Покуда я жив. Часть вторая

ВЫСЫЛКА ИЗ УКРАИНЫ.
ЖИЗНЬ "СПЕЦПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ" В СЕВЕРНОМ КАЗАХСТАНЕ В ПРЕДВОЕННЫЕ ГОДЫ.


ВЫСЫЛКА ИЗ УКРАИНЫ В КАЗАХСТАН


Из 320-ти семей, проживавших в селе Коровье, 80 семей (ровно четверть), 29-го мая 1936 года были насильно высланы в Северный Казахстан. Всех поляков, немцев, включая смешанные семьи (украинка за поляком, немка за украинцем), 4-го мая 1936 года вызвали на собрание в клуб, где всегда проходили общие сходы (собрания), танцы, показ кинофильмов. Собравшимся объявили, что по решению правительства, все эти семьи “спецпереселенцев” направляются на постоянное место жительства в Южный Казахстан. Обжалованию это государственное решение не подлежит. Кто вздумает не повиноваться, сопротивляться государственному закону, будет считаться врагом Советского государства, врагом народа. Со всех мужчин и женщин старше 16-ти лет взяли расписку, что в случае невыполнения этого закона, они без суда и следствия подлежат аресту и тюремному заключению сроком на 5 лет.
Дальше были изложены условия и организационные мероприятия по переселению, причем, были обещаны “золотые горы” и помощь  государства.
          – На новом месте жительства вам будут предоставлены дома, сараи и другие помещения, согласно акту об оставленных здесь постройках. Коров вы можете сдать по акту в колхоз, там получите овец, коз, свиней. Кто не желает сдавать коров, может продать, а на месте купить других. Кур, гусей, уток и другую птицу продавайте или консервируйте себе на дорогу, так как ехать придется 10 дней и больше. У вас должны быть продукты на семью. Проезд до станции и на железнодорожном транспорте бесплатный. Государство обеспечит вас всем необходимым на новом месте жительства. Там есть школы, больницы, магазины. Живут там коренные жители и переселенцы  царского времени. Земли плодородные, дают богатые урожаи. В колхозах не хватает рабочих рук. Вот поэтому государство и решило переселить вас, как хороших тружеников земли. ( На деле все оказалось ложью.)
        На подготовку к переезду вам дается 2 недели: до 20-го мая. В помощь каждой семье выделяется комсомолец, ответственный за своевременную подготовку. В сельсовете будет находиться военный комендант, капитан и группа солдат, которые будут охранять вас и сопровождать до постоянного места жительства в Казахстане. По всем вопросам обращаться к коменданту. Он присутствует на нашем сходе. На каждую большую семью будет выделена одна подвода. Количество груза ограничено: 1 мешок муки, крупы, 1 мешок сухарей, 1 мешок других продуктов, 1 бочонок жира, кухонная посуда, разборные кровать, стол. Вместо мебели можете взять 10 трехметровых досок. Одежда и обувь самая необходимая. Подвода одна, и если вы нагрузите ее больше, то придется идти пешком 25 км до станции  «Ляховицы».
                Когда это все зачитали, женщины подняли ужасный крик, вой, плач. Вопли продолжали долго, комендант начал кричать, что посадит в тюрьму зачинщиков бунта.
 – За что нам такое наказание? Что мы – самые плохие люди, враги народа, нашей страны? Лучше расстреляйте нас сейчас, мы согласны лечь в нашу землю, где мы родились и прожили всю нашу жизнь. Здесь родились и жили наши родители, деды, прадеды с начала света и до сего дня. Здесь в этой земле они лежат. Мы лучше ляжем с ними навсегда.
Комендант был вне себя. Женский вой продолжался долго, с обращениями к Богу, с просьбами к Матери Божьей и святым о помиловании. Председатель сельсовета, парторг, комендант просили успокоиться, но женщины продолжали плакать. Мужчины со слезами на глазах уговаривали своих жен, но гул все нарастал. Комендант вынужден был сделать три выстрела в потолок. После этого в клубе раздавались тихие рыдания, старики плакали, как малые дети. Остаться они не могли. Старший в семье отвечал за старых и малых. Он подписал  бы себе приговор на 5 лет тюрьмы без суда и следствия.
В конце собрания выступил еще раз капитан – комендант, перемежая угрозы с фальшивыми заверениями:
  – Вы напрасно плачете. Вам там будет в сто раз лучше, и земля там очень плодородная, палку воткни в землю – вырастет древо. Каждой семье уже приготовлен дом, так что вы едете на самое теплое место. Зима там всего один месяц в виде дождя и снега. В остальное время года солнечно и тепло. Вы не пожалеете о смене места жительства. Я сам служу в городе Алма–Ата. Напоминаю вам, что вас охраняют сейчас солдаты, подчиненные мне. Завтра утром к вам придет прикрепленный к вашей семье человек из жителей села, который несет ответственность за ваши сборы. Он будет обо всем докладывать мне и председателю сельсовета. Так что, будьте добры выполнять все предписания, которые вы получили на руки и под которыми  поставили свои подписи. Если что непонятно, обращайтесь ко мне. Я нахожусь в сельсовете.
Люди стали расходиться с этого трагического собрания, и на улице женщины дали волю слезам и воплям, оглушившим наше село. В эту страшную ночь никто не спал, ни взрослые, ни дети. Мать первая пришла домой. Мы все – четверо детей не спали, встретили матушку с опухшими от слез глазами, обступили ее и уговаривали:
 –  Мамочка, не плачь, - но в один голос с ней начали плакать.
             Отец вошел в дом и стал забирать нас от мамы:
 –  Наша мама заболела, дайте ей отдохнуть.
Потом отец обнял маму за плечи, уложил в кровать, просил ее успокоиться, не расстраивать детей. Маме недолго пришлось полежать. Соседи с нашей улицы, мужчины семей спецпереселенцев стали приходить к нам, к отцу, чтобы поговорить об общей беде. Отец перевязал маме голову мокрым полотенцем, уложил ее на лежак за печкой, а нам, детям велел лезть на печку и сидеть тихо, а лучше спать. Сестры и братец скоро уснули после долгих рыданий, а мне было интересно послушать разговор старших. Я учился в то время в пятом классе, мне было 13 лет, почти 14, и я уже понимал всю суть нашего положения.
Соседей собрался полный дом. Первым начал говорить близкий друг отца Горецкий Иван. Он тоже возил торгашей на ярмарки, но в близкие города, а отец ездил с ними в дальние города и за границу.
               – Я думаю, что капитан правильно и честно говорит о том месте, куда нас повезут. Он офицер еще царской армии, не научился врать, как современные большевики и комсомольцы, а особенно руководители села и района. Так все гладко складывают, что подумаешь, прекрасная жизнь нас ожидает в будущем, а проходит некоторое время, и оказывается чистая брехня. Помните историю с нашей коммуной. Все начальники от большого до малого кричали, что в коммуне будет рай на земле: вместе работать, вместе отдыхать, будет время кино посмотреть, книги почитать, работать будем по 6 – 8 часов в день, а получать по потребности все блага. Коммуна и года не продержалась. Все запасы помещика съели. Коммунары, их было 75 человек, разбежались кто куда. Многие из них перешли в колхоз.
          У других соседей было иное мнение. Братья Дембицие Рафаил и Анатолий, молодые люди 25-30 лет, оба хорошие мастера (Рафаил – сапожник, шил сапоги только богатым людям, Анатолий – столяр) считали, что нас обманывают. Собравшиеся соседи обратились к отцу:
            – Марцин, ты много видел, долго был за границей в самых развитых странах, возил евреев, которые наперед все знают, что ты нам скажешь?
              – Здесь никто из нас не сможет предсказать нашего будущего, кроме Бога. Я думаю и вижу, что нас ссылают на гибель. Если бы нас высылали так, как царь пересылал в Сибирь – давал деньги на строительство дома, землю, и налоги не брал несколько лет, пока люди обустроятся… Нам же, обещают, что все у нас будет готово: дом, корову дадут взамен той, что мы оставляем здесь в колхозе. Я знаю одно из своего жизненного опыта: когда много обещают, то мало исполняют. Самое главное, что нас ожидает – это большое горе и беда, и мы не можем отказаться от коллективного спецпереселения. За отказ нам грозит тюрьма и ссылка. Нас, мужчин, отправят в Сибирь, на каторгу, как политических провокаторов против государства. Нам самим очень тяжело было бы оставить семью и идти в тюрьму. Мы сами подписали себе приговор на 5 лет без суда и следствия. Мы – поляки, немцы, и нас убирают от границы с Польшей, чтобы не было перебежчиков. Вы знаете, что многие уехали с нашего миста (городка) Теофиполя, особенно много евреев, поляков, немцев и украинцев, у которых есть родственники за границей, главное в Америке. Так, что, хотим или не хотим, мы должны ехать, другого пути нет. Например, я свою корову продаю, свинью режу, перерабатываю на жир. Все остальное барахло, что не можем взять придется за бесценок продавать, отдавать за что попало, лишь бы даром не оставлять, ибо все переселенцы будут свое имущество продавать. Власти хорошо просчитали, что им от этого большая выгода: решается жилищная проблема молодых семей, дадут дом, и человек уже не убежит с колхоза. А таких домов только в нашем Коровьем остается 80. Второе – готовые заселенные поля, посаженные огороды: будет избыток продуктов. Вот почему они объявили о переселении в мае. Все посеяно и посажено, жилье даром.
            – Я вас прошу, не вздумайте протестовать, отказываться от переезда. Ничего хорошего из этого не выйдет. Вы знаете – что партия решила, все выполняется, какие бы потери не понесли. Так было с колхозом: осенью 1929г. имущество колхоза разобрали по домам, а ранней весной 1930 г все было возвращено, тогда 10 человек – активистов посадили и сослали в Сибирь. Такая же участь ждет наших “героев”, которые вздумают протестовать. Видно, мы заслужили это у Господа Бога и должны нести этот тяжелый крест до конца нашей жизни.
После отца выступал Болислав Невинский, коммунист с 1930 года,  верный слуга партии большевиков.
           – То, что сказал Марцин, все правильно. Мы должны ехать туда, куда нас отправляет наша партия. Я обратился в райком с вопросом, почему меня, как коммуниста, не оставляют здесь. Секретарь райкома сказал мне, что если я настоящий коммунист, то должен быть впереди масс и вести народ туда, куда партия ведет и направляет. Я поддерживаю решение партии.
Среди собравшихся начался шум: если не оставляют коммуниста, который на всех колхозных собраниях, сельских сходах выступал и кричал о роли партии и будущего коммунизма, значит правильно говорит Невинский, что за партией будущее страны нашей.
После этого все стали расходиться. В окнах уже светало. Я все время слушал, свесив голову с печки, и не хотел спать, а сестры и братец, лежавшие рядом со мной на печке, спали глубоким сном. Мама на ступеньке между стеной и печкой плохо спала, ворочалась и сквозь сон что-то бормотала. Так прошла ночь. Отец не ложился, принес соломы, начал печку растапливать. Потом намыл картошки на завтрак, поставил чугунок с картошкой в печку и велел мне подкладывать солому, чтобы горела и смотреть, когда закипит картошка. Мама с перевязанной головой перешла на кровать, даже не встала на завтрак, пролежала целый день. На другой день отец попросил у колхозного бригадира лошадь с коляской и отвез маму в районную больницу, где она пробыла 4 дня. Мама вернулась домой бледная, худая, еще больная, но домашние дела не позволяли лечиться, нужно было собираться на спецпереселение. За время маминого отсутствия отец зарезал свинью, отделил сало и мясо от костей. Сало он жарил в большом чугуне, и я все время подкладывал солому вокруг чугуна, чтобы сало растапливалось и кипело. Затем отец резал мясо на кусочки, складывал их в другой чугун для жарки, после чего вываливал в большое (20 л) деревянное ведро и заливал растопленным салом. Мама в это время сидела рядом и помогала отцу своими указаниями.
Отец и мать решили продать корову – главный источник питания, жизни семьи. Рано утром отец вывел корову из сарая, чтобы вести ее на ярмарку. Мы, дети, вместе  с мамой стояли с одной стороны и плакали, что мы теперь будем кушать, как будем жить без нашей любимой кормилицы. Мы провожали отца с коровой всей семьей до конца нашей улицы. Покупателей на нашу корову было трое соседей-украинцев, но было нужно вести ее на ярмарку для установления точной цены. После ярмарки один из соседей купил нашу корову.
Мама начала печь хлеб, резать на куски и сушить сухари на печке, в печке и на солнце. Она насушила большой мешок сухарей в дорогу. Из двух мешков мама сшила один большой мешок для муки и крупы вместе, в третий мешок она положила буханки хлеба и другие продукты. В мешки с барахлом (бельем, одеждой) она тоже вложила крупу под видом одежды. Вместе с одеждой лишний груз брать нельзя, только то, что было указано в списке для переселенцев. На большую семью давали только одну подводу для людей и для груза.
Отец и мама почти не спали по ночам, чуть прилягут, и встают готовиться к отъезду. Это очень сложно: прожить на одном месте всю сознательную жизнь и вдруг все оставить, что создавалось веками прадедами, дедами, своим собственным трудом, оставить даром, ничего не получая взамен, а только птичку в небе. В голове мысли тревожные, бесконечные, невообразимо печальные. Это были очень тяжелые две недели сборов в спецвысылку, страшная трагедия в жизни людей, с неизвестным будущим. Все, от старого до малого, думали, к чему это все приведет. Такие события можно сравнивать с ураганом, который, то утихает, то вновь начинается, и конца ему не видно. В душах переселенцев происходил подобный ураган, смятение чувств, нарушение привычного распорядка.
На следующий после собрания день, в дома переселенцев пришли назначенные охранники, чтобы высылаемые не сожгли свои дома, не причинили другого вреда имуществу, а также, чтобы они быстрее собирались в дорогу и не брали ничего лишнего сверх предписанного. Эти охранники плохо действовали на психику несчастных людей, вмешивались не в свои дела, считая, что имеют на это право. Это было явное издевательство над переселенцами. В нашем селе было 3 улицы, которые растянулись вдоль речки примерно на 3 км, а возможно, и больше по холмистой местности. Улицы патрулировали солдаты на лошадях. Колхоз выделил им 6 лошадей. Сельсовет и партийная организация на каждую семью переселенцев специально подбирали охранников из числа тех, кому нужно было жилье. Например, участника Гражданской войны коммуниста Гуженко Дениса, у которого был совсем старый дом с почти вросшей в землю крышей, назначили охранником в семью Дембицких на нашей улице. У Дембицких был большой новый дом, самый лучший из домов спецпереселенцев.
За 2 дня до выселения сам комендант с солдатом и председатель сельсовета объезжали на лошадях переселенцев, проверяли их готовность к отъезду и строго предупреждали, чтобы не было лишнего груза. У нас было 2 мешка сверх установленной нормы. Отец договорился с комсомольцем-охранником, а тот, в свою очередь, нашел    хорошего возчика, и за определенную плату все погрузили на подводу. Груз был не очень тяжелый, но габаритный, и на подводе было мало места для сидения. Решили, что будут ехать только дети, а отец и мама и я пойдут до станции «Ляховицы» пешком (сейчас станция переименована, и называется “Сухая воля”).
На каждую большую семью (8–10 человек) давали одну подводу. Дополнительно,  по разнарядке из соседних колхозов прибыло в наше село 65 подвод.
В день отъезда с 10-12 часов утра (по мере прибытия подвод из ближних и дальних колхозов) на всех трех улицах села Коровье переселенцы грузили жалкие остатки своих пожитков. Возле каждого их дома собрались соседи украинцы. Все плакали, и отъезжающие и провожающие. Люди, всю жизнь, с самого детства, прожили вместе, любили друг друга; они вместе играли, учились, женились, трудились, ссорились, мирились. И вдруг расставание! Подводы со всего села съехались на центральную улицу, которая ведет к станции. С двух сторон улицы стояли шеренги провожающих – детей, стариков, молодых женщин с младенцами. Комендант на лошади и 10 верховых солдат объезжали очень длинную вереницу подвод, проверяли поимённо семьи переселенцев. Здесь стояли охранники каждой семьи и докладывали коменданту информацию о своих подопечных.
Эта процедура длилась несколько часов. Наконец, в 5 часов цепочка подвод двинулась в путь. Провожающие шли вместе с подводами до конца села. Люди, прощаясь, долго стояли в объятиях, плакали, просили писать друг другу, не забывать. Комендант кричал на стариков, стрелял в воздух. Старики плакали. Картина была трагичная, страшная, очень печальная. Старики и старухи сидели и молились, просили Господа Бога помочь в страшной трагедии их жизни. Потом поднялись и вынуждены были идти за подводами. Комендант кричал на расстающихся навсегда людей, подгонял их. Когда подводы отъехали от села на некоторое расстояние, комендант вторично проверил количество спецпереселенцев, поблагодарил их персональных охранников, и те вернулись в село. Подводы со стариками и детьми, сидевшими на вещах, продолжили свой путь.
Остальные переселенцы шли пешком рядом со своей подводой. Печальный караван сопровождали по 10 верховых солдат с обеих сторон. Комендант с двумя солдатами ехали на лошадях сзади.
Так дошли до первого на нашем пути села Туривка в 7км от Коровьева. Здесь жители тоже вышли провожать спецпереселенцев, и повторилась грустная сцена прощания со слезами и добрыми пожеланиями друг другу. Двигались очень медленно, миновали еще 2 села, шли всю ночь;  только к шести часам утра одолели 25км до станции «Ляховицы», где уже стояли приготовленные для нашего переезда товарные вагоны. Началась разгрузка с подвод и погрузка в вагоны.
Сначала каждая семья сняла с подводы постельные принадлежности (одеяла, подушки), верхнюю одежду и продукты, приготовленные на ближайшее время. Женщины, дети и старики остались около своего имущества, а мужчины начали разгружать подводы с вещами непосредственно в отведенные для багажа товарные двухосные вагоны, в которых во время гражданской войны возили солдат. В таких же товарных вагонах повезли в Казахстан и нас. Вагоны были оборудованы  нарами, разделены на 4 отсека, которые были заранее распределены между семьями переселенцев, объединенных по родственным или соседским связям. В каждый вагон загружали по 4 больших семьи или по 6-8 малочисленных семей. Разгрузка подвод проходила долго, почти до вечера, а потом целую ночь размещались в вагонах и сами несчастные “путешественники” – дети наверху, взрослые внизу. Многие плакали, кричали, ругались, что очень тесно, не только спать, стоять невозможно.  Комендант много не говорил:
 – Ехать не так долго. Мы должны смириться с этими условиями. Сколько нужно железнодорожных вагонов, столько для вас и выделили. Будьте добры, выполняйте предписания.  Мой приказ – для вас закон.
                Я должен сказать, что как только подводы подъехали к поезду, тут же появилась целая рота солдат в красных фуражках. Солдаты выстроились с двух сторон вдоль состава на расстоянии 5-7м друг от друга с винтовками, приставленными к ноге. Люди поняли, что они полностью зависимы и должны повиноваться распоряжениям коменданта. Такая сильная охрана была создана, словно для преступников, и это очень огорчало людей, особенно стариков. Пожилые люди мало в своей жизни встречались с военными, жили мирно в своих деревнях, занимались сельскохозяйственным трудом. Старики, а за ними женщины и дети громко ревели в переполненных  вагонах. После того, как погрузка окончилась, комендант со своим заместителем-лейтенантом и солдатом обходили вагоны, и в каждом вагоне предложил самим обитателям выбрать старшего, который будет отвечать за порядок и на каждой остановке докладывать солдату, стоящему у двери вагона, об обстановке:
            – В вагоне должны быть ведра для питьевой воды, для кипятка и туалетные ведра. На больших станциях ответственные мужчины будут выносить туалетные ведра, ходить за кипятком и за продуктами в сопровождении солдата. Во время движения поезда вагон снаружи закрывается на засов. С одной стороны вагона окна и двери были заперты наглухо, с другой стороны, где входная дверь – открыты и забиты решеткой (для поступления свежего воздуха). Если найдутся храбрецы, вздумающие убежать, они будут расстреляны.
 Комендант велел повесить на видном месте “распорядок”, нарушители которого будут посажены «на губу». Он  добавил, что в  центре поезда расположен вагон, там едут сопровождающие состав врач и медсестра. Старший по вагону должен сообщать солдату о больных, которым будет оказана медицинская помощь. В первом и последнем вагоне располагаются солдаты-охранники. Все 80 семей переселенцев размещены в 16-ти вагонах, а всего в составе было 25 вагонов, включая вагон-кухню, где питались солдаты.
Движение поезда на восток началось в 8 часов вечера 22-го мая 1936 года.





