Мы встретимся... Потом

                Андрей зевнул, притормаживая у светофора. Уже давно заполночь, он возвращался от своего приятеля, жившего в недалеком Подмосковье.
                Там же родители Андрея имели дачу, которую, как гласят семейные легенды, заложил еще дед, довольно крупный чиновник в Советской иерархии...
               
                Глаза слипались...
                Ушла любовь!...
                Да и была ли она?
               
                Ну да, конечно, в 16 лет кажется все на свете раскрашено яркими цветами...
                Холеный московский мальчик, который мог получить хоть звезду с небес, и мрачноватый деревенский увалень, все достоинства которого сводились разве к тому, что он был ровесником Андрея, да и среди всех местных выделялся наличем хоть каких-то мозгов.
               
                Они сошлись быстро, в первое же лето. Конечно, Андрею ничего не стоило завлечь паренька в мастерскую, едва ли уступавшую многим местным жилым домам...
               
                Парнишка увлекался техникой, но он даже представить себе не мог, что в мастерской этих городских жлобов могут находиться такие удивительные инструменты... Ну, удивительнее, если бы у замминистра чего-нибудь не было. Всего забавнее, что они держались за эту дачу, далеко не в самом престижном районе, без особой охраны, и общались с народом вполне демократично. Мать Андрея, впрочем, пыталась несколько раз уговорить мужа переехать в благородные места, но тот уперся, ссылаясь на легенду о деде... Ну, оно, может, и к лучшему...
               
                Раза два паренек восхищенно и завороженно приходил в мастерскую, где Андрей с радушием хозяина и с легкким налетом значимости явно с удовольствием показывал всякие ценные штучки приятелю.
               
                Может особый дар, а может и провидение свыше, но в поведении Андрея почти не ощущалось ни тени бравады, ни столичного снобизма, что не могло не привлечь паренька, опасавшегося именно проявления этих господских нот у этих городских, московских... Странно, несколько десятков километров от столицы, и ты уже чувствуешь себя лицом второго сорта, ничуть не лучше, чем какой-нибудь заезжий лимитчик, готовый на все ради куска хлеба и немного денег... Ну, по крайней мере, вначале... В дом однако Андрей паренька затащить не смог. Тот вежливо, но твердо отказался. Не помогли никакие рассказы про чудеса электроники и техники... А вот в мастерской клево, —  действительно, увлекательно и интересно. Парень тоскливо вспомнил какое убожество представляет их сарай по сравнению с этим великолепием...
               
                Андрей вторично за сегодня хотел было закурить, но только повертел сигаретой двумя пальцами, скучно раздавил ее, даже не обращая внимания, что рассыпавшийся табак полетел на его почти белые брюки, за которые родители наверняка выложили кучу бабла... Настроение у него было вялое, подавленное. Он даже не понимал —  его кинули, бросили, раздавили, или что? Ужасно хотелось спать...
               
                Ну да, тогда все и случилось. По какому-то странному порыву, мальчишки почти без слов поняли все, что нужно, и через мгновение обнимали свои юношеские тела... Возможно неуклюже, по детски, но с чистой страстью, вожделением и азартом... Они ничего не спрашивали, больше только что-то бурчали, хватали, не требуя, потому что отдавали то, что хотели... И у того, и у другого это было впервые, они не могли похвастать ни взаимной дрочкой с приятелями, ни грезами, которых и не было. Наваждение? Возможно... Молодая кровь и инстинкты? Конечно. И откуда-то взявшееся доверие, которое не мешает влечению, а умело ведет его к радости единения...
               
