1670. Зачем дипломат Разин ходил на русское царств

            

    Авторские права подтверждены публикацией в газете "Сельская жизнь" (Москва) от 14 апреля 2011 года.


     Авторское право на этот уникальный, эксклюзивный текст зарегистрировано данной публикацией. Заимствование в любой форме не допускается по закону об авторском праве.

 1670. ЗАЧЕМ  ДИПЛОМАТ РАЗИН ХОДИЛ НА РУССКОЕ ЦАРСТВО?




        АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ ТИШАЙШИЙ – МОГИЛЬЩИК РОМАНОВЫХ

ГОЛОВА КАРЛА ПЕРВОГО НА КОЛУ, А  НИКОНА - НА КОНУ

       В ПОЛИТИКЕ РОССИЯ в 17 в. ОТ ЕВРОПЫ НЕ ОТСТАВАЛА. НО У НЕЕ БЫЛ СВОЙ ПУТЬ.

ОППОЗИЦИЯ ВАЖНА, ОППОЗИЦИЯ НУЖНА! КОМУ? ЦАРЯМ!

ОХ, МОРОЗОВА!

НЕ НАДО БЫЛО БРАТА  ДИПЛОМАТА И АТАМАНА  ВЕШАТЬ

СТЕПАН РАЗИН – ВО ВНУТРЕННЕЙ И ВНЕШНЕЙ ПОЛИТКЕ

        КОМУ ВОЛЮ, КОМУ БЕЗ ГОЛОВЫ БЫТЬ, А КОМУ И ТОРГОВЫЙ ПУТЬ ИМЕТИ






                1

               

1645 год. Москва. Умер царь Михаил Федорович Романов, поставленный на трон  после Смуты своим отцом – блистательным дипломатом и тонким политиком  Федором Никитичем Романовым. На русский престол вступил его внук Алексей Михайлович.
 В это время в Англии началась великая смута, полыхнувшая от английского парламена. Также,  как и в России в Смутное время, где она пошла от пяти бояр при престоле Федора Иоанновича, сына Ивана Грозного, а не от народа.
Английские  купцы - мануфактуристы раздавали на дом овечью шерсть для изготовления сукна тысячам работников. Английские крестьяне были до такой степени огорожены помещиками, отнимавшими у них угодья для выпаса овец, что иные совсем лишились земли. Прясть сукно было главным доходным делом теперь в деревне. И Англия больше не вывозила овечью шерсть для продажи за границу, а делала из нее много сукна на собственных мануфактурах. Новое дворянство и купцы богатели и хотели большей власти. Они повели за собой крестьян на восстание против Карла I. Церковь и страна разделились на пуритан и католиков. В Англии началась  гражданская война. В январе 1649 года при многотысячной толпе королю Карлу I Стюарту, как изменнику родины, отрубили голову. О том, что Англия провозглашена республикой, Алексею Михайловичу  доносили русские послы из Лондона.
Карл I –  сын шотландского короля, Якова I, внук казненной Марии Стюарт, 42-й король Англии, Шотландии и Ирландии с 27 марта 1625 года. Его политика абсолютизма и церковные реформы вызвали восстания в Шотландии и Ирландии и Английскую революцию. В ходе гражданских войн Карл I потерпел поражение, был предан суду парламента и казнён 30 января 1649 года в Лондоне
Он правил в одно время с Алексеем Михайловичем Романовым, и их политика была похожа в некотором роде – в желании отдалиться от Рима, от влияния Папы, утвердить абсолютизм. Поэтому и Алексей и Карл взялись реформировать церковь. Алексей Михайлович приблизил к себе патриарха Никона, провозгласив его вторым лицом в государстве, и дав новое неофициальное имя русской православной церкви – Никонианская. Карл I использовал примаса Лода в борьбе за единую на территории Англии церковь – англиканскую.
Но была и значительная разница в политике этих государей.  В Англии к этому времени крестьяне были свободны, если не считать обязательной десятины феодалам и запрета на нищенство, когда толпы нищих и бродяг вывозили в вест-индийские колонии вместе с убийцами и грабителями, где они должны были бесплатно трудиться на британских плантациях. Но имеющие средства крестьяне в Англии свободно вливались в ряды предпринимателей и купцов. А в России дело шло к окончательному рабству.  И то, что произошло в Англии во время правления Карла, только укрепило Алексея  в решении закабалить крестьян за помещиками. Это было позорное историческое решение, но его приняли в Соборном Уложении в 1649 году, в год казни английского короля.
Как же связаны политические события в Англии и в России в середине 17 века? Коротоко можно сказать:  связаны они методами добывания налогов в государственную казну. Из-за этого и разгорелся исторический сыр-бор в Англии при Карле Первом, из-за этого и было принято историческое Соборное Уложение  Алексеем Тишайшим в 1649 году, в год казни английского короля.
  Вот как было дело в Англии. Вступив на престол, Карл, для ведения войны на континенте, потребовал от парламента субсидий, но тот хотел решить сначала дела о незаконных корабельных налогах на нужды Королевского Флота и о религиозных вопросах дальнейшего отделения от католицизма, который в Англии заменило протестанство. Король два раза распускал парламент и самовластно собирал подати. В течение правления Карла I, начавшегося в 1625 году, его отношения с Парламентом быстро ухудшались. Карл унаследовал деспотичные взгляды своего отца, выраженные в «Божественном Праве Королей», которые нашел пригодными для управления государством. Усугубил ситуацию и брак с католичкой, французской принцессой Генриеттой Марией, воспринятый с большим подозрением, еще более укрепившемся, когда Карл оказался втянут в новую неудачную войну с Испанией и не смог убедить парламент предоставить ему необходимые средства на ведение этой войны. Но при отчаянной попытке Карла получить деньги из принудительных ссуд, этому воспротивилиось более 70 дворян, отказавшихся вносить таким образом деньги. Тогда Карл собственноручно арестовал их. С третьим парламентом, заседавшим с марта 1628 года, отношения у него сложились даже еще хуже, и он был распущен в марте 1629-го. Тогда Карл попытался управлять страной и собирать налоги единолично в течение следующих одиннадцати лет, пользуясь, однако, как это обычно бывает в подобных случаях, поддержкой Испании и Франции.
Что же такое – «корабельные деньги», которые стоили в конце концов Карлу головы? Этот налог вызвал наибольшее возмущение в средних и низших слоях населения. Это была давным-давно забытая повинность прибрежных графств, некогда введенной для борьбы с пиратами, нападавшими на побережье королевства. В 1635 и 1637 годах эту повинность Карл распространил уже на все графства страны. Даже некоторые королевские юристы указывали на незаконность этого налога. Отказ платить корабельные деньги принял массовый характер. По всей стране стало известно имя сквайра Джона Гемпдена, потребовавшего, чтобы суд доказал ему законность этого налога. Но судьи в угоду королю большинством голосов признали за ним право взимать «корабельные деньги» так часто, как он это найдет нужным, и Гемпден был осужден. Постоянный внепарламентский источник доходов, казалось, был найден. «Король отныне и навсегда свободен от вмешательства парламента в его дела» - так оценил значение судебного решения по делу Гемпдена королевский любимец лорд Страффорд. «Все наши свободы одним ударом разрушены впрах» - так восприняла этот приговор  оппозиционная пуританская Англия, не победившая на тот момент абсолютизм монарха.
Однако достаточно было одного внешнего толчка, чтобы обнаружилась слабость этого абсолютизма. Таким толчком послужила война с Шотландией в 1644-1649 годах.
Война велась между роялистами, сторонниками короля Карла I, во главе с Джеймсом Грэмом, маркизом Монтрозом, и ковенантерами, представленными парламентом Шотландии. На стороне роялистов выступали ирландские католики; на стороне ковенантеров - парламент Англии. Несмотря на то, что на протяжение большей части гражданской войны победы одерживали армии роялистов, в 1646 году они были полностью разбиты и власть ковенантеров в Шотландии еще более укрепилась.
С 1640 года король Англии Карл I находится в конфликте с британским парламентом. Причина конфликта, с одной стороны, была в нарушении королем права парламента устанавливать налоги. С другой стороны – в религиозных притязаниях короля. Он желал утвердить свою власть над церковью с помощью англиканских епископов, в то время как растущее число англичан присоединилось к суровому протестантству, отвергающему епископат. Разве эти события не напоминают те, что произошли почти в то же время в России, когда русская церковь раскололась на  православную и старообрядческую, с ее суровыми ограничениями? Выходит, исторические процессы и в Европе, и в России шли параллельно, а не с многовековой отсталостью последней, как обычно принято считать.
 В 1642 году конфликт перерастает в гражданскую войну. Парламент создает собственную армию – в основном из крайних протестантов, «пуритан», во главе с Кромвелем. В то время как состоящий из умеренных парламент мог бы удовлетвориться компромиссом с королем, Кромвель и армия решают отделаться от него. Разгромленный, затем плененный Карл I пытается договориться с парламентом. Но Кромвель во главе армии идет на Лондон, изгоняет из парламента своих противников (от парламента останется только «охвостье», его так и будут называть) и отдает короля под суд. Король приговорен к смерти как «тиран, предатель, убийца и враг страны». 30 января 1649 года он был обезглавлен на эшафоте, возведенном перед королевским дворцом. Вместе с Карлом I ушла в прошлое эпоха абсолютной монархии в Англии. В то время, как  именно в год казни Карла в России абсолютизм утвержден только что принятым  Соборным Уложением  и останется правящим на 250 лет династией Романовых. С взятыми, по этому закону, в жесткую «крепость» крестьянами.
Но странное дело - в то время, когда оппозиция в Англии погубила Карла Первого, хотя он и заигрывал с нею, даже на деньги крупно «играл», а вместе с ним и абсолютизм, русский царь Алексей Михайлович Романов создал сильнейшую оппозицию в своей стране – Раскол! Оппозицию, которая точно также жестоко убьет  династию Романовых и похоронит абсолютизм в 1917 году. Можно сказать, Алексей Тишайший стал настоящим могильщиком династии Романовых и, вполне возможно, РПЦ. Что-то в этом все-таки есть запрограммированное. Ну прямо какая-то мистика! Или  это – всего лишь итоги работы мирового правительства, как сейчас Ротшильдов и Рокфеллеров?
Зачем была нужна оппозиция, да не придворная, такая всегда существовала на погибель царским семьям, а народная, Алексею Тишайщему? Он что, на самом деле хотел гибели династии Романовых? Да ничуть! Таким образом он желал укрепить ее! Чтобы понять это, надо вспомнить, кто свергал царей до 1917 года в России? Кто их безжалостно убивал и сажал на трон чужеземцев, таких, как Екатерина Вторая? Дворяне это делали. И никогда близкое окружение  царей не было им по-настоящему предано, всегда было готово предать в личных  корыстных или династических интересах. И вот в противовес этим замаскированным  врагам Алексей Тишайший как бы невзначай создает другой вражеский лагерь – Раскол. И потом 250 лет Романовы, с одной стороны, преследуя старообрядцев, исподволь подкармливали этот лагерь, а его  руководящие представители - под теми же масками, что и  придворные  государей – находились на государевой службе и вели напряженную работу среди старообрядцев, вербуя из их среды самых талантливых и смекалистых. При Петре Первом это был, например, Феофан Прокопович (как говорили его современники из духовенства, по убеждениям – протестант), открывший карьеру ставленнику  старообрядцев Поморья Михаилу Ломоносову. Да и Александр Меншиков имел немало крупных дел с раскольниками, к примеру, золотопромышленниками.
Раскольники через 250 лет подхватили падающее государство, разрушенное подпольным иностранным капиталом, проведенном через раскольничьи же общины, и создали самую большую в мире страну – СССР. А «охвостье» - Пятая колонна- осталась, затаилась, разрушила через 70 лет СССР и создала в 1991 году авторитарное слабое государство с феодальными устоями в обществе. Теперь в России формируется очередная оппозиция.  Что собирается построить она?..



2

Налоги и религия – вот две опоры власти в любом государстве. Они должны объединять и укреплять страну, определяя ее как независимое национальное государство. Почему в СССР  школьникам и даже студентам так трудно давалось изучение истории, как мировой, так и собственной? Потому что по политическим соображениям из нее были вымыты как раз понятия налогов и религии как фундамента любого государства. Слово «налоги» вообще было знакомо в СССР лишь фининспекторам, молодежь этого понятия не знала. И потому  историю приходось только зазубривать, не вдаваясь в социально-экономическое значение событий, о которых рассказывали учебники. Ну был король Карл Первый, ну казнили его как «врага народа» - этого было достаточно знать  юным гражданам СССР. Но ведь без настоящей истории  мы так и не смогли, по сути, до сего времени осознать  происхождение и сущность крепостного права в собственной стране.
Первым правителем, практически внедрившим на Руси стройную налоговую систему, была женщина. Княгина Ольга, жена Игоря Рюриковича. Интересно, что осуществила она  экономичскую реформу в дохристианской Руси после гибели своего мужа, собиравшего дань с древлян и, как говорят летописи, переусердствовавшего в этом деле, подобно Карлу Первому. Древляне убили князя Игоря, а к Ольге прислали сватов, предлагая ей новый, динстический, как сказали бы в то время в Европе ( Х век), брак с князем Малым. Но княгиня последовательно расправилась со старейшинами древлян, а затем привела к покорности их народ, обложив его тяжелой данью.
В 945 году Ольга установила размеры «полюдья» - податей в пользу Киева, сроки и периодичность их уплаты - «оброки» и «уставы». Подвластные Киеву земли оказались поделены на административные единицы, в каждой из которых был поставлен княжеский администратор - «тиун».
В 947-м русская правительница  отправилась в новгородские и псковские земли, назначая там уроки (своеобразная мера дани), после чего вернулась  в Киев. Она установила систему «погостов» - центров торговли и обмена, в которых более упорядоченно происходил сбор податей. Это уже затем по погостам стали строить храмы.
Объединив таким образом Центр Руси, далее  княгиня Ольга после древлянской мести пошла на запад, к правой притоке Западного Буга – реке Луге. Тогда были включены и земли Волыни в  территорию Древней Руси. Покорение Древлянской земли и Волыни открыло перед Киевом перспективы контроля двух важных международних торговых путей. Один из них - сухопутный, названный «из немец в хозары», связывал Волжскую Булгарию через Киев, Краков и Прагу с Регенсбургом и рынками сбыта русских товаров в Баварском Подунавье. Кроме этого, владение древлянским и волынским отрезками этого пути, который проходил через Устилуг, расположенный при впадении Луги в Западный Буг, давало Киеву возможность контролировать водный маршрут по Бугу который открывал выгоды прямой торговли с Балтикой. Масштабы торговых операций по Западному Бугу и Висле отражены в массовых находках торговых пломб в Дрогичине. Из 15000 штук их общего известного количества 12000  обнаружено в Дорогичине и его окрестностях. На Северную Русь приходится лишь 2500 (17%) пломб, из которых до 1000 найдено в Новгороде и Городце на Волге. Остальные 3 процентадали другие земли. Выгодное расположение реки Луги на пересечении торговых маршрутов впоследствии привело к основанию на ней Владимира-Волынского.
700 лет спустя уже не Рюрику, а Романову, потребовались большие деньги на войну с Польшей. Ключевые задачи для внешней политики России в XVII веке - возвращение земель на западе и северо-западе, которые были потеряны в Смутное время, и достижение стабильной безопасности на юге, так как на этих территориях бесчинствовали крымские ханы.
А в Польше с 1632 года наступает бескоролевье, и общая международная обстановка благоприятствует борьбе России с Речью Посполитой за возврат Смоленска. Город был захвачен русским войском, его осада длилась восемь месяцев. Но новый король Польши Владислав IV вступил в противостояние с русской армией. В 1634 году был заключен определяющий дальнейшее развитие событий Поляновский мирный договор, условиями которого было возвращение всех городов, захваченных Россией, и самого Смоленска. И хотя король Польши теперь перестал претендовать на московский престол, смоленская война обернулась полной неудачей для России.
Но в 1654 году начинаются новые и более существенные столкновения между Речью Посполитой и Россией – вскоре был взят Смоленск, а потом и 33 города, находившиеся на территории Восточной Белоруссии. Сначала удачей для России обернулось и вторжение шведов на земли Польши. Но в 1656 году заключается перемирие между странами, ведущими войну, а чуть позже Россия начинает войну со Швецией. Военные действия происходят на территории Прибалтики, русская армия доходит до Риги и осаждает город. Но осада была крайне неудачной, и вскоре ход войны меняется – Польша возобновляет военные действия.
Теперь со Швецией заключается перемирие, а уже в 1661 году был заключен Кардисский мир, в котором было указано, что все Балтийское побережье отходит Швеции. А окончательно затянувшаяся война с Польшей заканчивается только в 1667 году подписанием Андрусовского перемирия на 13, 5 лет. Перемирие гласило: Смоленск и вся территория от Днепра к востоку отходит России. Важным событием для внешней политики стало заключение «Вечного мира» в 1686 году, которое закрепило за Россией территорию Киева навсегда.
Долгожданное окончание войны с Польшей позволяло России обратить внимание на враждебные намерения крымского хана и Османской империи. В 1677 году начинается русско-османо-крымская война, важной датой для которой является июль 1678 года, когда османы пытались взять крепость Чигирин.
Война окончилась подписанием Бахчисарайского перемирия в январе 1681 года, которое признавало право России на Киев на ближайшие 20 лет, и объявляло территорию между Днепром и Бугом нейтральной. Вследствии подписанного с Речью Посполитой «Вечного мира», Россия обязалась выступить против Османской империи в союзе с Польшей, Венецией и Австрией. Это было крайне выгодно для России, укрепление своих позиций в Крыму и Турции обеспечивало важный для экономического могущества страны выход к Черному морю. Для достижения этой цели, были осуществлены два Крымских похода, и оба оказались крайне неудачными для русской армии. К концу XVII века внешнеполитические задачи России оставались прежними: выход к морю и борьба за него были наиболее важными направлениями для укрепления внешних позиций страны.
Но еще в 1653 году Россия с помощью Богадана Хмельницкого заполучила Украину со всем ее населением, землями и  огромным потенциалом налогообложения. Что давало надежду на дальнейшее ведение выгодных России войн.


3

Но тут вторая составляющая основу государства, которую с таким трудом завовевали Рюрики, и первая – княгиня Ольга,-  для России – православная религия – дала трещину. И не сама по себе: из-за неверия населения, из-за давления Запада, из-за завования врагами православия, а … по прихоти самого царя Тишайшего Алексея Михайловича. Беря в состав России Украину, окатоличенную униатством и школами иезуитов, Алексей Михайлович хотел быть уверенным в лояльности населения Украины. Но перекрещивать народ, как это сделал с белорусами в свое время его дед, Филарет, не хотел, поскольку перекрещивание униатов с помощью обливания или миропомазанья принесло много теологической смуты в православную церковь.  Духовные дипломаты и казуисты при дворе Тишайшего придумали иной выход – обновить обрядовость русской православной церкви. Теперь троеперстие  при крещении  выступало знаком гарантии православия верующего на всей территории Руси, включая Украину.
Выше уже приводилась гипотеза о преднамеренном расколе Православной церкви Алесем Михайловичем в политических целях. Чтобы лучше понять, как и для чего это делается, обратимся  снова к истории Карла Первого.
Реформация церкви в Англии и до Карла проводилась, как и в середине 17 века в России при Тишайшем, «сверху», по воле монарха Генриха VIII, который таким образом пытался порвать с папой и Ватиканом, а также укрепить свою абсолютную власть. Церковь стала национальной и превратилась в важную опору абсолютизма, её возглавлял король, а духовенство подчинялось ему как часть государственного аппарата абсолютистской монархии. Богослужение совершалось на английском языке.
Но во время правления Карла Первого  в Англии  возникло религиозно-политическое и культурное течение оппозиционеров – пуританство, ставшее злейшим врагом для короля Карла, как позже Раскол в России – для царя Алексея Михайловича Романова. Заметим, что происходило это и в той, и в другой стране практически в одно и то же время.
В 1640-е годы, желая ввести повсюду в королевстве единую Англиканскую церковь, Карл преследовал пуританство, отдавая перед ним предпочтение даже католичеству. Примасу Лоду он разрешил ввести безбрачие духовенства, учение о чистилище, молитву об умерших и многие другие догматы, сближавшие церковь с Римом.
Что же такое – пуританство, возникшее в XVII веке в Англии? Сторонники  его, как, примерно, и староверы в России, стремились очистить англиканскую церковь от всевозможных наслоений. Пуритане  положили начало сексуальной культуре, названной пуританской и имеющей широкую сферу влияния. Победа пуритан под предводительством Кромвеля быстро усилила их влияние. Они выступали против всех удовольствий, в том числе и сексуальных. Пуритане неохотно принимали участие в развлечениях, ибо последние отрывали от работы, которая стала для них своеобразным культом. В праздники и в воскресенья должны были совершаться богослужения. Но пуританам не удалось навязать обществу ригористическое законодательство в делах морали. Началось политическое и идеологическое «убийство» приверженцев этой веры.Уже во времена Карла II пуританские обычаи были подвергнуты критике, сохранились они лишь частично в установках относительно труда. Был выбран главный удар оппозиции по пуританам - своеобразный сексуальный бум. Известен принцип, согласно которому чем больше ограничивают и подавляют секс, тем больше проявляется в этом крайностей. Свободный секс стал доминировать в Англии XVII века., потому что Двор был примером сексуальной разнузданности. Актрисы занимались проституцией. Во всем мире были известны английские бордели, сексуальные клубы, брак толковался как договор. (Не сравнивая в подробностях пуританство с Расколом, упомянем все-таки, что большая часть старообрядческой оппозиции в России отвергала церковный брак, отвергая никонианскую церковь и поповство).
А ведь первоначальная идея пуританства была направлена как раз на  ограничение  роскоши и греховности человеческих желаний. Двигателем же такой морали были опять же налоги, которые  должны были  стать посильными для бедных и  справедливыми для богатых. Но при королевском дворе ее сумели политически извратить, отдалив на века идею о социальной справедливости.
В России Раскол стал дробиться на различные течения – поповцев, беспоповцев,  семейских, а затем – на секты – хлыстов, пятидесятников и т.п. Тем самым раскольники дали лишний серьезный повод не доверять их религии и преследовать их правительству.

