Мечты о любви

Давно исчез, уплыл далекий берег,
И нет тебя, и свет в душе погас,
И только я одна ёще не верю,
что жизнь навечно разлучила нас.
В. Тушнова.


Часть 1
   
В огромном аэропорту в другой стране меня ждали. Черный лимузин и шофер в униформе Маршей. Мне радостно махал улыбающийся Шамиль. Мы обнялись как старые друзья. Забрав мой чемодан, открыл передо мной дверцу.
- Поехали! – весело бросил шофёру. Машина быстро помчалась по улицам города.
- Я испугался даже, что ты передумала, - с веселым огоньком в раскосых глазах, промолвил он. – Как я рад тебя видеть, - добавил тише по-русски.
- Я тоже, - просто ответила.
И это была правда. Я рада была видеть этого, успевшего стать близким другом, человека.
- Мадам уже все глаза проглядела, ожидая вас, мадемуазель, - подал голос Джо.
- Ты прав, друг, - рассмеялся Шамиль, - в честь мадемуазель накрыли большой стол и приготовили сюрпризы, - он подмигнул мне.
И правда, только я вошла в дом, попала в объятья мадам Карины. Смахнув слезы, она долго вглядывалась в мое лицо. Меня также радостно приветствовали сыновья Марша и невеста Пьера Эдит, невысокая полненькая блондинка. Старший Марш поцеловал руку и произнес:
- Мы рады видеть вас, Вероник, в этом доме.
Я улыбалась и благодарила, не ожидая такого шумного приема, невольно оглушившего меня. На другой день, когда страсти немного улеглись, Шамиль сказал, что хочет поговорить со мной и пригласил на ужин в ресторан.
Мы говорили о пустяках, пили кофе, танцевали. Я даже не догадывалась, о чем будет разговор. Как всегда со мной, простой и приветливый, Шамиль как будто забыл о причине нашего посещения. Только расплатившись и собираясь уходить, он пригласил меня осмотреть его дом, недавно купленный и отремонтированный.
Дом, очень большой и прекрасно обставленный походил дворец из сказки тысячи и одной ночи. Везде напоминал о себе восточный стиль.
- Ты тоскуешь по Родине, - проведя рукой по изящной статуэтке, я повернулась к нему.   
- Да, и хочу, чтобы этот дом напоминал мне о ней, - задумчиво сказал.
Я опустилась в красивое удобное кресло.
- Кто занимался планировкой и интерьером?
- Красиво получилось? – спросил он в ответ. Мне льстило, что он спрашивает о моем мнении.
- Сюда попадаешь, словно в сказку,- с восхищением проговорила я. Шамиль довольно улыбнулся.
- Я рад, что тебе понравилось.
- А я рада, что ты ценишь мое мои замечания, - пошутила я.
Он рассмеялся и сел, скрестив ноги, на полу. В комнате царил полумрак. Два больших окна закрывали шелковые шторы.
- Я хотел поговорить с тобой.
- Слушаю тебя, - откликнулась я.
Он замолчал. Сидел очень прямо, чуть склонив голову, был далеко отсюда, может быть, в родных сердцу горах, где господствуют другие традиции, культура, другие люди, так не похожи на разморенных, нечестных и лживых людей Запада.
- Почему ты не стал ламой? – нарушила молчание я. Он задумчиво взглянул мне в глаза.
- Я не хотел стать им. Там нужна большая сила духа и воли, огромное терпение и непоколебимая вера. А я был вспыльчив, нетерпелив. Меня притягивали другие страны и моря, дух путешествий, неизведанных просторов, а не строгий, размеренный ритм монастыря. Хотя мой учитель Ель Тарак и научил меня многим истинам (я хорошо знал тибетскую медицину), но я не стремился провести всю жизнь там. А жизнь изменчива, Ника.
В семнадцать лет я приехал в вашу страну. Должен признать, наука там развита хорошо. Я дополнительно изучал анатомию, медицину и другие предметы. Потом судьба привела меня в другую страну, где нужно было начинать с нуля.
- Разве Марш не помогал тебе? – удивилась я.
- Он предлагал помощь, но я отказался. Я сам прошел стажировку, получил лицензию врача, потом психолога. Не побоюсь показаться нескромным, я хорошим врачом (потому, что имел прекрасных учителей), стал известным и хорошо оплачиваемым. Открыл свою клинику, доход все рос, я уже не был нищим мальчишкой в двадцать лет. Шли годы, скопился солидный капитал, занимался любимым делом. Но главное – я приносил людям исцеление не только физическое, но и духовное. Я считался признанным психологом, меня называли «врачующий душу и тело». Кроме дел клиники и психологической практики я был семейным врачом Маршей, подружился с его сыновьями. Казалось, все есть: деньги, слава, признание и уважение людей, которым я помог. Я не вел жизнь аскета: женщины, играл на деньги и прочие грехи. И единственное табу для меня – спиртное.
Теперь мне двадцать восемь лет. Я достиг многого, почти всего чего хотел. Я побывал во многих странах. Бывали времена, когда хотелось вернуться домой, когда странная тоска сжимала сердце. Потом проходило, я занимался своими делами, жизнь шла как обычно. Но вот несколько месяцев не нахожу себе места. Меня тянет домой. Связался с друзьями – меня помнят и просят вернуться, я буду проходить еще не познанные истины в монастыре.
Видишь, какая ирония судьбы? Дело в том, что изучение медицины сосредоточенно в основном в монастырях. Я хочу познать не только искусство врачевания, но и историю, культуру, традиции, все, что знают мудрецы.
Но не хочу ставать Посвященным и оставаться там до конца дней своих. Хочу вернуться.
- Зачем? – вырвалось у меня, внимательно слушавшей историю его жизни.
- Зачем… я бы сам хотел знать. Может из-за отца. Отец мой не из Тибета. Он то - ли француз, то ли испанец – не знаю точно. Отец попал в горы из-за проблем на Родине – имел сложный характер. Он был мастером борьбы, хорошим мастером. А мама – из древнего и знатного рода. Богатая единственная наследница выбрала чужака, причем бедного. Нарушила веками сложившееся законы и планы своей семьи. Тогда родители пригрозили оставить её без наследства. Мать просто ушла из дома. Им помогли друзья отца  (несмотря на сложный характер, его любили и уважали многие). Они купили поместье, жизнь понемногу налаживалась. Мама умерла при родах, а отца убили родные мамы, когда мне исполнилось четыре года.
Меня тайно забрал Учитель, влиятельный Ель Тарак, заменивший мне отца. Он тоже походил из богатого знатного рода. Этот мудрый старец открыл во мне способности к врачеванию и посвятил в законы тибетской медицины. Я проходил специальную подготовку, меня учили также восточной борьбе – так заповедал родной отец. В пятнадцать-шестнадцать лет я достиг хороших результатов, я сам делал сложные операции и спасал людей.
Однажды зимой я нашел на горной тропе тяжелораненого белого. Учителю с трудом удалось вернуть его к жизни. Это и был твой отец, он пригласил меня к себе. Так я оказался в России, меня тянул дух приключений. Потом Канада, куда я отправился как посредник между Вересом и Кариной. Карина… моя кровоточащая рана, - последние слова он произнес шепотом.
Легко поднявшись, Шамиль подошел к резным подсвечникам и зажег свечи. Комната наполнилась мягким светом и приятным запахом ароматных свечей.
Он сам не знал, почему вдруг решил поведать этой красивой девочке правду о своем детстве, своей жизни и своих чувствах. Прежде он не делал такого никогда. Та, единственная, которой он готов был открыть душу и подарить весь мир, отдать жизнь, просто не нуждалась в этом. Ее заботил другой, умудренный опытом, обожающий её человек – ее муж. А вот Марш так и не смог разгадать тайну Шамиля, и этим сам Шамиль невероятно гордился: о проницательности Жака ходили легенды.
Вероника сидела в кресле и ловила каждое его слово. Он дорого бы заплатил за внимание той женщины. Но… не судьба. Он очень долго пытался освободиться от чувств, но тщетно. В конце концов, смирился и научился с этим жить, хорошо контролируя свои эмоции. Как они необыкновенно похожи, и в тоже время настолько разительно отличаются. Только характером, внешне – поразительное сходство. Ника таила в глубине глаз печаль и боль предательства, он поддерживал её, как мог. Они стали хорошими друзьями. 
- Я утомил тебя своими скучными рассказами? – с доброй улыбкой спросил Шамиль. Я покачала головой и спросила о том, что давно интересовало.
- Почему тебя так зовут – Шамиль?
- А, это Алексей придумал. Он считал, что я похож на героя А. Толстого.
- Ты знаешь о нем?
- Конечно, Ника, я знаю культуру, литературу и историю России. И не только. Я интересовался культурой многих стран.
Слуга принес чай, очень душистый и необыкновенно вкусный. Шамиль сказал, что он из горных трав его страны. Я почувствовала себя намного бодрее после чаепития.
Потом мы сидели в уютной гостиной его чудесного дома, и мне не хотелось уходить.
- Что же ты хотел сказать мне?
Он поцеловал мою руку и легонько сжал ее.
- Ника, ты стала моим хорошим другом. Скажу тебе правду: я возвращаюсь в Тибет, сколько там буду – не знаю. Но верю, что вернусь цивилизованный мир.
А еще хочу сказать тебе вот что. Карина твоя мать и любит тебя больше всех на свете. Не огорчай ее, стань ей другом, она очень скучала и терзалась. Я знаю: тебе было нелегко и много трудностей будет сейчас. Не расстраивайся, что она не признала официально тебя. Это не так важно.
- Для меня важно, - резко перебила я.
- Послушай моего совета. Она делает это ради Марша, иначе разразится скандал. Поверь мне. Он политик, миллионер, видное лицо. За ним охотятся журналисты.
- Но, Шамиль, - я нервно прошлась по комнате, - его сыновья называют Карину мамой. Я же «дочь кузины».
- Сыновья Марша знают правду.
- Как?! Почему же я ничего не знала?
- Теперь будешь знать. Все образумится.

