Покуда я жив. Часть первая

ИСТОРИЯ СЕМЬИ.
МОЁ УКРАИНСКОЕ ДЕТСТВО.


МОЯ СЕМЬЯ. ПЕРВЫЕ ГОДЫ СОВЕТСКОЙ ВЛАСТИ.


Хочу описать свою долгую жизнь со дня рождения до сего дня: то, что я видел и пережил сам лично, и по рассказам дедушки Ивана, моих родителей и других родных.
Родился я 24–го июля 1922 года на Украине в селе Коровье Теофипольского района Каменец-Подольской области,  в семье крестьянина. Я был первым ребенком в семье. В 1927 году,  20 августа, у моих родителей родилась дочь Екатерина (Казя). В 1930 году 22 октября – вторая дочь Юлия. В 1933 году, 20 января, -  младший сын Феликс (Фёдор).
 Отец мой, Мартын Иванович Канцирский, был бедным крестьянином, до революции работал у графа Потоцкого простым скотоводом. Мама моя, Мария Антоновна, в девичестве Борославская, была из самой богатой семьи в селе. Её отец имел 10 гектаров земли, 6 лошадей, 4 рабочих быка, несколько коров, овец, свиней, домашнюю птицу. Во время Русско-Японской войны грамотный дедушка Антон дослужился до унтер-офицера, имел награды – два креста. Раненому доблестному офицеру (дедушка потерял часть правой ноги до колена) царское правительство дало при возвращении с фронта 8 га земли. Благодаря этому дару и трудолюбию семьи дедушка Антон стал богатым, у него работали наёмные рабочие. В семье Борославских было шестеро детей: два сына и 4 дочери, одна из которых, Мария, в 1920 году вышла замуж за моего отца.
В 1928 году в нашей деревне Коровье раскулачивали первого кулака – моего дедушку Антона. Мне было тогда 7 лет. Мы с мамой в тот день пришли к дедушке и бабушке, и я видел эту трагедию собственными глазами. Пришли председатель сельсовета, парторг и четыре комсомольца. Из района верхом приехал милиционер. Собрались бедные крестьяне, многосемейные и те, кто не любил  трудиться. Мы с моим дядей Иваном (он был всего на два года старше меня), сыном дедушки Антона и бабушки Текли, за всем этим наблюдали.
Все хозяйство и имущество описали, и дедушке объявили, что у него все отбирают за “агитацию против Советской власти”. Они забрали лошадей, быков, погрузили сельскохозяйственный инвентарь на три подводы и отправили в Коммуну. В бывшем графстве Потоцкого была создана первая в районе Коммуна из бедных евреев и лодырей-крестьян. Стали из дома выносить все имущество для продажи беднякам и многодетным. По дешевке, а то и даром отдавали кухонную утварь: миски, ложки, кастрюли. Милиционер встал на кровать и начал снимать со стены ковер. Дедушка не выдержал, схватил его за волосы, стащил с кровати и начал бить. На дедушку накинулись комсомольцы и связали веревками. Дед в истерике кричал: «Я вас уничтожу!». Милиционеру дедушка сломал руку. Того отвезли в больницу, а дедушку Антона в тюрьму. Его судили, но доказательств агитации против Советской власти не было. Дедушке дали 10 лет и сослали в лагерь на север Архангельской области, где заключённые жили в землянках в тайге, и под усиленной охраной рубили лес. Благодаря адвокату который смог доказать что не было агитации, в пустом доме оставили жить дедушкину семью, как многодетную. Жили за счет огорода и сада, которые занимали семьдесят пять соток. 
Дедушка Антон пробыл в заключении 7 лет. Благодаря своей грамотности и столярному мастерству он выжил, а хорошие люди помогли ему бежать. Его жена Текла, моя бабушка, не дождалась его. Она умерла в 1937 году из–за второй страшной трагедии: в январе 1937 года её любимого старшего сына Марьяна, малограмотного крестьянина, забрали, как “врага народа”, и у бабушки не выдержало сердце. Рассказ о другом брате и сёстрах мамы (Марии Борославской), наверное, следует дать позже, чтобы не “растекаться мыслью по древу”.


 



РАССКАЗ ДЕДУШКИ АНТОНА О ЖИЗНИ В ЛАГЕРЕ И ПОБЕГЕ.

