Последний старец по главам

Глава девятая. Детка.

    Оставшись один, Сталин не спеша набил трубку черными табачными крошками от «Герцеговины-Флор». Он облегченно вздохнул, так как большие напольные часы в ореховом футляре оказывали без десяти восемь. Значит, на все про все в запасе у него – пять минут. Чтобы отдохнуть…

    Состояние относительной свободы заполнило его душу и разлилось по всему телу. Занемевшие от мертвенной усталости члены постепенно оживали. Как будто обретали Вечную Жизнь заново и навсегда. Мысли не просто давались ему в этот долгожданный, освобожденный момент. В жизни бывают такие периоды, когда сложно предсказать дальнейшую судьбу человека. Тем более, всего человечества. Сталин на себе почувствовал этот Закон истории. Помнится, так же мыслит бывший генштабист царской армии нынешний маршал РККА Шапошников, потрясавший «красных командиров» да и «красных сановников» своими подчеркнуто старорежимными манерами и снисходительным взглядом сквозь овальные стекла пенсне. Величайший военный теоретик, отличный штабист, коих нашей армии нужно беречь  как зеницу ока. Сталину больших трудов стоило сохранить Георгия Валентиновича от «ежовых рукавиц». Еще труднее было ввести его в ближний круг. В среду бывших уголовников, террористов и люмпен-пролетариев без роду и племени. Эта свора за страх и экспроприированные сокровища служила иудушке-Троцкому, как самому господу богу или диаволу. Шапошникова на дух не переносили ни Уборевич, ни Якир, ни Путна, ни Гамарник, ни Дыбенко что бил кувалдой по головам офицеров, будучи революционным матросом. Ни даже красавец с томными, оленьими глазами; любитель дрессировать мышей и играть на скрипке, любитель трескучей политической фразы и любимец дам – маршал Тухачевский. Маршал… В Шапошникове видели возврат к старой, золотопогонной и золотоливрейной Российской империи. (Хоть и носил глава Генштаба РККА на защитном кителе «пролетарские» ярко-красные петлицы с золотыми звездами и листьями, но выглядело это так, будто на плечах у старика покоились сияющие золотом эполеты с вензелями и бахромой.) Даже своих любимцев, наркома иностранных дел, и зятя Жданова, партийного вождя «колыбели революции», Сталин был вынужден представлять как «социально-близких», старательно затирая в анкетах и биографиях дворянское происхождение. (Как-никак, все «бывшие» попали усилиями Бронштейна со товарищи в разряд «лишенцев». Согласно первой Конституции РСФСР не имели никаких прав, какие обрели лишь в 1936-ом.) Вячеславу Молотову, которого звал «Вече», присоветовал не вспоминать в кругу товарищей, что гимназические годы провел за одной партой с нынешним рейхсминистром Иоахимом фон Риббентроп. Что оба в свое время бегали по Невскому с хлопающими по затылку ранцами, чтобы догнать красавицу-гимназистку, опальную при Советах поэтессу Анну Ахматову.

   Известно, что муж этой «дамы с вуалью»  был белый офицер, которого шлепнули в ЧК за контру. Сын и того хуже. То ли в бытность Железного Феликса, то ли уже при фармацевте Ягоде, генеральном комиссаре ОГПУ и наркоме НКВД, его сделали секретным сотрудником. Кончил тоже плохо – шлепнули в подвалах Ленинградского НКВД. В пору  Николая Ивановича. Проклятый карлик… Хоть и русский, Ежов никогда не внушал Сталину особого доверия.

   Евреи… Во всем ли они виноваты? Сталин выпустил из ноздрей струйки синевато-сизого дыма. Шумно откашлявшись, посмотрел на портрет Ульянова-Ленина. Вождь пролетарской революции (точнее, переворота) был изображен писаным красавцем, почти в натуральную величину. (Товарища Сталина, правда, тоже уродом не малевали.) Его темно-карие, монгольского выреза глаза смотрели косо. Избегаешь… Брезгуешь товарищу Сталину… Ведь не смотрит, подлец, ни на одной из своих «икон» мне прямо в глаза… Боится, козий потрох. Боится меня, товарища Сталина. Несмотря на то, что назвал меня во всеуслышание на заседании ВЦИК «чудесным грузином»! Иудушка-паразит Троцкий (Бронштейн), жид от мозга до костей, чуть не посинел от злобы. Так сжал свои костлявые мослы, что в костяшках заскрипело. В письме же своем, политическом завещании (написанном под диктовку Крупской, которая шпионила по указке Льва Давидовича) Ульянов-Ленин черт знает что насоветовал про товарища Сталина.

   Так ли уж не прав бесноватый фюрер, Гитлер-Шикльгрубер, который провозгласил себя и свою партию жидофобствующими? Агасфер, Вечный Жид, отказался нести крест Спасителя до Голгофы – навлек на себя и свой народ дополнительное проклятие. Отсюда пошло это обидное для евреев прозвище. Что ж, сами виноваты.

   Память его мгновенно вспыхнула - проснулось воспоминание...

"…Молитву какую-нибудь знаете? Не стесняйтесь, товарищ  Жуков. Говорите, как есть.

- Отче наш, товарищ Сталин, - вздрогнул Жуков. Он ощутил легкую тошноту. Точно большой, мягкий и влажный комок погрузился в него. – Помню почти наизусть. Мать в детстве читала – вот и запомнилось…

- Чем кончается эта молитва? – Сталин окинул взглядом золотые звезды на рубиновых генеральских петлицах, что были вровень с его лицом. – Мне, как бывшему слушателю Тифлисской семинарии, будет любопытно вас проэкзаменовать. Тем боле, что священник из меня так и не вышел. Увлекся марксизмом был арестован царской охранкой и исключен из семинарии.

- «…и не введи нас во искушение, но и избави нас от лукавого», - произнес Жуков, погружаясь вместе со Сталиным в слепящий, бурно обволакивающий, спасительный поток. – «Да будет Царствие Твое отныне и во веки веков. Аминь».

- Аминь, - повторил за ним Сталин, вдумчиво щурясь. – Аминь… Вы верно закончили молитву, товарищ Жуков. И верно прочли эти слова…"

   Фюрер мастерски использует Святое Писание. Сталин понял, что он и Гитлер, подобные им личности – ангелы-губители, вроде Аваддон. Про этого воителя было написано в Откровениях Иоанна Богослова (Апокалипсис): «…Из отворенного падающей звездой кладезя бездны выходит некая саранча. Царем над собой она имела ангела бездны; имя ему по-еврейски Аваддон, а по гречески Аполлион». И «геенна огненная» тоже описана в Откровениях неспроста. Правда, кого Господь любит, того и наказывает… Что ж, время покажет, чью повинную голову меч сечет. И чья голова действительно повинна.

"…Идею Бога мы поставили на рельсы марксистской диалектики. Вместо пустых догм о манне небесной, о которых разглагольствовала старая церковь, мы дали людям хлеб насущный. Помимо хлеба насущного мы вручили пролетариату и крестьянству наше Слово Божие – идею мирового коммунизма. «Я вам принес не мир, но меч». Так сказал Христос, отвечая фарисеям и книжникам. Их у нас хватает, товарищ Жуков. Так зачем же плакаться о белых перчатках? Износились эти перчатки. «В старые меха молодое вино не наливают». Кто так сказал? Тоже он – Иисус Христос. Первый коммунист. Возможно, не осознавший этого до конца… Но мы-то осознали это, товарищ Жуков? Как вы считаете?

- Мы победили капитализм, товарищ Сталин, - ответил Жуков, тщательно подбирая слова. – Самое страшное зло в этом мире. Эксплуатацию человека человеком. Это осталось в прошлом. Идея коммунизма…

- Ничего вы не понимаете, - устало махнул рукой Сталин. Глаза его по-прежнему оставались теплыми. – Вы признаете лишь одну сторону. Товарищ Сталин старается видеть  все, что происходит в душе каждого из живущих. В душе этого мира. У мира также есть своя душа. Великая Душа. Вам дано чувствовать ее пульс, товарищ Жуков. Иначе бы… - в его глазах вновь появились зловещие тени. – Вас давно бы уже не было в списках живущих. В Книге Жизни, которую создал Бог. Вписал туда мое и ваше имя. Мое тоже… Поэтому я так ценю ваш ум. Думайте об этом чаще, товарищ  Жуков и цените мое доверие. Постарайтесь не уронить его в грязь и остаться в живых…"

   Конечно, фюрер мерзавец, каких свет не видывал. После пакта о ненападении и секретных протоколов (поставок советского зерна и стратегического сырья  в фатерлянд) взять и напасть на Советскую Россию. За добро добром не платят… Так товарищ Сталин попал впросак. Прослыл дураком в глазах всего цивилизованного мира. Просвещенного человечества, еди его… Конечно, ему, товарищу Сталину, не оставили выбора. Капитализм лжив по своей натуре, как отец лжи и князь мира сего – сатана и диавол. Древний змий, принесший человечеству познание-яблоко раздора – добра и зла… Бог был не прав, когда создал человека свободным, и вдвойне не прав, когда создал человека по образу и подобию своему. Как можно создавать такое «многобожие»? Тем самым Всевышний Создатель заложил в человека страсть к постижению Божественной Души. Постигнув ЕЕ великий смысл, человек может стать свободным от Бога. Ему не нужен будет Верховный Пастырь. Зачем это Всевышнему? Незачем… Поэтому и поражает Он человечество  в пяту, используя для этого мудрого змея-искусителя…

   Он принял наркома внутренних дел и комиссара госбезопасности ровно в 10-00. Берия как всегда начал отчетный доклад, не размениваясь на мелочах. Абвер и СД готовят восстания в лагерях. Для этого «Аргус» занялся заброской диверсионных групп на Крайний Север. Ему помогает в этом черном деле разведцентр «Цеппелин–Цет», что сформирован с 1939 года в Варшаве по личному указанию Канариса. Начальником является некто Герасименко, из эмигрантов первой волны. Источники докладывают, что близок к генерал –полковнику Фридриху фон Паулюсу, был представлен ему женой последнего. Елена Констанция еще до войны отслеживается нелегалами НКВД, так как…

   - Лаврентий, велика ли опасность, что в Колымских лагерях начнутся массовые выступления против власти? – бровь Сталина, медно-рыжая, подбитая сединой,  изогнулась и медленно поползла вверх. – Ты держишь под контролем события?

   - Да, батона Сталин, - Берия шумно выдохнул воздух в пространство перед собой. – Провожу усиление кадров. Кое-где они оказались гнилые, как-то в Западной Белоруссии и Украине. «Аргус» и «Цеппелин» консультирует один негодяй, из бывших наших. Фамилия его Бессонов. Состоял на ответдолжности при Управлении  наркомата в Гродно. С первых же дней перебежал к немцам.

   - Осиновый кол на могилу предателя, - процедил сквозь зубы Сталин. -  И выкормила же такого подонка мать, земная женщина. Стыдно за него перед ней. Чем мне искупить такие грехи перед Россией, Лаврентий? Перед Историей… Не прощаются такие грехи, - он тяжко вздохнул. – Святой отец, что нам обоим известен, милостив на этот счет. Не прощается лишь хула на Духа Святаго…

   - Готовится новое предательство, батона Сталин, - сверкнул сквозь пенсне лукавыми, карими глазами, Берия.

   - Говори…

   - Жуков… этот Георгий Победоносец, пробил назначение генерал-майора Власова на должность командующего 2-ой ударной. Ему содействовал Мерецков. Одна компания, товарищ Сталин. Именно по протекции Жукова наш Власов был переведён накануне войны в Киевский военный округ. По установленным данным, они намечают очередную авантюру с прорывом блокады. Хотят бросить ударную группу в Волховские леса. Без достаточного прикрытия  авиации, усиления танками и орудиями. Немцы намеренно раздвинут свои боевые порядки, заманят в «мешок» и уничтожат всех до единого.  Устроят «кессельшлахт» - котельную битву…. – лоб наркома увлажнился. Как на яву ему привиделись тысячи трупов посреди болот и вековых сосен, разбитые остовы танков с красными звездами, утопленные в воду грузовики и повозки, бредущие группы пленных в промокших шинелях. – Блокаду без взаимодействия войск на всех фронтах 2-ой ударной не прорвать. Эта авантюра почище, чем с корпусом Ефремова. У меня…. – Берия зашуршал документами, отпечатанными на папиросной бумаге, что держал перед собой в открытой папке, - имеются доклады Главного Управления особых отделов. Мильштейн и Абакумов докладывают: на Волховском фронте отмечена череда вредительских актов. Не налажено снабжение войск боеприпасами, продовольствием, обмундированием. Наблюдаются случаи обморожения бойцов и командиров, обутых в ботинки с обмотками. Люди неделями не получают горячей пищи. Местами вынуждены употреблять мясо павших лошадей. Зафиксированы случаи смерти от истощения. Старые дороги, по которым осуществляется подвоз, разъезжены. Их колеи не выдерживают потока транспорта. Скапливаются часовые пробки, которые обрабатываются артиллерией и авиацией противника. Новые дороги не прокладываются. Тем временем особисты докладывают о разложении и пьянстве среди командного состава…

   - Проводить аресты не дам, - сухо отрезал Сталин. Видя негодование наркома, отметил еще суше. – Врагу только и надо этого. Он ждет…

   Помимо всего прочего Берия отметил об удачном начале операций «Монастырь» и «Гейне», что призваны были дезинформировать высшее руководство Абвера, СД, а также ставку фюрера. Сталин отметил удачное начинание и советовал держать руку наркома на особом контроле в отношении к данным событиям.

   Богу нужны такие кровопийцы с усмешкой подумал он, когда тяжелая массивная дверь затворилась. Неслышно ступая по ковру в мягких горских сапогах он подошел к огромному окну. Чуть отдернул громоздкую синюю гардину. За прозрачным стеклом виднелась часть кремлевской стены, зеленые флажки на крепостных башенках с луковичными куполами. Вдали сияли крестами и серебристо-золотой мишурой на куполах главы Василия Блаженного. На территории Кремля был Успенский собор, который помнил ночные стенания царя-опричника Иоанна Грозного и покаяния его преемника Бориса Годунова.  «…И мальчики кровавые в глазах…» Так написал в своей драме великий русский поэт и писатель Александр Пушкин. Не менее великий русский писатель (из крестьян) Максим Горький ему неожиданно вторит: «…А был ли мальчик?» Все это знакомо. Товарищ Сталин отправлял на смерть своих «ослушников». Палачей других палачей. Палачей, которые могли стать его палачами. Предать его суду, скорому и неправому… Иудушка Бронштейн-Троцкий был первым из них. Поэтому и кончил в далекой Мексике с кровавой дырой в голове. Спасибо испанскому товарищу, сотруднику товарища Берия – точно врезал ледорубом по мозгу троцкизма…

    Уже на пути к Кунцево, в мягком сидении своей бронированной машины, Сталин сиротливо ощутил, что кроме дочери «Сетанки» (так он звал Светлану Аллилуеву) из детей у него почти  никого не осталось. Старший Василий  рвался на фронт в истребительную авиацию. Грозился осиротить отца задолго до рождения внуков. Пресечь славный род Джугашвили по мужеской линии. О, горе… Яша скорее всего в плену, о  чем лучше не знать этому миру. Никому из живущих в нем смертных. В составе полка гаубичной артиллерии сын пропал без вести на юге России. Лучше бы погиб, мелькнуло в голове вождя. От этой мысли его ожгло неприязненным могильным холодом. Будто это он послал сына-первенца на смерть. Как Бог-Отец своего Сына – Человеческого…Не кощунство ли сравнивать себя с Богом? Ведь молился перед иконами Казанской и Иверской Божьей Матери по научению святого отца Зосимы. Спасло это Россию, как и в 1812-ом. Спасло…

   - Власик, ты в Бога веруешь? – неслышно спросил Сталин своего «верного пса», которого полюбил и припас со времен Царицына.

   - Как? – испуганно молвил тот, хлопая глазами. Шинель тут же врезалась ему в шею, а красно-синяя фуражка съехала на затылок. – Не понял, товарищ Сталин.

- В Бога, говорю, веруешь? – громче повторил вождь. – Боишься меня, что ли? Смех…

- Никак нет, товарищ Сталин – испуганно-радостно зашептал Власик.

- Что, никак нет? – удивился Сталин. –Не веруешь что ль? Или не боишься…

- Угадали, товарищ Сталин, - улыбнулся генерал. – В обоих случаях…

- Что не боишься, хвалю. Что не веришь… - Сталин промолчал, поискав инициативу в разговоре. - Почему так – не веришь? Нет его что ли? Если нет – почем знаешь… Нет… Все нам отрицать… - видя растерянность «пса», огорошил его: – Вот возьму и верну Бога. Начнут у нас в школах Закону Божьему детей учить как в старые времена. И в Вузах тоже. И в профтехучилищах. Марксистско-ленинскую диалектику и Закон Божий введём как единый закон жизни. Для всех:  от генсека и секретаря обкома до простого слесаря.  А в Красной Армии молебны введу. Перед боем, на побудку и зарю. Что скажешь?

-  Бог так Бог, - нашелся Власик. – Раз нужно, так верните нам Бога. Без Бога тяжело на смерть идти, - нашёлся он, чувствуя на себе пытливый взгляд Хозяина.

- Как же ты, коммунист, будешь Всевышнему молиться? – усмехнулся Сталин. -  Земные поклоны бить?

- Как-нибудь буду, товарищ Сталин. Бог… - оробело молвил Власик. - Он в сердце живет, а не в иконах. Я на исповеди у старца был. Так ему и сказал. Он похвалил. Говорит: «Верно мыслишь, раб Божий. Вот попадешь ты в леса бескрайние, по заданию товарища Сталина, во вражий тыл. Что ж – икону туда тащить? Или попа с попадьей? Нет! Бог в душе каждого из нас. Без икон и церквей должен жить. Так-то вот…»

   Миром правит секта, подумал Сталин. Наподобие египетских жрецов, что держали в страхе фараона. «Тьма опустилась на землю Египетскую…» Даже Великий Спаситель и Первый Коммунист вынужден был обучиться у них премудростям управления массами и воздействия на психику человека. Человеческого индивидуума.  «Горе тому человеку, которого съест лев и горе тому льву, которого съест человек». Это свидетельствует о том, что Иисус Христос (он же Ешуа, как написал Михаил Булгаков), действительно обучался при храме Исиды и Осириса. Пока он был нужен этим мудрецам, они его терпели. Даже помогали «сеять» христианство на землях Израильских. Все потому, что Отец, Сын и Святой Дух – это символы Осириса. Задача Иисуса была проста – подготовить почву для перехода Рима в веру жрецов. Жителям империи суждено было стать рядовыми строителями храма, который «…я воздвигну за три дня». Когда же он ослушался своих учителей, с ним поступили сурово. Товарища Сталина тоже ожидает та же участь. Недаром Каганович, представитель клана Рокфеллеров в Советской России…

               
*   *   *

Из дневника Насти Светловой:

"…Толя хотел меня. По-настоящему хотел, как хочет мужчина любимую им женщину. Сколько раз он уже подходил ко мне, казалось, с ненужными вопросами. Робко заглядывал в глаза, глубоко проникая своим подлинным внутренним взором в сердце мое – живительный, благостный родник души… По природе своей он робкий парень. Но тогда, в сарае… Когда все завалились спать, изнуренные долгим, тяжелым переходом по заснеженной, продуваемой ветрами территории, находящейся в тылу войск противника, однако, не менее опасной, чем передовая с ее огненными всплесками разрывов  огненными штрихами осветительных ракет, бороздящих просторы такого большого неба, зияющего как пропасть с миллиардами глаз, с миллиардами звезд – кто посеял этот урожай навеки?.. Вдруг положил мне руку на плечо, а затем неловко, торопливо поцеловал. Искал мои напряженные, сведенные судорогой страха и отчаяния (а вдруг все-таки попадет?) губы, обожженные морозным дыханием родной зимушки-зимы, шершавые, потрескавшиеся, - а попал прямо в нос, который был и того лучше… Смешно, до слез. Действительно, плакать хочется от такого подхода нашего к  жизни. От такого подхода нашей жизни к нам. Он так ничего и не сказал утром. Все прятал куда-то глаза. Словно виноват был в чем-то, дурачок. Разве он виноват? Это я, дура стоеросовая, больше виноватой себя чувствовать должна, чем он. Там, у себя – на небе…"

               
*   *   *

   - Фрицы! – истошно завопил чей-то голос, знакомый и незнакомый одновременно.

   Чей именно она, Настя, не разобрала. Зубами стащила мамину пушистую варюшку. Теплыми от сна пальцами вцепилась в холодные части затвора СВТ. Вдоль кромки леса, рассыпавшись цепью, шли высокие (все выше среднего роста, как показалось) серые люди. Чуть поодаль, на шоссе – невысокий серый грузовик, мест эдак на двадцать. В кузове грузовика, возле кабины – тяжелый пулемет на сошках. Щупает поворачивающимся тупым рыльцем обзор. Блестят стеклышки окуляров в маленьком, крытого вида зимнем вездеходике с орлом и свастикой на дверце. Кто-то смотрит на них в бинокль. Рассматривает. Изучает их какой-то гад.

  По заснеженному шоссе в сторону Долговки пронесся с плавным железным скрежетом броневичок БА-20, знакомый по кинохронике довоенных лет. На нем черно-белыми пауками были намалеваны свастики. Вслед за ним – невысокий, приземистый танчик с тонюсенькой пушкой и пулеметом на башне. Какой-то наглый фриц в белом капюшоне поверх зимней каскетки высунулся из люка. Не боится, гад, партизанской пули.

   - Обложили, суки рваные! Эх, мать-перемать…
   Нет, Настя так не ругалась.

   Сзади донесся голос Толи. Всем отходить в лес, экономить патроны. Пулемет с дороги словно уловил мысль. Почувствовали, запеленговали их гады – дал предупредительную очередь. Багрово-красные трассы разрывных пуль огненным веером разлетелись по сугробам. Лопнули в замороженных деревьях пучками искр, посбивали хрустальные ветки, засыпали снег корой. Цепь серых и высоких ускорила шаг. По чужой команде, зычной и металлической – перешла в стремительный бег.