Он отвез меня в дом Маршей, который теперь должен стать и моим. В машине Шамиль взял мои руки в свои и сказал, волнуясь:
- Я уезжаю через два дня, с Маршем и парнями я попрощался. А с Кариной нет.
- Она обидится, - тихо молвила я.
- Да, обидится. Я не могу иначе. Скажи ей, что я желаю ей всего наилучшего, и, что я… очень люблю ее, - добавил шепотом. В его глазах стояли слезы. Я была потрясена до глубины души.
Он выпустил мои руки и отвернулся.
- Помни, о чем я просил: не огорчай ее. Прощай, Вероник, - сказал он по-французски и быстро поцеловал меня в губы. Я вышла с машины и обошла ее.
- Мне будет очень не хватать тебя, Шамиль.
Он улыбнулся, махнул рукой. Машина скрылась из глаз. С тяжелым сердцем я пошла к себе.
А жизнь шла своим чередом. Я поступила в Университет в Квебеке. Мне сняли роскошную квартиру. Появились новые друзья и знакомые. Я специализировалась на восточных языках: японский, китайский. У меня были способности.
Жила я хорошо: интересная учеба,  светская жизнь, новые друзья, любящая мать. Пьер и Майкл относились ко мне немного сдержанно и, видимо, ревновали к Карине. Я старалась быть независимой, подрабатывала переводами или другой работой. Карина не знала.
У нас с мамой были ровные, теплые отношения. Не могу сказать, что не люблю её, но до конца все простить и забыть не смогла. Конечно, я говорить об этом не буду. Зачем? Все и так прекрасно. У меня были также поклонники, с некоторыми я даже встречалась пару раз, но дальше дело не шло. Почему?
Я знала причину и прятала её далеко в душе, стараясь никогда не думать о ней. И о нем. Нет, я уже забыла Марка. Время, новые впечатления и сама жизнь стерли шрамы в душе. Но в ней появились новые, тщательно скрываемые даже от себя.
Шли годы. Мне исполнилось двадцать четыре. С отличием сдав экзамены, я получила степень доктора наук по языковедению. Мне нравилось заниматься наукой.
Пьер женился на Эдит и у них две очаровательные близняшки. Шамиль писал очень редко, и только Майклу, изучал медицину уже в Японии, и вроде бы хотел вернуться в Канаду. И самая потрясающая новость – Карина беременна. Жак на седьмом небе. А в отца растет Кирилл и Ане уже десять лет. Все у них чудесно. Тоня пишет изредка, у них двое детей. И тоже все прекрасно.
Вот и отлично, подумала я, решив однажды погулять после работы. Уже два месяца я трудилась в научном институте, корпя над статьей. Последнее время она поглотила меня целиком, и я часто я возвращалась домой около полуночи. Вот теперь, когда статья продвигалась к завершению, я чувствовала прилив сил.
Небольшой городок, где я рылась в архиве в поиске необходимого материала для статьи, был окутан снегом. Здесь росли дремучие ели возле аккуратных коттеджей, и царила тишина. Городок будто спал, тут не происходило никаких событий, только привычные, установленные десятилетиями.
Проходя по небольшому парку, с аккуратно расчищенными дорожками, я думала о своей жизни, работе, семье, которой у меня не было.
Приближалось Рождество. По семейным традициям Марши встречали его вместе. Карина настояла, чтобы я тоже приехала, хотя мне не очень хотелось. Мама относилась ко мне по-прежнему очень тепло. Но её беременность, удвоенная забота, любовь и преданность мужа, почтение сыновей (пускай и названых) отдали ее мысли от моей персоны. Карина просто светилась от счастья, заботясь об ужине, порхая с одной комнаты в другую. Она весело поздоровалась со мной, спросила о моих делах, и сказала, что завтра они дают прием, на котором я должна «быть обязательно».
Пьер посолидничал и завел бороду. Эдит была также мила со мной, а Майкл сдержан. Жак приветствовал меня вежливо, но сдержанно. Я сразу же уловила какую-то перемену в его отношении, но не придала этому большого значения. Ужин прошел в домашнее обстановке.
Майкл с отцом играли в карты, Пьер удалился в свою комнату спать, а Эдит со свекровью возились с близнецами. Я сидела в дальнем углу, а потом перешла в другую комнату, где стоял рояль. И незаметно начала играть. На меня нахлынули воспоминания «нашего» Рождества, стол, который накрывали вместе с бабушкой, приятные и дорогие подарки отца, а иногда мы с бабушкой уходили на ночь в церковь. И постоянно я  этот вечер играла на фортепиано. Тогда у меня был дом и родные люди.
Я играла, сама не зная что, одна в темной комнате, не замечая слез, бежавших по щекам, ни того, как смолкли голоса в соседней гостиной. Я просто выражала чувства музыкой, не думая о людях, находящихся рядом. Когда я поднялась, чтобы уйти, в комнате внезапно вспыхнул свет и загремели аплодисменты. Заслонив глаза от вспышки света, я попыталась скрыть слезы. Но было поздно. Аплодисменты стихли, у всех растерянные лица, и после минутного замешательства старший Марш галантно произнес:
- Вы прекрасно играли, Вероник.
- Спасибо, - прошептала я и выбежала из зала.
Закрывшись в своей комнате, я медленно приходила в себя. Что было причиной слез? Я не могла найти точного ответа.
В дверь легонько постучали.
- Войдите.
Просунулась голова Эдит.
- Тебя Карина просила зайти к ней.
- Хорошо.
Приведя себя в порядок, я нацепила вежливую маску и отправилась к «мадам Карине». Она сидела на коленях у мужа, они весело смеялись, и я не решалась им помешать. Меня увидел Марш из-за приоткрытой двери спальни и указал Карине. Она поспешила ко мне. Марш поцеловал жену и вышел.
- Входи, пожалуйста. Мне нужно с тобой поговорить, - пригласила мама с озабоченным лицом. Я села в кресло и взглянула на нее.
- Почему ты плакала, когда играла? – прямо задала она вопрос, который волновал её. Я научилась владеть собой. Фактически Карина знала меня мало. Я могла притвориться, но подумала: пускай хотя бы раз у нас состоится откровенный разговор.
- Сама не знаю, вспоминала прошлое. В этот вечер дома я играла на фортепиано.
- Ты скучаешь по тому дому? – осторожно спросила Карина, садясь напротив меня в кресло.
- Иногда.
Мать внимательно наблюдала за мной. Ее глаза, слегка прищурившись, изучали мое лицо. Мне стало неловко.
- Почему вы смотрите на меня так?
Она мягко улыбнулась.
- Прости. Сегодня мы с Жаком говорили о тебе.
Я продолжала смотреть на нее с непроницаемым лицом, хотя сердце билось глухо и часто.
- Ты хорошо воспитана, Вероника, - внезапно проговорила Карина.
- Спасибо.
- Вероника, - прервала недолгое молчание мама, - я была счастлива, когда ты приехала сюда. Я думала, мы с тобой станем друзьями, ты будешь жить здесь. Многое вышло не так. Ты здесь четыре года, работаешь, живешь своей жизнью. У нас тобой вроде бы хорошие отношения. Но, Ника, ты словно чужая здесь, я имею в виду, в этом доме.
- В этом не только моя вина, - резко вырвалось у меня.
Она прошлась по комнате. Пребывая на шестом месяце, она обладала относительно стройной фигурой и грациозной походкой.
- Возможно, - негромко ответила Карина. – Я очень хочу, чтобы ты была счастлива. Тебе нужен муж. Да, послушай меня, хорошо? – с прелестной улыбкой положила руку мне на плечо.
«Ей нельзя волноваться», - пронеслось у меня в голове.
- Ну, говорите, - вздохнула я.
- Я постараюсь быть краткой. Тебе двадцать четыре года. Ты имеешь работу и хорошую зарплату. Понятно, я не оставлю тебя. Ты знаешь, на твое имя открыт счёт с крупным вкладом. Должна признать, ты не входишь в нашу семью, и потому не можешь рассчитывать на деньги Жака…
- Я никогда на это и не рассчитывала, - стараясь быть спокойной, сказала я.
- Я знаю. Тебе нужен муж, обеспеченный, с хорошей репутацией и капиталом. Будешь иметь имя и положение. Пойми меня правильно, Вероника: я не вечна; ты будешь богатой и свободной
Я сидела с каменным выражением лица, и, видимо, с глупой улыбкой. Кровь шумела в ушах. Наконец-то мне прямо сказали, что я никто, без имени, денег. Сказали то, что я чувствовала за вежливостью старшего Марша, сухостью Майкла, сдержанной иронии слуг.
Я поднялась и посмотрела в глаза Карине. В них была забота, волнение.
- А теперь позвольте выговориться мне, - тихо, но твердо произнесла я.
Что-то было в моем тоне, она побледнела, но глаз не отвела.
- Говори.
- Я никого не собираюсь обвинять или просить чего-либо у вас, или вашего теперешнего мужа. Вы высказали мне то, что я сама прекрасно знаю. Да, в этой стране я не имею ни имени, ни положения в обществе или богатства, которые есть в семье Маршей. Я ваша дочь, и в этом нет моей вины, как и  в том, что вы развелись с моим отцом. Я ничего не знала о вас до четырнадцати  лет, узнав правду, я была шокирована. Вас не любила бабушка и отец. Вы не представляете чего мне стояла правда о вас, отец назвал меня дрянью, а бабушка не разговаривает до сих пор. А ведь это были самые родные люди.
Теперь у него другая семья, у вас тоже, я осталась за бортом. У меня нет понимающих меня, родных людей. Я не буду просить помощи ни у вас, и у Марша и уеду завтра. И простите за прямоту, я иначе не могу. С вашей стороны жестоко так говорить. Я смогу найти себе дорогу сама: деньги и муж тут совершено неважны. Жаль, что вы этого не понимаете. Спокойной ночи, мадам Карина, - я тихо закрыла за собой дверь.
Карина зарыдала, закрыв лицо руками. Я ушла к себе, закрыла дверь и бросилась на кровать. В доме забегали слуги, захлопали двери – матери стало плохо. Мне тоже было скверно: бил озноб и гудела голова. Слез не было. Я быстро собрала вещи, и, подумав, вызвала такси. Одевшись и взяв сумку, я стала спускаться вниз. Возле дома ждало такси. Все хлопотали возле Карины и находились на другой стороне дома. Моего отъезда никто не заметил.
- В аэропорт.
С большим трудом мне удалось достать билет в тот город, где жила последнее время.  Но улететь мне не судилось. Оставалось десять минут до регистрации. Я нервничала и хотела поскорее покинуть город. На душе было отвратительно. Все-таки, она моя мать, думала я. Раз уж так получилось, что я не смогла быть с нею с детства, это прошло и время не воротишь вспять. А как радовалась она, когда я приехала, разве вина ее в том, что я так несдержанна. Она ведь беременна, ей нельзя волноваться.
Кто же виноват в том, что я так одинока, и не чувствуя себя счастливой? Родители.… У них свои семьи, а я должна действительно выходить замуж. Но зачем напоминать мне о деньгах Марша и о том, что у меня нет имени? Дело вовсе не в деньгах.
Погруженная в невеселые мысли, я совсем не заметила наблюдавшего за мной Майкла и его спутника, мужчину лет тридцати. Майкл, бледный и сдерживающийся с последних сил, направился в мою сторону. Я внутренне сжалась, но упрямо вздернула подбородок. Что нужно ему?
- Вероника, можно поговорить с тобой? – сквозь зубы процедил мой «брат».
- Слушаю тебя, - бросила я.
- Здесь много народу.
- Неважно. К тому же, скоро мой рейс.
В этот миг и объявили мой самолет. Я поднялась, и взяла сумку, собираясь, простится. Но не тут-то было. Ярость, едва сдерживаема последними усилиями воли, вырвалась наружу. Майкл схватил меня за руку и больно сжал.
- Никуда ты не полетишь, черт тебя побери! Неблагодарная свинья…
- Как ты смеешь? – прошипела я, безуспешно пытаясь вырваться.
- Смею! Иди молча за мной.
Но мне удалось вырваться, и бросилась прочь, налетая на испуганных людей. Я второпях оставила сумку, длинные полы пальто мешали бежать, прическа распалась. Не замечая ничего, в диком испуге я мчалась, сама не ведая куда. Меня остановили сильные руки, и крепко сжали, не давая даже дышать.
- Отпусти сейчас же, Майкл… - злобно прошептала я, и умолкла. Державший меня в железных объятиях  незнакомец, прибивший с Майклом, глядя на меня прищуренными темно-синими глазами, иронично спросил:
  - Набегались? - по-французски он говорил с едва уловимым акцентом.
Меня совсем не усмирил его взгляд. Притворяясь виноватой, я опустила глаза и резко ударила его в пах, как учил отец. От неожиданности он выпустил меня; я развернулась, чтобы снова пустится в бегство… и уперлась в грудь первого ловца. Он сдавил мои запястья, и я засычала от боли. Другой мужчина объяснял, что здесь происходит подоспевшему на шум полицейскому.
- Маркиз Ларинг. Извините за беспокойство, моя невеста немного перебрала и решила убежать. Мы уезжаем немедленно.
Откуда-то появились двое молодых мужчин, и наша процессия направилась к выходу. Меня усадили в темно-синий БМВ рядом с таинственным Ларингом.