Дедушка Антон сумел сбежать из заключения благодаря своему знакомству с председателем колхоза соседней с лагерем деревни. Дедушка хорошо столярничал, изготовлял шкафы, комоды, кровати. Его, как старика-инвалида, отпустили под расписку к председателю. Дед жил в колхозной мастерской и выполнял столярные и плотницкие работы. С председателем колхоза – старовером он нашёл общий язык, так как тот видел, что дедушка искренне молится Господу Богу. Это и спасло дедушку. Старовер проникся к нему доверием.
Впоследствии председатель колхоза помог деду Антону бежать из лагеря.  Однажды дедушка заболел, не мог больше столярничать, и вынужден был вернуться в лагерь. Председатель колхоза, когда приезжал в лагерь за заключенными для помощи в уборке урожая, всегда навещал дедушку и изложил ему тщательно разработанный план побега.
Заключённые собирали кедровые орехи вблизи большого озера. В двух километрах от озера находилась пещера, заросшая со стороны входа в неё шиповником. Председатель  хорошо знал эти места. Он предложил дедушке, который во время сбора заключёнными орехов ссыпал их в мешки и, время от времени, ходил к озеру пить воду, следующий план:
 – Под вечер, перед уходом заключённых в лагерь, пойди  на озеро, скинь с себя всю одежду и иди в камыши. Когда на берег придут охранники, погружайся с головой в воду и дыши через трубку. В камышах они искать не будут. Ночью, если не услышишь шорох – значит, охраны нет. Тогда выходи и иди к пещере, я тебе через день принесу одежду и еду. Я точно разузнаю, ищут тебя или списали, как утонувшего старца – инвалида. Тогда мы обсудим всё о твоём побеге.
Через два дня председатель колхоза с ружьём, якобы на охоту, пришёл среди белого дня к дедушке Антону в пещеру, принёс хлеб и пищу, одежду старую, один ботинок на левую ногу, правая была на костыле. Он дал дедушке колхозную книжку, что тот является членом данного колхоза. Председатель напутствовал деда:
– Иди  только по северным деревням, проси милостыню и не спеши. С Богом, в добрый путь. Я тебя благословляю. Не пиши мне пока. А через год напишешь письмо от имени друга моего Дмитрова Сергея Антоновича. Мы с ним на заводе в Омске работали. Кто-нибудь пусть опустит письмо в России в почтовый ящик от его имени и с  его  место жительства.
Дедушка обнял его, поцеловал и заплакал. Председатель простился с ним. Дед Антон глубокой ночью ушёл лесом по дороге, план которой дал ему его друг-старовер. Деду было велено идти до большой деревни 80 км ночью, в маленькие деревни не заходить, бороду и волосы не стричь, на одежду нашить разные заплаты. Так по совету старовера дедушка и шёл. Через два года он пришёл в северный Казахстан к своим детям и внукам, в “Точку 8” в посёлок Краснокиевка Чкаловского района Кокчетавской области. Супруги его Текли уже не было в живых.
 В поселке дедушка Антон  сразу явился к коменданту, сказал, что отбыл срок, а документы у него украли. На этом всё обошлось благополучно, ещё и война “помогла” – не стали задавать лишние вопросы. Своему верному помощнику, председателю колхоза в Архангельской области, дедушка написал письмо и  передал его с просьбой отправить из Москвы сыну нашего ветврача, который ехал в Москву в институт. Председателю колхоза дедушка сделал на память, когда работал в колхозе, шифоньер, комод, хорошую кровать из лиственницы, пару табуреток. За добро платится добром.
В Краснокиевке дед Антон успел ещё поработать, он пас с молодыми школьниками колхозных овец, за что  ему  давали пятьсот граммов хлеба в день.


 Дедушка много рассказывал о тяжёлой жизни в заключении. Сотни людей
умирали от голода, холода и непосильной работы. На их место привозили новых заключённых на заготовку леса. От простуды и других болезней никто не лечил, лекарств в больнице не было. Заболевших клали в изолятор, где они быстро умирали. Дедушка работал в лагере плотником по ремонту нар, выполнял другие работы по хозяйству. Повара давали ему лишний черпак баланды. Так он и выжил в лагере до своего побега. Вот такая тяжелая, сложная жизнь выпала на долю моего дедушки. Господь Бог дал ему, инвалиду, силу вынести все эти испытания, провел его по всем трудным ступеням человеческой жизни.
Умер дед Антон в окружении родных в 1943 году.