   - Настя! Светлова… С ума сошла! Немедленно назад! Живо, я приказываю…

   - Vorverst! Schneller, verdammen…

   Сильные Пашины руки было увлекли ее за собой. Да куда там… Отбилась. Рухнула как  подкошенная в снег. Как завороженная принялась ловить в прорезь прицела стремительно приближающиеся серые фигуры в угловатых, с выступающими краями касках. Серия пуль, выпущенная одним из серых (у него был MP-38), взрыла снег впереди и позади нее. Сзади кто-то глухо застонал, заматерился. На мгновение оглянувшись, она больно-пребольно закусила губу. Пашка… Помкомгруппы по взрывному делу. Из-за нее, дуры, из-за нее, проклятой. Что она теперь скажет его родителям? Пашиной матери, которую знала по детству.(С одного двора были ребята. Растила и ютила их Пашина мать, когда отец Насти, напившись пьян, приходил домой. Начинал крушить все, что ни попадя. А все из-за жены, «дочери врага народа», с которой развелся по указке начальника главка…) Что она теперь скажет ей, этой святой женщине? Что…

  Хрупкое девичье плечо, огрубевшее за время диверсионных курсов и перехода, оглушила резкая отдача. Из казенника СВТ вылетели со звоном три дымящиеся гильзы. Да куда там! Цепь была метрах в двадцати. Отражающие солнце белые номерные бляхи на белых же цепочках (оцинкованное снаряжение на кожаной амуниции то и дело вспыхивало на солнце короткими игольчатыми вспышками, резало глаз), синие воротники шинелей – до глаз, на специальные хлястики у шеи застегнуты. Белые оцинкованные пряжки с орлами и свастикой (Gott mist uns!). Фельджандармерия, мать их…И все-таки метрах в двадцати по рабьи согнули спины. Залегли в снег, показав притороченные к заду длинные, гофрированные цилиндры.

   - Рус! Диверсанте! Nixt chosen! Мы не есть стреляйт! Сдавайстен…

   - А мало не покажется… - простонал подраненный Пашка. Потянул из-за пазухи ватника гранату-лимонку. Зацепил пальцем чеку. – Сучье племя! Комсомольцы не сдаются, гниды фашистские! Ням-ням, руссише балалайка! Гитлер капут, мутер ферфлюхт…

   Сволочи… Теперь хотелось ругаться даже Насте. С ее пылким девичьим самолюбием творилось что-то неладное. С утра вчерашнего дня исчез Сергей. Куда-то растворился после ночного обстрела из «кочки». Неужто, захватили его, сволочи? Не может быть. Три раза выходила в радиоэфир в указанном квадрате в указанное в шифроблокноте  время. Тщетно… Центр на позывные «Заря, Заря 7» не отвечал. Сквозь шум  в эфир пробивались голоса чужих радиостанций проходящих немецких частей, полевых комендатур и тыловых команд. Как-то раз, крутя тумблер настроечной таблицы, она в наушники уловила с замирающим сердцем голос. По-русски он вещал вкрадчиво и тихо: «…Красные диверсанты, подпольщики и партизаны! Германский рейх обещает вам жизнь и приличное содержание в лагерях для военнопленных. Все условия Женевской и Гаагской конвенций будут соблюдены. Немедленная сдача в плен – необходимое условие для сохранения вашей жизни. После войны вам гарантируют возвращение к семьям, родным и близким…» Голос этот, красивый и звучный, показался ей до ужаса знакомым. Поймала себя на мысли: уж не Сергея ли? Ведь, по словам комгруппы, Толи Смелкова, пожалел он того фашиста во взорванном автобусе.

   …Ее губы шептали неслышные проклятия. Тем временем старшего группы перехватили на подступах к Долговке. Из-за пахнущего навозом гумна на него и двоих ребят, вооруженных наганом и трехлинейкой, налетели шестеро. В красноармейских шинелях и ватниках, со споротыми петлицами. На голове у самого здорового, по-видимому ихнего старшего, была немецкая пилотка со спущенными отворотами. «…Це треба вам до нас, хлопцы! – сказал здоровый, шевеля лохматыми бровями. – В Украинску повстанческу армию! Слыхали про такую?» Их немедленно окружили со всех сторон. Потребовали сложить оружие. Смелков, не долго думая, бросил «Hаган» в снег.

   - Фрицы, что ль? – спросил он.

   - Сам ты – фрицы! Дурило! – рыжий, кажется, вознамерился говорить один. – Сказано тебе – повстанческая армия   Украины. Сам-то кто, москаль? Чекист или… по принуждению будешь?
 
    У него в руках был ППД-38 с исцарапанным деревянным ложе. Остальные были вооружены винтовками Мосина образца 1891\13 года. У самого пожилого с вислыми украинскими усами был пулемет Дегтярева.

   - Вы Советскую власть признаете? -   Толя жалел, что бросил оружие в снег, да еще на виду.                Хлопцы гнусно заржали. Тот, что был ближе к старшему, вскинул на плечо «винтарь».

    - Мы любую власть признаем, ежели она нам поперек горла не встает, - фыркнул он. – Чи Советская власть, чи германская – нам все одно. Без разницы, яки балакают на Московии. Мы и с москалями готовы балакать и ручкаться. Верно говорю, батька? Верняк, хлопцы? – видя замешательство Толи, молвил. – Треба тебе, москаль, зараз до нас тикать. Зараз германец зачнет вас шукать. Нам того не треба никак…

   Уже будучи в мазанке со стенами из кизяка, Толя вспомнил про наган. Надо же, обронил и забыл как последняя бестолочь. Перед ребятами стыдно. Ребята тем временем шмыгали носами, раскрасневшимися от мороза. Никто и не думал распахивать телогрейки и снимать вещмешки. Анисимов из Москвы было передернул затвор, но пожилой и усатый, что был с дегтярем, остановил его сварливым: «Не треба, хлопце! Уси теперь добре будет…» За окошком, что запотело от жара из печки, слышалась беготня и урчание каких-то моторов. Доносились горлотанные германские окрики. Выглянув на мгновение, Толя заметил посреди белого торжества борт стальной машины с крестом. Поверх торчали ссутуленные спины в белых маскировочных куртках и белые же каски, обтянутые материей. Хриплый голос по немецки спросил: «…Партизаны есть? Мы договаривались, что ваша организация выдает нам чужаков и не способствует диверсиям в германском тылу. Договор остается в силе, господин Остапчук? Не так ли?» Тот, кого назвали Остапчуком, отвечал довольно сносно по-германски: «Не сомневайтесь, герр Вебер. Мы свое слово держим. Не угодно ли пройти в хату и убедиться?» Сердце Толи сжалось. Удары его превратились по силе отдачи в забойную сваю. Но что-то в душе мешало сопротивляться. «Уси спокойно, - как ни в чем не бывало произнес пожилой повстанец. – Сидите смирно. Батько своему слову хозяин». Шаги уже раздавались на порожке. Кто-то сбивал снег, топая подкованными железом каблуками. По горнице носилась услужливая дебелая женщина с мощными грудями, выпирающими из-под сарафана с монистами. Она с помощью ухвата ставил на столешницу дымящийся чан с картошкой, мастерски резала сало, разливала топленое молоко. С ее широкого лица с густо подведенными бровями не сползала улыбка. Один раз, как показалось Толе, она подмигнула ему. Обшитая овчиной дверь внезапно распахнулась. Вслед за уже знакомым Остапчуком зашел самый натуральный фриц в белом маскировочном костюме, состоявшем из широкополой куртки, длинных, мешковатых штанов, заправленных в сапоги. Его голову поверх каскетки с черепом и костями покрывал капюшон на заячьем меху. За широком поясом с бляхой торчали две гранаты польского образца с длинными ручками, висела кобура. На ремне через плечо был планшет коричневой кожи. Острый, бритый подбородок торчал вперед. Близко посаженные к переносице голубые глаза вопросительно скользнули по сидящим на скамье возле окна.

   - Кто есть это? – герр Вебер задал вопрос так, будто знал на него ответ.

   - То мои люди, пан, - Остапчук как ни в чем не бывало гнул свою линию. – Они вам безопасны. И ваше германскому рейху трошки, - при этом «батько» умудрился повторить сказанное по-германски.

       Немец прошелся по горнице. Он намеренно задержал взгляд на лицах сидящих ребят, окинул взглядом накрытый стол. Усмешка поползла по его бритому до синевы лицу. Женщина раздвинув черненые брови, угодливо поклонилась ему. Любезность так и сочилась из ее васильковых глаз и сочных губ.

   - Может пан сядет за стол? Мы с Миколой будем только рады. И хлопцы наши тоже, - она кивнула в сторону притихших ребят.

   - Danke shone, Frau- сказал эсэсовец. – В следующий раз. Un Ordnung! Gen God…

   - Тогда прощевайте…

   Любезно осклабившись, герр Вебер вышел из горницы. Напоследок он провел рукой в меховой перчатке по подбородку. Словно давая ребятам понять, что запомнил их всех. Теперь, дескать, они в его власти и никуда им то него ни деться. Толя хмыкнул ему вслед. Он вновь пожалел, что оборонил наган. И страшно обрадовался, когда увидел револьвер с кольцом в рукояти и белым шомполом в руке у пожилого. «Уси» улыбался в пышные, точно у Тараса Бульбы, усы. «…Забирай свое, мне не треба, - протянул он оружие. – Сдалось оно вам, хлопцы. Уж я-то что, повидал на своем року богато. Но этого добра лучше б никому ни бачить. Шоб  очи не повылазили, яки у скаженного…»

   Через минуту в горницу вошел хлопец, что предложил «зараз тикать». Он взял батьку под руку. Предложил ему выйти.

   - Там германцы, на большаке, кого-то шукают. Поймали, гутарют, двоих. Не из этих ли будут?

   -  Нам то непотребно знать, Стась. Те, что за большаком – не про нас забота. Этим про них не говори…

   Микола Остапчук  как попал в 41-ом в окружение под Киевом, так воевать ему «стало не треба». По крайней мере, так он признался Толе, когда тот вместе со своими хлопцами, скинувшими тяжелые ватники, без цигейковых шапок, сидели за столом. Лопали вареную картошку со сметаной, салом, топленым маслом. Противно было слушать это. Правда, возражать было еще глупее. В гостях надо было честь знать. Поэтому Толя, не сильно налегая на харч, бдительно косился на лица ребят. Обветренные. Усталые. С запавшими глазами и небритой, железной щетиной – хоть скребок вынимай… Им отдохнуть «потребно», а не воевать. Но и отсиживаться не хотелось. Огнем жгла мысль о Пашке с Настей, что остались в мелком овражке у большака. Неужто… А  Микола тем временем продолжал свою вредительскую работу. По его словам, всю киевскую группу войск с огромным количеством танков и артиллерии бросили погибать. Генералы, еди их мать… О товарище Сталине Микола был тоже невысокого мнения. Мол, какой же он батька, ежели не учел, что Гитлер нападет? Если же учел, то почему не предупредил нападение? «…Хуть оно внезапное, хуть какое – должон был. И все тут». Ему, хохлу свиноматочному, сложно было объяснить, что товарища Сталина со всех сторон (как страну Советов!) враги окружают. Невидимые и видимые. Мешают, сбивают… Вот, Ежов, что до товарища Берия возглавлял НКВД, «карающий меч революции» и «вооруженный отряд партии». Уж на что проверен был и доверен, самим товарищем Сталин назначен на столь высокую и ответственную должность. Тоже враг оказался.

   - Я, конечно, извиняюсь, хозяин, - наконец произнес Толя. При этом поперхнулся куском картошки. – Мне до ветру выйти нужно. Не проводишь?

   - Что ж, давай, хлопце. Зараз…

   Они вышли во двор. На белом, пушистом ковре виднелись следы от гусениц. Натекло темно-фиолетовой лужицы не то автола, не то бензина. Отпечатки гитлеровских сапог, утыканных гвоздями по подошве, виднелись повсюду. Точно гвозди кто-то в снег забивал. Куполом из серо-черного стекла возвышалось небо, сквозь которое блистали ранние звезды, проглядывался серпик молодой луны. В гумне блеяли овцы. (Черные ошметья кизяка виднелись у порога.) Брехал желтозубый кобель на задах, что б не дразнить фрицев. Ставя перед собой мощные лапы, пес вытягивал в лае страшную, оскаленную пасть. Плетеная изгородь по-домашнему была усеяна горшками.

   - Не хотел при ребятах, в горнице, - начал из далека Толя. – Неудобно было… Я насчет твоих разговоров. Говорить что-то против не стану. Ты хозяин, я гость. Только, Микола, давай договоримся. Не надо ребят в твою веру перековывать.

   - Ребята твои сами могут решить, какая вера им ближе, - улыбнулся Микола. Он расстегнул ширинку на красноармейских брюках «хебе». Жестом предложил сделать тоже самое. – Чего ж, мне молча сидеть в своей хате? Или как?

   Немного подумав, Толя присоединился. Две мутно-желтые струи мерно плескали в снег.

   - Этого эсэсманна давно знаешь? – Толя через силу задавал оперативные вопросы.

   - Экий ты любопытный хлопец, - запел Микола, кряхча от наслаждения. - Все тебе подай да принеси. Разжуй…Вот, что я тебе скажу. Что мы здесь строим, одному Богу ведомо.  Одно тебе скажу. Пока ты здесь, ты под моей защитой.

   - Как же так, - Толя оправился и застегнул ватные брюки. – Страна и весь советский народ сражается… не понимаю. Нас фрицам не сдал, за это огромное тебе спасибо. Что оружие и форму сохранил, думаю, тоже. А сидишь здесь, извини конечно, без дела. В сытости и тепле.

   - Тебе что за дело, хлопце? На мороз захотелось? Трошки выгоню…

   - Меня гони. Мне что… ребят оставь. Пусть погреются. Они едва с ног не валятся.
   - У большака двоих взяли – тоже ваши? Так я и думал. Ох, горе тебе, хлопце. Этот Вебер у них голова. Ихней энзацгруппой заправляет и этой… Яхткомандой, вот как! Знаешь, про что разумею? Батальон у них или рота – целиком из наших. Одеты, как мы. Точно партизаны. За вашими охотятся. Остерегись таких.

   -Предупреждаешь, а сам в стороне стоишь. Как тебя понимать? Когда двое дерутся, третий лишний бывает.


*   *   *

   То далекое зимнее утро в Полтаве запомнилось Паулюсу навсегда. Всегда лощеный и подтянутый, в гладко отутюженном кителе с витыми аксельбантами полковник Адам принес ему кипу оперативных документов. Генерал-полковник, помешивая серебряной ложечкой свежий кофе, ознакомился с ними. Делал он это по привычке не спеша, так как еще в молодости получил от товарищей прозвище «Кунктатор», то есть медлительный. Впрочем, медлительность Фридриха фон Паулюса, ставшего командующим 6-ой армией группы армий «Юг», не повредила ему. В отличие от покойного Рейхенау, что слыл не просто бесшабашным (мог прийти на доклад в спортивном  костюме, в гольфах и с хлыстом для верховой езды), но даже грубым. Не говоря уже про жестокость в отношении к пленным и мирному населению. Вальтер Рейхенау, офицер кайзеровского рейхсвера, известный в рейхе пристрастием к пиву и красивым дамам,  стал автором приказа «О поведении войск в оккупированных странах восточной Европы». Копии были размножены и вывешены во всех штабах армии, части которой первыми вступили в Париж. За малейшую непокорность предписывалось беспощадно уничтожать даже женщин, стариков и детей. Расстреливались и вешались заложники в назидание «красным бандитам», совершавшим нападения на германские части, взрывы складов, диверсии на транспорте и т.п. И это несмотря на явный полководческий талант: зимой 41-го именно Рейхенау настоял на отходе армии, которой грозил «котел».

   С Вильгельмом Адамом у нового командира 6-ой армии установились теплые отношения. «Вы гессенец? – спросил его Паулюс. – Из каких мест?» Тогда еще подполковник, Адам поведал ему свою биографию. Родом из села Эйхен, что близ города Ханау  на Майне. Дед с материнской стороны – бургомистр. Более 25 лет возглавлял общину Эйхена. Сейчас семья живет в Мюнцберге. «…Тогда мы с вами быстро поладим», - Паулюс хлопнул его по плечу. С этого момента Адам стал доверенным лицом нового командующего. Вскоре генерал-квартирмейстер (начальник оперативного отдела)  6-ой армии Теодор фон Гейм вручил Адаму серебристого жгута погоны с золотыми «звездочками».

   - Вы совершили поразительный взлет, - заявил он, пожимая руку новоиспеченному полковнику. – За два года: от майора – до полковника! Это немыслимо! В прежние времена я бы подумать не смел что кого-то из моих подчиненных ожидает столь блистательная карьера. К тому же в должности – 1-й адъютант командующего! У вас появился влиятельный покровитель, мой друг, - глаза престарелого генерала сузились. В них появился знакомый Адаму огонь. – Спешите к своему начальству, в кадровый отдел. Там еще не знают о вашем назначении…

   …Отведав утренние оладьи с подливой из лука, Паулюс делал пометки на полях цветным карандашом. Особенно долго он задерживался на папках с документами 1s, что перечеркнуты желтой полосой. Данные о положении на Юге России были неутешительны. Прорыв армий Тимошенко под Изюмом ставил под угрозу Харьков, Полтаву и Днепропетровск. Была основательно потрепана 294-й дивизия под Волчанском. Для затыкания бреши в обороне пришлось стянуть даже интендантские и саперные части. Из-под Полтавы срочно перебрасывалась охранная дивизия, не имевшая ни танков, ни тяжелого вооружения. По имеющимся данным до тридцати процентов ее личного состава получили обморожения.
   Паулюсу, бывшему разработчиком плана «Барбаросса», особенно претило, что ни одна из армий вермахта не получила в достатке зимнего обмундирования.

   - …Не могу понять, почему Геббельс и Фриче трезвонят о разгроме русских, - признавался он с горечью своему адъютанту. – Красная армия переиграла нас этой зимой. Пусть ценой страшных потерь, пусть благодаря Генерал-Морозу, но… наше победоносной наступление под Москвой захлебнулось. По тяжелым и средним танкам русские превосходят панцерваффе. У нас нет таких монстров, как Т-34 и КВ! На вооружении русской артиллерии – пушки и гаубицы, произведенные в 30-х  и 40-х годах. Мы располагаем артсистемами со всей Европы. Полевая гаубица образца 1918 года – настоящий позор! Вы знаете, какая у нее низкая скорострельность и какой огромный вес. Противотанковые средства окончательно погубят нас, - видя расширяющиеся от ужаса глаза, он продолжал. – Орудия 35/36-го калибра воспринимаются русским панцером Т-34 как булавка для слона.

   - Да, но… - заторопился Адам, намекая на спрятанные микрофоны. – Зенитные орудия калибра 88-м прилично работают. Их так хвалят на передовой…

   - Хвалили бы больше, будь они в большом количестве, - недовольно бросил Паулюс. Он аккуратно отложил серебренную ложечку. -  Мне приходится оголять свою противовоздушную оборону. Вам не хуже чем мне, дорогой Адам, известно: слабость русской авиации – очередной трюк рейхспропаганды. Знаете последнюю новость? Под противотанковые пушки приказано переделывать 50-мм трофейные французские орудия.

   Для виду Адаму пришлось похвалить славных пулеметчиков и автоматчиков. Дескать, отлично поддерживают огнем наступающую пехоту. Но, глядя в темно-карие глаза своего покровителя, немного печальные, но с лукавой искрой, он понял: вранье и тут не проходит. Еще с пограничных боев стало понятно: русский пехотный взвод вооружен помимо магазинных винтовок еще и самозарядной. Имеющая десять выстрелов СВТ-40 считалась ценным трофеем. В Западном военном   округе на взвод приходился еще пистолет-пулемет Дегтярева (ППД), которых в РККА насчитывалось до 100 000. Ручной и станковый пулемет превращали красный «инфантери зуг» в грозную огневую силу. (В вермахте, к примеру, на пехотную дивизию приходилось всего 300 пистолет-пулеметов. ) Моторизация вермахта представляла собой удручающее состояние. Было принято смеяться над итальянскими мулами и «Фиатами», мобилизованными в армию по приказу дуче для войны с Россией. Однако больше половины германской артиллерии по старинке крепилась к передку.  Включая тяжелые пушки и гаубицы образца 13-го, 18-го и 33-го. А в Красной армии еще до войны была проведена успешная моторизация. Основная масса тяжелой артиллерии перевозилась на тракторах СТЗ, гусеничных тягачах «Комсомолец», «Ворошиловец», «Коминтерн».

   - Мне приходилось, начиная с 20-х, читать лекции по тактике многим красным офицерам, - улыбнулся Паулюс. – Многие из них были репрессированы Азиатом. Кое-кто выбился в русский Генеральный штаб. Об этом сейчас не принято говорить, но… Это похоже на войну теней. На битву Исаака с Голиафом. Вы не находите, дорогой Адам?

   - Но почему же фюрер не прислушивается к вам? – Адам наконец-то решил отрешиться от осторожности.

   - Фюрер… К сожалению, он попал под ностальгию о Великой войне, - внезапно свел на нет беседу Паулюс. -  Он даже отказался встретиться с разработчиком автоматического оружия Куртом Шмайссером.  Заявил, что ему больше по душе винтовки и карабины.
  - Неужели? – искренне удивился Адам.

  - Да, - кивнул затылком Паулюс. – Из них проще стрелять и попасть в цель. Да и расход патронов не такой большой…

   Дождавшись, пока Паулюс изучит очередной оперативный документ, испещрив его красными и синими пометками, Адам изложил историю странного русского старика. Эсэсманы подвергли его  допросу третьей степени. Стремились выбить у него показания, уличающие в шпионаже или работе на подполье. Но их ожидал сюрприз…

   - Генерал-полковник, этот русский поразил истязателей своим мужеством! – воскликнул Адам. Руки у него дрожали от переживаемого волнения. – По словам армейских офицеров, которые рассказали мне о случившемся, этот русский… к слову сказать, не совсем старик, вынес самые страшные пытки. Он висел вниз головой, привязанный к потолку.  Его били по ребрам резиновой палкой, пропускали сквозь тело электрический ток, загоняли под ногти отточенные иглы! Он им ничего не сказал. Жестоким людям из SS этого показалось мало. Они стали поливать его на морозе из брандстбойта ледяной водой. Генерал, этот русский даже не простудился! Эти изуверы также привязали его цепью к мотоциклу. Они принялись разъезжать по улицам Днепропетровска. Следом шла поливалочная машина…

   - Довольно, Адам, - Паулюс осторожно закрыл серую папку с орлом и свастикой. – Вы окончательно испортили мне аппетит, мой друг. Как вам не стыдно… - он через силу улыбнулся и продолжил, как ни в чем не бывало. – Загадочный для нашей суровой, военной действительности эпизод. Весьма интересно. Правда, чем-то напоминает дешевые, но увлекательные представления из цирковых балаганов. В Касселе часто выступали трюкачи и клоуны. Они ходили по раскаленным углям, лежали голышом на досках, усеянных шипами. Даже пускали «греческий огонь». Пусть так… Однако, дорогой Адам! Не забывайте: мы находимся в России.  Эта страна была и будет загадкой.

