Покуда я жив. Часть пятая

ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ АРМИИ.
ЖЕНИТЬБА НА МАРИИ ПОПЛАВСКОЙ.




ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ АРМИИ

           Я вернулся из армии 15 июля 1947 года. Ночью я пришёл не домой, а в казахский аул Берлык, куда сбежали от голода моя мама и сёстры Екатерина и Юлия. Брат Феликс остался жить в нашем посёлке «Точка 8», Краснокиевке, заканчивать занятия в шестом классе и охранять дом, чтобы председатель колхоза не заселил другую семью.
            В 1946 году вся семья жила в Краснокиевке. Мама и Екатерина работали доярками, Юлия – разнорабочей в бригаде, Феликс после окончания пятого класса пас на лошади овец вместе с пожилым чабаном. Пастушьи собаки охраняли их от волков. Все вчетвером заработали 850 трудодней, и получили по 10 копеек и по 500 граммов пшеничных отходов на трудодень. За зиму всё съели, к весне нечего было кушать. Мама продала корову, купила у казахов пшеницы. У них голода не было, они воровали в колхозе, сколько хотели, ночью, на лошадях. Их никто не ловил и не судил. А если наш колхозник взял один килограмм зерна, пять лет тюрьмы ему гарантировано. На оставшиеся деньги мама купила ситец, и сшила сестрам по верхнему платью,  нижнего белья – рубашек, трусов, лифчиков, никогда не было.
Жизнь заставила бежать, куда глаза глядят. Если комендант поймает, пусть сажает в тюрьму. Ничего уже не страшно. Ранней весной мама сходила за 80 километров в один конец в аул Берлык, где жили наши дядя и тетя Маевские. Они помогли маме договориться с местным председателем колхоза, казахом, насчёт работы. Казах, член райкома партии сказал, что с удовольствием примет их и никакой комендант их у него не заберёт. Он пообещал обеспечить их жильём и питанием:
          – Выпишу вам по одному центнеру зерна на каждого члена семьи, и будете получать по одному литру молока на день. Будете жить, как все мои колхозники живут. Строим четырёх-квартирный дом, осенью дам вам квартиру, а пока живите у кузнеца Маевского. Он добрый человек, лето проживёте.
И вот, среди ночи, когда солдаты-охранники пошли в другой конец посёлка, мама и сестры вышли из дома, и до утра прошли километров тридцать. День просидели в ложбине, а к вечеру пошли дальше. Стало прохладно, идти легче.  Воды пресной нигде на пути не было, только горько-солёная, от которой жажда усиливалась. Этой водой только губы смачивали. У них с собой были три лепёшки. Все запасы оставили Феликсу. Договорились с родными, чтобы его по возможности подкормили, если кончатся продукты, а также стирали его бельё. Обещали, если устроятся, навещать Феликса, приносить что-нибудь покушать. Вся надежда была на Господа Бога. Утром они пришли в аул Берлык. Дядя и тетя Маевские приняли их.
В это-то трудное для моей семьи время, я и вернулся из армии. В ауле Берлык все спали. Меня встретили громким лаем собаки, окружили – пришлось снять ремень для самообороны. Подъехал на лошади седой казах с ещё двумя большими собаками. Казах плохо понимал по-русски и плохо слышал, когда я кричал ему, что мне нужен кузнец. Всё же он привёл меня к дяде, сам подъехал к окну и, не слезая с лошади, постучал. Вышла тётя в ночной сорочке. Узнав, что я приехал к маме, обняла меня, поцеловала. Она первая вошла в дом, зажгла коптилку. Тут все встали. Комната маленькая. Спали на полу на соломе, на лавках, на печке. Эта картина на меня так подействовала, когда все в слезах, мама и сестры обняли меня и стали целовать, что у меня комок стал в горле, слёзы сами текут, а слова не могу произнести. Подошёл дядя:
        – Не плачь, солдат. Слава Богу, живой вернулся. Вот, и мы с тобой встретились. Я тебя видел в костеле с родителями, наверное, в двадцать седьмом году, и больше не видел. Слава Богу, свёл нас, родных, повидаться в эту трудную нашу жизнь.
Подошли поздороваться дети Маевских – взрослые дочь и сын, и маленькие девочка и мальчик. Тут начали готовить поздний ужин. Я выложил содержимое вещмешка: платки для мамы и сестёр, хлопчатобумажный костюм для брата, положил на стол хлеб, сахар, две банки консервов, сушеную рыбу – всё богатство, что у солдата есть. Денег на подарки больше не было. - Извините меня наши милые, добрые, любимые, родные, простите меня.
Сели кушать, начался разговор. Все спрашивали меня, я отвечал, проговорили до белого дня. Мама с Екатериной и тетя со старшей дочерью ушли на ферму – они все доярки. Я поблагодарил дядю за то, что он приютил моих маму и сестёр. Дядя стал собираться в кузницу, а его девятнадцатилетний сын Владимир – на смену, на трактор. Когда молодых казахов забрали в армию, Владимир, ещё подросток, работал прицепщиком. Бригадир, казах, посадил его на трактор, без прав, без обучения, и вот уже четвёртый год Владимир работает трактористом, самоучкой стал профессионалом. Агитируют его на должность помощника бригадира, да я отсоветовал ему брать такой хомут на шею – ответственность большая за всю бригаду. Зимой на ремонте с МТС, пока все трактора не отремонтируешь, домой не придёшь. Да и бригадир всегда может свалить вину на помощника. Я сам три года до армии работал в тракторной бригаде, всё видел собственными глазами.
Я пошёл с дядей в кузницу, где он работал один, без молотобойца. Мне хотелось побеседовать с дядей о своей невесте Мане Поплавской. Оказалось, дядя хорошо знал её родителей ещё в Западной Украине. Дядя рассказал мне:
 – Мы в костёле встречались, особенно часто зимой, каждое воскресенье. Это было так давно. Мы жили в семи километрах от них, гостили друг у друга. В то время семья Поплавских считалась богатой в Новоставцах. Помню Манину мать. Маленькая ростом, такая шустрая была. На вечеринках я всегда танцевал с ней. Она такая лёгкая была… Ты не раздумывай, женись на Мане, если она даст согласие.
 – Я сегодня же пойду в Краснокиевку.
 – Не нужно сегодня. Не расстраивай маму и сестёр. Невест может быть много, а мама – единственная твоя до конца жизни.
– Вы правы. Спасибо за добрый совет.
Я вернулся в дом. Женщины уже пришли с дойки коров, приготовили завтрак. Младшие дети побежали звать отца. После завтрака мы с мамой и сёстрами сели в тенёчке за домом и начали разговор насчёт дальнейшей жизни нашей семьи. Мама меня уговаривает:
– Пока не женись, ведь ты гол, как сокол. Отложи до осени. Юля вернётся в посёлок, будете жить втроём. Ты и Феликс будете трудиться, а Юля будет вам готовить. Она не может работать на солнце – от света глаза у неё заливаются слезами. Нам беда с ней, и я не знаю, что с ней делать дальше.
– Мама, лечить её нужно, ведь она ещё подросток. Я заберу её в посёлок, там есть врач, та самая, что была раньше, очень хороший врач. Если я женюсь, я вас всех заберу в посёлок.
Екатерина меня поддержала, ведь в ауле не с кем поговорить, только семья тёти, а остальные все казахи. Я сам всё это увидел. Но мама была против:
– Нам здесь рай, по сравнению с нашим колхозом. Мы получили два центнера хорошей пшеницы, молока нам каждый день по литру дают. Коров доишь – пей, сколько влезет. Мы постепенно собрали масла для Феликса, перетопили, чтобы не испортилось. Намололи два ведра муки, двадцать килограмм. Екатерина отнесла всё это Феликсу. Тащила восемьдесят километров муку на плечах, а в руках два литра молока в грелке, и килограмм масла.
– Всё это хорошо, но жить в таких условиях ужасно. Вы стесняете семью дяди, спите на соломе на полу.  Сейчас лето, на полу хорошо спать, не жарко, а скоро холода наступят.
– Дом уже достраивают, председатель колхоза даст нам квартиру.
– Мама, я не могу смотреть на вашу тяжелую жизнь в таких условиях. Меня совесть замучает. Я буду делать всё, чтобы помочь вам, но пока не знаю, что меня ожидает впереди. Вся надежда на Господа Бога. Он мне спас жизнь. Мой долг помочь вам, я должен найти выход в этой сомнительной ситуации. Я серьёзно решил жениться. Дядя поддерживает меня в этом вопросе. Утром я пойду в посёлок Краснокиевка, «Точка 8».
Мама была не согласна с моим решением, а сёстры меня одобрили. Юля сказала:
       – Лучшей девушки ты не найдёшь – грамотная учительница, хорошая мастерица. Сама себе шьёт платья, сама своему брату Юлиану шьёт штаны и рубашки из мешков, вручную, иголкой. Какая девушка сможет так? Сама огород в двадцать соток копает лопатой, сажает картошку, убирает. Кто будет так делать? Сама косит траву, и на плечах носит на зиму корове. Придёт из школы, переоденется, идёт с мешком кизяк собирать – топливо на зиму. Я с ней всё время ходила за кизяками, за речку, за два километра. Наберём и тащим на горбу. Она со мной как с равной беседует, советует, подробно объясняет, ведь я моложе её. Мне всегда было интересно с ней общаться. Она многому меня научила. Тебе советую – женись. Жена будет хорошей хозяйкой.
Все семейные вопросы обсудили. То, что невозможно решить, отложили на будущее.
Вечером собралась вся семья. Дядя принёс со склада колхоза полбарана, заднюю часть, и взял у казахов три литра кумыса. На столе уже стояли две бутылки водки (не самогона, а водки). Наварили бешбармака в котле на два ведра, по-казахски. Тётя и Лена очень хорошо усвоили эту казахскую технологию. Накатали теста, нарезали лапшу. Когда всё сварилось, мясо выложили на поднос, туда же положили лапшу с луком. Бульон – шурпу пьют отдельно, после мяса.

               

КАЗАХСКОЕ   УГОЩЕНИЕ.


Дядя рассказал, что после посевной и уборочной, председатель колхоза приезжает к ним, и просит его жену и дочь приготовить бешбармак на всю бригаду. Это четыре котла по пятьдесят литров. Режут сразу четырёх больших баранов. Припасают водки по триста граммов на человека (мужчинам, так как женщины водку не пьют). Посередине столовой ставят в один ряд маленькие овальные столики, на шесть человек каждый. Пол столовой предварительно полностью застилают кошмой. Гости сидят за столом на полу, сложив ноги по-турецки. Сначала угощаются мужчины. Старики со всего аула сидят на почётном месте. Председатель колхоза поздравляет их с окончанием посевной (или уборочной) в первую очередь, благодарит за помощь тех, кто мог участвовать в работе. Им первым наливают водки.  Председатель колхоза держит в левой руке поднос с нарезанными бараньими языками, ушами, носами с верхней губой, отдельно лежат бараньи глаза. Это угощение только для почётных гостей. Правой рукой председатель берёт с подноса и кладёт в рот старику то, что, по его усмотрению, тому положено. Затем выпивают водку. Старикам ставят поднос с мягким мясом. Теперь уже самый старший по возрасту старик режет мясо на кусочки, подходит к каждому старику отдельно и кладёт ему мясо в рот со словами: «Аллах послал». Затем начинают кушать бешбармак и пить водку мужчины-рабочие бригады. После мяса пьют шурпу и едят лапшу, в конце угощения пьют чай.
Мужчины уходят. Их места за столиками занимают с одной стороны женщины, с другой дети. Председатель колхоза их тоже поздравляет с праздником весны, то есть с завершением посевной. На подносе остались кости, на которых ещё много мяса. Каждая женщина держит в руке нож. Она берёт с подноса кость, обрезает с неё мясо, а кость отдаёт своим детям, сидящим напротив неё по другую сторону стола. Сначала кость получает старший по возрасту. Он обгрызает кость и передаёт её своему младшему брату или сестре. Так кость идёт по кругу. Обгрызенные кости дети каждой семьи собирают в кучку – отнесут домой своим собакам. После мяса пьют шурпу, едят лапшу, которая варилась в шурпе. После чаепития все расходятся по домам.