      
РАССКАЗ ДЕДУШКИ  ИВАНА О ЖИЗНИ В СЕЛЕ КОРОВЬЕ ДО РЕВОЛЮЦИИ

              Другой мой дед, со стороны отца,  Иван, родился в 1825 г., умер в 1929 г., прожив 104 года. Дедушка был крепостным у графа Потоцкого, который давал Ленину деньги на революцию. Дед Иван был ростом 2 м. 7 см. Он работал у графа Потоцкого кучером, возил его управляющего по поместью один год;  потом возил семью старого графа, а позже – молодого графа на четырех лошадях, в сопровождении четырех конных всадников в Киев, Львов, Варшаву, Винницу и по России. Два раза ездил в Санкт-Петербург. В 1915 году граф перевёл дедушку в графское имение смотреть за порядком в домах,  в саду, чтобы слуги выполняли свою работу как положено. Он одел дедушку в новый костюм, велел ему встречать гостей и сопровождать их в дом. Дедушка работал в этой должности до революции 1917 года.
 Граф Потоцкий занимал лучшие плодородные земли Каменец-Подольской губернии, это десятки деревень и хуторов, тысячи крепостных крестьян. Его поместье было расположено в двух километрах от нашего села Коровье в городке Чуган, переименованном в 1918 году в город Теофиполь, в честь героя Гражданской войны. Это был полуостров, образованный двумя реками, впадающими в большое озеро, с трех сторон окружённое невысокими горами.
В большом парке находился двухэтажный кирпичный особняк, который обслуживали крепостные крестьяне. Около дома господский сад.
Дедушка рассказывал мне, как зарождалось наше село Коровье. Название села пошло от слова “корова”, так как некоторые крестьяне держали коров - главный источник пропитания в нашей жизни. Управляющий поместьем разрешал косить сено на заболоченных лугах вдоль двух речек, протекавших через наше село. В других селениях не было лугов для выпаса скота и заготовки сена.  Крестьяне со своих огородов в 40 – 50 соток, не могли содержать коров. Вся пахотная земля принадлежала графу.
               Управляющий выделял послушным крепостным, вступающим в брак, участок земли размером 50 на 20 сажень, на котором сообща, родственники и соседи, строили новобрачным глинобитный дом 7x4 метра, с двумя маленькими окошками на юг и одним или двумя окошками на восток. Женщины босыми ногами месили в большом кругу глину, мужчины добавляли в глину солому, делали из этой смеси кирпичи и выкладывали из них стены дома шириной 40 сантиметров. Для крыши управляющий выдавал лесоматериал: 5 балок (круглых брёвен) и 20 трехметровых досок, 10 жердей на крышу, а также солому, из которой делали снопы для покрытия. Для потолка плели из лозы маты, которые промазывали глиной и белили. Дом строился без фундамента. Насыпался гравий и песок на глубину 50 см, а затем пол обмазывался глиной. Двери дома крестьяне тоже получали у управляющего, так как лес был далеко, за 80–100 километров, и привезти его было не на чем. Оконных рам не было и стёкол во многих домах не вставляли, вместо них натягивали лошадиные и коровьи мочевые пузыри и примазывали их глиной. Большую площадь в доме  занимала печь, на которой умещалось четыре человека.
                В каждой деревне  были староста и писарь, поставленные управляющим графа. Все крестьяне должны были работать на графа, который, кроме земледелия и скотоводства занимался ещё выращиванием птицы, в основном гусей. Старики и старухи, которые по старости уже не могли работать в поле и на скотном дворе, получали гусиные яйца и, когда гусята вылуплялись, держали их в своём доме, где и для семьи было мало места. Корм для гусей давал управляющий. Крестьяне и сами немного питались  гусиным кормом, пшеницей и пшеном. По договору с управляющим, с каждого десятка выращенных гусей, крестьянин получал осенью одного гуся. Было оговорено, что если погибает гусёнок ещё в пуху, староста засчитывает его, как хозяйского, а если гусёнок уже оброс перьями и пасётся на лугу, то в случае его гибели, он считается крестьянским, то есть осенью крепостной получает на одного гуся меньше. Чтобы получить десять гусей, нужно было всё лето с мая по октябрь пасти, кормить, сторожить сотню гусят.
В графском поместье на берегу реки около парка был большой загон, огороженный сеткой, сплетённой  женщинами. В этом загоне, выращивались сотни индюков. Осенью, в ноябре-декабре, гусей и индюков забивали, и мясо отправляли в города, а обработанное перо для подушек и матрацев поставляли за границу. Птичий ливер шёл в столовые для питания крестьян, работавших в графском хозяйстве. В сёлах принадлежащих графу, были крестьяне(10-20%), имевшие свои небольшие участки земли и лошадей. Их земли располагались на бугристых или очень низких местах, где хлеба плохо росли, а в дождливое лето вымокали. В неурожайные годы самостоятельному крестьянину было особенно трудно. Приходилось идти на поклон к графу, просить помощи семьям.
Мой прадед по отцу был крепостным, работал кучером в поместье графа. Семья питалась в основном картошкой, капустой, огурцами, зеленью с огорода. Хлеба всегда не хватало. Весной шёл прадед к графу, на коленях просил помощи, чтобы прокормить семью. По распоряжению графа, управляющий выдавал прадеду мешок ржи, этого хватало месяца на три. Старшие дети размалывали зерно в жерновах. Из этой муки пекли лепёшки, по одной на человека в день. На Украине главное питание – борщ, который варят на семью на целый день. У моего дедушки молодые годы прошли при крепостном праве, а преклонные годы – при советской власти. Целая эпоха. Вся семья работала у графа Потоцкого от прадеда до моего отца Марцина, до 1914 года.
У деда Ивана было четверо детей: старший сын Марцин, мой отец, младший сын Викентий и две дочери – Розалия и Виктория. Мой отец, Канцирский Марцин Иванович родился 20 апреля 1893 года. С раннего детства, с пяти лет, он работал у графа Потоцкого; сначала пас гусей, потом телят, став взрослым, работал скотоводом. Отец выступал против эксплуатации  крестьян, против низкой оплаты труда в тяжелых условиях. Дедушка Иван боялся, что Марцина могут посадить за агитацию среди рабочих, и попросил графа отдать отца в солдаты. В это время шла война с Германией (1914 год).  Отец попал в пехоту. В ноябре 1915 года их полк окружили немцы. Солдаты отбивались, но боеприпасы закончились, а подкрепление не пришло. И весь полк, в котором живых и здоровых солдат осталась, возможно, одна рота, немцы взяли в плен. Их угнали в Германию. Всех деревенских парней забирали богатые немецкие помещики. Четверо, в том числе мой отец, попали к одному зажиточному бауэру. 
   
