмоциями, повышать и понижать, допустим, либидо, возбудимость, и, что важно, практически без побочных эффектов. Эти препараты, как вы знаете, успешно применяются в психиатрии. Ими занимается лаборатория моего коллеги профессора Старкова.
А наша группа сосредоточилась на другом феномене: на чувстве любви. Условные названия препаратов пока: Любит и Антилюбит. Мы тут давно этим занимаемся, еще с девяностых. Сначала набрали влюбленных пар, возились с ними долго, центрифугировали кровь, лимфу, ликвор, искали - все тщетно: гормоны, и больше ничего. Но гормоны это скорее следствие, чем причина. Пришлось долго копить статистику по свежеумершим влюбленным со стажем влюбленности больше трех месяцев, когда влюбленность, условно говоря, переходит в любовь. Долгий, нудный, титанический труд. Работали с патологоанатомами, сецировали, пытались найти что-то в мозговой ткани. Ведь не будешь же у живых мозг брать на исследование.
-Да я понял.
-Ну так вот. Восемнадцать лет возились, ведь надо было еще людей найти, которые подписывали согласие. И успеть. В итоге вывели все-таки недавно один пептид, которого не было в контрольной группе. Сначала стали вводить его мышам, ну, мыши, естественно, ноль внимания. Стали искать в природе виды, которые создают устойчивые пары. Лебеди, несколько пород обезьян. Те же яйца, только в профиль. Ну, хоть побочных не установили, и то ладно. Выделили противоядие, которое этот пептид связывало, ну, это несложно было. Зачем? На всякий пожарный случай, вдруг кому-то любить надоест. Так вот, ...Виктор, перехожу к делу. По этой теме вы и будете у меня защищаться.

Нельзя сказать, что я был страшно воодушевлен. Тема трудная и рискованная. Могло случиться, что несколько лет кропотливых исследований пойдут коту под хвост. Критерии расплывчаты, нормативы отсутствуют, результаты измерять нечем, ведь любовь это не симптом, оперировать придется субъективными впечатлениями пробандов. С контрольными группами куча возни, кто ж их знает, вдруг они по весне и без пептида влюбятся. Я согласился, конечно. Отказываться от работы с Новаком было глупо, Новак был величина.
Набрали пробандов, и я в их числе. Сам Новак тоже пожертвовал здоровьем. Любви все возрасты. Все пробанды  имели "незанятые сердца", это было главное условие. Эксперимент был рассчитан на три недели.

Наибольшая концентрация в крови у этого пептида достигалась через три часа после перорального введения. 840 человек (куча подгрупп, по полу, возрасту,  ориентации, плюс контрольная) были распределены по разным районам четырех крупных городов, чтобы минимизировать возможность взаимных пересечений. Все они синхронно завтракали в девять утра, а ровно в полдень, до обеда, принимали по таблетке Любита. Меню оговаривалось особо, чтобы абсорбция у всех была одинаковая. В пятнадцать ноль ноль выходили на улицу. И так две недели. Ежевечерне каждый из пробандов контактировал с координаторами, которые регистрировали все особенности поведения и, вообще, самочувствия.
Итог: за три недели полюбило 60-80 процентов пробандов из опытных групп и 20 - из контрольной.
Со мной это случилось в первый же день, на остановке сто двадцать седьмой маршрутки, в пятнадцать ноль восемь. Его звали Лука, странное, архаичное имя. Я потом называл его Лукас. Или Лучано. Глаза его, действительно, лучились даже в полной темноте, во всяком случае, мне так казалось. Ну, это я уже потом выяснил. Вообще-то, я бы в такого и без пептида влюбился, но - научная истина дороже - две недели я глотал таблетки ровно по часам. Настоящие, не плацебо. Это ж моя диссертация была, хотелось самому испытать.

Он стоял на остановке, коренастенький такой, лет двадцати. Волосы чубом, на солнце блестят, и ресницы тоже, а глаза такие, знаете, наружными углами вниз, как будто капля стекает. Пекторалисы под футболочкой крепенькие, дельты плотненькие, прямая мышца живота просто загляденье. Как сейчас помню, ветер ему футболку задрал, стали видны кубики, и эти, вот, волосики от пупка вниз. Или к пупку вверх. Я вообще-то быстро влюбляюсь, бывает, где-нибудь на сайте фотографию увидишь и кажется, что вот оно, навсегда, мое, и лицо и тело. И кровь к штанам приливает. А тут было что-то другое. То есть, мне, конечно же, захотелось его раздеть тут же на остановке, но - вот и у остальных пробандов были трудности с объяснением - тут было такое чувство, что я знаю этого человека давно, то есть желание плюс привычка что ли, остальных-то красивых тоже хочется, но от них, скорее, вспышки, а этот лучанит в затылке и не уходит.