Почти всю свою трудовую жизнь я прожил в Казахстане: с тридцать шестого по семьдесят четвёртый год, исключая три года армии. Всё видел своими глазами. Сам лично участвовал во многих трудовых делах и свершениях. Со времени поднятия целины казахи стали вести оседлый образ жизни. Большинство мужчин, и примерно треть женщин вступили в партию. Молодёжь – поголовно комсомольцы. В новых совхозах жильё давали в первую очередь казахам. Целинники по несколько лет жили в вагончиках и палатках, утеплённых кошмами. Вагончики зимой заносились снаружи снегом до самой крыши. Целина держалась на патриотизме и деньгах. Комсомольцев-добровольцев не отпускали, забрав у них документы. Многие, не выдержав сурового климата, убегали без документов. Целина в Северном Казахстане очень дорого обошлась нашему государству. Отрицательного было в три раза больше, чем положительного. С приходом к власти Л.И. Брежнева жизнь в Казахстане во многом изменилась…
…Вернёмся к нашей вечере у дяди Маевского. Его супругой и старшей дочерью был приготовлен праздничный ужин в честь моего возвращения из армии. За стол сели всей семьёй, десять человек, четверо Канцырских и шестеро Маевских. Дядя встал, ещё раз поздравил меня с возвращением домой и ещё раз повторил свой совет жениться, не откладывая. Застолье продолжалось до пяти часов утра. Женщины ушли на ферму, Владимир – в  бригаду на сенокос, дети спали. Мы с дядей тоже прилегли, но мне не спалось. Тревожные мысли не давали мне уснуть. Как встретит меня Маня? Как жить без копейки денег? Что ждёт меня впереди?
Женщины вернулись с дойки. Я сказал маме и сёстрам, что ухожу в Краснокиевку. Мама, наконец, смирилась с моим решением жениться. После обеда стали прощаться. Дядя благословил меня, обнял, поцеловал, сказал: «Господь поможет тебе». Я скатал шинель, вещмешок взял – и с Богом, в путь. Мои сёстры и Лена провожали меня километров пять. Я посмотрел на часы – полдень. Жара усиливается, идти очень тяжело. Разделся до пояса и пилотку снял. Сапоги кирзовые горят, а босиком колко. Шинель с руки на руку перекладываю. Степь, ковыль шелестит под ветром. Ни души кругом. Дошёл до Чкаловской МТС, это сорок километров, полпути. Посидел, отдохнул, попил скисшего молока с кусочком хлеба – в горле пересохло, аппетита нет. Надо идти. Мысли гонят меня скорее увидеть Маню. Стало прохладнее, ночью идти легче, быстрее.
Поднялся на возвышенность, увидел в пятистах метрах наш посёлок, вспомнил, как уходил в Красную Армию. Мы с Маней проговорили всю ночь, прощались и плакали, как малые дети. Маня клялась в любви ко мне, говорила, что я её первый любимый, и последний. Эта картина осталась у меня в памяти до сего дня. Пришёл в посёлок Краснокиевка в три часа ночи. Все спят. К кому идти? Феликса не хотелось беспокоить среди ночи. В посёлке жили наши родные: тётя Анна, жена дяди Викентия, брата моего отца, и тётя Мария.
Единственная дочь тёти Анны, моя двоюродная сестра, Нина, в мае вышла замуж, живут с мамой. Поэтому я решил идти к тёте Марии, она очень добрая, умная женщина. Постоял у окна, неудобно стучать, но другого выхода нет. Стучу, вижу в окно: тётя встала, зажгла коптилку, вышла в сени. Спрашивает:
– Что вам нужно?
– Это я, Янек.
Дверь открылась, мы обнялись, вошли в дом. Встали её сыновья, подростки. Мы с ними обнялись, поцеловались. Тётя Мария со слезами всё приговаривает:
– Слава Богу, что живой и здоровый вернулся. Мамы твоей и сестёр нет в посёлке.
– Я знаю, я был у них. Мне нужны Вы, и ваш совет.
Тётя поставила на стол молоко и лепёшки. Я выложил из вещевого мешка хлеб, мясо, сахар. Мальчики набросились на мясо и сахар, они давно такого не ели – хорошо солдат кормят. Я сказал, что мясо мне дала мама на дорогу.
Я выпил холодного молока, промочил горло, дышать стало легче, и на душе посветлело. Сразу начал разговор с тётей о своём решении жениться на Мане. Тётя сказала мне самые добрые, тёплые слова:
– Очень правильно решил, лучшей жены тебе не найти: красива, умна. Добрая, милая и простая девушка: несмотря на то, что она учительница, общается со всеми наравне. Люди её любят за её простоту и трудолюбие. Так что не раздумывай, иди завтра после обеда, она тебя ждёт. У неё были женихи, но она всем отказала. Мать братьев Прилуцких Юлиана и Станислава сама приходила к ней, просила выйти замуж за Стасика. Парень – герой, вся грудь в медалях и орденах. Но Маня сказала, что она слово дала, и будет ждать тебя до конца.
Мы проговорили с тётей до утра. Я ей рассказал, что ничего не имею, кроме старой шинели, ни копейки за душой. Тётя меня успокоила:
– Руки есть, ноги есть, голова на плечах есть, пусть думает и решает все проблемы. Человек создан для преодоления трудностей  на жизненном пути. Иди смело, не думай, что у тебя карманы дырявые. Любви, если она взаимная, никакие трудности не страшны. Я уверена, Маня тебя с распростёртыми объятиями встретит. Я тебя благословляю. Не упусти своё счастье, ты его заслужил в этой тяжёлой жизни. Ты будешь счастлив с Маней. Иди с Богом, в добрый путь. Да поможет тебе во всём Матерь Божия.
Я пришёл домой, Феликс спит на скамейке, дверь заперта. Я постучал. Феликс встал и стоит, не идёт к двери: увидел в окно солдата и подумал, что за ним, к коменданту вести. Я постучал громче. Когда Феликс вышел и узнал меня в солдатской форме, он вцепился в меня, ухватил за шею и стал реветь:
– Братец мой, как я тебя ждал, каждый день, каждый час. И ты пришёл, мой отец, мой спаситель. Ты моя жизнь.
Мы вместе поплакали. Не виделись столько лет. Я вынул из вещмешка солдатский костюм, новый, а главное – с погонами. Надел на него, дал свою пилотку. Феликс стал танцевать, обнимать меня, целовать, радовался подарку, как ребёнок. Да он и был ещё ребёнок – четырнадцать лет.
Я огляделся. В доме чисто, пол помазан глиной, печка побелена. Феликс спал на лавке, на постели, набитой соломой и застеленной старым одеялом, в головах подушка.
Табуретка, стол, на столе банячек (чугунок) с остывшим пшенным супом. Вот и всё богатство в этом доме. Феликсу не терпелось:
– Я пойду в этом костюме к коменданту, скажу: «Служу Советскому Союзу», а ты пока покушай супа.
Я дал ему свой ремень, подтянул брюки, оправил рубашку – рукава длинные, пятидесятый размер, но не беда. Феликс убежал, обещал принести молока и хлеба из пекарни. А я всё не мог успокоиться: до чего мы дожили – пустой дом, и брат-подросток живёт один, сам готовит, сам уже строит свою жизнь. Детства у него не было.
Я не чувствовал усталости, хотя и не спал две ночи. Всё же лёг на лавку немного отдохнуть, закрыл глаза, а они не хотят закрываться – такое сильное нервное расстройство. Встал, посмотрел на часы – только десять часов утра. Маня в школе, идти туда неудобно. Надо ждать до двух часов, а ждать невмоготу. Мысли о Мане одолевают – как она меня встретит?
Феликс приехал на бричке, привёз вместо пол-литра, два литра парного молока и целую буханку хлеба, вместо половины, говорит:
– Вот, братец, я буду угощать тебя свежим хлебом и тёплым молочком. Я сказал, что брат пришёл из армии, мне дали больше, просили передать от всех большой привет.
Феликс налил в миску молока, нарезал хлеба, достал две ложки, пожаловался:
– У нас осталась одна глиняная миска, и та очень старая: ей одиннадцать лет, ещё с Украины. Мама просила: «Береги миску, разобьёшь – будешь из чугунки кушать».
Я начал разговор с Феликсом, как со взрослым, о том, что собираюсь жениться на Мане. Брат одобрил моё решение:
– Мария Феликсовна ждёт тебя. Она очень добрая и самая красивая среди наших учителей. У неё волосы кудрявые, красиво уложены на голове. Когда у меня кончилось питание, а Екатерина всё не приходила, я от голода уснул на уроке Марии Феликсовны. Мне так стыдно стало, а она просит меня прийти к ним домой после уроков, помочь в сарае доску прибить. Я пришёл. Мария Феликсовна говорит: «Мой руки и садись к столу, поешь сначала, только до дна, зла в нашем доме не оставляй». Она принесла мне большую миску супа и две лепёшки. Я всё съел с аппетитом. А Мария Феликсовна говорит: «А теперь иди домой, учи уроки». Мне стало стыдно, я, наверное, покраснел. Она погладила меня по голове и говорит:
– Ты уснул на уроке потому, что хотел есть.
– А как вы узнали?
– Из жизненного опыта. Я сама, когда училась в восьмом классе в Калиновке, жила на квартире у бедных людей. Мама мне напечёт лепёшек на целую неделю, по три штуки на день, картошки даст, пшена, соли, и я сама варила себе суп. Дети хозяйки просят у меня лепёшки, я дам, а к субботе ничего не остаётся. И я, голодная, однажды заснула на уроке.
Феликс продолжал рассказывать про семью Мани.
– Когда её брат Юлиан был дома, я часто к ним ходил. Они меня кормили. Юлиан любил меня. Мы с ним вместе сено заготавливали. Юлиан накосит мне и себе (я не мог косить), а я сгребаю сено в кучки. Потом дня за два-три переношу сено в сарай. Юлиан научил меня как легче поднимать вязанку, чтобы не надорваться. Встанешь на колени перед вязанкой, и одной рукой берёшь вязанку за верёвку, а другой опираешься на землю и медленно поднимаешься. Добрые они люди. Иди смело, они тебя хорошо встретят. Хочешь, пойдём вместе.
– Неудобно, - отказался я от его сопровождения.
Часа в четыре, я через огороды, всего-то метров двести, подошёл к двери Маниного дома, а дальше ноги не идут. Сдрейфил солдат, струсил. Потом подумал, ведь не воровать я иду, а на встречу с любимой девушкой. Вошёл в дом. Маня возле стола что-то делает. Увидела меня и бросилась ко мне с плачем. Она знала, что я вернулся. После занятий в школе она сразу пошла чистить зерноток, и  там ей сказали.
Мы долго стояли обнявшись. Я посмотрел на лицо Мани – слёзы смешались с грязью, пылью, разводами. Она пошла на улицу, умыться. Я поцеловался с Маниной мамой, извинился за внезапное вторжение. Тётя Мария велела мне сначала говорить с Маниной мамой о моём намерении жениться на Мане, а потом уже с ней самой.
– Я хочу предложить Мане свою руку. Вы не возражаете?
– Мы тебя всё время ждём и вспоминаем. Мы будем очень рады вашей совместной жизни. Маня всем отказала, было много ребят, но она ждала тебя. Слава Богу, дождалась.
Эти слова меня ободрили, придали смелости и надежды на хороший результат. Вернулась Маня, переодетая. Мне она показалась девушкой из сказки: лицо белое, щёчки красные. Мы снова обнялись. Маня первая стала меня целовать и благодарить Бога за то, что я вернулся.
– Я уже теряла надежду.  Три месяца не было от тебя письма. Думаю, женился ты или что-то случилось, но сердце предсказывало: не волнуйся, всё будет хорошо.
Манина мама накрыла на стол, поставила бутылку водки. Мы выпили по две маленькие стопочки за моё возвращение и за здравое возвращение Юлиана.
Мы с Маней вышли на улицу, сели возле дома на табуретки. Я начал разговор о нашей свадьбе, сказал, что у меня ничего нет, мама продала последнюю корову и ушла с дочерьми в аул – это для меня трагедия. Манины ответные слова остались у меня в сердце до сего дня:
– Не волнуйся, Бог нам поможет. Давай не будем думать о деньгах. Самое главное – с уважением относиться друг к другу. С любовью, согласием, взаимным доверием мы все наши невзгоды и препятствия преодолеем. У меня есть немного денег – две зарплаты. Устроим свадьбу в школе, в спортзале, я с директором договорюсь. Родных у тебя много, а у меня ещё больше, да ещё и мой педагогический коллектив.