   Паулюс отпустил своего адъютанта. Скорее повинуясь выработанному годами инстинкту, который приучил его завершать все дела, связался через коммутатор со своим зятем. Зондерфюрер SS Альфред фон Куценбах являлся представителем ставки рейхсфюрера. Он также служил при штабе 6-й армии переводчиком, так как  отлично изучил русский язык в Тифлисе, где провел свое детство. «…Альфред, прошу вас предоставить мне как можно больше информации об этом инциденте, - Паулюс не вмешивался в дела Черного ордена, пока дело не заходило о репутации вермахта. – Мне важно знать, почему с ним так жестоко обошлись в вашем ведомстве. Средневековые пытки никак не способствуют политике рейха на Востоке. Вы согласны, мой друг?» Получив утвердительный ответ, Паулюс ощутил невероятное облегчение. Если история «русского старика» подтвердится то этот мужественный человек достоин всяческих похвал. Познакомившись с ним, я почту за честь пожать ему руку. Если он, конечно, позволит мне сделать это. Вряд ли у такого человека найдется повод любить меня, облаченного в сине-зеленую форму. Гм-м…

   Граф не заставил себя долго ждать. (С утра он был занят тем, что разбирал кипу листовок Политуправления РККА, что сбрасывались на германские позиции. Его поразила одна серия: изображение солдата вермахта в ледяных окопах Восточного фронта и его жены в тылу, в объятиях мордатого штурмовика и эсэсманна. Подпись по-германски гласила: «Друг! Пока ты гниешь в холодных окопах за фюрера, с кем спит твоя жена? Подумай как следует».) Облаченный в мундир «филд грау» SS образца 1938 года, с гладкими волосами, пахнущий свежим одеколоном, он предстал перед тестем с копией одного документа. В ней значилось, что некто Иванов Порфирий Корнеевич, урожденный села Красный Устюг еще задолго до войны с Германией вел достаточно странный образ жизни. Он поражал своих коммунистических и беспартийных соплеменников удивительными приемами закаливания. Как-то: многочасовой бег по снегу босым, в одном нижнем белье, обливание водой из проруби, купание в ледяной воде. При этих словах барон зябко передернул плечами. Это, конечно, не ускользнуло от внимания его тестя.

   - Господин генерал, вот…- зондерфюрер показывал тестю шитую серебренными нитками эмблему SD на правом рукаве. Он пробежал глазами документ, словно силясь найти тайный смысл. – В параграфе «8» значится: «Подвергнутый методам энергичного допроса, а также допросу третьей степени, арестованный Иванов не согласился с предъявленными ему обвинениями. Попытки сотрудников Зипо выйти на эмоциональный контакт были им отвергнуты. Приказом № 13\42 арестованный Иванов был освобожден». К этому документу есть предписание: «Согласно означенному приказу сотрудникам SD, тайной полевой полиции и жандармерии подлежит Иванова Порфирия, жителя села Красный Устюг впредь аресту и задержанию не подвергать. Объект закрепить под постоянное наблюдение Amt-IV». Подписи: представитель тайной государственной полиции, начальник зондеркоманды…

   - Он стоит того, чтобы с ним увидеться, - строго сказал Паулюс. – Вынести такие испытания…

   - Вы действительно желаете этого? – с сомнением протянул фон Куценбах.

   - Меня могут уличить в шпионаже на русских? – съязвил Паулюс. – Я как раз собирался отправиться в инспекционную поездку вдоль линии фронта. Особенно в районе прорыва армий Тимошенко. Днепропетровск на острие его удара.

   Этому отважному русскому можно посочувствовать. Кроме этого им нужно восхищаться. Я и мои подчиненные смогут ясно заглянуть в душу врага по неволе – серьезного политического и военного противника, образ которого всячески оглупляют пропагандистские тирады ораторов-фейерверкеров. Это был настоящий ад, который ему устроили. Мало кем пережитый, а поэтому вдвойне страшный и достойный уважения. Если он действительно работает на разведорганы русских, с ним можно неплохо «попикироваться», подумал Паулюс. Надо же! Не чувствует боли, не боится ужасного русского мороза и ледяного ветра, что пробирает сквозь медвежий воротник генеральской шинели, теплые наушники и специально реквизированную где-то шубу.

  …Он приказал Адаму готовить штабной вездеход и мотоциклистов-жандармов для охраны. Вскоре «Кюбель» вез его по заснеженной дороге. Ее тщетно пытались чистить солдаты тыловых частей и местные жители. С обоих сторон подымались четырехметровые сугробы. Совершенно голая белая равнина, покрытая чахлыми деревцами и редким кустарником, простиралась вокруг. Села состояли из беленных глинобитных хат, крытых соломой и дерматином. Предвещая беду, каркали на голых ветвях взъерошенные русские вороны. В некоторых местах дорога была раскатана до зеркального блеска. Там машину крутило юзом.

   - Кажется, я понял тактику русских, - Паулюс, морщась в меховой воротник, разглядывал бескрайние снега за окошком. – После «выравнивания линии фронта» нашими войсками под Москвой, они готовят плацдарм для летнего наступления. Их цель: массированные удары на юге и севере, которые переломят ситуацию в Крыму и под Санкт-Петербургом. Если русским удастся осуществить этот план, то группу армий «Центр»  ждет незавидная ситуация.

   - Да, - согласился Адам. – Если русским удастся деблокировать Санкт-Петербург и вытеснить нас из  Крыма, они получат преимущество для стратегического развертывания на флангах. Группа армий «Центр» будет вынуждена либо продолжить «выравнивать фронт», либо… Это будет котел по чище, чем мы устроили русским под Киевом и Вязьмой!

   - Финляндия выйдет из войны летом 42-го, - прогнозировал генерал-полковник. – На Румынию и Венгрию надежда слабая. Думаю, при первой же серьезной опасности на юге, Хорти и Антонеску капитулируют перед Сталиным. Мы лишимся нефти с приисков Плоешти и озера Балатон. Поставки марганцевой руды, цветных металлов и прочего сырья «нейтралами» не будут иметь значения. Русские договорятся с англичанами и будут топить шведские и норвежские танкеры.

   Тут к беседе подключился граф Куценбух. Дремавший в обшитом дерматином кресле вездехода, он перестал вызывать у новоиспеченного полковника опасения.

   - У русских  появился надежный союзник, - сказал он, шумно зевая. – После того, как узкоглазые арийцы разбомбили американский флот на Гавайях, коалиция против Германии сложилась окончательно. Теперь у США нет выбора. Рузвельт и конгресс будут вынуждены воевать с Японией. Фюрер уже объявил войну США. Это крах…

   Несколько минут за шумом двигателя БМВ в машине ничего не было слышно. Паулюс усмехнулся при виде румынского обоза. (Потомки древних римлян были небриты. Они лузгали семечки, подгоняя быков, запряженных в фуры. На головах у них высились «боярские» папахи из овчины, которым мог позавидовать любой солдат фюрера в летне-осенней пилотке, согреваемой в лучшем случае шерстяным подшлемником.) Затем он велел остановиться. Кавалькада приблизилась к линии фронта под Волчанском. Слышались методичные удары, от которых содрогалась земля. Будто по ней лупили молотом. Это работала тяжелая артиллерия русских. Над молочно-серой линией горизонта вставали черные дымы. Тянуло гарью. Паулюс, как опытный танкист (в 30-х он не только сидел в штабах, но и создавал с Гудерианом панцерваффе) без труда определил источник горения: карбюраторные двигатели германских панцеров или штурмгешуц. В эти места на Харьковском направлении дислоцировался корпус панцер-генерала Штрумма, прозванный в вермахте «шаровой молнией» как специалист по затыканию прорывов. Возле полуразрушенного здания МТС расположилась батарея 150-мм тяжелых  пехотных орудий SLG образца 1933 года. Они не были зарыты в землю. Подносчики снарядов в белых от инея шинелях переносили стрелянные гильзы. Не подалеку без всякого прикрытия стояли лошади с коновязью, передки и зарядные ящики. От них восходил морозный пар.

   - Кто распорядился ставить орудия на открытую позицию? – Паулюс начал беседу с командиром батареи, предварив «пикантную тему» вопросами о самочувствии и снабжении личного состава. – Разве этому вас учили, герр капитан?

   - Генерал, мне доложили по рации, что русские остановлены нашим заградительным огнем, - начал оправдываться капитан, обмотанный поверх фуражки теплым шарфом.

   - Капитан, распорядитесь немедленно оборудовать капониры для орудий, - строго сказал Паулюс. Нахмурившись, он посмотрел на горизонт, усеянный дымами. – Русские еще будут наступать. Они уже определили с помощью акустической станции вашу батарею. Ее уничтожение лишь  вопрос времени. Немедленно выройте запасную позицию и отведите туда батарею. Об исполнении приказа я справлюсь у вашего командира. Вам ясно?

   Словно в подтверждение к словам генерал полковника в ста метрах от развалин вырос лохматый столб огня и выброшенной земли. Преломленное в морозном воздухе эхо с запозданием донесло клекот снаряда русской полевой гаубицы.

    - Тимошенко еще будет наступать, - произнес Паулюс. Запахиваясь в полы шубы, он вновь усаживался в машину. – В этом его беда. Русские решили повторить нашу таранную тактику. Вернее, свою собственную, - усмехнулся он. - Лето 41-го кажется им верхом тактического искусства. Однако, наступление чревато тем, что ударные группы рассеивают свои силы. Под Москвой русские уже выдохлись. Под Ржевом они скоро перейдут к обороне. На юге маршал Тимошенко еще чувствует силу. У него достаточно танков, которые поставляет завод…  как есть?

   - Сталинград! – пришел на помощь зять-зондерфюрер. – Смягчите первый слог, чтобы не получилось «шта»…

   - …Сталинграда и Урала. Впрочем, туда они эвакуировали все свои предприятия из Центральной России и Украины, - Паулюс как всегда был в курсе. -  Следует подтянуть на этот участок батареи 88-м. Иначе мы потеряем всю тяжелую артиллерию – ее придется вывести на прямую наводку…

   Остановившись в станице, где половина домов сгорела, а вместо другой половины были глубокие воронки, Паулюс обратил внимание на церковь. В ней устроили склад горючего. Вызвав к себе командира части, Паулюс приказал немедленно очистить храм от бочек и канистр с горючим. «…Это дом Бога! – объяснил генерал-полковник трясущемуся офицеру. – Кто дал вам право превратить его в склад? Вы считаете, что таким образом вермахт должен завоевывать симпатии у местных жителей?» Солдаты, подгоняемые штабс-фельдфебелем и унтер-офицерами, принялись выкатывать бочки с бензином на запорошенный снегом двор. Прогуливавшийся неподалеку Адам рассматривал остатки куполов на звоннице. Его внимание привлек чуть слышный разговор. «…Да, Фрици! –жаловался молодой солдат в натянутой на уши пилотке и в русских вязаных перчатках другому, бывалому и тертому в боях. – Старый командующий, генерал Рейхенау такого бы не позволил. Русские были для него все равно, что мусор. Как и для фюрера: недочеловеческая раса! Русские свиньи все равно загадили до нас эту церковь. Этот новый… Ему нас совсем не жаль. Русские ему ближе, как ты думаешь?»  «Ничего я не думаю дружище, - отвечал ему бывалый солдат в заиндевевшем подшлемнике под зимней каскеткой. – Помоги мне катить бочку, а то я один с ней не справлюсь, философ…»

   С таких разговор начинается незаметное разложение великой армии и великой нации, отметил про себя Адам. Русский Архангел, чудом сохранивший под осыпавшейся штукатуркой, пронзил его своими грозными очами. Не только русские, оказывается, замечены в тайных брожениях, называемых «бучей» или «волыной». Странные подробности смерти Вальтера Рейхенау вспомнились ему.  17 января 1942 года генерал-фельдмаршал подписывал бумаги из оперативного отдела 6-й армии. Лицо у совершившего верховую прогулку командующего было несколько бледным и осунувшимся. Внезапно, раздался стон. На глазах у Адама и Гейма Рейхенау схватился за грудь и осел на пол. Из Дрездена был немедленно вызван доктор Фладе, начальник медслужбы армии  и личный врач фельдмаршала. Он установил диагноз: паралич с поражением центральной нервной системы. Обездвижены были правая сторона лица и всего тела. После некоторого улучшения было принято решение отправить больного в Дрезден в клинику доктора Фладе. По пути пилот принял решение заправиться в Лемберге. Дальше произошло труднообъяснимое. Самолет, по некоторым сведениям, слишком поздно пошел на посадку. Врезался в ангар…В результате аварии кроме доктора Фладе (у него оказалась сломана рука) никто из сопровождающих не пострадал. Но… Тело Рейхенау было изуродовано.

   На ум Адама пришли другие «аварии»: смерть от огня своей зенитного артиллерии Бальбао, главнокомандующего итальянскими войсками в Африке. Что-то подобное случилось с предшественником генерала Франко, во время гражданской войны в Испании. Наконец, в 39-м «Дорнье» с Риббентропом, который летел договариваться со Сталиным, был внезапно обстрелян под Москвой зенитной артиллерией. Странно… Ходили слухи, что Гиммлер предлагал Рейхенау слить SD и Abwehr при штабе 6-й армии. Тот наотрез отказался. Накануне представителя рейхсфюрера видели в кабинете…

   …При въезде в Белгород взорам предстала ужасная картина. На площади стояла сбитая из каких-то досок виселица. Ледяной ветер, закручивая снежные вихри, раскачивал на обледеневших веревках скрюченные тела. На груди казненных (среди них была одна женщина) виднелась табличка: «Я партизан, который не сдался!»

   Паулюс с побелевшим от гнева лицом хлопнул железной дверцей вездехода. Цепляясь сапогами за полы длинной шубы, он оказался у места позорной казни. Там прохаживался германский часовой, охранявший автомашины и мотоциклы одной из тыловых частей. Перевязанный шалями поверх шинели, он умудрился вытянуться в струнку, плотно сдвинув ноги в соломенных чеботах.

   - Кто осмелился это сделать? Я же отменил приказ Рейхенау! Какая гнусность…

  Лязгая зубами от страха и холода, часовой объяснил: был приказ командующего 29-го армейского корпуса. Дескать, русские убили многих солдат вермахта в боях, партизанские бандиты постоянно совершают нападения, бандиты в городе убивают в спину…

   - Мне все понятно, - Паулюс в сердцах захлопнул дверцу «Кюбеля». – Немедленно отправляемся к полевому коменданту. Адам! Потребуется вызвать командира 29-го корпуса и его заместителя. Я намеренен учинить этим господам большую головомойку. Русская зима покажется им  теплым германским рождеством…

               
*   *   *

…Пачкун-тихоня. Сталин с омерзением вспомнил угловатое, стариковски-сморщенное лицо бывшего наркома «внудел» молодого товарища Ежова. Бегающие маленькие глазки, похожие на полевых мышей в норках, окруженные подвижными складками кожи. Вытянутый носик с большими провалами ноздрей и большой, вечно улыбающийся рот. Говорят, что долго дрожал перед смертью. Просил слезно не убивать в лубянском подвале. Сохранить для большевистской партии. Мерзавец…

    Уничтожение крепких крестьян, могущих поднять колхозы и совхозы, а также большевиков-управленцев, что встали на их защиту, было делом Ягоды. Его подлой совести. Товарищ Сталин в тайне не одобрял таких жестокостей. Предвидел голод и последующие за ним народные волнения, которые пришлось бы подавлять силой оружия. Однако, как объяснишь мужикам и их бабам, что не может Советская власть покупать хлеб по высоким кооперативным ценам! Нет у нее таких денег. Выгребли все по указке вождя мирового пролетариата Ленина-Бланка и его «Иудушки» Льва Давидовича. Подтяните, родимые, животы, потерпите пока Страна Советов будет строить заводы и вооружаться, чтобы остаться в границах 20-х как суверенное государство. «…В Советской России – новый народный бунт, потрясший основы большевизма… Дух Степана Разина и Емельяна Пугачева накажет палачей царя-батюшки…» Такими заголовками пестрели (с чужой подачи) «шапки» некоторых изданий белоэмигрантской прессы.

   За бронированным «Паккардом» неслышно закрылись створки массивных ворот, окрашенных в зеленое. Они были под стать зелени Серебряного бора, окружавшего плотной хвойной стеной Кунцевские дачи. Сейчас на вековых соснах лежал толстым слоем белый снег. Тяжелые можжевеловые лапы словно побывали в руках опытного кудесника-кондитера. Будто их облили сахарной глазурью. Здесь, посреди этого снежного величия уходивших под небо вековых деревьев, Сталин чувствовал себя относительно спокойно. Старые мысли отпускали его. Не душили больно. Не обволакивали нестерпимым удушьем, от которого так больно становилось по ночам.

   - …Что, Валентина, будешь меня лечить, барана кавказского, своими русскими припарками? – вождь запросто обращался с Валентиной Измайловой, вольнонаемной из обслуги «объекта 2». – Ну-ну, не дуйся. Вскипяти мне воду на можжевеловых ветвях – попарю ноги. С утра суставы крутит.

   - И будет крутить, - Валентина, двадцатилетняя, миловидная девушка, лейтенант 1-го управления НКВД (госохрана) тоже запросто разговаривала с «отцом всех народов» и «другом советских физкультурников». – Не бережете вы себя, Осип Виссарионыч. Говорю я вам: кто с места на место по многу раз ездит, у того суставы будут ныть. В вашем-то возрасте! Внуков нянчить…

   - Понянчим, - нахмурился Сталин. – Когда Гитлера разобьем. Пока что прав таких не имею. От тебя, Валюша, странно слышать такое. Жалеешь меня, Валюша?

   - Приходится, Осип Виссарионыч. Отчего ж не пожалеть? Жалость, она только на пользу.

   - На пользу, говоришь? В России говорят: на жалостливых воду возят. Не так, Валя?

   - Кому как, товарищ Сталин, - Валентина заметно изменила голос. Держа обеими руками золотопузый самовар, она подошла к столу с чайным прибором. Поставила самовар. Принялась за блюдца, хрустальную сахарницу и ванночку с кизиловым вареньем. – Курили бы поменьше и то польза была. Фу, надымили – точно паровоз какой…

   Она ушла к полукруглому окну на веранде, что примыкала к кабинету Сталина, копировавшему интерьер кремлевского. Легким движением дернула за шнур. Синие гардины поползли наверх без скрежета.  Место любило ее. Иначе было бы сопротивление живого другому живому. Сталин убеждался своей в проницательности. Это качество, которое он считал главным в человеке-вожде, почти никогда не подводило его. Даже тогда, когда еще молодой Коба экспроприировал банки старой России, чтобы «подпитывать» партию большевиков. Догадывался наверняка, что эта горстка, отколовшаяся от партии Плеханова, была хитрой комбинацией в играх охранного отделения и Департамента полиции империи. Но с «Наганом» или «Маузером» он грабил кареты с инкассаторами, чтобы не быть как щепка в водовороте истории. Не ошибся и после кончины Ленина, когда Троцкий решил использовать новоиспеченного генсека ВКП (б) в качестве прикрытия. Американские хозяева Льва Давидовича твердо решились сделать из России царской, а затем Советской хирургический инструмент для расчленения Матушки-Европы.

    Ему вспомнился памятный день. 29 июня 1941-го он, Молотов и Берия в срочном порядке прибыли в Главное оперативное управление (ГОУ) ГШ РККА. В коридорах и кабинетах этого громадного (под стать ОКВ на Тирпицуфер) здания царила страшная суета. Наподобие той, что происходит в муравейнике, куда человек сунул горящую головню. На вопрос генсека о положении на фронтах Жуков ничего толком не доложил. По обрывочным данным люфтваффе уничтожили в первые часы, используя элемент внезапности, до 800 наших самолетов. Что самое обидное, на взлетно-посадочных полосах. На короткое время частями Юго-Западного фронта был захвачен Перемышль, который под натиском превосходящих сил (германцы атаковали с флангов) пришлось оставить. 22-й и 9-й мехкорпус успешно атакуют под Гродно панцеры 1-й группы фон Клейста. Тот, по данным радиоразведки, непрерывно запрашивает подкрепления. Запарился, гад, а запрашивает… Превосходящий в размерах результат был достигнут на Западном направлении. Под Псковом, после кровопролитных боёв в Прибалтике и успешной эвакуации войск ЗВО из Клайпеды силами флота, была заперта в «котел» 3-я панцерная группа Манштейна. Аж на три дня! Сказалось превосходство сил Ленинградского округа в тяжёлых танках КВ-1 и 2, а также  сухопутной и морской авиации. Последние нисколько не пострадали в первые дни и часы войны. Черноморский флот с лидером «Ташкент» (куплен в Италии) обстреливал побережье Румынии. Нефтепромыслы Плоешти бомбятся  с небольшими потерями тяжелыми ТБ-1 и ДБ-3ф, а также СБ-2 с аэродромов Крыма. Истребителей бы им не мешало, но многие уничтожены на границе. Вернее сказать брошены, по приказу Жукова. Отчего-то он распорядился после 10 июля передислоцировать истребительную авиацию в глубь страны. В результате неразберихи вследствии прорывов на фронте около пяти тысяч истребителей оказались оставлены врагу.

    «...Вы можете сказать по существу, товарищ Жуков, - раздраженно перебил головастого маршала Сталин. – Что происходит на границе? Почему враг безнаказанно вторгся в пределы страны? Где мощное авиационное прикрытия АДД на Юге?  Почему наши части на Юго-Западном направлении попали в окружение? Почему…» Жуков потупился и промолчал. «Какой же вы, вашу мать, полководец и начальник генштаба, если не можете ответить на такие вопросы?!» - взорвался вождь. Произошло неожиданное. Здоровенный вояка, герой Халхин-Гол, втянул голову в плечи. Слезы побежали из глаз Жукова. Зрелище было омерзительное. Сталину тогда вспомнилось другое. Агент-нелегал «Рамсес» докладывал в 40-м: когда фюрер накричал на Геринга по поводу британских авианалетов, рейхсмаршал прослезился.