4

Еще задолго до того, как Алексей Михайлович призвал Никона для реформации русской православной церкви, он мог наблюдать, как развиваются события на реформированной религиозной почве в Англии при Карле Первом.
В 1625 году Карл I издал «Акт о ревокации», согласно которому аннулировались все земельные пожалования королями Шотландии, начиная с 1540 года. Прежде всего, это касалось бывших церковных земель, секуляризированных в период Реформации. Дворяне могли сохранить эти земли в своей собственности, но при условии денежной компенсации, которая шла на поддержку церкви. Этот указ затрагивал большую часть шотландского дворянства и вызвал массовое недовольство. Однако король отказался рассматривать петицию шотландцев против ревокации. В том же году парламент Шотландии под давлением короля санкционировал обложение налогом на четыре года вперед. Это вскоре привело к тому, что налогообложение земель и доходов в стране стало постоянным, а такая практика не соответствовала традиционным для Шотландии представлениям об источниках финансирования короля.
Практически с самого начала своего правления Карл I стал активно привлекать на высшие государственные должности епископов (вспомним Никона, якобы посаженного на престол Алексеем Михайловичем рядом с собою в годы реформации  русской церкви. Правда, это произошло гораздо позже, после казни Карла). Первым лицом королевской администрации Шотландии стал Джон Споттисвуд, архиепископ Сент-Эндрюсский, лорд-канцлер с 1635 года. Большинство в королевском совете перешло к епископам в ущерб шотландским аристократам, епископы также фактически стали определять состав Комитета статей и кандидатуры на должности мировых судей. Значительная часть представителей шотландского епископата того времени не пользовалась авторитетом у своей паствы и не имела связей с дворянством. Аристократия же, оттесненная от управления, не имела доступа к королю, двор которого практически постоянно находился в Лондоне. Оппозиция, прежде всего дворянская, правлению Карла I возникла практически сразу после его вступления на престол. Пытаясь не допустить её усиления, король после 1626 года отказывался созывать парламент Шотландии и генеральную ассамблею шотландской церкви.
 Лишь в 1633 году, во время первого приезда короля в Шотландию, был созван парламент, который под давлением Карла I утвердил акт о супрематии короля в вопросах религии. Одновременно Карл I ввёл в шотландское богослужение ряд англиканских канонов и образовал новое епископство - Эдинбургское, во главе которого встал Уильям Форбс, ярый сторонник англиканских реформ. Это вызвало взрыв возмущения в Шотландии, однако Карл I вновь отказался рассматривать петицию шотландских дворян против церковных нововведений и манипулирования королем выборами в парламент. Один из авторов петиции, лорд Балмерино был в 1634 году арестован и приговорён к смерти по обвинению в измене.
Как тут не вспомнить русских оппозиционеров Раскола Аввакума и  боярыню Морозову с ее сестрой, которые также  были умервщлены по приговору в измене.
Несмотря на рост оппозиции королевским реформам в сфере богослужения, Карл I продолжил политику сближения шотландского пресвитерианства с англиканством. В 1636 году за подписью короля были изданы реформированные каноны шотландской церкви, в которых отсутствовало упоминание о пресвитериях и приходских собраниях, а в 1637 году введена новая литургия, предусматривающая целый ряд англиканских элементов, культ святых, богатое церковное убранство. Эти реформы были восприняты в шотландском обществе как попытка реставрации католических обрядов и вызвали консолидацию всех сословий в оппозиции католицизму, епископату и авторитаризму короля.
23 июля 1637 года попытка провести первое богослужение по новой литургии в Эдинбурге вызвало стихийное восстание горожан. Этот бунт был немедленно поддержан в разных частях Шотландии и вызвал поток петиций королю из различных графств и городов против реформы литургии. В ответ Карл I приказал удалить из Эдинбурга петиционеров. Лидеры дворянской оппозиции подали королю протест против епископата и реформы церкви и объявили о созыве собрания сословий Шотландии. Под давлением роста движения епископы были вынуждены покинуть шотландский королевский совет, более того, ряд его членов присоединились к оппозиции.
28 февраля 1638 года в Эдинбурге представителями шотландской аристократии, дворянства, духовенства и городов был подписан Национальный ковенант - манифест оппозиции, осуждавший попытки реформирования пресвитерианской церкви и предусматривающий совместные действия шотландской нации для защиты религии. Ковенант также утвердил супрематию парламента в законодательной сфере, сохранив, однако, лояльность королю. Копии этого манифеста были разосланы в основные города и графства Шотландии и по всей стране подписание и клятвы верности Ковенанту приняли массовый характер. Шотландский народ сплотился вокруг Национального Ковенанта на защиту своей веры.
На переговоры с ковенантерами король направил маркиза Гамильтона и предложил приостановить действие новых канонов и литургии. Однако это уже не могло удовлетворить шотландцев, требующих теперь полной ликвидации епископата. Провал миссии Гамильтона заставил Карла I расширить свои уступки: 10 сентября 1638 года было отменено действие «Пяти статей», всех новаций в богослужении и подтверждено «Негативное исповедание» Якова VI. Король также согласился на созыв генеральной ассамблеи шотландской церкви в Глазго. На выборах ковенантеры одержали полную победу. В результате ассамблея, отменив все церковные реформы короля, приняла решение об упразднении епископата. Это означало разрыв с королем и начало войн между Карлом I и его шотландскими подданными, вошедших в историю под названием «Епископские войны».
Но Карл имел возможность в это смутное время опереться на другие религиозно- политические силы – в Ирландии. Там вспыхнуло восстание за национальную независимость. В октябре 1642 года восставшие образовали своё государство - Ирландскую конфедерацию католиков, которая смогла установить связи с папой римским и католическими странами, что привело к использованию её в реакционных целях последних. В 1643-м Конфедерация заключила перемирие, а в 1646 году - мир с Карлом I, возобновленный затем в 1649 году. Карл собрал деньги от католиков, обещав им льготы, но не исполнил обещанного. После окончательного разрыва с парламентом он, 23 августа 1642 года, поднял в Ноттингеме королевское знамя и формально начал гражданскую войну. После первых побед Карла и нерешительных битв в 1644 и 1645 годах 14 июля 1645 года произошло сражение при Несби. Здесь у побеждённого Карла были захвачены  бумаги, обнаружившие его сделки с католиками, обращение за помощью к иностранным державам, соглашение с ирландцами. В мае 1646 года король явился в лагерь шотландцев в Кельгэме и содержался в Шотландии почти как узник, лавируя в своих обещаниях между пуританами и пресвитерианами, пока в январе 1647 года не был за 400000 фунтов стерлингов передан в руки английского парламента, который поместил его в Гольмби, под строгим надзором. Отсюда, захваченный армией, Карл переведён был в Хэмптон-Кортский дворец. Кромвель и Айртон предложили ему условия возвращения власти, очень умеренные, но Карл, надеясь получить больше выгод, тайно переговаривался с парламентом и шотландцами и уклонялся от предложений Кромвеля. В ноябре 1647 года он бежал на остров Уайт, но вскоре вновь попал в плен. Из плена Карла пытался спасти Артур Капель, но он сам был вынужден сдаться в плен генералу Томасу Ферфаксу близ города Колчестера.
Подстрекательства к восстанию, которые он продолжал и из тюрьмы, привели к петициям от всех полков о назначении суда над Карлом. «Охвостье» выбрало 150 комиссаров (потом число их уменьшено до 135), с юристом Джоном Брэдшоу во главе, для суда над королем. Карл предстал перед этим судилищем, которое признало его виновным, как тирана, изменника и врага отечества, и присудило его к смерти. 30 января 1649 года Карл был обезглавлен в Уайтхолле. В предсмертной речи он заявил с эшафота собравшейся толпе: «Я должен сказать вам, что ваши вольности и свободы заключены в наличии правительства, в тех законах, которые наилучшим образом обеспечивают вам жизнь и сохранность имущества. Это проистекает не из участия в управлении, которое никак вам не надлежит. Подданный и государь - это совершенно различные понятия». За несколько минут до казни Карл I продолжал отстаивать абсолютизм единоличное право наполнять по своему усмотрению казну налогами с таким же упрямством, как и в годы наибольшего расцвета своего могущества.
О том, что Англия провозглашена республикой, Алексею Михайловичу  доносили русские послы из Лондона, а страшные подробности казни поведал только что приехавший в Россию Гвилем Брюс, потомок Роберта Брюса, который в 1328 году  дал независимость Шотландии от Англии. 
На целых двадцать лет  разорвались отношения двух стран. А Гвилем Брюс навсегда остался жить и служить России.


5



Но формирование оппозиции в России после Раскола шло не так, как в Англии. Если вельможных расколькников Алексею Михайловичу удалось усмирить после  религиозно-политических заигрываний, то с народными массами справиться не удавалось. Взбунтовавшихся древлеправославных сжигали по скитам и сгоняли на окраины страны, откуда они бежали  в казацкую вольницу. Алексей Михайлович надеялся, видимо, таким образом, избежать гражданской войны и  связанных с ней  политических перемен, подобных тем, которые произошли  в Англии, то есть, утраты трона и собственной головы. И какое-то время ему это удавалось. Потому что  Россия вела войны только за расширение своих рубежей, утраченных во время Смуты. Это народ понимал.
Еще при Михаиле Федоровиче Россия обернула взор к Речи Посполитой, желая вернуть потерянный «ключ-город» Смоленск. Как только кончилось перемирие с Польшей, Михаил Федорович повел на юг войска, но одна русская армия не смогла справиться с поляками. И снова был заключен мир с Польшей.
 Теперь о войне  предстояло думать Алексею Михайловичу. Но слаба была Россия, торговала  в основном только хлебом, а остальное для себя придерживала. Извечная  задача для русского народа – во что одеться, чтобы не замерзнуть на  бескрайних просторах. В Европе тепло, там на лугах трава девять месяцев в году. А в России тепло лишь три месяца, за которые никакого корму для  такого количества овец, которое имели англичане, не напасешься. Чтобы каждый мужик  на зиму имел  хоть какую-то шубу из овчины, надо было только для него одного  пять овец зарезать. А при Алексее Михайловиче уже в России десять миллионов человек проживало, значит, ей нужно было держать овечье стадо не менее как в  пятьдесят миллионов голов! И это только для выделки  овчины на одежду.  Да какое там!  По одному тулупу в крестьянской семье на всех имелось:  пока один за дровами  в лес  пошел,  другие по лавкам  у печи сидят. И сукна своего  почти не было, все английское. Леса много, он перед сукном  ничего не стоил.  Избу можно было поставить за те деньги, за которые штуку английского сукна покупали.  Где ж тут России разбогатеть?
Но зато процветала в России Британская Московская компания уже почти сто лет. Даже Смутное время пережила. Канаты прямо на месте делала и продавала их своему же  английскому флоту. В свою армию российские продукты закупала да еще и российскую армию и флот продовольствием снабжала. В Москве в то время два Английских двора – на Варварке и в Белом городе у Ильинских ворот. В год англичане имели прибыли с продаж  от 300 до 400 процентов. Вот что такое овцы и сукно из их шерсти. Алексей Михайлович даже был вынужден запретить своим крестьянам тратить излишние суммы на  покупку одежды у иностранных купцов. Доходило до того, что иные дворы совсем разорялись, идя в оплату  заморских кафтанов, сарафанов да рубах.
Но в год казни Карла I для  торговцев из Англии настали в России плохие времена. Алексей Михайлович   распорядился:  всех английских купцов и посольство из страны – вон! Английские дворы отдать в пользование боярину Ивану Милославскому,  его шурину. Такое известие вскоре получила Англия в ответ на казнь своего короля и установление  в ней республиканского правления. На  двадцать лет  разорвались отношения двух стран, дабы не впускать в Россию «чуму» свободомыслия из-за рубежа.
Но еще за три года до казни короля Карла в Росси вспыхнул бунт. Причина та же, что и в Англии – необходмость пополнения казны. А за счет чего, если  на Руси на пятерых крестьян один овечий тулупчик? И тогда «Дядька» Алексея Михайловича и женатый на сестре царицы боярин Борис Иванович Морозов, возглавлявший Большую казну, и дьяк Чистой присоветовали царю раздобыть в казну денег  с помощью удорожания  налога на соль. А чтобы успокоить народ, снизили все другие налоги, рассчитав, что поскольку соль нужна всем, то казне от нововведения будет лишь прибыток, несмотря на утрату других налогов. А люди взяли да и не стали соль покупать. В результате казна опустела вовсе. Алексей Михайлович, изъявив большое неудовольствие родственнику, распорядился все отмененные налоги в казну вернуть, да еще за три прошедшие года – с 1646 по 1648. И на крестный ход в столице народ отплатил царю за «добро» - толпа ворвалась в Кремль и потребовала головы боярина Морозова и дьяка Чистова. Уж как ни умолял Алексей Михайлович толпу усмириться, с иконой на царское крыльцо вышел, ничего не помогло. Двор боярина Морозова разгромили, уничтожили все несметные богатства, камни драгоценные разбросали и в грязь втоптали. Чистова казнили. Но Морозова царь спас и выслал его на время из Москвы. Однако бояре Морозовы обиду не простили и с тех пор мстили России жестоко, войдя в родство с самыми видными родами. Их мужской род прекратился на смерти племянника Бориса  Морозова, а вот  дочерей выдали замуж за Голицыных, Черкасских, Долгоруких.
Свой род Морозовы считали не менее знатным, чем Романовы. Алексей Михайлович вверил свояку не только  Большую казну, но и Новую Четь, Аптекарский, Иноземский и Стрелецкий указы. И в 1650 году поддержал именно бояр Морозовых, когда при Дворе образовалась соперничавшая с ним группировка Черкасовых, Романовых, Шереметевых. Тогда же во владении Бориса Морозова оказались 12 129 крестьянских дворов, в десять раз больше, чем он владел год назад.
Произошло это после принятия нового законодательства - Соборного Уложения, принятого в 1649 году, сразу после революции в Англии и соляного бунта в Москве. На последнем Земском соборе каждое сословие предъявило правительству свои требования. А вот крестьян на нем не было, и защищать их  интересы было некому. Зато за их счет поспешили решить свои проблемы и бояре, и дворяне, и купцы, и даже  церковь. После того, как на соборе решили, что в России остается безраздельная власть царя, от Алексея Михайловича потребовали « в уплату» принятия закона о прекращении сроков сыска беглых крестьян. Это надежно обеспечивало всех правящих бесплатными рабочими руками. Вскоре по деревням огласили решение Земского собора по новому уложению – крестьяне закрепляются  за помещиками навечно. И тут же беломестные слободы и дворы в городах, где обретались нелегальные мужики и бабы,  перебежавшие от своих помещиков в города для торговли и ремесел, были пересчитаны и переданы тяглым общинам. Вот тогда  количество тяглых дворов, переписанных на государя, возросло в десять раз. И всеми ими теперь владел боярин Морозов. По новому уложению,  если  чей крепостной смел  самовольно поселиться на слободе или во дворе у  кого-то из посадских,  его ожидала смертная казнь. Так началась  борьба со средневековыми русскими «нелегалами» - «гастарбайторами» Города их больше не хотели принимать, запрещали им держать лавки и мастерские, выгоняли. Но тогда управляющие  тех помещиков, которым были выгодны торговля и ремесленничество крепостных на стороне, громили торговые ряды в таком городе да еще ставили  вокруг него  своих разбойничков, не давая ни ввезти, ни вывезти товар.  Такая средневековая конкуренция могла запросто привести любую городскую торговлю в упадок. То было на руку иноземным купцам, которые свободно разъезжали по России, по самой ее глубине, и торговали в избытке.
Зажав в кулаке крестьянство, Алексей Михайлович по-прежнему, однако, не знал покоя. Именно в это время он получил отчет об экспедиции торгового человека Ерофея Павловича Хабарова, открывшего  земледельческие племена дауров и дючеров. На берега Амура устремились вольные русские переселенцы, основали город Албазин, несколько деревень и распахали землю.  Но тут же на них двинулась маньчжурская династия Китая,  бросив против русских большие силы. Русский Двор напряженно наблюдал за событиями на китайской границе. Его шпионы доносили, что Китай не только не  дает русским  расширить  свои территории рядом, но и не пускает  через границу даже торговать. Стало известно, что Китай и Япония  не пропускают к себе и  купцов из европейских стран. Это могло означать только одно:  великие восточные державы не собираются открывать границы для чужеземного влияния ни по одному направлению – будь то  политика, экономика или культура.
Пример Китая и Японии  послужил к размышлению  царю о возможности найти такое отличие для россиян от католиков, чтобы уж точно не перепутались. Его дед, Филарет Романов,  в этих целях взял да и перекрестил Белоруссию, бывшую под поляками в Смутное время. Но больше всего заставляли думать  русского царя о церковной реформе просьбы  Восточной Украины, где атаманом сидел Богдан Хмельницкий,  об избавлении ее от  польского владычества и присоединении к единоверной православной стране. Россия была готова пойти навстречу этим просьбам, но прежде должна была решить вопрос об окончательном разделении обрядности с католической церковью. Так на Руси появились Никонианство и Раскол – не обошлось, видно, без мудрых советников из Европы, еще раньше расколовших свою католическую церковь и имевших в этом богатый опыт. Раскол в России стал непомерной ценой за присоединение Украины.
Никона  Алексей Михайлович приветил в Москве после того, как тот проклял восставших во время соляных бунтов в Новгороде, и в 1652 году  сделал патриархом,  объявив, что теперь он вместе с ним на престоле. С Никоном явился главный отличительный признак православия – византийское троеперстие. А с ним началось беспощадное истребление старых икон, осеняющих православных двумя перстами. Народ скорбел и бежал в скиты, где тысячами горел, сжигая себя в очистительном пламени. Обострила положение в стране денежная реформа, когда в оборот было выпущено много медных монет, которые скоро обесценились: за один серебряный рубль давали 12-15 медных. Говорили, что нажился на этом шурин Алексея Михайловича боярин Милославский, кого в листовках объявляли изменником, входившим в сношение с поляками.  И тут в борьбе за престол выбрала время для возвышения Морозовых  жена брата Бориса Морозова - Ивана - Федосья Морозова. Овдовев, она стала ближайшей сподвижницей протопопа Аввакума, который встал в оппозицию к Никону и был сослан с семьей в Калугу. Он писал царю разгневанные письма, а тот не отвечал. Ведь Алексей Михайлович отстранился от Раскола,  «передав» половину  царской власти патриарху Никону. Тот блистал на Москве. Для него возводились многочисленные постройки,  куда доставлялись самые дорогие продукты. Он покупал для своего облачения парчовые заморские ткани. По  роскоши, окружавшей его, был первым в столице.
А в раскольничьих скитах тем временем  переписывались старинные церковные книги, там вовсе отказались от икон, молились по-старому двумя перстами, как  латины, терпели  моральное гонение, а в материальном плане богатели с каждым годом. И откуда что берется? – удивлялись в Москве, не подозревая, что снабжают деньгами  раскольников европейские купцы, приучая тех торговать и копить средства на бунты.

6

1648 год. Окраина России. Когда наши современники говорят о русских казаках, то  часто не имеют представления, о ком они говорят.  А были казаки запорожские и донские. И те и другие очень хотели создать собственные государства  между Россией и Европой. Но запорожские казаки  раньше поняли и на своей шкуре испытали всю тяжесть  русско-европейской «ноши», когда нужно  иметь защиту и от  России, и от Европы,  и от Востока – Османской империи. Глава  запорожских казаков Богдан Хмельницкий попробовал это сделать и воевал и против Польши, и против Турции, и против  Крымского хана, а еще и пытался служить всем им. Бесполезно, ничего не получалось – путь к независимости окраины России  по Днепру был словно заколдован и не давался. И тогда Богдан Хмельницкий обратился к России принять запорожское казачество под руку Москвы.
Историки до сих пор мало что разузнали о его биографии. Но известно, что своё обучение Хмельницкий начал в киевской братской школе (что видно из его скорописи), а после её окончания, поступил в Иезуитский коллегиум в Ярославе, а потом учился и во Львове. Овладев искусством риторики и сочинения, а также в совершенстве польским языком и латынью, он не перешёл в католичество, а остался верен православию. Позже  напишет, что иезуиты не смогли добраться до самых недр его души. По его словам, ему не стоило труда вытеснить из себя их проповеди и остаться верным родной вере. Позже Хмельницкий побывал во многих европейских странах.
Вернувшись на родину, он участвует в польско-турецкой войне 1620-1621 годов, во время которой, в битве под Цецорой, гибнет его отец, а сам он попадает в плен. Два года тяжёлого рабства для Хмельницкого не прошли понапрасну: выучив в совершенстве турецкий и татарский языки, он решается на побег. Вернувшись на родину, в Суботов, он был зачислен в реестровое казачество.
С конца 1620-х  начинает активно участвовать в морских походах запорожцев на турецкие города. В 1629 году  казакам удалось захватить передместия Константинополя. После долгого пребывания на Запорожье Хмельницкий вернулся в Чигирин, женился на Анне Сомковне (Ганна Сомко) и получил уряд сотника чигиринского. В истории последовавших затем восстаний казаков против Польши между 1630 и 1638 годами имя Хмельницкий не встречается. Единственное его упоминание в связи с восстанием 1638 года - договор про капитуляцию восставших был писан его рукой (он был генеральным писарем у восставших казаков) и подписан им и казацким старшиной.
Когда на польский престол вступил Владислав IV и началась война Речи Посполитой с Россией, Хмельницкий воевал против русских войск и в 1635 году получил от короля золотую саблю за храбрость. Несомненно, что Богдан  пользовался уважением при дворе польского короля Владислава IV. Когда в 1645 году тот задумал без согласия сейма начать войну с Османской империей, то доверил свой план и Богдану Хмельницкому. Не один раз тот входил в состав депутаций для представления сейму и королю жалоб на насилия, которым подвергались казаки.
В 1646 году Владислав IV начал тайные переговоры с казацкими старшинами Ильяшем Караимовичем, Барабашем и Хмельницким (в то время он был войсковым писарем) о возможном участии казаков в турецкой войне. Казацкое войско должно было согласиться развязать войну с Османской империей и за это получить от короля грамоту на восстановление своих прав. Но до войны дело не дошло: вербовка войск вызвала страшное волнение в сейме, и король принуждён был отказаться от своих планов. Грамота короля осталась у казаков и хранилась в тайне у Барабаша. Когда король потерпел неудачу на сейме, Хмельницкий, путём хитрости, выманил королевскую привилегию у Барабаша и задумал воспользоваться ею для отстаивания казацких привилегий. В это же время случай из личной жизни Хмельницкого резко изменил его образ действий относительно польского правительства, заставив его поднять черкасов и стать во главе этого восстания, подготовленного всей политикой польского государства относительно казачества и вообще черкасского православного населения в пределах Речи Посполитой.
Что же произошло с ним? Хмельницкий имел небольшой хутор Суботов (по названию реки Суба), близ Чигирина. Воспользовавшись его отсутствием, польский подстароста Чаплинский, ненавидевший Хмельницкого, напал на его хутор, разграбил, увёз женщину (Гелену), с которой Хмельницкий жил после смерти его первой жены Анны Сомковны, обвенчался с ней по католическому обряду и высек одного из сыновей Хмельницкого так сильно, что тот чуть не умер.
Хмельницкий начал было искать возмездия на суде, но там ему ответили только насмешкой, возместив  лишь 100 золотых (по оценкам историков сумма ущерба составляла больше 2-х тысяч золотых). Тогда он обратился к королю, который, чувствуя себя бессильным перед Сеймом (Польским парламентом), высказал, как говорили, удивление, что казаки, имея сабли за поясом, не защищают сами своих привилегий. Возвратившись ни с чем из Варшавы, Богдан решил прибегнуть к оружию.
В начале февраля 1648 года группа казаков с Хмельницким прибыла в Запорожье. Отъезд не вызвал никакого подозрения у местной администрации, так как это было обычное событие. Собрав вокруг себя запорожцев на острове Томаковка, который находился вниз по Днепру в 60 километрах южнее острова Хортица, Хмельницкий решил идти на Сечь, расположенную на Никитском Рогу (возле современного Никополя). На Сечи с 1638 года находился гарнизон коронного войска. Отряд Хмельницкого разбил польский гарнизон и принудил к бегству черкасского реестрового полковника Станислава Юрского. Реестровые казаки гарнизона присоединились к отряду.
Но на этом он не остановился и начал против поляков союзнические переговоры с крымским ханом Исламом III Гиреем, который дал уклончивый ответ: не объявляя формально войны Польше, хан велел перекопскому мурзе Тугай-бею выступать с Хмельницким. 18 апреля 1648 тот вернулся на Сечь и изложил результаты своей поездки в Крым.
Полковники и старшина на Сечи приняли его с энтузиазмом, и казачество избрало его гетманом Войска Запорожского. После избрания в своём Белоцерковском универсале Хмельницкий писал: «Вам всем обще Малоросияном о том доносим, так и до компанеи военной, на предлежащее с ними же поляками дело военное вас вызываем и заохочуем. Кому мила вера благочестивая, от поляков на унею претворяемая; кому з вас любима целость отчизны нашей, украины Малороссийской  - о уволненю от бед лядских всего народа Малороссийского».
Так Богдан Хмельницкий начал свои войны, пытаясь создать  независимое государство Малороссию на территории между Россией и Западом.
В год казни  английского короля Карла, на второй день нового 1649 года, Хмельницкий, после победы над поляками, триумфально въехал через Золотые Ворота в Киев, который приветствовал его перезвонами церквей, пушечными выстрелами и тысячными толпами народа. Студенты Киевской академии приветствовали его  декламациями как Моисея, Богом данным  освободителем от польской неволи украинского народа.
Его встречали Ерусалимский патриарх Паисий и Киевский митрополит Сильвестр Коссов. Через несколько дней патриарх в Софиевском соборе отпустил все настоящие и будущие грехи и заочно повенчал гетмана с Мотрёной (Еленой Чаплинской) и под пушечные выстрелы благословил на очередную войну с поляками.
Перед дипломаиами инстранных держав предстал «новый» Хмельницкий. «Правда в том,- говорил он обескураженным послам, что я маленький, незаметный человек, но Бог выбрал меня и отныне я самодержец руський … Я освобожу из польской неволи весь руський народ, если я воевал раньше за себя, то от ныне я воюю за нашу веру православную…  Польша згинет, а Русь будет процветать…  Я хозяин и воевода Киева, это дал мне Бог… с помощью моей сабли». Из дневника польского посольства видно, как Хмельницкий быстро превращался из сторонника «казацкой автономии» на землях Надднепровщины, в освободителя от польской неволи всего «руського народа» между Львовым, Холмом и Галичем.
Его победы  при Жёлтых Водах и под Корсунем вызвали всеобщее восстание малороссийского населения Речи Посполитой против поляков. Крестьяне и горожане бросали свои жилища, организовывали отряды и устраивали погромы полякам и евреям.
Из Киева Хмельницкий отправился в Переяслав. Слава его разнеслась далеко за пределы Украины. К нему приходили послы от крымского хана, турецкого султана, молдавского господаря, семиградского князя.
Но многие ли знали, что еще в декабре 1648 года в Киеве проездом в Москву находился иерусалимский патриарх Паисий, который по нескольку часов в день беседовал с Хмельницким, уговаривал его создать отдельное православное Русское княжество, упразднить унию. Паисий согласился также передать письмо Хмельницкого царю с просьбой «о принятии Войска Запорожского под высокую государеву руку». Митрополит Коринфский Иоасаф препоясал гетмана мечом, освящённым на Гробе Господнем в Иерусалиме.