Мы назначили свадьбу на воскресенье, двадцать пятое июля. Подсчитали количество гостей, получилось пятьдесят пять человек, вместе с музыкантами, аккордеонистом и его подругой. Вернулись в дом. Манина мама приготовила вареники со сметаной. Я уж не помнил, когда в последний раз ел это любимое у поляков блюдо. Маня сказала своей маме, что выходит за меня замуж двадцать пятого июля. Мама её посетовала, что мало времени на подготовку, всего девять дней. Маня ответила, что будет молиться Богу о помощи нам, и родные не оставят без содействия. Дядя Антон, старший брат отца, очень уважаемый в родне человек и очень добрый. На него вся надежда. Он всегда помогал нам. Манина мама одобрила наше решение завтра же ехать к дяде Антону с приглашением на свадьбу.




РАССКАЗ МАНИ О СВОЕЙ УЧЕБЕ


Я ходила в восьмой класс Калиновской средней школы – это пятнадцать километров от нашего посёлка. Раз в неделю я вместе с другими, нас пятеро было, приходила домой за продуктами и помыться. Как-то пришла я из школы, чуни мои совсем порвались, наверх пальцы вылезли с портянками. Чуни – такие бурки, сверху ткань, а внутри кошма, подошвы подбиты овечьей кожей. В это время к нам зашёл дядя Антон, увидел мои чуни, пошутил:
– Это ничего, что пальцы сверху, ноги не потеют. Всё это, милая наша красавица, ерунда. Главное, ты заканчиваешь восьмой класс, учишься на «отлично» (в классе были две отличницы – Грановская Анна и я). Ты упорно сражалась с этой тяжёлой жизнью нашей, и победила. Мы с твоей мамой обсудили дальнейшее твоё учение. В районе не хватает учителей. Я попрошу директора школы взять в Районо для тебя направление в Петропавловский педагогический техникум. Если будет направление, районная комендатура даст тебе пропуск на учебу в Петропавловск. Я говорил с нашим комендантом, он не против, если будет пропуск.
Я мечтала быть учительницей с детства. Я обняла дядю, расплакалась, вспомнила об отце. Через неделю дядя сшил мне из голенищ своих сапог замечательные тапочки на резиновой подошве из прорезиненного ремня. В этих тапочках я три лета училась в Петропавловском техникуме – с тридцать девятого по сорок второй год.
Я жила в общежитии вместе с немкой с Кемеровского района. Мы были подруги-спецпереселенцы, всё делили пополам в очень трудные годы нашей жизни. Всегда полуголодные на уроках, голова кружится, но мы заставляли себя заниматься сверх наших сил и возможностей.
Подруга моя плохо говорила по-русски. Мы с ней договорились: я буду учить её правильно произносить русские слова, а она будет учить меня немецкому языку. За три года я усвоила немецкий язык, хотя занятия были только перед сном.
Комната наша была отгороженной частью коридора. Зимой было очень холодно, так как ничего не топилось. Дверь завешивали одеялом, а окно до половины заложили угольным шлаком. Кровати наши были рядом, но зимой приходилось спать на одной кровати, на боку, тесно прижавшись друг к другу. Просыпаясь утром, мы жгли бумагу и грели на пламени руки и ноги.
Бог нас держал. Мы договорились в одном ресторане мыть полы вечером, после занятий. Ресторан был рядом с нашим общежитием. Мы вымывали два зала, за это нас кормили супом и чаем с хлебом. В три-четыре часа ночи мы возвращались сытые и сразу засыпали. Директор ресторана, добрая женщина, помогла нам продержаться два года, первый и второй курс. На третьем курсе мы готовились к экзаменам и не работали. Слава Богу, закончили успешно.
Мы расстались с моей подругой в шесть часов утра на станции «Тайнча». Ей идти до дома тридцать километров, а мне пятьдесят пять километров. Прощались на русском, на немецком и на польском языках (я её научила немного своему родному польскому языку).  Мы договорились писать друг другу. Возможно, настанет время, что мы сможем встретиться без пропусков. Каждый год мы, спецпереселенцы, уезжая на учёбу, брали пропуск. В Петропавловске, в комендатуре, вставали на учёт. Когда ездили на каникулы, каждый раз снимались и снова становились на учёт.
Я пришла домой в одиннадцать часов ночи, хотя вышла в восемь часов утра со станции «Тайнча». Жара была страшная, воды по дороге нигде нет. На станции я налила пол-литровую бутылку воды из-под крана, пила маленькими глоточками, чтобы горло смочить. Большого груза у меня не было, только книги, тетради, методики по работе учителем. Всё своё имущество я завернула в старое одеяло, которое брала из дома, привязала на груди узлом и несла, как рюкзак, на спине. Я часто отдыхала. Резиновые подошвы тапочек жгли ноги, а босиком колко: острые камешки на дороге, а по ковылю идти – ещё больше колет. От жары всё тело в поту. К вечеру, конечно, полегче идти – прохладно.
Встреча была радостная. Юлиан был дома, как раз приехал из бригады, чтобы утром везти отчёт в МТС. Он поздравил меня с завершением учёбы в техникуме: «Наша учительница вернулась». Мама всё время плакала от радости за меня и от горя, что отец не видит свою любимую дочку уже учительницей.
Ночью мне, несмотря на усталость, плохо спалось. Всё мечталось поскорее встретиться с подругами, нашей верной четвёркой одноклассниц, и их кавалерами. У меня в уме и в сердце всегда был твой образ, парня скромного, нерешительного из-за бедности своей, малоговорящего, и только о своей работе. Я всегда смотрела на тебя с какой-то душевной болью, когда ты уходил с вечеринки у нас дома последним из наших друзей. Быстро скажешь: «До свидания,  Манечка» и убегаешь почему-то, стесняясь меня. Или по другой причине?
Вспомни прощальный вечер перед уходом в армию. Мы просидели с четырёх часов дня до утра, когда мама пошла доить корову и сказала, что пора нам расставаться. Я долго целовала тебя, всё не могла оторваться, а после твоего ухода села у стола, положила голову на руки и тихо плакала, слёзы лились сами. Я подумала, что, наверное, навязала тебе свою любовь, жалела, что не сказала раньше о своей любви. В тот прощальный вечер ты горячо целовал меня и прижимал к себе, мне было больно и радостно. Ещё никто не обнимал меня так и не целовал. То расставание осталось в моём сердце навсегда, и из всех встреч с тобой запечатлелось в моём сознании, как самое сильное потрясение.

 

ПОДГОТОВКА К СВАДЬБЕ

.
  На следующий день рано утром мы с Маней отправились к её дяде Антону в Калиновку. Дядина жена, тётя Марцелина, агроном с высшим образованием, полученным ещё в Киеве, работала с 1946-го года главным приёмщиком зерна, то есть госпоставки, в районе. У неё и у дяди Антона, работавшего кучером, был постоянный пропуск для поездок по району. По распоряжению Брежнева, бывшего в то время секретарём компартии Казахстана, чтобы меньше зерна оставалось под снегом, в непосредственной близости от полей были организованы временные зернохранилища, куда свозили зерно на лошадях и быках, а весной зерно перевозили на машинах на железнодорожные станции. В Калиновке зерно хранилось в помещении бывшей школы, которая была закрыта из-за малочисленности детей, а вместо неё в другом помещении была открыта начальная школа. Большое школьное здание с десятью классными комнатами, спортзалом, учительской, залом для занятий кружков теперь стало складом с окнами, забитыми досками, и сетками для вентиляции. Здесь хранилось и постоянно перелопачивалось для просушки около пятисот тонн зерна. Когда мы с Маней побывали в этом хозяйстве тёти Марцелины «на экскурсии», Маня показала мне дверь своего бывшего класса, где она когда-то училась.
В Калиновку нас с Маней привез в повозке коменданта мой брат Феликс. Накануне, узнав о нашей предстоящей свадьбе, он подпрыгнул от радости за меня: «Ох, я говорил, что она ждала тебя», и пообещал в четыре часа утра запрячь своих лошадок, и с ветерком доставить жениха и невесту по назначению. И комендант не узнает, а сторож – хороший старик, не скажет ему. Бог нам поможет.
Я был удивлён, как лихо четырнадцатилетний Феликс управлял лошадьми. Он довёз нас очень быстро, за сорок пять минут, но «с большим сбережением», как сказал он в ответ на Манину просьбу «не выделывать фокусы». Феликс предложил нам возвращаться обратно по той же дороге, так как комендант после обеда спит до пяти часов, и будет возможность за нами заехать.
В доме дяди все ещё спали. Подождав немного, мы постучали. Вышел дядя Антон, бросился целовать Маню и сразу заметил:
– Ты с охраной пришла.
 – Дядя, это мой жених.
        – Слава Богу, что тебе Бог послал такого жениха. Это тот самый, о котором ты нам рассказывала, сын Марцина? Мы с его отцом вместе к девушкам ходили.
Дядя Антон обнял меня, поцеловал, пригласил нас с Маней в дом, разбудил тетю Марцелину. Они жили вдвоём. Их дети нашего возраста были студентами: сын Геннадий учился в железнодорожном институте в Караганде, а дочь, Юля, в институте сельского хозяйства в Петропавловске. Тётя Марцелина сразу догадалась поздравить нас со сватаньем:
– Я думаю, вы пришли на свадьбу нас звать? Сделаем свадьбу, как положено, по закону Божиему. Слава Богу, дождалась ты, Маня, своего любимого. А ты, - обратилась она ко мне, - похож на маму, будешь счастлив. Так в народе говорят: если сын похож на маму – это к счастью. Я тебя заверяю: ты действительно будешь счастлив с Маней.  Я ей предлагала, когда мы сюда переехали, несколько женихов. Она сказала мне, чтобы я зря не тратила время, так как она будет ждать Янека. Правильно я тебя назвала?
Собрали стол, сели вчетвером, выпили немного и закусили. Маня начала говорить о свадьбе. Я всё больше молчал. Тётя поинтересовалась, почему так быстро свадьба назначена. Маня ответила, что Янеку, то есть мне, негде и не на что жить, так как мои мама и сестры ушли в аул Берлык к родным и там работают доярками. Дядя в свою очередь сказал, что нечего тянуть резину, откладывать свадьбу, и пошёл посмотреть, сколько у них осталось самогонки.
– Как знал, что пригодится, не выпили всю. Должно быть, ещё литров десять есть. Правда, наливал бутыль коменданту – когда к нему начальство из района приезжало, нужно было угостить.
Маня ничего не просила. Тётя сама перечисляла продукты, которые они могут дать на свадьбу: двадцать килограмм белой муки на каравай, мешок муки простого помола на хлеб, полведра пшена, миску риса, три килограмма бараньего жира, масло, сало, полведра кислой капусты, много свеклы. Тётя и Маня живо обсуждали, что и как приготовить и организовать.
– Каравай я здесь сама испеку и пряников сладких для чая и пирожков с сыром. Зажарю двух куриц, они старые, не несутся, и петуха старого. У нас молодые цыплята есть. А сколько человек, вы знаете, на свадьбе будет?
– Около шестидесяти человек.
– Так много? Где же их разместить?
– Я договорюсь с директором школы, чтобы свадьбу устроить в спортзале, будет, где погулять. И музыка будет, аккордеониста пригласим.
Я сижу и думаю, как Господь Бог помогает нам. Правильно Маня решила – обратиться прежде всего к дяде. Такой теплый приём нам оказали, с такой душевной добротой отнеслись и столько продуктов подарили, что за целый год в колхозе не заработаешь. Дядя Антон просил Маню передать маме, чтобы она не беспокоилась, не переживала:
– Всё будет на свадьбе, как у хороших людей. Я вместо отца буду, дочка достойна моей чести.
Тётя Марцелина обещала изготовить для Мани свадебное платье и фату:
– Мы с тобой померили моё платье, я мерку с тебя сняла, перешью это платье для тебя и привезу готовое на твою свадьбу. Я должна отпроситься в районе на три дня.
Тётя посетовала, что редко удаётся видеться с родными. Летом работы много и ответственность большая. А зимой – из-за буранов не поедешь. И дядя очень много трудится по хозяйству. А дети только на каникулы приезжают. Вот так и живём, дни уходят за днями, а с ними и жизнь наша.
Тётя увела Маню показать, какие продукты она приготовила, а мы поговорили с дядей Антоном о здешней жизни. Я рассказал ему, как служил, где был ранен, почему так долго не демобилизовался (из-за войны  на Западной Украине).
