Часть первая. Операция «Цитадель».
…Цвигуна накрыли плащ-палаткой. Он неспешно набросил на голову капюшон и туго стянул его тесёмками. Кивнул в знак благодарности сопровождающим его лицам, что так же шуршали плащ-палатками. Взводный, невысокий лейтенант, перекрестил его в напутствие. Он, по всей видимости, не раз провожал группы СМЕРШа, так как действия его были неторопливы и спокойны. Выверены, как говорится, до мелочей. Уполномоченный СМЕРШа Центрального фронта в звании полковника, что был для легенды облачён в мятую форму капитана, артиллерийского наблюдателя, с соответствующими документами и соответствующей внешности (для вящей правдоподобности оброс трёхдневной щетиной), лишь усмехнулся и кивнул. Партия и сам товарищ Сталин давно выказывали почтение к православной и мусульманской церкви, поощряли чувства верующих, открывая храмы, упраздненные при политике военного коммунизма. Провожая сыновей на войну, многие отцы да матери уже не таясь, вешали им на грудь фамильные крестики на фамильных же цепочках. А то и вовсе крестили их, в большинстве своём членов ВЛКСМ, в местных церквях. Такое вот…
- Что ж, как говорится, с Богом, - уполномоченный подумал и сам осенил свою грудь, блеснувшую алой и белой эмалью ордена Красной Звезды. Он ещё раз сверился с окулярами стереотрубы, что была обложена за бруствером мешками с песком и замаскирована ветками так, будто была рогатым кустом: - Поползёте строго на юг. Никаких отклонений, слышите?
- Так точно, слышу, - качнул головой Цвигун, едва не сказав «товарищ капитан».
- Вот и славно. Дальше за тремя кочками, метрах в ста от ничейки начнутся минные поля. Наши, само собой разумеется. Проход для вас очищен. Строго между двумя кочками, одна – слева от вас, другая – справа. Та, что слева, будет помечена камушком. Вы поняли?
- Так точно, понял.
- Вот и славно. Замечательно, я хочу сказать. Ползите…
Цвигун, проведя по нему взглядом, схватился руками за жерди бруствера. Его толкнуло наружу, как пробку из бутылки - это подсобил взводный. Ныряя носом в поросшую быльём курскую землю, озаряемый магниевыми вспышками оранжевых да зелёных сигнальных патронов, он пополз от первой линии «передка», называемого в документах и прочих картах «первым эшелоном обороны», к смутно чернеющим вдали проволочным заграждениям. Рассвет ещё даже не занимался. Небо и всё вокруг было налито густым, чёрно-лиловым. Будто тушь развели вокруг и окрасили холмы да равнину с высокой сине-серой травой и пятнавшими её круглыми, безобразными воронками, запорошенными с краю бурой, горелой землёй. И с нашей и с германской стороны поминутно взлетали огненные шнуры разноцветных сигнальных ракет. Или повисали в чернильном воздухе с точками звёзд абажуры осветительных бомб или снарядов. От этого изрытая и покорёженная, благодатная земля становилась похожа на жерло вулкана.
…Он полз, ловя носом быльё и вдыхая ароматы свежей земли. Какие-то жуки, букашки и кузнечики суетились в траве. Из высоких стеблей иногда, стремглав вылетали птицы. Сложив крылья, они с клёкотом вырывались в тёмное небо. Пару раз в этом направлении неслась огненная мишура трассирующих пуль. Но обошлось. Он помнил, как пробираясь по траншеям, они видели непривычную для ночного часа суету. Бойцы, в зелёных шлемах, покрытых мучнисто-жёлтой пылью, с такими же припорошенными лицами, сжимая оружие, перемещались в разных направлениях. Их тихо подгоняли сержанты и старшины. На батареях ПТО, вкопанных в землю в промежуточных полосах, шло своё оживление. Там чистили каналы 45-мм и 76,2-мм пушек, проверяли затворы и откатники, сверялись с дальномерами. В танках поддержки, что были вкопаны по самую башню в тех же полосах, укрытых от вражьего глаза маскировочной сетью с пришитыми ветками и пучками травы, опускались и поднимались жерла пушек. Внутри неслышно переговаривались. Самое главное, почти не работала связь. Телефонисты плотными кучками сидели с телефонными аппаратами и катушками. Они напряжённо курили, осторожно скрывая огоньки самокруток.
А с германской стороны урчали моторы. Где-то со стороны высот. Судя по всему, это были бронетранспортёры «ганномаг» или инженерно-сапёрные машины на шасси таковых. Время от времени открывала огонь полевая артиллерия калибра 75-мм, 50-мм или 82-мм миномёты. Тогда первый эшелон заволакивало взрывами дымовых шашек. Враг явно готовил наступление или активную разведку перед таковым. «Нашли, когда в тыл засылать. Другого времени, спрашивается, не отыскалось? – веселил он себя такими мыслями, работая локтями и коленями. – Вот сейчас как вдарят за милую душу, и поминай, Господи, раба твоего, Василия, по отцу Ивановича, может крещёного, бывшего беспризорника и уголовника, выпущенного по приказу Верховного главнокомандующего из мест заключения искупать вину кровью. Оборвавшего тем самым все или почти все ниточки с миром уркаганов. Участвовавшего с августа 1942-го по февраль 1943-го в битве за Сталинград, кавалера ордена Славы, командира отделения, неженатого, но имеющего сильную сердечную привязанность к красе-девице по имени Люба. Любанька, Любаша… Любовь, занчит. Вера и Надежда… Всё оттуда идёт… брысь отседова, птичка! А то тут скоро такое может начаться, что не приведи…»
Он хотел было вспомнить о другом. Что с февраля того же года он был срочно под предлогом «откомандировки» в тыл, направлен на специальные курсы 4-го управления НКВД под Воронежем. Там он освоил нехитрые специальности, что в целом классифицировались как разведовательно-диверсионная подготовка. Помог тот случай в ноябре 1942-го, когда он передал информацию от «четыреста первого» на Мамаевом кургане. Далее, в ходе боёв за сталинградский элеватор, Ваське удалось взять в плен штаб германского пехотного полка. Правда, из всех пленных лишь герр полковник и герр адъютант выглядели пристойно, облачённые в утеплённые куртки-парки с капюшонами да войлочные зимние боты. Остальные «зольдатен», обмотанные рваными грязными шалями, с почерневшими от голода и грязи лицами, больше напоминали вылезших из трубы чертей, чем воинов непобедимого вермахта. Один из них, в никелевых круглых очках, едва вскинул карабин в направлении Васьки и его напарника, рядового Кадилова. Губы его тряслись, руки тоже. Клацнул сухо ружейный затвор, но выстрела не последовало. Смазка то ли замёрзла, то ли отсутствовала вовсе. Все остальные солдаты из охраны штаба (из них едва насчитывался взвод) спешно бросили свои винтовки и даже станковый MG34. Им явно не хотелось сражаться ни за великого фюрера, ни за великую Германию, что оставили их здесь замерзать и голодать посреди уродливых развалин, штабелей окоченевших трупов и таких же оборванных, больных и ещё живых.
