Покуда я жив. Часть четвёртая

ВЕЛИКАЯ ОТЕЧЕСТВЕННАЯ ВОЙНА.
ПРИЗЫВ В АРМИЮ.


               
                1942 ГОД


            Новый, 1942 год, начался для меня после сдачи годового отчёта за прошлый, 1941 год, хотя я работал только полгода. 1942 год был трудный, самый тяжёлый из всех военных лет для нашего села. В феврале всех здоровых мужчин, немцев, поляков, забрали в трудовую армию в  Нижний Тагил и в Сибирь на лесоповал. Остались старики, подростки и женщины для работы в колхозе. Трактористов, по одному человеку на трактор, оставили по «брони». Девушек стали обучать профессии тракториста. Женщины и подростки заменили мужчин на фермах и на подвозе соломы с полей к животноводческим базам. Ежедневно нужно было откапывать из-под снега скирды соломы, грузить мёрзлую солому на двое тракторных саней, везти на базу и вилами разгружать. Эта работа и для мужчин тяжёлая, а женщины, по 4 человека на одни сани, еле справлялись с ней.
          Бригадир Горбунов, старый коммунист, держал меня по «брони», как тракториста. Весь 1942 год я работал учётчиком и подменным трактористом. Зимой возил на тракторе солому для скота, был и заправщиком и возчиком горючего. Несколько раз встречался с Эммой, когда привозил отчёт в МТС. Это была страшно суровая зима, голодная. Урожай в 1942 году был плохой, пшеница дала всего 5,5 центнеров с гектара. На трудодень ничего не дали. Уборка длилась до снега, а скирды молотили до марта. Жизнь у меня была не лучше, чем у заключённого или трудармейца. Одежда вся пропиталась горючим, лицо и руки обморожены. Слова такого не было: «не могу», «не пойду» или «не под силу мне». Все распоряжения каждый должен был выполнять беспрекословно. Иначе комендант посадит в КПЗ, на 15 суток, а там пищу дают раз в день, без хлеба.
          Отдыхали мы только во время бурана, когда ветер дул несколько дней подряд без перерыва. В такие дни я отсыпался, а вечером встречался с друзьями. Друзья моей юности: Юлиан Прилуцкий (был в то время бригадиром полеводческой бригады), Иван Струминский – учитель, брат нашего председателя колхоза, Альберт Баров – главбух сельпо. Конечно, были и девушки, наши подруги: у Юлиана и Ивана – учительницы Стеша и Романида, у Альберта – Елена, главный бухгалтер колхоза. У меня – Маня, заведующая начальной школой. С братом Мани, Юлианом Поплавским, я учился в одном классе и часто бывал у него дома, мы вместе готовили уроки. Маня в то время училась в педагогическом техникуме на учительницу. Позже, в 1942 году работала учительницей в немецком посёлке Новодворовка. Мы редко встречались, только в школьные каникулы. Мария мне нравилась, но я не мог ей об этом сказать. Она учительница, а я простой тракторист. В 1943 г. Маня стала заведующей начальной школы в нашем посёлке, а я оставался чумазым трактористом. Среди своих друзей я был самым бедным и застенчивым. У меня не хватало мужества признаться в любви Марии. Наши вечеринки всегда проходили в доме Марии. Лучший мой друг Баров заранее сообщал мне, что в такое-то воскресенье вечером мы собираемся, или я узнавал об этом от Елены, когда заходил в правление колхоза по делам бригады и заглядывал к Елене в бухгалтерию.
          Новый, 1943 год мы тоже встречали все вместе у Мани, веселились, пели, танцевали, играли. Выпивки было мало – на 8 человек пол-литра водки и домашний квас. Закуска – картошка, капуста, солёные огурцы, пшенная каша вместо хлеба. В 1942 году на трудодни ничего не дали, всё шло для фронта, для победы, к тому же урожай был плохой. Расходились мы поздно. Маня провожала нас, я шёл последним. На улице был небольшой буран и все быстро пошли домой, а меня Маня задержала, сказала, что хочет поговорить со мной. В коридоре она обняла меня и сама призналась мне в любви. Это было самое счастливое событие в моей двадцатилетней жизни. Я сказал, что я полюбил её с того времени, как она вернулась в наш посёлок из Новодворовки осенью 1942 года, но я не мог набраться смелости и сказать об этом, потому что я бедный чумазый тракторист. Тут мы в первый раз обнялись и по-настоящему поцеловались. Маня сказала:
               – На сегодня хватит. Приходи к нам в любой вечер, если будешь свободен. Я всегда буду тебя рада у нас встретить.