7

 Из Черкасс Богдан Хмельницкий послал письмо царю Алексею Михайловичу, с сообщением о победах над польским войском и желании запорожского казачества перейти под власть русского царя: «Наяснийший, велможний и преславний цару московский, а нам велце милостивий пане и добродию.
Подобно с презреня божого тое ся стало, чого ми сами соби зичили и старалися о тое, абихмо часу теперишного могли чрез посланцов своих доброго здоровья вашей царской велможности навидити и найнижший поклун свой отдати. Ажно Бог всемогущий здарив нам от твоего царского величества посланцув, хоч не до нас, до пана Киселя посланих в потребах его, которих товариши наши козаки в дорози натрафивши, до нас, до войска завернули.
Чрез которих радостно пришло нам твою царскую велможност видомим учинити оповоженю вири нашое старожитной греческой, за которую з давних часов и за волности свои криваве заслужоние, от королей давних надание помирем и до тих час от безбожних ариян покою не маем.
Творець избавитель наш Исус Христос, ужаловавшис кривдубогих людей и кривавих слез сирот бидних, ласкою и милосердем своим святим оглянувшися на нас, подобно, пославши слово свое святое, ратовати нас рачил. Которую яму под нами били викопали, сами в ню ся обвалили, же дви войска з великими таборами их помог нам Господь Бог опановати и трох гетманов живцем взяти з иншими их санаторами: перший на Жолтой Води, в полю посеред дороги запорозкои, комисар Шемберк и син пана краковского ни з одною душею не втекли. Потом сам гетман великий пан краковский из невинним добрим чоловиком паном Мартином Калиновским, гетманом полним коронним, под Корсуном городом попали обадва в неволю, и войско все их квартянное до щадку ест розбито; ми их не брали, але тие люди брали их, которие нам служили в той мире от царя кримского. Здалося тем нам и о том вашому царскому величеству ознаймити, же певная нас видомост зайшла от князя Доминика Заславского, которий до нас присилал о мир просячи, и от пана Киселя, воеводи браславского, же певне короля, пана нашего, смерть взяла, так розумием, же с причини тих же незбожних неприятелей это и наших, которих ест много королями в земли нашой, за чим земля тепер власне пуста. Зичили бихмо соби самодержца господаря такого в своей земли, яко ваша царская велможност православний хрестиянский цар, азали би предвичное пророчество от Христа Бога нашего исполнилося, што все в руках его святое милости. В чом упевняем ваше царское величество, если би била на то воля Божая, а поспех твуй царский зараз, не бавячися, на панство тое наступати, а ми зо всим Войском Запорозким услужить вашой царской велможности готовисмо, до которогосмо з найнижшими услугами своими яко найпилне ся отдаемо.
А меновите будет то вашому царскому величеству слишно, если ляхи знову на нас схотят наступати, в тот же час чим боржей поспешайся и з своей сторони на их наступати, а ми их за Божею помощу отсул возмем. И да исправит Бог з давних виков ознаймленное пророчество, которому ми сами себе полецевши, до милостивих нуг вашему царскому величеству, яко найуниженей, покорне отдаемо.

Дат с Черкас, июня 8, 1648. Вашему царскому величеству найнизши слуги.
Богдан Хмельницкий, гетман з Войском его королевской милости Запорозким».

Что интересно: в это же время пришли послы и от поляков, с Адамом Киселем во главе, и принесли Хмельницкому королевскую грамоту на гетманство. Хмельницкий созвал раду в Переяславле, принял гетманское «достоинство» и благодарил короля. Это вызвало большое неудовольствие в среде старши;ны, за которой следовали и простые казаки, громко выражавшие свою ненависть к Польше. В виду такого настроения Хмельницкий в своих переговорах с комиссарами вел себя довольно уклончиво и нерешительно. Комиссары удалились, не выработав никаких условий примирения. Война, впрочем, не прекращалась и после отступления Хмельницкого от Замостья, особенно на Волыни, где отдельные казацкие отряды (загоны) продолжали непрерывно партизанскую борьбу с поляками. Польский Сейм, собравшийся в Кракове в январе 1649 года, ещё до возвращения комиссаров из Переяслава, постановил собирать ополчение.
В то же время Богдан писал королю польскому: «Найяснейший милостивый король, пан наш милостивый. Согрешили мы, что взяли в плен гетманов  Потоцкого и  Калиновского  и войско вашей кролевской млости, которое на нас наступало, согласно воле вашей королевской милости, разгромили. Однако просим милосердия и, чтобы строгость гнева вашей королевской милости не привела нас к десперации, ожидаем теперь ответа и милосердия; верно возвратимся назад, а сами на услуги вашей королевской милости съедемся.

Богдан Хмельницкий, войска вашей королевской милости Запорожского старший».

И прмерно с таким же содержанием, заверениями в верности, покорности и васалитете писались письма и крымскому хану и турецкому султану. Но, как считают историки, эти письма показывают не желание Хмельницкого пойти к кому - либо на службу, а всего лишь - дипломатическую игру. Ведь в это же время поляки довольно успешно вели переговоры с русским царём о помощи в подавлении восстания, царь должен был послать уже донских ( не запорожских! – Т.Щ.) казаков на Крым, чтобы татары не смогли прийти на помощь Хмельницкому. Как результат - третья по счету - Пилявецкая битва Хмельницкого началась без татар, они защищали Крым от донских казаков.
А весной 1649 года польские войска стали стягиваться на Волынь. Хмельницкий разослал по Украине универсалы, призывая всех на защиту родины. Летопись Самовидца, современника этих событий, довольно красочно изображает, как все, стар и млад, горожане и селяне, бросали свои жилища и занятия, вооружались чем попало, брили бороды и шли в казаки. 5 августа, произошла битва, в первый день оставшаяся нерешенной. Поляки отступили и окопались рвом. На другой день началась ужасная резня. Казаки врывались уже в лагерь. Плен короля, казалось, был неизбежен, но Хмельницкий остановил битву, и король, таким образом, был спасен. Самовидец объясняет этот поступок Хмельницкого тем, что он не хотел, чтобы басурманам достался в плен христианский король.
Теперь поляки начали переговоры с татарами, и склонили их на свою сторону. Хмельницкий на эти переговоры не был приглашен. Скоро были достигнуты договоренности: Речь Посполитая соглашалась с выпасом татарских табунов на нейтральной полосе между речками Ингул и Большая Высь. Кроме того поляки обещали 200 тысяч талеров за отвод войск в Крым и дополнительно 200 тысяч талеров за снятие осады Збаража. Ханский визир, ведущий переговоры, настаивал на признании поляками  лишь 40 тысяч реестрового списка Войска Запорожского ( в пять раз меньшего имеющегося на данный период).
Предательство татар поставило Хмельницкого в тяжелое положение. Вечером 19 августа он согласился с условиями Зборовского мирного договора. Договор имел 17 пунктов. Казацкая автономия охватывала три руських воеводства (Киевское, Брацлавское, и Черниговское). Администрация этих воеводств назначалась из руськой шляхты, православного вероисповедания, все евреи и езуиты должны были выселены. Объявлялась амнистия шляхте, крестьянам и мещанам, которае выступали против коронной армии. После подписания договора 23 сентября была снята осада Збаража.
 Осенью 1649 года Хмельницкий занялся составлением казацкого реестра. Оказалось, что количество его войска превышало установленные договором 40 тысяч. Остальные повстанцы должны были снова сделаться крестьянами. Это вызвало большое недовольство в народе. Волнения усилились, когда польские паны стали возвращаться в свои имения и требовать от крестьян холопского повиновения. Крестьяне восставали против панов. Хмельницкий, решившийся твердо держаться зборовского договора, рассылал универсалы, требуя от крестьян повиновения панам, угрожая ослушникам казнью. Паны с толпами вооружённых слуг разыскивали и бесчеловечно наказывали зачинщиков мятежа. Ожесточение наростало. Хмельницкий по жалобам помещиков вешал и сажал на кол виновных, и, вообще, старался не нарушать договор. Между тем поляки совсем не придавали серьёзного значения зборовскому договору. Когда киевский митрополит Сильвестр Коссов отправился в Варшаву, чтобы принять участие в заседаниях сейма, католическое духовенство стало протестовать против его участия, и митрополит принужден был уехать из Варшавы. Польские военачальники, не стесняясь, переходили черту, за которой начиналась казацкая земля. Потоцкий, например, незадолго перед тем освободившийся от татарского плена, расположился в Подолии и занялся с исключительной жестокостью истреблением повстанческих отрядов (так называемых «левенцов»). Когда в ноябре 1650 года в Варшаву приехали казацкие послы и потребовали уничтожения унии во всех руських областях и запрещения панам производить насилия над крестьянами, требования эти вызвали бурю на сейме. Несмотря на все усилия короля, Зборовский договор не был утвержден, шляхта решила продолжать войну с казаками.
Эту войну  казаки проиграли, и началось партизанское движение. Сам Хмельницкий попал в плен к крымскому хану. На его место был назначен начальником полковник Джеджалий, долго отказывавшийся от этого звания, зная, как не любит Богдан, когда кто-нибудь вместо него принимал на себя начальство. Джеджалий некоторое время отбивался от поляков, но, видя войско в крайнем затруднении, решился вступить в переговоры о перемирии. Король потребовал выдачи Хмельницкого, Выговского и артиллерии. Переговоры остались без успеха. Недовольное войско сменило Джеджалия и вручило начальство винницкому полковнику Ивану Богуну. Начали подозревать Хмельницкого в измене. Коринфскому митрополиту Иоасафу нелегко было уверить казаков, что Хмельницкий ушёл для их же пользы и скоро вернется. Лагерь казаков в это время был расположен возле реки Пляшевой. С трех сторон он был укреплен окопами, а с четвёртой к нему примыкало непроходимое болото. Десять дней выдерживали здесь осаду казаки и мужественно отбивались от поляков. Чтобы выйти из окружения, через болото стали строить плотины. В ночь на 29 июня Богун с войском начал переправу через болото, но сначала перевел через болото казацкие части и артиллерию, оставив в лагере чернь и отряд прикрытия.
Когда на другое утро чернь узнала, что в лагере не осталось ни одного полковника, поднялось страшное смятение. Обезумевшая от страха она, несмотря на все призывы митрополита Иоасафа к порядку, в ужасе бросилась на плотины. Они не выдержали, и в трясине погибло много людей. Сообразив в чём дело, поляки бросились на казацкий табор и стали истреблять тех, кто не успел убежать и не потонул в болоте. Польское войско двинулось на Украину, опустошая все на пути и давая полную волю чувству мести. К этому времени, в конце июля, Хмельницкий, пробыв около месяца в плену у крымского хана, прибыл в местечко Паволочь. Сюда стали к нему сходиться полковники с остатками своих отрядов. Все были в унынии. Народ относился к Хмельницкому с крайним недоверием и всю вину за берестечское поражение сваливал на него. В это же самое время Богдану пришлось пережить тяжелую семейную драму. Его жена Мотрона (Гелена Чаплинская) была уличена в супружеской неверности, и гетман распорядился повесить её вместе с её любовником.

8

Хмельницкий собрал раду на Масловом-Броде на реке Россаве (теперь местечко Масловка) и так сумел подействовать на казаков своим спокойствием, веселым настроением, что недоверие к нему исчезло и казаки вновь стали сходиться под его начальство. В это время Хмельницкий женился на Анне, сестре Золотаренко, который потом был поставлен корсунским полковником. Началась жестокая партизанская война с поляками: жители жгли собственные дома, истребляли припасы, портили дороги, чтобы сделать невозможным дальнейшее движение поляков вглубь Украины. Поражение в Берестецкой битве было последней каплей, которая переполнила чашу взимной ненависти и сделала невозможным совместное проживание Польши и Казацкой Руси под одной государственной крышей. После Берестечка война из гражданской превратилась в польско-украинскую. По воспоминаниям одного из участников польско-литовского отряда: «Мы окружены врагом со всех сторон: спереди, с боков и сзади. Крестьяне разрушают за нами мосты и переправы и угрожают нам: «Если бы вы и захотели убежать, то не получится». С пленными поляками казаки и крестьяне обращались до крайности жестоко. Кроме главного польского войска, на Украину двигался и литовский гетман Радзивил. Он разбил черниговского полковника Небабу, взял Любеч, Чернигов и подступил к Киеву. Жители сами сожгли город, так как думали произвести этим замешательство в литовском войске. Это не помогло: 6 августа  1651 года Радзивилл вступил в Киев, а затем польско-литовские предводители сошлись под Белой Церковью. Хмельницкий решился вступить в мирные переговоры, шедшие медленно, пока их не ускорило моровое поветрие. 17 сентября 1651 года заключен был так называемый белоцерковский договор, очень невыгодный для казаков. Народ упрекал Хмельницкого в том, что он заботится только о своих выгодах и о выгодах старшины, о народе же совсем и не думает.
Весной 1652 года сын Хмельницкого Тимофей отправился с войском в Молдавию, чтобы жениться на дочери молдавского господаря. Польский гетман Калиновский загородил ему дорогу. Около местечка Ладыжина, при урочище Батоге, 22 мая произошла крупная битва, в которой 20-тысячное польское войско погибло, а Калиновский был убит. Это послужило сигналом для повсеместного изгнания с Украины польских жолнеров и помещиков. До открытой войны, впрочем, дело не дошло, так как сейм отказал королю в созыве посполитского рушения, тем не менее, территория Украины по реке Случ была очищена от поляков.
За эти три года произошла огромная потеря украинского населения. В 1650-х годах численность населения Украины стала меньше, чем в конце 16 века. Брацлавщина, Волынь и Галичина потеряла около 40-50 % населения. Большинство православных бежали в Молдавию и Московское государство. Именно в это время были заселены  его окраины на левом берегу Днепра и которые позже стали называться Слободской Украиной. Хмельницкий безуспешно старался задержать эти переселения. Многие были пленены и проданы в рабство крымцами. В конце 1648 года число полонненых было столь большим, что неслыхано упали цены: татары меняли шляхтича на коня, а еврея - на щепотку табака. Второй раз цены на рабов упали с осени 1654 года по весну 1655- го. В это время орда выступила на стороне польской армии и опустошила только на Подолье 270 сел и местечек, спалила не меньше тысячи церквей, убила 10 тысяч детей.
На ранее цветущей Украине наступил голод. Москва, сочуствуя единоверцам, летом отменила таможенные сборы на завоз хлеба на Украину. Однако цены на хлеб поднялись так быстро, что вскоре населению нечем было платить. Уже в ноябре 1649 года казаки и мещане снова жаловались российским дипломатам, что они  помирают от голода.Подошли эпидемии. В 1650 году от Днестра до Днепра «люди падают, лежат как дрова», «не было милосердия между людьми»- свидетельствует Самовидец.
Росла ненависть. Шляхта утверждала, что бунты начались из-за лютой ненависти к католикам, полякам, польской власти, к самой католической вере и людям шляхетского происхождения. Подобным образом высказывались восставшие - они убивали из-за ненависти к неволе, от невозможности более терпеть польского владычества, месть за поругание православной веры благочестивой Руси. Карательный марш 8- тысячного отряда Яремы Вишневецкого по Полесью и Левобережью подлил масла в огонь. Поляки сажали бунтующих украинцев на кол, местные площади были уставлены висельницами, рубили руки, ноги, головы, выкалывали глаза всем подозреваемым в сочуствии к казакам. Князь полагал, что только так можно привести мерзкую чернь в повиновение. Но восставшие забивали их жен, детей, разбивали поместья шляхты, сжигали костелы, забивали ксендзев, замки, еврейские дворы… «Редко кто в той крови своих рук не умочил»,- писал очевидец.
Сам Хмельницкий давно уже убедился, что Гетманщина не может бороться одними своими силами. Он завел дипломатические отношения со Швецией, Османской империей и Московией. В Москве еще 19 февраля 1651 года земский собор обсуждал вопрос о том, какой ответ дать Хмельницкому, который тогда уже просил царя принять его под свою власть. Но собор не пришёл к определённому решению. Царь Алексей Михайлович послал в Польшу боярина Репнина-Оболенского, обещая забыть некоторые нарушения со стороны поляков мирного договора, если Польша помирится с Богданом Хмельницким на началах Зборовского договора. Посольство это не имело успеха. Весной 1653 года польский отряд под начальством Чарнецкого стал опустошать Подолье. Хмельницкий в союзе с татарами двинулся против него и встретился с ним под местечком Жванцем, на берегу реки Днестра. Положение поляков вследствие холодов и недостатка продовольствия было тяжёлое, и они принуждены были заключить довольно унизительный мир с крымским ханом, чтобы только разорвать его союз  с Хмельницким. После этого татары с королевского позволения стали опустошать Украину. При таких обстоятельствах Богдан снова обратился в Москву и стал настойчиво просить царя о принятии его в подданство. 1 октября 1653 года был созван земский собор, на котором вопрос о принятии Богдана Хмельницкого с войском запорожским в русское подданство был решён. Но еще в феврале 1653 года в России вышла в свет Следованная Псалтирь, в которой по прямому указанию патриарха Никона были опущены статьи о перстосложении при крестном знамении (двуеперстием – Т.Щ.) и о поклонах при чтении молитвы Ефрема Сирина. Критиком Никона выступил протопоп Аввакум. И тогда же, в сентябре 1653 года, был сослан в Сибирь, где  пробыл 10 лет и вернулся в Москву только весной 1664-го. Таким образом, решение о принятии  Украины в подданство России было подготовлено идеологически: из церковной обрядовости убирался главный знак,  одинаковый для православных и католиков – крестное знамение двуеперстием. Теперь между ними было достигнуто серьезное отличие, и это было очень важно для Москвы, желавшей таким образом отделить население новоприобртенной территории от  польского влияния и польских обычаев навсегда. Что и было сделано ценой рождения в России сильнейшей оппозиции к Романовым – Раскола.
8 января 1654 года в Переяславле была собрана рада, на которой после речи Хмельницкого, указывавшего на необходимость для Украины выбрать кого-нибудь из четырёх государей: султана турецкого, хана крымского, короля польского или царя русского и отдаться в его подданство, народ закричал: «Волим под царя московского, православного».
И тут же началась война России с Польшей. Это была еще одна жертва России ради Украины. Весной 1654 года царь Алексей Михайлович двинулся в Литву. С севера открыл против Польши военные действия шведский король Карл X. Казалось, Польша находится на краю гибели. Король Ян Казимир возобновил отношения с Хмельницким, но последний не соглашался ни на какие переговоры, пока не будет признана со стороны Польши полная самостоятельность всех малорусских областей
Тогда Ян Казимир, через посредничество императора Фердинанда III, обратился к царю Алексею Михайловичу, который в 1656 году заключил с поляками перемирие. После этого начались переговоры о заключении мира и межевании новых границ, польская сторона так же предложила избрать царя Алексея Михайловича наследником польской короны. 10 июля 1657 года, в ответ на извещение гетмана о ходе переговоров, Хмельницкий написал Государю письмо, где одобрял такой поворот дел: «А что Король Казимер… и все паны рады Коруны польской тебя, великого государя нашего, ваше царское величество, на Коруну Польскую и на Великое Княжество Литовское обрали, так чтоб и ныне того неотменно держали. А мы вашему царскому величеству, как под солнцем в православии сияющему государю и царю, как верные подданные, прямо желаем, чтоб царское величество, как царь православный, под крепкую свою руку Коруну Польскую принял». Провидческие слова это были для династии Романовых.


9



1669 год. Станица Зимовейская. Но подготовка к войне с Польшей в России  была отягчена действиями уже сложившейся оппозиции – Раскола. Он не дремал – оппозиция тоже готовилась к выступлению, к гражданской войне уже внутри самой России. Федосья Морозова вела активную переписку с протопопом  Аввакумом, однако, часто бывала при дворе, и по Москве пошел слух, что ее сын Иван рожден от царя Алексея.
  Война с Польшей за отобранные ею во время Смуты русские исконные земли истощала страну.  Она закончилась лишь через тринадцать лет заключением мира между Польшей и Россией. Тогда только к России официально отошли Левобережная Украина и Смоленская и Северская земли. Через год после этого, ставший теперь обузой царю,  патриарх Никон, уже привыкший подписываться  в письмах за границу: «великий господин и государь», был лишен патриаршего сана  и сослан в Ферапонтов монастырь. Это произошло за год до того, как на Дону казаки выбрали атаманом сына старшины Войска Донского Степана Разина, которого крестил сам войсковой атаман (губернатор Т.Щ.) Корнила Яковлев. Степан уже в юности занимал видное место среди донских старшин, совершил паломничество в Соловецкий монастырь,  знал татарский и калмыцкий языки. Занимался дипломатической деятельностью, бывал на Москве, успешно вел переговоры с калмыками о введение их в российское подданство.
А родился Разин  в станице, которую исстари называли Орлиным гнездом. Это станица Зимовейская. Три столетия подряд каз;чки рожали здесь мальчиков, которые затем, достигнув возраста, становились во главе народной борьбы за свободу и справедливость. Вожаки крестьянских войск Степан Разин и Емельян Пугачёв, народоволец Василий Генералов – все они родились в одной и той же станице Зимовейской. И это подлинный исторический факт. Примечательна история и самой  Зимовейской. Изначальное место её – теперь дно рукотворного Цимлянского моря. По преданиям, станица была основана в числе первых казачьих поселений на высокой гряде правого берега Дона. После подавления восстания Пугачёва в 1775 году и расправы над его предводителем, императрица Екатерина II повелела казнить и его станицу. Зимовейцы были переселены на левый берег, а Зимовейскую сравняли с землёй. На новом месте ей дали новое имя - Потёмкинской. Несмотря на то, что дом Пугачёва в станице Зимовейской к моменту подавления восстания был продан его женой казаку станицы Есауловской Евсееву, который успел перенести дом на новое место, правительство обязало коменданта крепости Дмитрия Ростовского-Потапова «для возбуждения омерзения к Пугачёву злодеяния» дом сжечь, а место, на котором он стоял, посыпать солью. И дом в феврале 1775 года был возвращён на старое место, где сожжён с надворными постройками, изгородью и садовыми деревьями. Пепел развеяли по ветру, а место окопали рвом. Всем тем, кто носил одну фамилию с Пугачёвым, как утверждают старожилы, была дана фамилия Сычёвых. Так исчезла с лица земли Зимовейская, родина народных вождей Разина и Пугачёва, но не исчез, а лишь затаился на столетие бунтарский дух, и зимовейцы ещё предъявят свой счёт дому Романовых от трехвекового Раскола – в лице народовольца Василия Генералова.
Он родился в 1867 году в станице Потёмкинская, область войска Донского, а закончил свою жизнь в 1887 году, в  Шлиссельбургской крепости. Биография его короткая. В 1886 году поступил в Петербургский университет, вошёл в позднюю народовольческую группу Александра  Ульянова, брата В.И. Ленина. Принял активное участие в подготовке покушения на императора Александра III. 1 марта 1887 арестован на Невском проспекте, где должен был совершить покушение на царя. Судом Особого присутствия Сената приговорён к повешению. Казнён в Шлиссельбургской крепости, как и Александр Ульянов.
В истории России есть три примера, когда личная вражда к власти,  желание отомстить за близких, заканчивались великими  историческими потрясениями. Это  история борьбы Богдана Хмельницкого, решившего рассчитаться с Речью Посполитой за похищенную жену, гражданская война против России, развязанная Степаном Разиным после убийства его брата Ивана  по приказу Юрия Алексеевича Долгорукого, и Великая Октябрьская социалистическая революция, завалившая окончательно Дом Романовых, кто бы и что бы не говорил, во имя прамяти казненнго брата Владимира Ленина-Ульянова.