За этот «трофей» Васька и был награждён орденом Славы. Это в конечном итоге повлияло на его распределение в 4-е зафронтовое управление, где он учился по март. Обучали его приёмами самообороны, радиодело, минирование и разминирование, изготовление с горючих и взрывчатых веществ, включая взрывные устройства, владение стрелковым и холодным оружие, топография, ориентирование на местности, курс выживания, структура и организация вермахта, стран-саттелитов, а также карательных органов Германии, включая Гестапо, СД, а также Абвер (приходилось до одури конспектировать и запоминать знаки различия, уставные нашивки, число звездочек на витых погонах). Затем отправили на первое задание. Направили ни куда-нибудь, но в Краснодон. Надо было помочь СМЕРШу Юго-Западного фронта а также территориалам из НКВД, что начали осваиваться в освобождённом шахтёрском городке, в расследовании фактов гибели молодёжной подпольной организации «Молодая гвардия». В исходных данных значилось, что некая Любовь Шевцова работала с данной организацией через некоего Павлика, что её затем выдал «наружному отделению» полевой жандармерии. Хотя сам, что странно, плотно сотрудничал в качестве агента на доверии с Абвергруппой города Ворошиловград. В этом хитросплетении и было необходимо разобраться ему, по легенде, засланному в наш оперативный тыл, германскому резиденту из того же Абвера. Он ходил по известным, но ещё не разоблачённым НКВД, явкам. Называя пароль, делал вид, что заслан проверяющим. Задавал очень осторожно вопросы о тех или иных, указанных ему людям, среди которых было немало родственников молодогвардейцев и самих погибших ребят. Постепенно расширялся круг «информированных лиц», что могли быть причастны к провалу организации. Выяснилось, например, что с сыном второго бургомистра Краснодона Евгением Стаценко контактировали некто Потчепцов, а также Земнухов, что были в штабе «Молодой гвардии». Обоих немедленно в феврале месяце взяли. А Стаценко-младший остался на воле. Отчего они с ним якшались, если он был сыном фашистского прислужника? Если использовали в целях подполья, почему не остерегались, что проболтается?..
Ситуация усугублялась другими странностями. Во-первых, и Люба Шевцова (судя по фотографии, красивая была девушка), и её связной Павлик, окончили одну школу 4-го управления. Мало того, они учились на одном курсе. В «одном потоке». Резидент группы «Буря» в Ворошиловграде, куда была заброшена девушка, то ли бежал, то ли был арестован гитлеровцами. Но от него к Любке пришла весточка, а следом возник Павлик, которому она вплоть до ареста безоговорочно верила. Благодаря ему она изготовила из германского керосина и бензина бутылки с зажигательной смесью, чему учили всех разведчиков-диверсантов. Была подожжена и сгорела дотла биржа труда в Краснодоне. Странность вторая: полевая жандармерия и приданная ей вспомогательная полиция так и не начали в городе повальные обыски и облавы. Никто не был арестован или взят в заложники. Не охотились даже за комсомольцами, уклонившимися от регистрации на ещё не сгоревшей бирже, в числе коих были почти все члены «Молодой гвардии». Странность побольше первых двух: не были арестованы такие лица как Ваня Туркенич, лейтенант Красной армии, оставшийся в городе, а также главный инженер так называемого Дирекциона №10 Батраков. Он также являлся офицером Красной армии, в звании майора, и также остался по ранению. У него как-то сразу образовались отношения с бароном Швейде и его помощником Фельднером, что возглавляли горнорудный батальон, призванный восстановить добычу угля. По Батракову была "исходная": его родители и он сам до революции работали в филиале германской компании «Сименс-Шуккерт». Ясное дело, что шпинской крышей была эта компания. И другие, подобные, как объясняли им на курсах. Не просто крышей – но крышей военной разведки и контрразведки Абвер. То есть, Батраков, хоть и погибший от рук палачей, но косвенно имел отношение к ведомству Канариса. А то, что ни он, ни его семья ни разу не арестовывались органами ОГПУ-НКВД, говорило о многом.