          Я вышел от Марии, и не шёл, а подпрыгивал от счастья до самого дома. На душе моей стало так легко и радостно, как никогда со мной не было. Мне казалось, что я на седьмом небе, что я самый счастливый человек на свете. Так долго я не осмеливался признаться Мане в любви, а тут счастье само ко мне пришло. Лучшей девушки в нашем селе не было. По уму, по доброте, уважению со стороны односельчан, родителей её учеников, умению всё делать по хозяйству – шить, вязать, вышивать, готовить, равной девушки я не знал. Она умела руководить коллективом учителей и поговорить со стариками. Сам Бог послам мне это счастье. Мария была скромная и одновременно сильная характером девушка, которая преодолеет все трудности и добьётся цели.
          Весной 1943 г. бригадир перевёл меня на колесный трактор «Универсал». Я взял в учётчики тракторной бригады своего бывшего соученика, брата моей любимой Мани. Юлиана Поплавского я выучил бухгалтерскому учёту, передал ему свой опыт. На моём тракторе выполнялись лёгкие работы: весной я сеял, одну только сеялку тянул, летом косил сено, тянул две сенокосилки и сгребал сено, волокушил. Осенью возил телегами зерно с поля на склад, до самого большого снега. Работы в колхозе всегда много. Но осенью 1943 г. моя жизнь круто изменилась: 5 ноября меня призвали в армию, бронь сняли.


АРМИЯ

          В ноябре 1943 г. со всех здоровых мужчин сняли бронь и призвали их в армию. На сборы дали один день. Пятого ноября нам сообщили об этом, а 7-го ноября мы уехали в Кокчетав на пересыльный пункт. Из Чкаловского района нас было более 100-та человек, в том числе 42 тракториста. Юлиана Прилуцкого и меня отобрали в группу молодых трактористов с образованием не ниже 7 классов, и отправили из Кокчетава в Алма-Ату. Здесь мы в течение нескольких месяцев изучали армейские тракторы марок «ГЖД-4» и «ГЖД-7». Эти колесные тракторы, типа нашего «Кировца», но поменьше и немного другой формы, использовались в основном, как тягачи, для перевозки больших пушек-гаубиц. Нас учили точно подъезжать к пушкам, быстро прицеплять их к трактору, оперативно отгонять трактор в укрытие, а также осуществлять техническое обслуживание трактора (заправку горючим, смазку), устранять неполадки в его работе, небольшие неисправности.
          Двадцатого марта 1944 г. нас погрузили  в теплушки и повезли ближе к фронту. Через неделю мы высадились из поезда в городе Волчанске Харьковской области, и пошли в лесную деревню Писаровка. Там уже стояли американские тракторы и большие гаубицы. В Писаровке мы с Прилуцким пробыли только 3 дня. На 4-й день приехал капитан из Волчанска, который набирал из трактористов группу будущих шоферов, у которых было 7 классов. И мы с Юлианом попали в эту группу из 30 человек. Учебная часть находилась в Волчанске, в 3-х этажном здании бывшей школы. В большом классе окна были заложены кирпичом, на деревянных нарах лежала солома, застеленная брезентом из старых палаток. Спали одетыми, только шинель снимали и укрывались ею. Весь взвод ложился на один бок близко друг к другу, чтобы было теплей, шинели заходили одна на другую. Ночью по команде дежурного поворачивались на другой бок. Было холодно, хотя на Украине апрель – это весна, но мы так привыкли к холоду, что никто не болел.