10

Но все-таки  борьба Степана Разина против России началась раньше,  нежели свершилась казнь его брата. И шла эта борьба вокруг создания на окраине России  самостоятельного казацкого государства, теперь уже на подступах к Азову, к воротам в Каспийское море и мировому торговому пути. Вот какую территорию хотел контролировать – ни много ни мало – Степан Разин. В 1669 году, проезжая по Волге в Астрахань, голландец Стрюйс отмечает в своем дневнике об усинском побережье: «Казаки толпами скрываются в лесах, не давая никому никакой пощады».
Волга с ее богатствами, купеческими и посольскими караванами более других мест привлекала вольных атаманов. Строить постоянные городки на Волге, зимовать здесь казаки боялись, но вот приходить с Яика или Дона для кратковременных набегов, засад, выполнять государеву службу на «перелазах» считалось у них одним из выгоднейших занятий. Они часто грабили проходившие торговые караваны, чинили разгромы и  сжигали суда. Такие случаи портили отношения с послами иностранных государств, приносили огромные убытки русской казне. Так, в 1669 году на Оке, в селе Дединове Коломенского уезда русские построили корабль Орел, вызвав для того корабельных мастеров из Голландии. В 1670 году первенец русского флота был сожжен Разиным. Казна потерпела ущерб в 125 тысяч рублей.
Царское правительство пыталось бороться с вольницей, привлекая казаков на государственную службу. Но они, как правило, быстро возвращались к своим прежним занятиям – грабежам, погромам.
Пытались отдавать эти земли во владение предприимчивым людям. Еще в 1583 году царь Иван Грозный пожаловал земли Самарской Луки купцам Строгановым. В жалованной грамоте говорилось: «Государь за их Строганову службу и радение пожаловал солью Большою, которая есть на Волге, и солью Малой, и грамоту свою царскую на те места Семену Строганову пожаловал за царскою печатью, за подписью дьяка Андрея Щелкалова, почему ему теми городами владети». Строгановы владели Самарской Лукой в 1583-1632 годах и привлекли на свою сторону казаков. У них служили такие казаки, как Иван Кольцо и Ермак Тимофеевич. В 1582 году волжские казаки во главе с Иваном Кольцо соединились на реке Яике с отрядом Ермака Тимофеевича и на стругах прибыли к купцам в их владения на реке Каме. Строгановы помогли им организовать поход в Сибирь. Вступая в борьбу с Сибирским ханством, Ермак Тимофеевич начал освоение Сибири. Но в 1585 году погиб.
Тяжелым для Поволжья оказался год окончания Смуты – 1613-й, когда сюда с отрядом своих сторонников передвинулся атаман донских казаков Иван Заруцкий, любовник Марины Мнишек, предложивший на русский трон ее трехлетнего сына Ивана,  почти тут же повешенного над Серпуховскими воротами Донского монастыря. Заруцкий бежал из Москвы.  Он решил организовать  «понизовое государство» и отторгнуть от России Поволжье и Причерноморье и передать их под подчинение Турции или Персии. Заняв Астрахань, Заруцкий установил там жесточайший террор против сторонников единства с Москвой. Но планы атамана не осуществились. Под напором правительственных войск авантюрист бежал на реку Яик и на Медвежьем острове был схвачен, а затем казнен.
В это время на Самарской Луке были построены наблюдательные пункты: один недалеко от устья Усы, другой - около села Переволоки (расстояние от Волги до Усы в этом месте 2,5 километра). Первый царь из Романовых Михаил Федорович прислал в эти места два стрелецких начальника: Сунгура Соковнина и Гордея Пальчикова. Стрелецкому голове Соковнину с отрядом стрельцов в 500 человек было предписано ехать на место, где «переволочатся с Волги на Усу-реку» и «рассмотри крепкого места, поставити острожек и в острожке укрепиться, а укрепясь стояти с великим береженьем, чтобы воровские люди безвестно откуда не пришли и дурна которого не учинили, да и рыбных ловцов оберегати, чтобы их воровские люди не погромили». Позднее в документах это укрепление упоминается как «слобода Переволоцкая» (отдельные поселения около города-крепости, население которых временно освобождалось от государственных повинностей).


11

1641 год. Азов. Создавая оборонительные линии, царское правительство таким образом закрепляло русское государство на Волге и мешало складыванию Волжского казачества. На правом берегу Волги образовывали сторожевые службы. Постепенно строились города-крепости с гарнизонами. Сооружение крепости Самара в 1586 году стало значительным препятствием для казачьих вольниц  и давало России больше  самостоятельности в политических маневрах в отношениях с южными и западными соседями – Турцией, Крымом и Европой. А маневры эти двигались в главном направлении  - к свободному проникновению  к торговым путям через Азов, захвату своей  доли территории на этом важном мировом торговом пути. Это была многовековая задача страны славян.
Еще в VI веке до н. э. греки основали в шестнадцати километрах от устья Дона, на левом берегу реки, город Танаис – удобное место для того, чтобы закрыть выход к Азовскому морю. В X - XI веках этот город входил в состав Тмутараканского княжества Киевской Руси, затем был захвачен половцами, потом стал одним из городов Золотой Орды. В XIII - XV веках здесь располагалась богатая италийская колония Тана. А в 1471 году город захватили турки и превратили его в мощную крепость, которая являлась опорным пунктом для установления власти над степными просторами Нижнего Дона и Северного Кавказа. Высокая каменная стена с 11-ю башнями опоясывала холм. Предместья прикрывались рвами и земляными валами. Крепость защищал четырехтысячный гарнизон пехоты, имевший свыше 200 пушек.
Но и крымские ханы, будучи вассалами турецких султанов, считали себя в то же время наследниками Золотой Орды и претендовали на получение постоянной дани у русских. Татарские нападения обескровливали Русское государство. В течение первой половины XVII века  при набегах татар было захвачено для продажи на невольничьих рынках около 200 тысяч русских людей.  Именно Азов являлся основным местом продажи пленников в рабство восточным купцам. Весной 1637 года султан Мурад IV решил с помощью крымской конницы нанести удар по Ирану, с которым Турция находилась в состоянии войны. Султанский двор рассчитывал, что после заключения в 1634 году мирного договора с Речью Посполитой с севера турецким владениям ничто не угрожает, а Русское государство, ослабленное Смоленской войной, тоже не предпримет наступательных действий. Поэтому против шаха была брошена султанская армия и привлечены войска вассалов.
Но и казаки не дремали. Они и раньше часто сами нападали на Азов и его предместья, опустошали их и в случае успеха брали с азовцев дань деньгами, солью, рыболовными снастями. Турецкие отряды из Азова, в свою очередь, разоряли казачьи городки. В 1634 году, когода султанская армия вознамерилась без труда взять Азов,  крепость подверглась совместному нападению донских и запорожских казаков. Они приступом взяли наугольную башню, однако, башенные стены обвалились и камни засыпали вход в город. Город оказался в ловушке, и теперь, когда турецкая армия сосредоточила все свои силы в Иране, а крымская и ногайская конницы были втянуты в войну с молдавским князем Кантемиром, население Приазовья и Причерноморья до самого Стамбула ожидало повторения молниеносных казачьих набегов. И казаки не собирались отступать. Решение о походе на Азов было принято войсковым кругом в январе 1637 года. Возможно, было отправлено письмо запорожцам с просьбой о помощи. К весне в низовые донские городки стали собираться воины. Всего собралось около 4,5 тыс. человек. В Монастырском городке большой казачий круг определил день выступления и план осады Азова. Походным атаманом круг избрал Михаила Татаринова.
Здесь нельзя не отметить  своеобразной «дипломатии» Москвы. С одной стороны, казаки действовали по собственной инициативе, но с другой - 22 мая из Воронежа с караваном судов из 49 стругов прибыло «государево жалованье» (порох, по 50 пушечных ядер к 84 пищалям, сукна, 2 тысячи рублей). И осада продолжалась. Огнем из пушек удалось повредить крепостные сооружения, но все же эти разрушения не были столь велики, чтобы можно было начать штурм. Сделали подкоп, рыли около месяца. Рано утром 18 июня мощный взрыв образовал пролом в стене на 10 саженей (более 20 метров). Через этот проход донцы ворвались в крепость. На улицах Азова разгорелась кровопролитная рукопашная схватка, длившаяся три дня. Особенно тяжело было штурмовать четыре башни, где засело по 30 - 50 человек в каждой. В одной из башен азовцы отбивались две недели. При взятии Азова они дали свободу двум тысячам православных. К своим 94 пушкам казаки прибавили 200 больших, средних и малых пушек, захваченных в Азове. Для охраны Азова со стороны степей была создана конная стража численностью около 400 человек. Эти конники постоянно выезжали в разъезды на 10 - 20 верст.
Как же повел себя царь Михаил?  Царское правительстве заверяло султана в своей непричастности к казачьему походу! К лету 1638 года казаки восстановили прежние укрепления. На башнях и стенах расставили пушки. Накопили годовой запас продовольствия. Понесенные казаками потери восполнялись благодаря приходу сюда русских людей, а также запорожских казаков. Азов быстро превратился в крупный торговый город, в который приезжали с товарами русские, турецкие и иранские купцы. Опасаясь маскировавшихся под торговцев лазутчиков, казаки запретили торговлю внутри Азовской крепости.
Но в январе 1641 года под стенами Азова внезапно появилось войско крымского хана. Для осады города султан Ибрагим собрал значительные силы. А в Азове в начале 1641 года проживало около тысячи казаков. Численность одной лишь турецкой армии (без крымцев) превышала азовский гарнизон в 6 - 8 раз.
7 июня 1641 года турецко-татарские войска под командованием опытного полководца силистрийского губернатора Гусейн-паши со всех сторон обложили Азов. Большие турецкие корабли остались в море, а малые вошли в Дон и стали напротив Азова. Вблизи города осаждавшие вырыли траншеи и разместили в них пушки и готовых к атаке своих воинов. Укрытые в траншеях войска были недосягаемы для казачьей артиллерии. Турецкие командиры расположили против башен осадные пушки, прикрепив их цепями. Эта мера предосторожности была необходима, ибо казаки при вылазках порой увозили пушки с собой. Турки соблазняли за сдачу выкупом. Любопытен ответ казаков на слова турок о том, что от московского царя выручки и помощи они не дождутся: «Ведаем, какие мы в Московском государстве на Руси люди дорогие, ни к чему мы там не надобны... А государство Московское многолюдно, велико и пространно... А нас на Руси не почитают и за пса смердящего. Отбегаем мы и с того государства Московского из работы вечныя, и с холопства невольного, от бояр и от дворян государевых... Кому об нас там потужить?.. А се мы взяли Азов город своею волею, а не государским повелением».
Но моральный дух осаждавших, несших большие потери, падал. Гусейн-паша предложил Стамбулу отвести армию и возобновить осаду следующей весной. Ответ султана был достаточно красноречивым: «Паша, возьми Азов или отдай свою голову». Турецкие командиры решили прибегнуть к последнему средству. В надежде на численное превосходство своего войска они стали изматывать казаков непрерывными атаками днем и ночью. Пока одни турецкие части штурмовали крепость, другие отдыхали и готовились для последующей атаки. Малочисленный же казачий гарнизон бессменно должен был отражать яростный штурм врага. Всегобыло 24 приступа.
Несмотря на усиленную ханскую стражу по Дону, в Азов пробирались люди из казачьих городков. Казаки плыли под водой на спине с камышом во рту, держа оружие и одежду в кожаных мешках. Пришлось хану приказать перегородить Дон сплошным частоколом.
Подходила к концу осень 1641 года. В турецко-татарском войске усиливался ропот. Эвлия Челеби писал, что донцы довели осаждающих «до крайности». 26 сентября турецкая армия сняла осаду. За время ее, длившейся свыше трех месяцев, турецко-татарская армия понесла большие потери. Султанское правительство деятельно стало готовить новое наступление. Несмотря на одержанную победу, Войско Донское перед зимой 1641-1642 годов оказалось в тяжелом положении. Людские потери, разрушенные укрепления города, отсутствие продовольственных и иных запасов - все это надо было принять во внимание в случае повторения турецкого похода. Казаки во главе с атаманом Наумом Васильевым, одним из героев «сидения», прибыв в конце октября 1641 года в Москву, предложили царю Михаилу взять Азов «под свою руку» и поставить там гарнизон. Неизбежность нового турецкого нападения на Азовскую крепость не вызывала сомнений. Оказание лишь материальной помощи казакам в создавшихся условиях не спасало положения. Надо было послать в Азов русские войска и восстанавливать крепость, иными словами – начинать кровопролитную войну с Турцией, не ликвидировав угрозы Москве с запада от Швеции.
Еще в 1592 году Швеция вступила в унию с Речью Посполитой, во главе которой встал Сигизмунд III Польский. В 1604 году уния распалась и шведским королем был избран Карл IX. Воспользовавшись Смутой в Московском царстве, шведы предложили царю Василию Шуйскому военную помощь для борьбы с Лжедмитрием II и поляками. Василий Шуйский передал Швеции Карельский уезд. После разгрома войск Василия Шуйского в 1610 году под Клушином, шведы захватили Новгород. Захваты Швеции в смутном Московском царстве были остановлены датчанами и поляками. В 1613 году был подписан датско-шведский мир, в 1614 году – шведско-польское перемирие. С 1610 по 1614 год шведы захватили все побережье Финского залива, взяв Орешек, Копорье, Ям, Иван-город, Гдов, Порхов. Из Новгорода были вывезены все городские архивы – в Стокгольм. В 1615 году шведский король Густав II Адольф во главе армии осадил Псков. Русская твердыня в очередной раз устояла, изменив ситуацию в русско-шведской войне.
По Столбовскому договору 1617 года шведы вновь завладели Ижорской землей, Ингрией, и частью Карелии с Приладожьем. В устье реки Охты шведы построили крепость Ниеншанц, Орешек был переименован в Нотебург. Столбовский мир 1617 года сделал Швецию полной обладательницей всей Ингрии, лишив Московское царство выхода к Балтийскому морю. В 1621 году шведы отбили у поляков Ригу, а в 1626 году при Вальгофе разгромили армию Речи Посполитой. Документы говорят, что русские и карелы, спасаясь от давления новых властей, лютеранской церкви, новых хозяев-феодалов, массами переселялись на территории нынешних новгородской, тверской, московской областей. Шведам пришлось заселять свою «Ингерманландию» финнами из Центральной Финляндии.
В то время, когда  донские казаки прибыли к царю Михаилу с предложением принять Азов, кроме угроз со стороны Османской Порты, у Москвы по сути дела не было дипломатических отношений со Швецией. Положение оставалось напряженным. Земский Собор принял решение оставить Азов. Летом 1642 года казаки ушли из крепости, разрушив оставшиеся укрепления.


12

1553 год. Москва.  Но вопрос о  важнейших торговых путях и внутренней торговле с иностранными купцами требовал от России постоянного внимания, и ей предстояло принимать нелегкие решения. Вот как описывает развитие внешней и внутренней  торговли  в россии С.Ф. Платонов в своей книге «Москва и Запад  в  XVI-XVII веках»: «Если мы усвоим себе мысль о том, что Москва еще с XV века была знакома с иностранцами, сносилась с европейскими правительствами, допускала на свои рынки (в Новгороде и Москве) иностранных купцов, принимала на службу иноземных мастеров и техников, - то для наc не будет ничего удивительного в той роли, какую принял на себя довольно известный авантюрист середины XVI века Ганс Шлитте. Он побывал в Москве в годы отрочества и юности Ивана Грозного, занимался там коммерцией, изучил русский язык и, как многие иноземцы той эпохи, стал агентом московского правительства по сношениям с Западом. Ему было поручено навербовать за границей всякого рода сведущих людей и доставить их в Москву. Шлитте обратился за этим делом в Германию и обставил его необычными атрибутами. Он выдал себя императору за посланника московского государя, имеющего дипломатическую миссию. От лица Ивана Грозного он предлагал Карлу V начать переговоры об унии православной церкви с католической. Правда, в грамоте Грозного не было и помина о соединении церквей: грамота содержала только просьбу разрешить проезд в Москву мастеров и ученых людей. Но для Шлитте было важно придать делу именно такую окраску религиозного характера. Нет нужды считать его утопистом и фантазером; у него, по-видимому, был чисто практический расчет на личные свойства императора Карла V и на обстоятельства того политического момента. Шлитте представился императору в Аугсбурге в дни наибольшего торжества Карла-католика над протестантскими князьями Германии. Происходя сам из Гослара, протестантского города, Шлитте должен был засвидетельствовать перед Карлом, для успеха своего дела, свою ортодоксальность. Он сделал это очень ловко, представив католическому монарху возможность торжества не только над протестантами в Германии, но и над православием в Москве. Льстивое средство подействовало: император дал разрешение Шлитте приглашать нужных ему людей под условием, что никто из них не проникнет к туркам, татарам и вообще в нехристианские земли. Шлитте набрал 123 человека, по современному известию, «докторов, магистров и других ученых, колокольных, рудокопных и золотых дел мастеров, зодчих, гранильщиков, колодезников, бумажников (papirmaker), лекарей, типографщиков и других подобных художников». Все они были доставлены в Любек для дальнейшего следования на Русь, но здесь задержаны. Сам Шлитте был даже арестован в качестве якобы неисправного должника до уплаты долга городу Любеку и посажен в тюрьму; а пока шло дело о его освобождении, собранные им люди разбрелись. Предприятие таким образом расстроилось.
  Причина этого заключалась, конечно, не в задолженности Шлитте. Набор мастеров и ученых для Москвы, шедший в Германии, огласился очень быстро. Хорошо знакомые с московскими делами ганзейские руководящие сферы не поверили тому, что Москва согласна на соединение церквей, и учли все возможные последствия свободного обмена людей между Москвой и Западом. Из Ревеля официально писали в Любек, в центр Ганзейского союза, прося не пропускать Шлитте в Москву во избежание тех страшных бед, какие последуют не только для Ливонии, но и для всей немецкой нации, если московиты усвоят себе военное искусство и вообще технику Запада. Эта боязнь Москвы владела не одним Ревельским «ратом», но и другими соседями Москвы. Когда, убежав из Любека, Шлитте возобновил свою интригу в пользу Москвы не только в Германии, но и в Риме, играя все на той же идее церковной унии, то против него выступило и польское правительство. Оно в 1553 году послало к императору и папе специальные посольства с тем, чтобы объяснить им всю тщету надежд на сближение с Москвой. Совершенно справедливо поляки указывали на непримиримое отношение русских к папе и католичеству и на несбыточность союза с Москвой и против турок. Так же, как и ганзейцы, поляки боялись военного усиления Москвы и раскрывали перед папой те опасности, какие грозили бы Европе в случае чрезмерного усиления московского великого князя. Таким образом, благодаря интригам Шлитте, перед Европой впервые конкретно стал вопрос о «русской опасности» и о необходимости вести в отношении Москвы политику изоляции и репрессий. Как император, так и папа насторожились и на все те предложения союза и тесного сближения, какие Шлитте делал облыжно от имени Грозного, они отвечали или уклончиво, или же прямым отказом. Ганзейские же и ливонские города твердо усвоили манеру не пропускать через Московскую границу ни людей, которые могли бы «цивилизовать» Москву, ни товары, которые могли бы усилить боевую мощь московского государя. Москва протестовала против этой политики ливонских властей; в 1551 году она грозила им даже войной, если они будут стеснять на границах русскую торговлю и задерживать едущих в Москву иностранцев. При таких условиях русским оставалось всеми способами добывать нужных им техников помимо гласных и официальных путей, и наиболее удобным обходным путем, по-видимому, они считали Данию, под флагом которой можно было провозить с меньшим риском необходимых людей и грузы. Любопытен в этом отношении один случай, когда Москва получила необходимого специалиста именно от Дании. В 1535 году в войне с Литвой Москва впервые узнала прием штурма крепости посредством подкопа, мины: именно в этом году литовские войска взяли у Москвы город Стародуб с помощью «подкопа по подземелию ко граду». Московский гарнизон Стародуба погиб потому, что «того лукавства подкопывания не познали, что наперед того в наших странах не бывало подкопывания». В Москве решили перенять и усвоить «лукавство подкопывания» и ко времени взятия Казани (1552) уже имели у себя в войсках «немчина хитра, навычна градскому разорению», у которого были уже и «ученики», ведшие подкопы под Казань одновременно с учителем-немчином. По имени этого учителя, - Размуссен (москвичи произносили: Размысл), - заключаем, что он был датчанином, добытым Москвой из Дании. Это, конечно, не единственный случай сношений такого рода с Данией: известно, например, что в начале 1553 года Грозный обращался к датскому королю Христиану III с просьбой пропустить к нему в Москву какого-то Арнда «с цесаревыми людьми». По условиям того момента «цесаревы люди» не могли проникнуть в Москву ни через Ливонию, ни через Литву; оставался путь через Данию.
   