ДВИЖЕНИЕ ПОЕЗДА СО СПЕЦПЕРЕСЕЛЕНЦАМИ ОТ СТАНЦИИ
«ЛЯХОВЦЫ» НА УКРАИНЕ ДО СТАНЦИИ «ТАИНЧА» В
СЕВЕРНОМ КАЗАХСТАНЕ


На маленьких, коротких, остановках поезда двери вагонов не открывались. Люди стучали в двери, но охранник говорил, что скоро большая станция, а сейчас, умирай, он не откроет. Старшие по вагону жаловались коменданту, а тот отвечал всем обратившимся к нему:
  –  Нам  приказано довести вас живыми и здоровыми до места назначения. Я несу ответственность перед нашим правительством. Есть распорядок движения состава, и мы его выполняем.
Во время остановок на больших станциях, где паровозы набирали воду и сменялась бригада, к больным приходили врач и медсестра, давали лекарства, делали уколы. Медсестра оставалась рядом с больным до следующей большой станции.
Многие старики от сильного расстройства нервной системы не могли переносить недостаток воздуха, нечеловеческое обращение с людьми. Они были глубоко верующими, и считали, что к людям надо относиться по-божески, а не по-дьявольски. Старики, дети умирали от недостатка воздуха, скученности, антисанитарии. На больших станциях трупы снимали с поезда, под охраной солдат родные сопровождали покойника до машины «скорая помощь” и прощались с ним навсегда, ибо они не знали, где будет похоронен их близкий: в земле какого района, какой области. Комендант обещал сообщить родным покойника место его захоронения, когда поезд приедет на станцию назначения, но он явно лукавил. Никто до сегодня об этом так и не узнал: простились и – все…
              При прощании с умершим, плакали не только его родственники, ревел весь вагон. Из него, как из громкоговорителя, через открытые дверь и два окна доносился страшный воющий гул. Люди горько плакали об умерших, но еще горше – о своей неизвестной участи. Всем было невыносимо тяжело.
Когда в каком-нибудь вагоне был мертвец, или паровозу нужно было заправиться, наш состав загоняли подальше от станции, на тупиковую железнодорожную ветку, где с одной стороны было поле или лес. Здесь поезд стоял продолжительное время, от 3-х до 10-ти часов. Если это было днем, люди выходили из вагонов и дышали свежим воздухом. В это время выносили туалетные ведра и выливали прямо на землю. Ответственные по вагону вместе с солдатами ходили на станцию за водой и кипятком. Некоторые женщины, выйдя из вагона падали в обморок. Ходить разрешалось только вдоль своего вагона по полосе 4-6м. За продуктами на рынок ходили по одному человеку в сопровождении солдата. На больших станциях, только в дневное время каждый вагон охранялся 4-мя солдатами. Охраняли сильно. Всегда на остановках были слышны плач, жалобы, тоскливые разговоры. Некоторые пели печальные песни:

Ох, умру я, умру, похоронят меня,
И никто не узнает, где могилка моя.
Не узнают родные, и никто не придет
Только ранней весной соловей запоет.