          Занимались ежедневно по 14 часов: теорией по 8 часов, практикой 4 часа, и два часа на обед и ужин, личные дела. Занимались сначала на стендах, потом на местности – по лесам и болотам водили машины. Машины были иностранные: «Студебеккер», «Форд», «Виллис». Нас обучали прицеплять (и отцеплять) пушку к машине, маскировать  машину и пушку ветками, уводить машину во время налёта вражеского самолёта.
          Три месяца нас муштровали теоретически и практически. Наконец, 15-го июля мы погрузились вместе с нашими машинами и пушками калибра 76мм в эшелон, и поехали на Запад, на Белорусский фронт. Разгрузились мы в районном центре Городок Львовской области, и своим ходом пошли в основном вдоль линии фронта, по Западной Украине, в направлении Польши.
          Ехали медленно, около леса. Командир батареи по рации получал указания, вёл колонну по карте и компасу. Каждая машина шла на определённом расстоянии от впереди идущей. Если пролетали немецкие самолёты, движение приостанавливалось. Днём стояли в укрытии в лесу.
          В начале августа мы вступили в первый бой с немецкими войсками на границе Украины и Польши. Всю ночь наши батареи вели стрельбу, а перед утром мы приехали на другую позицию вдоль линии фронта, чтобы враг не засёк батареи. Тяжёлые бои на Польско-Украинской границе продолжались весь август и сентябрь. Немцы упорно сопротивлялись. Во время больших боев от постоянного огня, дыма, гари и пыли от разрывов земли не было видно ни неба, ни солнца – только одно сплошное огненное зарево, всё затянутое дымом. День превращается в ночь, а ночь освещается огнём орудий, но из-за дыма и копоти звёзд на небе не увидишь. Кругом стоит гул от пулемётов и пушек, человеческий вой и плач, стоны раненных, крики о помощи – ад кромешный.
          Незаметно кончилось лето. Осень на Западе сырая, дождливая, а зимой дождь со снегом. Сырой климат трудно переносить солдатам. В этих тяжёлых условиях, в жестоких боях, наша армия медленно продвигалась, приближалась к фашистскому логову. Чем ближе граница Германии, тем сильнее было сопротивление гитлеровской армии. Немцы противопоставили нашему оружию всё своё сильнейшее оружие. Но ничто уже не могло остановить нашу армию. Солдаты уже чувствовали дух победы и сражались насмерть. Наша батарея по 6-8 раз в сутки вела огонь. Линия фронта быстро передвигалась на Запад. Мы вышли к границе Австрии, приняли участие в боях за Вену, затем нашу батарею направили вдоль германского фронта на север, и, обойдя стороной большие города, мы вплотную подошли к границам Германии в направлении Кёнигсберга. У этого города бои шли и день, и ночь без перерыва, одни части выходили из боя, сразу новые вступали в бой. Всё небо и вся земля горели огненным заревом. Трудно было разобраться, где наши самолёты бомбят, а где немецкие. Боевой котёл кипел без перерыва. Всё вокруг стояло в копоти, гари – не знаешь ночь это или день.
                В Кёнигсберге немцы не сложили оружия и после дня победы, вели упорные бои, Кёнигсберг – это город крепость. Вокруг города были заросшие лиственными деревьями доты, дзоты, сделанные из особого кирпича, который ни одна пуля, ни один снаряд не пробивает, остаётся лишь небольшая вмятина величиной с десятикопеечную монету после удара. На крыши укреплений насыпан метровый слой специального песка. На слой песка насыпана глина толщиной 1м, и полметра плодородной земли для посадки деревьев. Общая высота насыпи более 3-х метров. Вокруг сделан канал шириной 7м и глубиной 5м, и ещё трёхметровая насыпь. Ни один танк не мог преодолеть эти укрепления. Их строили в 1915-1916 гг. наши пленные 1-й Мировой войны.