         
СЕМЬЯ МОЕГО ОТЦА МАРЦИНА И МАМЫ МАРИИ

Мой отец провёл в плену в Германии четыре года. Работал скотником, и на других сельскохозяйственных работах у бауэра. Он выучил немецкий язык. Хозяин научил его, как вести сельское хозяйство в зависимости от погодных условий, как собрать хороший урожай и сохранить его, как рассчитать запас и объём продажи, как развивать животноводство. Здесь нужен тонкий обоснованный расчёт. Отец хорошо усвоил эти уроки. Хозяин предложил ему остаться в Германии и жениться на его дочери, восемнадцати лет. Но отец скучал по родным и по своей Родине.
В 1920 году Марцин вернулся в родные края. Хорошо одетый в западный костюм, кожаное пальто, добротные туфли, что в нашей деревне среди крестьян было в диковинку. Отцу был в то время 29 лет. Ему понравилась наша будущая мама (1901 года рождения). Ей было всего 19 лет, а главное, она была из богатой семьи. Раньше у отца не было возможности жениться на богатой невесте. Мама сразу полюбила красивого рослого парня (195 см), к тому же хорошо одетого. Маминому отцу, моему деду Антону, Марцин пришёлся по душе, и он решил отдать свою дочь замуж за него, бедного крестьянина. Дед сказал отцу, что землю в приданое дочери он не даст, а в остальном, что попросит отец он не откажет. Отец попросил пару хороших лошадей и повозку. Дедушка целый месяц думал, прежде чем решился отдать самую любимую свою дочь замуж. У деда были два сына и четыре дочери, но лучшие платья на Рождество и на Пасху он дарил Марии. Мама Текля просила деда отдать Марию замуж за Марцина, так как дочь очень любит его. К ней сватался сын богатого промышленника Казановского, и дедушка Антон был склонен отдать Марию за него. Бабушка Текля, старшая сестра мамы, Франя и другие дети долго уговаривали деда Антона. Наконец, он сдался. Осенью 1920 года дед Антон дал Марцину пару лошадей и повозку, но лошади были рабочие. Отец же просил у деда Антона выездную пару лошадей, на которой дедушка с семьёй ездил в костёл. Отец решил брать то, что дают – а то, и Марию можно потерять.
Марцин хорошо знал из рассказов хозяина-немца, что земля не всегда дает прибыльную отдачу за вложенный в нее труд, и решил заняться извозом, возить торгашей-евреев. Это было более выгодное дело, чем работать на земле.
Осенью 1920 года состоялась свадьба, и отец привел молодую жену в свою маленькую глиняную хибарку семь на четыре метра, где они  стали ютиться вместе с родителями отца и братом Викентием: всего пять человек. Так началась семейная жизнь моих родителей. В 1921 году умерла бабушка Мария, мать моего отца, а в 1922 году родился я – Янек. Дядя Вицек (Викентий), по настоянию деда Ивана в 1928 году, женился на нелюбимой девушке Анне, у которой после смерти родителей осталось хозяйство: корова, лошадь, а главное, 4 гектара земли. Этой землей не пришлось долго пользоваться, так как в 1929 году всех загнали в колхоз и все земли и сельхозинвентарь перешли в колхозную собственность.
Мой отец в 1922 году продал лошадей и повозку, доставшуюся ему как приданое жены, и купил хороших лошадей и кованую повозку, чтобы ездить с крупными торговцами за товаром за границу – в Польшу, Германию, Австрию, Румынию. Он развозил товары по всей Украине: в Харьков, Киев, Винницу, Константинов, Шепетовку и другие города, а также ездил с товарами в Белоруссию.
Осенью 1928 года в нашей деревне Коровье у пятерых зажиточных крестьян (трех поляков и двух украинцев) отобрали все имущество, а самих их выслали в Сибирь.
Опишу пример раскулачивания нашего соседа Омельченко Дениса. Семья состояла  из двух братьев, уже семейных:  у одного двое  детей, а у другого - один ребенок. Дети от 5 до 12 лет. Двое родителей, отец и мать, возрастом до 50 лет, трудоспособные. У семьи было примерное хозяйство, дом под железом, два больших сарая для скота, большой сарай для хранения урожая овощей и фруктов, деревянный склад для хранения зерна. Они имели четырех рабочих лошадей,  двух выездных (ездить в церковь или на ярмарку), одну пару волов – рабочих быков. Держали двух коров, телят, несколько овец, два десятка свиней, гусей, кур. Вся эта семья работала от зари и до полуночи ежедневно. На уборку урожая  нанимали в помощь себе  двух-трех рабочих. В церковь ходили по воскресеньям, в пору уборки не ходили. Все силы и знания отдавали сельскому хозяйству. Ни выходных, ни праздников не было. Животные должны кушать вовремя, чтобы от них получать отдачу. 
Приехали два милиционера, староста села, парторг села, четыре комсомольца с красными бантами на груди. Пришли бедняки  и соседи.  Много народу собралось на улице. Объявили раскулачивание кулака Омельченко: “эксплуатировал бедных крестьян и наживал богатство за счет чужого труда”. Вся семья воет, из хаты вынесли два больших сундука, стол, 2 кровати деревянных, 4 лавки (скамейки) длиною по три метра. Это все выставили на продажу. Открыли сундуки, оттуда вынули 2 больших рулона домотканого сукна, 3 рулона домотканого полотна, домотканые ковры, 4 скатерти, 3 овчинных полушубка, женские юбки, кофты, летние пальто, старую обувь. Вынесли кухонную утварь: чугунки,  глиняные горшки, миски и другое имущество. Начали торговлю.
   Староста села объявил, что  в первую очередь будут  продавать бедным семьям и многосемейным по дешевой цене. Подходили и покупали, а в придачу бедным семьям давали бесплатно домашнюю утварь. Торговля длилась с обеда до вечера. Все это распродали за полцены. Я все время висел на заборе и смотрел, мне это было очень интересно, мальчику  шести лет. Мама меня забирала в дом два раза, говорила, что это  большой грех – смотреть на чужую беду. Я возвращался и смотрел.  Раскулаченную семью  охраняли комсомольцы, через два дня семью погрузили на подводу – кто в чём был одет, это было осенью, уже холодно, и, в сопровождении милиционера на лошади и двух комсомольцев, увезли. В 1929 году они нам прислали письмо – их сослали в Сибирь. Пригнали их пешком от станции в лес на «снег и мороз», они рыли землянки и так зимовали. Старики умерли зимой, а девочка простудилась и умерла в начале весны. Люди за свой честный тяжелый труд «в поте и крови» лишились жизни.
Весной 1928 года те торговцы, которых возил отец, уехали за границу: в Польшу, в Германию, в Америку. Они хорошо знали политику Ленина, Сталина и других коммунистов. Один торговец подсказал отцу продать хороших лошадей и повозку,  купить лошадей похуже и заняться хозяйством. Отец вовремя сумел воспользоваться этим советом, а то пришлось бы все отдавать в колхоз. В начале 30-го года отец вступил в колхоз и добровольно отдал лошадей с повозкой и сельхозинвентарь: плуг, борону, культиватор и другое. До мая 1936 г. родители работали в колхозе простыми рабочими.
Колхоз в селе Коровье начал свое существование в 1929 году, но не вся деревня вступила в колхоз, меньшая часть крестьян осталась при своем хозяйстве. Осенью, после уборки урожая, оказалось, что на трудодень приходится всего 1 кг зерна: 500 г ржи, 200 г пшеницы, 200 г ячменя и 100 г овса. Недовольные женщины – колхозницы пошли забирать из колхоза своих лошадей, инвентарь, а также зерно со склада и другое имущество. Председателя колхоза и бригадира избили, связали и закрыли их в пустом амбаре. Председатель сельского совета и секретарь парторганизации удрали в район, в город Теофиполь. Такая заваруха была не только в нашем селе. Стихийные восстания против колхозного режима произошли в других селениях. За это посадили пятерых мужиков на 10 лет, двух женщин – на 5 лет, и одной присудили 3 года условно. Сразу после Нового Года стали свозить имущество, зерно, лошадей: все, что разграбили, обратно в колхозные склады и конюшни. В селе работала милиция, местные коммунисты и комсомольцы следили, чтобы все вернули в колхозную собственность.