   И еще одна любопытная подробность не выходила из головы вождя. В сентябре 41-го, когда панцерные группы Гудериана и Гепнера неслись к Москве, почти не встречая сопротивления, Сталин намеренно «запустил дезу» в присутствии Жукова. Совместив часы приема с Берия, он, отпуская наркома госбезопасности, намеренно громко сказал: «Да, мирные переговоры с Германией необходимы. Соглашайтесь на любые условия…» Маршал был в приемной и все слышал. По словам Поскребышева, Жуков ничем не выдал волнения. Только желваки под скулами заходили. Но… Свершилось чудо! Германские колонны остановили свой наступательный порыв. До конца ноября вышла неожиданная, но очень своевременная пауза. Командующий Особым Дальневосточным округом (ДВО) генерал Опанасенко чуть не поругался с вождем по ВЧ. Сталин требовал перевести на московское направление всю противотанковую артиллерию, но упрямый хохол не дал. «Если японцы полезут, чем я буду биться!? – орал он как оглашенный в мембраны трубки. – Их танки тоже выбивать придется, товарищ Сталин! Из рогаток я буду что ли? Или задницу свою голую на них…» Ему бесполезно было говорить, что самурайские «коробочки» еще легче германских, а броня и калибры пушек у них просто смешны. Противотанковой артиллерии он Сталину так и не дал. Зато по железнодорожные веткам застучали составы, набитые сибиряками. С огромными много-башенными Т-28 и Т-35  на платформах. Основательно потрепанным дивизиям вермахта такой сюрприз был как еж под задницу. Притом, что Хозяин одолел Жукова и на этот раз. Маршал вознамерился атаковать группу армий «Центр» задолго до того, как выдохнутся ее резервы. По сути дела, Георгий Константинович перемолол бы в кровопролитных боях все боеспособные кадровые части. Так было на границе, под Киевом, Смоленском, Вязьмой.

   Совпадений слишком много, подумал вождь. Начиная с одной примечательной подробности: отец законной жены Жукова и его тесть до революции был агентом по продаже швейных машинок фирмы «Зингер». Как говорится, не шпион, но всё-таки… Но с арестом «Егория» надо повременить. Прямых улик в шпионаже пока нет, но на какую-нибудь опереточную должность его сместить не мешает. Представитель Ставки Верховного Главнокомандующего при штабе такой-то армии…

               
*   *   *

Из дневника Порфирия Иванова:

«…Ты скажи мне, Великая Детушка, Природа-Мать, есть ли Бог и кто он?» «…Бог это – разумная материя жизни; то, что организует жизнь. Придает ей  разумное направление, ведет к разумной цели. Если бы не было цели у всего живого, то не возникла бы сама жизнь. Согласен ли ты, Разумное ДИТЯ Разумной ПРИРОДЫ?» «…Да, согласен, Великая Детушка, ибо давно осознал, что жизнь подчиняется великой цели: стремится познать самое себя, породив другую жизнь – сотворить свой образ и подобие…»   

               
*   *   *

-    Зайди ко мне, - Вильнер увлек его в свой кабинет. – У меня есть для один сюрприз, дружище.

-    Надеюсь, что приятный, - буркнул Эзерлинг.

    По пути им попалась Лотта. Высокая, белокурая девица, с косой, уложенной вокруг головы. Она была в чине унтерштурмфюрера. Лакированный черный ремень с сияющей пряжкой, с «Парабеллумом» на левом бедре и большими никелированными наручниками в кожаном футлярчике – она казалась идеальным типом арийской женщины, воительницы-валькирии.  Воздев выше макушки оберфюрера синий взгляд больших, исполненных строевой глубины глаз, осененных черными ресницами, она улыбнулась. Но в следующий момент, уловил взгляд Вебера, она щелкнула каблуками.

-    Хайль Гитлер! – ее рука взметнулась, подброшенная неведомым внутренним механизмом, в потолок.

-    Хайль, моя девочка, - Эзерлинг властно потрепал ее по плечу. – Как тебе служится?

-    Прекрасно, герр оберфюрер. Это место - новое для меня. Тут не так как в Европе. Необходимо привыкнуть к обычаям этих русских. Только так, герр оберфюрер, мы сможем укрепить влияние рейха на Востоке, - отвечала как по написанному эта молодая, прекрасно развитая физически женщина.

Как ведут на допросах твои подопечные?

-    Оберфюрер!  Есть любопытные экземпляры. Они согласны на сотрудничество. К их разработке я не прилагаю никаких усилий. Другие упорствуют в большевистских заблуждениях. К ним приходится применять Форму III.

-     Лотта! Моя девочка, не стоит злоупотреблять силовыми допросами, - поморщился Эзерлинг. Время от времени он бросал взор на туго обтянутую черным мундиром, пышную  грудь этой воительницы. – Русские чрезвычайно чувствительны к насилию. Они становятся неконтактны. Я вовсе не хочу оспаривать Устав нашего Ордена и соответствующие инструкции. О, нет!

-    Благодарю вас за пожелание, оберфюрер. Я приму его к сведению.

   Черный китель с блестящими металлическими пуговицами и руническими символами необычайно идет ей, обрадовано подумал он. Что она делает на допросах со своими подопечными, это другое. Необходимо заглянуть в ее берлогу. Сделать это надо неожиданно. Чтобы не знал «дружище Вильнер»…

  -   Лотта справляется?.. – он оставил за собой право на паузу. Ему необходимо было, чтобы Вильнер поверил в дезу, что была состряпана Amt III: Лотта Айсбах была завербована во внутренние осведомители.

  -   Лотта справляется, - кивнул ему «неразлучный» Вильнер. – Она справляется со всем, что ей поручено. Она универсал, профессионал в своем деле. Тебе нужно побывать на допросах, где Лотта допрашивает славянских мужчин. Пощады нет неарийским мужчинам от нее. Вот моя берлога, старина. Здесь, правда, иногда заедает русский замок…

     Он отомкнул ключом дверь своего кабинета.

-   Входи, - он сделал жест, будто приглашал старого друга в пивную. Намек Эзерлинга относительно Лотты им, кажется, был не уловлен. – Вот, что у меня есть… - он бросил из ящика стола серую картонную папку с поперечной синей чертой: Geheime!  Sicherheitsdienst des RfSS, SD. Ost-V.:  № 41/ V-II. -  Есть один тип из продажных русских. Тебе необходимо увидеть его. Оценить вклад своего старого друга… ум-м-м… гм-м-м… в нашу победу.

   Он нажал, спрятанный в столе, электрический звонок-вызов. Явившемуся серо-голубому обер-вахтмистеру из полевой жандармерии, коротко бросил:

-    Проследите, чтобы в коридоре никого не было. Вас проинструктировали, что нужно отвернуться и стать лицом к стене?

-    Да, штандартенфюрер.

…Через пятнадцать минут этот человек стоял перед ними. Это был невысокий, с виду худенький мужчина в чесучовом костюме-тройке, с цепочкой от часов по животу, и аккуратно повязанном галстуке. У него было еще молодое лицо с чуть отросшей седоватой щетиной, чуть выдающиеся скулы и оттопыренные большие уши с пучками рыжеватых волос. Глаза были зеленоватые, прищуренные, с хитрецой. На устах, синеватых и безжизненных, застыла легкая ироничная улыбка. Высокий продолговатый череп хранил остатки густых, каштановых волос. Большие натруженные руки он держал по швам. Пальцы у него были плоские, с плоскими же, расширенными ногтями.

   Эзерлинг придвинул к себе папку. Задержал взгляд на первой же странице. В левом верхнем углу на него (с фотографии, с оттиском от печати SD) смотрело знакомое лицо с широко раскрытыми, испуганными глазами. Стандартный лист линованной бумаги. Карточка-анкета для учета «агентов на доверии». Корзухин Николай Павлович. 1900 год рождения, 25 октября. По национальности русский. Происхождение: из мещан, то есть представитель среднего класса. Профессия: учитель в школе для начальных классов. К анкете был подколот скоросшивателем  лист из ученической тетрадки: написанное от руки заявление на имя начальника полевой комендатуры майора Остера. В нем выражалась надежда, что с приходом в Россию истинного порядка, он, Корзухин может послужить Великой Германии верой и правдой. Естественно, за приличествующее вознаграждение: от 500 до 1000 старыми советскими деньгами, пока рейхсмарки еще не обрели должный курс на освобожденной от большевизма территории. Стенографическая и машинописная копия допроса, проведенного майором Остером в присутствии  начальника жандармерии гауптвахмайстера Балтера. «…У меня, по связям моих родителей, еще с дореволюционных времен, имеются влиятельные знакомые в Москве и Петербурге. Один из них служит в наркомате обороны, в отделе связи. Другой – при администрации Большого театра. Он вхож в правительственную ложу. Видел, осмелюсь заверить, самого Сталина и не раз…»

   - Мне очень приятно видеть истиннорусского патриота, - Эзерлинг с силой захлопнул пролистанную папку, что произвело на Николая Дмитриевича неизгладимое впечатление. -  Удивлены? Ваши хозяева из ОГПУ… о, нет, НКВД, тоже удивлены, когда мы есть поверить вам так быстро?

-   Отвечайте, Корзухин, - Вильнер снял с плеч черный китель с молниями. Ослабил узел черного галстука на коричневой рубашке.

   Тот непонимающе заморгал ресницами своих зеленоватых, хитреньких глаз. Они сделались виновато-улыбчивыми, как у хорошего актера. Синеватые губы дрогнули в усмешке.

   - Я не понимаю вас… Простите, не знаю вашего звания, господин офицер… - его руки дернулись у плеч, большие пальцы шевельнулись. – Если я в чем-то провинился…

   - Когда вы провинитесь, будет поздно, - нахмурился Эзерлинг. – Тогда мы будем говорить с вами иначе. Как разговариваем с предателями. Как разговаривают с предателями ваши хозяева. Они ведь не церемонятся с ними? Ведь так, герр Корзухин?

   Вильнер обошел стол. Пройдясь по комнате, он занял позицию у спины Корзухина.

   - Вам лучше знать, - вымолвил Корзухин довольно дерзко.

   Вильнер сделал многозначительную мину на круглом лице. Теперь оно казалось узким, как у Гейдриха.

   - Корзухин, вы неделю работали «на подсадке» в камерах. С вашей помощью удалось получить ценную информацию о местном подполье, - Эзерлинг опустил подбородок. Складки шеи обрушились на серебряное шитье отложенного воротника, с изображением кленовых листочков и кубиков. – Я имел беседу о вас с шефом из Берлина, - тут он слегка приврал, чтобы предать этому олуху дополнительный вес. -  Он в чине генерала SD. Так вот, мой друг… - Эзерлинг выдержал паузу и продолжил. – Мой шеф, выслушав мое мнение о вашей работе, похвалил вас. Он потребовал ваше личное дело в Берлин, - у Корзухина вот-вот должны были появиться слюни от умиления. – Он решил познакомить с итогами вашей работы самого рейхсфюрера SS. Возможно, что ваша анкета попадет на доклад к фюреру. Вы понимаете меня, милостивый государь?

-   Пусть он не стоит за спиной, - Корзухин нелепо улыбнулся.

  Эзерлинг кивнул. Вильнер, презрительно щурясь, прошелся в дальний угол. Демонстративно улегся на диван красного дерева, с черными кожаными подушками. Они издали впечатляющий звук, наподобие  того, что издают выходящие из кишечника газы. Эзерлинг незаметно для Корзухина улыбнулся. По словам Вильнера диван как и прочую мебель реквизировали наступающие германские войска на запасных путях, в опломбированном вагоне спецсостава от горкома, что не успели эвакуировать. Полиции безопасности (Зипо) досталась также ценнейшая картотека с личными делами всех активных членов ВКП (б). Многие из них впоследствии были задержаны и арестованы за антигерманскую деятельность.

   - Это все ваши требования? – Эзерлинг вытянул по столу, застланному розовой папиросной бумагой, большие белые руки. – Мы можем продолжать, Николай Дмитриевич? Или вам принести через дежурного чай? Кофе не желаете?

   Корзухин, чувствуя, что им играют, некоторое время изучал портрет рейхсфюрера SS. В улыбке его, этого человека в пенсне, проскользнуло недоверие. «…Хоть он и генерал, начальник твоего начальника, но нехорошо это, нехорошо. В такие язвы души, мой милый, пальцем тыкать… Право дело, нехорошо,» - говорили глаза этого близорукого человека в петлицах которого были тоже какие-то листья.

-  Мы ушли от темы разговора, - Эзерлинг коснулся пальцем кончика носа. – Вы заставляете меня долго ждать ответа на мой вопрос. Вы слышите меня, господин Корзухин? Вы знали этих людей в камерах?

-   Мне приходилось общаться с некоторыми из них до войны,  - уклончиво ответил Корзухин.

               
*   *   *

   Дитер понял, что перелет в Африку прошел успешно, когда понял, что их не сбили. Шасси транспортного «Ю-52» легко коснулись песчаной взлётно-посадочной полосы аэродрома под Тобруком.   Металлический трап со скрежетом выдвинулся из грузового отсека.

   - Выметайся, друг, - жестом  указал ему помощник пилота. Облачен был, скотина, в форму светло-серого тика. -  Благодари Всевышнего Бога, что он так милостив к нам.

   - Как-нибудь отблагодарю, - усмехнулся Дитер. – Если останусь жив на этом проклятом свете.

   В руках он нес два чемодана в плоских кожаных чехлах с противомоскитными сетками. Под мышкой -походная кровать в сложенном виде. Поверх пилотки у него были громадные очки-консервы от пыли и солнечных лучей. В прозрачном, раскаленном до голубизны воздухе вилась мельчайшим крошевом золотистая пыль. В небесной выси кружила двойка остроносых итальянских истребителей «Маки». Они составляли воздушный конвой транспортным самолетам люфтваффе. Невдалеке виднелся четырехмоторный «Кондор» на каучуковых шасси. Из его распахнутого чрева солдаты некогда Аравийского, теперь Африканского корпуса выносили оцинкованные и деревянные ящики, брезентовые тюки с сухарями (галеты исключительно быстро портились на здешней жаре). Поклажа спешно грузилась в четыре большегрузных автомобиля.  Два из них были «Хеншель»(33 G 1), два других трофейными британскими «Матадорами». По сторонам взлетно-посадочного поля высились толстые стволы 88-мм «Бофорсов», затянутых желто-коричневым маскировочным тентом. Солдаты и офицеры, в парусиновых, раскрытых на груди рубашках с противомоскитными нательными сетками, в кепи-каскетках с длинными пластиковыми козырьками выглядели под изнуряющими лучами тропического солнца заправскими туристами.

   Теперь главной задачей было отметиться в канцелярии у коменданта аэропорта. Поставить отметку о прибытии в командировочном предписании (фиолетовый штамп с сегодняшним числом). И отвязаться наконец от бестолкового итальянца-лейтенанта в шляпе с петушиными перьями, что прилетел командовать своими берсальерами из Эфиопии. Он до смерти надоел Дитеру за время полета. Без устали подчеркивая благодарность дуче и всего итальянского народа за спасение армии Гарибольди от «коварных англичашек», Чиано Дольци жрал свои макароны-спагетти, обильно политые томатным соусом с чесночными приправами. Салон «Ю-52» не был оборудован вентиляцией. То ли фильтры забились, то ли её отродясь не было. Запах в нём установился катастрофический. А тут ещё рассказы итальянца о смуглых красотках в Адисабебе.

   Отметившись у коменданта, сухого старика оберста, с красным кантом на петлицах и погонах, а также ленточкой Железного креста 2-го класса, Дитер поспешил в слоноподобный автобус «Опель». В него, по складным ступенькам, уже «грузилась» группа германских и итальянских офицеров. К его неудовольствию Дольци спешил за ним.

   - Как я рад, сеньоре, - обратился он к Дитеру, подмигнув. – Мы опять вместе. Хотите, я одолжу вам непочатую пачку спагетти? О, не пожалеете! Отлично пойдёт под томатный соус! Хотите я вам его одолжу?

- Благодарю, не стоит, - учтиво, но весьма сухо ответил герр гауптман. Он едва не растянулся на обшитых ребристой резиной ступеньках.
   
  Складная железная койка в чехле никак не хотела проходить в раскрытые дверцы. Дитер с ожесточением рвал её на себя. Руки были заняты чемоданами. Их следовало поставить, но Дитер почувствовал прилив злого упрямства. Сидящие в салоне и стоявшие на лётном поле с интересом наблюдали за происходящим. Кто-то отпускал свои замечания:

   - Не иначе как герр гауптман перестарался накануне. Хлебнул с избытком пивка!

   - Это бывает! Зато для нас устроил неплохой спектакль. А то бомбы и снаряды этих ублюдков-Томмии нас совсем доконают. Скука, этот аравийский фронт.

   - Вы правы, лейтенант цур зее! Сплошная скука. Это приятель повеселит нас на славу.

-    Тише, ребята! У него медаль «Мороженное мясо». Видать, из московских ветеранов.

   Из салона вышел водитель. Критически осмотрев Дитера, этот увалень помог ему с вещами. Через минуту автобус тронулся с места. Выехав за полосатый шлагбаум, объехав две свежие воронки от «соток», они выехали на песчаную автостраду. Возле обочины, задрав ободья с обгоревшими камерами, лежало, по всей видимости, то, что было когда-то штабной машиной «Хорьх». Смотреть хотелось только на дорогу. По ней, обгоняя друг-друга, катила разномастная колонна грузовиков, состоящая  из двух «Опель-Блитц»,  трёх «Фордов», производимого несмотря на войну представительством Генри Форда в Берлине; десяти трофейных британских «Доджей», трофейного же американского «Студебеккера» и русских полугусеничных тягачей «ЗИС-42». Они волокли за собой на прицепах русские же 76,2-мм полевые пушки, которые, по запросу командующего Аравийским корпусом Эрвина Роммеля, прислали в качестве противотанковых. За ними, поднимая желтые вихри, полз на предельной скорости (30 км в час) гробообразный бронетранспортёр «Ганомаг» с пехотой в котлообразных шлемах. Навстречу шла колонна Pz-III с выдающимися с плоских башен тонкостволыми «тридцатимиллиметровками» и двумя курсовыми пулемётами. В DVA, как и на востоке, эти боевые машины принялись переоснащать 50-мм пушками. До этих  «роликов», по всей видимости, очередь ещё не дошла.

-      Сеньоре! Как я рад, что мы благополучно долетели. Слава Мадонне! – не унимался итальянец. Его оливковые, необычайно подвижные глаза были такими, что не уследишь.
   
-      Уж как я рад, - процедил сквозь зубы Дитер. – Предпочитаю, правда, молчать о своей радости.

   Во время поездки «население» автобуса предпочитало отнюдь не молчать, но разговаривать. Опытным нутром (после России и московской компании) Дитер почуял, что объектом столь оживлённого разговора является его скромная персона. Да, его бронзовая медаль «За зимний поход на Восток 1941-1942 гг.» внушала скрытой уважение. Даже трепет. Правда, «пустынные войны» и тут не преминули похвастаться. Как говорится, решили не падать мордами в песок. Офицеры с розово-серыми петлицами панцерных (коллеги Дитера) войск нарочито громко принялись обсуждать достоинства британских 2-х фунтовок пред германскими 75-мм орудиями. Первыми были вооружены крейсерские «Крусайдеры», что противостояли наряду с пехотными «Матильдами» и  «Валлентайнами» германским панцерам. «…Эта британская сволочь имеет большую начальную скорость при выстреле за счет длины ствола, - обер-лейтенант цур зее, высокий блондин с гофрированными волосами водил пальцем с обручальным кольцом. Выписывал этим «отростком»  концентрические круги. У него был бронзовый знак за выдающиеся достижения в конном спорте от 9 апреля 1930 года.– К тому же, нам приходится маневрировать. Бить им в хвост, в топливные баки, или в борт, ниже вентилятора и по гусеницам. Только скорость нас и выручает, друзья. Как сейчас помню этот бой. В моём панцере было три пробоины. Убит башенный стелок. Ранены водитель-механик и я. Как мы остались в живых, ума не преложу. Господа! Офицеры вермахта! Если б вы видели этот бой за оазис…» «…Что такое наша противотанковая оборона? – оборвал его капитан с коричневым обводом на серебристых погонах. Это угадывало в нём зенитчика. – Это пшик! Штатные Pak. не берут броню Томми. Только зенитки Flak. расстреливают этих мерзавцев с безопасного расстояния. А их всего…»

    На него оглушительно зашикали. Капитан, судя по всему, разомлел от жары и пыли. Позабыв о сохранении военной тайны, он чуть было не сослужил себе дурную службу. Хотя его широкую грудь украшал наградной знак зенитной артиллерии от 18 июля 1941 года, учреждённый за пять сбитых самолётов, а также памятная медаль «За воссоединение Судетской области с Третьим рейхом» от 18 октября 1938 года. Последняя награда получила название «медали Праздников цветов», поскольку никаких боевых действий при этом не происходило. Наверное, поэтому, ты такой болван, подумал Дитер. Он насмешливо вглядывался в юное лицо новоиспечённого капитана. Мой Бог, он когда-то тоже был таким.

      Итальянцы сидели отдельной группой. В своих пилотках и фуражках, увенчанных одноглавыми орлами со сложенными крыльями, они напоминали пустынных стервятников. Офицер-танкист в витых погонах заикнулся было о превосходных самоходках «Семовенте», что запросто пробивают своими 50-мм орудиями броню «англичашек». Но его речь не вызвала энтузиазма у германцев. «Что бы вы делали, камрад, если бы Роммель не высадился в Африке? – тактично спросил его пожилой майор-пехотинец. На его песочном френче помимо креста «За военные заслуги» 1-го класса был знак за ранение чернённого металла от 22 мая 1939 года. По нему можно было судить, что пехотинец воевал в составе германского легиона «Кондор» в ходе Гражданской войны в Испании. На этом «итальянский фонтан» иссяк. «…Пусть ваш дуче посылает сюда больше солдат и техники, - лениво бросил блондин-танкист. Он уже достаточно набрался.  – Ваши М 13/40 не в состоянии бороться даже с Мk II. Мы не можем вечно вас тянуть на буксире».