          Историю Кёнигсбергской крепости я узнал в 1977 г., когда ездил по туристической путёвке по маршруту: Литва-Латвия-Кёнигсберг. В Кёнигсберге мы жили 10 дней. Экскурсовод подробно рассказал нам про это укрепление, и мы сами лазали внутрь дотов, дзотов, и увидели всё своими глазами. Экскурсовод нам рассказала, что в Кёнигсберге после дня Победы ещё три дня шли упорные бои. Наше духовенство: патриарх, епископ и другие служители высшего духовного сана прибыли в Кёнигсберг и стали молиться Господу Богу, Матери Божией и всем святым, просить, чтобы остановилась эта бойня человеческая. В небе появился образ Божией Матери. Немецкое оружие в дотах и дзотах отказало, перестало стрелять. Наши войска окружили немецкие укрепления, и сопротивление немцев было сломлено. Так пришла победа и в город Кёнигсберг с великой помощью Господа Бога, Божией Матерью и всех святых.


РАНЕНИЕ
         
              Наша батарея медленно продвигалась к городу, и утром 8-го мая 1945 г. мы уже были в пригороде Кёнигсберга. Вдруг рядом с нашей машиной разорвалась бомба. Осколками бомбы или стёклами кабины машины, мне обрезало всю левую сторону горла, изо рта потекла кровь, и я не мог говорить, только слышал слова командира нашего расчёта (из которого больше никто не пострадал), что бомба упала с нашего самолёта. Медпакет, что был у нас в кабине, не мог удержать кровь. Командир снял свою нательную рубашку и обвязал мне голову вместе с горлом и ртом. Кровь стала сочиться через нос. Помню, командир взял меня за руки, а бойцы за ноги, и понесли в полевой госпиталь. Больше я ничего не помню. В госпитале мне зашивали рану без всякого наркоза, и я ощущал сильную боль, когда иголку пропускали через кожу. Кровь текла через рот и нос, в глазах засыхала. Я уснул или потерял сознание, и ничего больше не помнил.
          Очнулся я 9-го мая, открыл глаза, вся голова была забинтована, на носу вата и бинт. Врач и медсёстры подошли, посмотрели, пощупали, а что говорили, я не слышал. В полевом госпитале был большой гул, крики: «Ура! Дождались Победы!». Весь персонал праздновал победу, и раненые тоже. Глазами я видел, а сам лежал как бревно, вся левая сторона от головы до ног забинтована, страшная боль в голове, шее и груди. Десятого числа у меня с левой руки, плеча, груди вынимали осколки от стекла кабины. Сделали перевязку, а голову и шею не трогали. Я чувствую, что голова чугунная, очень тяжёлая, а боль вокруг шеи и лица, головы  просто невыносимая, всё жжёт, горит. Говорить я не мог, во рту полно крови. Медсестра пришла, я ей правой рукой показываю на рот. Она поставила капельницу с раствором – кормить меня, знаком запретила мне говорить. Сколько времени я лежал под капельницей, не помню.
          Утром 10-го мая врач при обходе наметил меня на отправку вместе с другими тяжело раненными, на самолёте во Львов. Мы прибыли во Львов утром 11-го числа. Меня положили в палату, поставили капельницу с питательным раствором, а вся голова болит страшно, жжёт.       Я всё время машу рукой, кричать не могу – получается глухой свист, и боль в голове усиливается. Вскоре пришла медсестра – Раиса Николаевна. Я махал ей рукой, а слёзы лились сами. Меня повезли на операцию, которую делал полковник медицинской службы и врач Таня, так называл её начальник госпиталя, полковник. Я был почти без сознания. Позже мне обо всём рассказала Раиса Николаевна. Когда сняли бинты, оказалось, что вокруг шеи уже образовалась гангрена, из раны выгребли полведра гноя и плохих тканей. Через 5 дней мне сделали вторую операцию, и 10 дней меня кормили раствором через капельницу. На 11-й день медсестра  Раиса Николаевна начала кормить меня из чайной ложечки, она медленно, с небольшим интервалом вливала мне в горло не более 10-ти ложечек жидкого супа утром и вечером. В горле всё хрипело, жидкий суп проходил с трудом, с болью. Больше недели меня кормили из ложечки, потом я сам больше месяца кушал чайной ложечкой жидкий суп без хлеба. Перевязку мне делали через день-два, следующую операцию сделали через полтора месяца, после первой. Через месяц после третьей операции я уже кушал вместе с другими больными в столовой. Мне пищу давали тёплую, жидкую. Горячего и холодного мне было нельзя. Хлеб я размачивал в супе в виде крупы, и ел мелкими глоточками. Сначала я очень похудел, а потом на третий месяц пребывания в госпитале поправился.