               Обычно, пели эту песню в два  голоса – мужской и женский, и слезы сами лились из глаз. Пели и другие грустные песни, но я их не запомнил. Когда подавалась команда заходить в вагоны, каждый старший считал своих людей и докладывал солдату, стоявшему у двери, а тот докладывал коменданту или его заместителю, обходившему состав. И только после этого поезд начинал движение. Во время остановок старшие по вагонам узнавали новости, которые потом подробно обсуждались. Так, около Пензы поезд стоял, наверное, часов 10-15. Оказалось, что у молодого парня случился приступ аппендицита, требовалась срочная хирургическая операция. Парня отвезли в городскую больницу Пензы, где ему сделали операцию, после чего, его, полуживого привезли обратно в вагон. Медсестра дежурила около больного, пока ему не стало легче.
По мере продвижения поезда на восток, менялись климатические условия. Особенно это стало заметно, начиная с Урала. После мягкого, теплого климата Украины, люди попали в условия резко континентального климата. У многих начались головные боли, повышалось давление. Но, всё же, главными причинами плохого самочувствия были тяжелейший воздух от большого скопления людей (до 30-ти человек в одном вагоне), постоянный шум, детский плач, нервное напряжение, антисанитарные условия (люди  опорожнялись в одно ведро). Не хватало лекарств, чтобы всем оказывать помощь. На больших станциях по одному человеку из вагона в сопровождении солдат ходили в аптечный киоск и покупали на свои деньги лекарства, но не все нужные лекарства имелись в станционных аптеках. От головной боли прикладывали платки, намоченные в теплой воде. Во всех вагонах за время пути почти не было спокойных минут. Даже ночью раздавались стоны, плач больных детей, стариков. На них не действовали никакие просьбы и уговоры. Большинство родителей укладывали детей на свое место, а сами сидели у их ног без сна или чутко, беспокойно дремали. За время переезда люди сильно похудели, лица у многих стали черными. Женщины без поддержки не могли выйти из вагона. Дети стали бледными, белыми, как стена, одни глаза и нос торчали. Пища была сухая, однообразная, так как в вагоне не на чем было готовить.
На Украине во всех семьях основная пища – борщ, который кушали в обед, вечером и даже утром. Чай в нашей местности не употребляли, пили компоты, соки из разных фруктов, ели много овощей. Это был повседневный рацион питания, особенно в годы коллективизации, когда в колхозе давали на трудодень 300-500 г зерна. Хлеб почти не пекли, только лепешки, наполовину из картошки и свеклы. Выживали за счет своих огородов по 40-50 соток и подсобного хозяйства. Каждая семья держала корову, поросенка, уток, гусей, кур. А в дороге приходилось всухомятку есть хлеб, мясо, сало – другой пищи не было. Воды и той не хватало.
Проехали Урал. После Челябинска горы кончились, началась сплошная степь без конца и края. Очень редко попадались селения, города, небольшие станции. Люди в вагонах начали волноваться: нас везут в пустыню по сравнению с Украиной и Россией. Здесь редкое население, лес отсутствует, не видно поблизости никаких деревень.
По мере продвижения к Барнаулу, Кургану остановки участились из-за больных. Стояли подолгу, вызывали врачей для оказания помощи сердечникам и гипертоникам. “Скорая” несколько раз ездила в город за лекарствами и за новыми врачами. Поезд стоял с утра до ночи. В Петропавловск прибыли тоже ночью и стояли почти сутки. “Скорая помощь” забрала 15 трупов – из них 8 стариков, двух детей до 3-х лет, троих детей до 12-ти лет, и двух женщин-сердечниц, в возрасте 30-40 лет.
Наконец, 20 июня 1936 г. поезд прибыл на станцию “Тайнча” села Ново-Сухотин  Красноармейского района Кокчетавской области. Поезд загнали в тупик далеко от здания станции. Кругом степь – ни деревца, ни кустика, только белые стебли – метелки ковыля.
Около станции стояло10 домиков без крыш, что очень напугало наших людей. Было утро, часов 9-10, светило яркое солнце, дул сильный ветер, приносил теплый воздух, и постепенно становилось все жарче.
Наш состав был окружен солдатами–краснопогонщиками, которые стояли метров в 10-ти от вагонов, в шеренге на расстоянии 5м друг от друга. Все они были азиаты: казахи, киргизы, узбеки, таджики. Солдат было человек 50. Нашим зам. коменданта была дана команда разгружаться из вагонов, не расходясь дальше 5 м от двери своего вагона. Все должны были сидеть или стоять в кругу, и только детям разрешалось двигаться внутри этого круга. Получились большие круги из людей по длине всего поезда. Солдаты-охранники наблюдали за разгрузкой. Затем, зам. коменданта, сверяясь со списками, передавал спецпереселенцев местному коменданту, узбеку–лейтенанту. Тот пересчитывал по головам. Новый комендант ставил возле каждой группы 2-х своих солдат-азиатов, а те, что сопровождали переселенцев в дороге, уходили.
Передача “с рук на руки” проходила долго. Солнце поднялось, и если утром было градусов 20 тепла, то в полдень жара достигала 40 градусов. Все разделись до пояса и страдали от жары. Водовоз привез на “полуторке” воду. Те же старшие по вагонам выделяли людей, которые в сопровождении солдат ходили к машине за водой. Когда воду принесли, оказалось, что она теплая и горько-солоноватая. Мы такую воду не привыкли пить. Дети плевались и плакали. Старики не могли выдерживать такую жару. Женщины намочили платки, полотенца, куски ткани и клали их на головы детям, старикам и самим себе. Врач и медсестра, что ехали с нами, пока оставались здесь и помогали пострадавшим людям. Наш комендант после Челябинска больше не показывался нам на глаза, т.к. он дал слово офицера на первом сходе, что мы приедем в Южный Казахстан, где все будет прекрасно. Получилось все наоборот. Северный Казахстан – это сухая степь, постоянный ветер, днем жара 40-50 градусов, а вечером холодно, до 0 градусов. И это летом, в июле!
Охрану группы спецпереселенцев удвоили. Солдаты–азиаты говорили по-русски, кричали на нас, грозились стрелять за неповиновение. Усиление охраны вызвало ужасный плач у женщин и стариков, а с ними начали вой и дети. Это было похоже на картину выселения кулаков из нашего села, а ведь это были простые люди; только, по национальности – поляки и немцы, а не русские и украинцы.




                ПЕРЕЕЗД СО СТАНЦИИ «ТАЙНЧА»
НА ПОСТОЯННОЕ МЕСТО ЖИТЕЛЬСТВА

После разгрузки из вагонов новый комендант, собрав старших по вагонам, сказал им: 
 – Я ваш комендант, лейтенант – мой зам. В моем распоряжении 50 солдат, которые будут нести охрану на вашем новом месте жительства днем и ночью. То обязательство,  которое вы, спецпереселенцы, подписали, остается в силе. За малейшее нарушение правил вы будете посажены в КПЗ нашего района. Вы сами будете строить себе жилье, государство будет помогать вам. Будут больше трудности, т.к. временного жилья очень мало, и в первую очередь нужно поселить женщин с детьми. Бездетные семьи будут пока жить в палатках или шалашах. Шалаши будем с вами строить сами из камыша. Это главная наша защита от дневной жары и ночного холода. Завтра сами увидите картину вашего жития-бытия. Я вас прошу, что бы вы ни увидели, не передавайте ваши эмоции женщинам и детям. Вы должны успокаивать ваших жен и детей,  говорить, что скоро жизнь наладится. Это – наш поселок навсегда. Мы будем жить в нем постоянно до конца нашей жизни. Пока это – “Точка 8” Блюхерского района Кокчетаевской области (ныне Чкаловский р-н). Сейчас придут несколько “полуторок”. Сначала отправим женщин с детьми и все то, что есть с ними. Когда придут колесные трактора с тележками, отправим бездетных женщин. Сейчас 6 часов; за ночь мы должны перевезти всех многодетных матерей и стариков. Машины будут делать по 2-3 рейса. Мужчины после отправки своих семей остаются здесь для разгрузки багажа. Завтра на тракторных тележках каждый хозяин перевезет свой багаж в поселок. Здесь остается мой зам. с солдатами. Я уеду с первой машиной в поселок “Точка 8”.
Вам все понятно? Я буду отвечать только на вопросы, связанные с перевозкой семей и груза. На другие вопросы не буду давать ответа. Вода здесь только такая, привыкайте. Хлеб в поселок будут привозить 2 раза в неделю. В первые дни, по заказу, привезут и другие продукты за ваши деньги. Врач будет. В первую очередь мы должны построить баню. Пока, баня будет примитивная, в палатке. Воду будете нагревать себе сами.
В 7 часов вечера пришли четыре “полуторки”, два “ЗИС-5” с прицепом. Кузова голые – ни соломы, ни досок, чтобы сесть. Садились прямо на пол кузова или прицепа, тесно прижавшись друг к другу. Между ног женщин сажали детей. На три машины посадили людей, на четвертую “полуторку ” погрузили вещи первой необходимости для каждой семьи: посуда, ведра, продукты, завязанные в простыни и одеяла. В машину с вещами сели 3 солдата, в каждую машину с людьми сели по 2 солдата, 3-й в кабину, и колонна машин отправилась в “Точку 8”, которая находилась в 55км от станции “Тайнча”. На каждый рейс с погрузкой, разгрузкой и переездом уходило 4 часа. Машины сделали по 3 рейса и таким образом перевозка женщин, детей и стариков заняла больше суток. На другой вечер 2 колесных трактора с тележками перевезли первые группы мужчин с их  грузом. Трактора разгрузились и остались «ночевать», ибо у них было плохое освещение, и они могли ездить только днем. Остальных мужчин с их грузом перевозили 4  машины-«полуторки».
«Точка-8», наше новое место жительства, располагалась в голой степи. Здесь стояла сложенная из дерна старая кошара («база») 50х5м, без крыши, с четырьмя оконными и дверными проемами, но без окон и дверей. Казахи держали в этой кошаре овец во время буранов. Было еще одно «строение» со стенами из снопов камыша 5х6 м, и тоже без крыши.
 Зато у навеса такой же площади крыша была из старых военных брезентовых палаток, но стен не было. Во всех “помещениях” вместо пола степная трава. Вот все, что было приготовлено для 80-ти семей спецпереселенцев из украинского села Коровье. Еще в “Точке 8” стояли 4 палатки, но они были предназначены для охраны.
Привезли воду на автомашине, но она оказалась горько-соленой. В пищу она идет, а чтобы пить сырую, нужна привычка. Большие семьи с детьми поселили в кошаре, где был сильный запах навоза, но можно было укрыться от солнца в тени стен. Привезли машину камыша. Люди брали камыш на постель, но его хватило только для кошары. Остальные спали первую ночь сидя, держа детей на коленях. Всю ночь не прекращались рыдания. На другой день привезли еще две машины камыша, теперь все спали на нем. Под навесом жили бездетные семьи. В камышовом “здании” без крыши поселились семьи с детьми, вплотную друг к другу, так же, как в кошаре. Потом привезли палатки, семьи из-под навеса переселились в них.



ПЕРВЫЕ ДНИ НА НОВОМ МЕСТЕ.
«ТОЧКА-8»

