Рассказы из детства-1

Никогда не забуду, как Умар-аци брил мне голову. Тогда мне было лет семь. Я убежал от мамы и пошел кататься, а ночью притворился больным и не дал ей  побрить голову. А утром пока мама возилась со скотиной, тайно ушел на улицу.
 К обеду пришел домой голодный, волоча за собой деревянные сани, и забыл, что мама хотела побрить мне голову
Рыхлый снег, испеченной коркой хрустел под ногами, а сверху, как в невесомости, плавно кружась, падали красивые крупные снежинки. Опущенной головой и усталой походкой шел я домой и думал свои сказочные детские мечты.
В это время, выглядывая с окон, мама и Умар-аци, переговаривались друг с другом. Я их не слышал. Мама, увидев меня, сообщила Умар-аци, о том, что я преднамеренно уклоняюсь от бритья головы.
Как сквозь сон услышал я слова матери и встал как вкопанный, и превратился весь вслух. Усталость куда-то исчезла, испарилась как пар. Спиной я чувствовал лукавый взгляд соседа и как его дыхание греет мой затылок.
- Сосед, зайди ко мне, - тихо позвал он меня.
Мне и в голову не пришло, что можно ослушаться и как дрессированная собака, повернул к его дому.
Когда я зашел домой, бритвенный прибор уже был готов. Я ничего не сказал и сел на табурет. Он тоже молчал, как будто я не существую. Подошел, и, что удивительно, без обычного «бисмилахи рахмани рахим», слегка намылил голову старым помазком, предварительно не намочив волосы водой, и  предупредил:
- Я терпеть не могу, когда дети плачут, - небрежным тоном сообщил он без адреса. И никакой угрозы, но для меня это прозвучало так внушительно, что даже смерть близкого человека не заставило бы меня прослезиться.
Сердце мое икнулось, и упала куда-то в бездну. Я превратился в единый комок, сгусток воли.
Брил он почти тупым лезвием и почти на сухую (мне так казалось) и не сверху вниз, а  круговую. Нутро мое плакало и ныло, но слез не было. Они высыхали, не успев, еще родится, как утренние росинки под лучами солнца.
Операция проходила молча. Ни я, ни он не выронили, ни звука, Только полу тупая бритва со скрежетом потертых тормозов очищала мою дурную башку от ни в чем невинных волос, которые, срезанные, безмолвно, пучками падали на колени. Только гул, и треск огня в печи нарушал безмолвие. За окном мохнатый воробей клевал снег и безмятежно смотрел  на нас, будто просил цирюльника пожалеть не ослушавшегося маму ребенка.
До чего был противен хруст тупого лезвия! как железом по стеклу проходила она по позвоночнику, эхом отзываясь в легких и животе и через пах, не торопясь сквозь бедра и колени уходил в пятки. А мужественное сердце четко билось в груди, крепило мою волю и тормозило слезы.
 После завершения бритья, он сухим полотенцем вытер мне голову, смахнул прилипшие волосы, и ласково потрепал голый череп, и мое напряжение растаяло как мороженное.
- Ну что, Котовский? Никогда никого не бойся.
Я, не торопясь надел шапку и безобидным взглядом исподлобья оглянулся на мучителя и не знаю от чего, но вдруг невольная улыбка озарила мое лицо.
Убежал, на ходу одевая пальто.
- А спасибо кто должен говорить? – напомнил он, не оглядываясь.
У меня не нашлись слова, и ушел восвояси.
После этой бессловесной дуэли, я не давал маме покоя. Волосы еще не успевали прорасти, я уже уговаривал ее обрить их, пока не заметил Умар-аци. С тех пор ненавижу бритье, да и стрижку.