Задание, по словам руководства, ему удалось. Хотя отозван он был на самом интересном, когда стали нащупываться ниточки явного интереса службы Абвер в деятельности городского подполья. Получалось, что оберст Тан, что возглавлял представительство этого учреждения в Ворошиловграде, явно оберегал Шевцову, пусть и без её ведома. Он вёл с ней игру «в тёмную», пока не случилось труднообъяснимое. Павлик в первых числах ноября (так свидетельствовала мать Любки) пришёл к ней на дом с полицаем, из краснодонских, где заявил: «Вот и для тебя, Люба, нашлось задание!» Речь шла о поджоге окружной жандармерии, что располагалась в Ворошиловграде. Девушка, словно чувствуя недоброе, шепнула матери, чтобы та сожгла все её письма и дневники. Угла и больше не вернулась. Но вскоре за матерью пришли пьяные полицаи и сгребли её в «ревир». Там в ходе допросов с битьем и без, очных ставок она встретилась, наконец, с дочерью, что была обезображена побоями. Платье липло к подсохшим струпьям и причиняло Любке невыносимую боль. Следователь полиции Кулешов (после освобождения города был арестован и казнён) бил у неё на глазах дочь плетью и кулаками. Даже заглянувший на допрос капитан жандармерии Эмиль-Эрнест Ренатус, что ангелом не был, иной раз возмущался цинизму своего «хиви». Он и был самой главной странностью этого дела, о которой…
Васька на мгновение замер. Он оказался перед условленными кочками. Освещаемые магниевыми вспышками, они напоминали две любопытные головы. На одной из них белел камень. Правда, тут же он, раздвинувший осторожно высокие стебли травы, узрел некоторое шевеление. Там, где высился густой частокол в три ряда, и плелась колючая стальная паутина, что-то треугольное поднялось и звякнуло. На той стороне, поближе к германскому передку, раздался металлический лязг и рокот. Вскоре треугольник, что принял подобие якоря, пришёл в движение. Он стал с лязгом натягивать колючую проволоку. Она наматывалась на него, тянуло за собой колья, что медленно, но верно вырывала из земли. Со звоном лопались отдельные металлические жилы, скрежетал трос-лебёдка, что тянулся за якорем вглубь чужого передка. Загремели пустые консервные банки – «армейская сигнализация», что висели на проволоке. С нашей стороны тут же вскинулись огненные нити ракет. Бешено застучали два «максима» и ДШК. Огненные трассы потянулись к этому месту. (Васька только плотнее вжался в траву.) А с немецкой захлопали миномётные выстрелы. Наш передок снова заволокло дымовой завесой.
…Агась, убирают наши проволочные заграждения. Хотят разминировать подходы. И впрямь наступление готовится. Надо бы поскорей.
- Hans, hear ist das? – неожиданно раздалось в стороне.
Это не шептали, но говорили во весь голос. Явно пользуясь тем грохотом, что создал взаимный обстрел. Тут с нашей стороны ударили минометы 82-мм, к коим подключились дивизионные 102-мм системы Шавырина. За щетиной проволоки, что оттянул за собой «Волк» (так называлось устройство для снятия проволочных заграждений) выросла стена разрывов. Запели осколки, понеслась во все стороны палёная земля и тлеющие пучки.
Васька было замер, но затем расслабился. Он ощутил, как приятно-волнующая волна, моментально вошло в него через голову. Поселившись в груди, она тут же распространилась по всему его существу. В стороне, судя по возгласу, метрах в десяти, уже были немцы. Ему это и было нужно.
- Niht hear Hans. Ich been hender hoh… плен! Сталин это самое, того… kaput! Niht shossen!
- Shvaigen! Hender hoh! Auf!
Последнее было явно не к месту. Поэтому Васька, вперившись в направлении говорившего (судя по чоху, он был не один), заметил:
- Как же мне auf, если меня свои ухайдакают? Дурья твоя башка! А ещё туда же, со своим фюр… Обойдёшься. Да затвором не лязгай. Стрелять ты не будешь. Herr Hauptmann!
- Оставайтесь на месте, - произнёс сухо и чётко голос, которому нужно было подчиниться. – Иначе мой солдат будет стрелять. Или кинет гранату.
- Ой, как мы испугались! Я-то на месте. И без оружия.
- Вот и прекрасно. Выполняйте следующие процедуры. Руки поднимите наверх и держите над травой. Так, чтобы…
- Ага, чтобы мне их отстрелили! Премного…
- Хватит паясничать! Выполнять.
- Ага, всё, всё…
Он сделал всё требуемое. Затем к нему подползли трое. Облачённые в короткие маскировочные куртки, увешанные патронными коробками и канистрами от противогазов, они напоминали сапёров или разведчиков. У двоих были карабины «маузер», у третьего, что был не в стальном шлеме, но в пилотке, затянутой капюшоном, в руках имелся пистолет-пулемёт MP40.
- Теперь выполните второе указание, - заявил тот, что в пилотке. – Живо ложитесь вниз головой и руки заведите назад. Ну?..
- Чё, русский, что ли? – нарочито глупо спросил Васька.
«Пилотка» тут же, полыхнув белками глаз, огрел его ногой в бутсе. Причём по голеностопному суставу. Ваську скрючило, и он поспешил выполнить требуемое. А через минуту его, на спине у одного из разведчиков, волоком тащили в штаб танковой гренадёрской дивизии. Там состоялся первый, поверхностный допрос, что проходил в беленой хате. По пути к ней, ещё в траншеях, Цвигун отметил ещё большее оживление, чем у нас. Все солдаты, что сгруппировались за брустверами, были в полевом обмундировании. Каски у всех были с ремешками или каркасами, к которым крепилась маскировка, а то и вовсе замазаны грязью, что допускалось по уставу с польской компании. Урчали и ревели самоходные орудия, приданные теперь каждой пехотной дивизии, танки, грузовики и транспортёры с задним гусеничным ходом. Проносились курьеры связи на мотоциклах, в прорезиненных плащах с накидками. У большинства из солдат погоны были перевёрнуты, а у офицеров – прикрыты специальными муфточками, чтобы не было видно номеров. Явно намечалось наступление…
Сухой очкастый майор с лимонно-жёлтыми просветами в «катушках» на воротнике, что выдавало в нём офицера связи, вёл этот допрос. Кроме него присутствовал стенографист в форме унтер-офицера артиллерии. Они дотошно выспрашивали у Васьки все обстоятельства перехода на сторону вермахта. Особенно гауптмана Вильгельма (так звали очкастого) интересовал способ прохода через минные поля. «…Как ви есть рассчитывать не взорвать свой тел на русский мин? – раздувая хорошо выбритые щёки, спрашивал он. – Ви есть заслан к нам как резидент огэпэу? Пожалуйте, говорить правда. Не врать мне…» В довершении ко всему он решил прогуливаться за спиной, чего Васька не терпел. «Слушайте, не надо мне на нерв давить! – откровенно заявил он. – Я с детства нервный. Перед следователя по уголовке стоял, но не навытяжку. С малолетства быть чёртом не приучен. А вы, немцы, народ хоть и культурный, но нас за людей не держите. Прекращайте, ладно?» И выложил свой главный козырь, от которого у гауптмана наверняка потемнело в глазах. «Я это самое видел да и слышал от артиллерийского наблюдателя в нашей траншее, что артподготвка по вам намечается. Не слышал когда, но что намечается… Так что ты, гауптман, того – не перхай. Круги не наматывай. Лучше сообщи своим, что тут жарко будет». Вильгельм засуетился. Он связался по полевому телефону с кем-то. Стал говорить по-немецки, из чего Васька понял, что его принимают либо за «источник дезинформации» либо за сумасшедшего. Потому как режим секретности соблюдался вполне и никакой утечки не может быть! Гауптмана, судя по голосу в трубке, облаяли так, что мало не показалось. Он водрузил её на рычаг. Стал бледными трясущимися пальцами извлекать сигареты из серебряной коробки. Одну предложил Ваське. Затем почему-то отобрал её. Затем, рассеяно обозрев пространство перед собой и с кем-то поговорив (никого перед ним не было), Вильгельм через коммутатор вызвал конвой.