   - Ты не прав, компоналле! -  взорвался в благодушной ярости Дольци. Для вящей убедительности он оскалил под чёрными усиками два ряда белоснежных зубов. – Итальянские стрелки берсальеры дерутся как… гм… ум… бешеные львы! Мой взвод подбил в этих местах два «Стюарта».

   - Ещё бы! – хохотнул германец-танкист. Он вытащил фаянсовую фляжку в сеточке. Отхлебнул глоточек. Вытер полные губы батистовым платком. – Только идиот не смог бы поджечь это старьё! Эти американские «зажигалки Рисли». Так что, поздравляю, комораде. Предлагаю всем выпить за его успех…

   - По-моему, вам следует заткнуться, старина, - подал голос Дитер. Он сурово взглянул на «коллегу». – Лейтенант наш союзник. Следует проявлять почтение к собратьям по оружию. Верно?

   - А что, я уже молчу, - обер-лейтенант цур зее уже протрезвился. Он смотрел на панцер-гауптмана с «мороженным мясом» сквозь тугую тишину мутными, воловьими глазами.

               
*   *   *

Из воспоминаний генерал-полковника вермахта Фридриха Паулюса:

«…Когда я говорю, что было принято решение, то этим я не хочу сказать, что во мнениях ответственных командиров и штабных офицеров было полное единство. Раздавалось много тревожных голосов как по поводу допустимости всей операции, так и по поводу трудностей, связанных с выполнением поставленной цели. С другой стороны, хотя об этом говорилось мало, высказывалось мнение, что вполне следует ожидать быстрого краха советского сопротивления как следствия внутриполитических трудностей, организационных и материальных слабостей так называемого колосса на глиняных ногах…»

               
*   *   *

   Устроив разнос полевому коменданту, Паулюс наградил его тремя сутками домашнего ареста. Помимо всего прочего майор был одет не по уставу. Левую щеку его раздуло от флюса. (Майор  был застигнут в врасплох, в расстёгнутом мундире, со свежим марлевым тампоном в руке.) Под угрозой военно-полевого суда ему было приказано снять трупы с петель, отдать их родственникам или предать земле. Сжечь или разобрать постыдную виселицу. Поначалу майор не проронил ни слова. Однако после того, как Паулюс немного пришёл в себя, виновник предпринял слабую попытку оправдаться.

   - Герр генерал, - молвил он шамкающим, почти старушечьим голосом. – Позволю себе заметить, что ваш приказ, несомненно продиктован верой в нашу победу. Но он значительно ослабил контроль за порядком. В городе неспокойно. Всюду действуют русские бандиты. Многие мои солдаты пали их жертвой. В них стреляют прямо на улицах. Только гуманными, дружественными актами по отношению к населению порядок здесь поддерживать невозможно.

   - Меня не интересуют ваши доводы, майор, - с убийственной холодностью отрезал Паулюс. – Надеюсь, что с этого момента со всеми карательными мерами будет покончено. Расстреливая и вешая заложников мы только усиливаем враждебные настроения среди русско-украинского населения. Что же до безопасности моих солдат, то я отдал не так давно приказ: ходить в увольнительные по городу только группами и с оружием. Надеюсь, с этим понятно?

   Выслушав всё это, полевой комендант принялся отдавать по телефону необходимые распоряжения. Воспользовавшись этим, Вильгельм Адам успел шепнуть своему начальнику едва слышимое:

   - …Вам не кажется, что вам грозит печальная перспектива: превратиться в самого непопулярного генерала в вермахте? Если к тому времени…

   - …если к тому времени, Адам, восточная компания не завершится, - не поддержал лёгкий сарказм Паулюс, что убедило Адама больше не продолжать этот разговор.

  У штаб-квартиры их ждал командир 29-го корпуса генерал фон Оберстфельд. Утопив мясистый подбородок в бурый меховой воротник на малиновой подкладке, он злобно сверкал маленькими глазками из-под медвежьей шапки с форменной кокардой, которую ему пошили на заказ.

   - Почему казнены эти русские? – сухо спросил его Паулюс. – Я отменил приказ Рейхенау.

   - Генерал-полковник! Многих наших солдат ежедневно находят на улицах и в подвалах домов мёртвыми. Поэтому белгородский комендант распорядился повесить заложников.

   - Вы думаете, этим будет достигнут желаемый результат? По-моему, так достигается обратное. Виселицу убрать. Мёртвых предать земле. Коменданта, которого вы так лелеете, отдать в полевой суд. За неисполнение приказа командующего. Вам ясен мой приказ?

   Крашенные  неровным  камуфляжем  вездеходы «Кюбель» в сопровождении жандармов-мотоциклистов стремительно неслись по улицам заснеженного Белгорода. Город почти не пострадал от бомбёжек и обстрелов. Когда летом 41-го в него вступили германские войска 2-й панцерной группы, часть населения из числа украинских националистов и прогермански настроенных русских приветствовали их хлебом и солью, с цветами.  Так вспоминал Гейнц Гудериан, с которым Паулюса связывали давнишние приятельские отношения. Вечерело. Мутно-синий воздух над островерхими, старинными крышами наливался огнём. На улицах горели тясычесвечевые лампы под плоскими жестяными тарелками. Словно и не было войны. Лишь гул на востоке напоминал о ней. Русские танки под командованием Тимошенко всё ещё шли на прорыв. Это угрожало Белгороду быть захваченным, а всей 6-й армии остаться без топлива, снарядов, продуктов. В городе располагались базы снабжения.

   Кавалькада проследовала  через площадь возле полевой комендатуры. Сквозь синюю штору и заиндевевшее стекло автомобиля был виден «демонтаж» виселицы. Рядом с ней и качающимися на верёвках обледенелыми трупами стоял работающий на холостом ходу трофейный полугусеничный тягач «ЗИС-42». Возле него виднелась группа солдат.  Вместо винтовок и гранат они были вооружены шанцевым инструментом. Вид у них был скорее озадаченный, чем злобный. Это навело полковника Адама на определённые размышления. Пока он предпочёл оставить их при себе.

   …Генеральский эскорт в облаке морозной пыли и синеватых бензиновых облаках подъехал к хутору Красный Устюг. К одному из многочисленных сельских домов с соломенной крышей, белыми глиняными стенами и деревянными ставнями с резными наличниками. Паулюс с сопровождающими не успели ещё выйти из штабного вездехода, как жандармы из группы сопровождения в момент рассредоточились вокруг дома. Они держали наизготовку карабины и пистолет-пулемёты. Двое из них, пожалуй, самые здоровенные, встали по обе стороны от зелёной, запорошенной снегом калитки, ведущей во двор и в сад. Остальные солдаты, повинуясь горлотанным  командам офицеров охраны, развернули тяжелые мотоциклы BMW (R-75) полукругом. Приготовили турельные пулемёты, а также ручные гранаты на деревянных ручках. Однако всё было спокойно. Ничто не предвещало опасности.  Одинокие, закутанные в платки и шали фигуры похожих виднелись то тут, то там. Некоторые везли за собой санки с вёдрами и дровами. Все русские жались к заборам и обходили стороной страшное место. Оно было оцеплено со всех сторон рослыми солдатами в котлообразных шлемах, с шерстяными подшлемниками, натянутыми на красные, шелешувшиеся от мороза носы.

   Паулюс пригибаясь, чтобы не задеть высокой тульёй за косяк зелёной, резной калитки, первым вошёл во двор занесённого снегом дома. Там уже дежурило четверо дюжих жандармов с начищенными бляхами. Они оттеснили в глубину небольшого сада с заснеженными деревцами группу русских жителей. Это были старики и женщины, которые, по видимому, пришли к старцу за советом и помощью. Какой-то паренёк в ватнике и шапке со спущенными ушами орудовал громадной фанерной лопатой, разгребая снег. Шмыгнув носом и отерев под ним подобие сопли, он уставился на высокого худого германского офицера с золотистым одноглавым орлом на тулье фуражки. Паулюс избегал смотреть этим людям в глаза. Отстранив с пути стоявшего навытяжку офицера охраны, он взошёл на крыльцо по трескучим ступеням. Сбивая снег с сапог и отряхивая шубу, он всё более чувствовал себя жалким и ничтожным. Представив на минуту (прежде, чем войти)  образ жены, Елены Констанции и дочери Ольги, которая была замужем за стоящим подле графом в форме SS, генерал-полковник решительно толкнул дверь и шагнул через порог.

               
*   *   *

Из воспоминаний полковника вермахта Вильгельма Адама:

   «Таков был Паулюс. Месть и зверская расправа были не совместимы с его понятием воинской чести. Он отменил варварский приказ  Рейхенау. Но Паулюс дальше этого не шёл. Правда он был глубоко возмущён и потребовал убрать виселицу. Однако комендант белгородского гарнизона, вопреки приказу командующего армии казнивший заложников, остался безнаказанным. Я и сам тогда никак не реагировал на эту непоследовательность Паулюса. На четвёртый день мы вернулись в Полтаву».

               
*   *   *

…Здравствуйте, здравствуйте, родимые создания! – улыбнулся старец, только завидев входящего германского генерала в длинной шубе, из-под которой выглядывала тонкого, синевато-зелёного сукна шинель с медвежьим воротником. – Здравствуй, детка! Родимый мой! Да будет тебе этот дом святым, долгожданным пристанищем…

   Говоря эти добрые, непонятные для Паулюса слова, этот русский улыбался коричневыми, морщинистыми губами. Улыбкой лучились его синие, ослепительные и пронизывающие глаза. Он весь сиял, этот странный, загадочный человек. Каждая морщинка и клеточка кожи, задубевшая от здешнего холода, со шрамами и кровоподтеками недавних побоев. Это более всего поразило Паулюса. Преодолев в себе чувство брезгливости (русский, как видно, тронулся рассудком, не перенеся пыток!), он сел на предложенный хозяином грубый, некрашеный табурет. Его примеру последовали два других гостя; на некрашеную, стоявшую у окна скамью опустились полковник Адам и зондерфюрер SS граф фон Куценбух. Последний едва сдерживал на лице глупую, легкомысленную усмешку. Своим глубинным, внутренним зрением Паулюс всё же уловил некое напряжение в душе этого русского.

   - Ну-ка, матушка, принеси-ка гостям чайку на травах, - зазвенел своим лучистым голосом старец. Неслышно появившаяся откуда-то женщина со старческим, но ясным как день лицом, а также печально-улыбчивыми глазами, бывшая хозяйкой этого жилища, молча отошла к глинобитной печке. – Будем сейчас все вместе чай пить да правду говорить. Говорить да слушать. И Слово… слово неизречённое молвить. А кто из нас в себе его не услышит, тот себя и похоронит. Забудет с чем пришёл и что потерял…

   Говоря эти странные слова русский проник своими синими лучистыми очами в душу сидящего напротив генерала с худощавым, несколько вытянутым, горбоносым лицом, аккуратным чёрным пробором. Его взор задержался на чёрных молодых глазах, обведённых тенями усталости. Там угадывались морщинки и застыла странная, казавшаяся далёкой печаль. Паулюс, слегка нахмурившись, отметил про себя, что старик, по видимому, ожидает от него первого слова. Он аккуратно положил на длинный дощатый стол, покрытый выцветшей, но богато вышитой скатертью синие лайковые перчатки. Затем повернулся к Куценбуху. Тот сидел как каменное изваяние, не спуская глаз с русского. Будто под столом у Иванова и впрямь была противотанковая граната, которую он мог употребить по назначению.

   - Альфред, я чувствую себя будто на раскалённой сковородке, - попытался сострить в меру своих сил генерал-полковник. Комок тут же застрял у него в горле. Откашлявшись, Паулюс продолжил: -   Скажите же что-нибудь! Переводите: я, Фридрих Паулюс, командующий 6-й полевой армией вермахта, сожалею о том, как поступили с ним в SD. Это несомненно есть зло, которое должно быть наказуемо. В мирное время, при других обстоятельствах такого бы не случилось. Однако… - Паулюс вновь поперхнувшись, взялся за горло, - однако сейчас война, которая внесла свои коррективы в происходящее. Жуткие и суровые, о чём я искренне сожалею. Миллионы людей вынуждены сносить страдания, которые ниспослал на нас Всевышний Создатель. Русские и германцы… Спросите его, не испытывает ли он нужды в медицинской помощи?

   Паулюс заметно устал, проговаривая каждое слово. Он чувствовал себя так, будто учился заново разговаривать. Пока его зять-эсэсманн переводил эти вымученные слова, Паулюс пережил всё, что чувствовали грешники Дантовского ада и сам Данте, описывающий романовские плоскости, в коих расположились адские круги. Он даже растерянно осмотрелся в поисках Вергилия, который, будто Ангел-Хранитель, явился к шагнувшему в небытиё к грешникам автору «Божественной комедии». Но увы, командующий прославленной армией рейха был предоставлен самому себе. Разве что… Вильгельм Адам, мой верный друг, не оставит меня в беде.

   - Да почто он так волнуется, детушка? – с лёгким удивлением спросил старик с лицом, обезображенным сине-жёлтыми, подсохшими кровоподтёками. Его мощные коричневые пальцы припали к широкой груди и теребили грубый ворс ватной безрукавки. – Нешто я ему враг какой? Изверг рода людского? Или он таковым себя считает?

   - Дедуля… - выдавил из себя наконец знакомое русское слово зять. Он снял с ушей круглые кожаные подушечки, обшитые войлоком. Отложил на скатерть высоковерхую фуражку с эмблемой серебряной мёртвой головы под серебряным орлом с раскинутыми крыльями.

   - Ты спроси его, немец, из каких он краёв будет, - с бесцеремонной лаской показал ладонью на Паулюса «дедуля». Тот ощутил в груди прилив жаркого тепла. – Как его звать да величать?

   -  Старик! – губы Куценбуха сложились в улыбке. – Послушай меня внимательно. Не обращай внимание на эмблему мёртвой головы на моей фуражке. Она ничего не означает. Я не такой как они – допрашивавшие тебя люди. Солдаты и офицеры SS из службы безопасности и полиции безопасности также бывают разными. Ты убеждаешься в этом на моём верном примере. Не так ли?

   Он сказал по-русски верно, но слишком правильно.

   - Альфред, не стоит так спешить, - усмехнулся Паулюс. Он чувствовал, что старик если и понимает по-германски, то в пределах школьной грамматики. Поэтому перешёл на малопонятный гессенский диалект. -  Вы перевели то, о чём я вас попросил? – он нахмурил свои тёмные брови. – Я настаиваю, как старший по возрасту и званию. Имейте совесть, зондерфюрер.

   Он хотел сказать «мой зять», но передумал. Не стоит выносить личные переживания на служебный плац. Ему тут же пришёл на ум образ Григория Распутина. Старец, что неотлучно находился при семье последнего  русского императора, женой которого была Алиса Гессенская, ставшая по православному крещению Александрой Фёдоровной Романовой. О нём ему было известно давно, так как Елену Констанцию окружали представители русской эмиграции, проживавшие в Берлине. Среди всех прочих Паулюс выделил экс-атамана Войска Донского генерала Краснова. Известный ещё до революции своим пангерманизмом, тот был вхож в окружение покойной русской императрицы с корнями из Гессена.

   - Альфред! – остановил своего зятя Паулюс, предостерегающе подняв палец. Его глаза вспыхнули и засветились, устремлённые на таинственного русского старика. – Пусть он повторит свой последний вопрос. Ведь он хотел знать откуда я родом – не так ли?

   Русский старец кивнул в знак согласия. Он посмотрел в сторону Паулюса с большей теплотой. Тот, на мгновение забывшись, перенёсся в далёкое прошлое – на учебно-боевые полигоны рейхсвера, а затем и вермахта. В Германию 30-х… Он сам одевал поверх гладкого, отутюженного мундира генеральштеблера с запахом дорогого одеколона чёрный танкистский комбинезон с розовым кантом и пепельно-розовыми петлицами. Пробуя себя поочерёдно в роли водителя, механика, наводчика, башенного стрелка, он обкатывал эти грозные панцеры. По –началу это были сотни маленьких Pz-I на шасси британской фирмы «Кардан-Лойд». (Хоть и состоял Туманный Альбион в Верховном совете Антанты, но благодаря родству династий Гогенцоллеров и Сакен-Кобург-Готов из Гессена, многое сходило с рук. Многие семьи германских баронов и юнкеров собирались на воскресный скетч с игрой в гольф, псовой охотой на лис и прочими «причиндалами» из жизни английских эсквайров, что говорило само за себя.) Вооружены они были лишь парой 7,62-мм пулемётов MG-24. Оснащены лишь противопульной бронёй. Со скоростью – 30 километров в час, эти мини-панцеры, к коим более подходило название «сверхлёгкая танкетка», не способны были осуществить намечавшийся блицкриг. Pz-II также не годился на роль монстра полей сражений. С бронёй в 13 миллиметров, оснащённый 20-мм пушечкой, этот панцер имел малый запас хода. Вынужден был возить за собой на прицепе цистерну с высокооктановым бензином. Чем это грозило в бою, объяснять не приходилось. На более поздних разработках Pz-III и Pz-IV, что устанавливались на шасси «Шкода» (Чехия) и «Стеур» (Австрия), броня была доведена сначала до 15, а затем и 17 мм. Первый панцер из этих двух серий получил на вооружение 35 мм пушку, а второй – мощное 75 мм орудие. Хоть и короткое, оно было способно поражать броню некоторых французских танков с близкого расстояния.

   Эрих фон Манштейн (Левински) явился родоначальником германской самоходной артиллерии. Первые штурмовые орудия Panzeriager I, а затем последующие образцы  Stug III  прекрасно зарекомендовали себя на полях сражений в Европе, а затем и Африке. Гейнц Гудериан на Берлинском стадионе предложил вниманию фюрера и многих тысяч германцев показательные учения бронетанкового батальона – прообраза будущих панцерных дивизий. Десяток пулемётных танков, поддержанных бронеавтомобилями и транспортёрами с пехотой образовали чёткий строй. Затем они рассыпались в боевые порядки: Pz-I, а также Sd. Kfz. 220 и Sd. Kfz. 231 M с пушечным вооружением выстроились в центре. Позади ощетинились 37-мм «Бофорсами» расчёты ПТА. Их прикрывали лёгкие зенитные пулемёты Flak. 18, Flak. 20, а также 88-мм зенитные орудия Flak. 80 – детище германской фирмы «Рейнметалл-Борзинг» и швейцарских заводов «Бофорс». Спешившиеся с грузовых «Опель-Блитц», тягачей «Стеур», «Опель-Маультир», Sd. Kfz. 8, панцер гренадёры залегли. Будто готовились к отражению атаки.

   Вскоре танки и бронеавтомобили по невидимому сигналу рассредоточились. Совершив фланговый манёвр, они спешно продефилировали на фланги. Предоставляя возможность противотанковой артиллерии расправиться с панцерами противника – таким образом подчёркивалась тактика предстоящего блицкрига. Затем, «отстрелявшись», 37-мм Pak. были впряжены в передки транспортёров и грузовиков. Танки и бронеавтомобили, урча и оставляя дымные шлейфы отработанного бензина, вновь выстроились в боевой клин. Устремились в атаку… За ними, следуя по пятам, с карабинами, автоматами и пулемётами, ринулась в атаку пехота. Поднявшись с центральной трибуны, задрапированной флагом со буддийской свастикой, фюрер вместе с тысячами зрителей рукоплескал уходящей со стадиона технике.

   Так, по выражению фюрера, создавалась мощь и величие третьего рейха. Тысячелетнего… Тяжко и гнусно было пережить ему горечь поражения в великой войне. А уж послевоенные репарации, оккупацию лягушатниками рейнских земель и вовсе было унизительно испытывать потомкам небилунгов. Детям Одина и Валгаллы. Разве можно было безропотно сносить притязания Польши на Данцинг и Восточную Пруссию – стягивание войск и манёвры вблизи германских границ? Разве германское население в Судетской области не желало воссоединиться со своими братьями по крови на берегах Рейна и Шпрее? Разве в Австрии части рейхсвера не были встречены цветами и пивом, как долгожданные освободители? Разве…

   - Ты не прав, детка, - услышал он словно издалека голос русского старика и понял, что впал в лёгкое забытьё. – Мир и человек в нём едины как сосудами кровь переполняется человеческая. Так и Природа-Матушка, земля, воздух и вода переполняются мыслями нашими. Верь этому, детка. И дана тебе будет жизнь вечная, жизнь прекрасная и ключи от бездны получишь ты…

   В следующий момент Паулюс почувствовал: из глаз старика проистекает какая-то мощная, нечеловеческая сила. Она заполняет его раненую, растерянную душу. Некий золотистый ком, изливаясь по воздуху, как студенистое желе, завис между ними. Вскоре он слился с оцепеневшей душой Фридриха Паулюса. В тот самый момент всё было кончено. Кроме этих двоих, что были на этой встрече не зваными, но избранными, поняли истинное значение происходящего.

   …Мир и Природа едины, подумал Паулюс, пригубив ароматный настой на травах.  Травяная жидкость с медвяным запахом приятно ожгла внутренности, обволакивающе заполнила его душу. Сердце стало бить ровней:  тук… тук… тук-тук… Этими мыслями он как бы взвешивал на своих внутренних весах единую систему целостного мира, которую постиг русский старец. С некоторых пор эта тайна перешла в душу и тело Фридриха Паулюса. Все мы произошли от ЕДИНОГО и НЕДЕЛИМОГО. В основе этого сложного мира несомненно присутствует некая разумная сила. Кто станет оспаривать этот непреложный факт? Пожалуй, никто. Даже сам фюрер. Как он некстати пришёл на ум… Бог ли эта сила, или разумная материя Матери-Природы, как сказал этот старик  - не суть важно. Не нам судить и давать конечные определения. Следует просто научиться жить в этом мире и хотя бы не убивать себе подобных тварей. Живых существ, которые суть порождение Великого Творца…

   …Впрочем, был ещё какой-то шар. Кажется, золотистый, светящийся изнутри шар, что вошёл в меня. Проникнул в моё сердце и мою душу. Это было со мной как наяву. Так почему же мне кажется, что это было не со мной? Будто с кем-то другим – из той далёкой жизни, что мерещится мне по ночам. В этой далёкой и прекрасной жизни нет войн. В ней была лишь ты, любимая Коко. И эта земля – дикорастущий, пышный, зелёный сад. Наполненный живыми тварями, точно Эдемский. Они не рвали и не пожирали друг друга. Напротив – уживались в мире и согласии. Пройти всю Европу и пол России на гусеницах панцеров, разрушавших всё и вся на своём пути – не преступник он и ему подобные, совершившие этот грех?