          25 июня все переселенцы собрались около палатки коменданта. К этому времени в «точке 8» стояли 24 палатки спецпереселенцев в 2 ряда, и 5 палаток отдельно, в стороне –      для коменданта, медпункта и солдат-охранников. Никто не звал людей к коменданту, они решили сами придти и высказать свои претензии по поводу ужасных условий, в которых люди прожили 2 дня. В бывших загонах для овец дышать приходилось застарелой навозной вонью, и к тому же донимали комары. Лица, руки и ноги многих женщин и детей распухли от укусов. В палатках было не лучше. Днём в них невозможно было находиться из-за жары и духоты, воздух внутри нагревался, как в бане.
      Люди жаловались:
        –  Бензовоз привозит воду 1 раз в день: 1500 л на 350 человек. Дети всё время просят пить, им негде схорониться от жары. Нет печки, чтобы согреть воду, сварить суп. Охранники запрещают разжигать огонь, говорят, что степь сухая и всё сгорит, и мы сами сгорим. Вырыты две ямы для разведения огня, где можно сварить пищу. Этого мало для всех. Кроме того, днём солнце палит прямо в голову, нужно закрыть крышей от солнца место этой «кухни». Необходимо привезти керогазы, чтобы можно было на них готовить пищу. Нужна защита от комаров. Больные лежат, нет ни врача,  ни лекарств. У нас есть мука, крупа, а готовить не на чем. Вода должна быть постоянно. Нет ни одного туалета, все ходят в ковыльную траву к речке. Дети отбегут немного от палаток и оправляются, скоро к палаткам будет невозможно подойти.
          Народ шумел, одни кричали, другие плакали:
          – Лучше нас сразу расстрелять, чем так издеваться над нами и нашими детьми.
              Комендант вышел из палатки со своим заместителем и четырьмя солдатами, и начал «воспитательную речь»:
         – Я вас не звал устраивать митинги против государственного строя, выступать против решений нашей партии и правительства. Вас сюда прислали для поднятия земледелия этого края, а не для митингов. Нужно работать, и самим создавать условия для своей жизни. Вы должны понять раз и навсегда, что вам здесь жить до конца своих дней. Никто отсюда никуда не уйдёт. Кто будет митинговать, будет немедленно арестован и отправлен в тюрьму без суда и следствия. Моего предписания достаточно, чтобы посадить вас в тюрьму.
          Зачинщиков бунта сейчас отправлю в районный КПЗ, там вас успокоят. Я вас призываю к порядку. Шумом ничего не решим. Нам с вами решать нужно спокойно, обдуманно. Вы должны понять, что никто не построит нам жильё, и не устроит наш быт. Выбросьте из головы мысли, что придёт добрый дядя и сделает всё за нас. Если кто-то не захочет участвовать в строительстве – заставим, а саботажников, согласно вашей подписке, будем арестовывать. Завтра должны привезти лес, чтобы накрыть кошару и камышовый сарай. Вот этот навес мы должны достроить стенами. Поедем на озеро, накосим камыша и заделаем стены от солнца и ветра. Нам жить в этих помещениях, покуда не построим дома.
          Главное объявление: печки для приготовления пищи. Варить можно только в вырытых ямах. Степь горит, как бензин, если случится пожар, мы все сгорим. Возможно, среди вас есть строители, или другие специалисты, которые помогут нам решить данный вопрос. По поводу расположения печей обращайтесь к мастеру-плотнику Савельеву. Он будет отводить место под печь и руководить её устройством. Пользоваться печами можно только после его разрешения.
          Все ваши претензии справедливы, и мы с вами вместе будем решать эти проблемы. Временные трудности мы должны преодолеть. Воду будут привозить 2 раза в день, утром и вечером. Хлеб завтра привезут, по 500 г взрослым, по 300 г детям и старикам. На этой неделе приедет автолавка. В районе только одна автолавка, а таких посёлков, как наш – 13. Район не в состоянии обеспечить несколько тысяч переселенцев, всех сразу. Туалеты начнём сегодня устраивать, копать под них ямы. Через пару дней приедет экспедиция, чтобы найти в нашем посёлке воду, будем рыть колодец. Врач к нам уже едет из-под Караганды. Среди вас, возможно, есть врач или медсестра? Если есть ветеринарный врач, попрошу его явиться ко мне. Все проблемы будем решать вместе с вами. Прошу мужчин остаться, остальные разойдитесь. Работающие будут получать по 1 кг хлеба, организуем бригады.
           Тут сразу вышли вперёд мужиков шесть. Это были коммунисты, участники Октябрьской революции. Возглавлял эту группу Невинский. Он, выступив вперёд, обратился к народу:
         – Не  расходитесь. Наши требования законные. Почему нас всё время обманывают, обещают, но ничего не дают и не делают для облегчения наших страшных, нечеловеческих страданий? Обещали везти в Южный Казахстан – привезли в Северный, в пустыню! 
         Затем выступили Горецкий, бывший бухгалтер нашего колхоза, и бывший агроном колхоза Лабенский. Комендант приказал немедленно прекратить претензии и разойтись, иначе он применит силу. Люди со слезами стали молиться: «Матерь Божия Пресвятая, вступись за нас. Господи Боже, помилуй нас, защити, помоги нам грешным. Больше некому нас защитить в этих адовых условиях».
          Многие мужчины остались, как велел комендант, а за теми мужчинами, что ушли, были посланы солдаты, чтобы немедленно вернуть их, иначе пригрозили арестом. Комендант долго мужчин не держал, сказал, что после обеда привезут ломы и лопаты, начнём рыть туалеты и печные ямы. Всем выходить на работу. После ухода мужчин комендант беседовал с ветврачом Куклиновским, приказал ему измерять у больных температуру, а когда приедет врач, быть его помощником вместо медсестры. Куклиновский согласился.
          Лопаты и ломы привезли, начали копать 6 ям под туалеты. Рыть ямы оказалось очень трудно, земля была глинистая с небольшими камнями и так крепко слежавшаяся и засохшая, что лом входил на 2-3см и выковыривал пласт шириной 5-6см. Лопата влезала в землю всего на 1см и срезала узкую полосочку грунта. Сверху земля, пронизанная корнями травы (ковыля), резалась легче, а дальше гравий с глиной, твёрдой и сухой, поддавался под очень большими усилиями.
         Несколько дней рыли ямы под туалеты и под 8 печек. Две печные ямы уже были, всего стало 10 печей, по одной печи на 8 хозяек. Дети собирали коровьи и лошадиные кизячки для топки, которые горят без дыма. Камыш и ковыльное сено горят ярким пламенем, быстро и дымно, нужно всё время подкладывать. Устройство печки было немудрёное: на края ямы клали лист железа с тремя отверстиями, накрываемыми крышками, на которые ставили кастрюли. Дымоход высотой 1,5-2м. был сделан из самодельных саманных кирпичиков, ветер сразу уносил дым вверх. Ямы для печек вырыли, а железные плиты привезли только через несколько дней, а пока круглосуточно использовали первые две печки. Кто-то привёз треножник под чугунок, другие ставили чугунки в небольшое углубление, обкладывали чугунок кизяком и  варили пищу. Солдаты строго следили, чтобы костёр после варки заливали водой или засыпали землей. Вот такая счастливая жизнь была в посёлке «Точка 8».
          На третий день после волнения спецпереселенцев, ночью 29 июня, трёх коммунистов, пригрозивших пожаловаться в Москву, Сталину, арестовали. Из района приехала «полуторка» с двумя офицерами и солдатом. Наши охранники окружили все палатки кольцом, у выхода из каждой палатки стоял солдат и никого не выпускал из палатки. Около 3-х палаток, где жили коммунисты Левинский, Горецкий и Лабенский, была дополнительная охрана. Когда их брали, не только в их палатках, но во всех 24-х палатках поднялся громкий вой. Напуганные этим ужасным ночным визитом НКВД, люди до утра не могли успокоиться. Охранники сделали несколько выстрелов вверх, но это не помогло. Народ был настроен на любую жертву. Арестованных продержали 15 суток и отпустили. Они вернулись бледные, полуживые. Там, в НКВД их завербовали работать в нашем посёлке тайными агентами, и они предали 42 человека наших односельчан, которых арестовали в ночь на 10-е января 1937 г. Никто из арестованных не вернулся и не написал семье. Об этом предательстве я узнал в 1958 г. после реабилитации этих 42-х человек, безвинно расстрелянных осенью 1937 г. в г. Ташкенте. В реабилитационном листе было указано, что арестованы и осуждены они были незаконно, по доносу Левинского, Горецкого и Лабенского, которых самих убрали в 1939 г., чтобы скрыть тяжкие преступления НКВД.
          Но вернёмся к строительству посёлка «Точка 8». На следующее утро, после ареста трёх коммунистов и бессонной ночи для остальных переселенцев, комендант собрал всех взрослых людей на общее собрание. Он сказал, что за малейший саботаж, за любые возгласы против государственных решений виновные будут строго наказываться. Комендант сообщил, что на наше собрание должны подъехать районные руководители. Действительно, где-то к 12-ти часам приехала легковая машина, из которой вышли два солидных русских, и один толстый казах, оказавшийся первым секретарём Блюхерского райкома партии. Казах, Руслан Темирбаев, выступил первым перед нашим собранием.
          – Мы вас приветствует на нашей казахской земле. Вы должны в кратчайшие сроки, до наступления холодов, построить себе жильё. Районный комитет нашей партии будет вам помогать материалами. Комендант будет следить за дисциплиной и участием каждого трудоспособного переселенца в строительстве жилья. Главное, трудиться честно без всяких критических лозунгов. Эти ваши трое бунтовщиков получат по заслугам.         
          Вторым выступил председатель райисполкома:
          – Условия у вас сейчас трудные. В районе 13 таких точек. Ваша самая маленькая по количеству жителей. Вы должны сейчас всё внимание направить на заготовку материалов и производство саманных блоков для строительства домов. Вам  дадут 4 пары волов с повозками и 2 бензовоза, чтобы возить воду для изготовления самана. Вы находитесь в выгодном месте – есть  речка, где хотя и немного, но есть вода. Прошу вас, приступайте к копке котлованов, косите ковыль для самана. Работать вы должны без выходных, а в воскресение, после обеда, вы сможете помыться и постирать. Рабочие будут получать 1 кг хлеба бесплатно, детям рабочих и старикам в их семьях будут давать по 300 грамм хлеба бесплатно. Хлеб будут привозить через день. Автолавка будет приезжать 1 раз в неделю, привозить товары и продукты. Врачи районной больницы – 1 раз в 2 недели. Сегодня-завтра должен прибыть прораб. Все вопросы по строительству будут решать прораб и комендант. Главное – дисциплина.       
          Третьим выступил районный комендант. Он тоже призвал всех соблюдать дисциплину, и пригрозил, что к тем, кто не захочет трудиться, будут применяться самые строгие меры – 15 суток ареста, а за саботаж и агитацию против правительства – тюрьма. Коменданту посёлка даны все права распоряжаться переселенцами.
          После отъезда начальства комендант объявил, что будут созданы 10 строительных бригад, каждая бригада будет сама строить себе дома. Часть людей в бригаде будут делать саманные кирпичи, другая часть займётся непосредственно строительством, которым будет руководить прораб. Подростки 14-16-ти лет могут трудиться на лёгких участках работы: возить сено, вязать снопы из камыша и др. За это они будут получать 1 кг хлеба. Желательно, чтобы и дети 10-12-ти лет помогали в работе взрослым под их наблюдением. Если успеем выстроить школу, дети будут учиться здесь, в посёлке, а если нет, то уедут в интернат. В районе будут созданы 3 интерната для детей спецпереселенцев.
          Прораб, Владимир Петрович Горбанов оказался очень талантливым человеком. Он был из кулаков с Кубани, сын хорошего хозяина. В 1928 г. всю его семью раскулачили и сослали  под Караганду. Прораб знал толк в работе и сумел организовать труд не только взрослых, но и подростков и детей
         Прораб выступил с рассказом о своей жизни под охраной НКВД:
          – Мы начали строить свою жизнь в таких же условиях, как вы сегодня. Было очень трудно. Ничего у нас не было, ни продуктов, ни денег. Нам давали по 500 г хлеба (тем, кто работал), детям – по 300 г. Мы выжили, и сейчас живём под комендатурой. Я призываю вас, выбросите свои мысли, что вы, возможно, когда-нибудь вернётесь на Украину или убежите. Беритесь лучше за работу. Я представляю вам план будущего посёлка «Точка 8», который будет состоять из типовых двухквартирных домов 9х9м. Внешние стены толщиной 60см, внутренняя – 20см, площадь каждой квартиры 3,8х3,8м с двумя окнами и двумя дверями, с печкой 1,4х1,2м. Крыша из досок и сена, она – потолок внутри дома, так как дом без чердака. Пол земляной. Дом из саманных кирпичей, печка из кирпича-сырца. Работы хватит всем от малого до старого. Прошу вас записываться у моего зама Савельева по специальностям, кто, что может делать. Я должен создать из вас строительные бригады. Молодые мужчины и сильные женщины составят бригаду строителей домов, кладки стен из самана, сооружения крыш. Бригада из молодых женщин будет месить саман и выполнять другие работы, требующие больших физических усилий. Бригада из пожилых женщин и подростков 12–16-ти лет будет делать кирпич для печек, сушить его и складывать в штабели. Другая бригада из пожилых женщин, мужчин и подростков отправится собирать кизяк для топки. Пожилые мужчины и юноши от 16-ти до 19-ти лет будут копать траншеи по периметру домов. Те, кто умеет хорошо работать косой, будут косить ковыль для самана и для крыш. Мальчики и девочки будут собирать сухую траву в копны, возить её на быках к котлованам для изготовления самана, а также к строительным площадкам домов. Кроме того, нужно будет чистить лопатами площадки для сушки самана, копать ямы для временных печек. Никакой зарплаты не будет. Работающие взрослые и дети будут получать по 1кг хлеба в день. Я забыл вам представиться: Павленко Владимир Петрович. В любое время обращайтесь ко мне с вашими вопросами.         
          Владимир Петрович организовал 5 бригад по изготовлению самана, две бригады по кладке домов, две бригады по производству кирпича для печек, две бригады печников и одну бригаду плотников. В ходе работ создавались  дополнительные бригады. Так, старики и дети связывали из камыша маты для будущих колхозных баз, заготавливали кизяк для топки. Он сразу организовал производство кирпича, где в основном трудились дети, старики и старухи из-за куска хлеба. Старики носили ведрами песок, глину, воду, а дети и старухи делали кирпич, переворачивали на другую сторону полусухие кирпичи (сырец). Сухие кирпичи дети складывали в штабели в высоту своего роста, затем грузили кирпичи на подводы, перевозили на волах на строительные площадки, где разгружали и складывали опять в штабели. Как только выкладывали стены дома, начинали класть большую печь, чтобы на ней могли разместиться 4 человека. Мальчики сгребали ковыльное сено для самана в кучки, чистили площадки для изготовления и сушки кирпича и выполняли другие лёгкие работы. Дети заменили на подсобных работах десятки взрослых. Эта инициатива детей стимулировалась вкусным белым пшеничным хлебом. Дети очень любили такой хлеб, из-за него трудились. Солнце и хлеб помогли оздоровить детей. Они стали меньше болеть. 
          Посёлок «Точка 8», которому жители дали название «Краснокиевка», когда он уже был построен, расположился вдоль речки на возвышенности. Первая улица была недалеко от речки, а самая дальняя в полукилометре от неё, так как между улицами было расстояние 100м. Дома располагались вдоль улицы, а позади домов были огороды, по 50м длиной и 10м шириной, для каждого хозяина.