- Я позабочусь о ней, передайте мадам, пускай не волнуется, - сказал он Майклу. Тот кивнул и закрыл дверцу. Машина быстро и бесшумно понеслась по улицам.
Я молчала, простыженая и злая до бешенства. Спутник тоже хранил молчание. Подъехали к одному из загородных роскошных особняков.
- Проводите мадемуазель в ее комнату и не спускайте с нее глаз, - приказал хозяин.
Я подчинилась, и вышколенный лакей провел меня в комнату прекрасная обстановка которой могла удовлетворить даже королеву. Я же была в бешенстве и металась, как тигр в клетке.
Мало того, что мне не дали уехать, может, даже продали как наложницу купцу. С яростью схватив хрупкую статуэтку, бросила ее на пол.
- Видимо, вы очень злы, - с усмешкой проронил Ларинг, которого я только теперь заметила в проеме двери.
- Даже больше, чем вы можете вообразить, - нежно пропела я, схватив другую прелестную штучку. Но эта оказалась из более прочного материала, и мой господин едва увернулся.
- Вы настоящая фурия, - спокойно заметил он, поднимая фигурку Венеры.
- Кто вы и почему я здесь?
- Нас должны были представить завтра на приеме у Марша и вашей матушки.
- Вы знаете и это? – сверля его взглядом, злобно прошептала я.
- И не только. Вас зовут Вероника Ретлоу, в прошлом Верес. Вы поразительно красивы, как и ваша… как мадам Карина. Но я надеялся, что вы более спокойная.
- Кто вы?
- Вы уже слышали: маркиз Андре Франсуа Ларинг, ваш покорный слуга. Марш планировал…
- Меня меньше всего волнует Марш и его планы, - взорвалась я. – Марш решил выдать меня замуж, потому что у меня нет денег, имени, положения в обществе. Потому, что я дочь Карины и его это выводит из себя! Мне плевать на его богатство и его деньги. Мне все равно, что думает Марш, или Карина или вы! Почему я здесь, почему вы меня не отпустили?! Какое имеете право ломать чужие жизни?
Начался давно забытый, и вроде бы, канувший в лету кошмар – нервный приступ. Я была в истерике, слезы катились из глаз. Я не помню, как крепко держал меня Ларинг, укачивая как ребенка, как спешно вошел доктор, как сделали укол и уложили в кровать.
Я очнулась с ужасной головной болью в другой , не менее богато убранной комнате. Ларинг сидел у моих ног, и, заметив, что я пришла в себя, улыбнулся мне. Улыбка вышла поразительно мягкой, и не вязалась с жесткими чертами лица.
- Вы чувствуете себя лучше? – спросил он.
- Нет, - я пыталась вспомнить, где я. – Очень болит голова. А кто вы и где я?
- Вы моя гостья и немного слегли. Отдыхайте, не буду вам мешать      
- Нет, подождите! Вы Ларинг, теперь вспоминаю…
- Вам нельзя волноваться, - обеспокоенно сказал Ларинг.
- Я плохо вела себя. Примите мои извинения, - закрывая глаза от мучительной головной боли, сказала я.
- Ну, что вы, это вы простите меня, Вероник.
Я провалилась в сон и не заметила восхищения и нежности  его синих глазах.
Маркиз Андре Франсуа Ларинг и был тем претендентом в мужья, о котором говорила Карина, и которого выбрал Марш. Матери было очень плохо, она едва не потеряла ребенка после тех слов, что наговорила я. Но это я узнала намного позже. Ларинг окружил меня заботой и вниманием, а поговорить с ним я не могла. Меня мучили сильнейшие головные боли – мне кололи уколы и, я проваливалась в сон, неспокойный, терзающий меня кошмарами. Врачи из клиники Шамиля (а его клиентом в свое время был и маркиз) беспокоились не только за мое здоровье, но за и психику. Я слишком драматизировала свое одиночество, забыв о любви и заботе Карины. В итоге вышло все как вышло.
Я проболела долго - месяца два. Почти все время я провела в забытьи или во сне, который совсем не приносил мне облегчения. Ко всему добавилась жесточайшая депрессия. Услышав случайно разговоры горничных о ребенке Карины, я мучилась угрызениями совести – ведь в этом была виновата именно я.
Потом головная боль отступила, и я начала размышлять. Я лежала в клинике Шамиля.
Пришла весна. Однажды вечером я сидела на балконе своей палаты, выходившей в парк клиники. Свежий воздух, наполненный ароматом цветом, успокаивал и настраивал на мечтательное настроение. В трудные минуты, когда проходила паника, я принималась размышлять трезво и искать выход, который есть всегда. В это я свято верила.
Но что делать сейчас? У меня есть образование, силы и я смогу встать на ноги. «Если захочешь – добьешься всего», - сказал как-то Шамиль. Нужно  поговорить с Ларингом. Что он хочет от меня – я не знала. Выходить замуж я не собиралась. Я смогу преподавать в каком-то колледже и еще учится. Или стать журналистом, талант писать передался от отца. У меня выходили хорошие статьи: я даже печаталась в журнале, правда в России, но стоит попробовать и здесь. Только думать нужно, а не впадать в панику. Я была рада, что хотя бы могу реально оценивать ситуацию. Правда, мои слабые нервы, эти приступы не завысили от меня. Как только переволнуюсь, не помню дальше ничего. Доктора говорили о болезни, незнакомой им. Не было главного вдохновителя и целителя клиники. Хотя он считалась лучшей в городе и округе, здесь лечились богатые и знатные люди.
Шамиль… Сердце зашлось болью. «Я должен вернуться», - сказал он в последний прощальный вечер. А еще он говорил, чтобы я не причинила вреда матери. Я не сдержала слова…
Будет лучше, если я уеду в Европу. Нет, не в Россию, там я сама не смогу реализоваться. Над этим стоит хорошенько подумать. Я оперлась на перила изящного балкончика. Мать не давала о себе знать, как и никто из Маршей. А из России письма перестали идти давно. Но ведь я болела и не знаю, может, писал кто-то. Хотя, кто?
Меня тихо окликнули: «К вам гость», - сказала медсестра. Я озадаченно посмотрела на женщину лет сорока, элегантно одетую и похожую на француженку.
- Здравствуйте, Вероник. Я тетя маркиза Ларинга, Элизабет Нордок.
Я рассеяно кивнула. Интересно, что ей нужно?
- Проходите, садитесь, пожалуйста. Что привело вас ко мне?
Проигнорировав вопрос, Элизабет окинула меня внимательным взглядом больших черных глаз. Она не была красива, но очень элегантна, и держалась с большим достоинством.
- Вы похожи на мать, - наконец провозгласила гостья, вызвав у меня кривую улыбку.
- Моя мать умерла, когда мне было пять лет, мадам, - возразила я.
- Бросьте, Вероник, вы прекрасно знаете, о чем я, - грациозно опускаясь на кушетку, сказала гостья.
- Тогда зачем вы пришли? – прямо спросила я.
- Не будьте так нетерпеливы. Будущей маркизе Ларинг это не к лицу.
- Еще неизвестно, буду ли я ей, - отрезала я, сбрасывая вежливую маску.
- Будите, - твердо ответила тетя маркиза. – А теперь давайте познакомимся поближе с вами. Я знаю о вас почти все, но хочу, чтобы вы сами рассказали о себе.
- Может быть, я исполню вашу просьбу немного позже. Я хочу получить ответы на некоторые вопросы.
Неожиданно Элизабет рассмеялась и превратилась в милую простую женщину.
- Что же вас интересует в первую очередь?
- Почему в жены Ларинга выбрали именно меня? Или это просто сделка между Маршем и вашим племянником? – я не сдержалась и съязвила; положение было трагикомическим.
- Подробности объяснит Франсуа, а как вы себя чувствуете?
- Уже лучше, спасибо.
В дверь постучали, и вошел мой будущий супруг. В светлой рубашке и серых брюках, Ларинг выглядел красиво. Элизабет улыбнулась и поцеловала его в щеку.
- Мне нужно идти. Всего доброго, Вероник, - с доброй улыбкой кивнула она мне и удалилась.
Ларинг подал мне букет белых роз и поцеловал руку.
- Как вы себя чувствуете? – спросил он.
- Хорошо, спасибо, - сдержанно ответила я. Прервав недолгое молчание, я сказала:
- Я хочу поговорить с вами.
- И я с вами, - пытливо глядя в глаза, кивнул он.
Ларинг восхищался ее красотой и силой характера. После болезни девушка выглядела бледной и усталой, но все равно поразительно прекрасной. И как две капли воды похожей на свою мать, Карину Марш, жену Жака Марша, которого Франсуа знал с детства. Когда Жак обратился к нему со странным предложением жениться на его «протеже», как он выразился. В свете полушепотом ходили слухи, что ослепительная красавица Вероника Ретлоу на самом деле незаконная дочь Карины Марш. Вслух произносить не рисковали – боялись Марша.
Маркиз считался закостенелым холостяком, и хотя многие женщины охотились за ним, а также его богатством, титулом (это придавало еще большую пикантность), Ларинг лишь посмеивался и заводил очередной роман. Когда красотка ему надоедала, маркиз бросал ее без зазрения совести, несмотря на слезы, упреки и скандалы. «Я ничего не обещал, дорогая», - отвечал он. Вероника ничем не напоминала его взбаломошенных красавиц: сдержанна, спокойна, хорошо воспитана, она старалась избегать светские рауты, серьезно занималась наукой. Франсуа неожиданно для себя согласился на просьбу Марша, тем более что уже тридцать четыре года и пора подумать о наследниках. Получив, нежданный отпор, он всерьёз решил сделать Ретлоу своей женой. И обещанное Маршем наследство было не причем. Ларинг влюбился. Но с таким характером… будет непросто, а он никогда не пасовал перед трудностями.
Стараясь быть спокойной, и тщательно подбирая слова, я, запинаясь, спросила:
- Вы можете ответить на мои вопросы?
- Что вы хотите знать? – небрежно опершись на стул, поинтересовался Ларинг.
- Вы действительно собираетесь жениться на мне? – глядя ему в глаза, дерзко бросила я.
- Да, - в его глаза мелькнула улыбка, но лицо оставалось совершенно бесстрастным.
- Почему? – покоробившись от такой уверенности, задала я следующий вопрос.
- Вы нравитесь мне. И справитесь с ролью красивой жены маркиза Ларинга.
- А приходилось ли вам задумываться над тем, хочу ли я ее быть?
- У вас нет выбора, - холодно произнес Франсуа Ларинг.
- То есть?
- Вы жестоко обошлись с матерью, она чуть не потеряла ребенка. Марш вам никогда этого не простить.
- А я никогда не прощу Марша за то, что он распоряжается мной, - сухо возразила я. – И вас тоже. Марш решил избавиться от меня. Но вы забываете – я не игрушка, а живой человек.
- Но что плохого в том, чтобы выйти замуж? Станете богатой и свободной женщиной. Другая на вашем месте, не задумываясь, согласилась бы. Выслушайте меня. От жены мне нужно только, чтобы она не устраивала скандалы и не позорила мое имя, остальное меня не волнует. У вас будет все, что только душа пожелает. Я очень богат и не буду связывать вас ничем. Разве вам нужно что-то еще?
- Да. Мне нужно, чтобы меня понимали, уважали и любили, - тихо ответила, опуская глаза. Я резко отстранилась от подошедшего почти вплотную Ларинга.
- Сколько вам заплатил Марш?
Он ударил меня, глаза приобрели стальной оттенок.
- Вы настоящая маленькая дрянь. Слишком много на себя берешь. Марш был другом моего отца, и я уважаю его. Он любит вашу мать больше жизни, он так долго ждал ребенка Карины. Вас приняли в семью, одели, накормили, отдали учиться. Вы никто! Без Марша вы никто.
- Не смейте унижать меня! – закричала я звенящим голосом. – Тоже сказала мне Карина – чтобы я не рассчитывала на деньги Марша. Мне не нужны ни его деньги, ни ваши. Я не буду слушать ваши оскорбления и скорее умру, чем стану женой такого подлеца, как вы…
Он схватил меня за плечи, и затряс как куклу.
- Отпустите меня! – в бешенстве я ударила его по лицу, била кулаками по плечам и груди. Он резко оттолкнул меня, и я чуть не упала. Лицо Ларинг стало каменным.
- Карина родила мальчика и хочет увидеться с вами.
- Я не хочу ее видеть и требую, чтобы вы отпустили меня.
- И что ты будешь делать дальше? – со зловещим спокойствием спросил Франсуа.
- Уеду. Уходите.
Он медленно подошел ко мне и поднял мое лицо так, чтобы я смотрела ему прямо в глаза. Тихо и раздельно он произнес:
- Так вот, запомните. Вы станете моей женой. Через две недели назначена свадьба. И будите повиноваться мне во всем. Слышите? Во всем.
- Скорее умру, - прошептала я.
- До встречи, мадемуазель. Завтра вы вернетесь в мой дом, и вами займется тетя, - со смехом проговорил Ларинг.
Дверь захлопнулась и ее сразу же заперли. Отлично. Сестра, пришедшая позже обычного, спросила о моем самочувствии. Меня, наконец, оставили одну. Я собиралась бежать. Я знала клинику – мне ее показывал Шамиль. И хотя за мной следят, я смогу улизнуть.