          Третья операция была очень сложная, сшивались голосовые связки, артерии. После операции я должен был целые сутки до следующей перевязки лежать на спине и не шевелить головой. Ночью я не спал, боясь нечаянно пошевелиться. Профессор сказал: «Всё зависит от тебя, мы сделали всё, чтобы ты был здоров». Раиса Николаевна мне рассказала, что если бы    11-го мая, после прибытия в госпиталь во Львов, мне не сделали операцию, то через час я был бы мёртв. Операцию мне делала молодая врач Таня, под руководством профессора Потапова Василия Григорьевича. Врачи сделали всё возможное и невозможное, чтобы восстановить перерезанное горло, пришить на место голосовые связки. До конца своей жизни я буду помнить и благодарить Василия Григорьевича и Таню, которые вернули мне жизнь.
          Я пролежал в госпитале больше 3-х месяцев. 20-го августа 1945 года меня выписали и отправили на пересыльный пункт во Львов. Перед уходом из госпиталя я зашёл к медсестре Раисе Николаевне поблагодарить её за материнскую заботу обо мне. Её сын моего возраста служил в пехоте на Южном фронте, и она считала меня в госпитале своим сыном, относилась как к родному, кормила меня из чайной ложечки, дежурила у моей кровати, когда мне было плохо. Это её золотые руки и душевная ласка спасли мне жизнь после трёх операций.                Я попрощался с Раисой Николаевной, как с родной мамой и попросил её отвести меня к профессору, я хотел его поблагодарить. В кабинете у профессора было много врачей, среди них и врач Таня. Профессор спросил, что мне нужно. Я сказал:
          – Я пришёл Вас поблагодарить, и всех врачей и сестёр за то, что вернули мне жизнь.
          – Спасибо за благодарность, - ответил профессор. – Тебе, солдат, здоровья, долголетия и счастья в твоей жизни.            
          Я вышел из кабинета. Раиса Николаевна ждала меня, и проводила до машины. Мы ещё раз попрощались, и я уехал во Львов на пересыльный пункт.


БОРЬБА С БАНДЕРОВЦАМИ В ЗАПАДНОЙ УКРАИНЕ

            Здесь я пробыл 4 дня. Приехал лейтенант из воинской части 3440 набирать шофёров. Нас, молодых шофёров, оказалось 4 человека, но только я один участвовал в Великой Отечественной Войне. Из Львова нас привезли в город Золочев Львовской области, в 50-ти км от Львова, между Львовом и Тернополем. Здесь находился крупный военный склад горючего и смазочных материалов, который снабжал воинские части Львовской области и Западной Украины. Нас поместили в отдельной комнате в общежитии, где уже стоял взвод солдат-призывников, работавших на складе. Приехали мы в субботу, а в воскресенье на складе был выходной день, и мы хотели познакомиться с местностью, но нас предупредили, что далеко от общежития отходить нельзя, так как могу убить бандеровские снайперы. 
          Банды бандеровцев сновали повсюду, несмотря на то, что в городе стояли 2 полка: полк внутренних войск, и полк зенитной артиллерии, кроме того, были железнодорожные войска и милиция. Наш склад находился в полукилометре от железной дороги и охранялся гарнизонными войсками день и ночь. Бандеровцы убивали не только солдат, но и своих граждан, местных жителей, которые помогали нашей армии. Изберут в селе сами жители своего председателя сельсовета, а на другой день бандеровцы убьют его и повесят на телеграфном столбе с доской на груди: «Он служил русским варягам. Так будет со всеми». Ночью на дороге Тернополь-Львов транспорт не ездил из-за обстрела бандитов из леса. Даже днём едет машина по трассе, а крестьянин, пашущий поле, обстреливает проезжающие машины из винтовки или немецкого автомата, а потом прячет автомат в борозде и запахивает его землёй. Лозунги бандеровцев «За Ивана Бандеру. За самостийную Украину» висели в деревнях, в лесу, на дорогах.