Ваську вывели во двор, когда было ещё темно. Ряды штабных, пребывающих и убывающих машин, трещащих мотоциклов и снующих вестовых, лишь подчёркивали нервозность. Крутились на турелях 20-мм зенитные автоматы с расчётами в шлемах, что были обтянуты маскировочной тканью. Стрелок с нашивками «обершутцера» толкнул его самозарядной «Гевер Вальтер-41», когда Васька почуял недоброе. За шумом никто из немцев не уловил занимающиеся на востоке огненные протуберанцы. Вскоре стал доносится заунывный гул и вой, издаваемый гвардейскими реактивными миномётами БМ-13 по прозвищу «Катюша». На сельской площади все поначалу замерли, а затем бросились в рассыпную или пали ниц. Кто-то, в чёрном клеёнчатом плаще с прелиной, полез, теряя фуражку с высокими полями» под штабной «даймлер-бенц». С визгливым лаем промчалась овчарка с тянущимся поводком.
Перед тем, как броситься в специально отрытую щель, Васька подставил озорства ради ножку пробегавшему толстяку в кожаном фартуке. Толстяк, что был поваром, нелепо растянулся, задрав ноги. Увидев Ваську, заорал «шайзе вердаммен!», но на остальное времени уже не хватило. Двор и окрестности деревни вмиг осветился всполохами грязно-оранжевого пламени. Заложило плотной ватой уши. В голове возникла пугающая пустота, в которой зазвенели колокольчики. Лёгкую контузию он получил.
После того, как он выбрался (прежде помог вылезти Вильгельму, который, оказывается, оказался там прежде), случилось то чего и следовало ожидать. Увидев русскую гимнастёрку (уже начало светать), покрытые землёй и копотью чины вермахта среди горящих машин и разрушенных хат стали изрыгать проклятия. Кто-то, перевязанный марлей с бурым пятном, с зелёным кантом на оливково-зелёном комбинезоне, что выдавало «танкового егеря», потащил из кобуры «Вальтер». Но Вильгельм его отстоял. После чего за Васькой приехали люди посерьезней. Один был облачён в чёрную униформу СС-панцерваффе, с серебристыми гладкими погонами лейтенанта вермахта. Второй был в мундире и фуражке, где также присутствовали эмблемы СС. Но на манжете его правого рукава значилось «тайная государственная полиция».
Там, куда его привезли, Ваську снова стали допрашивать. Но в уже присущей гестапо форме. Унтерштурмфюрер с юношеской внешностью ходил за спиной, разминая кулаки. Ваське это не нравилось, но он предпочитал молчать. А тот, кто допрашивал (представился полковником СС) цедил немногословные вопросы, вроде: «Кто вас учить перейти линий фронт?», «Как вы есть не взорвать себя на мин?», «Ваш имья, фамилий и званья огэпэу?» «Почему ви предупреждайт нас об обстрел так поздно?» И самое главное: «Молчать! Ти снова нам врать? Ти должен говорить правда! Только это избавит тебя от мучительный казнь! Итак?..»