- Мсье Ларинг, она исчезла, - перед гневным Ларингом стоял испуганный главный врач.
- Куда?! Зачем вы смотрели?!
- За ней следили, но она смогла найти свою одежду, и уйти незамеченной. Видимо, мсье Джордж показывал ей клинику.
- Джордж… - пробормотал маркиз.
Через час перед ним сидел частный детектив, лучший в Канаде.
- Найдите ее. Живую или мертвую.

Меня нашли. Сняли с самолета, вылетавшего в Англию. Проводили в закрытый  лимузин бежевого цвета, где ждал Ларинг.
- Неужели действительно только смерть может спасти меня? – спросила я.
- А вы очень проворны, - отпарировал он.
- Если бы я была таковой, вы бы меня не нашли. И не найдете.
Он рассмеялся: - Нет, больше вы не убежите.
- Откуда такая уверенность? – высокомерно бросила я.
- Вы провели меня раз, но не два.- Потом странно взглянул на меня и добавил: - Вас ждет сюрприз.
- Вы передумали со свадьбой?
- Нет, не надейтесь даже. Увидите. 
Мы остановились в дорогом отеле, в моем номере меня ждал какой-то мужчина. Он повернулся на звук хлопнувшей двери.
- Шамиль! – воскликнула я. Он обнял меня. Когда я подняла лицо с его груди, Ларинга уже не было.
Шамиль усадил меня в кресло и сел рядом, не выпуская моих рук. Я рассказала ему все, закусив губы, чтобы снова не расплакаться. Шамиль вытер мои слезы и обнял.
- Карина родила мальчика, назвала Артуром. Он чудесный ребенок и твой брат.
- У меня появился уже другой брат. Это весьма забавно, правда?
Он ничего не ответил.
- Ты поможешь мне, Шамиль? – с надеждой спросила я.
- Постараюсь, Ника. Что ты думаешь делать дальше?
- Кто такой Ларинг?
- Неприступный молодой сердцеед. Нежный заботливый племянник. Хороший верный друг – так говорят о нем разные люди.
- А что говоришь ты? – испытующе взглянула я на него. Он улыбнулся.
- Он сложный человек, но если достучишься к его сердцу и сумеешь завоевать его доверие, Ларинг никогда не придаст.
- Что связывает его с Маршами?
- Марш и отец Франсуа, старые друзья. Были… отец умер три года назад, а мать – пять лет назад. Марш очень ценит и любит Ларинга как сына. Он богат, хорошо воспитан и образован. Весьма интересный человек.
- Почему Марш выбрал для меня мужа? Почему, Шамиль, Карина сказала, чтобы я не рассчитывала на богатство Марша? А Ларинг сказал, что я – никто.
Шамиль нахмурился.
- Ты довела Франсуа до белого каления. Он любит Марша как отца.
- Я не хочу замуж, - твердо заявила я, - особенно за Ларинга. Он сказал, что я буду повиноваться ему.
 Мой собеседник засмеялся.
- Нет, он пошутил, - серьезно заверил Шамиль.
- Ника, все очень сложно сложилось. Ты жестоко обошлась с матерью. Она заботилась о тебе, она хочет твоего счастья. Марш очень переживал за Карину и выбрал тебе в мужья Ларинга. Он знает его как порядочного человека, я тоже знаю его как такового. Ларинг сумеет защитить и позаботится о тебе.
Его слова словно нож в сердце. Как он, именно он, может говорить об этом. Боже мой!
- Ника! Ты очень побледнела! Что с тобой?
- Ничего, - увернувшись от его рук, я отошла к двери.
- Почему ты вернулся?
- Майкл сообщил, Карина очень плоха. Я не мог не приехать.
- Как она?
- Лучше. Скучает по тебе, - заулыбался он.   
- Ты по-прежнему любишь ее? – тихо спросила я. Он мягко улыбнулся.
- Да. Еще больше. Я думаю вернуться в Тибет.
- В монастырь? – пошутила я.
- Нет.
- Когда ты уезжаешь?
- После твоей свадьбы.
- Почему она должна быть? Ведь я не знаю этого человека. Я хочу вернуться в Европу и начать новую жизнь. Я хочу жить своей жизнью, быть свободной. Меня никто не понимает – Боже мой! – никто!
- Карина хочет, чтобы ты твердо стояла на ногах, - снова начал он.
- Я стану на ноги сама. Я смогу. Я поверила в то, что я сильный человек. Мне предложили преподавать в Лондоне восточные языки. Мне нравится моя робота и та жизнь, которую я вела. Меня утомляет светская суета и мерзавцы вроде Ларинга или Марша! Пойми, Шамиль, меня выдадут замуж, и всем будет выгодно кроме меня. Марш хочет от меня избавиться. Мне не нужен Марш и его сватанье, ни его деньги! Ни его имя – ничего! Меня сняли с самолета как преступницу, как вещь. Меня никто не унижал кроме Карины, Ларинга и Марша. Шамиль… Я хочу жить, как сама желаю. Меня нужно просто отпустить и забыть о моем существовании.
Я стремительно подошла к нему и сжала его плечи.
- Прошу тебя, поговори с Маршем. Отпустите меня. Ты был единственным моим другом. Ты знаешь, что я пережила в России. Я хотела сюда, к матери, но не сложились у нас отношения. Не знаю почему. Да, я поступила очень подло, и она моя мать. Но я не могу принести себя в жертву и выйти за Ларинга. Я ненавижу его! Прошу тебя, скажи матери, что я хочу прийти в себя и забыть этот кошмар. Своей заботой она делает только хуже. Умоляю тебя, помоги мне. Шамиль, неужели и ты предашь меня?
- Я поговорю с Маршем.
Я бросилась ему на шею и поцеловала.
- Спасибо, ты спас меня.
- А теперь отдохни. Позже еще поговорим.
Не знаю, что говорил Шамиль Маршу, но я смогла улететь через неделю. Ларинг попросил у меня прощения за свои слова и поступки.
- Вы тоже простите меня, - сказала я, счастливая, что больше не увижу его.
- Но вы все равно станете моей женой, только позже.
- Если небо упадет на землю, - засмеялась я.
- Как прекрасны вы, кода счастливы, - глухим голосом произнес он.
- С вами я такой не буду, - предупредила я. Он сморщился как от боли и лишь покачал головой.
Карина очень хотела меня увидеть.
- Я жестока, - сказала я Шамилю в аэропорту. – Но я не могу… Передай ей, что я прошу прощения и не могу… Мне очень стыдно. Позже, со временем забудется, и я изменюсь, может быть. Я хочу найти себя, и мы с мамой станем друзьями. Я сдержу свое обещание.
Он внимательно посмотрел на меня.
- Береги себя, Ника. Я буду писать.
- Не надо, - поспешно возразила я. – Я безумно благодарна тебе. Я обязана тебе свободой - самим ценным, что у меня есть. Ты останешься самым верным другом. Прощай.
Я поцеловала его и быстро ушла. Он догнал меня и надел на руку золотой браслет стариной работы.
- Он принадлежал моей матери. По преданию приносит удачу и защищает.
- Спасибо.
- Береги себя, - повторил он.
- Ты тоже.
Несколько минут я смотрела на него, стараясь навсегда запомнить лицо человека, которого любила. Потом помахала ему и почти побежала прочь.
- Я могу чем-то помочь? – сочувственно спросил сосед в самолете.
- Нет, спасибо, все в порядке, - отвернулась я, пряча слезы.
Жизнь оборвалась второй раз.  Я начинаю все с нуля, и хочу, чтобы в Англии была хоть немного счастлива. Прощай, Шамиль, моя вторая несчастливая любовь. Карина – мама – соперница. Прости меня, я тебя, наверное, люблю. Просто слишком долго ждала, а когда встретила, не смогла понять.
Но так будет лучше для всех.
Я очень на это надеюсь.