          Войска НКВД военизировали всю Западную Украину, в каждой деревне стояла рота, на хуторе взвод, патрулировали все дороги и устраивали облавы в городах и больших сёлах. Войска НКВД изучили все хитрости бандеровцев и применили хороший метод в борьбе с ними. Поймают бандеровца, спрашивают, кто, из какой деревни или  города. Привозят бандита в деревню, или город, спрашивают: «Ваш житель?». Тогда семью бандита и ещё 3 семьи с одной стороны дома бандита, 3 семьи с другой стороны, погружают на машины и отвозят на железнодорожную станцию. Все семь семейств грузят в вагоны – и в Сибирь или в Казахстан, на поселение. Количество убийств наших солдат уменьшилось. Так Сталин наводил порядок в Западной Украине. Но борьба продолжалась.
          В лесах, под землей, ещё при Гитлере были организованы тайные хранилища, где было спрятано немецкое оружие, боеприпасы, гранаты, пулемётные ленты, а также большие запасы консервированных продуктов, сухарей. Была проведена крупная армейская операция по поиску этих складов. Наши солдаты шли друг от друга на метровом расстоянии, прочёсывали лес и металлическими прутьями с заострёнными концами нащупывали железные люки подземных хранилищ. Эта операция лишила бандитов боеприпасов и продовольствия. В городах и деревнях был введён комендантский час. В лесах устраивали засады, на дорогах, на транспорте вылавливали бандитов-одиночек. Все эти меры привели к тому, что в 1947 г. бандитизм в Западной Украине уменьшился в несколько раз. Днём в городе Золочеве можно было ходить свободно.
          Вернёмся к моей службе на складе. В понедельник мы пришли на склад. Нас встретил начальник склада подполковник Потапов, начальник штаба Ходыс, главный механик лейтенант Пономаренко, старшина Филиппов. Мы познакомились. Начальник штаба сказал, что нас распределит механик, который нас и привозил. Механик посмотрел наши права, меня назначил на «ЗИС-5», бензовоз, сказал, что я буду по его распоряжению возить горючее в воинские части, на аэродромы для самолётов и в танковые подразделения для танков. Другие шоферы получили задания транспортировать горючее со станции на склад. Одного шофёра механик посадил на машину «Форд». Лейтенант Пономаренко сказал нам, что в его отсутствие мы все подчиняемся старшине Филиппову.
          Первый мой рейс с горючим был на аэродром под Львовом. Мою машину сопровождала группа автоматчиков на «Форде». Механик дал нам точное указание, как двигаться с грузом, какое расстояние должно быть от машины до машины. Я сел в машину, автомат положил сбоку, со мной в кабину сел солдат с автоматом. Я перекрестился, попросил Господа Бога: «Боже, помоги мне в этом трудном пути». Молодой солдат с Курской области, призванный в этом году, спросил меня: «А поможет?» Я ничего ему не ответил, а рукой показал вверх. Мы выехали со склада нагруженные в 11 часов утра. Я присоединился к потоку других машин, ехавших с грузом во Львов, не стал обгонять их, ехал не спеша среди них. Мы благополучно доехали до аэродрома. Прямо с машины выкачали горючее в самолёты и в 6 часов мы благополучно вернулись на склад. Механик спросил, какие трудности были. Я ответил, что пока всё нормально. Механик дал мне новое распоряжение: 
          – Завтра снова повезёшь горючее на аэродром. Готовь машину, тщательно проверь всё, смажь, заправь. Утром зальём горючее, и в 11 часов выезжаешь. Охрана будет с тобой, 2-й рейс легче.