МОЁ УКРАИНСКОЕ ДЕТСТВО

По рассказам моей мамы, родился я в июле под копой ржи, во время жатвы. Мои родители получили от государства землю в собственность, и на своем поле занялись сельским хозяйством. Мама говорила, что болеть было некогда: когда уборка урожая, нужно вручную жать серпом и косить косой созревший хлеб. На третий день после родов мама пошла работать в поле, а меня оставила на попечение 97-летнего дедушки Ивана. Мама сцедила грудное молоко, разделила его на 4 части, чтобы дедушка 4 раза накормил меня из соски. Так меня и кормили больше недели: утром и вечером грудью, а днем сцеженным молоком. Мама кормила меня грудью полтора года. Дедушка Иван был моей нянькой и моим воспитателем. Я был первым внуком от его сына, другие внуки были от дочерей: от Розалии сын и дочь, и от Виктории сын и две дочери. Младший сын Викентий был неженатый и жил с нами.
С самого раннего детства, когда уже начал понимать и говорить отдельные слова, я помню, дед всегда носил меня на руках. Когда я уже начал самостоятельно ходить, дедушка водил меня на реку, на мост, где шумели волны. Как рассказывал позже дедушка Иван, мне нравился шум реки, и я просил его вести меня на речку. Хорошо помню, как  я любил кататься, сидя на согнутой дедушкиной ноге и держась за длинную бороду. Дедушка двигал головой то влево, то вправо, а я смеялся. Когда отец возвращался из поездки с торговцами  и усталый ложился отдыхать, дедушка кормил лошадей и водил их поить к колодцу. Он сажал меня на лошадь, я крепко держался за ее гриву и ехал туда и обратно. Я отпускал гриву, когда лошадь наклоняла голову к ведру с водой, а дедушка меня успокаивал: “Не бойся, не упадешь. Лошадь смирная”. Бабушка  Текля, мать моего отца, умерла до моего рождения в 1920 году, а дедушка Иван прожил 104 года и умер в 1929 году, когда мне было 7 лет.
Во время летних работ мама заносила меня к своим родителям,  дедушке Антону и бабушке Текле, которая родила последнего сына Ивана в 1920 году. Они были люди богатые и держали домработницу, молодую женщину, которая нянчила меня и моего дядю Ивана,  старшего меня на два года. До 1929 года я каждое лето во время полевых работ жил у них.
Мое детство не было беззаботным. Еще в дошкольном возрасте мне приходилось нянчить маленьких сестер, помогать маме по хозяйству. После революции отец получил 4 гектара земли, и от отца у него был один гектар земли,  всего пять.  Это большая площадь, ее нужно было обрабатывать, а отец в основном занимался извозом, возил торговцев  по городам. Только в посевную и в уборку он был дома, помогал маме. От посевной до уборки мама все делала сама. До обеда и после обеда ходила в поле обрабатывать посевы: полоть, окучивать, тяпать. В трудных работах, которые ей были не под силу, помогал брат отца Викентий. Я оставался дома и должен был следить за двумя сестрами, привязывать  корову и телку, когда их в обед пригоняли в село, нарвать бурьяна, нарезать его и смешать с отрубями и гречневой половой (мякиной) для свиней. За мякиной я лазил на чердак, набирал ее в сумку, завязывал и сбрасывал на землю. Я все смешивал в двух ведрах (полведра, больше не мог поднять) и вываливал свиньям в корыто.
В обед мама приходила с поля, доила корову, кормила нас. Я должен был выгнать корову и телку в стадо.  На  перекрестке двух улиц пастух собирал свое стадо. Вечером я  встречал корову и телку из стада. Когда мама оставалась дома, она стирала, пекла хлеб, мазала глиной пол в избе, шила иголкой платья девочкам, а мне костюм из домашнего полотна, потом красила одежду в синий цвет. Я должен был пасти свиней и гусей на лугу у речки. В шесть лет я пас гусей целый день (позже гусей уже не держали, так как пасти их было некому, а дома держать невыгодно). В семь лет мне доверяли свиноматку с поросятами.
Рано утром, после завтрака, я гнал свиней на луг и пас их до обеда, а как услышу звон церковного колокола по окончании службы, пригонял свиней домой. Я был еще маленьким ребенком в то время, иногда плакал, не хотел пасти свиней. Мама тогда обнимала меня, вытирала мои слезы, целовала, успокаивала, говорила:
        – Ты мой помощник, больше у меня нет таких, как ты. Отец тебе всегда привозил металлическую коробку конфет “монпансье”. Нашему отцу еще труднее, чем нам. Он неделями не бывает дома.
        –  Нам  с тобой нужно скотину держать, ведь нам нужны молоко, сало, мясо.
Так я пас свиней до 1933 года, когда уже ходил в школу. После обеда до вечера пас свиней, а вечером при керосиновой лампе учил уроки с мамой. Пригнав свиней с пастбища, я должен был нарезать картофельные ботвы для свиней на день. На вечер ботвы нарезали Екатерина и Юля. Мелко нарезанная ботва смешивалась с запаренной мякиной и помоями – это был корм для свиней на ночь.
Время поиграть после школы с друзьями у меня было только зимой, но и тогда были задания по хозяйству: в первую очередь, как приду из школы и покушаю, я должен был почистить навоз из-под свиней и коровы, и вынести его на улицу, на кучу. Затем подстелить солому под свиней и дать мякину корове. Тогда только я мог идти гулять. Дети в деревне работали с самого детства, иначе в своем хозяйстве не прожить.
Нужен был правильный экономический расчет в семье. Собранная продукция с огорода и поля рассчитывалась на год, на питание семье и скоту. Хозяева знали, сколько можно потреблять за один день. Вот как, например, кормили свиней зимой: свиноматку и поросят до 4-6 месяцев кормили свеклой сахарной, столовой, картофелем и мякиной из-под злаковых растений. Отруби и дробленку давали только поросенку, которого ставили на откорм. С 1930-го по 1936 год при колхозе питались в основном со своего огорода, так как на трудодни получали всего по 300-500 грамм зерна. Колхозная жизнь была очень трудна, главное питание – овощи и картошка, в 1933-м году люди умирали от голода.