Часть 2

Жизнь в Лондоне понемногу налаживалась. Я преподавала в колледже японский язык и печаталась в одном влиятельном журнале. Прошлое все еще не отпускало меня, но боль притупилась и начала отступать. Я не корила и не мучила себя угрызениями совести. Просто хорошо знала свою вину.
Фотографию похорошевшей матери и милого светловолосого малыша мне по электронной почте переслала Эдит. Я не отзывалась. «Я тебя очень люблю и желаю счастья», - аккуратный почерк внизу. А ведь этого мальчика могло и не быть, благодаря мне. Зато теперь в ее жизни будет Артур, который заполнит пустоту. А, может, и нет. Я старалась не думать об этом, с головой погружаясь в работу. Денег было не очень много, но мне хватало. Зато они мои и я никому не обязана.
В уикенды я отправлялась в Париж, он стал моим любимым городом. Часами бродила его улицами, сидела у мостов, заходила в древние соборы, любовалась Нотрдам, наблюдала за веселыми парижанами и элегантными парижанками. Париж помог обрести душевное равновесие. А когда подвернулось предложение работы во Франции, я с радостью согласилась. Солнечная приветливая страна нравилась гораздо больше туманного Лондона.
С Канадой я прервала всякие связи, как и с родным домом, семьей отца. Мне необходимо было побить совершено одной, чтобы меня не знала ни одна душа.
Я поселилась в небольшом городке на юге Франции и начала работать в местном журнале переводчиком. Дополнительно изучала немецкий и итальянский. Мне нравилась моя работа.
Так прошел еще один год. И однажды ночью я проснулась от острого желания позвонить и услышать голос матери. Стояла поздняя весна, и балкон моей комнаты был открыт. Я отбросила одеяло и вышла на балкон.
Что-то случилось и Карина нуждается во мне. Я нашла записную книжку и набрала знакомый номер.
- Вероника?.. – взволнованный глухой голос совсем не похож на нее. – Девочка моя… Умер твой отец.
У меня все поплыло перед глазами. И никаких эмоции – только странное спокойствие.
- Откуда ты узнала? – тоже чужим голосом говорю я.
- Меня нашла его жена. Почему я не знала, что он женат?
- Какое это имеет значение? Когда это случилось?
- Вчера. Или сегодня, учитывая разницу во времени.
- Я прилечу на похороны. Как твои дела? – словно посторонний человек, спрашиваю я.
- Неплохо. Ты… ты не хочешь навестить нас? – неуверенно спрашивает мама.
- Нет. Пока нет. Может, позже. До свидания.
- До свидания, доченька. Береги себя.
- Ты тоже. И…
- Да? – теперь это уже ее голос, мягкий и спокойный.
- Прости меня, мама, - шепчу я быстро кладу трубку.

А через океан Карина все еще сжимает трубку в руках, и, не замечая слез, бегущих по лицу, счастливо улыбается.