Васька снова и снова, с самым идиотским видом (игра «в дурака») требовал «самого главного германского начальника», пока чувствительно не получил по шее. Ему хотелось ответить, но он сдержался. Затем стал торопливо излагать свою легенду. Его отметелели уже обстоятельно. Так, что пришлось принять на полу «позу улитки» (сблизить голову с коленями, а руками достать ступни). Пришлось три раза повторять одно и то же, пока дощатая дверь, наконец, не распахнулась, и …
* * *
Самоходка двигалась медленно. Жерло 85-мм пушки (Д-5С) торчало из наклонной забронированной рубки, будто замеряя дистанцию огня. Небесная голубизна, покрытая лёгкими, перистыми облачками, ухала и гукала на линии горизонта. Там, за деревянными и соломенными крышами деревушки, утонувшей в зелени цветущих садов, то тут, то там красовались чёрно-жёлтыми «солнышками» подсолнухи. В командирской головной СУ-85, не снимая наушников шлемофона с затёкших ушей, слушал позывные штаба дивизиона «противотанкистов» из состава 2-й гвардейской армии Катукова капитан Виктор Померанцев. Длинное стальное тело боевой машины в такт движения подбрасывало на пыльных ухабах. Да так, что дробно клацали челюсти. Сквозь бронешторы и смотровые щели удушливыми клубами ползла коричневато-жёлтая пыль, с которой не справлялась вентиляция. Она густо оседала на прокаленных лицах экипажа, лезла за подворотнички гимнастёрок, что утратили свой белоснежный цвет и скоро стали траурно-чёрными, чесали тело под бязевым бельём. Не говоря уже про носы и уши, которым доставалось больше всего – апчих-х-х! Нервозно постанывал старшина-наводчик Борзилов: «…Это надо ж, словно на стройке! Когда бетон перевозят в рваных мешках, а потом ссыпают, как попало. Вредители народного хозяйства, мать их… извиняюсь, товарищ комбат! До войны, понимаете, работал на стройке метрополитена. Сдавали, помню, станцию… не то метро «Октябрьское», не то… Ну, мне там как раз башку мешком цемента и толкнули. Да не, не пустым! Полным, конечно. Так вот, вредителей там было, я вам скажу! Не то чтобы полным-полно, но так. Хватало…» «Ты это, давай не про вредителей – про стройку лучше, - заскрипел песком на зубах Виктор. – Как, экипаж, одобряешь?» Все понятное дело, клацая зубами и чихая, одобряли. «…Ну, так вот, хлопцы, есть на стройках народного хозяйства такой агрегат важнецкий. Мешалка называется. Крутится такой чан с раствором. А бетон в нём плещется-плещется. Доходит до нужной консистенции так сказать. А затем мешалка опрокидывается в «ванную». Не в ту, где, понимаешь, купаться профессорам и академикам всяким заказано. Специальная есть ванная – для раствора цемента. Или сразу на желоб цемент выливается и ползёт в «палубы». Да не, не в те, где рабочий люд да пролетарская интеллигенция отдыхает на Москве-реке! Есть такие, специальные…»
- Прикрой-ка фонтан! – Виктор сжал зубы, почувствовав как над головой, забираясь в мозги, клубится чуждое н е ч т о.- Сейчас о другом надобно думать, - он нашёл на карте отмеченный комдивом маршрут, что красным пунктиров вёл через зелёные курчавости к группе квадратиков, где смыкались змейки грунтовых и шоссейных дорог. Та самая деревня Михайловка, к которой они подходили. Раскатисто сказал в шлемофон: - Батальон, слушай мою команду! Командирам батарей в скором темпе – занять позиции по периметру! Прикрываясь домам, огородами… чем угодно, маскировать позиции для машин. Обозначить сектора обстрелов. Через час, максимум полтора здесь будет враг. Всем ясно? Исполнять…
- На связи… Будет исполнено.
- На связи! Не понял тебя, девятый. Повторить!
- Есть, тридцать девятый! Занять позиции, замаскироваться и обозначить сектора обстрелов!
- Принято! …Вот так. Остальные слышали как надо?
- Есть, тридцать девятый. Говорит шестой. Приступаю…
- Есть, товарищ тридцать девятый. Четвёртый докладывает. Начинаем…
Самоходки 9-й, 6-й и 4-й батарей, выбрасывая снопы искр из выхлопных труб и лязгая широкими гусеницами, устремились веером, охватывая станицу со всех сторон. Навстречу бежал голопузый хлопец в подсученных штанишках. Держа на вытянутой ручонке хворостинку, он гнал перед собой трёх тощих, не нагулявших вес гусей. (Один вид этой животины бросал в оторопь, так как деревня с 41-го жила под оккупацией.) Завидев пыльно-зелёные прямоугольники с длинными хоботами пушек, он на мгновение встал, разинув рот. Хворостинка выпала из окоченевшей от напряжения ручонки. Стоять бы хлопчику до скончания века да выручили гуси. Хлопая сизо-белыми крыльями, шипя в клювы и раздувая шеи, умные птицы устремились обратно. К родимой хате и сараю, где так ароматно пахнет кизяком, водятся жучки и червячки, которых можно выклюнуть мощным, плоским клювом. Подальше… прочь от этих железных, плоских и рычащих чудовищ, в которых нет ничего живого. Хотя их выдумали люди.
Померанцев не понял, как и зачем он откинул люк командирской башенки, рядом с зелёной «камышиной» радиоантенны:
- Эй, малыш! Ну-ка брысь отсюда на третьей скорости! Что б я тебя ближе, чем на километр не видал! Понятно?!?
С закопчённым лицом, обведённым белым контуром по кромке шлема, с выбивающимся из-под него русым чубом на обритой под «нуль» голове, сверкая красными белками глаз, он был наверняка страшен. Хотя в жизни был не таким. Нравился девушкам, детям и домашним животным. Гуси от его крика «сквозанули» ещё быстрей. Хлопец, крестясь во всю грудь правой ручонкой, замелькал угольно-серыми пятками.
Вот, испугал мальца, с горечью промелькнуло в голове капитана. Будто фашист, какой. Айн-цвай, бите-дритте… Сам он в свои неполные двадцать четыре, с пробивающимся пушком на губах, чувствовал себя подростком. Ещё бы нет! Всего раз целовался с девушкой у фонтана на ВДНХ, единожды испытал радость плотской любви в Воронеже, куда, после освобождения города, что так и не был полностью захвачен врагом, был направлен весной 43-го на курсы переподготовки. Результат – с танка-красавца КВ-2 пересел в тесную коробку СУ-76 с открытой противопульной рубкой. Вскоре, уже весной, поступили СУ-85.