Но вернемся к моему дошкольному детству.
В воскресенье до обеда я был дома с сестрами. Мама с отцом, (а когда его не было дома, одна) ходила в костел. После обеда я гнал свиней на луг, сначала проводив в стадо корову и телку, которых встречал вечером. Праздники у меня были, когда свинья опоросится и целый месяц сидит с поросятами в клетке. Я в это время был дома. Но я был обязан нарезать картофельную ботву после цветения картошки и приготовить из смеси ботвы, отрубей и половы корм.  Когда сестры подросли, они стали помогать мне готовить корм свиньям, рвать ботву.
Отец привозил отруби от богатых евреев, которых возил на ярмарки по городам. Один раз в неделю отец выезжал с одним торговцем,  торговавшим обувью и хромовой кожей. На следующей неделе отец возил другого – с мануфактурой, сукном, одеждой. Он бывал дома 1-2 дня в неделю, а то и по две недели не бывал дома. У отца были крупные лошади, отличная сбруя и большая новая повозка.
В 1930-м году, когда мне исполнилось 8 лет, я пошел в первый класс украинской школы, где окончил 5 классов в 1936 г. Маме было трудно управляться с хозяйством и двумя маленькими дочерьми, и я вынужден был после школы помогать ей по дому. Вечером мы с мамой учили уроки. Она мне здорово помогала в учебе. Я плохо заучивал стихи, учился на “3” и “4”, так как не было у меня времени для настоящей учебы. Мама мне говорила:
 – Учеба нужна, но ты не будешь ученым, а вот хорошо бы научиться, чтобы стать хорошим хозяином, как наш сосед Панасюк. У него 6 лошадей, 2 быка, 2 коровы, 2 телки, 3 брички. Овцы, свиньи, гуси, куры, дом под железом, сараи новые – вот это богатство.
Мама сама из богатой семьи и стремление к богатству было у нее в крови. Я уже в то время понимал, что нужно работать, помогать маме по дому. Она говорила:
 – Вот, смотри, сынок. Свиноматка опоросилась, 10 поросят принесла. Мы 8 поросят продали, купили тебе новый костюм, ботинки, пальто, фуражку, шапку и портфель для книг. Отец привез тебе из Киева эти подарки. Ни у кого нет таких ботинок, портфеля, а еще и пенал для карандашей, краски разные тебе купил. Видишь, сам заработал, пас свиней. Нужно их держать или нет? А сало ты кушаешь, мясо, молоко. Нужны нам эти животные?
Я соглашался с мамой. На этих примерах она объясняла мне необходимость
моего участия в общем труде. Отец заработает денег, новый дом построим, как у соседа.
               Сам труд воспитывал меня. Когда отец бывал дома, он водил лошадей к водопою, к колодцу или  к речке, которая была примерно в 700 метрах от дома. Отец всегда сажал меня на коня, и я сам управлял им. Меня хлебом не корми, лишь бы проехать верхом.
Отец говорил мне, что нужно трудиться днем и ночью, чтобы стать богатым – это для себя. Он рассказывал:
 – Когда я был меньше тебя, я пас гусей у графа Потоцкого. Мне давали на обед борщ и кусок черного хлеба. Я этим был доволен, так как в доме не было хлеба, только борщ, капуста и картошка – вся наша еда. Хлеб только по праздникам и после уборки урожая до нового года, а там – картошка, огурцы, капуста, суп; по воскресеньям – галушки. Не знаю, получал ли твой дедушка за меня деньги, мне спрашивать у отца было неудобно. Был один такой случайный день в моей жизни. Я пасу гусей на берегу у речки. Приезжает на лошади ко мне управляющий. Я испугался, думаю, будет меня бить. Он бил подростков, которые у него работали: ухаживали за животными, коровами, телятами, свиньями. Он и взрослых бил, такой вредный был. Управляющий говорит мне:
 – Пойдем, будешь помогать мыть дорожки от ворот до господского дома, а гусят девочка будет пасти.
 Я пришел в усадьбу. Пожилые женщины моют эти дорожки, выложенные мраморными плитками. Старухам трудно нагибаться. Они мне говорят:
– Давай, сынок, на коленях мой, а мы будем воду тебе носить и тряпки менять.
Я начал мыть, и мы скоро вымыли эти дорожки. Должны были приехать отец и мать графа Потоцкого, которые жили в Варшаве. Вернее, они уже приехали и гостили у соседнего пана. Смотрим, управляющий и 4 казака сопровождают коляску. Я весь мокрый, и штаны и рубашка,  встал рядом с дорожкой. Граф остановился и спрашивает:
 – А  ты, хлопец, что здесь делаешь?
 – Я  мыл дорожку.
 – Вижу, что мыл.
Я испугался, опустил голову, думаю, управляющий бить меня будет. А граф похвалил меня и дал деньги:
                – Молодец, хлопец, возьми за свои труды и запомни: будешь хорошо трудиться, будешь хорошо жить!
                Управляющий велел мне идти домой обсушиться. Я с радостью зажал в руке “сороковку” и бегом домой, отдал деньги маме, а она не верит, что граф дал. Так что, хорошо потрудился и получил награду за свой труд.
Я слушал внимательно отца, а потом задал ему вопрос: почему же наш сосед хорошо трудился, а его раскулачили. Отец ответил мне, что сосед не выполнил план сдачи зерна и мяса государству, и за это его сослали в Сибирь. Когда нас самих сослали в Северный Казахстан, я уже понимал из разговоров взрослых, какая политика у нашего государства. Позже я понял из жизненного опыта, что от крепостного времени до сегодняшних дней народу приходится не жить, а выживать. “Демократия” заключается лишь в том, что ты можешь кричать о своих бедах во всю глотку, но руководители местные тебя не услышат, а высшее руководство занято своими делами. Никому до тебя нет дела.