У него был приступ. Сердечный приступ, так мне сказал врач. Как дико, как неправдоподобно выглядел черный гроб и в нем мертвый отец. Большая могила, усыпанная цветами и венками, пение певчих, отчаянные крики Жени, и плач детей – двенадцатилетней Ани и маленького Кирилла, который больше боится и мало что понимает. А бабушка, наоборот, будто застыла и не проронила ни слезинки. Я смотрю на его портрет: в пятьдесят с небольшим, он выглядит моложе.
Почему же это случилось? Так быстро. Так внезапно и непоправимо. Все, наконец, расходятся. Кто-то дергает меня за рукав. Бледный Невзаров протягивает руку: - Пойдем, уже поздно.
- Нет, я еще хочу побыть здесь. Одна.
Он качает головой, но уходит. Я опускаюсь на колени, и только теперь горло сжимают рыдания. А ведь я так и не попрощалась с ним, не успела поговорить. За последний год не написала ни одного письма. Ах, отец.… Как мне будет не хватать тебя. Некоторое время я стою на коленях, прощаясь. Прости меня, милый папа. За все.
Дома плачущая Женя оттает письмо отца, которое он не успел отправить. В нем он впервые вспоминает Карину. «Передай ей привет и пусть она попытается простить меня за все то, что я причинил ей. И ты прости, дочка. Я знаю, как трудно тебе было.
 Просто я любил ее по-своему, да и сейчас люблю. Я рад, что она счастлива, так и передай ей. Желаю счастья и тебе, моя девочка. Ты пиши мне почаще, твой отец любит тебя».
- Я тоже люблю тебя, - шепчу я, - как жаль, что ты этого не услышишь.
В дверь постучали, и на пороге показалась бабушка с измученным, каменным лицом. Она по-прежнему не разговаривает со мной. Но сейчас… я бросаюсь к ней, и она обнимает меня.
- Вероника…
Я никогда не видела, как она плачет. И это страшно, но ей становится легче. Она садится на диван, держа меня за руку.
- Ну, рассказывай.
И я начинаю рассказывать. Все-все. Она слушает, не перебивая, иногда только легонько сжимая мою руку. Некоторое время после мы молчим. А потом бабушка прижимает меня к себе и мягко произносит:
- Ты должна как можно скорее увидеть свою маму. Да, Ника, она любит тебя больше всего. Ты ее дочь. Обещай, что поладишь с ней.
- Обещаю.
Бабушка задумчиво смотрит в окно. Как странно – она совсем не изменилась, смерть сына не отобразилась на ней. Только глаза не такие ясные и живые.
- Знаешь, отец любил ее до самой смерти. Нет, он любил Женю и души не чаял в детях, но Карину любил как-то особенно. Не знаю, как и сказать.
- А я, наконец-то, смогла простить ее. И легче теперь будет умирать.
Я ехала в аэропорт одна. Женя не оставит бабушку; после отца осталось довольно много денег, хороший дом и участок. У мачехи хорошооплачеваемая робота.
Мой маленький брат по отцу очень похож на него. Такой маленький и уже сирота. Как и я.
Я дала обещание бабушке увидеться с матерью. Бабушка…. Неужели только смерть папы могла примирить нас, и заставить понять друг друга. Так жестоко и необратимо распорядилась судьба.
   
      
Через месяц после смерти отца я вылетела в Канаду. Мы договорились встретиться с Кариной без свидетелей. Только я и она. Я не хотела показываться в доме Маршей и видеть кого-то еще, кроме матери.
Она встречает меня в аэропорту. Как всегда элегантна, и прекрасно выглядит. В сиреневом платье, которое подчеркивает ее стройную фигуру. Золотистые волосы, в которых поблескивают седые пряди, собраны на затылке в простую прическу, которая ей очень идет. Умело наложенная косметика подчеркивает ее красоту; Карина выглядит просто потрясающе, я испытываю чувство гордости, что она моя мать.
Она бежит мне на встречу, и слезы стоят в ее изумрудных, как и у меня, глазах. Карина обнимает меня, мы обе плачем и привлекаем внимание других.
Мы поселяемся в дорогом отеле, в двухместном номере. Проводим вместе три чудесных дня. Гуляем по городу, ходим по магазинах, обедаем в кафе и говорим, говорим… Обо всем, и ни о чем. Она рассказывает мне об отце, знакомстве с Маршем, их совместной жизни, своем детстве. Мы говорим об искусстве, фильмах, моде, хобби, кулинарии. Она рассказывает о проделках маленького сына и счастливо смеется. И я только теперь по-настоящему понимаю – какое счастье, что у меня есть мама.
- Ты вернешься в Европу?
- Да.
Больше она ни о чем не спрашивает. Мы не вспоминаем о прошлом, и не строем планы на будущее, мы просто живем этими тремя незабываемыми днями.
На прощание она сказала:
- Я надеюсь, мы ещё сможем вот так встретиться.
- Конечно. Мне будет не хватать тебя.
- Мне тоже, милая, - она улыбнулась и поцеловала меня.
- Ты знаешь, Франсуа Ларинг не забыл тебя.
Я лишь махнула рукой.
 
   
Я вернулась во Францию, так и не сказав ей свой адрес. Я не хотела, чтобы меня тревожили, еще не готова к этому.
Иногда я думала о Шамиле. Я знала, что он по-прежнему в своих горах, и не намерен возвращаться. Я старалась забыть его, закрутив роман с молодым дипломатом, но тщетно. Эта боль еще жила. Мне снились его глаза и улыбка.
А он любил Карину. Хорошо, что я перестала ревновать к ней. Эта любовь стала походить на печаль, и я знала, что очень мало надежды. Он относится ко мне, как к другу, не больше.
А мне этого мало…