…Рядом с его самоходным орудием, чуть не сталкиваясь покатыми бортами с закреплённым шанцевым инструментом, стальными тросами и колышками для растяжки брезента что был уложен на трансмиссии, ползли САУ его роты. (Такой строй назывался «ёлочкой» и был выдуман вследствие неожиданных атак. На случай, если поджигалась или повреждалась машина в голове, а также в хвосте, вся колонна становилась беззащитной.) По сторонам, у плетёных изгородей, у «журавлей» колодезных срубов, с мятыми вёдрами на коромыслах стояли одинокие старики и старухи. С немалым любопытством взирали они на невиданную допрежь бронетехнику. Часть домов в Михайловке представляли собой жуткое зрелище: посреди чёрных, ещё отдающих сажей головешек высились лишь печные трубы. После зимнее-весенних боёв года уходящего, коим был 42-й и года приходящего, коим стал 43-й, когда немца окончательно изгнали с Ростовской области, Ставропольского края и Северного Кавказа, после сокрушительного разгрома и пленения 6-й армии под Сталинградом, деревушку пятнали незарытые ещё с 41-го «щели». В них жители укрывались от бомбёжек и артобстрелов. Зимой немцы и румыны драпали так быстро, что называли этой действо «выравниванием линии фронта». Брошенные повозки-кацуры с кожаным верхом, что тут же сорвали и разрезали для надобности, полевые круглые кухни, германские зелёные повозки с обрезиненными колёсами и рычагом тормоза подле сиденья форейтора, крытые брезентом «опели» и трехосные «хеншели» с вытянутыми радиаторами выглядели поначалу так, будто за ними скоро воротятся. Чтобы развеять все сомнения поселян, они так и говорили: «Скоро будет делайт дранг нах остен … Курск, Москва!» Шнырявшие по хатам, обросшие грязной щетиной и покрытые инеем румынские ездовые в бараньих «боярских» шапках, германские водители в шерстяных «балаклавах» под касками или пилотками «лопотали» или «гавкали» по своему. Снабжали свою речь отборным русским матом. Они переворачивали уцелевшие хаты верх дном, выискивая тёплые вещи, подкладывая за голенища коротких, подкованных сапог или бутсов пуки соломы или старых газет. Редко кто делился с селянами коробками спичек или пачками эрзац-сигарет, в которых тлела солома с никотиновой смесью. Позже явился разъезд в нагольных полушубках с ППШ на грудях – наша разведка. За ней заклубилась морозная пыль – наши бронемашины с танками Т-34 и Т-70. Кроме них было три трёхосных грузовика невиданной формы, с обтекаемым радиатором. В них густо сидели пехотинцы в ватниках и шинелях толстого сукна, вооружённые наполовину теми же дисковыми пистолет-пулемётами, что странно назывались «папашами». То радовало глаз и согревало сердце. Эх-ма, рассуждали старики, утомляя редкую молодёжь своими разговорами. Ведь у супостатов-то за плечами на погонных ремнях – обычные «магазинки», к которым полагались плоские и короткие ножевые штыки. Как и в германскую – прошлую войну. Недалече ушли, треклятые. (У румын были длинные винтовки «чешска збровка» с аршинными французскими штыками.) Редко у «гренадирс» стволом к земле или поперёк груди болтались металлические «стелялки» либо со складывающимися прикладами, либо с косыми съёмными магазинами. «…Рус матка Ком шнель! Где есть яйка, брод… клиеб? Верботен, натюрлих?», «Ком, швайн! Бистро давай, русски свинка!», «Шталин ист гуд! Хитлер ист шайзе! Русски киндер ист гуд. Брать дойчланд шоколаден, битте», «Дракуле Антонеску! Дракуле Хитлер! Руманештры гай репеде ля Транснистрия Румана», «Домнуле руссо! Руманештры не хотеть умирать за Гитлер и Антонеску. Не хотеть умирать от Сталин. Руманештры хотеть кушать. Сам не руманештры – бессарабиан. Потрепала нас Красна армиан на Волга. Скоро будут здесь ваши танки. Много идёт! Скоро очень скоро. Дракуле руманештры! Гай ало репеде, гай…»
Старуха в ситцевом застиранном сарафане несла навстречу самоходным пушкам, что окружало облако едкой пыли, икону в старинном золотом окладе. Сухое морщинистое лицо под домотканым платом, будто с готической фрески. Он спрыгнул из верхнего люка бронерубки. Едва не угодив под гусеницу, забухал сапогами в своём мешковатом травянисто-сером комбинезоне с кобурой ТТ и хлопающей на портупее планшеткой к этой женщине. Вытянув вперёд обе руки, капитан едва не выхватил из её старых, коричневых рук с синими бороздами вен это золотистое сияние, в которое во мгновение ока обратился лик Христа Спасителя.
- Куды ж ты, сынок? Смотреть же надо, родненький…
- Куда смотреть, мамаша? Ты о чём-то предупреждаешь нас? Скажи!
- С Христом-Богом вас сыночек, встречаю! Ничегошеньки страшного вам не будет. Перекрестись-ка! Нет, не так – басурмане-католики так крестятся. Давай-ка по нашему – по православному. Правильно! Праву рученьку подыми, сложи щёпотью…
Померанцев на удивление легко сложил три пальца щёпотью, покрыл широким крестом грудь. Со всех сторон его охватил тёплый, ласковый, почти солнечный свет. Будто в парную попал.
Позади, лязгнув гусеничными траками и засопев выхлопными трубами, остановились четыре самоходки.
- То-о-варищ капитан! – из нижнего люка заорало голосом механика-радиста, гвардии сержанта Иванова, что красовался чёрными полубачками, тонкими усиками, а также медалью «За отвагу». – Вас «сороковой» требует! Срочно! Сказал, стружку сымет…
- Доложи, что провожу рекогносцировку на местности. За заданный рубеж вышли, позиции заняли. Готовы встретить «коробочки», - лихо сбрехал Померанцев, не подозревая раньше за собой такого умения. Он не сводил зачарованных глаз с морщинистой старушки с готическим ликом, будто она была послана во имя спасения. – «Девятому» скажи… отдельное распоряжение: выдвинуть машину к колокольне, к яблоням. Сектор обстрела – окружность, с захватом подъездных путей.
- Сыночек, надоть вам хлебнуть святой водички, - старуха слёзно смотрела выплаканными глазами. Икону она прижала к высохшей груди. – Не мотай головой. Не мракобесие это. Принесу я вам…
- Да зачем, маманя… мне… нам то есть… - начал было Виктор по простецки, но тут же его осекло. Бравада иссякла, будто хилый источник. – Ну, несите, конечно, если приспичило так.