   Они смотрели друг на друга. Глаза в глаза. Паулюс понял, что ему необходимо остаться с ним наедине. Продолжить эту странную, по истине величественную беседу в полном, но оживляющем одиночестве.  Когда за Адамом и Куценбухом скрипнула дверь, он осторожно допил бесценный напиток, что принесла русская старуха.

   «…В чём моё истинное назначение, святой отец? - спросил его Паулюс. Тёплый лучистый поток его глаз поддерживал жизнь в нём и говорящем, казалось, со всей вселенной. - Я не знаю, что написано рукой Всемилостивого Господа нашего в Великой книге Жизни обо мне, о тысячах людей мне подчинённых в составе 6-ой полевой армии. Жить в незнании своего истинного пути это идти к верной гибели. Если слепой ведёт слепого, то оба они упадут в яму. Как мне заглянуть в себя, этот скрытый мир, который называется моей душой – и где она, сокрытая в моём теле…»

   «…Детка, - ответил ему русский старец, очищая его сокровенную душу до самого основания своим внутренним, золотистым светом. - Ты правильно мыслишь, но пока не всё делаешь как думаешь. Тебе нужно сделать решающий шаг, о котором я пока не в праве тебе поведать. Я только в праве помочь тебе почувствовать и увидеть его истинную, далёкую, скрытую от других суть, что я и намерен сделать. Готовься к тому, что будет совершено, и всё в тебе преобразиться, и жизнь твоя изменится…»
   
               
*   *   *   
   
…С утра Вильнер был в приподнятом настроении.  Он удачно встретился с «Бородой». Передал ему на словах то, о чём они договорились с Цанге. А именно: в рейхе желает заявить о себе группа оппозиционно настроенных чинов SD. После убийства шефа службы безопасности и заместителя рейхсфюрера, обергруппенфюрера Рейнхарда Гейдриха, многое изменилось не в пользу здравомыслящих людей. Сам Гиммлер никогда не пользовался ни в SS, ни в SD авторитетом. Вот покойный Гейдрих, да! Цанге, фамилию которого Вильнер, естественно, не назвал (ограничился упоминанием некоего генерала Лоренса), был готов способствовать тому, чтобы русский Центр вступил в контакт с этими заинтересованными людьми.  Они озабочены усилением проанглийской группировки Гиммлера, которая, судя по всему, вступила во временный, а потому опасный союз. С кем? С шефом Абвер, разумеется. Канарис, как и следовало ожидать, принёс в жертву своего выскочку-ученика Гейдриха, который быстро набрал вес. Стал претендовать на место рейхсфюрера SS, шефа полиции и министра внутренних дел. Гейдриху следовало бы вступить в контакт с заинтересованными генералами и фельдмаршалами вермахта. Но он, опасаясь утечки информации, не стал делать этого. В результате стал жертвой теракта. На его же место попал группенфюрер SS из полиции безопасности Эрнест Кальтенбруннер. Хладнокровный, примитивный палач, готовый все вопросы решать исключительно силой.

   «Борода» (встреча происходила в лесах, на границе Смоленской и Московской области) выразил своё согласие обдумать предложение. Он вспоминал первую встречу с майором Арнимом. Когда тот, лёжа в пышной кровати с Аграфеной, потянулся было за «Люгером» под подушкой. Но пистолет предусмотрительно (так ему показалось!) убрала «Радуга». Майор был удивлён, но продолжал сохранять спокойствие. Ещё бы! Он поступил на службу в охранную дивизию под Витебском лишь после первого ранения. До этого прошёл в составе 2-й панцерной группы многие километры от Бреста. Участвовал в Смоленском сражении. Стало быть, не из робкого десятка. Любит риск, что для агентурной вербовки («Борода» уже накручивал этот ход!) совсем здорово. Когда же от Арнима потекли нужные данные о реальном соотношении сил на московском направлении, об очевидных утечках информации в «красный ящик» шефа SD, а также по каналам Abwehr, «Борода» окончательно почувствовал удачу. Тем более, что данные подтверждались. А тревожных сообщений из Центра и тем более слежки за собой «Борода» не чувствовал. Лишь смущало поведение «Марты». В последнее время от девушки, что по легенде была известна как Анна Смирнова, поступала довольно скудная оперативная информация.

   Одна мысль неотступно преследовала его. Неужели эта девушка работает на врага? Если так, то необходимо было организовать контрольное мероприятие. Когда розвальни везли его на партизанскую базу, переодетого в форму германского офицера, якобы захваченного в плен (лицо было укутано в шарф, под видом кляпа), он тщательно разрабатывал способы проверки. У Анны наблюдался перекос  в сторону контактов с военнослужащими. Одного из них, Отто Кульма, произведённого недавно в обер-лейтенанты, она слишком часто использовала как источник получения информации. Под видом прогулок по старинному городу, она часто заходила с ним к местам прохождения воинских частей и автоколонн, расположения складов и зенитных батарей. Всё это хорошо, но… Науманн продолжал использовать её «в тёмную». На личный контакт с ней не шёл. Обдумывая линию поведения шефа «гехаймфилдполизай», резидент 4-го управления НКВД пришёл к выводу, который его, поначалу, даже обрадовал. Науманн, располагая косвенными данными о членстве Ани в подполье, намеренно ждал, что на неё выйдут свои. С контролем, что должен будет проверить факт её пребывания в GFP. Потому как вероятность её вербовки со стороны сотрудников «папы» Мюллера налицо. Её почти не били. Отпустили почти мгновенно. Затем девушка слишком быстро стала расти по службе в комендатуре. Без спецотбора и проверки попала в 7-й реферат данного учреждения, что негласно входил в Abwehr I.

   Смущало то, что за всем этим стоял Науманн. Он  рекомендовал её коменданту города. А тот, подчинявшийся Абверкоманде при группе армий «А», безропотно выполнял все предписания со стороны бригаденфюрера.

   Обменявшись своими впечатлениями по поводу «Марты» с Аграфеной, «Борода» пришёл к выводу. Необходимо было начать жёсткое мероприятие. Анну надо было поставить в такую ситуацию, когда жизнь висит на волоске. Когда побеждает либо жажда жить во что бы то ни стало, либо… В понятии «Бороды» животной жажды жизни для настоящего советского человека не существовало. Сам он был сыном чекиста с времён гражданской. Отца убили в 30-х во время постройки Турксиба, куда он был направлен в составе усиления от ОГПУ. Правда, по отцу многое из того, что делало политическое руководство СССР после 28-го, было ошибкой. Отступлением от заветов Ленина и Троцкого. Идея мировой революции и соединённых коммунистических штатов Европы была в ходе коллективизации и индустриализации предана забвению. Этого отец ему не говорил. Но после его смерти сын был уверен: этого мнения придерживался не только он, но большая часть расстрелянных и посаженных в лагеря сторонников Троцкого. Сам же «Борода», уцелев в «великой чистке», окончательно пришёл к выводу, что надо держаться курса генсека. Сталин, конечно, ни в какое сравнение ни шёл со Львом Давидовичем. Но в одном ему не откажешь: умеет чувствовать человека и подбирать людей. А Троцкий, обладая и тем, и другим, так и не смог создать себе преданную команду. Потому и вылетел, сначала из партии, а потом из СССР. Не говоря уже о насильственной смерти от ледоруба.

   По приказу «Бороды» девушку подкараулили поздно вечером на улице. Трое ребят и одна девушка из боевой группы. Они не имели никаких пропусков для прогулки по городу после начала комендантского часа. Рискуя, им удалось затащить её в развалины дома. Там, скрыв лица, они устроили ей допрос. Заявили, что если она не уйдёт из комендатуры, то следующая встреча с ними окажется для неё последней. Затем её оставили привязанной к арматурине. А на следующий день Аня не вышла на службу. Она исчезла из города также внезапно, как и появилась. Но на этот раз никаких ЦУ «Борода» не получил. Центр вообще молчал на этот счёт, так как ничего не знал об этой операции.

   А через несколько дней при встрече с Арнимом «Борода» ощутил неясную тревогу. Тот смущённо заявил, что в комендатуре, куда он нередко является по вызову в II a (кадровый отдел), случился переполох. Исчезла одна из сотрудниц «хиви», которую разыскивают. Будто бы она прихватила с собой кипу каких-то документов. Майор предполагает, что это как-то относится к деятельности советского подполья. Разведка, по его мнению, так бы вульгарно не работала. Поэтому, делясь такой информацией, Арним выражает некоторое удивление. И опасения, что русские патриоты, совершившие столь необдуманный ход, могут навлечь удар на основную резидентуру.

   «…Пусть это вас не беспокоит, герр Арним, - пожал ему руку «Борода». -  У нас всё лишнее быстро отметается. Такова наша контора».

   «Это замечательно, товарищ! – неожиданно улыбнулся немецкий майор. На его круглом лице обозначились ямочки. Голубые глаза в сеточке морщинок вспыхнули неясным светом. – Я в 30-х, до поступления в военную академию, часто общался с социал-демократами. Кое-что знаю  об идее 3-го Интернационала. Признаться, она мне немного не по душе. Но в целом согласуется с раннехристианскими, утопическими идеалами. Свобода, равенство, братство…  В нынешней Германии всё это не актуально. Имейте в виду, это так! Ваши политкомиссары пытались агитировать солдат и офицеров вермахта в этом духе. Но ничего из этого не получилось».

    Поблагодарив Арнима за интересные мысли, он отправился своим путём. Встречи происходили каждую среду в 16-00 у входа в собор.   

               
*   *   *

…Таким образом, 605-ый отдельный истребительный батальон, в коем Дитеру приходилось (говоря по-русски) тянуть лямку, оказался вовсе не танковым. Панцеров в нём не было вовсе. На шасси полугусеничных тягачей «Бюссинг» и транспортеров Sd. Kfz. 6 (Zugkraftwagen “Diana”) с эмблемой белого слона и поперечной белой чертой по радиатору были установлены русские 76,2 мм полевые пушки, которые получили индекс 7,62 cm FK 36 (r). Зенитные орудия 88 мм в количестве 33-х являлись до недавнего пор единственной защитой от британских танков. Штатные 37 мм Pak. 35\36, даже 50 мм «Бофорсы» не брали толстую броню «английских мерзавцев». А она была впечатляющей. Так пехотный танк «Валлентайн» обладал толщиной лобового листа в 80 мм. В добавок к этому у него на вооружении была 50 мм пушка, которая в британской транскрипции значилась как 2-х фунтовая. Лобовые столкновения с этим монстром для германских «роликов» заканчивались почти всегда – плачевно. Лишь итальянские самоходные орудия «Сельмовенте» с их длинноствольными 50-мм пушками были в состоянии поражать британцев в борт. Германские Stug III всем были бы хороши. Да вот незадача: их короткоствольный 75-мм «штуммель» был горазд только на коротких дистанциях. А именно – 300-400 метров…

   …Первое, что увидел Дитер за всплеском взрыва, поднявшим жёлто-серый песчаный вихрь, был силуэт английского броневика «Хамблер».  Постреливая из короткостволой пушки, он петлял между песчаных дюн с редкими колючками. Колонна итальянских стрелков, сопровождавших мулов с навьюченными ящиками и миномётами, заметно поредела. Меж воронками виднелись убитые и раненые, разбросанное снаряжение и оружие. Полугусеничный мотоцикл едва не занесло. Дитер, вцепившись ногтями в затылок водителя и слушая его бессмысленные ругательства, неотступно смотрел в даль. Там за кочковатой линией знойных дюн в бледно-сером, сумеречном небе повис малиновый шар. Он неуклонно стремился к закату.

   Поднимая песчаные вихри, Kfz. 2 вынес обоих седоков из сектора обстрела. Судя по всему, это были «песчаные крысы» - подвижное механизированное и бронетанковое соединение, в задачу которого входили рейды по тылам, засады, диверсии. Иногда для этого использовалась трофейная техника. Объектом охоты Томми являлись в первую очередь германские полевые аэродромы, полевые хранилища с боеприпасами. Но главное – караваны с горючим и полевые хранилища топлива. Без него, связанные с базами снабжения лишь через Средиземное море, где хозяйничала авиация «британских ублюдков», что гнездилась на авианосцах и аэродромах Мальты, Afrika Korp был обречён.

-   Кажется, пронесло! – выкрикнул Дитер в затылок водителю в грохоте двигателя. Хлопчатобумажный вороник парня с зелёным кантом, что указывало на его принадлежность к пехоте панцерваффе, взмок от пота.

-   Надо надеяться! – в свою очередь выкрикнул тот на нижнесаксонском наречии. Голова в огромных противопыльных очках на мгновение повернулась. -  На всё воля Всевышнего, герр майор!

   Но тут им обоим пришлось горько пожалеть. Прямо по курсу выплыл громадный зеленовато-жёлтый «мамонт» - пехотный танк «Матильда». Коническая башня с трубой 50-мм орудия вращалась. Позади спешивались, спрыгивая с брони, британские пехотинцы в хаки, с плоскими шлемами, похожими на тарелки из-под компота. Пришлось вырулить в бок. Англичане, приседая, принялись постреливать с колен из винтовок «Ли-Энфилд». Один из них упал в песок. Распластав ноги в дурацких шортах, он принялся поливать ускользающий полугусеничный мотоцикл с двумя «кровожадными гуннами» из пулемёта системы Брена. Ещё более  дурацкий рожок с патронами, что торчал сверху ствольной коробки, как видно не мешал ему  стрелять. В бешено вращающиеся гусеницы под задним сиденьем, где съёжился Дитер, попало несколько пуль. Взметнулись искры… Впереди, меж дюн, произошло неясное движение. Вскинулись облака песка. Взметнулись стальные днища с высоко задранной ходовой частью на гусеницах. Так и есть! Прятавшиеся доселе в глубоко отрытых ямах, замаскированных снаружи  песком, что был разбросан по натянутому тенту, выползали бронированные английские чудовища. Вместе с «Хамблером» их было десять.

   …Полугусеничный мотоцикл носило по кругу. Вокруг плотными рядами стояли проклятые Томми и откровенно ржали. Некоторые из них падали на корточки или  в песок, катаясь со смеху. Вот такая вот разрядка! Поверх конических башен с сине-бело-красной эмблемой высунулись танкисты в бардовых беретах с наушниками от шлемофонов. Они тоже ржали и тыкали в них пальцами. Дитер, сжав губы, несколько раз ткнул водителя в спину, совершенно мокрую от пота. Только после этого мотоцикл-вездеход остановился в развороте. Судорожно поставив двигатель на сцепление, унтер-офицер на негнущихся ногах вышел и встал как истукан. Дитер несколько секунд, которые показались ему длинными как вечность, сидел в коже сиденья. Затем, вспомнив главное, попытался незаметно расстегнуть клапан планшетки. Вынуть из целлулоидного чехла три пакета… Но не тут-то было.  Раздался грозный оклик. К нему бросилось двое Томми. Ругаясь по-русски, они вытащили его одним рывком. Поставили на песок. Он с удивлением прочёл на наплечных синих шевронах этих молодчиков белую надпись POLAND. Какая там к чёрту Польша! Один из «поляков», двухметровый увалень с чёрными усищами, спущенными до подбородка, ткнул его в бок коротким стволом пистолет-пулемёта «Стен». Дитер, недолго думая, задрал руки. Тут же получил удар под коленку. Упал… Англичашки заржали ещё сильней.

-    Stop! Shut up, red devils!

   Смех тут же оборвался. Люди в песочном хаки спешно вытягивались по стойке смирно. Оправляли ремни амуниции, патронные сумки и ранцы. Голос подали из подъехавшего джипа «Форд-Виллис». Там сидело двое британских офицеров. Эдакие снобы с чистыми белыми подворотничками, с эмблемами серебряного вздыбленного льва на фуражках. За рулём скалил белые зубы индус в защитной чалме.

-   Stand strait! You bastards! Shut up @ listen!

   Это произнёс выпрыгнувший из машины бравый Томми с биноклем на шее. На этот раз в его истинно британском происхождении нельзя было усомниться.

   …Так погано Дитер себя ещё не чувствовал. В начале восточной компании он вспоминал аналогичные эпизоды, когда панцерные части брали в плен целые подразделения Красной армии. Обезумевшие от шока красноармейцы метались по золотистому от ржи полю. Кое-кто срывал с себя амуницию, бросал оружие. Войны фюрера на мотоциклах и бронетранспортёрах, сгоняли их как стадо в одну кучу. Отделяли от рядовых и сержантов тех, кто имел на рукаве красную звезду или отличительные командирские символы в петлицах. Теперь подобное приходилось переживать ему.

   Вечером того же дня, когда жара стала уходить в песок, а с синеющего неба с багровыми протуберанцами опустилась прохлада, была уничтожена колонна германских бензовозов. Дитер с кляпом во рту, завязанный по рукам и ногам, ничего этого не видел. В ущелье Туру-Буру, соединяемом каменным мостом прошлого века, была одна из транспортных ниток, связывающих аравийский корпус с базами снабжения. Мост охраняли чернокожие солдаты, приданные итальянской дивизии «Манчелли», мобилизованные по приказу дуче.  В количестве двух взводов с тяжёлыми пулемётами «Бреда Моделло», а также двух 47-мм противотанковых пушек «Бойлер»и одной 75-мм «Канноне Моделло», они заняли удачную позицию. Лобовая атака по узкой каменистой дороге привела бы к сокрушительной неудаче. Стоило «задницам» поразить в гусеницу головную машину Томми, остальные ни за что не прошли бы. Однако по пути к отряду «пустынных крыс» пристало трое бедуинов в бурнусах. Они с виду были мирные кочевники на верблюдах. Но это только с виду. На самом деле агентуры более разветвлённой, чем в кочевых племенах, более, чем здесь,  не было за всю историю колониальных войн. И Германия, и Британия стремились завоевать сердца туземных вождей в Северной Африке. В ход шли подарки, откровенный подкуп. Дошло до того, что местные шаманы с «доброй руки» пустили слух и стали бить в бубен, суша корешки и прочие обезьяньи лапки, в честь «бога неба и земли» - великого Роммеля, которого прозвали «лисом пустыни» сами англичане. Они вскоре утратили своё влияние на туземное население и стали насильно мобилизовывать его на войну с Германией. Деревушки из бамбука в джунглях, чьё мужское население отказывались служить британской короне, безжалостно разорялись. Посевы уничтожались гусеницами танков и бронетранспортёров.

   …После того, как бедуины, ведя под уздцы верблюдов, приблизились к туземному дозору, капитан Этфорд Джеймс-младший, третий баронет из Йорка, рассмотрел в бинокль как чернокожие черти из охраны осклабили свои белые, как снег, зубы. О, ещё бы! На горбы верблюдов агентов «его величества» Этфорд, следуя извечной логике английских джентльменов, велел навьючить два ящика первосортного шотландского виски «Скотч». Через пол часа эти мерзавцы упьются и тогда делать будет нечего. Хватит двух взводов этих «русских поляк», которых «дядюшка Джо» (так прозвали Сталина) прислал в Африку в качестве пушечного мяса в обмен на танки, самолёты и сырьё по ленд-лизу. Среди них много уголовников. Что ж, это к лучшему! Этим красным дьяволам нечего терять в таком случае. Дома их ждут зубодробительные кулаки чекистов-комиссаров, ледяные просторы Сибири за колючей проволокой или смерть от зубов и когтей белых медведей, что запросто разгуливают по улицам.

   О, так и есть! Этфорд нетерпеливо засучил ногами в шнурованных ботинках. В окуляры было видно, как здоровенный африканец в пробковом шлеме с итальянским орлом забросил ящик на плечо. Потащил под камуфляжный тент. К нему сбегались другие чернозадые мерзавцы Муссолини. Кое-кто на ходу снимал карабины «Мосшетто», отделял приткнутые к стволам длинные тесаки. Надо полагать, чтобы вскрыть и извлечь содержимое.

   Этфорд сделал знак.

   - Com on, boys! Red devils! My task is simple…

    Русские в британском хаки, в плоских шлемах с сетками от москитов, вооружённые пистолет-пулемётами «Стен» с торчащими косо магазинами и винтовками «Ли-Энфилд» со штыками-тесаками и впрямь выглядели заправскими бродягами. Такие ночуют под Лондонским мостом.

   Когда «красные дьяволы», повинуясь приказу старшего капрала Гира, сложили расставленные прежде ноги по стойке смирно, а затем, чётко развернувшись, ударили себя в левое бедро ладонью и припустили (опять же, по команде!) бегом вперёд, Этфорд ощутил прилив блаженства. Вот она – вечная и не умирающая британская колониальная империя! Не поверженная в Крымской компании 1854-59 года Российская империя, что прежде отказалась выслать несколько тысяч казаков на войну с Американскими штатами, а также корпус для охраны Лондона в пору Великой войны, теперь готова направить на службу британской короне своих блудных сынов! Британия даже каторжников из Австралии и Южной Африки не отправила бы под Москву – отражать германское наступление в 41-ом. Наверняка бы воспылали благородной ненавистью благообразные джентльмены в парламенте и палате лордов – от партии лейбористов, кои состоят в оппозиции к нынешнему кабинету из консерваторов. Впрочем, не известно, как бы поступили консерваторы…

   Мысли перенесли консерватора-Этфорда в далёкий Сент-Аламейн, притаившийся у Средиземного моря и окружённый прохладными зелёными оазисами с голубоватыми источниками. Окружённый также «верандами» (минными полями), сетью противотанковых батарей и траншей, железобетонными дотами, этот город, где располагался штаб британской армии и колониальная администрация, казался совершенно неприступным. Со своими узкими и широкими улочками, телефоном и телеграфом (чудо прогресса, принесённое Великобританией!), опиумными притонами, борделями, где крутили танец живота туземные красотки, берущие отдельную плату в тысячу фунтов только за разговор, чёрным рынком с факирами, испускающими из себя огненные струи, дрессировщиками кобр, скорпионов и тарантулов, он был прекрасен только потому, что казался ему символом британского могущества. Будучи строевым офицером, Этфорд выполнял пикантные поручения отдела Мi-5. С военной разведкой была связана вся их семья. Отец, кадровый военный, что отслужил в Ост-Индии, в Бенгальском полку тридцать лет.  Сестрёнка Энни, по мужу миссис Бригс, репортёр «Дейли Телеграф». Ещё с Великой войны она под видом газетной писаки занималась сбором секретной информации о возможных агентурных вливаниях со стороны русских, что служили во Франции в составе экспедиционного корпуса. Затем по заданию правительства Его Величества отбыла со своим мужем майором Бригсом в саму Россию – в составе миссии Красного креста. Скорее всего, чтобы присматривать за русской армией после февраля 1917 года. Присмотреть, правда, толком не удалось - от армии вскоре осталось одно прелестное воспоминание…

   Подозвав к себе Рейли из состава подразделения коммандос, что был прикомандирован к отряду «пустынных крыс», он тихо спросил:

-    Как  ведётся работа с нашими русскими подопечными, старина?