          Так я сделал 4 рейса на Львовский аэродром. В следующий понедельник я повёз горючее в танковую часть в Броды, недалеко от Золочева. Этот рейс был намного страшней, так как дорога всё время шла через дремучий лес. Я слил горючее прямо в танки, и в 4 часа благополучно вернулся на склад. Следующий мой маршрут был в воинскую часть в город Станислав. Выехать надо было пораньше, чтобы засветло доехать до Станислава. Я заранее подготовил машину. Механик нам сказал, что это сложный рейс, местность гористая и опасная. Накануне механик напутствовал нас:
          – Будьте внимательны. Двигайтесь рядом, не отрывайтесь друг от друга. Сольёте там горючее, поздно не выезжайте обратно, ночуйте в этой воинской части. Выезжайте в 10 часов утра, дороги уже охраняются в это время. Возьмите с собой сухой паёк.          
          В эту ночь я плохо спал. В районе города Станислава бандиты действовали особенно активно. По радио сообщали, что армия ведёт усиленную борьбу с ними. Утром в 9 часов мы пришли на склад. Я залил горючее, ещё раз всё проверил. Пришёл механик, спросил, всё ли в порядке, и пожелал нам доброго пути. Я сел в машину, перекрестился, помолился Господу Богу и Пресвятой Матери Божией, попросил: «Пресвятая Матерь Божия, сопровождай меня в трудном моём пути». Мне мама перед уходом в армию говорила:
          – Сынок, обращайся в трудную минуту к Господу Богу и Матери Божьей, проси у них помощи.      
          Это истинная правда моей мамы. Молитва меня спасала в трудные боевые дни, когда мы переезжали с места на место, а немецкие самолёты бомбили нас. Бомбы падали рядом с нашей машиной, осколки пробивали тент кузова машины, попадали в пушку, но мы, живые и здоровые, двигались дальше. Я всё время молился. Командир батареи Андрей Петрович, называвший меня хохлом, спрашивал: 
          – Хохол, что ты всё время бормочешь?         
          – Я молю Бога, чтобы благополучно проехать.      
          – Моли, моли, - одобрял комбат и больше ничего не говорил. Он, наверное, тоже верил в Бога, потому что нашему расчёту везло. Нашу пушку немцы ни разу не подбили, а другие пушки были изуродованы.         
           Примерно в половине шестого вечера мы доехали до Станислава, нашли танковую часть, и перелили горючее сразу в танки. В общежитии танкистов мы переночевали, утром нас покормили, и в 9 часов выехали в обратный путь. Без осложнений мы приехали в 5 часов вечера в свою часть. Механик встретил нас, похвалил, сказал, что переживал за нас. Хорошо, что благополучно вернулись. Я ещё несколько раз ездил в Станислав, потом в другие города. Особенно запомнился мне город Жидков Дрогобычской области, где было много церквей. Дорога туда была очень трудной для гружёной машины: большой подъём на гору и страшно крутые спуски.
          В день Советской Армии, 23 февраля 1947 г. нас, всех солдат, поздравил лично полковник Потапов, каждому пожал руку, поблагодарил за службу. Меня он поздравил с повышением по службе, мне было присвоено звание старшего сержанта. Полковник Потапов сказал о новых моих обязанностях:
          – С сегодняшнего дня будете исполнять должность старшины, кормить солдат и держать в порядке хозяйство и солдатское имущество.         
          Я забыл написать о своём звании. По окончании школы в Волчанске в июле 1944 г. мне за хорошую подготовку присвоили звание младшего сержанта. Двадцать третьего февраля 1945 г., когда мы стояли на границе Австрии и Германии, мне присвоили звание сержанта. Командир Андрей Петрович прикрепил мне погоны, поздравил с новым званием и наградой – медалью за взятие столицы Австрии – Вены. Весь расчёт поздравил меня. Ещё четырёх бойцов наградили этой медалью, а командир стал капитаном. Командир разлил водку, по чекушке каждому, дал по большой рыбине и по четверти буханки белого хлеба (где-то в дивизии он достал это угощение). Потом пошли на обед, а после обеда варили в котелках на маленьком костре чай. Чтобы не пить пустой кипяток, некоторые бросали в него веточки малины  с проклюнувшимися почками. У нас был небольшой перерыв, и можно было немного передохнуть, увидеть небо, красоту леса, что-то доброе сказать друг другу, вспомнить родных, написать письма, помыться от грязи и пыли, гари, в полевой бане. Бои в лесах шли без передышки, не было времени покушать, всё время переезды с места на место. Кормили нас 2 раза в сутки прямо у батареи, пища была всегда холодная, но вкусная. Так проходили дни и ночи, недели, месяцы.         