Подъехал Феликс. Его пригласили в дом и покормили. Дядя предложил погрузить на комендантскую повозку побольше продуктов, а остальное привезти на их «тачанке» сразу на свадьбу. Он повёл меня в кладовку, насыпал целый мешок зерна и полмешка муки простого помола на хлеб. Маня с тётей набрали целый мешок продуктов. Всё уложили в повозку. Попрощались и поехали.
По дороге я всё время говорил с Маней, не спускал с неё глаз и думал, какая она мудрая по сравнению со мной. Так хотелось обнять её и расцеловать, но я стеснялся брата. Оставлю всё на вечер, второй вечер нашей встречи. Маня рассказала, что тётя положила в мешок кроме продуктов на свадьбу большую грелку молока и большую буханку хлеба.
 – Дома попробуем всего, что ты захочешь. Я готова всё сделать для тебя. Хочешь, сердце выну из груди и отдам тебе? Оно так соскучилось, истосковалось по тебе, что теперь стучит совсем по-другому.
Маня обеими руками стиснула мою руку, наклонилась и поцеловала её. У меня сердце защемило, и слёзы появились на глазах. Я взял её руки в свои, и стал их целовать за такую открытую теплоту, за искренние чистосердечные слова, за ласку её ко мне.
Быстро мы доехали, выгрузили продукты. Манина мама сказала, что на всю свадьбу хватит и ещё останется. Слава Господу Богу, что нам так помогли в трудную минуту, в этот голодный год. Она весь день думала, как накормить гостей на свадьбе. Люди ведь придут отдохнуть, погулять, попеть, покушать хорошо и выпить, а потом обсудить «от и до», как водится на селе, что было на свадьбе так, что не так.
  На ужин Маня напекла вкусных блинов со сметаной и творогом. Мы попили чай со сладким корнем. Я предложил Мане пойти к моей тете Марии, порадовать её. Тётя только что вернулась с дойки коров. Она очень удивилась нашим успехам в подготовке к свадьбе. Тётя обняла Маню:
– Я была уверена в твоём уме и находчивости. Всё у вас будет хорошо.
Возвращались домой ночью, не встретив никого. Мне пришла в голову мысль, что мы проведём эту ночь вместе с Маней, мы же всё решили на всю нашу жизнь. Маня обняла меня, поцеловала, но на мою просьбу остаться с ней решительно ответила:
– Миленький мой, не обижайся, повременим немного. Я сама ждала этой встречи. Я хочу, чтобы ты убедился, что я настоящая девушка, не тронутая никем. Ждали больше, осталось немного. Иди домой, и спи спокойно. Пусть тебе приснится твой ангел-хранитель. Я завтра с директором школы договорюсь о спортзале, а ты поговори с Янковским насчёт музыки, вы же друзья, учились вместе в школе.
Мы расстались до утренней встречи. Дома я, чтобы не разбудить Феликса, тихо лег на лавке у окна и сразу уснул после всех этих путешествий и треволнений. Проснулся от стука в окно. Сразу не разобрал, сон это или действительность. У дома стояла Екатерина. Она бросилась ко мне с громким плачем – так долго ей не открывали. Я еле успокоил её, объяснив, что первую ночь после возвращения из армии спал так сладко. Мы внесли в дом её самодельный «рюкзак» из простыни с грузом, и две торбы с продуктами. Мне они показались очень тяжелыми, да и нести их в руках неудобно, не за что ухватиться. Екатерина рассказала:
– Когда ты ушёл, мама ночами не спит, а днём все разговоры о тебе, что ты там будешь кушать, кто тебе что сварит. Всё повторяет: «Мой любимый сыночек, мой сирота». Дядя вынес ей жернова на улицу, и она всю ночь мелет пшеницу, так и засыпает за жерновами. А утром – на ферму, коров доить. Мы с Юлей помогли ей домолоть зерно. Я принесла тебе больше ведра муки, два литра молока в грелке, масла два килограмма, бараньего жира три килограмма.
Я посмотрел на Екатерину: худая, измученная, чёрная от загара, одни глаза и нос. Как это она всё донесла за восемьдесят километров? Так жалко её стало, что я не выдержал, заплакал. Мы все втроём плакали о нашей горькой жизни, что родились мы в такое тяжёлое, страшное время. Уже нас, с Феликсом, Екатерина стала успокаивать. Я разогрел суп, который Феликс для меня приготовил, положил масло, хлеб свой – пятьсот граммов – Феликс не съел, оставил мне. Получился богатырский завтрак. Феликс ушёл на работу, а я всё подробно рассказал сестре о моих делах. Сестра встала, расцеловала меня:
– Мы все молим Бога за тебя. Вечером мы с сёстрами ложились спать, а мама за жернова. Семья дяди тоже переживает. Собирая меня, мама всё толкует, чтобы я поподробнее узнала, что и как. Дядя попросил председателя колхоза отпустить меня, договорился, что мою группу коров будут доить Юля с Леной. Я рада твоим успехам, братец. Теперь я могу спокойно отдохнуть.
– Ты спи, а я пойду в сельсовет, хочу со Станиславом решить некоторые вопросы. Он теперь председатель сельсовета, поможет мне. А потом мы с тобой к Мане пойдём.
Я пришёл в сельсовет. Станислав был в кабинете, его секретарь, моя бывшая одноклассница Зося, что-то писала за столом. Станислав пошутил:
– Что, пришёл любовь здесь крутить?
Зося ответила за меня:
– Мы с Янеком с шестого класса любовь крутим. Однажды сестра моя увидела, как мы целовались, схватила его за голову. Он испугался и убежал, а шапка его у неё в руках осталась. Мама и сестра ругали меня, дескать, ты ещё ребёнок, а он старше тебя на пять лет. На другой день я отнесла его единственную шапку и отдала на улице у дома его сестре.
Мы со Станиславом обнялись и пошли в кабинет. Станислав сказал:
       – Я в курсе твоих дел. Тётя Мария всё рассказала, когда зашла к моей маме, а мы с Аделей как раз были у мамы. Мы все рады за тебя – такое счастье тебе досталось. Ведь я сам хотел жениться на Мане, а до меня Юлиан сватался. Но она всем отказала, дала тебе слово ждать. Наша мама очень хотела, чтобы Маня стала её невесткой, ходила её уговаривать. Но ничего не получилось. Я должен сказать тебе, какую огромную услугу Маня оказала нам с Аделей, познакомив нас. Дня через два после своего отказа приходит Маня к нам домой,  мы все были дома. Я подумал, что Маня согласилась, и сразу легко и приятно на душе стало. А Маня обратилась сначала к нашей маме с извинениями: «Мне стыдно перед Вами, что так получилось. Возможно, я грубо поступила по отношению к Вам и Вашей семье. Я пришла извиниться перед Вами и Вашими сыновьями. Я хочу помочь Вашему сыну Станиславу в выборе невесты. За него любая, самая красивая и умная девушка пойдёт. У меня есть знакомая учительница, я думаю, она понравится Станиславу, от чистого сердца говорю». Я пробовал возразить, что мне нравится сама Маня, но она твёрдо сказала, что дала слово тебе и совестью своей торговать не может. Так Маня и познакомила меня с Аделей, в которую я сразу по уши влюбился, таких красивых я в своей жизни не видел. Доброе сердце у твоей Мани, она всем желает счастья.
В кабинет зашла Зося, сказала, что пришли люди. Станислав вышел, попросил подождать, так как он беседует с солдатом. Я быстро изложил Станиславу свою просьбу: нужно пятнадцать литров самогона и посуду – тарелки, стаканы, стопки, ложки. Станислав сказал, что его тесть покупал на их свадьбу самогон у немца в Новодворовке, а насчёт посуды обещал поговорить со своими родными.
Я вышел из сельсовета очень довольный. И тут солдат комендатуры приветствует меня, старшего сержанта, сделав руку под козырёк, и просит зайти в комендатуру. Комендант встретил меня словами:
– Вы четвёртый день здесь живёте, а к нам не заходите. Заходил ваш брат Феликс, рассказал о Вас. Я рад поздравить Вас с хорошим выбором невесты. Она славная девушка, очень умная, скромная и красивая. Она достойна такого сержанта. Ваши родные убежали, я не вернул их. Не от хорошей жизни они продали корову и ушли. В нашем колхозе дела обстоят плохо по сравнению с другими колхозами. Через неделю я узнал, где они, и сразу по рации поставил в известность районного коменданта, а тот по рации нашёл их в ауле Берлык и сказал мне: «Пусть работают в ауле, там нужны доярки». Я Феликса спрашивал, где мама и сёстры, а он отвечал, что не знает, хотя, конечно, знал. Феликс шустрый малый. Я взял его кучером возить меня. Он лошадей любит и хорошо их кормит. Договорился с председателем колхоза, чтобы ему давали ежедневно пятьсот граммов хлеба на пекарне и пол-литра молока на ферме. Он умный парень, сообразительный.
Я пригласил коменданта на свадьбу, но тот отказался – служба не позволяет. Комендант предложил мне брать лошадей, когда ему самому не нужно куда-нибудь ехать. Это было очень кстати, так как предстояло много поездок: в Калиновку к дяде Антону, забрать продукты для свадьбы, привезти камыш из Новодворовки, чтобы испечь хлеб, съездить в район пригласить друзей.
Мой самый близкий друг Баров Альберт, из такой же бедной семьи,  как и я, когда стал бухгалтером сельпо, очень помогал нам. Не было никакой мануфактуры в магазине. Семья моя совсем голая была.  Альберт через своих друзей в райпотребсоюзе доставал мне дешёвые мешки, грубые и тонкие. Из тонких мешков шили девочкам платья, а из толстых мешков мама шила нам с Феликсом брюки, а себе юбку, потом красила в чёрный или синий цвет. Я ничем помочь Альберту не мог, только приносил ему в грелке керосин для лампы и примуса раз в две недели. Я привязывал грелку с керосином к поясу под брюки, чтобы было незаметно. Если бы поймали, то посадили бы. Жена Альберта Лена была сиротой, жила на Украине в детском доме, там закончила семь классов. Когда спецпереселенцев отправляли в Казахстан, её дядя, главный бухгалтер районного отдела сельского хозяйства, взял её с собой. В Казахстане он работал тоже главным бухгалтером МТС. Лена училась у него бухгалтерскому учёту, и когда бухгалтера нашего колхоза «Сталинский путь» посадили, её направили к нам на её место. Я работал учётчиком. Здесь мы и познакомились. Лена влюбилась в меня, и сама призналась в этом. Я не мог морочить ей голову, так как мне нравилась Мария. Я чистосердечно рассказал Лене, что люблю Марию, и порекомендовал ей Альберта Барова, хорошего скромного парня, бухгалтера сельпо, который часто заходил к нам в бухгалтерию, но стеснялся объясниться ей в любви. Теперь Альберт и Лена муж и жена, у них растёт ребёнок.
Когда я приехал с Феликсом приглашать их на нашу с Маней свадьбу, Лена поцеловала меня и сказала, что от чистого сердца благодарна мне за то, что свёл её с Альбертом и что они очень счастливы, хорошо понимают друг друга. Взаимная любовь – это дар Божий. Я попросил Альберта достать сахару и пару пачек чая, а Лену – привезти на свадьбу тарелки, стаканы, стопки, ложки алюминиевые или железные.
Альберт рассказал, как они с Леной вступали в брак. Ни у него, ни у неё ничего не было. Решили собрать вечер только для самых близких родных. Председатель колхоза, узнав, что Лена собирается замуж, очень здорово помог им с продуктами: выписал тридцать килограммов муки на хлеб, пять килограммов самодельного пшена из выращенного проса, полбарана мяса. Купили десять литров самогона. Дядя привёз Лене пять килограммов белой муки и два килограмма сала. Вот всё, что было на свадьбу. Собралось  двадцать пять человек, полон дом. Музыки не было, дорого было нанимать гармониста из другого посёлка. Пошли жить к Лениной хозяйке, которой колхоз начислял за Лену трудодни. В доме мамы Альберта места не было: семь человек, из них шесть детей.