13

    1561 год. Москва. Так обострился в 50-х годах XVI столетия вопрос о сношениях Москвы с Западом, - пишет Платонов далее. Перенесенный в сферу политики, он получил неблагоприятное для Москвы разрешение. Но как раз в эти годы произошло в Московской жизни событие, на вид случайное, на самом деле стоявшее в тесной связи с общим ходом международной жизни Запада. Событие состояло в том, что в устье Северной Двины в 1553 году зашел английский корабль «Edward Bonaventure», в 160 тонн, принадлежавший к той экспедиции, которая была снаряжена компанией или обществом английских купцов для отыскания морского пути в Китай  и Индию по северным морям. Такого пути найти не удалось; из трех кораблей два со всеми людьми замерзли в «становищах» на русском берегу Ледовитого океана, а третий, вместо Индии, попал к русскому Николаевскому Корельскому монастырю в южную часть Двинской дельты. Это было 24 августа. Капитан корабля Ричард Ченслер проехал с моря в главный русский поселок на Двине - в город .Холмогоры. Оттуда дали знать о появлении торговых английских «немцев» в Москву, а из Москвы последовал приказ доставить их в столицу. На зиму Ченслер с «гостями», то есть с купцами и с прочими спутниками, отправился в Москву, а его корабль с экипажем был укрыт в Унской губе, далеко врезанной в материк.
    Появление англичан в Москве совпало с теми огорчениями, какие пришлось русским людям переживать от закрытия западной границы. Оно давало надежду на благополучный выход из создавшегося кризиса. Вместо балтийских гаваней и Смоленского рубежа, необходимые люди и товары могли проникать в Московское государство «Божьей дорогой - океан-морем» (Белое море – Т.Щ.) через Двинское устье. Притом английские корабли, как оказывалось, могли доставлять товары прямо из европейских гаваней без перегрузки в пути. До тех пор русские люди пользовались Беломорским путем лишь изредка для сношений с Данией. Из Белого моря они плыли вдоль Мурманского берега до Норвежского Дронтгейма (Трон-тьема), или даже до Бергена, а оттуда направлялись сушей до Копенгагена. Но эта дорога была сложна и неудобна; ею можно было пользоваться лишь в исключительных случаях и притом не для торговли, не для возки товаров. С появлением же англичан Беломорский путь, морем до Английских гаваней, обращался в наиболее удобный, совершенно независимый от враждебных соседей. Он создавал возможность прямых и правильных сношений с Западом как раз тогда, когда эти сношения насильственно прерывались на всех ранее действовавших путях. Понятна поэтому та радость и радушие, с какими были в Москве встречены английские гости, и та щедрость, с какой Московское правительство оказывало ласку и расточало льготы желанным пришельцам.
В течение немногих лет англичане укрепили торговую связь с Москвой. У Николо-Корельского монастыря на острове Ягры в устье Двины они устроили свою пристань и поселок. Остров, где росло много диких красных роз, был назван «Розовым» (Rose Island). На нем стояли английские дома и амбары с товарами. Здесь происходила разгрузка кораблей; отсюда на мелких судах, «дощаниках» или «насадах», товар шел в Холмогоры и на Вологду; сюда же доставлялись русские товары для отправки в Англию. На всем пути между Холомогорами и Москвой, в главнейших городах, англичане получили усадебные места и построили дома и склады. Они особенно оценили Вологду, как лучшее место для склада английских товаров, так как «Вологда отлично расположена и торгует со всеми городами Московского государства», - и они построили там свою факторию, обширную, как замок, по выражению одного современника. В самой Москве у англичан была усадьба в Китай-городе на Варварке у церкви (и ныне существующей) Максима Исповедника. Во время пожара 1570 года (при нашествии крымцев) в строениях этой усадьбы погорело и задохлось около 30 англичан, мужчин, женщин и детей, из состава английской колонии в Москве.
 Кроме собственно торговых складов и поселений, англичане пытались устраивать и заводы для обработки русского сырья. Уже в 1557 году началась в Холмогорах постройка канатной мастерской с мастерами из Лондона. Немногим позже англичанам было дозволено устроить на реке Вычегде железоделательный завод для обработки обнаруженной там руды. Но все такого рода начинания играли лишь второстепенную роль в планах английских предпринимателей. Главное их внимание было устремлено на другие дела. Во-первых, они желали использовать природные богатства русского севера и, прежде всего, пушной товар; а во-вторых, они стремились через Московские владения связаться с азиатскими рынками и проникнуть до Китая и Индии. Обе эти цели они преследовали с необыкновенной энергией.
  В короткий срок английские разведчики ознакомились с главнейшими путями в Поморье как на восток, так и на запад от Двины. Они успели проехать от Холмогор до Соловков, оттуда до устья реки Выга, Выгом до волоков к Повенцу, а затем озерами Онежским и Ладожским и рекой Волховом дошли до Новгорода. С другой стороны они добрались сухим путем и на судах до Печоры, обследовав как морской ход до Печорской губы, так и речные маршруты Пинегой, Мезенью, Пезой, а равно и зимние пути между главнейшими населенными пунктами от Холмогор до Усть-Цыльмы и Пустозерска. Особенно интересовала их Лампожня на Мезени - место, где дважды в год бывала крупнейшая ярмарка русского Севера. Туда с Печоры и даже с Оби (Мангазеи) свозились русскими промышленниками и туземцами все виды пушного товара, оленьи шкуры и моржовая кость. Там эти товары скупались торговцами с Холмогор и развозились по всему Московскому государству. В этой торговле англичане приняли живое участие и доставляли в Лампожню свои сукна и металлические изделия в обмен на дорогие меха, которые отправлялись в Англию.
 Одновременно с исследованием края шло обследование берегов и островов Ледовитого океана. Мысль о возможности обойти Азиатский материк с севера продолжала занимать англичан, несмотря на неудачу их первого предприятия 1553 года, и они отправляли на поиски этого пути новые экспедиции. Особенно замечательны были в Северном море изыскания Стефана Борро, который в одно лето 1556 года побывал на Кольской губе, затем достиг Канина носа, Югорского шара, острова Вайгача и даже Новой Земли. Но его надежда добраться до устьев Оби не сбылась, и он вернулся на зимовку в устье С.-Двины. Из многих плававших в Ледовитом океане англичан Борро был наиболее научным и точным исследователем; благодаря ему, главным образом, был в Англии добыт материал для хорошей карты северных берегов России. В конце XVI века англичане, можно сказать, совсем освоились с русским Севером и целыми годами жили, торговали и промышляли не только в бойких пунктах, какими были Холмогоры и Лампожня, но и в таких далеких и глухих углах, каковы Усть-Цыльма и Пустозерск на Печоре.
  Ко второй своей цели - проникнуть через Московию в Азию - англичане стремились с неменьшей энергией. Их пионером здесь был замечательный путешественник Антон Дженкинсон, оставивший интересные записки о современной ему Москве. До своего появления в России он много ездил по Европе, был в Турции, Палестине, северной Африке. Зиму 1557-1558 гг. он провел в Москве и добыл у царя разрешение на поездку в азиатские страны. Весной поплыл он Волгой на восток, имея конечной целью Китай. Из Астрахани, на одном корабле с персидскими и татарскими купцами, пошел он в море и высадился на полуострове Мангышлаке, откуда с большими приключениями добрался до Бухары. В Бухаре Дженкинсон зимовал и весной 1559 года замышлял ехать в Китай. Но постоянные войны и разбои кочевников закрыли ему на этот раз все пути, и он принужден был возвратиться в Москву. На первой попытке он, однако, не остановился. В 1561 году  снова явился из Англии в Москву и с царского разрешения отправился в Персию. На этот раз путь его из Астрахани лежал на Дербент и Шемаху. Он побывал в Тавризе, нашел шаха в Казбине, зимовал там и летом 1563 года благополучно возвратился в Москву. Наблюдательный и образованный, Дженкинсон был одинаково способен на дипломатическую, коммерческую и научную работу. Его географические наблюдения и измерения, этнографические описания, торговые справки, дипломатические переговоры принесли громадную пользу английскому правительству и тем торговым организациям, с которыми он был связан. Историк и географ одинаково пользуются трудами Дженкинсона, как полезнейшим материалом для знакомства с обследованными им странами.
Заслужив милость Ивана Грозного, Дженкинсон успел выхлопотать у него широкие привилегии для английской торговли не только в Холмогорах и Москве, но и в Казани и Астрахани, в Нарве и Дерпте; и, что всего замечательнее, он получил для английской торговой компании, к которой принадлежал, право беспошлинного провоза товара в Персию и Среднюю Азию (Бухару и Самарканд). За Дженкинсоном были направлены по азиатским маршрутам и другие агенты английской торговой компании (Т. Алькок, Д. Ренн, Р. Чейни, Р. Джонсон, А. Эдуардс). Московское правительство до времени поощряло все такого рода предприятия англичан: создавало монопольное право их торговой компании на беспошлинный торг по всему Московскому государству, дозволяло ей строить в городах свои фактории с широкой автономией, допускало и отдельных англичан селиться и торговать в стране, поскольку компания этому не противилась; наконец, оно охотно обращалось в Англию за необходимыми ему специалистами, которых оттуда и получало. Но это длилось только до тех пор, пока не явились вслед за англичанами в северные русские «пристанища» (гавани) корабли других наций. Тогда между английским правительством и московскими властями начался разлад.
 Англия настаивала на сохранении за ней права не только на беспошлинную торговлю, но и на исключительное пользование путем в Россию, а русские этого права не признавали, потому что просто его не понимали. Англичане говорили, что они «впервые на Русь дорогу нашли морем с великими убытки и томлением» и потому «иным не пригодитца на Русь ездити, которые ся не убытчили и не промышляли тем первым путем». В таком московском переводе излагалась английская грамота с притязанием на торговую монополию и с общим указанием на то, что «те, которые дорогу проложат и пристанища находят, в великой чести бывают, и их везде берегут, во всех замлях». На это московские дипломаты отвечали, что торговые льготы англичан внутри Московского государства ничуть не уменьшены, что от русской торговли англичане не убытки потерпели, а «торгуючи беспошлинно много лет, многие корысти себе получили», и что не было времени, когда бы англичане одни приходили на Русь из-за границы. В те годы, когда они одни приставали в устьях С.Двины, все прочие иноземцы пользовались Нарвской гаванью. Только с той поры, как Москва потеряла Нарву в 1581 году, указано было всем вообще иноземцам приходить на С.Двину, и для торга там был поставлен новый Архангельский город (1584 г.). В этих объяснениях была правда. Московские люди исходили из той мысли, что «великая божья дорога океан-море» всем одинаково доступна и ее «затворить» или «перенять» невозможно. Они знали, что в одно время с торгом англичан на Двине, с 60-х годов XVI века, начался торг голландцев в Печенге и Коле на Мурмане; и они понимали, что в данных условиях сохранение английской монополии на севере невыгодно для государства и просто неисполнимо: не гонять же было от гаваней приходившие туда для торга не английские корабли. Таким образом, англичанам приходилось помириться с тем, что по северному пути в Московское государство открылся доступ и другим нациям.
Для англичан всего горше и вреднее оказалось на Руси соперничество голландцев, которые в ту эпоху шли быстрым шагом к решительному преобладанию на поприще мировой торговли. Известно, что голландцы впервые появились в Ледовитом океане не раньше середины XVI века. Первый голландский корабль, как говорят, пристал к Вардегузу на северном берегу Норвегии в 1564 году. В следующем 1565 году голландцы побывали уже в Печенгской губе, а затем и в Кольской у селения Колы. В 1566-1567 годах два голландца фон Салинген и де Мейер из Колы через Кандалакшу и Онегу без особого разрешения, можно сказать, тайком проникли в Москву, побывали в Новгороде и благополучно вернулись на родину с барышом и с запасом ценных для них наблюдений. С тех пор в Коле начались правильные наезды голландцев, образовался их торг с русскими людьми, и голландцы с такой же энергией, как англичане, принялись изучать северное побережье Московского государства. Из их среды вышли исследователи, не уступавшие Дженкинсону и Борро. Названный выше Салинген более тридцати лет провел в изучении русского севера, научился говорить по-русски, завел знакомство со многими поморами, служил переводчиком для датского правительства в его сношениях с Москвой, составлял доклады и записки о русских делах для голландцев и датчан, приезжал послом от датского короля в Москву, наконец, составил географическую карту Скандинавии, Лапландии и Финляндии. Для голландцев и датчан он был полезнейшим осведомителем по русским делам. Еще замечательнее была деятельность брюссельца Оливера Брюнеля. На одном из первых голландских кораблей он молодым человеком прибыл в Колу и оттуда был послан в Холмогоры учиться русскому языку. По какому-то доносу он был взят; его отправили вглубь страны и бросили в Ярославскую тюрьму. По обычаю того времени, иноземный «полон», взятый на войне, из тюрем давали на поруки на работу в частные хозяйства. В состав «полоняников», по-видимому, попал и Брюнель: его «выручили» из тюрьмы и взяли к себе на службу знаменитые Строгановы. У них он стал торговым агентом и не один раз возил их товар, меха, на продажу за границу, в Антверпен и Париж. Это было в 70-х годах XVI века. Позднее Строгановы направили его на восток. Он дважды ездил в Сибирь, к устьям р.Оби, спускаясь в море по Печоре, и, таким образом, хорошо освоился с условиями плавания вдоль Сибирских берегов.
В 1581 году Брюнель устраивал чрезвычайно любопытную экспедицию. От имени Строгановых ездил  в Голландию приглашать опытных моряков на построенные Строгановыми два морских корабля. С ними Брюнель должен был, обогнув Сибирь, проникнуть в Китай. Начатое в 1584 году плавание, однако, не удалось из-за льдов, и вскоре после этого Брюнель покинул Строгановых и поступил на датскую службу. Своими точными и богатыми наблюдениями он много послужил своим сородичам в их сношениях с Россией. Между прочим, ему приписывают почин того, что голландцы нашли дорогу в устья С.Двины. В 1577 или 1578 году именно под его руководством Ян фан де Балле привел первый голландский корабль к Никольскому монастырю. За ним уже легко нашли туда же путь и другие голландские корабли. Однако голландцы не стали соседями англичан у св.Николая. Они прошли Пудожемским устьем Двины верст на 15 далее и там устроили свою первую пристань, а позднее (1582 г.) продвинулись по реке еще выше до Архангельского монастыря, где Московское правительство начало тогда же строить «город» (то есть, крепость), а под стенами города «гостиные дворы» для товаров. С постройкой этого нового города «Архангельского», имевшего значение организованной пристани, последовал царский указ (1585 г.) о том, чтобы впредь иноземцы приходили со своими кораблями исключительно к Архангельску и чтобы они перенесли туда свои склады и дома - английские с Розового острова, а голландские с Пудожемского устья. С тех пор Архангельск стал главным, даже единственным московским портом на севере, ибо одновременно с его постройкой правительство закрыло Мурманские гавани (Колу и Печенгу) для иностранцев, допустив там торг только треской, палтусом и китовым жиром.
    С образованием Архангельского города условия Московского торга для всех наций стали одинаковы. Правда, английская компания сохранила свою прежнюю привилегию беспошлинной торговли внутри Московского государства, чего не имели ее конкуренты. Но привоз товаров к пристаням, распространение их по городам, постройка факторий в крупнейших центрах страны, свобода передвижения торговых агентов, - все это было одинаково как для англичан, так и для голландцев. И те и другие могли проявить с полной свободой свою деловую ловкость, и надобно сказать, что голландцы очень скоро показали себя опасными соперниками. Уже первый голландский торговец, проникший в Архангельск, Ян ан де Балле (получивший в Москве имя Ивана Деваля Белоборода) привлек особое благоволение Ивана Грозного тем, что привез ему «узорочные», особенно ценные товары, «а аглинские гости николи таких товаров не приваживали». Чем далее шло время, тем действительнее становилась конкуренция голландцев и тем прочнее они оседали в самой Москве и других городах, пока, наконец, не получили явного перевеса над англичанами. Весь XVII век есть время непрерывных успехов голландцев в Московском государстве. Но нравилось ли это англичанам и купцам других стран?..


14
   

    1558 год. Нарва. Таким образом, совершилась эмансипация Москвы от ее западных соседей в деле сношений с Западной Европой. Легко доступные, ни от кого не зависимые англичане и голландцы сменили собой итальянцев и «немцев цесарские земли» (то есть, германцев), которых не хотел пускать на Русь правительства Ливонии, Речи Посполитой и Ганзейских городов. Но это не значило, что Москва вовсе осталась без притока людей через ее западную границу. Напротив, этот приток усилился во второй половине XVI века, благодаря Ливонской войне Грозного. В начале 1558 года произошел окончательный разрыв Москвы с Ливонией. Московские войска вторглись в Эстляндию и Лифляндию, разорили страну и повели из нее на Русь многолюдный «полон», который и обращали в рабство. Та часть пленных, какая попадала в распоряжение частных лиц, или продавалась ими на сторону, или же крепилась за самими захватчиками в их «дворах» в «кабальные холопи». В громадном большинстве это было инородческое (финское или латышское) простонародье, представлявшее собой грубую рабочую силу. «Полон» более высокого качества - люди, принадлежавшие к высшим классам Ливонии, или же, выражаясь современным нам языком, квалифицированные, - делались обычно пленниками государственными, «полоняниками в государеве имени». Их правительство брало в свое распоряжение, на свою «службу», и рассылало по всей стране, образуя из них, например, гарнизоны городов в восточных областях государства. Любопытные данные об участи таких пленных обращались в ту эпоху в Германии. В одной из деловых записок по Балтийскому вопросу, составленной для императора, определенно указывалось на то, что московский царь с пленными немцами обращается милостиво, именно 9000 ливонских полоняников вовсе не проданы в рабство, как о том шел слух, а расселены по разным городам. О таком способе размещения пленных есть кое-какие сведения и в русских документах. К тому же самому времени, к какому относится немецкая записка (к 60-м годам XVI века), приурочены и русские данные о маленьком укрепленном городке Лаптеве на Каме. Городок этот был поставлен на переправах через нижнее течение Камы и командовал над ними, защищая Казань от вторжений инородцев с востока. В его гарнизоне было помещено 150 «полоняников посадских жильцов», наделенных «полоняничными роспашми», пашней «доброй земли» в значительном количестве.
Такие полоняники, «немцы» и «литва», в Поволжских городах остались сидеть и после окончания Ливонской войны; очевидно, обжившись на «доброй земле», они уже не стремились на старую оседлость. По крайней мере, лет через сорок после их водворения на Волге «литва и немцы» продолжают состоять в гарнизонах того края. Такую участь - рядовой военной службы терпели простые солдаты, взятые Москвой на бою. Более знатные полоняники устраивались лучше: они получали в самой Москве соответственное их знаниям и способностям положение. Кажется, самый яркий пример того, какую карьеру могли сделать полоняники, представляют собой лифляндские дворяне Иоганн Таубе и Элерт Крузе. Они принадлежали к ливонской знати, принимали участие в борьбе с Москвой и попали в плен к Ивану Грозному. Обещанием служить ему и содействовать подчинению Ливонии они заслужили доверие Грозного и попали к царю в милость. Он сделал их своими дипломатическими агентами и при их посредстве вел переговоры с Ливонскими властями и Датским правительством. На них возлагались и военные поручения. После неудачи организованного ими нападения на Дерпт они, боясь опалы, решили изменить Грозному и перебежали в Литву к гетману Хоткевичу, которому и посвятили свой известный мемуар или «послание» о «неслыханной тирании» Грозного.
 Не менее шести лет служили эти полоняники Москве раньше, чем ее бросили, и это были годы (1566-1572) самого напряженного террора опричнины, которая, однако, не сделала им ни малейшего зла. Сохранились сведения, что Крузе пользовался особенными милостями царя: ему возвратили его семью, дали каменный дом и землю, назначили денежное жалованье и довольствовали натурой от царского двора, а самое главное - обещали поручать ему только «честные дела». Также и Таубе получил от царя большое поместье на Рязани, земли в Дерпской епископии, значительное денежное жалованье и иные подачки. Такое преуспеяние этих «епископских советников» из Дерпта было известно в Германии. Там знали, что еще большим благоволением, чем Таубе и Крузе, в Москве пользовались Адриан Кальб и Каспар фон Эберфельд из того же Дерпта. Об Эберфельде шел даже такой слух, что по особому доверию к нему царя он постоянно призывался в боярскую думу и не раз отваживался беседовать с царем о преимуществах протестантского вероучения. Называли также в числе пленников, принятых в Москве с лаской и почетом, дерптского пастора Веттермана, которому царь поручил ознакомиться с греческими, латинскими и вообще иноязычными книгами царской библиотеки. Можно назвать еще много других имен ливонцев, живших на службе и иждивении Московского правительства и не терпевших в своем плену ни гонений, ни особой нуджды. Их и не могло быть мало, потому что Грозный в завоеванной им стране применял иногда так называемый «вывод», то есть массовое переселение жителей покоренного города внутрь Московского государства. Так он поступил в 1565 году с Дерптом: велел оттуда вывести «бурмистров и посадников и ратманов всех немец за их измены в Володимир, на Кострому, в Нижний Новгород, на Углич». Царь объяснял эту меру тем, что немцы из Дерпта «ссылалися с маистром Ливонским, а велели ему притти под город со многими людьми». Таким образом в первые же годы ливонской войны Москва и другие русские города увидали у себя ливонский «полон» в весьма достаточном количестве.
  Но «полон» не был единственным источником, из которого тогда поступал на Русскую Землю с ее западного рубежа иноземный элемент. В первые же месяцы Ливонской войны, в мае 1558 года, московские войска взяли Нарву и таким образом Москва получила в свое обладание одну из лучших гаваней на восточных берегах Балтийского побережья. Значение ее Московское правительство понимало очень хорошо; по выражению исследователя Балтийского вопроса Г.В. Форстена, Нарва была любимым детищем Грозного. Русские быстро восстановили город, пострадавший от пожара и штурма, навели мост через Нарову и таким образом соединили Нарву с Ивангородом. Окрестным жителям русские воеводы помогли оправиться от разорения, выдав им зерно, лошадей и скот. Жители самой Нарвы получили свободу «жити по своим местом»; попавшие при штурме в плен были отпущены из плена; весь вообще нарвский «полон» велено было сыскать, «который был еще не распродан по иным землям», и вернуть в город. Городу было даровано право свободной и беспошлинной торговли с Московским государством и дана возможность торговать и сноситься с другими странами. В Нарвскую гавань всячески привлекались иноземцы, им обещали личную безопасность и всякие льготы для торга. К Нарве должна была перейти прежняя роль Новгорода, бывшего главным пунктом товарообмена между Русью и иноземными рынками Балтийского бассейна в Германии.
  Появление русских в Нарве и открытие ими Нарвской гавани для свободного торга произвело сильное впечатление в заинтересованных кругах Германии и Скандинавских государств. До этого момента вся ганзейско-русская торговля была в руках ливонских городов и более всего Ревеля, который всячески противодействовал развитию торговли Выборга и Нарвы с московскими купцами. Ревель и теперь вооруженною рукой начал бороться с «Нарвским плаванием», задерживая силой корабли, шедшие в Нарву, и искал себе поддержки и союзников в соседних государствах. Отсюда его тяготение к Швеции, отдавшее в конце концов всю Эстляндию шведам. Наоборот, чрезвычайную радость открытие Нарвской гавани вызвало в Любеке и вообще в западных ганзейских городах. Оттуда в Нарву охотно посылались корабли, которые миновали теперь Ревель и шли прямо по назначению, избегая остановок и перегрузки в Ревеле и избавляясь от связанных с этим лишних расходов. Равным образом и датские корабли направлялись в Нарву независимо от тех колебаний, какие происходили в политических отношениях Дании и Москвы. Узнали о возможности свободного торга в новой Московской гавани и голландцы, а равно и английские купцы из тех, кто не входит в состав английской компании, обладавшей торговой монополией в устьях С.Двины. Даже шведский король Эрик, поддерживая Ревель в его борьбе против Нарвы, смотрел сквозь пальцы на то, что его шведские и финляндские подданные ездили в Нарву и выгодно вывозили оттуда необходимые шведам товары.
Словом, «Нарвское плавание» получило сразу очень важное значение, ибо оно открыло Европе новый путь для получения русского сырья, бывшего, по современному выражению, неисчерпаемым источником благ. Нарва стала оживленным портом, и на путях к ней закипала ожесточенная борьба. Как противники, так и защитники «Нарвского плавания» действовали насилием, держали в море каперские суда и грабили своих противников и конкурентов. Москва в этом отношении не отставала от других: и она имела на Балтийском море своих каперов для защиты шедших в Нарву торговых судов. Распоряжался ими «корабленик» немчин Керстен Род : он захватывал всех тех, кого считал врагами царскими и своими, и действовал столь же разбойнически, как и прочие каперы, почему и попал в конце концов в Датскую тюрьму. Несмотря, однако, на все опасности плавания и риск понести убытки по дороге на новый русский рынок, Нарва привлекала к себе много торговцев и стала, как и Двинское устье, оживленным местом товарообмена между средней Европой и Русью до тех пор, пока Москва ею владела, то есть до 1581 года.

15

1668 год.  Каспий. Но тут надо отметить, что на протяжение  всего времени, пока иностранные купцы осваивали Россию, изучали ее стратегические запасы и вывозили ценнейшие товары, русские купцы молили  царей остановить свободное хождение иностранных торговцев по стране, ибо это наносило  ущерб собственной торговле и развитию экономики в целом. Этот призыв был услышан не однажды. Именно потому  заморским купцам было велено торговать в Архангельске, а не шастать по всей стране где захочется. Сорбственно, были попытки создать что-то наподобие таможни. И это не могло нравиться зарубежным торговцам. Кроме того им досаждала конкуренция между собою. При таких обстоятельствах наивно было бы думать, что изощренные не только в торговле, но и в шпионских делах  купцы не стали бы искать выхода из затруднительных для них ситуаций. Ведь для торгаша – прибыль – превыше всего!
А тут в 1667 году русские купцы снова попросили - уже Алексея Михайловича -  оградить местный рынок от засилья иностранцев. И тот пошел им навстречу. Были введены повышенные пошлины для них, им запретили розничную торговлю внутри России. Главными пунктами торговли оставили  Архангельск и теперь еще Астрахань.  А это – уже не та свободная торговля, к которой привыкли  иностранцы.
Однако не только иностранные купцы мешали внутренней торговле. Самая большая беда и на то время в России была мздомство. О том, до чего способно довести страну многочисленное и корыстолюбивое чиновничество, свидетельствовали речи участников Земского собора 1642 года.
«А в городах,- говорили купцы царю Михаилу Федоровичу Романову,— всякие люди обнищали и оскудели до конца от твоих государевых воевод, а торговые людишки, которые ездят по городам для своего торгового промыслишка, от их же воеводского задержания и насильства в проездах торгов своих отбыли».
В Москву жаловались купцы практически отовсюду. Как говорилось в челобитных, воеводы силой задерживали караваны и обозы на подведомственных территориях, требуя за право проезда дани в размере 3-4 процента оцененной на глазок стоимости товара. После путешествия из Сибири в Москву купцы не только лишались всякой надежды на прибыль, но и оставались в серьезном убытке.
Не легче жилось и селянам. К примеру, жители одной из самых благополучных волостей России, только в 1617 году возвратившейся из-под шведского управления обратно к московскому царю, жаловались ему на страшные притеснения управлявшего волостью приказного человека Дмитрия Мякинина. Тот, не дождавшись взяток от крестьян, сам брал все, что заблагорассудится. «Дмитрей,— говорилось в челобитной от них,- ездил с людьми своими для своей корысти по деревням и их, крестьян, бил, и мучил, и по дворам, и по лесам за ними гонялся, и вымучил на них немерною мукою на человеке рублев по пяти, и по шти, и болши». Не довольствуясь собранным, Мякинин потребовал «поклонных» - денег, даваемых из уважения к должностному лицу. Но сделал это издевательски: «Да он же де Дмитрей звал их к себе на пир, и которые крестьяне у него на пиру были, и он, с тех поклонное взяв, сажал в тюрьму, и они из тюрьмы у него выкупалися, а давали рубли по два и болши, а которые у него на пиру не были, для того, что люди недостаточные, поклонного дати нечего, и он по тех посылал с приставы людей своих, и правили на них поклонного с человека по два алтына, по две деньги, и по гривне, и болши». Но и этого оказалось недостаточно. В разгар полевых работ люди управителя волости согнали мужиков изо всех деревень к нему во двор, и Мякинин не отпускал их, пока они не пообещали принести еще и «поровенный» сбор. А временами приказной человек, как говорилось в челобитной, выбивал деньги, даже не придумывая повода: «Да он же де Дмитрей старосту Аникейку Семенова бил ослопом до полусмерти, и в тюрьме держал, и морил голодом, и доправил с него десять рублев».
В итоге богатая волость за год правления Мякинина пришла в полное разорение: "И от того де Дмитреева насильства они Сумерской волости крестьяне в конец погибают и совсем до основания разорены, бредут врознь, и у многих у них пашня залегла».
Россия постоянно воевала, отбивая новые и новые территории, расширяла границы страны ей во славу, а внутри ее, словно черви,  изъедали чиновники, которые тем временем богатели на зависть всем , кто не удостоился хлебной службы.
«А твои государевы дьяки и подьячие,- жаловались дворяне на Земском соборе 1642 года,- пожалованы твоим государским денежным жалованьем, и поместьями, и вотчинами, и, будучи беспрестанно у твоих государевых дел и обогатев многим богатством неправедным своим мздоимством, и покупили многие вотчины, и дома свои строили многие, палаты каменные такие, что неудобь сказаемые, блаженной памяти при прежних государях и у великородных людей таких домов не бывало, кому было достойно в таких домах жите».
Как все это напоминает сегодняшний день  современной, казалось бы, цивилизованной, России! И нужно оглянуться назад чтобы, может быть, догадаться, что ждет сегодняшних мздоимцев, исходя из опыта самодержавия. Коль уж страна пошла по этому пути «развития».
Но вернемся в семнадцатый век. Подобная ситуация не устраивала не только подданных, но и самих самодержцев: из-за нее резко уменьшались поступления в казну. Поэтому после вступления в силу Уложения 1649 года, предусматривавшего наказание чиновников за злоупотребления, посадским и прочим людям повелели жаловаться государю на любые притеснения. А чтобы воеводы не задерживали челобитчиков, им разрешалось уезжать с мест постоянного проживания без разрешения.