                Черт! Андрей почти вновь ощущает запах и вкус своего первого парня. Он Чуть ежится от нахлынувших на него видений наяву и нервно вздрагивает, ощутив что-то похожее на невыносимость тоски... "Да, это было единственный раз, когда мы с тобой были одним целым, единым...", —  шепчет он, не замечая, что говорит сам с собой. Водил он умело, несмотря на еще юный возраст —  у него пятилетний водительский стаж. Спасибо деду, очень даже практичному и расчетливому человеку. Родители, как ни странно, побаивались Андрея. Они водили вокруг него хороводы, сметая пылинки с дорог, по которым он топал, сдувая малейшие перышки, которые могли Андрейчику как-то там помешать. Дед —  другое дело. Разумеется, внука он любил, как все деды мира, но относился к нему адекватно —  прагматично, расчетливо, —  с хваткой опытного тренера, умеющего сделать из почти любого олимпийского чемпиона. Ну, олимпийским чемпионом Андрей, конечно, не стал, и не смог бы, хотя, благодаря деду, вполне мог считать себя вполне достойным в целом ряде видов спорта. Расчетливость и прагматизм старика и здесь сыграл поворотную роль. Он точно и строго дозированно, —  словно врач прописал, —  руководил становлением Андрея, объяснив вовремя, что спорт для жизни, а не жизнь для спорта...
               
                А для чего же жизнь?...
               
                Про это дед ничего не рассказал... Как жаль, как жаль...
               
                Андрей вновь захотел закурить, хотя в принципе не курил, а больше для бравады носил с собой пачку навороченных сигарет, хотя едва ли не отличил бы одни от других...
               
                В Эстонии его научили по-****ски манерно окунать сигарету фильтром в ликер Вана-Таллин, и курить с шиком, впрочем, не втягивая сигаретный дым, а только набирая его в рот, и затем выпускать наружу, словно заправский денди, знающих цену и себе, и окружающим...
               
                Мальчишеская любовь, странная для обычных обывателей, да еще не к девице, а к существу своего пола, не может быть обыкновенной никогда. Это ясно по определению. Тогда Андрей и не подозревал, что и здесь все далеко не так чисто и безоблачно, как это представляется в момент вознесения куда-то к небесам, когда попал в водоворт единения.
               
                "Это не выдумки, —  любовь соединяет", —  почти прокричал Андрей, для убедительности зачем-то стуча руками о руль.
               
                Да-да, но она же, уходя, бросает тебя о землю так, что и не подняться!..
               
                Впрочем, прошло и лето.
               
                Нет, Андрей не был сентиментальным. Он ничуть не страдал от разлуки с любимым. Он ему просто часто звонил. Говорили о чем угодно, но ни словом, ни даже мыслью не выдавая ни того, что случилось, ни желаний, даже намеков, что можно было бы повторить.
               
                А потом наступило второе лето... Уже намного проще, но все же еще ярко горели эти два юных существа, общаясь и наивно полагая, что обрели друг друга навсегда. Ну-да, —  пришли к вселенскому умиротворению.
               
                Они нашли гармонию, без доминанты и подчинения. Они были просто равны. В сексе они не выделяли каких-либо предпочтений, они шли туда, куда их звала взаимная тяга.
               
                Третьего лета не случилось.
               
                Андрея родители повезли в Европу, где, вопреки всему, он с удовольствием и озорной пытливостью всматривался в жизнь этой респектабельной части света, в совершенство и китч, застывшую симфонию величественных сооружений и странную возню людишек, даже не скрывавших своей европейской значительности.
               
                В Европе Андрей, может, на мгновение понял ощущения своего друга, когда тот впервые его встретил, с напряжением, выжидая...
               
                Не без удовольствия ответил про себя, что тогда он сам был на большей высоте, чем эти европейские буржуа.
               
                Он смело знакомился, благо дед предусмотрительно заставил его с детства учить языки. Совсем не для поиска чего-то там, как это обычно считается. Ему интересны были человечки, живущие в некотором мире, про который даже у него были фантастические предположения.
               
                Французы ему не понравились своей какой-то озабоченностью... франкофонией, что ли. Голландцам точно не хватает снова напялить деревянные туфли.
               
                Датчане и немцы постоянно куда-то улетали. Нет, они вроде общаются с тобой, но через пару минут бормочут о чем-то своем... улетают, короче.
               
                Ему приглянулись чехи и словаки. Ну, понятно —  братья. Хотя не без подколов про СССР и про всякие там дела ... Типа, —  пражская весна и все такое.
               
                Итальянцы —  свои в доску, такие же безбашенные, но уж больно волосатые и постоянно воняют макаронами и томатной пастой.
               
                Больше всего поразили и потянули к себе, как ни странно, шведы. Может, потому что рослые как и Андрей и такие же блондины с серыми, голубыми, а иногда и с зелеными глазами.
               