          С 24-го февраля я служил старшиной  воинской части № 3440. Продукты получал в  пятьдесят пятом полку зенитной артиллерии. В мои обязанности входило получать продукты на наш взвод для трёхразового питания, два раза в месяц водить солдат в баню, менять личное и постельное бельё, следить за чистотой и порядком в столовой, общежитии, туалете. Полковник обязал меня возить его из города на работу, домой на обед и обратно в часть, а вечером опять отвозить домой. У него был новый немецкий «Опель», его личный. Несколько раз я возил во Львов за покупками его жену и детей, сына 7 лет, и дочь 3-х лет. В 1947 г. было уже более спокойно на счёт бандеровцев. В городах и на дорогах действовали одиночки.
          Я всё время просил полковника отпустить меня домой. По закону, бойцы моего года рождения, 1922, должны были демобилизоваться в 1945 году. Полковник каждый раз обещал отпустить меня, когда придёт пополнение. Он предлагал мне остаться на сверхурочную службу, советовал:
          – Привози свою невесту или здесь найди, свадьбу справим, и будешь жить намного лучше, чем на «гражданке». Сейчас трудная жизнь в стране.
          Я не послушался совета полковника, а потом жалел, да поздно. Если бы я знал, что меня ожидает такая тяжёлая жизнь в Казахстане, да ещё без права выезда, что у меня заберут демобилизационное удостоверение, а военный билет и паспорт не дадут. Кунаев ввел такой закон в Казахстане. И сколько я не писал потом в Москву министру вооружённых сил, прокурору Вышинскому, в Верховный Совет, ответы приходили в район. Меня вызывали в военкомат, говорили: «Пиши – не пиши, отсюда никуда не уедешь». Но в 1947 году я ещё не знал о будущей своей судьбе.
         


ВОЗВРАЩЕНИЕ ИЗ АРМИИ
 
            
          Наконец, пришёл долгожданный счастливый день, когда меня отпустили из армии домой. Это было 10-го июля 1947 г. Скоро я увижу маму, сестёр, брата, родных, а самое главное, увижу свою любимую девушку Маню. Последние 3 месяца я ей не писал. Думал, всё может быть. На свою станцию «Тайнча» я прибыл вечером. Здесь жила младшая сестра моей мамы Елена Тышкевич, и я сразу со станции пришёл к ней. Она была замужем за нашим односельчанином Виталием Тышкевичем. У них было три дочери, позже уехавшие в Чебоксары, и сын Виктор, ставший капитаном дальнего плавания. Тётя Елена в 1937 г. отправляла меня к тёте Фране на Украину. Впоследствии тётя Елена и дядя Виталий переехали к дочерям в Чебоксары. А           14 июля 1947 года она и вся ёё семья встретили меня с любовью, с радостью и уважением.
          Тётя Елена подробно рассказала мне о моей семье: мама с Екатериной живут в казахском ауле Берлык, Юля с Феликсом в Краснокиевке, а главное, тётя Елена сказала, что Маня меня ждёт, хотя женихи у неё были, и сейчас есть. Тётя Елена в конце мая встретила Маню на рынке в Сухатино. Маня ей рассказала, что я перестал писать, и она не знает, что случилось. Тётя Елена и дядя Виталий стали убеждать меня, что лучшей девушки для жизни, для семьи я не найду. После беседы с ними я до утра не спал. Утром рано встал, тётя Елена пошла корову доить. Я выпил холодного молока и пошёл пешком в аул Берлык, который находился от Тайнчи в 35км. Я решил, что прежде всего мне нужно повидаться с моей любимой мамой, сестрой Екатериной, с родными Маевскими.