Вскоре, правда, выяснилось, что этот метод борьбы с мздоимством из-за обширности страны практически не работает. Жалобщики имели право уехать без согласования с ненавистным воеводой. Но другие воеводы не имели обязанности беспрепятственно пропускать их через свои земли. А также хотели получать мзду с коллег-воевод за возвращение кляузников.
Иногда челобитчикам все же правдами и неправдами удавалось прорваться в Москву. Но и там, чтобы челобитная дошла до царя, требовалось давать взятки – «посулы». И вместо сокращения коррупции в результате деятельности жалобщиков она, к возмущению Алексея Михайловича, только расширялась. В царской грамоте городецким жителям, к примеру, говорилось:  «Да вы ж посылаете к нам в челобитчиках своих посадских людей и даете им на подмогу многие деньги, а посыльщики ваши те деньги на Москве дают в посулы и сами ими корыстуются, а вы того и не ведаете, и в том вам посадским людям чинятся убытки многие».
Только после того, как челобитная попадала к адресату, дело сдвигалось с мертвой точки: назначалось следствие, от результатов которого зависело решение царя. В 1665 году посадские люди донесли царю о бесчинствах енисейского воеводы Василия Голохвастова, и после дознания последовал указ Алексея Михайловича, в котором описывались все преступления воеводы, среди которых числились подпольное изготовление водки, грабежи, вымогательство, покровительство азартным играм и… сутенерство:  «Да он же, Василий, для своих пожитков отдает на откуп помесячно зернь, и корчму, и безмужных жен на блуд, и от того емлет себе откупу рублев по 100 и болши, и тем блудным женкам велит наговаривать на проезжих торговых и промышленных людей напрасно, и тех людей по их оговору, без сыску и без расспросу, сажает в тюрьму, и емлет с торговых и с промышленных людей тюремной теснотою и всяким мучением по сороку и по два сорока соболей, а с иных емлет деньгами рублев по 30, и по 40, и болши. А которых служилых и посадских людей остаются в домах жены, а они в то время бывают в отъездах, и он де Василей, сведав их пожитки, жен их емлет в застенок ночью, и пытает, и спрашивает серебряных денег, и тем мучением их до конца разорил».
Голохвастова сменили, однако, нередко оказывалось так, что новый воевода притесняет народ хуже предыдущего. Так что в итоге измученным мздоимством воевод подневольным людям оставалось или терпеть, или бунтовать. Однако во второй половине XVII века мятеж считался более опасным преступлением, чем мздоимство, и бунтовщиков наказывали чаще, чем воевод, против которых они выступали. Так произошло в 1650 году в Томске, где доведенные до отчаяния поборами служилые люди под руководством заместителя воеводы - воеводского товарища Ильи Бунакова объявили воеводе князю Щербатову, что впредь подчиняться ему не станут и под его судом состоять не будут. Но после разбора дела Бунакова за мятеж били кнутом, а служилых людей подвергли царской опале.
Однако и князей не щадили за «посулы». Например, в 1654 году за лихоимство были выпороты кнутом князь Алексей Кропоткин и дьяк Иван Семенов, взявшие деньги и бочку вина с купцов за обещание не отправлять их в Москву, куда они должны были быть переселены по указу царя Алексея Михайловича. Во время соляного бунта был выдан толпе один из инициаторов неподъемного налога на соль Плещеев, приведен на Красную площадь и растерзан людьми. Траханиотов решил бежать из Москвы, и устремился в Троице-Сергиев монастырь, но царь отдал приказ князю Семену Пожарскому догнать и привести Трахионова. 5 июня Трахионов был доставлен в Москву и казнен. Главный «виновник» бунта Морозов был слишком влиятельной персоной, и царь не мог и не хотел его казнить. 11 июня Морозов был отстранен от власти и отправлен в Кирилло-Белозерский монастырь.
Итоги соляного бунта ознаменовали собой уступки власти требованиям народа. Так, в июле был созван Земский собор, который в 1649 году принял Соборное Уложение – документ, в котором отмечалась попытка борьбы с коррупцией в государственном аппарате, установлен единый порядок судопроизводства. Но и это не помогло  России избавиться от мздоимства.

16
В 1667 году предводителем голутвенных казаков стал Степан Тимофеевич Разин. Всего весной 1667 года вблизи Волго-Донской переволоки у городков Паншина и Качалина собралось 600-800 казаков, но к ним прибывали все новые люди и число собравшихся возросло до 2000 человек.  Вскоре они отправились в поход «за зипунами».
По своим целям это был обычный казачий поход  с целью взятия военной добычи. Но он отличался от аналогичных предприятий своими масштабами. Поход распространился на нижнюю Волгу, на Яик и в Персию, носил характер неповиновения правительству и блокировал торговый путь на Волгу. Все это неизбежно вело к столкновениям столь крупного казачьего отряда с царскими воеводами и к превращению привычного похода за добычей в восстание, поднятое казацкой голытьбой.
И вот что интересно. Ведь долгое время казачки делали свои разбойничьи дела на окраине России,  донимали крымского хана, турецкого, даже перекрыли торговый путь из России в южные страны. Но Алексей Михайлович и не думал их усмирять. Он одобрял эту вольницу? Или… придерживал ее для своих политических целей? Как выясняется, не было у царя возможности справиться со своими хапугами-чиновниками, разорявшими Россию  похуже злого врага. А начать вешать их через одного – самому потерять  не только власть, но и голову! Ведь не на народной силе держалась абсолютистская власть Романовых, а на дворянских привилегиях. Кто же мог лучше  самого царя усмирить и напугать до смерти именитых воров земли русской?
И в 1667 году восходит политическая звезда Степана Разина. Ее восход был замешан на горьких слезах атамана: князь Юрий Алексеевич Долгорукий  казнил брата Степана - Ивана Разина - за самовольный уход с позиций военных действий во время войны с Польшей. А не было ли тут политического умысла – казнить брата не простого казака, а брата атмана, дипломата, крестника степного губернатора?  Естественно, это страшное событие ускорило решение  Разина начать большое дело на Дону.
Время было выбрано удачное: здесь обострилась социальная обстановка в казачьих областях в связи с притоком беглых крестьян из внутренних уездов России после принятия Соборного Уложения 1649 года и полного закрепощения крестьян. Пришедший на Дон становился казаком, но он, в отличие от многих «старых» казаков, не имел корней в крае, не располагал имуществом, назывался «голутвенным» казаком, и, стоя особняком от казаков старожилых и коренных, с неизбежностью тянулся к такой же голытьбе, как и он сам. С ними он ходил в воровские походы на Волгу, куда тянула нужда и стремление к столь необходимой для казака славе. «Старые» казаки тайно снабжали голытьбу всем необходимым для воровских походов, а те по возвращении отдавали им часть своей добычи. Поэтому воровские походы были делом всего казачества - донского, терского, яицкого. В них происходило сплочение голытьбы, осознание ею своего особого места в рядах казачьего сообщества. По мере своего численного увеличения за счет вновь прибывавших беглых людей она все активнее заявляла о себе.
Поход начался 15 мая 1667 года. Через реки Иловля и Камышенка разинцы вышли на Волгу, выше Царицына они ограбили торговые суда гостя – одного из самых богатых и привилигированных купцов России В. Шорина, а также суда патриарха Иоасафа, под председательством котороготолько что - в мае 1667 года  состоялось заключительное заседание Большого Московского Собора, изрекшего анафему на старообрядцев, которые предавались «градскому суду», то есть государственному уголовному преследованию. А среди казаков-то были преимущественно  беглые раскольники. Могли ли они не отомстить Иосафу за своих единоверцев?
Но тут уже  запахло большой политикой. Если вначале казаки расправлялись с начальными людьми и приказчиками и принимали к себе судовых ярыжных людей и все это ещё находилось в пределах того, что обычно делали казаки на Волге. Но последующие действия разинцев вышли за рамки обычного казачьего воровства и превратились в антиправительственное выступление. Это - разгром стрельцов во главе с воеводой Чёрного Яра  Беклемишевым на протоке Бузан, а затем - взятие Яицкого городка.
Зиму разинцы провели на Яике, а весной 1668 года вышли в Каспийское море. Ряды их пополнялись казаками, прибывшими с Дона, а также черкасами и жителями русских уездов. На Каспии, вблизи персидского города Решта, у казаков произошел бой с шахскими силами. Бой был тяжелый, и разинцам пришлось вступить в переговоры. Но  тут их опередил прибывший к шаху Сулейману  посланник русского царя Пальмар, который привез царскую грамоту, где сообщалось о выходе в море воровских казаков. В грамоте предлагалось персам, чтобы они «побивали бы их везде и смертию уморяли без пощады». Переговоры с казаками были прерваны. По приказу шаха их перековали, а одного затравили собаками. В ответ разинцы взяли персидский город Фарабат. Они зимовали близ него, сделав укрепленный городок.
Прослышав об успешных походах казака Степана Разина «за зипунами» к берегам Персии в 1669 году, голытьба, беглый люд, недовольные крестьяне верховья Дона и Поволжья стали подтягиваться к укрепленному лагерю на Дону, Кагальницкому земляному городку, который построили разинцы, вернувшись из похода.
Сформировав отряд, в апреле 1670 года Разин передвинулся с Дона на Волгу. Покорив Царицын, двинулся вниз по Волге и 23 июня занял Астрахань, где истребил воевод и дворян, создал казацкую форму правления, превратив Астрахань в опорный пункт восстания. Таким образом, таможенного  города больше не существовало.
 И тут уже Европа затаила дыхание, наблюдая за дальнейшим продвижением Разина, от которого теперь зависела судьба торговых путей для инстранных купцов. Таким образом,  народный бунт под  предводительством  атамана Разина имел определенную политическую и международную окраску. Дело, если его и затевал как интригу против  коррупционного дворянства Алексей Михайлович, осложнялось.
У Саратова под  командой Разина было уже десятитысячное войско. Оно непрерывно пополнялось беглыми крестьянами и городской беднотой Поволжья. В Саратове атамана встречали с колокольным звоном, с хлебом и солью. Введено было казацкое устройство. Население делилось на сотни и десятки. Власть становилась выборной. Избирал круг - общее собрание горожан.
После занятия Самары Разин стал готовиться к походу на Симбирск, чтобы оттуда идти на Москву. Но сначала необходимо было укрепиться на Самарской Луке. В Жигулевских горах, на Молодецком кургане, поставили наблюдательный пункт. С его вершины Волга была видна на десятки километров. Атаман расставил на реке верных людей и наказал им никого не пропускать по Волге ни вверх, ни вниз. Ехать по реке можно было, только имея на руках письменный пропуск с печатью Разина. При появлении вражеского судна дозорные поднимали тревогу, и разинские струги бросались в атаку. По берегам Усы были расставлены заградительные отряды.
Но что же в это время происходит на международной политической арене? В 1670 году в Англии правит король Карл II. В отличие от своего обезглавленного предшественника он проявляет симпатию  к католицизму, чем  настраивает против себя англиканских членов парламента, а переговоры с французским королем вызвали новую волну возмущений. И тем не менее, в 1670 году в Дувре (город и порт в Великобритании в графстве Кент, у пролива Па-де-Кале, ближайший к европейскому берегу – Т.Щ.) был подписан тайный англо-французский договор, в котором Карл Второй обещал помириться с Римом, как это позволят государственные дела. За это Людовик XIV пообещал выплачивать английскому королю ежегодный пенсион в 150 000 фунтов. После подписания договора, в 1672 году Англия неожиданно объединилась с Францией и объявила войну протестантской Голландии. Эта война была платой успешной Голландии за  достигнутое двухвековое преимущество перед Англией в мировой торговле. И произошло это тогда, когда Разин ослабил Россию, разорил ее портовые города, ослабил Персию. С этого времени в Англии начинается экономический расцвет и территиориальная экспансия в колониях. Она стангвится вновь лидером  мировой торговли.
Современные историки и политики назыают такие политические приемы Англии  ее путем к совершенству. Они говорят: «… ни одна нация в мире на заре своего существования не направляла свои усилия на завоевания так последовательно и так безжалостно, как Англия. Англия правит четвертью земного шара. Она добилась этого правления примерно за девять веков борьбы. Все это время Англия воевала 56 лет из каждых ста. Английская политика военных захватов практически всегда была удачной, начиная с давних времен борьбы против шотландцев и уэльсского народа и заканчивая приобретением с помощью «мандата» немецких колоний в конце Мировой войны. Нации, которым удалось после долгой борьбы сбросить с себя британское ярмо, являются редким исключением. Их всего три: американцы, ирландцы и французы. Но действительно ли Ирландия и Франция стали свободными? Будет ли Ирландское Свободное Государство снова порабощено, – еще не известно. То, что Англия по своей воле может освободить свои северные владения, очень сомнительно. Что касается Франции, то после нескольких веков борьбы она превратилась в преданного и послушного последователя своего бывшего врага. Англии не удалось заполучить французские земли, но она получила замечательного вассала…»

17

1670 год. Европа. Здесь с волнением наблюдают за гражданской войной в России, развязанной  донским атаманом  Степаном Разиным. Еще идут бои, а там уже появляются книги о восстании и даже  научная диссертация. Вот отзыв одного из английских купцов, который, как и многие его соотечественники. Считали, что в данном случае решается судьба русской короны: « «Долгое время мы здесь ежедневно пребывали в страхе, в ожидании того, что с минуты на минуту нас бесчеловечно лишат жизни».
 Впрочем, не только иностранцы испытывали страх перед надвигающейся катастрофой: мысленному взору верных подданных великого государя представлялось лишь неизбежное падение величия этой державы. Тем более благоприятный для правительства исход сражения представляется автору почти чудом, ниспосланным провидением. Весьма показательна и сентенция, которой завершено письмо, — выражение  пожелания английскому королю, народу и стране никогда не знать подобных потрясений. Это документ, свидетельствующий об огромных масштабах Крестьянской войны, несшей реальную угрозу правительству Алексея Михайловича.
В книге-диссертации немецкого ученого Иоганна Марция отводится особое место  восстанию Разина. Примечательно стремление автора поставить движение Разина в связь с крупнейшими внешнеполитическими и внутриполитическими событиями в истории России того времени. Восстание рассматривается как идущее непосредственно вслед за тяжелой для России Русско-польской войной  и тем самым как бы из нее вытекающее. Автор видит определенное воздействие на ход восстания событий на Украине и дела Никона ( Раскол в России – Т.Щ.). Подчеркивается связь движения с положением донского казачества и массовыми побегами на Дон, по выражению автора, «преступного и подлого люда».
В целом образ Разина настолько захватывает воображение Марция, что он невольно ищет и предлагает исторические параллели. Однажды Разин назван «русским Катилиной», поскольку он убеждал всех, кто хочет мстить боярам, сходиться к нему. В поисках аналогий под таким углом зрения автор называет и предводителя восставшего имперского рыцарства Вильгельма Грумбаха, который, по словам Марция, «в прошлом веке исполнился такой дерзости и гордыни, что угрожал спокойствию не одной только Саксонии, но и всей Германии» . Общим для Разина и Грумбаха является и трагический конец: Грумбах был осажден войсками императора в Готе, пленен и четвертован. Морально-этические и чисто внешние критерии аналогий приводят к тому, что в другом случае наряду с Иваном Подковой, предводителем запорожского казачества, затем молдавским господарем, который по социальному происхождению был ближе к Разину, названа и такая фигура, как вождь князей-протестантов, выступивших против императора Карла V, - Филипп I Великодушный.
Марций показывает огромную силу воздействия Крестьянской войны и прежде всего ее предводителя на европейское общественное мнение. Он отмечает, что «страхом была охвачена не одна Московия - вся Европа некоторое время жила в ожидании того, какой оборот примут эти события». Как видно из публикуемых в данном сборнике сообщений западноевропейской прессы, пристальное внимание ряда европейских государств к событиям в России действительно имело место и при этом носило далеко не бескорыстный характер. С возможностью серьезных осложнений в России связывались надежды на пересмотр некоторых внешнеполитических договоров, на благоприятные для заинтересованных стран изменения позиции России в территориальных спорах и, наконец, открытые расчеты на оказание военной помощи русскому правительству и тем самым на вмешательство во внутренние дела России.
Однако симпатии автора целиком на стороне русского царя как самодержца. А Разин в его глазах в конечном счете не кто иной, как тиран и государственный преступник, покусившийся на законную власть и получивший заслуженную кару. К этому сводится основная идея, основная мораль произведения. Именно с этой идеей и апеллирует Марций к своему европейскому читателю. За рубежом, в условиях немецких земель и Европы в целом, такая идея была нужна господствующим классам, хотя  желание «порулить» Россией не скрывалось при этом. Не случайно в зарубежной прессе представляли Разина даже претендентом на русский престол. Писали о каких-то шести его требованиях, предъявленных царю Алексею.
Сам характер этих опублдикованных в Европе требований показывал, что за рубежом природу движения Разина понимали именно как борьбу за русский престол или вообще за власть над какой-либо территорией. Европейским политикам рисовались картины возможного расчленения России. Правда, к чести западноевропейских репортеров, следует отметить, что они сами не всегда выдавали свои сведения за достоверные и не всегда были уверены в этом. И все же создается впечатление, что дело не обходилось без определенного и преднамеренного искажения сведений о положении в России и нагнетания ужасов с целью создания за рубежом общественного мнения, подготовленного на случай вмешательства европейских государств во внутренние дела России. Такие сообщения иногда заканчивались сентенцией о том, что на Западе русских «утешали надеждой на помощь союзных народов», в частности на помощь даже со стороны французской короны, государства, игравшего далеко не первую роль в дипломатических, а тем более военных отношениях России в 60-70-е годы XVII веке.
Опубликованные в Европе в то время  материалы исключают какие-либо сомнения в том, что в дипломатической борьбе за пересмотр условий перемирия 1667 года
 польская сторона возлагала большие надежды на внутренний кризис в России, на возможное ее ослабление. Дело дошло до того, что в одной из корреспонденции сообщалось о намерении Разина просить Польшу не оказывать помощи царю и об обещании при этом условии вернуть сейму земли и города, отошедшие к России по Андрусовскому перемирию. Напомним условия Андрусовского договора.
Между Россией и Речью Посполитой устанавливалось перемирие сроком на 13,5 лет, в течение которых государства должны были подготовить условия «вечного мира». Речь Посполитая официально передавала России Смоленск, Черниговское воеводство, Стародубский повет, Северскую землю, а также признавала присоединение к России Левобережной Украины. Россия отказывалась от завоеваний в Литве.
Правобережная Украина и Белоруссия оставались под контролем Речи Посполитой.
Киев передавался России сроком на два года. Однако Россия сумела удержать его и закрепить за собой его принадлежность в договоре с Польшей в 1686 году после уплаты 146 тысяч рублей. Запорожская Сечь переходила под совместное русско-польское управление «на общую их службу от наступающих басурманских сил». Стороны обязывались оказать казакам помощь в случае нападения на украинские земли России и Речи Посполитой крымских татар. В специальных статьях договора регламентировался порядок возвращения пленных, церковного имущества и размежевания земель.
Гарантировалось право свободной торговли между Россией и Речью Посполитой, а также дипломатическая неприкосновенность послов.
Ту же позицию занимала и Швеция. К сожалению, мы не располагаем, за небольшим исключением, корреспонденциями из шведских газет, но то, что известно из немецкой и французской прессы и зафиксировано в русских «Ведомостях», недвусмысленно говорит, что и шведское правительство в расчете на ослабление России готовилось вырвать уступки с ее стороны. А «Ведомости» сообщают о том, что шведский король имел намерение оказать военную помощь Разину. Зарубежная печать писала о подобных планах и со стороны персидского шаха. Наконец, степень беспомощности царского правительства намеренно преувеличивалась в известиях, отражавших мнение кругов, заинтересованных в ослаблении Русского государства ( это польские и шведские власти, верхи немецкого населения прибалтийских городов).
От русского правительства потребовалось немало дипломатического искусства, чтобы сохранить свой прежний статус в отношениях с соседними государствами в столь сложной внутренней и внешней обстановке. Стремясь нейтрализовать повышенный интерес иностранных держав к восстанию Разина, правительство обязывало своих послов говорить за рубежом о силе царского войска и его успехах в борьбе с Разиным. В арсенале дипломатических средств была и очевидная дезинформация. Русский посланник, полковник ван Стаден, прибывший в марте 1671 года в Ригу, охарактеризовал положение в России в самых радужных тонах, сообщив и о плепении Разина, хотя подобное событие произошло месяцем позже. Русская сторона даже в разгар тяжелых сражений с повстанцами предпринимала определенные демарши в ответ на происки зарубежной дипломатии и враждебные выпады европейской прессы. В ноябре 1670 года в ответ на предложение союза со Швецией, привезенное тем же ван Стаденом, царь поручил ему домогаться, чтобы наказаны были газетчики, распространяющие непристойные речи о государе, бывшем патриархе Никоне и  Разине.
Во время переговоров в Посольском приказе в декабре 1672 года шведскому посланнику А. Эвершильту был также заявлен протест относительно враждебных к России статей в «Курантах». Указывалось и на то, что шведский король по требованию русской стороны не разыскал и не вернул воровской лист, посланный Разиным в Карельскую и Ижорскую земли. Даже позднее, когда события Крестьянской войны были далеко позади, в 1676 году, во время переговоров русских и шведских послов о союзе против Турции и Крыма, со стороны России был предъявлен перечень нарушений условий Кардисского мира. В их составе находился пункт о том, что во время восстания Разина в Риге и в других шведских городах печатались «авизы», в которых унижалось достоинство царя. «И такие-то полные лжи Куранты подданными короля распространялись по всей Европе».
Однако надо отметить, что все же Русское правительство не отвергало возможности использования военной помощи соседних держав в борьбе с Разиным, если бы сам ход событий привел к этой необходимости. Уже в начале Крестьянской войны, в 1667 году, прибывшие в Москву польские послы - черниговский воевода Беневский, референдарий Бростовский и секретарь Шмелинг - заключили договор об образовании союзной армии по 25 тысяч с каждой стороны на случай выступления против турок, татар и бунтующих казаков. Иностранные наемные офицеры и солдаты широко использовались в составе русского войска в сражениях с отрядами Разина.