               
СТРОИТЕЛЬСТВО САМАННЫХ ДОМОВ

          Прежде всего, нужно было обеспечить строительство необходимыми материалами, то есть сделать саманные кирпичи. У нашего прораба был огромный опыт по производству самана из глины с соломой или сеном. Из этой смеси изготовлялись кирпичи размером 40х20х20см. Вдоль речки, в 10-15м от воды, были вырыты 10 круглых котлованов диаметром 6м. Работа эта была очень трудоёмкая. Сначала снимали твёрдый слой почвы (дёрна) толщиной 10-15см, под которым была глина вперемежку с гравием. Котлован на сутки заливали водой, которую подвозили в бензовозах. Чтобы не было простоя в работе, прораб перебрасывал бригады на косовицу ковыля, необходимого для смешивания с глиной при изготовлении самана. Мужчины косили, мальчики 12-16-ти лет сгребали сено граблями, а женщины в простынях и одеялах носили на плечах вязанки сена к котлованам и складывали их в большие кучи. За сутки глина размокала всего на 5-7см, а глубже была твёрдой. Мужчины копали на глубину 20см, и лопаты всё время тупились, приходилось их точить. Женщины в это время готовили площадки для складывания и сушки саманных кирпичей. Они, стоя на коленях, с большими усилиями лопатами снимали травяной слой.
          В полдень жара достигала 40-50 градусов, и слабый ветер нёс раскалённый воздух, а не прохладу. Работать было очень тяжело. Работали с 6-ти часов утра до 12-ти, и после обеда ещё 4 часа. С 6-ти часов вечера донимали комары, так как под вечер ветер утихал. Тело краснело и чесалось. Комары лезли в глаза, пот заливал лицо и тело. Но нужно было работать, и работы проводились по плану. Каждый вечер бригадиров собирал прораб и назначал им работу на завтра.
          Начали изготовление самана. Вскопанный котлован снова заливали водой. Все члены бригады – мужчины, женщины, подростки, мальчики входили в котлован, становились в шеренги, и начинали ходить по кругу и месить босыми ногами глину. Потом мужчины лопатами переворачивали размешанную глину. У  женщин и подростков был «перекур». Затем женщины заливали глину водой – у мужчин перекур. Снова начинали месить глину ногами. В хорошо перемешанную глину добавляли сено-ковыль. Двое мужчин лопатами переворачивали смесь, мальчики носили сено, а остальные продолжали месить. Через 3-4 часа тяжёлого труда глина загустевала, и чтобы вытащить из неё ноги требовалось большое усилие. Кроме того, в ковыльном сене было много колючек, острых, как иголки. Прораб придумал шить из старых палаток такие чулки с двойной подошвой, чтобы сохранять ноги от травм. Бабушкам и дедушкам нашлась работа – шить эти чулки. Все, кто мог трудиться, работали за 1 кг хлеба в сутки, потому что неработающим старикам и детям полагалось только  по 300 г.
          Прораб просил всех трудиться, а свои продукты приберечь на зиму. Он рассказывал, что зимы в Казахстане суровые, длятся по 7 месяцев. Ужасный холод до 30-50 градусов мороза, бураны по 6-10 дней, так что из дома не выйдешь. За водой или к соседу нужно идти, держась за верёвку, иначе буран закрутит, засыплет глаза снегом, и дорогу не найдёшь. Прораб здорово поддерживал спецпереселенцев. Он жил в Казахстане с 1928 года, когда их, кулаков, выслали с Кубани. Люди верили ему, его уважали, слушались. После его рассказов на работу пошли дети 10-ти лет, чтобы получать побольше хлеба. Есть на свете люди с доброй душой, отзывчивым сердцем – не то, что комендант и его зам. Те всё время угрожали тюрьмой. Для них спецпереселенцы – враги государства, и можно обращаться с ними как со скотом. Даже больных комендант не разрешал отправлять в районную больницу, говорил врачу, чтобы лечили их здесь на месте.
          Наконец, начали делать кирпичи из самана. Были заранее подготовлены специальные деревянные формы, каждая на 4 штуки кирпича. Двое мужчин на тачках возили замешанную с ковылём глину (саман) на площадку, очищенную женщинами от травы. Две женщины руками выкладывали эту глину в формы, а мальчик или девочка веником смачивали формы водой. Работали посменно, конвейером. С одного замеса в котловане получали 400-500 саманных кирпичей. Через день мальчики переворачивали формы, ставили их вертикально и так кирпичи сохли до готовности. Три дня, и кирпич готов для строительства. Сухой кирпич на быках перевозили на строительную площадку. Было всего 5 пар быков с повозками, по одной паре на 2 бригады. Быков никто не кормил, они сами паслись в обеденный перерыв. После изготовления первой партии кирпича цикл работ повторялся. Мужчины снова копали котлован на глубину 20-25 см, заливали водой, месили глину, смешивали её с сеном и готовили из самана кирпич-сырец. На глубине глина не была такой твёрдой, и копать было легче. Работа пошла быстрее. Пора уже было начинать строительство первых десяти домов.
          Нам в помощь прислали бригаду из 8-ми человек, в том числе 6 плотников и 2-х печников. Они руководили кладкой стен, выполняли плотницкие работы, делали крыши домов, клали печи. Эти люди, бывшие заключённые, отбыли срок своего наказания, и были высланы на постоянное место жительство в северный Казахстан, в Кировский совхоз. Пожилые люди, измученные тяжёлой жизнью, трудились они честно и добросовестно, хотя платили им жалкие гроши – давали 1 кг. хлеба, больше ничего, как и нам.
          В середине сентября началось похолодание, усилился ветер, ночью были заморозки до  1-3 градусов ниже нуля. Строительство домов с наступлением заморозков ускорилось. Прораб сумел организовать соцсоревнование среди бригад. Когда были построены первые 10 домов, у людей поднялось настроение, что вызвало, в свою очередь, трудовой подъем.
          Прораб каждый новый строящийся дом сразу закреплял за многосемейными поселенцами. После окончания строительства эти семьи сами штукатурили дом внутри и снаружи, смазывали крышу. Прораб на общем собрании заявил, что мы не в силах построить отдельное жильё для всех, надо хотя бы половину сделать до середины октября, а там – холод, мороз, дождь. В каждой квартире будут размещены 2-3 семьи, 10-12 человек; для них будут сделаны из досок нары в 2 этажа. Он предложил группироваться по родственным и дружеским связям. Люди поняли, что всё зависит от них самих, и это было главным в успехе строительства.
          Те, что получили первые построенные квартиры, брали в подселение своих родственников или хороших знакомых. Наши родители взяли маминого брата, Борославского Марьяна с его семьей. Их 4 человека и нас 6 человек – всего 10 человек, в том числе шестеро детей, разместились в одной комнате. Дядя Викентий, младший брат отца, поселился с семьёй сестры Розалии, всего 7 человек. Он часто приходил к нам и беседовал с папой и дядей Марьяном.
           Наружные стены дома зимой покрывались инеем, а в сильные морозы – тонким слоем льда. Когда топилась печка, по стенам текла вода. В доме всегда был сырой воздух, и дети болели. Мама лечила нас кипятком с мёдом. Когда мы ехали сюда, отец купил ведро мёда, который был нашим главным лекарством. Мама давала его и соседям, для лечения их детей.
          Прораб предложил послать детей собирать кизяк для топки, так как никто топливом на зиму нас не обеспечит. Он сказал, что будет отпускать свободных от главных работ людей, чтобы привезти кизяк, собранный за речкой, далеко от посёлка. Если осень будет сухая и озеро в конце октября замёрзнет, поедем косить на зиму камыш. Обещают прислать колесные трактора для вспашки земли, будет транспорт.
          До 20-го октября построили всего 32 дома, в том числе 6 домов без крыш. В этих домах должны были зимовать все наши переселенцы. До октября заселили 20 домов, а оставшиеся 12 домов достраивали в спешке; на крыши насыпали побольше земли, до весны, чтобы было теплее, а весной часть земли нужно было снять и добавить сена, обмазать крышу глиной, как полагалось.
          Все дома были одинаковыми, типовыми, двухквартирными, рассчитанными в будущем на 2-х хозяев, на 2 семьи. На каждого хозяина приходилась комната площадью около 26кв. м. и коридор 4кв. м, причём в комнате была печь размером 1,3х2,8м, так что полезная площадь комнаты составляла чуть больше 22 кв. метра. Наружные стены были сложены в полтора саманных кирпича, то есть они были толщиной 60см; внутренние стены – в один кирпич, 40см шириной; средняя стена разделяла квартиры и держала двухскатную крышу дома, которая была почти плоская, так как боковые стены были ниже внутренних всего на 0,5м. Во всём доме было  4 окна (по два в каждой квартире) и 4 двери (считая входную и внутреннюю). Крыша была сделана из 14-ти круглых стропил, на которые были положены доски, в большинстве – горбыль. На эти доски клали ковыльное сено толщиной 40см, а сверху землю толщиной 15-20см. Когда земля слежится через месяц-два, крышу смазывали глиной, смешанной с соломой, слоем 5см. – и крыша готова. Внутри  дома щели между досками в потолке тоже промазывали глиной с соломой и белили. Полы в доме глиняные, холодные, но в окнах рамы были двойные.
          В таких комнатах площадью 22кв. м, в первый год зимовали по 2-4 семьи, (до 10-12 человек). От печки вдоль стены были сделаны двухэтажные нары, на которых спали дети, женщины и старики. Мужчины спали у противоположной стены на разборных нарах, которые на день выносили в коридор. Вот так и жили, топили печку кизяком, ковыльным сеном, камышом. В одной комнате и кухня, и столовая, и спальня, и туалет для детей и больных. Готовили и кушали по очереди, в разное время. Зимой большие бураны со снегом и землей бушевали по 2 недели, тогда воду получали из растопленного снега, а туалет для взрослых устраивали в сенях. К глухой северной стороне дома пристраивали «ледяной туалет»: делали три стены из снега, заливали их водой, крышу сооружали из камышового мата, покрытого льдом, из такого «материала» приспосабливали двери туалета. Средняя, ледяная стена разделяла туалеты двух квартир.
          Вот такое братство жильцов в одном доме. Взаимная дружба и поддержка друг друга помогли вынести страшно тяжёлые условия жизни, преодолеть душевные переживания в ту холодную жестокую зиму. Но самое главное, Господь Бог помог нам.
          За время ударного строительства домов люди до того устали, похудели, загорели до черноты, что только глаза и носы торчали, но болели мало, в основном ангиной. Напьются в жару холодной воды и заболеют, но эпидемий не было. Многие женщины от тяжёлой работы страдали повышенным давлением, болями в сердце. Спасибо прорабу, он переводил приболевших женщин на лёгкую работу – уборку палаток, бани и др. Люди были очень благодарны прорабу; хотя и чувствовали себя плохо, всё равно шли работать за кусок хлеба.
          Врача нам не прислали. Приехала пожилая медсестра, очень опытная. Она работала день и ночь вместе с ветеринаром Куклиновским, который многому у неё научился. Что ещё характерно, родились у переселенцев 9 детей, первые казахстанцы. Но умерло детей гораздо больше. В километре на юг от посёлка было расположено кладбище, которое увеличилось на 75 могил, в том числе 40 детских могилок. Настоящих крестов не было, делали их из обрезков досок. Прораб помогал, давал доски и гвозди на гробы. Он был сам переселенцем и жалел нас. Просил, чтобы мы сами создавали себе лучшие условия. Всё лето не было ни одного дождя, соберутся чёрные тучи, да ветер вдруг и угнал их далеко. Все же, недолгая прохлада давала передышку. Первый снег выпал 29 октября, побелил землю на 2-3см.
          С наступлением холодов, многие начали болеть простудными заболеваниями. Люди были не приспособлены к такой суровой зиме. Главное, ни у кого не было валенок, тёплых сапог, тёплой одежды. Некоторые семьи имели один-два полушубка на семью. В основном бедные семьи одевались в телогрейки, пиджаки, пригодные для климата Украины. Ни комендант, ни председатель поселкового совета не призвали людей готовиться к суровой зиме, не предусмотрели, что нужны ватные брюки, тёплые шапки, меховые рукавицы. Женщины и некоторые мужчины обморозили пальцы рук, нос, щёки. Автолавка привезла связанные из верблюжьей шерсти шапки-шлемы с вырезами для глаз, носа и рта, закрывавшие лицо и шею. Такие шапки делали монголы, китайцы и казахи, но казахские шапки из овечьей шерсти были хуже монгольских. Поверх этих шлемов надевали платок или шапку – полная гарантия от обморожения, и горло в тепле.
          Многие семьи стали шить из шерстяных одеял самодельные валенки (бурки), шили вручную, в два слоя, между которыми вкладывали вату. У казахов выменивали на женские платья и кофты кошму, овечью шерсть для внутреннего слоя бурок, а сверху использовали старое сукно или другой материал. Подошвы обшивали овечьей и козьей шкурой, шерстью вовнутрь, выменянной у казахов на праздничную одежду. Праздничные свои наряды женщины отдавали, чтобы приобрести материалы и сшить себе бурки или чуни для ног. В них ходили мужчины, женщины и старшие дети.
          В доме воздух был очень душный, так как в одной комнате находилось много народа, и печка топилась вонючим кизяком почти сутки. Особенно трудно было переносить эти условия больным с заболеванием горла и лёгких. Больницы в посёлке не было, лошадей, чтобы отвезти больных в район, тоже не было, а на быках, пока довезёшь в мороз, больной умереть может. В поссовете вместо телефона была рация, которая работала только в определённые часы. «Скорая» приезжала очень редко, покуда дождёшься, она уже и не нужна – человек ушёл из жизни. Летом жара донимала, и комары высасывали последнюю кровь, а зимой морозы и бураны по 6-10 дней с температурой –30-50 градусов  действовали губительно на здоровье людей.
          Никаких витаминов, ни картошки, ни капусты, ни чеснока не было. Из Украины привезли: муку, крупы, жиры, сухари. Автолавка же, привозила только муку, крупу, соль, сахар, кондитерские изделия, вино, водку. Доставляли вместо зимней одежды, ситцевые рубашки, а из обуви – тапочки, туфли, кирзовые сапоги. Валенки привезли только в марте. Многие люди болели, а после болезни ходили полуживые. Так заботилось о нас государство: выживет человек – хорошо, умрёт – туда ему и дорога. На кладбище было уже 120 новых крестов,  в каждой семье были потери.
          На октябрьские праздники собралось общее собрание в большом шалаше, в котором раньше казахи держали овец. Теперь этот шалаш стал временным клубом, главным местом собраний. Обсуждался вопрос о подготовке к зиме, заготовке топлива, хотя зима уже пришла. Комендант сказал, что должны прибыть тракторы: 2 гусеничных и 3 колесных. Тогда поедем на озёра за камышом, что в 15-ти км от нашего посёлка, за немецким селом Ново-Дворовка, в котором с 1891 г. живут немцы, высланные царским правительством из Москвы и Питера. Строительные работы приостановлены до весны. Хлеб будут привозить 2 раза в неделю за деньги. Автолавка и врач будут приезжать 1 раз в неделю, а зимой 1 раз в месяц. Баня будет работать 2 раза в неделю. Комендант также напомнил, что дважды в неделю нужно приходить в комендатуру на отметку. Солдаты будут патрулировать улицы. С 11-ти часов вечера до 7-ми часов утра выходить на улицу запрещается. Если нужно вызвать врача, обращайтесь сначала к патрульному, а потом идите за врачом, иначе солдат подумает, что вы убегаете, и будет стрелять. После праздников мы продолжим рыть колодец.
            Потом выступил прораб Горбань, который отметил лучших тружеников в каждой бригаде:
          – За ваш честный и упорный труд большое спасибо.  Хороших вам праздников.
          Колодец начали рыть сразу, как только геологи нашли хорошую воду на 2-й улице. Выкопали яму сечением 2х2м, и глубиной около 20м, дошли до песка и гравия, но тут пошёл плавун, внутренние стенки колодца обвалились и засыпали метров пять глубины колодца. Геологи сказали, что самая хорошая вода находится на глубине 30-35-ти м. После обвала работы приостановили, так как не было досок и столбов для укрепления стенок колодца.
          После октябрьских праздников пришли 5 тракторов и привезли со станции лесоматериалы для колодца. Из наших мужчин набрали 10 бывших трактористов. Из наиболее здоровых мужчин составили 2 бригады для рытья колодца. Выбрали также нового прораба, Живуцкого, так как Горбань уехал домой в Осахаровку. Стали готовиться к поездке за камышом для топки бани.
          Продолжили строительство домов – один для сельсовета и комендатуры, другой – для общежития солдат. Эти два здания начали строить в первую очередь, но из-за отсутствия лесоматериалов возведённые стены так и стояли до осени, пока не поступили доски для полов и потолков. В этих домах крышу делали не плоскую, как в наших жилых домах, а высокую, нормальную, покрытую в 2 слоя рубероидом. Рубероид на крыше закреплён рейками, чтобы ветер не сорвал. Внутри полы и потолки, сделанные из хороших досок, были покрашены нашими женщинами малярной краской. Все работы в этих двух зданиях выполняли мастера из совхоза «Кировский». В общежитии было 9 комнат, площадью 15м, с двумя окнами на юг, коридор. В здании сельсовета и комендатуре – по 3 большие комнаты 5х5м, и общий коридор.
          Рабочим, занятыми важнейшей работой – сооружением колодца, давали бесплатно 1 кг хлеба в день и 2 кг баранины в неделю. Кроме того, их обеспечивали резиновыми сапогами, брезентовыми костюмами. Работа была очень тяжёлой: нужно было крутить большой коловорот из толстого бревна с двумя большими ручками с двух сторон, на которые нажимали по 2 человека. На тросах опускали и поднимали попеременно 2 большие бадьи, ёмкостью в 3 ведра. Работали практически без выходных 2 месяца, только в воскресенье после обеда отдых и баня. И вот, 31-го января 1937 г. добыли первую воду. Она оказалась пресной и вкусной. Целый день 1 февраля выливали воду на улицу – чистили колодец. Второго февраля праздновали получение хорошей воды. Пришел конец горько-солёной воде. До 1948-го года это был единственный колодец в посёлке. В 1948 г. построили ещё 2 колодца. Бензовоз больше не возил нам воду. В баню, в котлы воду носили вёдрами. Позже прораб сделал бочонок на 30 ведёр, который и на санках возили по 4 человека: двое поднимали воду из колодца, а двое возили. Зимой баня работала 1 раз в месяц. Доставка воды в баню была очень трудоёмкой. От колодца до бака 300м. через сугробы. Когда не было колодца, воду возили с озера на быках. На территории ферм тоже вырыли колодец.
          На всю жизнь запомнилась мне встреча первого в Казахстане Нового Года. Это был страшный 1937-й год. Накануне весь день дул сильный буран, к вечеру он перестал, но нашу наружную дверь засыпало так, что выйти из дома было невозможно. В коридоре было небольшое окно, которое заложили для тепла саманом и только наверху оставили небольшое стекло для света. Пришлось выбить это стекло, чтобы меня протолкнуть через это узкое отверстие на улицу. Я вылез, мне дали лопату, и начал откапывать наружную дверь. Дверь откопал, но нос свой приморозил. Потом он долго болел, кожа вся облезла. Мы встречали Новый Год двумя своими семьями. Другие родные не пришли из-за бурана. Стол у нас был бедный, потому что перед Новым Годом целую неделю бушевал буран, и автолавка не приехала. Что было дома, тем и накрыли стол. Дядя Марьян достал бутылку водки. Дети пили компот из сухофруктов. Сахара не успели купить. Чай пили с мёдом, привезённым ещё с Украины. Феликс потребовал белого «компота» (водки), и долго плевался потом. Мама и тётя Аполлония напекли булочек, таких небольших, в виде грецкого ореха, и обмазали эти булочки украинским чесноком. Мы, дети, очень много кушали этих булочек, которые казались нам лучше любых пирогов. Вот такой подарок на Новый Год сделали нам наши мамы. Все остались очень довольны угощением. Радостно праздновали и Новый Год, и совпавшее с ним завершение строительства первого колодца – получили хорошую воду вместо отвратительной горько-солёной местной воды. Кажется, наша тяжёлая жизнь понемногу налаживалась, и все надеялись на лучшее будущее. Никто не ожидал, что Новый, 1937-й год принесёт нам новое страшное горе и останется в нашей памяти, как год самого жестокого зла, содеянного нашим семьям, нашим детям до конца наших жизненных дней на этой суровой земле.