Потом я встретила еще одного человека, режиссера, и не на шутку увлеклась им. Но мне суждено было встретить старого знакомого, который спутал все мои карты.
В маленький городок, где жила я тогда, приехала киногруппа, снимать фильм. На приеме (или скорее вечеринке), которую организовал мер, я и познакомилась с ним. Чарльзу было тридцать, и он уже был разведен. Его нельзя было назвать красавцем, но излучал своеобразное обаяние. Высокий, немного нескладный, с темными карими глазами. Он заинтересовал меня оригинальными рассуждениями о политике, и своей, отличающейся от всех, точкой зрения. Видно было, что этот человек – незаурядный, интересный – воспринимает все по-своему, и его совсем не интересует мнение других.
Нас представили, и через несколько минут, мы уже увлеченно спорили о чем-то. Он проводил меня домой и предложил пообедать вместе. Так началась наша дружба, постепенно переросшая в нечто большее.
Я увлеклась, мне не хватало его юмора, восхищения, с которым он говорил обо мне, его заботы. Уже готовая на последний шаг, я узнала, что у него есть любовница, и не одна. Между нами произошла бурная сцена, он валялся на коленях, но я была неумолима.
- Ты пожалеешь об этом! – пригрозил он. – И сама придешь ко мне.
Я указала ему на дверь.
В тот вечер, впервые за много лет, я напилась до беспамятства. И поскольку в маленьком городишке новости и сплетни расходятся быстро, а фильм еще не сняли, я с удовольствием уехала в Париж.
Успела узнать одну любопытную деталь. Чарльзу, якобы, заплатили за его двух любовниц – чтобы я порвала с ним. Сплетня была смешной. Но очень скоро я обнаружила подтверждение этой, казалось бы, выдумки.
Однажды в кафе я встретила маркиза Ларинга. Он окликнул меня, и мне ничего не оставалось, как поздороваться с ним.
- Рад вас видеть, вы стали еще прекраснее. Как поживаете? – целуя руку, спросил он, продолжая изучать мое лицо.
- Прекрасно. Но не скажу, что также рада видеть вас.
Он усмехнулся, и, не выпуская моей руки, подвел к столику.
- Что будите заказывать?
- Я ничего не хочу. Пожалуй, сок.
- Вы не изменились, - заключил Ларинг, отпуская официанта.
- По отношению к вам – нет.
- Вы исчезли и… вы живете в Париже? – сменил тему он.
- Сейчас да. А вы проездом? – нехотя спросила я, желая поскорее уйти.
- Нет, у меня тут дела. Не хотите пойти в театр? Или еще куда-нибудь.
- Извините, я не могу.
Он коснулся моего запястья, и мягко произнес:
- Вы такая же колючая дикарка. Просто не верится, что вы несколько лет назад блистали в свете.
- Мсье Ларинг, я ясно дала вам понять, что не хочу вас видеть. Мне пора. Всего доброго.
Он догнал меня на улице и схватил за локоть.
- Послушайте, Вероник, вы так расстроились из-за того дурака-режисера?
У меня округлились глаза.
- Не вы ли ему платили? – полушутя спросила я, уверенная, что он ничего не поймет. Он виновато развел руками. Я расхохоталась.
- Послушайте, я не смог вас забыть за полтора года. Я тогда поступил дурно с вами и хочу загладить свою вину.
- Каким образом? - поинтересовалась я.
- Вы удивительная девушка. Дайте мне шанс – я хочу стать, или хотя бы попытаться стать вашим другом. Пожалуйста.
Я изумленно уставилась на него: Ларинг походил на мальчика, выпрашивавшего игрушку.
- Для меня это очень важно. Мадам Карина много рассказывала о вас.
Я немного смягчилась.
- Я не сержусь на вас за прошлое. Но мне не нужен друг в вашем образе, маркиз. Мы слишком разные люди. Прощайте.
Франсуа зачарованно смотрел в ее зеленые искристые глаза, забавляясь ее гневом. Он и не думал отступать. Уже раз сделал глупость, отпустив такую девушку, больше этого не повториться.
Ларинг развернул меня к себе, и совершенно неожиданно крепко обнял.
- Я не могу отпустить тебя, мятежница, - прошептал он и припал к моим губам. Я была так ошеломлена, что не сразу оттолкнула его, успев подумать, что поцелуи Франсуа совсем не неприятны мне. Скорее, наоборот…
Вокруг сновали люди, с любопытством поглядывая на нас.
- Вы с ума сошли, я не хочу больше вас видеть.
Он лишь покачал головой и улыбнулся. Провожая ее взглядом, Ларинг отметил перемены в ее характере. Она стала намного увереннее в себе, и, похоже, вполне довольна жизнью. Самодостаточная женщина-загадка. Франсуа осознавал, что завоевать ее очень трудно, но он будет стараться не повторять ошибок прошлого. Вероника выглядела поистине роскошно в белом летнем костюме и на шпильках, густые волосы распущены по плечам, отливая золотом, смуглая кожа, гладкая как атлас. Да, за такую женщину стоит побороться.
На следующее утро посильной принес корзинку прекрасных бордовых роз и записку. Он осыпал меня цветами, драгоценностями, дорогими подарками. Я не сдавалась, но Ларинг и не думал отступать. Не знаю, следил ли он за мной, или это делали другие, но он знал каждый мой шаг. И в тоже время не докучал мне. После кафе мы не виделись. Но когда в конюшню домика, где я отдыхала в предместье Парижа, доставили прекрасную верховую лошадь, которую я не могла приобрести сама, я смилостивилась.
Мы отправились в оперу, потом поужинали вместе. Ларинг был на высоте – на нем отлично сидел черный костюм, белоснежная сорочка выгодно оттеняла загорелое лицо. Он был так галантен, так мягок и предупредителен, что я расслабилась. Мы весело болтали обо всем, смеялись и шутили. Потом он повел меня танцевать.
Он прекрасно танцевал и его руки, нежно обнимавшие меня, внушали смутное волнение. Ларинг подвез меня, и мы некоторое время молча, сидели в машине.
- Я провела чудесный вечер, Франсуа. Спасибо вам.
- Это я должен благодарить тебя, Вероник.
Он наклонился и поцеловал руку. Его мягкие волосы коснулись моей обнаженной руки, и я вздрогнула. Ларинг взглянул на меня потемневшими глазами, и мягко, но настойчиво привлек к себе. Завороженная его притягивающим взглядом, я не противилась. Его губы требовательно прижались к моим. Жадно целуя мое лицо, он запустил руки в распущенные волосы, и держал голову так, что я не могла пошевелиться. Его поцелуи, требовательные и нежные, лишили меня всякой воли. Я ответила на его поцелуи и обняла за шею. Он застонал и прошептал мое имя, потом внезапно отпустил.
- Что вы делаете? – с возмущением сказала я, приходя в себя.
- Вам двадцать пять лет, а не пятнадцать, и я всего лишь поцеловал вас, - усмехнулся маркиз. Он взял мою руку и достал с кармана маленькую шкатулку. Открыл ее, и надел на палец красивое кольцо с крупным изумрудом.
- Этот камень похож на твои глаза. Вероника, выходи за меня замуж.
- Нет, - я сняла кольцо, - я не могу. Нам лучше расстаться сейчас, и…
Не дав договорить, Франсуа сжал меня в объятиях. На этот раз он не был мягок, скорее жесток в своих ласках.
Оторвавшись от моих губ, он прошептал:
- Я хочу иметь детей от тебя, я не могу забыть твоих глаз, твой голос и твое тело. Вероника, я не смогу жить без тебя. Умоляю, подумай об этом.
Я выскочила с машины, и, хлопнув дверью, выбежала на крыльцо, и лишь тогда обернулась. Он стоял возле калитки, засунув руки в карманы.
- Исчезните из моей жизни. Я люблю другого.
В мгновенье ока он оказался рядом и больно сжал мои плечи.
- Кто он? – в бешенстве затряс он меня.
- Зачем тебе знать это? – со злостью бросила я, напрасно пытаясь вырваться.
- Ты лжешь, - спокойно заметил он   
- Нет. Оставь меня в покое.
- Скажи, кто он и сделаю это.
Я решилась.   
 - Хорошо. Но поклянись, что оставишь меня и… не будешь… Сохранишь мою тайну.
Он поколебался и кивнул.
- Клянусь.
- Это хорошо известный вам Джордж Терек.
Изумление, отразившись на его лице, сменилось такой болью, что отвернулась.
- Простите меня. И уходите.
Ларинг коснулся губами моей щеки и прошептал:
- Какой же он идиот. Но ты все равно будешь моей. Я буду ждать.
- Уходи! – взорвалась я, униженная и злая на себя. Он послушно отпустил меня и уехал.
Я проплакала всю ночь. Снова оставшись одна, я хорошо понимала, что Ларинг может использовать против меня. Но он сдержал обещание и не тревожил меня. А что делать мне, спрашивала себя я, задумчиво наблюдая за лодками на Сене.
Я любила Шамиля четыре бесконечно долгих года. Никто не знал об этом кроме Ларинга. Боже мой! Что же делать? Та тоска, обида, боль и пустота вернулись и начали терзать с новой силой. Выйти за Ларинга? Я не могу ломать себя. Он меня обожает, но что с того.
Я делала карьеру журналиста в Париже, несколько раз встречалась с матерью, ездила даже в Россию. Бывала на приемах, ходила по магазинах, имела кучу поклонников. И была одна.      
Я не знала, что же мне делать. Ночью мне снился любимый, его смех, глаза, руки. Утром я окуналась в свои заботы, но стоило наступить ночи, и я снова начинала мучиться. Отбросив все сомнения, я, наконец, призналась Карине.
- Ты любишь его?! – ее изумление было таким глубоким, что я невольно рассмеялась.
Карина гостила у меня в Париже с сыном. Мальчику исполнилось два года, он был прелестным умным ребенком. Большие темно-серые глаза с интересом наблюдали за всем происходящим. Он мило лепетал по-французски, смешно коверкая слова.
Артур быстро привязался ко мне. Мама говорила, что он обычно недоверчив к чужим. Вся семья Маршей души в нем не чаяла – особенно отец. Майкл баловал его страшно. Но малыш был привередлив в привязанностях и больше всех любил мать. Его благосклонностью пользовалась Эдит и одна из ее близняшек – Джессик. Другая же, Алиса – не вызывала столь теплых чувств. Странно – ведь девочки были словно две капли воды, и различала их лишь Эдит.
Мальчик сидел у матери на коленях, и что-то оживленно рассказывал, но она была слишком поражена моими словами и не слушала его.
- Так ты действительно…  любишь его? – повторила она, широко распахнув глаза.
Артур протянул ко мне ручки:
- Вероник.
Я улыбнулась и взяла его на руки. Он прижался пухленькой щечкой к моей груди и несколько мгновений не шевелился, потом тихонько уснул. Мы вместе уложили его спать. Карина провела по золотистой головке и счастливо улыбнулась.
- Я счастлива, что он родился. И Жак счастлив, - задумчиво сказала она.
У меня сжалось сердце: ведь она чуть не потеряла его. Мы никогда не затрагивали эту тему, но представляла, что ей пришлось пережить. Да и всем Маршам; они имели право ненавидеть меня.
Вечером, сидя на террасе моей хорошо обставленной квартиры, откуда открывался чудесный вид на город, мать продолжила прерванный разговор.
- Давно ты испытываешь к нему эти чувства? – серьезно спросила она, беря чашку с кофе.
- Четыре года.
У нее округлились глаза. Мать коснулась моей руки.
- Почему ты не сказала раньше?
Я подошла к ее креслу и обняла Карину за плечи. Раньше я никогда не позволяла себе такого. Но многое изменилось – я поняла это, когда умер папа. Я научилась прощать и ценить каждое мгновение с близкими людьми.
- Ты знала, что он любит тебя? – просто спросила я.
- Еще до его признания, я поняла по его глазам. Но Шамиль очень порядочный человек.
- Знаю. И прекрасный друг, он много раз помогал мне.
Карина вздохнула.
- Последний раз, когда я видела его, два года назад он изменился. Стал  отрешенным, аскетичным, что ли.
- Он говорил, что вернется в цевилизованый мир.
- Не знаю, что тебе сказать.
Так мы сидели, обнявшись, и некоторое время молчали.
- Шамиль прекрасный врач и еще лучший психолог. Он помогал многим людям, был нашим семейным врачом. Но не мог помочь себе, - я не могла ответить ему взаимностью, - тихо произнесла Карина.
- Из-за Марша? – решилась спросить я. Она кивнула и объяснила:
- Жак так любит меня… Если бы со мной что-то случилось, или если бы я изменила ему, сбежала, он не пережил бы этого.
- А ты… прости за такой вопрос.
- Ничего, я отвечу тебе, - улыбнулась она.
- А Жака ты любишь? – прошептала я. Мама молчала так долго, что я уже пожалела о том, что спросила.
- Да, люблю. Но больше уважаю. Понимаешь, доченька, с возрастом чувства немного меняются. Он неординарный человек и я нужна ему, как воздух, - вот и все.
- А Шамиль? – возобновила я интересующую меня тему.
- Шамиль любил без взаимности. Ему было очень тяжело, но он сам добился всего, чего хотел. Не взял ни шиллинга у Жака.
- А как он относился ко мне? – вставая и отходя к перилам, охрипшим голосом, спросила я. Мама неслышно подошла и встала рядом.
- Ты ревновала ко мне? – мягко поинтересовалась она. Я кивнула, глядя на огни города.
- Да, но теперь нет. Я понимала, что… что ты здесь ни при чем. Просто… Мы были друзьями, хорошими, верными и хорошо понимающими друг друга. Не больше. И иногда мне было очень больно. А он просто любил другую женщину, и с этим ничего нельзя поделать.
Карина накрыла мою руку своей, тонкой, с длинными пальцами, в дорогих кольцах.
- Бедная моя девочка… - нежно прошептала, обнимая меня.
Уже лежа в постели и читая какую-то книгу, я вспомнила, что мама не ответила на мой вопрос. Я тихо постучалась к ней, и вошла. Карина писала письмо, и отложила его, приглашая сесть.
- Ты так и не сказала, как Шамиль относится ко мне, - стараясь говорить небрежным тоном, задала я вопрос.
- Я думаю. Он и не представлял, что ты можешь испытывать к нему что-то большее, чем дружеская привязанность. Мы много говорили о тебе, он восхищался твоей стойкостью и мужеством. Для Шамиля ты многое значила, как друг, ведь он был так одинок.
- Он предлагал мне писать при последней встрече в Канаде.
- Ты не согласилась, - подтвердила она.
- Я пыталась забыть, но не смогла, - с сникшим видом, я отвернулась. Она провела рукой по моим волосам.
- Ничего.
- Шамиль пишет только Майклу. Но Майкл, - чуть осуждающе добавила Карина, - почти ничего не рассказывает. А недавно он сказал, что Джордж слишком долго там засиделся.
- Он может пойти в монастырь, - пошутила я, но мама не восприняла моего юмора.
- Может. Да, девочка, тебе лучше забыть его.
Я кивнула в темноте. И наконец, уснула на рассвете. Мы проговорили всю ночь.
 