18

1668 год. Чигирин. Пока Разин шел на Москву, создавая на захваченных русских территориях  «народное» управление совершенно чуждым российским крестьянам казачьим кругом, за его спиной на Дону разгоралась новая война, которую повел гетман Дорошенко. У него была цель соединить левобереждную и правобережную Украину под рукой Турции и Москвы, но лишь для охраны границ нового украинского государства, без вмешательства в ее внутреннюю политику.
Петр Дорошенко происходил  из казацкого рода: его дед Михаил Дорошенко был украинским гетманом, а отец - полковником  времен Богдана Хмельницкого. Тогда же начал воинскую службу и Петр, а когда булава перешла к рукам И. Выговского, он уже был полковником, всесторонне поддерживал гетмана. Находясь в Чигирине ( город, центр Чигиринского района Черкасской области. Расположен на реке Тясмин, притоке Днепра. Известен с 1-й половины 16 века как укрепленное казацкое зимовье. В 1648-57  годах - резиденция украинского гетмана Б. Хмельницкого. Разрушен турецко-татарскими захватчиками во время Чигиринских походов 1677 – 1678годов), Дорошенко имел возможность познакомиться со многими государственными проблемами и выработать свой собственный взгляд на положение в Украине. А оно было очень тяжелым. После так называемого Черного совета в Нежине в 1663 года, где провозгласили гетманом Ивана Брюховецкого, Украина поделилась на два гетманата - Левобережный (с гетманом Брюховецким) и Правобережный (с гетманом Павлом Тетерей). Начался период кровавых мятежей и междоусобиц, которые подрывали силу народа, разрушали хозяйство, значительные пространства украинской территории превращали в пустыню. Историки это время называют Руиной. Оставшись без поддержки, Тетеря сложил в 1665 году булаву и выехал к Польше. Вместо него гетманом был избран Петр Дорошенко.
Он имел обширные политические планы. Пользуясь поддержкою Крыма и Турции,  рассчитывал создать себе прочную основу в Правобережной Украине, свободной от влияний и Москвы, и Польши. Опираясь на нее, он надеялся снова соединить воедино Правобережную и Левобережную Украину, а так как последнюю слишком было трудно, как показали последние события, поставить вне зависимости от Москвы, то Дорошенко решил признать верховенство Москвы, но под условием прочных гарантий украинской автономии, к которым он надеялся принудить московское правительство страхом своего союза с Турциею и Крымом.
Провозглашенный на войсковой раде гетманом под протекцией крымского хана в августе 1665 года, Дорошенко входит затем в непосредственные сношения с Турцией. Разбив оставшиеся польские отряды, он овладевает Браславщиной. Московских партизан в Правобережной Украине Дорошенко также рассеял и старался овладеть Левобережьем. С Брюховецким он вошел в сношения и подавал ему надежду, что оставит ему гетманство, но одновременно упрекал Москву, что она поддерживает подобных авантюристов - причину украинских смут.
А Брюховецкий, рассчитывая по неведению на Дорошенко и на татар, в начале 1668 года поднял восстание против Москвы. Старшина приняла в нем участие, московские гарнизоны изгонялись или избивались. Но сам Брюховецкий сделался слишком ненавистен на Украине, чтобы ею мог спасти этот поворот политики. Когда прибыл из-за Днепра Дорошенко и потребовал, чтобы Брюховецкий сложил гетманство, казаки объявили Брюховецкому, что не желают сражаться из-за него с Дорошенко; разграбили его лагерь, самого арестовали и привели к Дорошенко; и тут, как рассказывает современник, по ошибочно понятому жесту Дорошенко толпа бросилась на Брюховецкого и растерзала его. После этого Дорошенко, соединившись с татарскою ордою, прибывшею на помощь Брюховецкому против Москвы, сам двинулся против московского войска. Его возглавлял  под предводительством князя Григория Григорьевича Ромодановского, вступившего в границы Украины для подавления восстания. Под натиском сил, которыми располагал Дорошенко, Ромодановский отступил за границу, и Украина, за исключением нескольких пунктов, где держались еще московские гарнизоны, оказалась в руках Дорошенко.
Это был единственный по своему значению момент в политической деятельности Дорошенко. Трудно угадать, удалось ли бы ему удержать Украину в своем влиянии, наэлектризовать утомленную двадцатилетнею борьбою массу, взять в руки расшатанную и в значительной степени деморализованную старшину. Достаточно сказать, что представившимся ему благоприятным стечением обстоятельств Дорошенко воспользоваться не успел. Как раз в эту минуту наибольшего успеха он бросил армию и уехал в Чигирин, как передает современник,- вследствие известия об измене жены. Воспользовавшись его уходом, Ромодановский двинулся снова в Северские земли. Архиепископ черниговский Лазарь Баранович выступил с проповедью сорности Москве; оставленный Дорошенком в качестве заместителя («наказного гетмана») Демьян Многогришный с местною старшиною решил вернуться к московской власти. Но при этом и старшина, и Баранович хотели добиться уступок - вывода воевод, возвращения к статьям Богдана Хмельницкого, и Многогришный ставил ультиматум: или московское правительство восстановит «казацкие вольности», или он пойдет в подданство туркам. При этом он выступал уже не как представитель Дорошенко, а как самостоятельный «гетман северский». Для Многогришного все эти метания кончились судом в Москве и ссылкой со всем семейством в Сибирь.
Ромодановский разрушил Чигирин, заставив буетиовщиков голодать, Дорошенко слал гонцов к Разину, прося о помощи. Но того под Симбирском настиг тот, от чьей руки пал  брат Степана Тимофеевича – Иван, настиг его Юрий Алексеевич Долгоруков.
Московское правительство заботил союз Дорошенко с Турцией, приобретавший все более осязательное значение и грозивший большими осложнениями. В сношения с Турцией он вошел уже вскоре после того как стал гетманом. В 1669 году он вступает в окончательный договор с Портою, признав себя вассалом султана, за что последний обещал ему помощь для освобождения Украины в ее этнографических границах - по Перемышль и Самбор, по Вислу и Неман, по Севск и Путивль (т. е. до московской границы). Но союз с Турцией и Крымом, даже помимо признания их верховенства, был весьма непопулярен среди казачества. Свое подданство султану Дорошенко по возможности маскировал перед народными массами, но им достаточно претили уже и союзные отношения с «неверными», вековечными врагами: тем более что приход на Украину «союзников» - татар сопровождался опустошениями самой союзной территории и уводом в плен жителей. Хотя Дорошенко в своем трактате с Турцией и поставил условием, что такие бесчинства впредь не должны иметь места, но все его представления в том смысле турецкому и крымскому правительству оставались бесплодными. Среди населения Правобережной Украины под впечатлением этих татарских опустошений начинается форменное бегство; развившаяся уже перед тем эмиграция в Левобережную Украину все усиливается, доходя до размеров массовых. А против самого Дорошенко ввиду непопулярности его политики выступают все новые и новые претенденты, особенно со стороны Запорожья, враждебного союзу с Крымом.
Но несмотря на эту непопулярность и тревожные симптомы, Дорошенко упорно держался союза с Турцией. С ее помощью он прежде всего хотел окончательно покончить с претензиями Польши на Украину и призывал турецкое правительство к активным выступлениям. Но Порту нелегко было склонить к решительному шагу, и Дорошенко, не решаясь с собственными силами вступить в открытую борьбу с Польшей, заключал трактаты, тянул переговоры, подавал надежды, пока наконец польское правительство не потеряло терпение и, так как Дорошенко ставил очень высокие требования, обратилось к Ханенко. С этим более податливым авантюристом оно заключило в 1670 году договор, признав его гетманом. Ханенко удовлетворился ничего не стоящими обещаниями относительно свободы православной религии, неприкосновенности казацких земель и т. п. Но договор не имел никакого значения уже потому, что Ханенко признавали гетманом только небольшие территории в южной чести Правобережной Украины. Зато Дорошенко этот договор не мог внушить добрых чувств к Польше, и он с удвоенною энергиею понуждал турецкое правительство к походу на Украину.

19

1674 год. Правобережная Украина. Наконец султан Магомет IV решил двинуться на Польшу. В конце 1671 года он начал готовиться к походу и выслал польскому правительству извещение, что вследствие нападений поляков на территорию его вассала Дорошенко он, султан, решил предпринять поход на Польшу. В мае 1672 года султан действительно двинулся в поход с огромною армией. Хан со своей ордой выслан был вперед и вместе с Дорошенко рассеял находившиеся на Украине польские отряды и казаков Ханенко. Турецкая армия осадила Каменец, плохо вооруженный и сдавшийся после недолгой осады, затем двинулась на Галичину и осадила Львов. Никто в Польше не думал о сопротивлении. Польские комиссары, прибывшие в турецкий лагерь во время осады Вова, согласились на все условия турок, уступив Турции Подолию и обязавшись, кроме того, платить ежегодную дань. «Украина в давних границах» отдавалась Дорошенко, и польские гарнизоны, какие еще там оставались, польское правительство обязывалось вывести оттуда. На этих условиях был подписан договор под Бучачем 7 октября  1672 года, и турецкая армия, заняв Подолию, ушла обратно.
 Таким образом, первая половина плана Дорошенко была исполнена. Недалеким казалось и его дальнейшее осуществление. Но  Московское правительство, озабоченное союзом Дорошенко с Турцией и предостережением, какое давало ему нашествие турок на Польшу, готово было идти на всяческие уступки, лишь бы обезопасить себя от турок. По Украине ходили слухи, что визирь обещал на следующий год привести войско для покорения Левобережной Украины, и это вызвало здесь общую панику, настраивавшую очень тревожно правительственные сферы. Правительство и земский собор решили принять Дорошенко с Правобережною Украиною под московскую протекцию ввиду того, что по Бучачскому договору Польша отказалась от прав на Правобережную Украину, и перемирие с Польшей не связывало больше московское правительство по отношению к Украине. Оно готово было пойти на уступки требованиям Дорошенко.
Каковы были условия Дорошенко, узнаем из одного несколько более позднего его письма 1673 года. Он требовал, чтобы на всей Украине в пределах Киевского, Браславского и Черниговского воеводств был один гетман; его власти должно было подчиняться Запорожье, также и Киев, то есть московские воеводы должны быть выведены даже из Киева, и их нигде не должно было быть; но московское правительство возьмет на себя обязательство охранять Украину. Это было повторением программы 1668 года, и она была теперь очень близка к осуществлению. Но успех Дорошенко был весьма непрочен, так как был результатом только преходящей паники, наведенной турками, и эта непрочность не замедлила обнаружиться.
Прежде всего, планы московского правительства встретили препятствия со стороны Польши. Польское правительство заявило, что но не отказывается от прав на Правобережную Украину и не намерено исполнять Бучачский договор, поэтому принятие Дорошенко под московскую протекцию сочтет нарушением перемирия. Действительно, Польша не вывела своих гарнизонов из Правобережной Украины и продолжала поддерживать Ханенко против Дорошенко. Это остановило Москву. Между тем страх, наведенный турками, скоро рассеялся. На следующий год турки похода не повторили, Польша осмелилась перейти в наступательную войну, и под Хотином Собеский одержал над турками победу. Самойлович, старавшийся всеми мерами помешать соглашению московского правительства с Дорошенко, так как оно лишило бы гетманства его самого, советовал не доверять Дорошенко и действовать оружием. Московское правительство в конце концов решилось следовать этому совету.
В начале 1674 года Самойлович и Ромодановский получили приказ двинуться за Днепр. Им было поручено повести военные действия только в таком случае, если бы не удалось прийти к соглашению с Дорошенко, но Самойлович умышленно не вступал с ним ни в какие переговоры, а постарался привлечь на свою сторону правобережное войско и население. Действительно, почти все население Правобережной Украины перешло на сторону Самойловича, когда он явился здесь со своими и московскими войсками. Обстановка, в которой происходил турецкий поход 1672 года, - превращение христианских церквей Подолии в мечети, набор мальчиков в янычары, случаи насильственного обращения в магометанство,- все это еще более обострило негодование против Дорошенко за его союз с Турцией, так что оно проявлялось даже среди его приближенных. За отсутствием турок единственною опорой и надеждой Дорошенко были татары, но и они не пришли на его призыв. Хан был недоволен тем, что Дорошенко помимо него вошел в непосредственные сношения с Турцией, и неохотно исполнял приходившие оттуда приказы помогать гетману. Когда явились войска Самойловича, полное отсутствие сочувствия к Дорошенко обнаружилось среди украинского населения во всей наготе, и по реакции все обратилось к Самойловичу и Москве.
Дорошенко увидел себя оставленным всеми. В его резиденции - Чигирине с окрестностями - осталось с ним, как говорили, всего 5000 казаков, среди которых также было много недовольных. Самойлович занял гарнизонами Поднепровье, депутаты десяти правобережных полков, явившись к нему, признали верховенство Москвы. По приглашению Самойловича, после оккупации Поднепровья возвращавшегося за Днепр, они явились в Переяслав и здесь по предложению Ромодановского признали гетманом Правобережной Украины Самойловича и еще раз приняли протекцию Москвы. На этой же раде сложил знаки гетманского достоинства Ханенко, и они были переданы также Самойловичу, который, таким образом, был признан единым гетманом для всей Украины 15 августа 1674 года.
Сам Дорошенко поколебался и готов был капитулировать, но его удержал Сирко, проникшийся ненавистью к Москве с тех пор как побывал в московской ссылке, и в этом же направлении влиявший теперь на Запорожье.
Когда после ухода московского войска  на помощь Дорошенко пришли крымские татары, он попытался вернуть отпавшую Украину, действуя террором и экзекуциями. Но его приобретения были утрачены снова, когда появился здесь отряд, высланный Самойловичем. Наконец пришли турки, на которых возлагал всю надежду Дорошенко, но они не кинулись на Киев и Левобережную Украину, а занялись экзекуциями в Подолии и Браславщине, так что и этот поход  не принес желательных для Дорошенко результатов. Страх перед Турцией окончательно исчез. Однако и предпринятый Самойловичем с Ромодановским новый поход в Правобережную Украину не отличался энергией. Положение оставалось неопределенным. Следующий 1675 год прошел в мелкой войне. К экзекуциям Самойловича и Дорошенко, московским, татарским и турецким присоединились еще и польские: Польша, сначала не опротестовавшая присоединения Правобережной Украины к Левобережной, выступила теперь с претензиями выслала войска.
Эта бестолковщина, экзекуции со всех сторон, постои татар и турок и т. п. привели наконец население к полному отчаянию. Когда оказалось, что и московское верховенство не доставляет покоя и безопасности, население Правобережной Украины начинает поголовно выселяться. Эмиграция, чрезвычайно развившаяся уже с 1660-х годов, переходит в поголовную в 1674-1676 гг. Правобережное Поднепровье и Браславщина совершенно опустели; движение охватило и территории, лежавшие далее к западу; поляки и Дорошенко напрасно старались его остановить. Дорошенко это запустение Украины наносило последний удар; напрасно он прибегал к крайним мерам террора - громил ватаги переселенцев, отдавал их в неволю татарам, - эмиграция шла со стихийной силой, и уже в 1675 году Самойлович доносил в Москву, что за Днепром осталось очень мало населения. Так как в левобережных полках уже было мало свободных земель, то переселенцы шли дальше, за московскую границу, в округа Ахтырский, Сумской и другие.
Дорошенко окончательно осознал безнадежность своего положения. Необычное зрелище представлял этот «последний казак», всеми валенный, без войска и запасов сидевший на своей разоренной Ромодановским Чигиринской горе, но все еще служившей предметом тревог для соседних государств, дипломатических переговоров и политических комбинаций. Дорошенко пытался теперь добиться у московского правительства, чтобы оно признало его гетманом хотя бы для известной части Украины; но московское правительство уже упорно стало на том, что единственным гетманом украинских земель должен быть Самойлович, и не обещало Дорошенко ничего, кроме амнистии. Но признать «регимент» Самойловича не хотелось ни Дорошенко, ни Сирко - его единенной опоре на Украине. Сирко выступил с теорией, что выбор гетмана принадлежит Запорожской Сечи. Дорошенко сложил перед ее представителями свои гетманские «клейноды» — знаки власти, и Сирко носился с планом созвать новую раду для выбора гетмана. Переговоры об этом затянулись на несколько месяцев. Между тем, после долгих проволочек, Самойлович с Ромодановским по поручению московского правительства двинулись снова к Днепру. Дорошенко призывал на помощь турок и татар - они не пришли. Передовой корпус украинско-московской армии подошел к Чигирину. Дорошенко решил, что час его пробил: он вышел навстречу передовому полку со старшиною и духовенством и принес присягу, а затем с двухтысячным отрядом, оставшимся при нем, явился в лагерь Самойловича и Ромодановского, расположенный на левом берегу Днепра, и сложил клейноды, которые и были переданы Самойловичу в сентябре 1676 года.
Этим закончилась политическая карьера Дорошенко. Свой век он намеревался дожить на Украине в качестве частного человека, но его скоро потребовали в Москву. Самойлович пытался противиться, видя в этом нарушение своей присяги Дорошенко относительно свободы и неприкосновенности его личности и опасаясь, что общественное мнение обвинит его в этом нарушении. Но московское правительство настояло, и Дорошенко вынужден был повиноваться. Из Москвы на Украину, несмотря на все его просьбы, Дорошенко уже не отпустили, а держали в почетном заключении. Позже он был назначен воеводою в Вятку, а после двухлетней службы получил поместье Ярополче в Волоколамском уезде, где и окончил свои дни, скончавшись в  в 1698 году.
Но воссоединение с Россией части Украины вызвало противодействие Крымского ханства и стоящей за его спиной Османской империи, которые и развязали против России войну 1677-1681 ггодов. Русско-украинским войскам в 1677 году удалось отстоять стратегически важную крепость Чигирин, осажденную превосходящими силами противника. Упорное сопротивление России заставило ослабевшую к этому времени Порту подписать в 1681 году в Бахчисарае 20-летнее перемирие с Россией, по которому признавались ее приобретения, а земли между Днепром и Бугом объявлялись нейтральными.
Священная лига. Европейские страны перед лицом османской экспансии пытались объединить свои усилия. В 1684 году была создана Священная лига - коалиция в составе Австрии, Польши и Венеции, рассчитывающая и на поддержку России. Именно эта заинтересованность подтолкнула Польшу на подписание «Вечного мира» и отказ от Киева, что привело к прорыву дипломатической изоляции России и ее сближению с Польшей, способствовавшему затем решению основной внешнеполитической задачи - обеспечению выхода к морю.
Однако  взяв на себя обязательства по отношению к Священной лиге, московское правительство разорвало перемирие и в 1686 году объявило войну Порте. Но попытки В.В. Голицына в 1687 и 1689 годах овладеть Крымом закончились неудачей, хотя и помогли союзникам на западном фронте. Однако правящая тогда Софья объявила этот поход своего фаворита Голицына победой, что вызвало возмущение в Москве.