Ему вспомнились слова Сталина «Братья и сёстры, к вам обращаюсь я…», что прозвучало для многих советских людей как глас из прошлого. Там, где были золотые купола, пышные крёстные ходы и царь – в мягких сапогах и шароварах, с муаровой лентой через плечо, густой завесью крестов и орденов во всю грудь. С аккуратно подстриженной бородкой и усами, ласковыми и умными глазами. Как голос священника или диакона с церковного амвона прозвучала речь Сталина, секретаря ЦК, после начала войны. Что с его же подачи стала Великой и Отечественной. «Святейшую Херувимь и славнейшую Серафимь…» Что-то в этой речи говорилось про «священное знамя», но Виктор уже не помнил. Только – «Наше дело правое, победа будет за нами!» Будто уже победил советский народ в этой страшной, небывалой для человечества войне. Неуловимо, голосом своим, напомнил тогда Сталин многим из старожилов расстрелянного в Тобольске последнего императора Николая Романова. Действовавшее в России троцкистское подполье сравнивало его с убиенным монархом. Делалось это намеренно: прежде чем истребить «ленинскую гвардию», он де довёл до паралича самого вождя в Горках, выгнал его ближайшего ученика-сподвижника сначала в Сухуми, затем в Турцию, а потом в Мексику, после чего велел зарубить ледорубом. Всё – с помощью «голубых мундиров», что заменили собой органы НКВД-НКГБ, сотрудники коих, правда, носили прежде красные фуражки с синим верхом. Виктор не раз слышал такие разговоры в компаниях, пару раз в танковом училище, но Бог его миловал их развивать и слушать. Страшно подумать было…
- Конечно, несите, бабуля, - заторопился он. Он понимал, что нужно было бежать к самоходке и отдавать распоряжения остальным машинам, что рассредоточивались по деревне и дымили из выхлопных труб близ белой, облупившейся церковной ограды и церквушки с проступившей кирпичной кладкой с сохранившимся куполом и крестом, который внизу венчал полумесяц. – Ну, бывайте. Побежал я до своих бойцов. Всё… - его сильные, загорелые руки обняли старуху за сухие, слабые плечи. Невероятно-тёплая волна на мгновение снова обволокла Виктора. – Схоронитесь по погребам. Тут через час такое… Одним словом, тут бой… святой и правый – ради жизни на земле…
Последние слова, где было про «святой и правый», вырвалось совсем уж неожиданно! Тем более, для свежеиспечённого капитана. Чёрные погоны не вполне уверенно несли четыре звездочки и малиновый просвет с эмблемой танка. Казалось, давили сверху да прижимали к земле. Глупо, конечно, что так казалось. Но казалось же… Хотя ещё со Сталинградской битвы ему казалось, что параллельно с обычной, видимой глазу жизнью его молодое, сильное и гибкое тело проживает иную, недоступную для восприятия жизнь. Что есть за гранью того бытия – как узнаешь, как увидишь…
Прогнав эти «заупокойности», он забухал кирзачами до своих САУшек. Они притихли в знойном мареве. Длинные хоботы пушек, что должны быть украшены в скором времени белыми ободками (по традиции так надлежало вести счёт подбитым вражьим машинам), поднимала и опускала гидравлика, отрабатывая так называемый орудийный манёвр. Из передних люков выбрались помощники командиров. Встали спереди бронерубок, под сенью 85-мм. Принялись махать руками, как оглашенные. Со стороны огородов, за плетёнными изгородями, «журавлями» и колодезными срубами могло показаться, что эти дяди в синих, серых и защитных комбинезонах (обмундировали противотанкистов с бору по сосёнке), в чёрных шлемах с наушниками на тесёмках играют либо в догонялки, либо в прятки. А то – просто не дружат с головой. На самом деле отрабатывался гусеничный манёвр. САУшки в такт движениям рук, урча и завывая перегретыми двигателями, позванивая гусеничными траками, трогались с мест. Кружили вокруг оси, делали разворот вправо и влево, подавали назад. Пыльная земля становилась как распаханное бороной поле, покрытое рубчато-змеистым кругом с такими же лучами. Наводчики вращали колёсики гидравлических механизмов и наблюдали, приложившись к резиновым наглазникам, в окуляры прицелов – там, где чёрные волоски делений с циферками сходились. Там, привычный и цветущий, в подсолнухах, мир уже не казался таковым.
- Дядь, а дядь, - это тянул из себя мальчишка в штанишках, с одной-единственной подтяжкой через голое тщедушное тельце. – Сахар для мамки дай? Оголодались мы совсем. Даш, а?
- Отстань, пацан. Нету сейчас сахару. Да и не до сахару сейчас, - высокомерно, даже нагло отвечал ему командир «девятки», здоровенный, под два метра, старлей Ахромеев, с круглой конопатой ряшкой.
- Ну, дай, а дядь…– упрямо хмыкал пацан. – Что жалко тебе, а? Что, фашист какой? Те и то давали…
- Что? Я те щас за фашиста-то…
Мальчишка спешно ретировался на два шажка. Ахромеев, впрочем, даже не повернулся в его сторону. Он продолжал увлечённо «дирижировать», подавая зычным голосом привычные команды.
- Дядь, а дядь, а кто сейчас сильнее? Наши или немцы? – взял на вооружение другою тактику малец.
- Наши, конечно. Ещё спрашиваешь, пацан.
- Дядь, а дядь… дай в бинокль посмотреть, пожалуйста!
- Обойдёшься, пернатый. Кыш-брысь домой, к мамке на печку.
- А у меня нет мамки, дядя. Её немцы в Германию угнали. Мы с сестрёнкой у бабки живём. Даш, а?