В первые дни семейной жизни трудностей не замечали. Потом Лена забеременела –           природа берёт своё. Возник вопрос об отдельном жилье. Судьба решилась Господом Богом. Альберта перевели в район бухгалтером складов райпотребсоюза и дали каморку в коридоре общежития. В комнате стояли небольшой стол, два табурета и односпальная кровать с сеткой. Матраса не было. Альберт собрал на складе большие картонные коробки из-под печенья и настелил их на сетку кровати так, что можно было вдвоём боком как-то уместиться. Вскоре Альберту пришлось спать на полу, на тех же коробках, застеленных мешковиной. Лене тоже дали работу бухгалтером. На две зарплаты, хоть и небольшие, они покупали на складе муку и крупу, это было главное их питание. Потом Альберт обратился к начальству насчёт жилья, так как Лене скоро предстояли роды, а в их каморке места для детской люльки не было. Дали им эту комнату, где они жили и теперь. Лена родила сына, три месяца не работала. На одну зарплату жить было трудно. Наняли старушку ухаживать за ребёнком, а Лена вернулась на работу.
В тот момент, когда рассказ Альберта дошёл до рождения сына, старушка ввела в дом сероглазого малыша. Лена сказала: «Вот наш сын», и добавила: «Ты не хотел на мне жениться, я бы тебе такого родила».
Я извинился перед друзьями, что мы с Феликсом не можем пообедать с ними – дел целая гора, а до свадьбы всего два дня. Мы попрощались и поехали в Калиновку к дяде Антону. Было уже четыре часа, а ехать сорок километров. Приехали в девять часов вечера. Тётя говорит:
– Я чувствовала душой, что ты приедешь. Как раз вовремя. Каравай вынули из печи, остывает, пойдем, посмотрим. Каравай  удался на славу.
Я ничего подобного в жизни не видел. Это чудо просто: каравай был украшен сверху розочками и листочками и блестел, как лаком покрытый. Тётя объяснила, что яйцом с сахаром каравай смазан, вот и блестит. Дядя сшил из обложек книг большой круг, на него положили каравай и обвязали полотняной простынёй, чтобы довезти в сохранности. В ящик с мякиной погрузили две пятилитровые бутыли самогона, в большое деревянное ведро уложили посуду, пересыпанную мякиной, а в большую кастрюлю сложили пряники и пирожки с творогом, сверху яйца, да грелку со сметаной. Тётя с дядей предложили поужинать с ними, но уже была полночь. Мы попросили их приехать в субботу пораньше, взяли на дорогу по краюхе хлеба с маслом и уехали.
Маня не спала, ждала нас. Феликс отправился, как он сказал, воровать камыш из скирды на колхозном дворе, пока старик-сторож спит. Привёз три снопа камыша, а четвёртый сноп выгрузил во дворе бабушки Фили, она будет печь хлеб на свадьбу. Ей будет помогать тётя Анна, которую привезёт зять Роман. Анна плохо ходит, но она замечательная мастерица и хозяйка.
Феликс повёл лошадей на конюшню. Маня расцеловала меня и велела пойти немного отдохнуть. Пришёл домой, уже пять часов утра. Екатерина не спала, стирала старые рубашки и брюки Феликса. Он теперь ходит в солдатской форме, которая ему очень нравится, хотя и велика. Все друзья завидуют ему. Я сказал Екатерине, что в десять часов едет подвода в МТС за горючим, можно с ними поехать, это полпути.
– От тебя теперь всё зависит. В субботу все должны приехать на свадьбу. Маме расскажешь, что к свадьбе приготовлено. Я ещё привёз от дяди припасов.
Екатерина поразилась, сколько продуктов собрали, самых дорогих и качественных. Господь Бог помогает.
– Я очень рада за тебя. Маня хорошая хозяйка, её мама всему научила. Она рассказала мне, что жила в Новодворовке на квартире у немца ветврача. Его жена, портниха, почитала Маню за дочку, научила её кроить и шить на швейной машинке. Они общались на немецком языке. За два года Маня научилась языку так, что и за пять лет в институте не усвоила бы. Хозяйка полюбила Маню за то, что она говорит по-немецки, хотя сама полька.
Екатерина закончила стирку в шесть часов утра и легла немного вздремнуть. Вернулся Феликс. Мы приготовили для Екатерины сытный завтрак – суп, заправленный бараньим жиром. Я послал Феликса попросить в пекарне полбуханки хлеба, а на ферме – два литра молока  для сестры в дорогу. Сам сходил к возчику горючего, договорился, чтобы тот заехал за Екатериной. Феликсу всё дали без разговоров.
Разбудили Екатерину. Феликс налил суп в единственную миску, положил три ложки и хлеб, который сэкономил вчера для Екатерины. Но она взяла только полбуханки с собой, остальное оставила нам. Пока мы завтракали, подъехала подвода. Екатерина села на подводу, а мы с Феликсом пешком провожали её до долины, так как лошади шли медленно. Вернулись домой грустные, не спавшие совсем, усталые, особенно Феликс, ведь подросток ещё. Феликс сразу ушёл на конюшню, нужно было куда-то везти коменданта. Я зашёл в дом, и такая жалость взяла меня: такие нечеловеческие условия жизни. Денег нет, те, что дали в армии, потратил на подарки родным. Посидел немного, отправился к Мане в школу, сказать, что поеду за водкой, если Станислав узнал адрес самогонщика. Маня велела мне зайти к её маме, она знает, где лежат две Манины зарплаты – неприкосновенный запас. Я взял у своей будущей тёщи деньги, пошёл в сельсовет. Зося встретила меня улыбкой и воздушным поцелуем и сказала, что Станислав в кабинете пишет отчёт. Зашёл в кабинет. Станислав встал, поздоровался со мной и обрадовал сообщением, что съездил вчера к своему тестю, узнал фамилию и адрес немца-самогонщика, у которого всегда можно купить самогон. Станислав обещал взять у председателя колхоза Струминского лошадей, когда тот вернётся из поездки по бригадам.
– Ты садись, жди. Струминский к двум часам подъезжает. Мы с ним не ладим. Я ему в глаза сказал, что он развалил колхоз, наш «Сталинский путь» последний в районе. Я и на совещании в райисполкоме сказал, что, если Струминский ещё год поруководит, то, от колхоза ничего не останется. Председатель исполкома ответил, что сам знает, но менять председателя колхоза перед уборкой урожая нельзя, а после уборки будет искать замену. Я об этом Струминскому рассказал. Я ему говорю: «Ты народ довёл до нищеты, держишь под ружьём коменданта». Комендант питается с колхозной кладовой и заодно с председателем колхоза. Струминского все боятся, он десять человек посадил за то, что ему в глаза правду говорили. Он им пришил политику, агитацию против колхозного строя. А комендант всё это поддерживает, ни в чём Струминскому не возражает.
Я сказал Станиславу, что комендант даёт мне лошадей, когда мне нужно, но Станислав сам пошёл за лошадьми к Струминскому.
До Новодворовки я доехал быстро и сразу нашёл нужный дом. Всё село – одна улица, дома в два ряда. Крыши домов высокие, крытые камышом, а сверху глиной, чтобы ветер не взял. На чердаке дома устроен склад, всё хранится в сухом месте. Зерно на чердаке сохраняется до пяти лет, если урожайный год был, а уж запасы зерна на три года обязательно засыпали. Так было до тридцать пятого года, когда сами вели своё хозяйство, а в колхозе всё изменилось. Всё это я узнал от хозяина, у которого брал самогон – пятнадцать литров по семь рублей за литр. Я попробовал – мне показалось, что хорошая водка. Я плохо в ней разбираюсь, но хозяин уверил меня, что хорошая – весь район у него берёт.
Я обернулся за три часа, отвёл лошадей ездовому, зашёл к Станиславу поблагодарить за помощь и напомнить о приглашении всей его семьи в воскресенье к двенадцати часам на нашу свадьбу. Станислав сказал, что посуду собрали, принесут в субботу в школу. Я вернулся к Мане. Она приготовила мои любимые вареники со сметаной. После ужина я предложил Мане заранее пойти к родным и знакомым с приглашением на свадьбу. А то скажут: «Приглашают на дороге, чтобы были на пороге».
Сначала мы зашли к бабушке Филе посмотреть испеченный хлеб и поблагодарить её и дочку Янину за помощь. Здесь была и тётя Анна. Мы пригласили всех на свадьбу. Хлеб на кислом молоке получился на славу – высокий и пышный, как каравай. Бабушка Филя сказала, что много перепекла хлеба за свою жизнь, но такого высокого и пышного не получалось никогда. Она добавила, что мы с Маней будем счастливы, нам Бог помогает.
Затем мы пошли в дом тёти Анны приглашать её дочь, мою двоюродную сестричку Нину и её мужа Романа. Нина хотела нас угостить, но мы сказали, что нам надо ещё многих посетить и пригласить на свадьбу, и чтобы она на нас не обижалась.  Вторая моя тётя – Мария очень обрадовалась, начала целовать Маню, говорить самые прелестные пожелания, предложила нам парного молочка. Тётя Мария извинялась, что нечего ей дать на свадьбу, вот только молока может дать десять литров и даже больше. Хлеба у них нет, получают по пятьсот граммов в колхозе, тем и живут. Если бы не корова, давно бы с голоду умерли.
– Тётя, попросите бригадира, чтобы он отпустил ваших сыновей на свадьбу в воскресенье после обеда
– Я-то попрошу. Бригадир сделал бы такое одолжение, но Струминский не разрешит ему. Бригадир его боится. Мои ребята работают на одном агрегате, косят сено. Юлиан на косилке, Антон на граблях. На сенокосе работают без выходных. Приходят по одному на ночь сменить бельё и вытряхнуть вшей из одежды. Они там прожигают одежду на огне, но это помогает на один-два дня. В вагончике все спят вповалку, вшам раздолье. Ты сам обратись к бригадиру, может он отпустит твоих братьев на вашу свадьбу.
Мы попрощались с тётей Марией, зашли по соседству к Прилуцким, пригласили их. Там нам тоже обещали принести посуду. Наконец, мы пригласили музыканта Янковского и его невесту. Он был очень доволен, что пригласили его вместе с подругой, обычно о ней забывали, приглашали только его одного. В начале одиннадцатого мы нанесли визит вежливости Станиславу; они уже собирались спать. Мы пожелали им приятного сна и вернулись домой. Завтра после обеда пригласим учителей. Они с утра будут сгружать сено с транспорта, и подавать его на скирду. Директор школы попросил Маню тоже прийти и руководить работой – сам он приболел, нога распухла. Это всё мы обговорили, когда шли домой. Мне же утром предстояло организовывать доставку продуктов в школу и приготовление свадебных блюд. Для этого надо было пригласить бабушку Филю, теток Анну, Марию, Прилуцкую. Маня напомнила мне, чтобы я пришёл к двум часам к скирдам, где будут работать учителя. Мы расстались. До свадьбы оставалось меньше суток.
Ночью я проснулся в пять часов от беспокойства, вспомнил, что не осмолил коровью голову, которую председатель колхоза выписал мне для холодца на свадьбу. Корова сломала ногу, её прирезали. Заведующий фермой был мой друг ещё по работе на тракторе, потом он заболел лёгкими, и его перевели на ферму. Он был в курсе моей свадьбы и посодействовал мне. Коровья голова весила двенадцать килограммов – очень большие рога. Я уплатил в конторе деньги за неё, принёс в дом Мани. Манина мама удивилась и обрадовалась – будет замечательный холодец, самая лучшая закуска на свадьбу. Она велела мне осмолить её и разрубить на куски, а пока голову положили в подпол.
Я пришёл к дому Мани в шесть часов утра. Её мама уже встала доить корову. Маня спала, я не стал её беспокоить. Сам пошёл в подпол, достал коровью голову. На улице разжёг костёр из камыша, осмолил голову, разрубил, принёс воды из колодца. Манина мать поставила на улице корыто. Я сложил куски мяса в корыто, залил водой. Тут вышла Маня:
– Ты что, не спал?
– Нет, я тебя караулил.
– Вот достойный муж: боится за свою жену, чтоб не украли.
Маня подошла ко мне, обняла, поцеловала. После завтрака я проводил её на работу до половины посёлка и пошёл приглашать всех трёх тёток, чтобы пришли, помогли готовить. У тёти Марии я сразу вспомнил, что нужно договориться с бригадиром в отношении моих двоюродных братьев Юлиана и Антона, попросить бригадира отпустить их на воскресенье на свадьбу. Я застал бригадира на хозяйстве. Он сказал, что с удовольствием отпустил бы ребят, но тогда косилка станет и Струминский его живьём съест. Он предложил мне самому обратиться к председателю, так как тот ему не откажет. Я нашёл Струминского тут же, на хозяйстве. Он велел мне передать бригадиру, что не возражает отпустить на свадьбу моих братьев, а тот обещал отпустить ребят с утра, пусть его председатель ругает.