Только не думайте, что это чувство посещало меня на каждой остановке. Нет. Пептид запускал, вероятно, какую-то программу, объект занимал в ней надлежащее место и закреплялся там достаточно твердо. Вот представьте себе, что у вас есть любимый человек, уже месяца три или четыре, и конфетный период уже позади. Вы знаете, что любите его, и если вы, допустим, где-нибудь в командировке, отдавая дань физиологии, все же кого-то трахайте, то вам при этом делается неприятно и стыдно. Даже если это сексбомба там в командировке, все равно тот, любимый, лучше всех, хоть, может быть, он и не такая размодель, но он - родной, ваш. Такое вот чувство, принадлежности, возникло у меня к Лукасу, причем сразу, как только я его увидел. И, наверное, некая харизма и от меня к нему пошла, он глазами смутился, а телом обмануть не смог, тело подалось немного в мою сторону.
Подъехала маршрутка, мы, естественно, сели рядом. Эта харизма, хоть пептидная, хоть нет, она действует на все: вот только вошли - вдруг раз, и двойное место освободилось прямо около нас. Я на него смотрю, оторваться не могу, но отрываюсь, конечно, чтобы не показаться идиотом. Он углубляется в мобилку, читает там что-то. Я тоже свой экранчик включил, Лукаса этого тут же в знакомствах нашел, по станции метро, он, естественно, онлайн, ищет женщину. Пишу ему, погода, пишу, хорошая. Он глаза от своего экрана оторвал, ко мне повернулся и на моей клаве написал: да. Ну, дальше уже просто было.

Лукас был вообще не из тех, кто влюбляется в кого-то первым. Может быть, с Любитом у него бы это получилось, не знаю, но он, скорее, отвечал на мое чувство, сдавался под напором. Вечером мы встретились в кафе, на следующий день - у меня, у нас случилось, мне все понравилось и подошло. Опять же, объект занял место в программе, с присущими только ему характеристиками, запах кожи, мимика, взгляд - все это влезло в кору, и ядра гипоталамуса (именно там обнаружили пептид), начали выделение гормонов и всего, что выделяется, когда любишь. Там очень сложная реакция, со множеством прямых и обратных связей, изучить ее до конца нам так и не дали. Через недельку стало ясно, что из гипоталамуса Лукаса тоже можно добывать Любит граммами. Только у него он начал выделяться естественным путем.
Мы трахались везде где можно и где нельзя, смотрели кино, гуляли в парке, прыгали через кусты, целовались на скамейках на Каменном острове. Я шептал Лукасу, что он для меня - самое главное в жизни, что все остальное на вторых местах, что это он - моя наука, деньги и будущее. Он смотрел на меня и улыбался, глаза-капли светились и заставляли мои светиться в ответ. Я уже и сам перестал верить в то, что это всего лишь опыт.

Через три недели Любит закончился. Я проснулся ночью и понял: что-то не так. Лукас спал рядом, я долго смотрел на него в полумраке. Он вспотел во сне, мне вдруг стало неприятно. В уголке губ его показалась пеночка слюны. Я отвернулся и заплакал.

Сначала я не верил, что счастье сгинуло, что отобрали мое игрушечное сердце. Я надеялся, что сегодня просто не мой день, вчера было много работы, нудная писанина, я страшно устал, к тому же полнолуние, я всегда в эту фазу плохо сплю.
Лукас был чутким человеком. Приглядывался ко мне искоса, стал задумчив. Он ведь вообще ничего не знал.
Рассказывать об опыте было запрещено, мы подписали условия. Прошло три дня. Я попросил у Новака еще таблеток. Мне, конечно, их не дали, их не давали больше никому. Сам Новак их себе не давал. Зачем разводить наркоманов. После двух попыток самоубийства среди участников эксперимент закрыли. Я стал ждать. В принципе, по механизму обратной связи, пептид должен был бы начать выделятся сам. Но он не выделялся. Я вспоминал страсть прошлых дней и симулировал ее без устали. Обцеловывал Лукаса с ног до головы, долго смотрел в глаза-капли, пытался зарядиться его чувством. Эрекция у меня была, но чего-то, что было в прошлых днях, не было больше.
Как-то вечером Лукас вдруг освободился из моих объятий, лицо его было бледно и глаза больше не светились. Я спросил его, что случилось. Это я, это я у тебя хочу спросить, что случилось, ответил он. Отчаяние зажимало его голос. И тут я понял, что мне стало совершенно все равно, уйдет он сейчас, или нет. И бороться бесполезно.
Я прикинулся больным, сказал, что хотел бы побыть один, что меня все раздражает. Он все понял, ушел и не звонил больше. Потом мы встретились опять на остановке, поговорили о погоде. Я смотрел на него и не мог понять, что же я находил в нем такого в те три недели. Смазливая рожица, кубики, ну и что.
Лукас был согласен на дружбу, мы еще некоторое время общались, смотрели фильмы, гуляли в парке, прыгали через кусты, иногда, когда мне было не с кем переспать, я делал это с ним. Он становился молчалив, приглядывался ко мне искоса, как будто ждал чего-то.
Он, наверное, до сих пор меня любит. Я потом переехал и защитился по другой теме, мы потерялись.

Я и почти все остальные участники того эксперимента утратили после этого способность любить. Навсегда. Там нарушилась какая-то цепочка реакций, долго объяснять, либидо сохранено, но длительная привязанность невозможна.
Я знаю, что у нас полные улицы таких. Но ничего, живут, и довольно весело.
Я не горюю особо. Привык, есть еще тьма занятий, кроме любви.
И все же, вот уже пятнадцать лет после этого, я искоса приглядываюсь к каждому своему новому партнеру, смотрю на его лицо во сне, на пеночку слюны в углу рта, и надеюсь, надеюсь.