            
                ГОЛОДНЫЙ 1933 ГОД.

Мой младший брат Феликс родился 20-го января 1933 года, в самый трудный, самый голодный год, унесший 20 млн. жизней. Украина не помнила такого страшного голода в течение столетия. В 1932 году был неурожай зерновых. Картошка и овощи, и в колхозе и на приусадебных участках тоже плохо уродили. Питания не хватило даже до Нового Года. В колхозе ничего не дали на трудодни, даже соломы не дали, ее не хватало колхозному скоту. Государство все зерно, даже отходы забрало, и никакой помощи не оказывало голодным людям. Создали искусственный голод. В нашем селе по рассказам старших, умерло почти половина жителей.
Прошло 70 лет после этого страшного голода на Украине, но боль в сердце осталась. Хочу напомнить моим детям, внукам, правнукам, всем родным и близким, всем тем, кто пережил эту страшную трагедию и остался жив. Помните о тех миллионах наших людей, в том числе наших родных, близких, соседей наших, которые безвинно умерли голодной смертью. Дорогие мои родные, близкие, все наши люди, молитесь Господу Богу, чтобы вы никогда не видели опухших от голода людей, идущих с протянутой рукой и падающих на дороге, не встретили на своем пути ни голода, ни войны.
В тот год в селе съели всех кошек и собак, ели и людей. Был страшный бандитизм, на дорогах грабили и убивали. Те, кто дожил до весны, до зеленой травы в марте на прогретых солнцем буграх, паслись на ней, как скот, лежа рвали ртом молодую зелень, и там  же умирали. Жуткая картина осталась в моей памяти до конца моей жизни и уйдет со мной в могилу.
  В придорожных рвах лежали трупы мужчин и женщин лицом вниз.  Они, наевшись молодой зелени, погибли, должно быть, от несварения желудка или отравления. Тела были распухшие, налитые водой, многие уже разложившиеся. Солдаты, шесть человек с конной повозкой, убирали трупы. Они в брезентовых рукавицах вилами брали сначала целые, еще не разложившиеся трупы, и бросали их, как бревна, в телегу. Сверху закидывали, как навоз, разложившиеся останки и везли на кладбище.  Четверо солдат копали общую могилу 6х2 метра и глубиной полтора метра. По одну сторону ямы были свалены трупы, как навоз, без всяких гробов. Когда соберут все трупы, яму засыплют землей. Кладбище это давно существует, но за десятилетия не похоронено столько, сколько в том году. Половину кладбища заняли могилы погибших от голода людей. А те, что наелись зеленого бурьяна и умерли прямо на земле, не удостоились и отдельной могилы.
Возвращаясь с пастбища, мы остановились у кладбища. Мужчины пошли посмотреть, как хоронят этих невинных людей. Мы – подростки, остались ожидать взрослых с коровами у кладбища. Вернувшись, они поведали нам об этих страшных невиданных «похоронах».  Мы, все шестеро, встали на колени и начали молиться. Женщины плакали.
  Весна спасла многих оставшихся в живых людей. Сначала зелень дала жизнь, потом пошли черешни, вишни, сливы, яблоки, груши, смородина, малина. Люди ожили, нужно было все начинать с нуля. Ни денег, ни животных не было, всех съели за зиму. Это в нашей местности. Возможно, в других местах, в лесной местности, было легче. Там спасались дарами леса, грибами, орехами. Но голод был по всей Украине.
Трое хозяев на все село Коровье, на 300 дворов, чудом спасли 3 коровы. Одним из них был мой отец. Пасли по двое с топорами и вилами, чтобы грабители  не отобрали.
Наша семья выжила благодаря корове и тому, что на крыше нашего дома площадью 7х4 метра для утепления потолка, еще в то время, когда мы сами хозяйничали на своей земле, был насыпан толстый слой (40 – 50 см.) половы, мякины гречки и проса. Вот эта полова и послужила нам дополнительным источником питания.   С этой половы пыль высевали для коровы, а саму полову сушили на печке, измельчали в ступе и добавляли  к супам. Мама еще из этой половы с  отрубями (20 %) пекла лепешки. Но самое главное, что нам помогло выжить, это, конечно, молоко нашей кормилицы коровы, которую мы держали в доме и кормили соломой, снопами соломы из крыши нашего большого сарая. Эту солому резали на сечку, добавляли мелкую полову, отсеянную пыль и запаривали. В сарае было еще немного бурьяна, который мы осенью насобирали во рвах для коровы. Так кормили ее четыре раза в день по ведру запаренной смеси, а на ночь давали бурьян. Корова наша не голодала. Днем корову держали в сенях, а на ночь забирали в дом до утра. В нашем доме была только одна комната, и ее третью часть занимала большая печь.