Вернулся в дом Мани, там кипела работа. Тёти и бабушка Филя по указанию Маниной мамы сортировали продукты. Я начал носить приготовленное в школу: двенадцать буханок хлеба и всё по порядку. А бабушка Филя раскладывала. Наконец я перенёс посуду, и как раз было пора идти к скирдам, где работал учительский коллектив.
Когда я подошёл к скирде, все женщины побросали вилы и закричали:
– Ура! Смена пришла. Помощник своей невесте, может, и нам поможет.
Я поздоровался, взял вилы у Мани, потом поочерёдно ещё у четырёх женщин, и покидал сено на скирду, пока они отдыхали. Пришла арба на быках с сеном. Я её сам разгрузил – около тонны весом. Тут наступил перерыв, не было подвод. Я воспользовался моментом и обратился к женщинам:
– Уважаемые учительницы! Мы с Маней приглашаем вас на маленькое торжество по случаю нашей свадьбы. Добро пожаловать к нам завтра в двенадцать часов дня.
Самая молодая учительница, Фрида, сделала мне замечание:
– У нас в коллективе нет Мани, а есть Мария Феликсовна. Так принято обращаться.
Женщины остались работать, а я ушёл. У дома Мани стояла лошадь с тачанкой – приехали дядя Антон и тётя Марцелина. Я вошёл в дом, поздоровался с ними, поцеловались. Я поблагодарил их за то, что они вовремя приехали. На кровати были разложены приготовленные тётей свадебное платье и фата для Мани. Дядя привёз бочонок хлебного кваса, сорок литров, и три жареных курицы. Он спросил, всё ли готово к свадьбе. Я ответил, что, по-моему, почти всё – пусть мама скажет. Дядя похвалил меня:
– Молодец, сразу называешь будущую тёщу мамой, это приятно, и по-нашему, по-польски.
Я подошёл к тёте Марцине, поцеловал её в обе руки и в лицо. Потом поцеловал дядю Антона и сказал:
– Всё, что есть доброго в моём сердце и душе, отдаю вам за Манино свадебное платье и фату. Она будет выглядеть, как принцесса. Простите, я не нахожу слов благодарности вам. Вы сделали для нас больше, как если бы были мои родители здесь. Я преклоняю голову перед вами.
– Мы сделали, что в наших возможностях и силах, старались от души, чтобы вы остались довольны, и, чтобы наша принцесса была лучше всех. Мы с тётей не забыли и про тебя. Ты нам пришёлся по душе. Нашу племянницу, добрую, милую Маню отдаём, я думаю, не ошибусь – в надёжные руки. Раз ты сдержал своё рыцарское слово, данное Мане при расставании, и она ждала твоего возвращения, вы достойны друг друга. Вас Бог свёл. Янек, ты заслуживаешь нашего скромного подарка. Тебе, может, не понравится, но мы от чистого сердца дарим тебе мужской костюм.
Дядя протянул мне завернутый в наволочку свёрток. В нём были костюм синий, рубашка белая и галстук. Дядя велел мне примерить, а я положил всё на кровать рядом с Маниным платьем, и у меня слёзы полились рекой, а в горле камень. Я встал перед дядей и тётей на колени, в горле прорвало, и я заплакал в голос, зарыдал громко, как маленький ребёнок. Дядя меня поднимает, успокаивает, мол, хватит тебе, ты солдат. Разве можно так расстраиваться?
Я был так потрясён их подарком, их добротой, что силы оставили меня. В голову пришла горькая мысль: «Что я, сирота без рода и без племени? Без помощи не могу сам себя содержать, заработать на свою скромную жизнь? Чужие люди одевают меня, устраивают мою свадьбу». Дядя помог мне встать…
За обедом мы выпили по стопке самогона, и я рассказал, почему я так плакал. Ведь я не сирота, у меня есть родители. Но жизнь так нас зажимает, что нет никаких сил вырваться из её тисков ни трудом, ни умом. Впервые в моей жизни я увидел этот костюм, подаренный солдату, нищему, который не имеет ни кола, ни двора, ни гроша за душой. Сердце не выдерживает такой несправедливости. Человек имеет руки, ноги, голову на плечах, готов творить благо для себя и для людей, и не в силах заработать на кусок хлеба. Государственный строй поставил рабочих людей в такие условия, что они не могут прокормить себя, не говоря уже о семье. Вся власть держится под ружьём. Нельзя сделать лишний шаг влево или вправо. Делай то, что закон тебе диктует. Чуть против закона скажешь в защиту своих прав – сядешь в тюрьму. Там можешь тихо думать о правах, а за громкое выступление срок добавят.
После обеда мы с Маней пошли в школу расставлять скамейки и накрывать свадебные столы. Скатертей было мало, только на стол жениха и невесты. Я расставлял посуду, а сам всё думал: «что же нет мамы и сестёр, может быть, ночью или утром приедут?». Пришла тётя Марцина проверить, как идут дела. Я вышел из школы и вижу: стоит машина возле нашего дома. Мы с Маней поспешили туда. Оказалось, гостей полон дом, а под домом лежит большой баран со связанными ногами. Мы с Маней переглянулись, улыбнулись и вошли в дом. Мама моя поила шофёра-казаха чаем из сладкого корня. Казах быстро собрался в обратную дорогу. Владимир Маевский, сын дяди-кузнеца, вызвался зарезать барана и разделать его по частям. Утром решили сделать плов, хотя риса у нас было мало, но тётя Марцина привезла полведра пшеничной крупы. А кости – залить солёной водой, чтобы не испортились: на второй день свадьбы будет шурпа.
Маня принесла бутылку самогона, две миски холодца, кашу пшенную с молоком. Мама моя подошла к Мане, обняла её, стала плакать и приговаривать:
– Тебя нам сам Господь Бог послал.
Мама попросила у Мани прощения за то, что не смогла принять участие в подготовке к свадьбе. Нас жизнь разлучила. Сёстры тоже подошли к Мане, обнимали её, целовали, благодарили. Феликс подошёл к своей учительнице последним и сказал:
– Я знал, что мы будем родня.
После позднего ужина мы с Владимиром и Феликсом остались ночевать в школе, так как в обоих наших домах места не было. Разместились на старом диване и на столах. Браться скоро захрапели, а я так и не спал всю ночь. Утром пришли женщины готовить плов, а мы с Маней пошли к дяде Антону решать организационные вопросы: кто будет тамадой на свадьбе, кто будет рассаживать гостей, следить за водкой и едой на столах. Дядя взял миссию тамады на себя, а тётя Марцина согласилась «руководить» угощением. Маня взглянула на меня, пожалела:
– Бедный мой, исхудал, три дня небритый. Я тебя откормлю, приведу в нормальный вид. Моя хозяйка-немка говорила мне: «Сама не кушай, а мужа накорми, и не забудь поцеловать. Ему это очень приятно будет». Дядя похвалил Маню за мудрые слова. Я побрился, умылся, стал примерять костюм. Брюки и пиджак сидели отлично. Дядя повязал мне галстук.
– Ты теперь выглядишь, как настоящий польский пан. Этот костюм мне Манин отец привёз из Варшавы. Я в нём в двадцатые годы только в костёл ходил, а как костёл в двадцать девятом году закрыли, я костюм больше не надевал. Потом – коллективизация, в тридцать шестом году – спецпереселение…
Нужны были туфли или ботинки, и носки. Маня нашла старые тапочки брата, почистила их сажей, смешанной с яичным белком – получились как новые, блестят, как генеральские сапоги. Носки мне Маня тут же сшила из своих чулок. Жених был экипирован полностью.
Пришли девушки-учительницы убирать невесту. Я пошёл в школу будить Феликса, который спал в учительской. В школе уже был музыкант Янковский в польской военной форме. Владимир Маевский попросил у меня мою военную форму. Я послал Феликса, тоже одетого в форму, в дом к Мане, где я переодевался. Толстому Владимиру моя форма пришлась впору, как на него сшита, мне она была великовата. Мы вышли на улицу.
Янковский заиграл марш, и жених в сопровождении трёх военных отправился за своей невестой. Все соседи высыпали на улицу. Дети окружили нас. Без пяти минут двенадцать из дома вышла моя принцесса. Я глянул на неё и не узнал – такая красивая в белом платье, волосы уложены валиком. Все родные пошли провожать нас в школу на нашу свадьбу. Ученики сделали «перейму» с двумя полными вёдрами воды и двумя лепёшками. Я дал им два рубля. Они поздравили нас: живите долго, любите друг друга. Янковский всё время громко играл.
У школы собралась половина посёлка. Гостей пришло только человек десять, а должно быть около шестидесяти. Пришли Юлиан и Антон. Тётя Мария ещё утром сразу после дойки пришла. Мои мама, сёстры, Лена с утра помогают. Всё идёт очень хорошо. Пришёл Альберт с Леной, они ночью приехали к маме Альберта. Юлиан с Леной подошли к нам, расцеловались: мы их давно не видели, они жили в Ясной поляне, «Точке-5». Пришли учителя вместе с директором. Пришёл председатель колхоза Струминский с Фридой. Дядя с тётей начали всех рассаживать. Мы с Маней вошли первыми, за нами наши «военные» сваты Владимир и Феликс. Мы сели в центр стола, а по двум сторонам – наши гости: слева – мои родные, справа – Манины родные и учителя. Янковский, пока все рассаживались, играл и пел военные песни.
Дядя Антон объявляет начало свадебной церемонии. Янковский играет марш. Около школы всё село. Дети и подростки в окна смотрят. Первое слово дяди Антона: «Я пересыпаю вам мешок пшена, чтобы ваша жизнь была счастьем полна». Затем говорит тётя Марцина: «Я тебе, Янек, пересыпаю мешок перепелиц, чтобы ты не засматривался на других молодиц». Пошла свадьба, пошли тосты и пожелания. Все дружно ели и пили. В четыре часа начались танцы в коридоре и двух классах. Янковский сел на подоконник открытого окна в коридоре. Аккордеон звучит громко. Молодёжь на улице возле школы тоже танцует. Несмотря на голодную, тяжёлую жизнь, душа требует разрядки и радуется!
На столах сменили блюда, подали горячий плов, творение тёти Марцины: маленькие кусочки мяса сначала поджарили, потом варили с рисом и пшеничной крупой, получилось очень вкусно. Всем очень понравился квас. Немного подвыпившие гости начали петь. Женщины выходили из-за стола и тут же на свободном месте плясали и пели частушки. Янковский радовал людей своим талантом. В семь часов все вышли из-за стола, и снова сменили блюда: подали печёные пирожки и пряники, и к ним сметану. Чуть позже принесли фирменное блюдо – вареники с творогом и сметаной, на каждую тарелку положили по кусочку жареной курицы. Пировали до полуночи. Водки было достаточно, любители были довольны, еле двигались, перепоя не устраивали. Мы заранее решили не брать деньги или подарки с бедных наших гостей, все же кто хотел что-то подарить, подходил к нам и дарил. Пели, плясали, пили чай до утра. Янковский вынес табуретку на улицу и играл танцевальную музыку, а когда уставал, пел с молодёжью песни. Гости разошлись отдыхать. Мы пригласили всех продолжить в четыре часа дня, на что бабушка Филя сказала: «Угощения хватит ещё на одну бедную свадьбу». Остались самые близкие родные, мыли посуду, убирали. Ещё раз сели за стол. Катя и Лена подавали. Мы с Маней присоединились к застолью – неудобно было уйти. Я поблагодарил усталых, измученных «поваров» за хлопоты. Наконец, и родные стали расходиться на отдых. Маня говорит:
 – Янек, я приготовила хорошее место для тебя на столе в лаборатории. Дядя с тётей лягут на мою кровать, а я устроюсь на лавке. Феликс с Владимиром уже спят в учительской.
Дядя рассмеялся:
– Какая ты умница, Маня. Дай я тебя расцелую за золотые мысли твои. Что за любовь днём?
Мы с Маней пришли в лабораторию. Маня поцеловала меня, погладила по голове и отстранилась:
– Подожди, милый мой, ещё день. Всё у нас шло по-божески. Пусть наша первая ночь будет достойной, пусть она запомнится нам на всю жизнь. Спокойно отдыхай, и я отдохну. Нам надо подготовиться к приёму гостей в четыре часа.