                НОЧЬ НА 10 ЯНВАРЯ 1937 ГОДА

          В семьи половины жителей нашего посёлка пришло огромное горе. В эту трагическую ночь по доносу 3-х завербованных НКВД агентов-«коммунистов» Горецкого, Лабенского и Левинского, были арестованы 42 человека, и угнаны в 40-градусный мороз пешком на станцию «Тайнча», (за 55 км от нашего посёлка).
         Опишу, как происходил арест в нашем доме. Среди ночи в дверь постучал председатель поссовета Левинский. Мама открыла. Вошли два офицера НКВД и солдат с винтовкой, вставший в дверях. Вместе с нами жила семья маминого брата Бориславского Марьяна (4 человека). Мы, шестеро детей спали наверху на нарах, наши мамы спали на досках, положенных на 2-х сундуках. Днём эти сундуки служили столами, ночью кроватями.
          Офицеры объявили:
           – Вы, Канцирский Марцин, и Вы, Бориславский Марьян, (назвали год рождения) арестованы. Собирайтесь, одевайтесь потеплее, пешком пойдёте на станцию «Тайнча». Сейчас произведём у вас обыск.       
          Начали смотреть за образами, под подушками, где мы спали, потом в сундуках. Мы, дети, начали плакать: «Наших отцов забирают!». Мамы собирали вещи мужчин, еду на дорогу. Из нашего сундука забрали 175 рублей, хромовую кожу на 3 пары сапог, отрез синего сукна, который отец купил себе на костюм в Лодзи, в Польше, шерстяную ткань – маме на платье. Всё это конфисковали для доказательства, что отец является «врагом народа». В дядином сундуке всё перевернули, но ничего не взяли, а денег не нашли. Обыск длился час, а может и дольше. Я всё время сидел на нарах и смотрел заплаканными глазами на отца, больше ничего не видел, только слышал, как плачут мамы и мои сёстры, а четырёхлетний Феликс ревел с каким-то особым визгом. Я чувствовал, что больше никогда не увижу отца. Отец со слезами стал прощаться сначала с девочками, а потом меня взял на руки и, целуя, сказал:
           – Ты теперь будешь хозяином семьи и этого дома. Отец прижал меня к своему лицу, и я почувствовал его тепло. Я ничего не видел, только слёзы в глазах у отца. А когда отец взял на руки младшего брата Феликса, тот стал кричать:         
           – Папочка, я пойду с тобой, папочка, милый, не оставляй меня. Я тебя люблю больше всех.
          Это была самая страшная минута прощания с отцом.         
          Тут офицер взял отца за руку, и сказал: «Хватит». Видимо и ему, офицеру, было не по себе слушать рыдания всего дома, особенно отчаянный плач Феликса. Отец в дверях обернулся и сказал:
          – Прощайте, не поминайте меня лихом.
          Офицер закрыл дверь за отцом. Дядя Марьян вышел первым. У них ничего не взяли. Деньги их были спрятаны под лавкой в подушке, где спал дядя Марьян. Это спасло их семью.
          Мама и тётя пошли на площадь провожать мужчин, мы попросились идти вместе с мамами до комендатуры, где собирали всех арестованных. Я шел, и думал, что мы теперь будем делать без нашего отца – кормильца, защитника. В моих глазах стояли замерзшие слёзы, глаза были как стеклянные. Мы подошли к комендатуре, но нас близко не подпустили. Весь посёлок собрался. Все арестованные были построены в колонну по 4 человека. С двух сторон колонну охраняли по 5 солдат на лошадях, и 4 офицера сзади. Толпа родных просила разрешения попрощаться с мужьями и отцами. Офицеры кричали: «разойдитесь». Народ стоял. Жуткий плач, вопли, рёв. Мороз был не меньше 40 градусов. Офицер сделал 3 выстрела в воздух, дал команду «вперёд». Толпе не разрешили идти. Солдаты стали с ружьями теснить толпу, но народ всё равно по мере отступления солдат двигался за колонной на расстоянии до самой речки, провожая в последний путь своих родных. Все провожающие не прекращали плакать. Дошли до речки, немного постояли у неё. Это был последний прощальный час. Больше их никогда не увидят этих арестованных. Это страшное прощание осталось в душе каждого из нас на всю жизнь.
          Арест сильно подействовал на психику людей, которым явно было показано, как можно расправиться с беззащитными людьми, чтобы оставшиеся не только не могли протестовать против власти, но и думать боялись о чём-то неугодном местному руководству. Так народ застращали, что люди боялись говорить друг с другом о своих бедах. Всего из 13-ти посёлков спецпереселенцев забрали около 300 человек
           Когда мы вернулись домой, замерзшие, в доме печка потухла, все четверо детей сидели на нарах и плакали. Наши мамы стали уговаривать детей не плакать, а Феликс кричал, как он будет теперь жить без отца. Я не мог сдержаться, вышел на улицу, стал возле двери и дал волю слезам. Плакал, наверное, долго. Мама вышла и увела меня в дом. На мне всё замёрзло. Мама посадила меня возле печки отогреваться, чуни, брюки и телогрейка заледенели. Мама говорила, что ещё немного, и я мог замёрзнуть, я уже от холода не чувствовал ничего, когда плакал. Пальцы на руках в рукавицах обморозил, а чуни примёрзли к шерстяным носкам. Это спасло ноги. Мама долго успокаивала Феликса, а потом увидела, что меня нет, и вышла вовремя.
         Тётя Аполлинария сварила покушать; дети ели, а мне не хотелось. Я влез на печку, согрелся и сразу уснул. Не знаю, сколько я проспал.
Уже рассвет пришёл, а в доме жуткая тьма. Мамы сказали нам:
         – Дети, становитесь на колени, будем молиться, просить Господа Бога, Пресвятую Богородицу и всех святых, чтобы Господь отвёл от них, рабов Божьих, ни в чём не повинных, это страшное бесовское зло: «Господи, Матерь Божия, защитите, помогите им в эту тяжкую минуту их жизни».      
          Мы все молились и плакали. В это время к нам в дом пришёл брат отца дядя Вицек, тоже весь в слезах. Его миновала эта беда. Он стал уговаривать наших мам не плакать, сказал, что горе постигло весь посёлок: забрали 42 человека. Все мужчины потрясены. Завтра могут придти и забрать всех остальных:
          – Нас сюда и привезли на уничтожение нации поляков и немцев, голодом и холодом нас уничтожают. Одна надежда на Господа Бога. Никто нам не поможет, не к кому нам обратиться, кроме Него.          
          Мама рассказала дяде об обыске, что у нас всё ценное забрали. Дядя обещал помогать, чем сможет:
         – Не волнуйся, все беды будем делить пополам. Мы теперь одна семья.
           Дядя оставался у нас до обеда, всё уговаривал наших мам не плакать, а лучше молиться. Дети сидели молча, не просили кушать, они поняли, что в доме беда. Тётя Аполлинария сказала, что поделится с нами деньгами, хорошо, что их не нашли, будем  жить вместе дальше.
          Так продолжалось несколько ночей. При горящей свече мама и тётя вместе с нами, детьми, слезно молились. Дети на нарах стояли на коленях, а мамы на земляном полу. От слёз у мам и у девочек были красные, опухшие глаза. Мама и тётя почти ничего не ели. Мы, дети, садились кушать, а они не садились с нами. С начала зимы мы, две семьи, готовили и кушали вместе два раза в день: в 11 часов утра и в 7-9 часов вечера. Жили дружно, с уважением и любовью друг к другу. Девочки во всём уступали и помогали друг другу. Общая беда сплотила нас. Хорошо, что у тёти Аполлинарии не забрали деньги. Их было немного, но хлеб мы покупали – буханку на 3 дня на всех. Нам, детям давали по куску хлеба на завтрак и обед. Мамы объясняли нам, что иначе потом не на что будет купить хлеб, если сейчас есть больше. Только один Феликс кричал: «Хочу хлеба, я его очень люблю». Остальные дети понимали и терпели. Выручало нас то, что отец привез большой мешок муки и крупы. Почти весь 1937 г. мы варили суп-болтушку, по чугуну на завтрак и обед. К весне хлеба вообще не было, жили на одной болтушке. Автолавка не привозила никаких продуктов, кроме соли и сахара. Сахара давали по 1 кг в месяц на семью. После ареста отца наша семья осталась без средств существования. Мама стала грустной, ночью, когда мы спали, она сидела и плакала. Я хорошо понимал её состояние. Я часто садился рядом с ней, успокаивал, говорил, что во всём буду ей помогать. Мама отвечала:
        – Чем ты можешь мне помочь, когда нужны деньги на хлеб, а у нас их забрали? У тёти Аполлинарии я взяла 10 рублей, а когда отдам, не известно, да и эти деньги нас не спасут. Я вынуждена идти работать скотницей. Привезли 60 стельных телок, на одну скотницу полагается 15 голов. Ради 700 граммов хлеба я должна идти на эту каторжную работу, чтобы хотя бы вас поддержать.         
         – Мама, я буду тебе помогать, воду носить.         
         – Это хорошо, что ты готов помогать, но у тебя нет тёплой одежды и обуви.             
         – Мама, я свои сапоги обвяжу портянками из старого мешка, твою старую шерстяную кофту надену, голову твоим старым платком повяжу, и будет всё в порядке. Я бегом добегу до базы, а в базе ветра нет.      
         – Ты будешь моей опорой, больше некому мне помогать.          
          Мама обнимала меня, целовала, благодарила за заботу о ней. Она вынуждена была идти работать на базу скотницей ради куска хлеба для детей, как и другие женщины, работницы на ферме, чьих мужей арестовали.
          С ранней весны 1937 г. начался голод. Рабочим давали 6 кг муки овсяной или ячменной на месяц, то есть по 200 г хлеба в день, детям, старикам – 3 кг, по 100 г в день. Наши мамы пекли нам по одной небольшой лепешке в дополнение к болтушке. В июне мы пошли собирать сладкий корень, росший по ложбинам, куда стекалось после таяния снега много воды. Корень был не совсем сладкий, а горько-сладкий, но терпкий чай с ним можно было пить. А в августе и сентябре мы собирали по ложбинам сорняк «перекати-поле». Из зелёных листочков, похожих на укроп варили суп, а стебли сушили на зиму для супа. Выручали наши девочки. Они в основном ходили собирать сладкий корень и «перекати-поле». Травы здорово нас подкармливали, это были наши витамины.