Мама с девочками и маленьким Феликсом спала на печке, я, как старший (мне было уже десять с половиной лет) спал на ступеньке деревянной лестницы, ведущей на печку. Отец всю ночь не спал, сидел на кровати с топором в руках, на случай, если бандиты придут за коровой. Корова спала рядом, возле печки. Все размещались в одной комнате. Тут и туалет для коровы и детей. Корова оправлялась здесь, в доме. Днем, мы с Екатериной должны были следить за ней и подставлять ведро, а ночью следили папа и мама. У маленькой Юли тоже была работа днем, она качала колыбель Феликса, деревянное корыто, подвешенное к потолку на четырех веревках. Мы, все дети, как могли, помогали родителям, участвовали в хозяйственных делах семьи и переживали вместе с родителями все тяготы жизни.
  Корова была нашей спасительницей. В конце марта она отелилась, принесла нам телочку. Правда, телочку через неделю пришлось зарезать, так как кормить ее было нечем, а молоко нам нужно было самим – забеливать суп из половы. Мама варила из мякины суп с мясом и давала нам по маленькому кусочку мяса. Из-за плохого питания у коровы было мало молока, и мама доила ее только два раза в день, утром и вечером.
Часть молока мама отдавала соседским маленьким детям. Вечером они сами приходили со своими кружками за молоком. Мама наливала им немного молока, они сразу его выпивали и с плачем просили: “Тетя, дай еще”. Эти слова плачущих голодных детей остались в моей памяти навсегда.
В мае пошла расти трава и корова стала больше давать молока. Мама могла наливать  нам утром и вечером по целой кружке, а раньше хватало только на то, чтобы забелить суп. И соседским детям теперь доставалось побольше молока. Очень помогло нашей семье знакомство отца с  крупными торговцами, которых отец 6 лет возил на своих лошадях по городам Украины и за границу с различными товарами. Отец ходил к ним раз в неделю, брал пищевые отходы: очистки от картофеля и овощей. Немного отрубей. Мама добавляла овощную кожуру в суп, а отруби в лепешки и они становились вкуснее. Это были для нас счастливые дни.
Еще одна драматическая картина из жизни нашей семьи врезалась в мою детскую память. Мама встала рано утром, начала молиться и плакать, а вместе с ней и мы, трое детей, громко заревели в один голос. Отец то ли спал, не помню, то ли откуда-то пришел. Он поднял маму с колен, стал успокаивать, спрашивать, что случилось. Корова стоит в сенях, может, кто заболел, почему мама плачет.
Мама сквозь слезы говорит отцу:
– Завтра  Пасха Господня, а у нас кроме мякины, воды и соли ничего нет, ни крошки хлеба, ни пылинки отрубей или муки. Что завтра детям скажем? У нас всегда в этот день на столе был кулич, освещенный в церкви. Хоть бы по какой-нибудь лепешечке им дать, но из одной половы ничего не получится. Была бы горсть отрубей, я бы испекла  детям Пасхи, а мы с Богом будем.
               – Успокойся, - сказал отец маме. Я сейчас пойду к своим друзьям – евреям. Они мне помогут.
Отец ушел в Теофиполь, это в двух километрах от нашего села. Вечером отец вернулся, принес четыре больших сырых картофелины, по одной нам, детям, одну ему с мамой пополам. Принес отрубей, высыпал в миску, была полная миска. Мама обрадовалась, сварила нам картошку, которая была вкуснее любых деликатесов. Мы не чистили ее, ели так, в кожуре, не кусали, а облизывали языком. Это был наш пасхальный хлеб, а лепешки  из отрубей, вместо печенья. Утром был настоящий пасхальный завтрак. Мама напекла всем по две лепешки, сварила суп из мякины с молоком.  Сначала мы долго молились на коленях, а потом  приступили к еде. Четвертую картофелину мама разрезала пополам. Одну половину дала по кусочку нам, детям, а вторую ей с отцом. Мама была счастлива за нас детей:
 – Господь нас не оставил, а послал нам на праздник такое прекрасное угощение. Благодарите Господа Бога за помощь нам на Пасху.
В таких жизненных условиях рос наш Феликс. Он всегда, с самого детства просил кушать. Осенью он уже сам ходил за мамой, и когда она доила корову, стоял рядом, ждал молока. Мама его очень жалела. Он рос шустрым мальчиком. Отец тоже его очень любил, всегда брал с собой, когда летом работал в колхозе на лошадях. Мама до конца своей жизни жила у младшего сына и была похоронена в селе Вишневка, где Феликс работал тогда  председателем колхоза