                Чего-то похожего на тягу, сексуальное притяжение к европейским парням, впрочем, у Андрея в это лето не было... Конечно, определенно не было... Он уже любил, а значит, его сердце занято, и для других закрыто...
               
                Он продолжал почти ежедневно звонить домой и, конечно, на заветный номер подаренного им другу мобильника, но быстро заметил, что тот как-то особенно придирчиво распрашивает его о встречах с иностранными сверстниками.
               
                Как-то раз Андрей не выдержал и решил подзадорить, наврав с три короба про поляка Збышека и чеха Франтишека. Про себя ему пришлось горько ухмыльнуться, услышав от приятеля забавные определения...
               
                Но переубеждать не стал...
               
                Странно, но у этого баловня оказалось больше чувствительности, чтобы ощутить укол недоверия. Недоверия к любимому? Самому ему и в голову не могло прийти, что его половинка, —  а он уже в это не просто верил, он это ощущал, —  может существовать сама по себе, независимо... Он не мог даже и подумать, что уезжая в Москву, он оставлял любимого одного, без себя, и что, быть может, тому не хватает того огня в сердце, который у Андрея поддерживал горение. Любви?
               
                Эти размышления пришли в голову Андрея внезапно, как только состоялся последний телефонный разговор с "соотечественником", существенно экономнее, чем для иных, как было записано в тарифном плане услужливого оператора связи. "Соотечественник", уже почти не скрывая раздражения, выпытывал у Андрея подробности любой встречи, о которой едва узнавал из сообщения же друга. Сейчас Андрею уже не казалось, он абсолютно уверился в том, что эти распросы направлены только на то, чтобы поймать его на каком-то противоречии. Сразу же вспомнились наставления деда: "Когда не верят тебе, это во много раз неприятнее, чем когда не веришь ты"... Хреновый, но точный афоризм.
               
                От изумления и накатившей откуда-то горечи и обиды, Андрей долго не мог прйти в себя. К удивлению родителей, наотрез отказался идти на какую-то тусовку, даже по европейским меркам мирового класса, сославшись на внезапно случившуся мигрень... Отец хмыкнул что-то насчет малолетства для мигреней, мать дипломатично промолчала, ласково улыбнулась ему и увела мужа, который собрался уже также оставаться в номере, на эту пресловутую тусовку. Она поняла, что сыну необходимо побыть одному... Наверное любому молодому организму трудно свыкнуться с внезапно ощущаемой болью сердца. Не физическая, а душевная рана вдруг так заныла и захватила все его существо, что он с ужасом ждал чего-то катастрофического. Ни ум, ни какие-то там житейские наставления деда не помогали сейчас Андрею, он ничего не понимал, но абсолютно точно ощущал раздирающую боль.
               
                А ведь он в тот же день помчался к другу, едва они прилетели. Что-то буркнув в ответ на приветствие деда, чем немало удивил того, ожидавшего по обыкновению, что вот уж с внуком пообщается всласть... Тем не менее молча отдал ключи от машины и густо засопел. Ушел к себе, совершенно не обращая внимания на старания сына и его жены всячески ублажить старика.
               
                Андрей мчался так быстро, что менее, чем через час был уже возле дома приятеля. Выскочив из машины, он почти бегом вскочил на крыльцо и постучал в дверь. Никто не отвечал. Андрей постучал снова. Потом еще раз. Наконец, услышал:
                "Кто там?"
                "Открывай, соня. Это я..."
                Странное молчание. И потом:
                "Извини, ко мне нельзя... Ну, я не один. Понимаешь?.."
                Он не сразу понял. Он вообще почти ничего не понял. Просто что-то оборвалось.
               
                Сел в машину. Несколько раз заводил мотор, но зачем-то сбрасывал и глушил двигатель. Тем временем дверь дома приятеля отворилась, тот вышел и почти нехотя подошел к машине.
               
                "Привет", —  неопределенно сказал он Андрею.
                Андрей вопросительно глядел, но почему-то молчал.
                "Ну, ты понял, короче... Прости. Мы встретимся с тобой... Потом."
               
                Машина резко рванула вперед.
                (Москва, ноябрь 1993 г.)