               
               
КРАСНОКИЕВКА – КОЛХОЗ «СТАЛИНСКИЙ ПУТЬ».


          Ещё на первом собрании, после октябрьских праздников в 1936 г., обсуждались               3 организационных вопроса. Собрание проходило впервые в недостроенном общежитии, где ещё велись отделочные работы, но одна комната была подготовлена для будущего сельсовета. Первый вопрос – переименование нашего поселка.  Второй вопрос – название организуемого в посёлке колхоза. И третий вопрос – выборы председателя колхоза и бухгалтера.
          Наш посёлок, с официальным обозначением «Точка-8», получил новое название «Краснокиевка» Чкаловского района Кокчетавской области в память о том, что все переселенцы были с Украины. За предложенное название колхоза «Сталинский путь» тоже проголосовали единогласно. Председателем колхоза решили избрать Струминского Аполлона, а бухгалтером стал Горецкий.
          Далее обсуждались хозяйственные планы на 1937 год. Колхозу государство дало 25 тыс. га (передан акт на землепользование), а МТС выделила 5 тракторов. На этих тракторах в 1937 году  запланировано вспахать 3000 га целины: под посев пшеницы (для урожая 1938 года), и посеять яровую пшеницу. Семенами обеспечивает государство. Кроме того, весной 1937 года колхозу дадут 100 голов стельных тёлок, 300 овцематок, 30 баранов и 20 лошадей. В 1937 году мы обязаны построить три животноводческих базы и склад для зерна. Одновременно, мы должны продолжить строительство жилых домов. Председатель колхоза и бухгалтер должны рассчитать необходимое количество лесоматериалов и других материалов, и представить заявку в район, чтобы с нового года начать подготовку к строительству. Заведующий животноводческим комплексом будет назначен по ходу прибытия скота в колхоз.
          В мае 1937 года на станцию «Тайнча» привезли из Карагандинского Гулага 100 стельных  коров, из «Кировского» совхоза пригнали 330 овец, 50 баранов и 20 лошадей. Сразу потребовались пастухи, строители загонов для скота, прицепщики на тракторную бригаду.                Работу предоставляли на выбор. С  ранней весны начали делать саман, создали 6 бригад, на большее людей не хватило, ведь 42 человека, сильных, молодых мужчин, в январе арестовали, как «врагов народа». Летом к нам в посёлок привезли 20 корейцев и 10 китайцев, которые отбыли наказание в тюрьмах Владивостока и Красноярска и были сосланы на поселение в Казахстан под наблюдение коменданта. Эти люди работали на заготовке самана и строительстве баз. Жили они в шалаше из камыша, сами себе готовили пищу. Им выдавали по 6 кг муки в месяц, и ещё по 2 буханки хлеба в неделю. Они были очень слабые, но трудились понемногу. К концу года 8 человек из них умерли от болезней и голода. На зиму китайцев и корейцев переселили в новый построенный дом. Четверо пожилых корейцев работали в бане, остальные работали скотниками. В доме своём корейцы построили из кирпича дымоходы вдоль стен, а на них лежали.
           На следующую зиму многие наши мужики сделали такие же корейские печи, и в домах стало теплее, хотя топлива расходовалось столько же. Места в комнате стало больше. Наши люди благодарили корейцев за их изобретение, и зимой 1937-1938 гг. уже не так замерзали, как в первую суровую зиму 1936-1937 гг. после мягкого украинского климата. Привезённые с Украины постельные принадлежности: одеяла, матрацы, одежда, обувь были лёгкими. Даже овечьи полушубки с короткой шерстью  казахстанский ветер в мороз 40-50 градусов пробивал, будто это были ситцевые рубашки. Комендатура не отпускала спецпереселенцев съездить на рынок даже в ближайший центр Блюхерский за 25км от «Точки-8», не говоря уже о станции «Тайнча» или областном городе Кокчетав (125км). Больных при смерти, увозимых на «скорой» в районную больницу и то, сопровождал солдат. Женщины рожали дома, и большинство больных лечились у поселкового врача. Скорую медицинскую помощь имел право вызывать только один комендант (по своему усмотрению). Для этого он пользовался рацией, работающей в определенные часы.
            В посёлке одна власть была: комендант и взвод солдат, а председатель поселкового совета и сам председатель колхоза ему подчинялись.
          Большая проблема была с заготовкой топлива, которым каждая семья обеспечивала себя самостоятельно. Те семьи, где были дети 10-14 лет, главные заготовители кизяка, обеспечили себя на зиму сухим топливом. Дети днём насобирают кизяк, сложат на поле в кучу, сколько смогут, отнесут к дому. Вечером везут на тележке домой. Те, которые собирали кизяк в мешки, переносили его на себе. У большинства тележек не было, и не было из чего их сделать. Быков для перевозки кизяка не давали, пять пар быков работали только на стройке. Те семьи, которые не могли из-за беспрерывной работы заготавливать кизяк, топили печи мокрым камышом. Его вносили в дом, чтобы он подсох, но он всё равно плохо горел. В этих домах ночью, у наружных стен  примерзали во время сна одеяла, так холодно было.
           Камыш заготавливали за 15км от посёлка, и, в первую очередь, для бани, для конторы и солдатского общежития, а потом уже для жилых домов переселенцев. Хорошие хозяева заготавливают камыш осенью, когда озеро у берегов замерзнет, а снега ещё мало – камыш тогда сухой, лёгкий и его хорошо брать. Так делали немцы из Ново-Дворовки и русские из Николаевки и других посёлков. Наш комендант осенью разрешения на заготовку камыша не давал, нужно было достраивать срочно дома, да и не на чем было возить его, трактора пришли только после Нового Года. Когда не было бурана 7-10 дней, ехали за камышом. Это была очень тяжёлая работа. Камыш был занесен снегом на высоту больше одного метра. Мужчины лопатами вырубали камыш изо льда, потом вилами грузили его на телеги, и колесный  трактор «СТ-3» вёз 2 телеги в посёлок. Трактор движется со скоростью 5 км/ч. От озера до посёлка переезд занимал 3-4 часа. Люди шли за трактором пешком. Мороз не давал возможности ехать. Из-за плохой одежды и обуви люди обмораживали пальцы рук и ног, работая по пояс в снегу. В следующий раз заболевших заготовителей камыша заменяла другая бригада. Камыша нужно было много, не только для топки, но и для строительства крыш животноводческих баз. Мужчины и подростки косили и возили камыш, а женщины вязали его в снопы и складывали в штабеля для 3-х животноводческих баз, которые построили летом. Одну базу накрыли крышей, на другие не хватило материала. Овец поставили в базу с крышей, а лошади зимовали под открытым небом.
          Камыш возили до 15-го марта. Люди измучились, болели. Комендант всё равно выгонял больных на заготовку камыша, за неповиновение грозил посадить в тюрьму, за саботаж – 5 лет без суда и следствия. Бригаду заготовителей каждый раз сопровождали 2 вооруженных солдата, которым в присутствии рабочих комендант давал наказ стрелять за малейшее нарушение. Солдаты охраняли нас днём и ночью.
          Каторжная жизнь, тяжёлая и физически и морально, сплотила людей. Они помогали друг другу, делились куском хлеба, поддерживали во всём. Люди соглашались на любую работу за кусок хлеба, чистили снег возле комендатуры и общежития солдат, когда не было бурана и можно было выйти на улицу, а бураны могли бушевать непрерывно по две недели. Люди жили в ужасных, лагерных условиях, но нужно было как-то выжить, сохранить детей; и люди терпели и голод, и холод, в тесноте, но не в обиде друг на друга, на родных и соседей.