В Китае требовались квалификационные переводчики со знанием китайского и японского. Мой шеф направил меня, не желая слушать никаких отговорок.
- Вероника, - старый испанец с живыми глазами был слишком упрям, - это прекрасная возможность для репортажа и будет способствовать вашей карьере. Кроме того, вы единственный журналист нашего журнала, кто хорошо владеет этими языками. Вылетаете через два дня. Счастливого пути!
Он был неумолим.
 
Китай действительно по-праву можно назвать экзотической страной. Я работала переводчиком в посольстве уже месяц. Эта удивительная страна пленила меня своей уникальностью, трудолюбием и дисцеплинированостью своих людей.
Мой контракт подходил к концу, когда нам, группе иностранцев, предложили турне по провинциях Китая и тянь-шаньским горам. Сгорая от любопытства, я согласилась, и не пожалела: я увидела очень много интересного и занимательного в самой стране и ее жителях. Но еще более потрясающие пейзажи и рассказы экскурсовода я услышала и увидела в горах.
По плану в тот день наша группа посещала один из старинных ламаистских монастырей. Здание потрясало своим великолепием. Нам любезно разрешили осмотреть монастырь, прилегающие сады, и даже предложили провожатого, знающего английский.
Увидев направляющегося к нашей группе высокого ламу, в желтом одеянии, которое носят все монахи, я почувствовала смутное волнение. И только когда он подошел ближе, мне показалось что земля уходит из-под ног. К счастью, на мне были черные очки и широкополая шляпа. И он не узнал меня. Трудно описать чувства, охватившие меня в тот момент.
Отчаянье от утраты (уже навсегда!), убившее еще жившую в душе надежду, страх и радость встречи, подняли настоящую бурю в моей душе. Я замыкала шествие группы, изо всех сил, стараясь казаться спокойной, не выдать того волнения, что испытывала.
Когда экскурсия закончилась, я немного отстала и обратилась к ламе на японском:
- Господин, не могли бы вы ответить на мой вопрос.
Он удивился, что иностранка знает японский, но приветливо кивнул.
- Конечно…
Я опустила очки. Я знала, что ламы остаются невозмутимыми всегда. А этот будет ли исключением из правил.
- Вероника! – негромко ахнул Шамиль, и против воли усмехнулся. – Зачем ты меня разыгрывала?
 Я в упор смотрела на него и мочала.
- Можешь уделить мне пару минут? – дрогнувшим голосом спросила я.
- Да, Ника, - по-русски он говорил с незнакомым странным акцентом.
Группа уехала без меня. Мне предоставили лошадь и провожатого, с которым я смогу добраться до города, находившегося недалеко от монастыря.

Мы сидели на низенькой скамейке в ухоженном саду. Разреженный воздух больно ранил легкие – но скоро это прошло. Он расспрашивал о Карине, моих делах, Маршах и малыше. И почему-то обходил себя.
- Как ты здесь оказалась?
- По контракту между посольством и моим журналом. Им нужен был хороший переводчик со знанием японского языка.
- У тебя действительно хороший японский, - кивнул он.
- Что же произошло, ты ведь хотел вернуться? – решилась я.
Он смотрел куда-то вдаль.
- Трудно сказать…. Может, потому, что моя душа нашла тишину и спокойствие именно здесь. Тут умер Учитель. Он благословил меня перед смертью.
- Так ты исполняешь его волю? – горечь отобразилась в моем голосе, против моего желания. Он покачал головой.
- Нет. У нас каждый выбирает свою дорогу сам. Я повидал свет и добился всего, чего хотел. Мои желания исполнены, что же мне нужно еще?
Я взглянула в его глаза.
- Ты изменился? Не могу понять.
Лама улыбнулся и пожал плечами.
- Наверное. Мне хорошо здесь, я узнаю истины, которые были раньше скрыты. Это моя Родина. И я буду счастлив только здесь – я рад, что понял это.
Я взглянула на часы, через час я должна уезжать. Сознание того, что я больше никогда не увижу его, предало мне храбрости.
Я встала.
- Ты по-прежнему любишь мою мать? – вырвалось у меня. Он снова спокойно улыбнулся.
Да, он изменился. Казалось, суета, все мелкие проблемы и смешные заботы цивилизованной жизни покинули его. Он стал спокойным, умиротворенным и мягким. Действительно, он счастлив здесь.
- Почему ты молчишь?
- А почему ты спрашиваешь? – в свою очередь задал он вопрос.
Хоть он изменился, но не был похож на человека, считавшегося моим другом когда-то… очень давно…
- Ты сообщал Маршам о своем решении никогда не возвращаться?
- Да.
- Тогда почему я ничего не знала? – прошептала я.
- Разве это важно? – мягко проговорил он, касаясь моей руки.
Я взглянула в его спокойные темные глаза, и тоже стараясь говорить мягко, произнесла:
- А ты знал, что я люблю тебя?
 
Хотя я была неплохой наездницей, поездка горами не приносила мне радости. Не замечая молоденького провожатого, которому едва исполнилось четырнадцать, я с головой ушла в свои тяжелые думы.
Мне удалось изгнать невозмутимость из его лица, но… Он лишь слегка удивился, и вдруг, с той мягкостью, с которой я никак не могла свыкнуться, обнял меня, и прошептал по-русски:
- Прости меня, Ника.
Я отстранилась – его лицо расплылось сквозь пелену слез.
- Ты никогда и не думал?.. – с легкой иронией спросила я.
- Никогда, - он протянул руку, словно хотел коснуться моего лица, но она упала. – Клянусь, никогда.
- Но все равно это не изменило бы ничего? – предположила я.
Шамиль долго вглядывался в мое лицо, словно что-то искал…
- Ты похожа на мать внешне, но не характером. Да, ничего не изменилось бы.
Он поцеловал мою руку и повторил: «Прости меня».
Я сжала его руки, прощаясь.
- Там, в Канаде, два года назад, я думала, что не увижу тебя больше. Но судьба распорядилась иначе. И я рада, что мы встретились, хоть и в последний раз. Прощайте, месье Джордж.
- Будь счастлива, Ника.
Я закусила губу.
- Прощай.
Смотрел ли он мне вслед – не знаю. Я не оборачивалась. И забыла, что не сказала о смерти отца.
Мы приехали в город спустя три часа. Я сняла номер в гостинице, и устало опустилась на кровать. Когда в голове стало пусто от выплаканных слез, я с болью подумала: «Как прекрасны, действительно прекрасны горы в его родной стране». А ведь он, наверное, еще любит Карину. А, может, и нет.
У него уже лицо ламы, на котором невозможно прочесть правду…
   










Эпилог


Я справилась с болью, сделала блестящую карьеру. Работа переводчиком в Китае способствовала этому… шеф был прав. Спустя год выла замуж за достойного хорошего человека, влюбленного в меня. Он окружил меня нежностью, вниманием и роскошью. У нас родились прекрасные сыновья, которых я люблю больше всего на свете.
Но…. До сих пор со мной живет глухое чувство утраты, легкой печали и щемящая душу нежность.
И когда наступает в горах Франции весна, я обязательно еду туда. И хотя они совсем не похожи на тянь-шаньские, я живу в горном отеле несколько дней, гуляю по горным тропинкам. А ясной луной ночью всегда вспоминаю такую же ночь – легкую, прозрачную - так похожую на мою девичью мечту о любви. И еще вспоминается мне высокий красивый лама, с невозмутимым лицом, мягким взглядом и жестокими словами «Ничего не изменилось бы. Прости меня». 
   
Я простила. Но не смогла убить свою любовь – такую горькую и живую, трепетную и неразделенную. И оттого еще дороже ставшую.
Прости, что та любовь не умерла.
Наверное, она умрет только вместе со мной, освещая весь мой путь – от первой нашей встречи в доме отца, и до моей старости в окружении любимых детей и внуков.
И за это ты меня тоже прости.