20

1682 год. Москва. И в этом возмущении – бунте стрельцов погибли два знаменитых русских полководца - кнзья Григорий Григорьевич Ромодановский и Юрий Алексеевич Долгоруков.  Судьба на много лет связала их  с казачеством, с которым они  разделили  годы тяжких военных походов и страданий во время Польской войны и восстания  Степана Разина, а затем националистического выстпления Дорошенко. А кончила их дни страшная кровавая расправа над ними бунтовщиков в Москве…
Знаменитый московский боярин и воевода, сын князя Алексея Григорьевича Долгорукова, родился в самом начале ХVIІ века,  начал службу в 1627 году стольником и в 1643 году был уже воеводой в Веневе. В 1645 году, после воцарения Алексея Михайловича, был послан в Дубровну (Могилевская губерния) приводить к присяге стоявшие там войска. В 1646 году он получил воеводство в Путивле и в июне этого года вел переговоры с гетманом Потоцким и польскими панами относительно съезда. В мае 1647 года извещал государя о намерении крымцев напасть на нашу Украйну. 25 ноября 1648 года, несмотря на свою сравнительно недолговременную службу, пожалован в бояре и уже в этом сане участвовал в составлении нового Соборного уложения. С этого времени замечается особенная близость Долгорукова к царю Алексею Михайловичу, для которого князь был скорее другом, чем подданным. Он особенно жаловал Долгорукова, и  находится множество упоминаний о том, что князь Юрий Алексеевич у государя «за столом был». Расположение царя выражалось и в том, что он поручал Долгорукову самые ответственные посты: в 1649 году Юрий Алексеевич был назначен первым судьей в приказ сыскных дел, а в 1651 году получил назначение на особо важный, ввиду предстоявшей борьбы с Польшей, пост первого судьи Пушкарского приказа. Когда в 1654 году началась, наконец, давно ожидаемая война с Польшей, князь Юрий Алексеевич был отправлен на театр военных действий и здесь показал, что может быть не только опытным администратором, но и храбрым и искусным военачальником. 26 апреля он отправился из Москвы в Брянск, собрал там ратных людей и двинулся вместе с другими воеводами в Польшу, где и принимал участие во взятии Мстиславля и Шклова и отличился при взятии Дубровны.
В 1655 году  продолжал принимать участие в походе, был под Слонимом, Миром, Клецком, Мышем и Сталовичем и за свою усердную службу 17 декабря получил почетное звание суздальского наместника. В том же году он вместе с князем Трубецким вел переговоры с приезжавшими в Москву императорскими послами. В 1656 году  значится в церемониале приема антиохийского патриарха, а 29 апреля этого года отправлен вторым воеводой в Новгород в поход на шведов. Перед походом ему было пожаловано: шуба атласная золотая, кубок и 100 рублей придачи к окладу. Из Новгорода Долгоруков двинулся во главе довольно большого войска в Лифляндию, соединился там с другим войском, находившимся под личным командованием царя Алексея Михайловича, и участвовал во взятии Ниеншанца, Нарвы, Дерпта и в осаде Риги. В октябре этого года сражался вторым воеводой со шведами под Дерптом, а 2 ноября был отозван в Москву. В Москве Долгоруков пробыл недолго и 12 февраля 1658 года был послан воеводой в Минск для охраны от поляков вновь завоеванных областей. Скоро ему, однако, пришлось стать во главе всего московского войска, действовавшего тогда против поляков в Белоруссии: 7 мая он получил царский приказ первым воеводой войск идти к Вильне против поляков, находившихся под начальством гетманов Павла Сапеги и Гонсевского. Положение русского войска в это время было очень затруднительно: оно находилось в неприятельской территории, без хлебных запасов, стесненное отовсюду неприятелем и обескураженное неудачами прежних неспособных воевод. Ko всему этому присоединялось еще то обстоятельство, что две неприятельских армии, находившиеся под начальством Сапеги и Гонсевского, готовились соединиться и вместе напасть на истощенное московское войско.
Положение было критическое, но Долгоруков не растерялся: он быстро двинулся из Полоцка, где тогда находилось московское войско, к Вильне, и здесь, решив не дать возможности гетманам соединиться, 11 октября у села Верки напал на Гонсевского. Благодаря удачным атакам польской кавалерии битва долго была нерешительной, но два московских пехотных стрелецких полка, оставленных Долгоруковым в резерве и введенных в бой в критическую минуту, решили дело, и поляки бежали, оставив своего гетмана и весь обоз в руках русских. Победа была полная, но Долгоруков не сумел воспользоваться ею и вместо того, чтобы двинуться вглубь Литвы, 7 ноября оставил позицию и отступил к Шклову, не дав знать царю ни о победе своей, ни об отступлении, чем очень оскорбил и раздосадовал государя, который 17 ноября отправил к нему грамоту со строгим выговором за такую опрометчивость. Грамота эта интересна тем, что она выясняет, какие дружеские отношения существовали между Алексеем Михайловичем и Долгоруковым. «Напрасно ты послушал худых людей», писал, между прочим, государь, «сам ты видишь, что разве у тебя много друзей стало, а прежде мало было кроме Бога и нас грешных»... «Тебе бы о сей грамоте не печалиться», писал далее Алексей Михайлович, «любя тебе пишу, а не кручинясь, а сверх того сын твой скажет, какая немилость моя к тебе и к нему».
 При въезде в Москву 27 декабря Юрий Алексеевич был почтен знаками особого царского внимания: у Москвы его встретил стольник с милостивым царским словом, и в этот же день он был допущен к государевой руке, а 2 февраля 1659 года ему были пожалованы шуба бархатная золотая, кубок, 100 рублей придачи к окладу и село Писцово с деревнями в Костромском уезде. Но 5 июля 1659 года Долгоруков снова был послан, на этот раз на помощь воеводе князю Трубецкому против крымских татар, которые, вместе с изменившим малороссийским гетманом Выговским, наступали на московские пределы. Успешно отразив этих врагов, Юрий Алексеевич 12 сентября того же года вернулся в Москву, но уже 18 июня следующего 1660 года снова отправился на поляков. На этот раз положение русского войска, изнуренного продолжительной войной, было еще тяжелее: войска гетмана Павла Сапеги, Чарнецкого, Полубенского и Паца теснили его со всех сторон, а постоянные поражения, которые терпел другой московский воевода, князь Хованский, делали это положение отчаянным. Долгорукову оставалось только обороняться и спасать войско от окончательной гибели.
Он укрепил позицию в селе Губареве, в 30 верстах от Могилева, и здесь ему пришлось 24, 25 и 26 сентября выдержать трехдневный бой с соединенными силами гетмана Павла Сапеги, Чарнецкого, Паца и Полубенского. Поляки потерпели поражение и отступили, но скоро оправились и через две недели, 10 октября, снова напали на московское войско и снова были отражены с большим уроном. Тогда Сапега и Чарнецкий осадили Долгорукова и преградили путь для подвоза съестных припасов из Смоленска. Положение московского войска сделалось критическим, и неизвестно, как бы удалось Долгорукову выбраться из него, если бы другой московский воевода, князь Хованский, не подошел к нему на помощь со стороны Полоцка. Поляки обратились против нового врага, а Долгоруков, воспользовавшись удобным моментом, отступил к Могилеву. Русское войско было спасено, и задача Юрия Алексеевича была кончена. В Москве отлично понимали всю трудность этой задачи и очень ценили услугу, оказанную Долгоруковым. На театр военных действий к нему постоянно приезжали от царя стольники с золотыми и с милостивым царским словом, а когда Юрий Алексеевич приехал в Москву, ему снова было пожаловано: бархатная золотая шуба в 300 рублей, кубок, 140 рублей придачи к окладу и 10000 ефимков на покупку вотчины. В Москве Долгоруков прожил, впрочем, недолго и 18 сентября 1662 года снова был послан против поляков, но в декабре того же года отозван назад.
 В 1664 году мы видим князя Юрия Алексеевича уже на дипломатическом поприще: в феврале этого года ему пришлось вести переговоры с полномочным английским послом, графом Карлейлем, приехавшим просить привилегии для английских купцов, а 1 июня того же года он был послан с другими боярами в Дуровичи, село, находившееся недалеко от Смоленска, для переговоров с польскими комиссарами об условиях мирного договора. Переговоры не увенчались успехом вследствие неуступчивости польских послов и бездействия московского воеводы, князя Черкасского, стоявшего недалеко от Днепра со своим войском без всякого дела. 10 июля послы разъехались, а Черкасский был отозван, и на его место назначен Долгоруков, причем ему была послана грамота, любопытная тем, что в ней выясняется роль Долгорукова в этих переговорах. «Будучи ты на посольских съездах», писал царь, «служа нам, великому государю, радел от чистого сердца, о нашем деле говорил и стоял упорно свыше всех товарищей своих. Эта твоя служба и раденье ведомы от присылщиков ваших, также и товарищ твой, Афанасий Лаврентьевич Ордын-Нащокин, про твою службу и раденье нам извещал. Мы за это тебя жалуем, милостиво похваляем; а теперь указали тебе быть полковым воеводою и ты бы польскими и литовскими людьми промысл чинил бы, в которых местах пристойно по тамошнему».
И вот в это решающее судьбу России время  один из казацких отрядов во главе с Иваном Разиным  самовольно покидает место сражения и уходит на Дон. Можно представить, как был возмущен  воевода. Он приказал догнать беглецов. Суд над ними был коротким: Ивана Разина Долгоруков распорядился повесить. Как знать,  не случись  этого происшествия,  была бы вслед за казнью гражданская война в России под преддводительством брата Ивана Разина – Степана ?
После этого Долгоруков осадил Шклов и уже собирался двинуться вглубь Литвы, но в 1666 году взяла слово дипломатия и был заключен Андрусовский мир. Не была ли жертва Ивана Разина напрасной, коль война уже завершалась?  Вот почему возникает сомнение в целесообразности и справедливости наказания брата того, кто вскоре после этого поднял на дыбы всю Россию  и остался в ее истории навеки.
Долгоруков вернулся в Москву. Здесь Юрия Алексеевича уже ждало звание первого судьи казенного приказа и казенного двора. Около этого же времени ему пришлось играть довольно видную роль в суде над патриархом Никоном, которого он сперва поддерживал перед царем, а потом, когда Никон стал слишком упорен и не только не соглашался на уступки, но даже требовал покорности со стороны царя, сделался ярым поборником его осуждения и усиленно ратовал об этом на суде. И это событие «вписалось» в строку в восстание Степана Разина, который громил русские деревни и города во имя справедливого суда над Никоном, виня в неправедности князя Долгорукова. И это был чисто агитационный прием Разина, так как в его войске большей частью воевали раскольники, ненавидевшие  патриарха-реформатора.
Около трех лет прожил Долгоруков спокойно в Москве, и мог ли думать он, что ему
придется  добивать и другого брата – Степана Разина? Но в 1670 году  разразившийся страшный разинский бунт, охвативший всю Волгу, заставил Алексея Михайловича снова обратиться к Юрию Алексеевичу, имевшему в то время уже около семидесяти лет, и 1 августа 1670 года Долгоруков, получив приказание принять командование над московскими войсками, действовавшими в окрестностях Арзамаса и Нижнего Новгорода, отправился в Арзамас. Прибыв к войску, Долгоруков увидел, что оно находится в плачевном состоянии и не может начать наступательных действий: подкрепления не приходили, так как дороги были заняты мятежниками, войска было мало, да и оно было ненадежно, запасов не было, а бунт охватывал Арзамас с юга, севера и востока. Но Долгоруков не потерял головы и бодро начал обороняться от наступавших мятежников; воеводы, посланные им - думный дворянин Леонтьев и окольничий князь Щербатов, разбили и рассеяли бунтовщиков в нескольких сражениях и заставили их отступить.
Напор на Арзамас был, таким образом, сдержан, и Долгоруков начал наступательные действия. Прежде всего, для того чтобы очистить север и окрестности Нижнего Новгорода, которому угрожала серьезная опасность, он послал воеводу Леонтьева и князя Щербатова, которые напали на главное гнездо мятежников, село Мурашкино, разбили их наголову и 28 октября пришли в Нижний и очистили его окрестности. Другой воевода, Лихарев, расчистил путь до самого Темникова, другого центра мятежа, разбил бунтовщиков и овладел городом. Следом за ним двинулся в Темников и сам Долгоруков и 4 декабря занял город; отсюда пошел на Красную Слободу, овладел ею и, устроив там свою главную квартиру, оттуда продолжал военные действия против мятежников. Но Долгоруков не мог объединить действия отдельных воевод, так как в Казани сидел воевода князь Урусов, усмирявший мятеж в остальной части Поволжья. В Москве понимали это, и вскоре Урусов был отозван, а главное начальство над всеми войсками на Волге было поручено Долгорукову, который теперь быстро привел мятеж к концу: он послал воеводу Панина к Алатырю, где тот соединился с князем Юрием Никитичем Барятинским, и оба воеводы, разбив мятежников и очистив от них окрестности Алатыря, двинулись к Саранску и очистили всю эту область. В то же время другой Барятинский, князь Данила, очистил Ядрин и Курмыш, а князь Щербатов занял Троицкий Острог, оба Ломова и Пензу. Наконец воевода Яков Хитрово очистил Шацкую провинцию и Керенск.
Оставалось подавить мятеж только на северо-востоке, где он снова вспыхнул с новой силой, и это сделали Леонтьев и Данила Барятинский, очистив Алатырский уезд и усмирив Козьмодемьянск, Ядрин, Курмыш, Ветлугу и Унжу. В конце января 1671 года мятеж был потушен, и население успокоилось благодаря энергичным мерам Долгорукова, который получил в награду за это усмирение село Шкин с деревнями.
Степана Разина казнили на лобном месте на Красной площади в Москве в 1671 году.
Увы, эта крестьянская война не привела к изменениям в положении крестьянства, не облегчила его жизнь, хотя и погубила многих вельможных мздоимцев. Но это не послужило уроком их  потомкам и преемникам. В России как воровали, так и воруют, не помня о посаженных на кол головах средневековых  коррупционеров.
В этом же году произошли изменения в жизни донских казаков. В 1671-м они были впервые приведены к присяге на верность царю. Это стало началом превращения казачества в опору царского престола в России. Вот какова она, большая политика власть предержащих.
А Долгорукову снова пришлось выступить на дипломатическое поприще: в конце этого года приехали в Москву польские послы переговорить о некоторых старых вопросах и просить помощи против турок, и князь Юрий Алексеевич, назначенный для переговоров с ними, добился уступки Киева и в то же время уклонился от всякой помощи против турок, отделавшись лишь обещанием послать ногайцев и донских казаков. В 1673 году Долгоруков вел переговоры с приезжавшим в Москву шведским послом, графом Оксенштерном, и заключил договор, по которому обе стороны обязались помогать друг другу в случае войны на восточной стороне Балтийского моря. В 1674 году вел переговоры с приехавшими в Moскву польскими послами относительно предполагавшейся кандидатуры царя Алексея Михайловича на вакантный польский престол.
Вообще последние годы царствования Алексея Михайловича Долгоруков провел в Москве, при дворе, пользуясь своим влиянием на ослабевшего духом и телом государя, чтобы приобрести господствующее положение среди окружавших его вельмож, между которыми в это время появилось две партии, из которых каждая, ввиду слабости Алексея Михайловича, желала провозглашения наследником престола своего кандидата. Партия Милославских, родственников первой жены царя, хотела провозглашения Феодора, старшего сына государя от первого брака, а партия Нарышкиных, родственников второй жены Алексея Михайловича, стремилась доставить престол Петру, сыну царя от второго брака. Долгоруков, от которого зависело доставить победу той или другой партии, склонился на сторону Милославских, и Феодор был провозглашен наследником. 29 января 1676 года Алексей Михайлович умер, оставив престол Феодору и поручив опекунство над неопытным в государственных делах царем Долгорукову. Ho Юрий Алексеевич был уже слишком стар, чтобы взяться за управление государством, и уступил свое влияние сыну, князю Михаилу Юрьевичу, благоразумно ослабив, однако, влияние Милославских, для чего приблизил ко двору незаметного до того времени, но очень ловкого царедворца, Языкова, овладевшего доверенностью царя. Однако и при уходе на покой Юрий Алексеевич оставил себе внешний почет и получил звание новгородского наместника и первого судьи смоленского, хлебного и стрелецкого приказов, управление которыми, впрочем, поручил сыну. Так прожил Юрий Алексеевич на покое до 1682 года, когда возмутившиеся стрельцы 15 мая изрубили престарелого князя вслед за убийством сына его, заведовавшего стрелецким приказом, князя Михаила Юрьевича.


21



1682 год. Москва. Недовольство стрельцов назревало долгое время в течение царствования уже Фёдора Алексеевича. Казна была пуста, и жалование стрельцам выплачивалось нерегулярно, с большими задержками. Кроме того, старшие командиры стрелецкого войска - сотники и полковники часто злоупотребляли своим положением: удерживали в свою пользу часть стрелецкого жалования, заставляли стрельцов выполнять хозяйственные работы в своих имениях.
27 апреля 1682 года царь Фёдор Алексеевич умер, не оставив прямого наследника. Престол должен был перейти к одному из его братьев - 15-летнему Ивану - сыну первой жены Алексея Михайловича, покойной царицы Марии Ильиничны (в девичестве Милославской), или 10-летнему Петру - сыну второй жены Алексея Михайловича, вдовствующей царицы Натальи Кирилловны (в девичестве Нарышкиной). Достигла кульминации борьба между двумя боярскими родами - Милославских - родственников по матери царевича Ивана, и Нарышкиных - родственников Натальи Кирилловны и Петра. От того, кто станет царём, зависело - какой из этих кланов займёт положение ближних бояр — советников царя при принятии важнейших государственных решений и ответственных исполнителей этих решений, распределяющих высшие должности в государстве и распоряжающихся царской казной.
…Тело усопшего государя, правнука  патриарха Филарета, несли стольники в санях, а за ним в других санях несли молодую его вдову Марфу Алексеевну, мачеху царевны Софьи, правнучки  патриарха. Только одна она из шести царевен, вопреки обычаю, шла за гробом рядом с юным царем Петром, братом Федора.
Василий Васильевич Голицын внимательно наблюдал за ней из-под насупленных бровей – как колышется от рыданий под польским платьем ее полновесный стан, как сотрясаются  под ним полные груди дородной Софьи. А она кричит громче  толпы черниц, причитающих над умершим: « Брат наш, царь Федор, нечаянно отошел со света отравою от врагов. Умилосердьтесь, добрые  люди, над нами, сиротами. Нет у нас ни батюшки, ни матушки, ни брата царя. Иван, наш брат, не избран на царство. Если мы чем перед вами, боярами, провинились, отпустите нас живых в чужую землю к христианским королям…»
Про отравление кем-то царя народ услышал и запомнил. Через год пообносившиеся на  неоплачиваемой службе своим боярам, стершие до дыр  цветные сафьяновые сапоги да бархатные шапки с собольими опушками стрельцы поставили Софью на царство. Но поначалу подали жалобу разом на всех своих полковников после того, как  вместе извели полковника Семена Грибоедова.  Бывший любимец царя Федора Иван Максимович Языков приказал посадить его по челобитной  от стрельцов в тюрьму, а потом лишил поместья и чина и сослал Тотьму. А уж потом перепороли всех полковников, иных и по нескольку раз, пока не отдали те все, что от них требовалось  - на новые кафтаны и собольи шапки стрельцам. Но заохотились стрельцы с того времени к бунту.
Начали бегать за  князьями да боярами, бить их почем зря. Поймали в Кремле между Чудовым монастырем и патриаршим двором князя Григория Григорьевича Ромодановского, истязали старика, рвали ему волосы и бороду и кричали: «Помнишь, как морил нас голодом под Чигирином и сдал Чигирин туркам изменою!» Потом убили еще Артамона Матвеева, боярина Юрия Алексеевича Долгорукого и тащили их тела на площадь, а сами кричали перед ними: «Боярин Ромодановский едет! Дайте дорогу! Боярин Долгорукий едет! Дайте дорогу!»
Вспомнили и  причитания Софьи об отравлении  царя, когда у думного дьяка Ларионова нашли каракатицу, которую он держал в виде редкости.  Кричали: «Это змея, вот этою змеею он отравил царя Федора!» Убили даже сына Ларионова за то, что он знал про змею у отца и не донес.
Так погибли боевые соратники, славно послужившие Отечеству, князья Долгоруков и Ромодановский, когда стрельцы, наущенные партией Милославских, стали не только убивать лиц, враждебных или опасных для партии Милославских, но и тех, к которым у них накопилась вследствие той или другой причины ненависть. Причиною «казни» князя Ромодановского, как они говорили, было то, что стрельцы считали именно его виновником неудачи Чигиринского похода, припоминали также и те притеснения и жестокости, какие он им чинил во время похода. Стрельцы поймали его между патриаршим двором и Чудовым монастырем, против Посольского Приказа. Как описывает один современник события, стрельцы схватили его за бороду и потащили к Разряду. «Ведуще его за власы и браду, зело ругательно терзаху и по лицу бившее»; там они подняли его на копьях, а затем, опустив на землю, зарубили. Издевательства продолжались и после смерти жертв: за ноги потащили их через Спасские ворота и Красную площадь на Лобное место, саркастически выкрикивая, как бы расчищая для почета дорогу: «Давайте дорогу! Ce боярин князь Григорий Григорьевич Ромодановский». Так же поступили и с другими жертвами: притащив трупы на Лобное место, они рубили их бердышами на куски с костями, все время приговаривая: «Любили величаться, вот нам и вознаграждение». Погиб и сын Долгорукого.
Как писал в своей «Истории» Карамзин, 15 мая разнёсся слух, что в Кремле Нарышкины задушили царевича Ивана. Ударил набатный колокол, и стрельцы многих полков бросились с оружием в Кремль, смяли немногочисленную охрану из царской дворни и заполнили Соборную площадь перед дворцом. На Красное крыльцо вышли царица Наталья Кирилловна, державшая за руки царя Петра и царевича Ивана, патриарх и несколько бояр, не побоявшихся встретить опасность лицом. Среди стрельцов произошло замешательство: царевич Иван был жив и невредим, на расспросы стрельцов отвечал: «Меня никто не изводит, и жаловаться мне не на кого». Действия стрельцов, в таком случае, не имели оправдания и могли расцениваться как бунт. В это время князь Михаил Долгоруков, сын высшего стрелецкого начальника кн. Ю. А. Долгорукого стал кричать на стрельцов, обвиняя их в воровстве, измене и угрожая суровой расправой. Стрельцы поднялись на крыльцо и сбросили Долгорукого на подставленные копья, после чего кровопролитие пошло по нарастающей: следующей жертвой стал боярин Артамон Матвеев - общепризнанный лидер клана Нарышкиных. Стрельцы ворвались во внутренние покои дворца, убили нескольких бояр, в том числе брата царицы Афанасия Кирилловича Нарышкина. Фактически все обитатели Кремля, включая царскую семью, оказались заложниками мятежников. Бессудные расправы над боярами и стрелецкими командирами продолжались до 18 мая. Одной из последних жертв стрельцов стал немец лекарь фон Гаден. Его обвинили в отравлении царя Фёдора Алексеевича. Не помогло и заступничество вдовы покойного царя, царицы Марфы, свидетельствовавшей, что фон Гаден на её глазах отведывал все снадобья, которые давал больному царю. Государственная власть была уничтожена: царём номинально оставался малолетний Пётр, царица Наталья Кирилловна - регентшей, но никакого дееспособного правительства у них не было: все их родственники и сторонники были либо перебиты, либо бежали из Москвы, спасаясь от стрельцов.
В это время, почувствовав слабость правительства, старообрядцы, подвергавшиеся до той поры жестоким преследованиям со стороны царской власти, решили, что наступил их час. Их активисты собрались в Москве из дальних скитов и проповедовали в стрелецких полках возврат к старой вере. Эти претензии были с энтузиазмом поддержаны Хованским, стрелецким начальником, поставленным Софьей, который нашёл в этом ещё один рычаг давления на правительство. (Это время вошло в историю под именем Хованщины – Т.Щ.). Но ни он, ни правительница Софья, при всём желании, не могли решать этот вопрос, находившийся в компетенции церкви - патриарха и архиереев. Церковь ни при каких обстоятельствах не могла отказаться от постановлений, принятых Собором, тем более что к тому времени она уже признала старообрядцев еретиками. А для Софьи возврат к старой вере означал признание неправоты её отца, царя Алексея Михайловича, и брата, царя Фёдора Алексеевича, поддерживавших новый обряд.
Для разрешения спора старообрядцы предлагали открытый теологический диспут между апологетами новой и старой веры, который должен быть проведён на Красной площади в присутствии всего народа. Старообрядцы полагали, что перед лицом народа все ереси и неправды никонианские станут очевидными, все увидят и признают истину старой веры. В действительности же различия между новым и старым обрядами касались многочисленных деталей литургии и орфографии написания религиозных текстов. Смысл этих различий был понятен лишь профессиональным священнослужителям, да и то не всем, а только наиболее образованным из них.
За идею диспута ухватился Хованский и стал добиваться проведения её в жизнь. Патриарх возражал против проведения диспута на площади, понимая, что победа в нём будет зависеть не от аргументов и логики, а от симпатий толпы, изначально настроенной против власти и поддерживаемой ею официальной церкви. Патриарх предлагал провести диспут в Грановитой палате Кремля, где не может поместиться много простонародья, и ему составят значительный противовес патриаршья свита, царская дворня, бояре и стража. Софья активно вмешалась в этот спор на стороне патриарха, выразив желание присутствовать на диспуте вместе с царевнами - своими сёстрами и тётками, а им, как девицам, по строгим понятиям того времени, появляться на площади было зазорно. Хованский и старообрядцы после долгих пререканий согласились, в конце концов, на Грановитую палату, и 5 июля диспут о вере состоялся. Официальную церковь представлял патриарх Иоаким, старообрядческую - Никита Пустосвят. Спор свёлся ко взаимному обвинению сторон в ереси и невежестве и, в конце концов, к ругани и чуть ли не к драке. Старообрядцы покинули Кремль с поднятой головой и на Красной площади объявили всенародно о своей полной победе. А в это время в Грановитой палате правительница заявила представителям стрельцов: «Чего вы смотрите: хорошо ли таким мужикам-невеждам к нам бунтом приходить, творить нам всем досады и кричать? Неужели вы, верные слуги нашего деда, отца и брата, в единомыслии с раскольниками? Вы и нашими верными слугами зоветесь: зачем же таким невеждам попускаете? Если мы должны быть в таком порабощении, то царям и нам здесь больше жить нельзя: пойдем в другие города и возвестим всему народу о таком непослушании и разорении».

22

В этих словах содержалась неприкрытая угроза: покинув Москву, и освободившись от опеки стрельцов, правительство могло объявить созыв дворянского ополчения - силы, способной подавить стрельцов. Стрельцы отступились от старообрядцев, обвинив их в смуте и желании восстановить их против царей, а вечером этого же дня расправились с Никитой Пустосвятом, обезглавив его. Хованский едва успел спасти остальных старообрядцев, которым он ранее гарантировал безопасность. После этого случая Софья больше не рассчитывала на помощь Хованского и рассматривала его, как одного из главных своих противников.
Зависимое от стрельцов положение правительства продолжалось до середины августа, пока Софья не нашла способа привести в исполнение свою угрозу. 19 августа должен был состояться крестный ход в Донском монастыре, в котором по обычаю должны были принимать участие цари. Воспользовавшись этим, царская семья в полном составе (оба царя, обе вдовствующие царицы - Наталья и Марфа, и восемь царевен - две тётки и шесть сестёр царей, в том числе, правительница Софья) под конвоем царских стольников выехала, якобы в монастырь, но по дороге свернула в Коломенское - подмосковное имение царской семьи, откуда они по просёлкам, в объезд Москвы к 14 сентября добрались до села Воздвиженского на Ярославской дороге, в нескольких верстах от Троице-Сергиевого монастыря, который был выбран в качестве царской резиденции на время противостояния со стрельцами. Сюда же собрались остатки боярской думы и царской дворни. Эти манёвры встревожили стрельцов. Князь Хованский с сыном Андреем отправились в Воздвиженское договариваться с правительницей, но в Пушкине, где они заночевали по дороге, были схвачены сильным отрядом царских стольников, и 17 сентября (день рождения Софьи) привезены в Воздвиженское, как пленники. Здесь, у околицы, в присутствии нескольких бояр отцу и сыну было зачитано обвинение в намерении погубить царей и самим завладеть престолом, и смертный приговор, который был тут же приведён в исполнение. Софья же перенесла свою ставку в Троицу и стала собирать ополчение.
Лишившись своего лидера, стрельцы потеряли всякую способность действовать сколь-нибудь решительно. Они посылали правительнице одну челобитную за другой, в которых просили Софью не лишать их своей милости и обещали служить ей верой и правдой, не щадя живота. Они выдали в Троицу младшего сына Хованского - Ивана, который, впрочем, не был казнён, а отправлен в ссылку. Наконец, в октябре стрельцы прислали челобитную, в которой признавали свои действия 15-18 мая преступными, умоляли царей о помиловании, и сами просили царского указа о сносе памятного столба на Лобном месте, который в своё время был воздвигнут по их требованию, как гарантия от преследований. Софья обещала стрельцам прощение, казнив только выданного стрельцами ближайшего помощника Хованского - Алексея Юдина. Начальником стрелецкого приказа был назначен думный дьяк Ф. Л. Шакловитый (впоследствии безжалостно казненный Петром Первым), который твёрдой рукой восстановил в стрелецком войске порядок и дисциплину, обходясь, в основном, без репрессий, но когда в полку Бохина возник рецидив смуты, четверо стрельцов, признанных зачинщиками, были немедленно казнены.
В начале ноября царский двор вернулся в Москву, только царица Наталья Кирилловна сочла небезопасным для себя и сына оставаться в Кремле, где всё было под контролем Милославских, и предпочла жить в загородной резиденции Алексея Михайловича - селе Преображенском, под охраной верных ей людей. Царь Пётр тоже жил там, приезжая в Москву только для участия в церемониях, на которых его присутствие было необходимо. Режим правления Софьи Алексеевны при номинальном царствовании Петра I и Ивана V, установленный в результате стрелецкого бунта, продлился 7 лет, до сентября 1689 года, когда в результате обострения конфронтации между повзрослевшим Петром и Софьей последняя была отстранена от власти.
И стрелецкий, и разинский бунты  были побеждены, стоявшие во главе первой системной русской оппозиции -  Раскола - Аввакум и боярыня Морозова погибли в ссылке. Династия Романовых не пала. Но рожденное ими движение раскольников против престола Романовых, которую два века затем активно поддерживала Европа, вкладывая в нее большие деньги, устояла по лесам, скитам и болотам. Особенно  это стало заметно после  войны с Наполеоном, когда  в стране вдруг появилось множество англо-русских мануфактур. В Россию приехал англичанин Кноп и стал вкладывать деньги в незначительные  предприятия мелких купцов. А вместе с деньгами давал им и грамотных управляющих. Так появились  мануфактуры Морозовых, Рябушинских, Калмыковых-Керенских, Гучковых и многих других, с которыми не смогли конкурировать  предприятия дворян и крупных чиновников. Разорилось даже акционерное общество по производству парусины графа Нессельроде и шефа полиции Бенкендорфа  под Санкт-Петербургом. Причем, успешными купцами становились вчерашние крепостные крестьяне, которых общины раскольников выкупали и приписывали к  мещанству или сразу к купечеству. Так в России с помощью Европы зародился средний класс, представлявший немногочисленную – всего 2,5 процента - группу населения страны, но контролирующий совместно с европейскими предпринимателями 60 процентов  экономики России, – оппозиционное «степенное российское купечество», победившее в февральской революции 1917 года и принявшее отречение Николая Второго Романова.