Она ещё раз поцеловала меня и быстро ушла. Я очень плохо спал, всё думал, почему жизнь такая сложная, непредсказуемая. Человек должен всё время взвешивать, обдумывать все свои поступки, а затем принимать решения о том или ином действии. Стал перебирать в памяти события минувшего дня, высказывания гостей. Фрида, жена Струминского, уходя, обняла нас с Маней и сказала:
– Я была на многих свадьбах, но такого стола, такого разнообразного угощения не видела. Главное, каждое блюдо по-своему очень вкусно. Я вашего кваса с мёдом опилась.
Баровы поблагодарили нас, что мы не забыли прежней дружбы. Они подарили Мане красивый ситец на летнее платье и косынку под цвет. Баров назвал нашу свадьбу «царской», а нас сравнил с ангелами. Он похвалил Янковского, который играл и пел от души. Я в ответ на слова Барова об «очень умной организации свадьбы» сказал, что мы до конца жизни будем благодарить дядю Антона и тётю Марцину, главных организаторов и ведущих нашей свадьбы, за их доброту родительскую. Если бы не они, ничего подобного не было бы.
Тут пришла моя любимая, обняла меня:
– Ты плохо спал, я тоже почти не спала. Только вздремну, ты перед глазами и кажется, ты меня гладишь, вся дремота проходит, и всё думы, думы, как мы устроим нашу жизнь. Я отлично понимаю твоё состояние. Мама и сёстры – это твоя родная кровь. Твоё сердце в постоянной тревоге и заботе об их жизни. Я тоже в твоём сердце. Теперь это наша совместная жизнь, и мы вдвоём должны думать, как выйти из семейных трудностей. Вместе мы сможем решить проблемы, сделать всё, чтобы вернуть твоих маму и сестёр в посёлок.
– Ты читаешь мои мысли. Мама и сёстры в ауле, я не могу часто видеться с ними. Феликс здесь, но взять его к нам нет возможности. Я сам – нахлебник, влез в вашу семью, да ещё своих тащить.
– Выброси это из головы. Феликс нам не помеха. Но он тоже любит свою маму и сестёр. Мы просто обязаны вернуть их из аула.
Я крепко обнял мою добрую, умную жену. Наши мысли и чувства обоюдные. Если мы будем вдвоём действовать взвешенно и обдуманно, всё получится у нас, с Божией помощью.
Тут пришла моя мама в школу, обняла Маню, расплакалась:
       – Милое моё дитя, тебя сам Господь Бог послал нам. Я и мои дети любим тебя и будем помогать вам в вашей жизни всем, что в наших силах и возможности, нашим трудом, душевным советом от чистого сердца, а материально мы не можем вам помочь. Феликс очень рад за Янека, что у него такая жена. Он очень благодарен тебе за помощь в учёбе, особенно по алгебре, когда он не справлялся со сложными задачами. Милая моя доченька, обращайся ко мне, не стесняясь с любой просьбой, за любым советом. Я буду рада. Ты теперь наша дочь.
Мама с Маней ушли в спортзал помогать другим женщинам готовиться ко второму принятию гостей. Пришёл дядя Антон, пошутил:
– Какой сон? Отгулял свадьбу и спал без невесты. Но это дело поправимое.
Пришли Екатерина, Юля, Лена. Я разбудил Феликса и Владимира. Позавтракали в одиннадцать часов. Дядя поставил бутылочку, сказал:
– Осталось всего пять бутылок, думаю, гостям хватит.
Тётя Марцина по-хозяйски распределила обязанности: бабушка Филя варит бараньи кости, ноги, голову в большом котле пятьдесят литров. Лена потом приготовит из отвара шурпу по казахскому вкусу, она это умеет. Юля режет лук и лапшу. Екатерина будет мыть классы и коридор. Остальные будут мыть посуду, и вытирать её насухо. Владимир вызвался помочь Екатерине. Мы с Маней пошли по посёлку созывать гостей к четырём часам. Я был в подаренном мне на свадьбу костюме, а Маня в ситцевом платье, сшитом тётей Гертой на первую Манину зарплату.
Зашли к директору школы. Жена его попросила не тревожить его, у него болит нога. Маня рассказала, что директор – инвалид, на костылях, левая нога в колене и ступне не работает. Он – поляк, окончил киевский институт, приехал в Казахстан в тридцать девятом году к родителям-спецпереселенцам. Сам он не попал под спецпереселение, так как учился в это время в Киеве. В нашей школе-семилетке, куда его направили работать, он встретил учительницу химии, немку Герту Зельц, подругу Фриды. Они поженились. Директор пригласил Маню, которая жила тогда в Новодворовке,  преподавать в школе математику с нагрузкой двадцать четыре часа в неделю. Зарплата маленькая, и Мане дали полторы ставки. Маня посылала посылки и деньги брату на трудовой фронт. Его бригада съедала всё зараз – такие были голодные; в основном все немцы и поляки, солдаты, осуждённые за то, что были в плену.
Мы с Маней поочерёдно зашли с приглашениями ко всем, кто был на свадьбе в первый день. Спавшим и отсутствовавшим просили передать наше приглашение. Встретили коменданта, пригласили и его, но он поблагодарил за уважение и отказался – служба такая. Комендант сказал, что два его солдата охраняли нашу свадьбу и доложили ему, что всё было спокойно и весело.
Мы вернулись в школу, столы уже были снова накрыты. Янковский пел свои любимые песни: «Бьётся в тесной печурке огонь» и «Бери шинель, пойдём домой». Подошли приглашённые. Застолье началось. Пили, ели, пели, танцевали. Выпили всю водку и литров тридцать шурпы, которая очень понравилась гостям. Янковский был выше похвал, он ухитрялся одновременно играть на аккордеоне, петь и танцевать, обнимая девушку одной рукой. К восьми часам гости стали расходиться. Мы с Маней их по очереди провожали. Тётя с дядей взяли с нас слово обязательно приехать к ним в следующее воскресенье в свадебной одежде. Должны были приехать в Новодворовку Геннадий с Юлией. Мы довели дядину тачанку до речки и распрощались.
С речки дуло прохладой. Мы обнялись, Маня поцеловала меня и сказала:
– Вот теперь настал счастливый час нашего отдыха. Время для нас двоих. Давай зайдём в школу, посмотрим, как там дела, и пойдём домой.
В школе кипела послесвадебная уборка. Обе наши мамы подошли к нам, пожелали нам спокойной ночи, перекрестили и благословили нас: «Пусть Матерь Божия хранит вас и во всём помогает вам». Мы поблагодарили всех за огромную помощь и отправились на нашу первую брачную ночь, ночь нашего счастья. Я убедился, что Маня хранила девичью чистоту. Мы поклялись в верности друг другу, мы были счастливы.
Маня разбудила меня в два часа дня:
– Вставай, засоня. Ты умрёшь с голода, и я останусь вдовой, а я этого не хочу. Кто меня будет любить, как ты?
Мы были в доме одни. Я встал, оделся, умылся. Маня напоила меня тёплым молочком, накормила вкусным завтраком. Я предложил Мане продолжить ночь, но она засмеялась и сказала, что хорошего понемножку и что нас ждут мамы. Я ответил, что она во всём права, и я в полном её распоряжении.
Мы пришли в школу. Наши мамы рассортировали посуду, которую нужно было разнести по домам. Сначала учителям, так как они после скирдования сена уже в четыре часа должны быть дома, потом вернутся с работы родные наши. Мама моя сказала, что вечером из аула приедет за ней и сёстрами машина. Нам хотелось обсудить семейные дела, и все пошли к нам домой. У дома меня остановил Владимир:
– Янек, мне нужно поговорить с тобой. Я очень люблю твою сестру Екатерину. Я говорю тебе, как мужчина мужчине. Ты не ругай её. Я живу с ней, но она почему-то не хочет выходить за меня замуж. Нам можно жениться, мы родные в четвёртом поколении. Мои родители согласны, моя мама говорила с твоей мамой, она тоже не против. Но Екатерина всё сопротивляется. Мне председатель колхоза сразу даст квартиру в строящемся доме. Мы были бы счастливы. Я надеюсь на твою помощь. Поговори с ней.
Я обещал Владимиру, что ещё до их отъезда в аул поговорю с сестрой и всё ему перескажу. Я вошёл в дом, все расселись, кто на чём, и начался семейный совет. Я сказал, что мы с Маней решили забрать на зиму маму и сестёр из аула, как только я устроюсь на работу. Председатель колхоза предложил мне работать на полуторке вдвоём с Вишневским, а первая машина, которую получат, будет моя. Мама возразила с беспокойством, что зима длинная – что будем кушать и чем топить? Я ответил, что это наша забота, а Маня добавила:
– Мама, мы вас в беде не оставим. Как мы будем жить, так и вы будете жить, как все люди в посёлке.
Феликс  вступил в разговор:
– Мама, не беспокойся. Я после уроков наберу кизяка на зиму, топка будет. Будем жить с нашими людьми, а не среди казахов.
Мама больше не возражала, заплакала, обняла Маню, меня, Феликса, назвала Феликса молодым хозяином. Я продолжал:
        – Мама, Юля останется дома. Я разговаривал с Альбертом и Леной насчёт лечения глаз Юли. Они мне сказали, что раз в месяц приезжает врач-глазник в районную больницу. Они узнают, когда он приедет, и я отвезу Юлю к  врачу.
Мама согласилась, а Юля расплакалась, как маленькая. Мы еле успокоили её. Я попросил Лену и Владимира оставить нас на минуту одних, у нас личные семейные дела. Они вышли.
Я обратился к маме: знает ли она, что Владимир хочет жениться на Екатерине? Мама ответила, что несколько раз говорила с Катей об этом, но она отказывается и не объясняет, почему. Я прямо спросил Екатерину:
– Давай, откровенно скажи, почему ты против. Мы не имеем права тебя принуждать, с твоим мнением будем считаться, но нам надо знать.
Екатерина сказала, что она полюбила Феликса Куклиновского, а Владимир нравится ей как человек: он деловой парень, хороший специалист. Она никому не говорила о Феликсе, а теперь пришлось сказать нам, и замуж за Владимира она не пойдёт.
Я посоветовал Екатерине подумать хорошенько. Кто такой Феликс? Болтун, на гармошке пиликает, а в голове ветер. Владимир любит её, нельзя морочить ему голову. Маня тоже вступилась за Владимира, сказав, что за него любая девушка пойдёт, а Екатерина такого парня бракует. Юля поведала нам, что Екатерина во время нашей свадьбы встречалась с Феликсом и долго отсутствовала.
Всё выяснили, решили сказать Владимиру чистую правду, пусть сам действует. Мы так и сделали, пожелав ему успехов в завоевании Екатерины. Владимир только улыбнулся, сказав: «Дай Бог, чтобы ваши пожелания сбылись».
Мы с Маней написали хорошее письмо дяде и тёте Маевским, поблагодарили их за помощь, пригласили к нам в гости и передали привет от всех родных. Особый поклон передали от дяди Антона и тёти Марцины, с которыми Маевские были хорошо знакомы по совместному посещению костёла в Западной Украине. От свадебного каравая остался небольшой кусок, который мы послали дяде и тёте в подарок. Тут как раз подъехала машина из аула. Мы пригласили шофёра покушать и выпить чая, у казахов чай – первое и главное угощение. Наконец, все отъезжающие сели в кузов машины, мама в кабину. При прощании я что-то хотел сказать маме, но комок застрял у меня в горле, и слёзы залили глаза. Машина ушла.
Я вошёл в дом, сел за стол, положил голову на руки и плакал, плакал от жалости и любви к своей маме. Она родила четверых детей и сама воспитывала их в самые трудные годы голода и холода, отдавая детям свои пятьсот граммов хлеба, а в сорок шестом–сорок седьмом годах – всего триста граммов своего пайка, а сама питалась только тем, что попьёт молока во время дойки. С обмороженными руками и ногами, полураздетая, она трудилась из последних сил, только чтобы сохранить детей своих – сирот, как просил её наш отец, когда его забирали. Мама рассказывала:
– Мы с ним прожили трудную жизнь. Были моменты очень сложные, особенно в тридцать третьем–тридцать четвёртом годах. Весной тридцать четвёртого года многие наши соседи умерли от голода. Нас спасла корова, ей нужно памятник поставить. Были вечера, когда мы, голодные, не могли уснуть; думали до утра, как прожить следующий день. Я не видела отца со слезами на глазах. Он всегда находил мудрое решение. Нам Господь Бог помогал. А уходил со слезами. Душа его чувствовала, что он не вернётся и не увидит больше своих любимых детей. Ты помнишь, Янек, что сказал тебе отец, когда он обнял тебя при расставании и долго целовал? Отец сказал, что ты теперь хозяин в этом доме.