               
ВЕСНА 1937 ГОДА

          С 1-го марта начали создавать бригады трактористов для поднятия целины. Нашему колхозу «Сталинский путь» по плану предстояло вспахать в 1937 г. 3040 тыс. га целинной земли, подготовить её к весеннему севу 1938 года. Восьмого марта на общем собрании в помещении поселкового совета председатель колхоза Струминский поздравил женщин  с днём 8-го Марта, и сразу приступил к докладу о планах и задачах колхоза:
          – Товарищи колхозники, мы должны поднять сельское хозяйство в нашем посёлке. В этом году мы получили скот: тёлок, овец, лошадей, как  я вам и говорил на первом собрании. Мы должны достроить 2 базы, склад для зерна. Мы почти полностью заготовили камыш на стройплощадки. Самая трудная работа – это изготовление самана, саманных кирпичей, для строительства баз, склада под будущий урожай и новых жилых домов.
          Другая наша главная задача – создать тракторную бригаду из 10 трактористов и 20 прицепщиков. Вы знаете, что мужчины нужны прежде всего в производстве самана. Прицепщиков нужно набрать из крепких мальчиков 16-18 лет. Необходимо срочно строить загоны для скота и подобрать бригады пастухов. Я думаю, в бригаде пастухов должны быть один пожилой человек и один подросток, чтобы молодёжь приучалась к работе животноводов. Дадим пастухам лошадей, чтобы пасти скот. Вы должны мне подсказать, правильно ли я планирую. Мы переходим на оплату труда по трудодням за все виды работ. Наш бухгалтер проконсультируется в районе в отношении оплаты сельскохозяйственных, строительных и других работ. В 1938 г. мы получим урожай, и оплатим зерном все трудодни по всем видам работ в колхозе за 2 года, (1937 и 1938 гг.).  Нужно подобрать опытного мужика на должность бригадира, а пока один человек будет управлять тракторной и полеводческой бригадами. Из бывших опытных трактористов нужно подобрать механика, а из женщин найти опытную повариху в тракторную бригаду. Трактористы и прицепщики будут постоянно жить в 5-7км от посёлка, только один-два раза в неделю приходить домой, и нужен хороший повар, чтобы вкусно кормить их 3 раза в день. Главный транспорт, обслуживающий строительство,  наши 5 пар быков, будут находиться в распоряжении прораба Живуцкого Валерия. Итак, все текущие вопросы решили. Собрание закрыто.
          С 20-го апреля 1937 года начали подымать целину, вечную целину, которую никогда, испокон веков, не пахали, а использовали для выпаса скота. Мощнейший трактор «ЧТЗ» (Челябинского тракторного завода) еле тянул на 1-й скорости пятикорпусный плуг, вспахивающий землю на глубину 20-25см. Колёсный трактор «СТЗ» (Сталинградского тракторного завода) мог тянуть на 1-й скорости только 3 корпуса плуга. В первый день бригада на 5 тракторах вспахала всего 3-4 га за 14 часов, за 10 дней апреля – 305 га. В мае началась жара, трактора перегревались, и приходилось через каждый километр останавливаться и доливать воду, которая быстро выкипала в радиаторах. Тракторист после дневной смены уставал до невозможности. Ночью прохладно, было легче работать, и тракторист выполнял сменную норму, а днём много времени уходило на смену лемехов и другие ремонтные работы. Иногда трактора простаивали не из-за поломки, а из-за того, что не успевали подвезти горючее. За 5,5 месяцев вспахали всего 3200 га. Землю ещё бороновали, готовили к весеннему севу.
          Лето 1937 года было ещё более жарким, чем лето 1936 года. Не было ни одного дождя. Степь выглядела жёлто-бурой пустыней. Трава-ковыль пересохла. Как только выйдешь из дома, раскалённый воздух обжигал, лицо, всё тело. Работали с 6 до 11 часов утра, а с 11-ти до 4-х работать было невозможно. Труд был обязательным. Тех, кто по нездоровью не выходил на работу, комендант с врачом насильно выгоняли из дома и заставляли работать. Если человек от жары и слабости по причине плохого питания падал во время работы в обморок, то его вечером зам. коменданта вместе с врачом обязательно навещали и предупреждали, что завтра он должен быть на работе. Врач утром должен был измерить температуру у больного, и если она меньше 38 градусов, больной обязан был работать. Со спецпереселенцами обращались, как с заключёнными.

               
РАБОТА СКОТНИЦЫ.

          Каждая скотница должна была доить и обслуживать 15 коров. Их надо было 3 раза в день покормить и напоить, чистить навоз и вывозить его на санках с базы на навозную кучу. Самой трудной работой было возить воду для скотины, особенно зимой. На базах вырыли колодец только в 1938 г., а в первую зиму возили воду из проруби на речке за 300 метров от базы и всё время на подъем. На санки ставили 25-ти ведерную бочку. Скотницы, по две или по четыре, возили воду из проруби, в сильный мороз – вчетвером, меньше – вдвоём. Дети также помогали: толкали ведро в проруби шестом, чтобы набиралась в ведро вода. Хотя прорубь и прикрывали камышовыми матами, чтобы она не замерзала так сильно, всё равно приходилось палкой или ломом разбивать лёд. Ведро на верёвке можно было опустить в прорубь только шестом, а уже потом набрать воды.
          Привезя бочку с водой на базу, воду переливали в запасные тридцативедёрные бочки, которые стояли рядом с загонами для телок. Таких бочек было 4 и нужно было 3-4 раза в день привезти воду, чтобы был запас на случай бурана. В буран тоже ходили за водой, держась за протянутую верёвку. Поили коров тёплой водой из запасных бочек. Когда на бочке намерзал лёд, в неё входило только 15-20 вёдер воды, и приходилось дополнительно ходить за водой.
          Корм от скирды привозили на быках сами скотницы, крючьями надёргивали мерзлое сено и камыш из скирды, затем его нагружали и разгружали. Каждой тёлке полагалось 3 кг комбикорма в ведре, после этого солома или камыш. Повседневная трудная работа без выходных с 7 утра до 11-12 часов ночи, с перерывом на обед. Когда в марте коровы начали телиться, скотницам приходилось по очереди целый день дежурить, чтобы принять новорожденного телёнка, а ночью сторож смотрел за ними.
          Мама приносила с базы немного комбикорма, спрятав его в резиновых сапогах. Комбикорм был из пшеницы, смешанной и перемеленной вместе с полынью. Наши девочки, мои сёстры и дочери тёти Аполлонии высыпали комбикорм на стол и выбирали из него полынные крошки. Потом перебранный комбикорм заливали водой, ещё часть полыни всплывала. Горечь немного уменьшалась. Тётя Аполлония варила из комбикорма суп на всю большую семью, заправляла его постным маслом, и этим супом мы питались. Мама получала на 3 дня буханку хлеба, делила её на 4 части и отдавала нам, детям. Я половину своего куска отдавал маме. Маня, старшая дочь тёти Аполлонии тоже так делала. Младшим мамы не разрешали отдавать свой хлеб, хотя они тоже хотели делиться. Маленький Феликс, всегда голодный, говорил, что никому не отдаст хлеб, потому, что он очень вкусный. Хлеб съедали сразу и ждали следующую буханку. Мама говорила, что дети спать не будут, если хлеб разделить по кусочкам на неделю, все будут думать о хлебе, а так съедали, и больше нет его. Зимой хлеб давали только тем, кто работал – по 300 г на день. Одна буханка, 2 кг, на неделю.  Ещё получали,  паёк муки, 3 кг на месяц.
          Пришла весна, у мамы растелились 4 коровы, работы прибавилось, нужно было телят поить, чистить, смотреть, чтобы не болели. Мы с сестрой Екатериной ходили на базу помогать маме и во время дойки попить молока. Маме давали пол-литра молока в день. Она приносила его домой, и ещё 300-500 г молока в грелке, припрятывая его в резиновом сапоге. Молоко поглощало горечь, и молочный суп из комбикорма был очень вкусным. Так, мама нас, детей, кормила. Я помогал маме до весны, а весной на базу ходила одна Екатерина. Я пошёл пасти овец, помогать старику-пастуху Яворскому. Мне не было ещё пятнадцати лет.
          Весна выдалась ранняя. Солнце днём жарило до 40°С, дышать было нечем. Овцы языки высовывали. Я на лошади ездил вокруг овец, а дедушка Яворский сзади их подгонял. В самую  жару, с 11 до 4-х часов дня, овец загоняли в кошару. Пасли их с 6 до 11 часов утра и с 4-х до 12 часов ночи. За 3 месяца я заработал 145 трудодней. В середине июня вся трава выгорела, стала белой. В балках-низинах всегда сохранялась снеговая вода,  в это лето всё высохло. В речке, в запруде, где поили скот, воды наполовину уменьшилось. Мама заработала 350 трудодней, но в 1937 году пшеница не уродилась, собрали по 50 кг с 1 га, и год был голодный.
          В феврале 1937 г. в наш колхоз привезли из Гулага под Карагандой 60 стельных коров местной казахской породы. Эти животные круглый год живут на улице на выпасах, они приспособлены к суровому климату, но молока дают мало. В марте-апреле коровы должны были отелиться. В колхозе была заготовлена только одна скирда сена, которого хватило бы только на один месяц, а кормить коров нужно было до середины мая, пока трава не вырастет. Своей соломы в колхозе тоже не было, так как ещё не было полей. Солому возили из немецкого посёлка Ландман, существовавшего с 1910 г. и из совхоза «Кировский», бывшей до 1935 г. американской фермы, засевавшей много земли. Потом американцев отстранили и организовали совхоз, где работали бывшие заключённые, поселённые на постоянное место жительство в Северный Казахстан, под присмотр комендатуры. Соломы всё равно не хватало, и нашим колхозникам приходилось косить камыш не только для топлива и для будущего строительства, но и на корм коровам. Сено берегли для отелившихся коров.
          Солому и мёрзлый камыш складывали на базе (скотном дворе), где стояли коровы. Половину базы занимали тёлки, а другую половину – корма. Корм сверху растаивал. Утром и днём коровам давали мокрый камыш, а на ночь мокрую солому. Ещё им полагалось по 3 кг комбикорма,  каждой тёлке отдельно, а у скотницы на 15  голов было только 2 ведра.
          Эту базу 25х4м построили пастухи-казахи для овец, чтобы защитить их от буранов. Это были земляные (из дёрна) стены,  у основания шириной 1м, а на высоте 1,5м-60см., без крыши и окон. Силами колхозников были сделаны крыша, окна обмазка стен глиной, и бывшее пристанище для овец стало скотным двором для коров.
          В таких условиях трудились скотницы. Район дал деньги на строительство 2-х баз, и до следующей зимы построили более пригодные помещения для скота и обслуживавших его рабочих.      
          От жилых домов до животноводческой базы и до запруды были протянуты верёвки, чтобы вечером или во время бурана можно было дойти по верёвке, не потеряв дорогу. В бочках всегда был запас воды на случай бурана, а в длительные, двухнедельные бураны коровам давали снег вместо воды. Зимой такие же верёвки были протянуты от колодца на 3 улицы. Пока идёшь от колодца, вся вода в ведре замерзала.  В мороз 30-40°С, да ещё с ветром, полушубок, а под ним меховая жилетка не спасали от холода. Лицо должно быть закрыто, только для глаз, носа и рта оставляли отверстия, вокруг которых от пара дыхания нарастали сосульки. Китайские шапочки, закрывавшие всю голову и шею, помогали уберечь взрослых и детей от обморожения. Зима в Северном Казахстане длится с октября до середины апреля, а с мая по август днём жара до 40°С, а ночью холод до 0°С. Урожай зависит от дождя, который случается один-два раза за лето и то не каждый год. Поэтому урожай бывает здесь раз в три года. Немцы, жившие здесь с дореволюционного времени, хорошо изучили здешний климат и знали, когда сеять, как готовиться к зиме, какой скот лучше держать. Они разводили здесь крупных грубошерстных курдючных овец и маленьких, но приспособленных к холоду и голоду казахских коров и лошадей. Коровы мало дают молока, зато не прихотливы к корму. Маленькие казахские лошади выносливые, хотя и не очень сильные.
          Мы выжили за счёт тяжёлого труда наших мам. Мы, дети, сами молились Богу утром и вечером, а когда мамы приходили с базы домой, молились вместе с ними на коленях за наших отцов. После их ареста, ни одного известия от них мы не получили. Когда писали запрос в район, ответ приходил на имя коменданта. Он кричал:
         – Они враги народа. Будете писать, сами туда пойдёте.       
          Так издевались над нами. Наши семьи – это враги народа. Кто хотел и мог, всегда упрекал и обвинял нас врагами. Было очень больно это слышать, а ещё тяжелее было носить в душе переживания, что ты ни в чём не повинен – а враг народа. Те семьи, в которых сотрудники НКВД арестовали мужчин, жили в очень трудных условиях, особенно многодетные. Никто не мог им помочь. Весь посёлок вел полуголодную жизнь. Были случаи, когда люди умирали от голода. Тогда поселковая врач вызывала комиссию из района. Приезжали главврач и 2 человека из «Красного креста» и составляли акт, подтверждавший, что люди умерли от недоедания.
           В мае стали давать по 200 г муки на трудоспособного взрослого и по 150 г на детей и стариков. Мука была из ячменя и овса. Вот так нас кормили весь 1937 год. Ничего другого не давали. Работающим ещё давали по 300 грамм хлеба. Слава Богу, пришла весна, и люди стали выкапывать сладкий корень. С ним пили чай. Это спасло жизнь и взрослым и детям. Страшная засуха загубила урожай, посевы пшеницы выросли на 20-40см, и колосок на тоненьком, щуплом стебельке, состоял из 2-3х зерен. Собрали раньше срока по 30-60 кг  мелкой пшеницы с одного гектара земли.
             Воды в нашей запруде убавилось наполовину, а мелкие речки в балках пересохли. Овец и лошадей угнали под Караганду, остались только дойные коровы.