-    Удовлетворительно, сэр. Я бы сказал – скорее замечательно, чем плохо, - ответил, не моргнув глазом, тот.

-    Подробнее… Кто из них вам кажется наиболее подходящим для процедуры… гм-гм… инфильтровки?

-    Захарченко, сэр! Этот здоровяк с чёрными усами. У него – тюремные наколки на левом предплечье. Купола от русских церквей, сэр.

-    Полагаете, с ним пройдёт успешно? Что ж, действуйте… Во имя интересов матушки Британии, Её величества короля и британского народа.

-    Слушаюсь, сэр!

   Этфорд одобрительно окинул взглядом ладную, небольшую фигуру лейтенанта. В чехлах специального нательного жилета он носил набор самостреляющихся лезвий, а также мини-пистолет «Бредли» с глушителем. Упакованный малый, ничего не скажешь. В его личном деле есть приписка: «Выполнял особое задание при секретной миссии на Андаманских островах». Известное дело, какое – при крупнейшей каторжной тюрьме Британской империи. Где от малярии и прочих болезней умерли тысячи каторжников. Видимо, устранял бунты…

               
*   *   *

   После памятной беседы с оперуполномоченным Абрамовым, инспектором ГУЛАГ при НКВД CCCР, бурная и буйная жизнь вора в законе по кличке Князь, он же по батюшке Захарченко Александр Филлипович, приняла другой, неожиданный оборот. По началу их помыли и привели в общий порядок, выдав со складов Архангельской пересылки приличный гражданский костюм, коего многие урки не видывали лет десять, а то и все двадцать. Обращение было на редкость обходительное – без мата и битья. Старший конвоя, капитан внутренней службы НКВД Рюмин говорил перед строем складно, без «томной политики»: 22 июня произошло коварное нападение фашистской Германии на священные рубежи нашей страны. Надо постоять за Отечество, хлопцы… Бывалые зэки поразевали свои беззубые рты. (Многие растеряли клыки даже не из-за битья, но от цинги, от которой спасенья кроме хвойного отвара не было никакого.) Про «Отечество» и «священные рубежи» было слушать в диковину. Лет пяток за такие бы словеса гнить бы гражданину начальнику под парашей с «опущенной задницей». А то и – с переломанным хребтом…

   В Архангельской учебке их сдали, сформировав из отрядов роты , поделённые на взводы и отделения (отделёнными стали лагерные авторитеты). Перед сомкнутым строем поставили тройку молодых безусых лейтенантиков – командиры взводов, а также ширококостного, приземистого капитана с «медным кадилом» вместо физиономии - командир батальона. Начиналась весёлая жизнь…

-   Ну, братва! – сплюнул сквозь щербатый зуб Ванька Цвигун по прозвищу Двинь. – Совсем ссучить нас хотят, падлы легавые! За вафлюжников держат, волки…

    Закончить  базар ему не дала пятерня «бати». Захарченко ловко хлопнул шершавой ладонью по губам сопливого юнца, что стремился, по-новому, после первой же ходки (переведён из детской колонии по достижении совершеннолетия досиживать срок в ИТЛ) «из пешек в дамки».

   Строй зеков зареготал.

-   Тишина! – гаркнул немолодой сухопарый полковник с щёточкой усов под Ворошилова. – На губу пойдёте, если что! Буза в лагере – здесь только служба. Кому охота до зоны – шаг назад…

   Строй притих. Из трёх сотен мужиков, обременённых воровскими профессиями, понятное дело, в лагерь никому не хотелось. Все они были потеряны для воровского мира братвы. Не суки, но всё ж не свои. Ибо государству вызвались послужить. Какое оно ни какое, своё, советское, но всё ж – в за падло… К тому же «шаг назад» был невозможен чисто теоретически: позади во всех шеренгах, кроме последней, высился сосед, которому досталось бы по лбу или в нос затылком. Сказал такую «зафигурину» полковник случайно или преднамеренно – сие осталось неведомо даже бате. И, если б не Князь – кто бы пошёл? Кому бы сгодилась такая «служба Отечеству»? Вот то-то и оно что…

-     Прошу любить и жаловать! Старшина Петуховская, ваш инструктор по боевой подготовке, - взорам обомлевших урок представилась дородная женщина в гимнастёрке с петлицами, в защитного цвета юбке хэбэ. – Вопросы есть?

-     Найдутся, - протянул развязано кто-то, малознакомый Захарченко, из заднего ряда. – Окромя бабы у вас получше командира немае?

-     Отставить! Повторяю, вопросы есть?

-     Фамилию вам, гражданочка начальник, здесь выдали? Или по факту вылупления… в комоде?

-     Отставить! Фамилия?.. Трое суток ареста!  Ко мне обращаться только по званию – товарищ старшина. Ничего более. Все лагерные штучки-дрючки и прочие прибамбасы прекратить.  Понятно?.. Вопросы есть? Вопросов нет. Командиры рот! Развести личный состав учебного батальона по казармам…Вольно! Я сказала команду вольно – не понятно!?! Значит можно отставить ногу. И руки не держать по швам. В полусогнутом состоянии можно. Понятно? На грудь не ложить! По воздуху руками не махать! Задние ряды не опираться о передние! Команда вольно! Разойдись!

-     Товарищ старшина, разрешите обратиться?

-     Разрешаю. Что у вас… рядовой?

-     Аслакханов… Виноват, рядовой Аслакханов! Вот вы сказали «ложить» вместо «класть». Как правильно?..

   Поскрипывая зубами и прихахатывая, толпа зеков в цивильных майках, рубашках и пиджаках медленно расползалась в приземистые казарменного типа здания. Внутри были противу всех ожиданий трехъярусные железные кровати заместо нар. На окнах были стальные решётки, вокруг части – забор из колючей проволоки. «Хоть смотровых вышек немае!» – пошутил знакомый Захарченке «цуцик», который оказался неказистым щупленьким мужичком лет сорока, с вечно улыбающейся, морщинистой физиономией.

   Посреди казармы, подпирая дощатый, вытертый добела пол начищенными хромовыми сапогами, стоял военный с чёрно-красными петлицами артиллериста, с одной капитанской шпалой. Он смотрел на ватагу из-под козырька новенькой фуражки так, будто давно имел с нею дело.

-      Прошу любить меня и жаловать. Хотя бы за время нашего с вами знакомства, - начал он многообещающе, скаля ровные белоснежные зубы.  – Начальник особого отдела учебной части капитан Вахрушев.

-       Наше вам, гражданин… извиняюсь, товарищ начальничек! – свистнул в потолок Двинь. Он сел на корточки и пошёл вприсядку. При этом руки его сами собой хлопали о туго обтянутые колени.

-       Ваш восторг, рядовой, неуместен, - не меняясь в лице, парировал особист. – Я обязан провести с вами инструктаж, товарищи бойцы.

-       Слушаем…

-       Во первых, поздравляю вас с вступлением в ряды Красной армии. Вы находитесь на территории режимного объекта, который называется воинская учебная часть. Здесь вас будут учить тому, что необходимо на поле боя любому бойцу, чтобы выжить. Выжить и убить как можно больше врагов. Поэтому всё, что вас смущает: решётки на окнах, колючая проволока, КПП и часовые – вызвано военной необходимостью. Лагерь остался в прошлом! Если, конечно, некоторые из вас сами не изъявят желание в него вернуться…

     Ватага одобрительно реготнув, замолкла.

-      Вижу, что никто не горит таким желанием. Замечательно… На территории воинской части и за её пределами на вас распространяется режим секретности. Что это значит? Ничего, никому, ни при каких обстоятельствах не рассказывать о характере службы, которую вы будете проходить. Второе! Внимательно следить за теми, кто будет всем этим интересоваться. А именно – сведениями, представляющими военную тайну и, следовательно, подпадающими под категорию секретно и совершенно секретно. Третье! Пресекать своевременно данные попытки. Равно как и акты вредительской и диверсионной деятельности. А именно: подстрекательство тех или иных лиц из числа гражданского населения или сослуживцев к проникновению на территорию части посторонних, к выносу оружия, боеприпасов, инвентаря, любых документов. Это всем понятно?

-      Да-а-а! – раздался нестройный гвалт.

-      Можно вопрос?

-      Можно, - улыбнулся ещё шире лейтенант Вахрушев. – Даже нужно.

   Из рядов выступил тот, кого Князь окрестил Цуциком.

-      Вот вы сказали следить и пресекать, - поскрёб затылок Цуцик. – Я конечно извиняюсь, но тут вот какое дело. Товарищ капитан? Я правильно к вам обращаюсь? Так вот… В воровском мире такое за падлом зовётся. Если я, конечно, правильно догнал, что от нас требуется. Ведь это что будет, братва?
 
-       А то и будет, братело, - снова возник Двинь. – Стукать друг на друга это будет! К такой фраерской жизни нас тянут, браточки милые. Эх, щас помру! Родимая Маруся! Век свободы не видать…

   Особист оставил эту выходку без внимания.

-      Если всё понятно, можно приступать ко сну, - заметил он. Показав в который раз длинный ряд крепких белых зубов, он взглянул на часы. – Только спать эту ночь вам придётся на голых сетках. Бельё в пути запоздало…

   Ночью, когда «шушера» улеглась на трехъярусные кровати со скрипящей сеткой, привилегированная братия провела внеочередной сходняк, именуемый в воровском народе «толковищем».

   - …Это что ж такое получается, Князь, менты нас совсем ссучивают? – выставил железные зубы Витя Волк, Тамбовский, убийца-рецедивист и воровской авторитет. Про него шёпотом говаривали, что в одну из ходок он и трое братков съели в тайге двух фраеров, которых специально для этого захватили. – Об том базара не было. Вор ты конечно авторитетный. Коронован по всем правилам. Но… Что-то мне в эту масть не шибко хочется влезать. Может я один такой недогадливый? Поясни… Вся братва тебя просит.

-       Так ли вся? – Захарченко расставил ножищи в кирзачах. Возложил на обтянутые брючным сукном колени свои лапищи. – Ты с толковищем наперёд базарил или сейчас подписываешься?

-        Вся ни вся, но, Князь – не дело, когда мент нас стукать друг на дружку запрягает, - выдавил кто-то с натягом. – Ещё при шестёрках…

-        А тебе при них невмоготу? – усмехнулся Князь. – Аж под ложечкой засвербело…

   Толковище одобряюще гоготнуло. Сказавши такое, новоиспечённый авторитет Женя Питерский, квартирный вор, у которого на 41-ый год приходилось три ходки  (две – с колонии, одна с этапа) и дерзкое ограбление квартиры начальника райотдела милиции, сплюнул в пол. Его пшеничная шевелюра, как у Есенина, гармонировала с курносым носом и синими глазами. Такие нравились бабам, но не нравились тем мужикам, что мотали сроки, так как с подобной внешностью быстрее всего попадали в разряд «петухов», если не было воровской биографии.

-      Слюну подотри, - сдвинул складки надбровья Князь. – Мал да соплив ещё, что своей мастью токовище метить.

-      Не базар, Князь, - нога Жени в туфле лодочкой старательно затёрла плевок на дощатом полу. – Только вопрос позволь задать, молодому?

-      Валяй. Не партсобрание…

-      Расклад по моему юному разумению такой: как карты нас тасуют или мы тасуем? Сколько ни общался с народом деловым, всюду так: с давних пор вор вору глаз ни выклюет. А нас как запрягают?  Стучать как на воле? Власти служить, как я понял, для виду ты нас вытянул. При первом удобном случае – линять надобно. Пусть наша власть с германской друг дружку колотит на больших полях. Вору про то ни забота. Когда власть в раздоре, вору только на пользу. Наше дело воровское – дело известное…

-       Дело говорит, вор молодой!

-       Тишина! – рука Князя поднялась ладонью вперёд как в римском сенате. – Вор слово имеет.

   На толковище водрузилась мёртвая тишина. Стоявшие на стрёме шестёрки (зеки из приближённых к авторитетам и ворам), почёсывали затылки. Вся остальная масть храпела на скрипучих сетчатых кроватях, что по усталости не казались столь жёсткими.

-        Так вот, народ деловой, - начал Князь в старых дореволюционных понятиях артели. – Слушай и запоминай. А примешь ты сказанное или не примешь, то одному Богу ведомо. Богу да тому вору, что рядом с ним распят был на Голгофе, да покаялся в своих прегрешениях. И в рай попал с Господом нашим. То-то и оно что! «Отдай Богу Богово, а кесарю кесарево». Так наш Спаситель учит. Так и я по своему неразумию думаю. А власть… Власть она переменчива, как и мир. Сегодня она одна, царская, а завтра другая, советская. Да всё ж одна – наша! А что получится, если Гитлерова сила верх возьмёт? Что притих, народ деловой? – Князь обвёл из-под кустистых бровей огненным взглядом притихшую братву. Все выглядели понуро и пристыжено. У Тамбовского огонёк цигарки дошёл до ладони, но он словно бы онемел, не чувствуя нестерпимого жара. – Я такой расклад вижу, братья. Мир воровской что там, что тут – везде един. И понятия стары как мир. И фюрером ихним тамошняя братва германская тоже вертеть желает. Ибо общак и там, и тут на равновесии держится. Если всем миром Германия заправлять будет, что ворам делать? Как мир делить? Или, может, тут кто есть - за германских воров толковище держать хочет?

-         Держать ни держать, а слово сказать можно, - Питерский провёл рукой по затылку. – С их братией я лично не знался, но один вор авторитетный, что меня в авторитеты двинул… За него готов ответ держать. Так вот, братва, говорил тот вор, что фюрер ихний и его подельщики все из мира тамошних воров выросли. Что этот Гитлер в Вене у вора на квартите жил и с помощью того вора деньгу за свои картинки грёб. Художник был подходящий. Так что, по всем раскладам, фюрер ихний – приблатнённый. Наш вроде… А Сталин наш тоже при ворах на пересылках… это самое… в масти был. Так что, все они – наши, братва!

-        Не поняли базара, Евгений!  Поясни…

-        Что ж тут не понять? Вор вору глаз не выклюет! Меж нашим и ихним воровским миром было толковище. Теперь Гитлер нашему Иосифу, рабу Божьему, стрелку блатную назначил. Надобно, браты, чью-то сторону имать.

-        Общак как делить будем? – Витя Тамбовский наконец спохватился и затушил окурок. Пригубил чифиря, что приятно ударил в осовевшие виски. – Касса воровская испокон веку под нашим вором была, Питерский! Не мути нашу воду! Коли что сказать хошь, говори как на духу. Князь верно сказал про мир. Всё переменчиво, а дух воровской извечно был. Под Богом ходим, поэтому братвой зовёмся.

-         Так я об этом же, дядя! – Женька с огоньком в глазах всё больше настораживал Князя. Ему ненароком вспомнились слова Виктора Семёновича, и он прикусил губу, что б не быть раскрытым. – Ихний воровской мир давно государство германское к рукам прибрал. У нас в этом непорядок! До 37-го в лагерях что было? Начальство на воров пахало! Среди ментовского начальства сколько блатных! И Лёва Задов в Киевской ЧК, и Фриновский в Московской конторе в начальниках больших. Всех почистили! А Гиммлер ихний, что германскую контору возглавил, в Гамбурге опиум да гашиш толкал! Первейший человек среди воров. Там воровские законы во власти, а у нас?

-        Испокон веку такого не было, что б  вор во власть шёл! И не моги толкать нас в такое…

-         Вот почему Гитлер верх одерживает! Вчера в пути, когда остановку сделали, слышал сводку Информбюро: немец Минск взял и Ригу.  Белоруссия вся под ним. Отступает наша легендарная и непобедимая. Что так? И танков у нас довольно, и самолётов. На парадах всю Красную площадь техника заполняли, а толку? Там вор в чести, а у нас нет. Отвернулся от нас Бог.

-         Дурь и ссученные толкают, - Князь, усмехнувшись,  окончательно, как ему показалось,  прояснив для себя ситуацию насчёт Питерского. – Настоящий вор на дурь не садится. Так какую сторону имать будем, народ деловой? Слово воровское кто держит?

   Вечером следующего дня особист Вахрушев отыскал в одном из тайников или «мёртвых мест» (место в разъёме меж досок в нужнике на задах, у проволочного заграждения) неприметный клочок желтоватой газетной бумаги. На нём размашисто, с соблюдением всех норм конспирации, крупными печатными буквами было начертано: «Товарищу Начальнику. Срочно. Обратить внимание на вора в законе. Погоняло, т.е. воровское имя  Князь. Держит линию на сближение воровского мира с властью. Притягивает к себе приблатнённых. Упор делает на библейские сюжеты, сравнивая распятого Христа с воровскими авторитетами, распятыми подле него. На альтернативное мероприятие реагирует спокойно. Игрек». Уже будучи в своём кабинете, в одном доме с командиром части, штабом и политотделом, товарищ лейтенант тщательно перечитал записку. Затем вынул из сейфа особую папку с донесениями секретных сотрудников, именуемых сексотами. С помощью металлических зажимов подшил к ней конверт серого мягкого картона «Совершенно секретно! Особый отдел в/ч 49». В него вложил клочок газетной бумаги за подписью «Игрек», что именовалось с данного момента «Оперативное сообщение № 1 от 02.05.41г.». Затем, сняв телефонную трубку с рычага, попросил вольнонаёмную Зину на коммутаторе связи соединить его с секретариатом начальника УНКВД по Архангельской области, которому оставил телефонограмму следующего содержания: «Объект «Игрек» себя проявил. Работаю с поступающей информацией».

   Там, где проявился «Игрек», скоро должен проявиться «Икс», с тревожным напряжением подумал Вахрушев. Запахиваясь в полы кожаного пальто, он проверил содержимое ящиков стола, уложив все документы в сейф, который тут же опечатал бумажной лентой с печатью и собственной подписью. Сунув пистолет ТТ в кобуру, он на всякий случай, повинуясь внутреннему импульсу, снял с предохранителя. В спец сообщении из лагеря говорилось о двух сотрудниках: с псевдонимом «Игрек» и псевдонимом «Икс». Осталось дождаться сообщения от ещё не проявленного источника и выйти с ним на оперативный контакт.

   Он вышел из штаба в/ч, предварительно закрыв на ключ и опломбировав дверь особого отдела. Подмигнул машинистке Валюше и, нарочно громко топая яловыми сапогами, прошествовал мимо красного уголка, где в перекрестье знамён малинового бархата с золотой кистью и бахромой вытянулись в длинный ряд портреты Сталина и Ленина, а также Маркса с Энгельсом. Недавно кто-то нацарапал на холсте «вождя народов» неприличное слово «сука». Вахрушев был вынужден допросить всех дневальных «на тумбочке», включая начальника караула. Так ничего не прояснилось. Твердили как по заученному: с поста не отлучались, смотрели во все глаза, с посторонними не болтали. Надо ж такому случиться…

   Пройдя по плацу, засыпанному кирпичной крошкой, он обогнул длинное здание продсклада, где под деревянными зелёными «грибками»  тянулись двое часовых с полной выкладкой из комендантского взвода. За пожарным щитом под жестяным навесом, с красным багром, огнетушителем, лопатой и топором (всё согласно инструкции караульной службы было опломбировано проволочками с тяжёлыми сургучными печатями), располагался второй тайник. Оглядевшись по сторонам и закурив на всякий случай папиросу «Казбек», Вахрушев потянулся рукой , привстав на носки, в нишу между щитом и беленной стеной. Извлёк к вящей радости прошитую ниткой, сложенную в четверо бумажку. Развернул, хотя и не полагалось этого делать на месте по уставу агентурно-оперативной работы. Рука его многозначительно дрогнула. Подфартило так подфартило! «…ищет контакт с воровским миром Германии, пытался втянуть всех, кто был на сходке, щупал мой авторитет. В масти не так давно, хотя хвост держит по ветру и в курсах. С вашего согласия надоть на него маляву с воли заполучить. Когда и где встреча? Икс».

               
*   *   *

…Я нашёл своё призвание в том, чтобы избавить Землю от ненужных, стесняющих её людей, - облизнул свои сухие губы Корзухин. – Вы пришли на Землю, чтобы очистить её от тех, что родились напрасно. Так сказано в Священном Писании. И будут в конце века пророки, которым дано будет права убивать! И дано будет им жезлом железным пасти народы! Это про вас, господа. Видимо, небеса находятся в своей борьбе, в своём внутреннем противоречии. Они поручили вам, избранным для этой миссии, очистить внутренний двор храма Саваофа, от всех лишних. Так строится фундамент «небесного рая»! Наступило время отделить семена от плевелов, сжечь плевелы и солому огнём неукротимым. Время великой жатвы, герр генерал.

   Он промолчал, словно собираясь с мыслями. Хотя с мыслями собрался уже давно, отметил про себя Эзерлинг.

-   Я не чувствую себя преступником, герр генерал. Я чувствую себя исполнителем воли небес. Богов, нас создавших. Вот уже миллионы лет они жаждут бескровного, счастливого рая на Земле. Хотят уподобить нас с собой. Слить наш образ со своим бессмертным подобием. Мы не хотим этого. Большинство из живущих на Земле погрязли в роскоши или в алчности, стремясь уподобить себя богам, но не стать ими. Это страшно! Почему же из-за упорства большинства  следует страдать «возлюбленным сынам»? – Корзухин возвёл глаза к потолку. – Небеса давно решили освободить Землю от званых, но не избранных. Помните слова Спасителя? «Много званых да мало избранных».