Я вспомнил всю эту картину – уходящего отца и себя – подростка, и сердце в груди так сжалось от боли, что я думал, пришёл конец моей жизни. Останется моя любимая жена и моя нищая семья. Я ничем помочь не могу, и мои сёстры и братец Феликс ничем не могут помочь своей любимой маме. Когда мама, уже сидя в кабине, прижала меня к своей груди и что-то говорила, я ничего не слышал, всё застыло во мне. Наверное, я на какое-то время отключился, ничего не помнил. Очнулся я от того, что Маня гладила меня по голове, а Феликс, стоя на коленях, гладил мои ноги. Я услышал, что Юля плакала и просила: «Братец, успокойся». Маня сказала, что идёт за врачом. Меня будто током ударило. Я произнёс с трудом: «Манечка, не ходи» и попросил воды. Глотнув воды, я стал приходить в сознание, увидел, что у всех заплаканные лица. Мне помогли подняться и выйти на улицу. На свежем воздухе мне дышать было легче. Юля вынесла табурет. Я немного посидел, мне стало очень холодно. Я сказал Манечке, что замёрз. Она спросила, могу ли я идти. Я встал, ноги дрожат, но я не подал вида, постоял, чтобы отдышаться. Маня и Феликс, поддерживая меня с двух сторон, повели домой, в наш теперь общий с Маней дом. Я попросил Маню не рассказывать маме о моём сердечном приступе, об истерике отчаяния, и велел Феликсу возвращаться к себе и успокоить Юлю. Маня объяснила маме наше долгое отсутствие тем, что шофёр приехал поздно, пил чай, а потом мы провожали родных в аул. Мама предложила нам покушать, мы отказались. Маня вскипятила для меня молоко, и после горячего молока я почувствовал себя совсем здоровым. Сердце стало биться ровно. Хорошо, что всё так закончилось: я не думал уже, что увижу белый свет, так меня зажало. В первый раз в жизни так было, когда меня ранило восьмого мая сорок пятого года, накануне празднования Победы. Я тогда четыре дня был полуживой – полумёртвый. Вот она, жизнь: сегодня живёшь, а завтра не знаешь, что тебя ждёт.
Маня постелила мне, заставила отвернуться к стене и спать. Утром она не будила меня, зашла в школу, вернулась к обеду. Маня прилегла ко мне, поцеловала. Мне было очень приятно быть с ней рядом после богатырского сна. Родная, любимая моя, такая добрая и заботливая.
После завтрака-обеда мы разнесли посуду, которую вчера не смогли отдать из-за моего приступа. Вернулись домой поздно, засиделись в правлении у Станислава Прилуцкого, обсуждали колхозные дела. Струминский последние месяцы работает. Он ещё ответит за издевательство над народом, за развал колхоза. Наш  «Сталинский путь» на последнем месте в районе. Даже казахские колхозы (их четыре в районе), и то лучше нашего по всем показателям. Станислав рассказал нам по секрету, что его вызвали в райком партии и предложили пост председателя колхоза. Он член партии, в армии вступил. Мне тоже предлагали несколько раз вступить в партию, но я прямо сказал, что мой отец в тридцать седьмом году посажен в тюрьму как враг народа. Станислав хотел теперь рекомендовать меня в кандидаты в члены партии и на должность председателя колхоза, но я отказался, сказав, что райком меня не пропустит, и не стоит Станиславу наживать себе неприятности.
По дороге домой мы с Маней строили планы дальнейшей нашей жизни. Хорошо бы мне устроиться работать в школу, но пока нет надежды. Нашу школу могут преобразовать в начальную, так как мало детей зачислено в старшие классы: пять учеников в пятый класс, семь – в шестой класс, и шестнадцать в седьмой класс, – вот и все старшие классы. А в начальной школе два вторых класса, и по одному – первый, третий и четвёртый классы.
Во время ужина я спросил маму, что нужно делать по хозяйству. Она ответила мне, что теперь я хозяин, прошёл почти весь мир и справлюсь со всеми мужскими работами, а если что не будет получаться, она всегда поможет советом.
– Вы – мои дети, моя опора и надежда, моя жизнь. Делайте так, чтобы все были довольны.
Как хорошо, когда в семье такое согласие и уважение друг к другу! Прежде всего, нужно заготовить топливо на зиму. После свадьбы запасов кизяка почти не осталось. Мы с Маней решили днём резать кизяк для школы, а вечером – для себя, и складывать в отдельную скирду.
Мама пошла спать на печку, я лёг на нашу кровать, а Маня задержалась. На мой недоумённый вопрос, в чём дело, Маня ответила, что мылась перед сном, «соблюдала гигиену», как научила её Герта – немка. Да, она многому научила Маню, в том числе и тому, чего не могла ей дать её мать: кроить (бумажные выкройки все сохранились), шить на машинке, вкусно готовить и печь пирожки с разной начинкой.


Рассказ Мани о переселении немцев в Казахстан в царское время
(со слов Герты)

Герта родилась в Москве. Её предки молодыми приехали в Москву при Екатерине Второй или при Петре Первом, когда приглашали специалистов из Германии и Франции. Родители Герты служили у графа, сама она, после окончания русской гимназии, тоже работала в семье графа горничной. Научилась французскому языку у гувернантки-француженки. В тысяча восемьсот восемьдесят девятом году случилась беда: сыщик, владевший немецким языком, составил донос на немцев, якобы организовавших заговор против царской власти, и двадцать немецких семей сослали в казахские степи под личную ответственность Петропавловского губернатора. Две недели везли их на волах от Петропавловска под охраной уральских казаков. Поселили в голой степи. Хорошо, что рядом было озеро: вода хоть и солоноватая, но всё же, вода. Казаки привозили баранов; немки научились варить бешбармак по-казахски. Казахи подкарауливали и крали у казаков лошадей, пока казаки не договорились с местным муллой, чтобы кочевники не трогали лошадей с клеймом «К» («казацкая»). Через три недели атаман казацкого войска привёз на быках брёвна для большого дома на зиму, в котором и поселились – по пять немецких семей в комнате площадью тридцать квадратных метров.
Осенью приехал губернатор Петропавловска и глава Акмолинского уезда, правивший казахами в этом уезде. Привезли документы на право владения землёй. Каждая немецкая семья получила по двести гектаров земли, включая пахотную землю, сенокос и выпас для скота. С той стороны озера, где поселились немцы, на протяжении семи километров вдоль берега земля стала принадлежать им. На другом берегу казахи пасли скот. Управляющий уездом издал приказ, запрещающий казахам нападать на немецкий посёлок под страхом высылки в Сибирь. Кроме того, губернатор распорядился дать каждой семье немцев по одной лошади и по одной паре быков. Главы семей подписали бумаги, по которым, в случае побега одного из членов семьи, вся семья без суда и следствия высылалась в Сибирь на каторгу. Для охраны посёлка были оставлены семь казаков.
На другой год начали все вместе строить небольшие дома из самана, пахать землю. Главой посёлка избрали бывшего (до переселения) полковника русской армии. Привезли из Петропавловска на быках материалы для крыш и окон, сельскохозяйственный инвентарь – косы, серпы, молотильные цепи, и всё это бесплатно. Первый урожай был очень богатый.
Через несколько лет немцам разрешили и помогли построить ветряную мельницу. До этого им приходилось молоть зерно вручную. После русско-японской войны построили вторую мельницу, и к ним стали приезжать жители соседних посёлков. В течение пяти лет в посёлке не платили государству налоги за землю. На зерно меняли у казахов лошадей, коров, овец. К тысяча девятьсот семнадцатому году все жили очень богато. У каждой семьи была своя корова, до ста голов овец, которые паслись в общем стаде. В посёлке, который назвали Новодворовкой, все жили в высоких, добротных домах. У них уже было две тысячи гектаров земли, пятьдесят пар быков, сорок лошадей, пятьдесят бричек. На быках обрабатывали землю, пшеницу косили вручную, а обмолачивали с помощью быков. На семью приходилось по пятнадцать центнеров собранного урожая. Благодаря коллективному, совместному труду и хорошему руководству, всего этого немцы добились сами. В тысяча девятьсот двадцать седьмом году из Ленинграда прислали ещё десять немецких семей – спецпереселенцев. Рабочей силы хватало: пятьдесят семей, в которых дети живут вместе с родителями; но во время уборки урожая все работали и день и ночь без выходных, дисциплина была строгая. Казаки в дела посёлка не вмешивались, а в начале русско-японской войны их и вовсе забрали из Новодворовки, и немцы сами охраняли свой скот от набегов казахов. Животноводство давало хорошую прибыль от продажи шерсти и кожи, а мясо овец шло на питание.
До тридцать восьмого года, до начала коллективизации, немцы в посёлке Новодворовка жили зажиточно, было, во что одеться и обуться, питались очень хорошо, так как всегда было свежее мясо и вдоволь хлеба. Коллективизация принесла людям не богатство, а нищету. За работу в колхозе начислялись трудодни, и за них получали зерно, деньги. В урожайный год за каждый трудодень давали по десять килограммов зерна и по два-три рубля. В неурожайный год колхозники получали на трудодень от половины до одного килограмма зерна и по десять-двадцать копеек. В Казахстане хороший урожай был один раз в три года. Немцы в посёлке жили в основном за счёт своего подсобного хозяйства, держали две лошади, чтобы летом можно было привезти на зиму корм для скота, две-три коровы, двадцать-сорок овец. Излишки осенью продавали и на эти деньги покупали одежду и другие необходимые вещи. Это было очень тяжело. Надо было рано утром встать, справиться со своим хозяйством и к восьми часам утра идти на колхозную ферму или в поле. Во время сенокоса и уборки хлеба работали до одиннадцати-двенадцати часов ночи. По сравнению с прежней жизнью стали трудиться в два раза больше, а получать за свой коллективный труд в десять раз меньше. Всё забирало государство.
Немцы – трудолюбивый народ, и за десятилетия жизни в Казахстане приспособились к суровым условиям: резко-континентальному климату, когда в летний день жара доходит до сорока градусов, а ночью могут быть заморозки. И до настоящего времени многие живут и трудятся в том же посёлке, только теперь это не колхоз. Но когда в девяностые годы появилась возможность уехать из Казахстана, больше половины немцев уехали в Германию, примерно треть поляков тоже уехала на историческую родину, в Польшу. Многие из бывших спецпереселенцев переселились в Омскую область, на Украину, в Центральные районы России. В Казахстане осталось не более двадцати процентов потомков немецких и польских спецпереселенцев сталинского режима. Это те, кому некуда или не на что было ехать. Местные власти выдавливали своей политикой неказахское население, отключая им воду и электричество, лишая работы, заставляя продавать своё имущество за бесценок или даже оставлять даром и уезжать, куда глаза глядят. А российская миграционная служба не способствует притоку населения из бывших союзных республик, не обеспечивает его жильём и работой, и даже не предоставляет гражданство, в то время как Россия испытывает нехватку рабочей силы. На необъятных просторах нелегально и легально селятся китайцы, оформляя фиктивный брак, нередко с престарелыми или наркоманами. На Дальнем Востоке и в Сибири официально получили прописку два миллиона китайцев, а по неофициальным данным их в России нелегально проживает не менее десяти миллионов.
Мои брат и сестра живут в Кокчетаве, где до распада СССР проживало семьдесят процентов так называемых русскоязычных, а сейчас не больше четверти населения города. Губернатор прямо в глаза говорит русским: «Уезжайте, теперь свобода». А в России предприниматели предпочитают брать на работу иностранных эмигрантов, китайцев в том числе, так как те соглашаются работать за половину положенной заработной платы. Всё это похоже уже не на безалаберность и головотяпство местных властей, а на осознанную замаскированную «диверсионную» деятельность против России. И нашему правительству нужно принимать срочные меры в защиту собственного народа и сохранения суверенитета страны. В последние годы власти как будто бы начали осознавать опасность незаконной миграции иностранцев.