Без Названия

Голая девочка, обожравшаяся барбитуры выходит на улицу в двадцатиградусный мороз. У неё миниатюрная фигурка и  грудь первого размера. Такие опухшие мальчуковые грудки.
Девочка сидит в сугробе и кричит в закрытое покрывалом облаков небо:
- Вот она я, Боже! Голая, как тебе и нужно! Что же ты сделал со мной?! Что же ты сделал со всеми нами…
А он ничего не делал. Он просто сидел и смотрел.
Вообще-то девочке казалось, что она выходит на улицу с окна девятого этажа. Ей привиделось, что она у себя дома, на Гражданском проспекте. Мама на работе и никто не мешает.  Но на самом деле она шагает из окна первого этажа и мягко опускается в сугроб.
Это квартира её бывшего одноклассника. После амфетаминовой вечеринки они приезжают к нему домой. С утра амфетаминовая девочка пытается сняться барбитуратами, потому что помимо амфетаминового отходняка ей невыносимо-бессмысленно-тоскливо, как всегда бывает, когда хочешь поехать в одно место, а оказываешься в совершенно другом, и абсолютно не с тем, с кем хочется. А с тем, с кем  хочется больше всего на свете, вы расстались навсегда,  не далее, как позавчера. Маленькая, слабенькая дурочка, с ещё не накачанной сердечной мышцей, с ещё не затвердевшим хитиновым панцирем характера, сидит в сугробе и кричит в небеса:
- Бог! Бог! Ты есть? – кричит девочка. Но Бог не отвечает.
- Бог! Бог! Выходи!  - зовёт она.
И тут на балкон из облаков выходит богова мама.
- Что тебе, милая? – спрашивает она у девочки.
 - А Бог есть? – удивлённо, почти шёпотом вопрошает девочка.
- Да, Бог Есть.  – отвечает богова мама. – Но сейчас он не может выйти. Он болен и спит. Ему очень нужен покой.
Ну что ж, думает девочка, она не будет ябедничать боговой маме на то, что Бог так плохо с ней обращается. Девочка - не ябеда, да и  сама – не лучшая дочка на свете. Так она решает.
А Бог, почти разбуженный криком девочки, ворочается во сне и скидывает с себя одеяло облаков, так что становятся видны его худые ноги с красными язвами заката.
В этот самый момент я обнаруживаю девочку, сидящую в сугробе.
- Ты кто? – спрашивает девочка.
 - Я – дежурный великан. – Отвечаю я. – Я инспектирую улицы.
Я беру её пальцами за бока и кладу на свою ладонь. Она не больше мышки. Я складываю ладони лодочкой,  и дышу на девочку, надеясь её отогреть. А потом, я прикладываю ладони  к уху и  мне приходится выслушать весь этот бред про вечеринку и про то, что её любимый бросил её, потому что у неё первый размер груди и так далее.  Я отправляю её греться в гнездо, которое ласточка свила на полях моей шляпы. Там достаточно тепло и девочка  находит там себе платьишко, сапоги и шубу. Осенью ласточка улетела на юг, оставив весь свой гардероб, поэтому  я и  не снимаю гнездо со своей шляпы в надежде на то, что ласточка опять вернётся весной.
Я иду по Васильевскому, потом перешагиваю через Малую Неву на Петроградку, ,выруливаю на Чёрную Речку и через двадцать минут прогулки  мы оказываемся на Гражданском проспекте. Девочка вошла во вкус и кричит на меня, как погонщица слонов, указывая, куда мне нужно идти. И вот, мы добрались. Я снимаю шляпу и опускаю её на землю, так что, пола моей шляпы спускается к подъезду девочки подобно самолётному трапу.  Девочка выкатывается из ласточкиного гнезда и говорит мне Спасибо. Я не могу оторвать от неё своего близорукого взгляда - так ладно она скроена, - легкомысленная хипповская побрякушка,  солнечная куколка, связанная из золотой пряжи, игрушка, найденная мной на снегу. Она делает книксен и скрывается в своём кукольной хрущёвке. Теперь она дома и я ухожу. И всё же, меня беспокоит, что она живёт на девятом этаже.