   Эзерлинг многозначительно кашлянул. На столе запел зуммер чёрного телефона «Эриксон» без наборного диска. Оберфюрер, спохватившись, забыл отключить звонок. Вместо него бы сработала лампочка красного индикатора. Выслушав сообщение от референта (в Энск прибывал группенфюрер SS Цанге, начальник оперативной группы «А»), он слабо махнул рукой в сторону говорящего.

   …Вильнер мчался на «Опель-капитане»  по заснеженной, едва расчищенной набережной. Наверху белыми зубцами крепостных стен и башен высился так называемый Энский кремль, который германцы назвали замком. В его сознании лихорадочно проносились возможные детали предстоящей встречи. Бешено вращающиеся дворники сметали с лобового стекла ледяную  крупу. Группы жителей со стороны дощатой пристани, сгоревшей от авианалётов, шли по синеватому льду. Кто-то нёс вёдра в руках, кто-то волок их на саночках. Водонапорная башня как и вся водопроводная система была разрушена летом 41-го. Разве русские будут любить рейх? Вильнер злорадно усмехнулся в меховой воротник ондатровой куртки. О, нет! Герр фюрер и прочие, Тиссены, Круппы, Геринги, «владельцы заводов, газет, пароходов», по едкому и меткому определению русских, сильно просчитались на этот счёт. В разорённой войной земле просто невозможно привить любовь к таким «освободителям», как мы. Освободители… Он проводил взглядом группу германских солдат. Согбенные от мороза плечи, головы перевязаны поверх пилоток шалями. На ногах у одного из «героев» - безразмерные соломенные лапти. Они окружили грузовик «Крупп Протце», оборудованный в 8-ми киловатный энергогенератор.  Призванная обеспечивать электропитанием полевые штабы и лазареты, машина упорно не хотела заводиться. Группа изнурённых русских пленных чистила завал, образовавшийся от недавнего налёта русских же бомбардировщиков. Полицейский в бекеше (явно где-то похищенной), скотина такая, сидел, развалясь на табурете. Винтовка лежала у него на коленях. Он бесстыдно предлагал стоящему рядом германскому солдату бутыль с чем-то алкогольным. При виде машины, отмеченной  на радиаторе чёрным с флажком с белыми рунами, даже не привстал.

   …Цанге и группа высших офицеров встретили его во дворе бывшего продмага, где и расположился штаб оперативной группы. Облачённые в длиннополые пальто белой ангоры, они выглядели шикарно. Сам Цанге, скинув на руки адъютанта верхнюю одежду, в одном чёрном мундире с узким серебристым погоном, украшенный ленточкой Железного креста 2-го класса, а также нашейным крестом, старательно умывал костистое, желтоватое лицо пригоршнею снега. Делал он это нарочно или непредумышленно, одному Богу было известно.

-   Хайль! – крикнул Вильнер, хлопнув дверкой.

-   О, да, мой мальчик… - Цанге, не торопясь, обтёр свою лысину в узких складках, затем распрямился во весь рост. Громадную фуражку держал в левой руке. – Ты видешь, Макс, я занят. Так занят, что не могу тебе ответить. Простишь старого товарища?

   Все обомлели. Славившийся своей суровостью в отношении дисциплины и не попускающий панибратства вне строя (в СС это было принято уставом рейхсфюрера), Цанге на этот раз сразил всех. На минуту стало тихо, как в гробу. Лишь галдели пепельно-чёрные русские вороны на чёрных деревьях за дощатым, грубо сбитым забором с проволочной оградой, что окружал по периметру двор.

-   У тебя блестящие успехи, - Цанге не спеша, как тигр в клетке, ступал по снегу. – Ты оправдал многие надежды. Особенно, если учесть, что наше предприятие на востоке сильно… я бы сказал, хромает.

   Вильнер сделал едва заметное, предостерегающее движение.

-   Да, да, хромает, - не меняясь продолжил Цанге. Подойдя вплотную он приветливо сузил глаза. Потрепал своего ученика по плечу. – И не надо бояться. Когда речь идёт о точности в определениях судеб Германии, страх должен быть изведён на корню. Ты согласен?

-   О, да! Совершенно согласен, группенфюрер.

-   Я рад, что нахожу понимание, - Цанге указал затылком на своих подчинённых из референтуры. – В последнее время меня не покидает чувство, что я окружён стеной безразличия. Это плохо. Очень плохо. Я старый оперативный офицер. Начинал вместе с тобой в баварском реферате. Как можно скрывать друг от друга истинное положение дел?

-   Правда – оружие арийского война и гражданина, - начал было патриотическую тираду Вильнер, но тут же сменил ход мыслей. – Мне нечего добавить к сказанному, группенфюрер.

-   Не стоит церемоний! Я так рад видеть тебя. К тому же… Предлагаю уединиться. На открытом воздухе. Мне доставили из Мюнхена чёрное пиво.

-   Но у меня есть дела…

   На лицах окружающих появились недоумённые усмешки.
-   Что у тебя? – с лёгким неудовольствием спросил Цанге.

-    Запросы на арест, - Вильнер открыл блестящий замок портфеля. Вытащил красную кожаную папку. – Я собирался сам отправиться к Зиммельбергу.

-    Начальнику поисковой группы не следует растрачиваться на мелочах, - как филин, округлив глаза, изрёк группенфюрер. – Запросы отвезёт фельдкурьер. Мигель! – тот час же худой адъютант, навьюченный ангоровым пальто, возник рядом. – Займись этим, дитя. Не забудь отзвонить в секретариат этого господина –  ГФП иногда странным образом теряет наши бумаги…

   Они неслись в «Мерседесе» с печкой, утопая в кожаных сиденьях, стеленных леопардовой шкурой (Цанге не был чужд к роскоши) к развалинам монастыря. Туда летом угодила пяти-сотенные  бомбы с «Юнкерса». Купола с крестами сохранились (Советы, видимо, решили оставить как наследие старины), а вот крыша в келейной осела под грузом рухнувших стропил. Вдали копошились русские мальчишки. Перевязанные тряпьём поверх залатанных пальтишек, в рваных валенках, они лепили снежную бабу.

-   Жизнь идёт своим чередом, - усмехнулся Цанге. – Дети войны… Перед моими глазами стоят руины германских городов, которые бомбят эти мерзавцы. Риббентроп, кажется, обещал фюреру обеспечить нас прочным союзом с Британией! Почему он до сих пор на свободе? Почему я не вижу санкции на арест жирного борова из Пруссии? - он явно намекал на Геринга. – Нам было обещано, что Черчилль капитулирует после первых же налётов, а британские ПВО будут разгромлены. Где эти обещания? Чёрт возьми! – он гаркнул так, что русские мальчишки спрятались за грудой битого кирпича. – Это диверсия! Нас подставили на западном фронте. Теперь нам обеспечена кровавая мясорубка на востоке.

-    Если только… - бросил пробный камень Вильнер. – Мне кажется, что нам не следует отчаиваться. Конечно, поступок Гесса весьма неоднозначно толкуется в верхах, но… Если принять во внимание, что он живёт в замке герцога Гамильтона как почётный гость, пусть и под охраной, то в Британии у нас сильная рука. Можно рассчитывать на усилия кливледской группы. Они не все в заточении. А этим лордам предпочтительнее взваливать войны на плечи других.

-   Вся история Туманного Альбиона это сеть интриг и подвохов, - вновь усмехнулся Цанге, приняв добродушный вид. – Они всегда искали болвана в Европе, чтобы тот решал за них пикантные трудности. Россия, пока была слабой, подходила на эту роль. Но Сталин… Кто бы мог подумать! За восемь лет превратить из дикой пустыни мощную индустриальную державу! Ты, как и я, видел русские города! Киев, Минск… Угольный бассейн Донбасса с его копрами и шурфами поражает воображение. С ними не сравнится даже Рур! – Цанге негодующе посмотрел мимо мальчишек, что выбрались из-за развалин. – По вине этого прохвоста, что верховодит партийной канцелярией, по вине толстопузой свиньи, что не влезет ни в один самолёт, мы втянулись в эту проклятую авантюру на востоке! Борман и Геринг дожны быть покараны. Партийный суд «Феме», который возглавят старые товарищи, должен совершить акт праведного гнева.

   У Вильнера запотели кончики пальцев, отчего слиплись пуховые носки.

-       …Я говорил с одним партайгауляйтером из наших русских, - заметил Цанге. Он взял штандартенфюрера под локоть. Прошёлся с ним вдоль двора, усыпанного битым кирпичом под слоем снега. -    У них есть свои  взгляды на эту войну. Некто в окружении Азиата претендует на верховную власть. Пусть даже это будет не Россия – одна Сибирь… Это люди  с замаранной политической физиономией. Так, кажется, писал или говорил их… как есть, Ленин?

-         Не помню, мой учитель.

-         О! Радует, что ты так меня назвал. Далее… Мне верится, что события могут развивать в двух направлениях. Либо союз с англичашками, что неминуемо уронят нас в дерьмо, чтобы выслужиться перед русскими, либо… Что ты скажешь сам?

-        Либо мы задействуем нашу русскую агентуру, - не моргнув глазом, сказал штандартенфюрер.

-       Дальше, - вкрадчиво заметил группенфюрер.

-   …Задействуем её так, чтобы у наших опекунов из «тройки» и «четвёрки» создалось ощущение, будто в окружении Сталина назрел заговор. Похлеще, чем в прошлом. Тогда речь шла о группе военных из «семени» Троцкого. Теперь это будет… Скажем, группа партийных функционеров из окружения Сталина. Аппарата вождя всех народов, - Вильнеру казалось, что снег чернеет, а земная ось меняет свой наклон, но он держался. – Подкинем информацию с жаркого, подставим десяток завербованных нами подонков – русские давно считают их врагами народа и спасибо нам скажут…

-       Я думаю, что этот вариант устоит, - вдумчиво произнёс Цанге. – Если подуют ветры и хлынут воды… Как говорит в Писании тот, кто послан был на смерть самим Богом? А евреи его распяли. Жертва на кресте… Да-а-да! В одном прав этот подонок из Пруссии: несладко теперь придётся евреям. Тем, что имеют вклады и  активы в латиноамериканских банках и Цюрихе, мы позволим улизнуть. Прочие же вылетят в трубу! – он многозначительно ткнул пальцем, побелевшим от холода, в небо. Там собиралась чёрно-лиловая, снежная туча.

-   Радикальное решение может быть неверно истолковано нейтралами, - позволил себе усомниться Макс.

-   Пускай будут по сговорчивей. От них и их вкладчиков зависят судьбы этих… м-г-м… мучеников. Они знали, что следует нажать на  Льва. Пойти на уступки, чтобы возродился  рейх. Пока арестованы наши активы в Британии и заморожены операции в Мексике и Боливии, не следует быть щепетильными. В «Мёртвой голове» служил мой друг. Мы были в 35-м под Гвадалахарой. Я тогда был представлен его превосходительству генералу Франко.  Так вот, он знает наверняка про тайные сношения «чайника» с палестинской ложей. Они уже купили этого мерзавца. Вернее всего, у очкарика есть тайные вклады в Цюрихе или Берне. Я всегда знал, что такому не место в СС. Золото в рейхе принадлежит только рейху. Фюрер, если бы знал, расстрелял бы его. Но фюрера опутал своими сетями «прибалт». И «меченный»…

   Борман и Розенберг, с тревогой подумал Вильнер. Вот, где скрыт нарыв…

- …если бы это был 33-й, хотя бы 35-й! – горестно произнёс Цанге. Его выцветшие голубые глаза покрыл ностальгический туман. – Я без труда попал бы к фюреру. Адольф был всегда рад своему другу. Мы начинали в баварских пивных. Я был в первых рядах путча, когда по нам открыла огонь полиция! Борова тогда зацепило в бедро. Так и провалялся пол дня на улице. Лучше бы подох…

   Ему вспомнился июнь 1941 года. Тогда, по заданию отдела R I он был заслан в Россию под видом туриста германского происхождения, проживающего в зоне Виши на Юге Франции, свободном от германской оккупации. В Краснодаре, что был столицей Краснодарского края, у него прошло пять успешных агентурных разработок. Старый агент-нелегал на доверии, что состоял на службе в УНКГБ по Краснодарскому краю, организовал  группу антисталиски настроенной молодёжи, что  придерживалась правотроцкистских взглядов. Молокососы так и назывались – «Антисталинский союз молодёжи». Сверху, то есть из Москвы, нити данной многоструктурной агентурной сети, сходились на группе сотрудников из наркомата иностранных дел (НКИД).


*   *   *

…С вечера всё было спокойно. Русские никак себя не проявляли. Зато утром началось. Сначала по позициям ударили реактивные снаряды. Оставляя за собой кометные хвосты, сигарообразные  тела поднимали облака снега, комьев мёрзлой земли и дымного пламени. Через час от передних домов русской деревни остались одни головешки. «Панцергренадирс», что успели добежать до траншей, увидели многочисленные точки на белоснежном, с неровной кромкой зубчатого леса, горизонте. Впереди, оставляя за собой вихри снега, мчались маленькие юркие Т-70, вооружённые автоматическими 20-мм пушками. Позади, как на параде, БТ-7 и БТ-5, с десантом на броне, что был облачён в белые балахоны. За танками на деревянных прицепах-салазках ползли пулемёты «максим» или ДШК.

   С колокольни, где расположился германский НП, было видно как вдали разворачивается второй эшелон атакующих. Тяжёлые танки КВ с одной массивной башней и дюжина средних русских панцеров Т-28, что имели  одну цилиндрическую  башню с 76-мм орудием, а также две пулемётные. Окрашенные густо белилами, эти боевые машины поначалу приняли за холмы. Хотя ранее возвышенности, что были зафиксированы на картах, новые образования на местности не включали.

   Толпа германских солдат (кто в русского сукна длинных шинелях, кто в германском осеннем обмундировании, утеплённом шарфом и одеялом, кто в наброшенных поверх простынях с прорезями для рук) бежали к переднему краю, что располагался  за деревней. Там уже хлопали 37-мм «бофорсы», пытаясь поразить русские лёгкие танки. С грузовиков снабжения «Хейншель» спешно сгружались продолговатые оцинкованные ящики. Это были подвезённые боеприпасы. Три самоходки Panzeriager I с прислугой, что жалась на ветру за щитками 47-мм орудий, мчались впереди. Самоходное орудие Stug III, похожее на гроб, заняло позицию на площади. У здания бывшего сельпо с заколоченными ставнями. Его низкий приземистый силуэт со «штуммелем» почти не просматривался из-за дровяного завала. В командирской башенке с наушниками от радиостанции находился гауптманн Дитер.

   …Вильгельми, тяжело дыша сквозь шарф, что обматывал его лицо до бровей, спешно спрыгнул в окоп. Из неприметных брустверов уже выглядывали стальные германские шлемы, обмотанные белой материей или окрашенные не гашенной известью. Сухо клацали затворы «маузеров», щёлкали возвратные пружины редких MP-38 или 40, а также трофейных русских ППД-38. Невдалеке, в пулемётном окопчике устанавливался на треножнике тяжёлый MG-34.  Хлопали короткостволые Pak 35/36 с косыми щитками. Над белым полем вскинулось несколько чадящих костров – горело три советских лёгких панцера. Остальные, используя стабилизаторы и электропривод, открыли стрельбу на ходу. Русская пехота, спешно прыгала с брони в снег. С криками «ура!»,  стреляя на бегу из пистолет-пулемётов, самозарядных и магазинных винтовок, эти сибирские парни в маскхалатах, стянутых вокруг головы тесёмками, как у пиратов, густо покрыли снег. А юркие Т-70 с коническими башенками и уступчатыми корпусами, уже ворвались в деревню. Расстреляв противотанковое орудие и испятнав воронками пехотную траншею (всё живое мгновенно спряталось), они принялись разносить в упор избу, где  был сельский совет, а теперь – штаб германского полка. Вскоре самоходка Stug III разнесла  один русский панцер из своего 75-мм орудия. Тот, взорвавшись изнутри, вспыхнул как спичечный коробок. Остальные, вырвавшись вперёд, захлопали из своих автоматических пушек.

   …Германская инфантерия было прижала к снегу наступающий русский десант.  Но по ней открыли огонь танки БТ. Командирский БТ-7 М с шаровой антенной был вооружён 76-мм пушкой. Производя гусенично-башенные манёвры, эти панцеры заставили притихнуть расчёты 37-мм пушек. Следующей серией снарядов были накрыты сами траншеи.  В первую очередь – расчёты станковых пулемётов. Что ни говори, а выучка у русских танкистов была отменная. А вот взаимодействие на поле боя поставлено плохо, отметил про себя Вильгельми. Танки, что прорвались в деревню, уже обречены. Если, конечно, русский командир по рации не вызовет их обратно. Расстреливать нас с тыла…

   Он вжался носом в бруствер. Над головой в холодном стальном шлеме пролетал уже ни раз, а два или три  русский осколок либо пуля. Перед собой капитан вермахта положил три патронных диска. И пару гранат на исцарапанных деревянных ручках. Он также выложил трофейный русский ППД со снаряжённым диском. Его кожух для верности был обмотан в три слоя марлевым бинтом. Взрыв… Мелькнули чьи-то разметанные руки. Брызнула по брустверу кровь. Мимо Вильгельми, согнувшись в три погибели, пробежал расчёт ПРТ с Pz B образца 1938 года. Тут, обогнув БТ с флангов, по ним ударили из двойных пулемётных башен и 67-мм пушек средние Т-28. Противотанковая артиллерия совсем замолчала. А три КВ-2 устремились в деревню. Расчёт ПТР сделал безуспешный выстрел. То ли в гусеницу, то ли в щели вентиляции. Но бронебойный патрон не смог поразить толстую броню. Из траншей вылетело несколько длинноруких гранат. Но они, отскочив от покатого стального листа, хлопнули через десять секунд на снегу. Начался разгром…

   Дитер, оглохнув от шума в мембранах, успевал лишь орать наводчику и механику-водителю. Неуклюжая самоходка, включая форсаж, разворачивалась из стороны в сторону. Ей удалось разбить ещё один панцер Т-70. Остальные, поджигая очередями из ПДТ скученные трехосные грузовики, старались поразить «жабу» с тыла. По кормовым листам щёлкали 20-мм снаряды, которые вскоре разнесли кожух с шанцевым инструментом. Вскоре русский стрелок, изловчившись, порвал гусеничный трак. Самоходка стала бесцельно вращаться на месте.

   …Навстречу монстрам-КВ выкатили три «танковых oxотника» (они же «истребители танков» серии 1). Но передний русский тяжёлый панцер за пять минут устроил из них фейерверк.  А Вильгельми продолжал расстреливать автоматный диск по русской мотопехоте. Во всей траншее подле него уже никто не стрелял. Мешками валялись трупы. Из пулемётного окопчика строчил длинными очередями MG-34, разворачиваемый на сошниках «первым номером». Русская цепь, вместо того, чтобы из положения лёжа открыть шквальный огонь, всё время, понукаемая командирами, порывалась встать. На снег падали сраженные очередями бойцы в окровавленных маскхалатах. Русские БТ отчего-то устремились вперёд, чтобы сходу ворваться в деревню вслед за тяжёлыми собратьями. Но вскоре один из них вернулся. Принялся расстреливать с тыла траншеи с ещё живыми германцами.

   …Дитер, облачённый в русский овчинный полушубок, переделанный из тулупа русской старухи, вовремя заметил вынырнувшую тушу КВ-2. Это был первый тяжёлый панцер. Из своего 76-мм орудия он, остановившись на широких гусеницах, точно поразил самоходку в борт, прикрытый 30 мм стальным листом. Шарах… Взрывной волной гауптманна выбросило в сугроб. Он, пролетая из командирской башенки, успел заметить островерхий заборчик за дровяным складом, что надёжно укрывал Stug III. (Пока ему, Дитеру, не взбрело вывести «жабу» на оперативный простор, чтобы оказать помощь гибнущей инфантерии. Как и «панцерягер»,  это штурмовое орудие было хорошо, действуя из засады. В ближнем бою против «руссише панцерс» оно не соответствовало запросам восточного фронта.) На ушах у кавалера Железного креста 1-го класса остались наушники с вырванным проводом. Он спешно сорвал их. Зарывшись в снег, услышал оглушительный звон. Стальной, низко посаженный корпус самоходки окружало облако бензинового горения. Стали оглушительно рваться снаряды в нишах.

   Сгорая от стыда, Дитер полз к дровяному сарайчику Матрёны Тимофеевны. Долг германского «панцерменн» подсказывал ему, что нужно драться бок о бок со своими умирающими товарищами. Однако зов плоти и видение далёкой жены Эльзы оказались сильнее. Обрушив на себя груду обледенелых поленьев (одно или два больно стукнули по голове), он вынул из кобуры «Вальтер». Стащив зубами русскую варюшку, оттянул на себя пружину затвора. Но ничего! За дощатой стенкой, урча перегретыми двигателями и звеня траками, ползли русские многобашенные махины. В щели было видно, как горят «Хеншели». Один из них стукнул в радиатор «руссише панцер». Грузовик завертело юзом. Радиатор, до этого вытянутый, как любопытный нос, стал похож на яйцо в всмятку. Из кузова с открытыми бортами вылетели на ледяной настил зелёные ящики с орлом и свастикой. Один из них, расколовшись, выкинул из чрева солому с… плоскими коньячными бутылками. «Шампань» достанется русским! О, Боже…

   Вскоре деревня наполнилась русскими солдатами. Частью они прибежали на своих двоих. Других привезли фордовские грузовики, окрашенные в белое. Одетые в добротные, толстого сукна шинели и цигейковые шапки со спущенными отворотами, они не страдали от мороза. Кое-кто, не дожидаясь приказов командиров, принялся «баловать»: полез за коньячными бутылками. Другие вскрывали банки с джемом. Или круглые, белой жести коробки с зёрнами кофе. Засовывая пригоршнями в рот, принялись хрустеть в обе щеки. Не кормит их что ли этот Сталин! Так в сердцах подумал Дитер. У него страшно засосало в животе. Под «ложечкой», как говорят эти русские. В нагрудном кармане френча был пакет с галетами. Но, обложенный упавшими поленьями, гауптманн не решался его вскрыть. А вдруг хруст его молодых зубов будет услышан? Не дай Бог. О, Мадонна! Помоги и защити…