Дети, осмелев, высыпали через плетень к церквушке. Встали на угловатый, извилистый гусеничный распах. Босыми ногами в цыпках, что покрыла белая мучнистая пыль. Девочки, крепенькие и болезненные, в старых, застиранных и заштопанных платьицах, в платочках или простоволосые. Мальчики в латанных-перелатанных штанишках и рубашечках, у кого они были. В старых красноармейских пилотках с тёмными пятнышками от звёздочек, или германских сине-зелёных, с примятой выступающей тульёй, с которой был спорот орёл со свастикой в когтях. С неприкрытыми светлыми или тёмными вихрами, что выгорели и блестели на солнце. Обветренные в болячках губы, ссадины и царапины…
У голопузого с широченной лямкой через плечо из заднего кармана штанишек, что были пошиты из румынского желтовато-серого мундира, была извлечена никелированная губная гармоника. Что за добрый фриц такой выискался, подарил, с затаенной неприязнью подумал Виктор. Или спёр малец? Или, может, у мёртвого взял? Бывало и такое. Что б ни помереть с голоду, в Сталинграде те жители, что остались, у мёртвых ягодицы срезали. Жарили и ели. А уж по карманам и ранцам шарить для них всё равно, что кусок на пропитание взять. Или попросить.
- Ребята! Серьёзно, шли бы вы все… - Виктор подыскивал нужные без мата слова. На найдя ничего лучшего, решил употребить привычное: - Кыш-брысь отсюда! Скоро бой будет.
- Глупостей не говори, комбат, - уперев могучие руки, заявил Сашка Ахромеев. Будто нарочно, раскрыв кожаный футляр бинокля, он показал детям и голупозуму мальцу персонально окуляры заднего вида. Причмокнув толстыми губами, он бросил взгляд на пышно облепленные зелёно-золотистыми плодами ветви. – Эх, смерть как охота яблочка молодильного схавать! Вот слазаешь за яблочком, пацан, - подмигнул он голопузому, - дам бинокль. Честное комсомольское.
- Вы это бросьте, старший лейтенант, - свирепо выкатил глаза Виктор. – Зоро из себя не строй перед ребёнком. Понятно!?! Советский человек – не стыдно так?..
- А что, комбат, пожалуй, и не стыдно, - с нагловатой усмешкой заметил Сашка. Он всё так же плотоядно причмокивал. – Сбегаю-ка я туда, на колокольню, тудыт её в эту самую… - сказав гнусность, он довольно заржал: - Ну что у бабы того - с передку-то…
Повернувшись на каблуках, он двинулся было к паперти. Однако было застигнут грозным окриком. Мгновенно, будто соляной столп, врос в землю.
- Старший лейтенант Ахромеев, стоять! Слушай мою команду, кругом… на месте.
Голос в самый неподходящий момент сорвало в осип. Крыжов судорожно закашлял, схватив горло пятернёй. Но поспешил отстранить длань к портупее.
- Ну что, комбат, - Ахромеева неохотно развернуло в пол оборота. Он упрямился и своевольничал как прежде: - Готов исполнять. Одно не буду и не могу. Сам знаешь. На тумбочку дневалить – не заставишь. Сам понимаешь – нет здесь тумбочки.
- Это мне и без тебя ясно, - сорвался было в разнос по-мальчишески Виктор. Он сделал шаг к старлею: - Старший лейтенант! Серьёзно вас предупреждаю – что б у меня в батальоне… Короче, что б без самодеятельности! Пока я не отдам приказ, что б… Понятно? – чувствуя, что вновь сбивается в неуверенность, он сдвинул сурово брови: - Перед ребёнком тоже нечего себя показывать. Скажи, пожалуйста, какой Аника-войн выискался! («Ну и скажу», - было пробурчал Ахромеев, но тут же замолк.) Слушай, рот свой на замок! Вот так… Что за позорище с биноклем устроили? Почему советский ребёнок обязан вам за яблочками лезть? Он что, прислужник вам… фашистский холуй какой? Стыдно товарищ командир…
- Так-так… Вот за это следовало бы по фарте – с полного маху и разбегу, - сомкнув медного сияния брови, процедил Ахромеев. – Старше вы меня по званию, хоть и на годочек младше, но… Ладно, после боя договорим. Если живы, останемся, - усмехнулся он. – Может в «смерть шпионам» что напишешь? Мол, разлагается старший лейтенант Ахромеев у меня на глазах, порочит, мол, звание советского офицера… погоны, мол, ему пора…
- За такое точно морду бьют, - побелел лицом Виктор. – Только мы не бандиты, не блатари. Мы советские офицеры. Ясно? То-то… Кыш-брысь в рубку и с машины мне ни ногой, - он прихлопнул широкой ладонью по кирзовой кобуре «тэтэшника». – Я здесь хозяин, старлей. И царь, и Господь Бог, - вспомнил он слова старшины-взводного на курсах в Воронеже. – Усвоил или после боя предпочитаешь договорить?
- Так мы ж советские офицеры? Ладно… Хочу сказать, комбат: много красивых слов не гони. Уши болят.
- Выполнять приказ! – рука Виктора открыла клапан кобуры и рванула вороненую, рубчатую рукоять.
- Есть…
Детвора обалдело молчала. Голопузый, под конец, тонко расхохотался. Затем громко крикнул: «Айда на колокольню! Там войну посмотрим». Размахивая губной гармоникой, он первый взлетел на каменные, полукруглые ступени паперти. Следом запылила остальная детвора, шлёпая босыми пятками или стоптанными, прохудившимися башмаками.
- Комбат, вас по рации – «сороковой», - донеслось из переднего люка.
Виктор в два прыжка уже был там – перехватил рукой наушники шлемофона, откуда доносились треск и шипение:
- «Тридцать девятый» слушает!
- …Твою мамашу в гробину! Слушай, где ты шляешься, комбат? Ладно, после боя с тобой разберусь. Штрафбат для тебя – самое подходящее… Докладывай, что у тебя!
- Докладываю, - упрямо стиснул зубы Виктор. – Занял позиции. Рассредоточился. Отрабатываем манёвры по секторам. Ведётся наблюдение за местностью. Пока без изменений, «сороковой».
- Знаю, знаю, что я «сороковой». Спасибо тебе, что напомнил, - захрипел в наушниках комполка. – Ладно, молоток ты, в общем и целом. Смотри мне в оба! «Коробочек» тридцать на тебя прёт – первая волна! Сейчас в километрах пятидесяти-шестидесяти. Их попытались сдержать противотанкисты соседей. Всего на час удалось… Вообщем, хреново у них вышло, ничего не скажешь. Смотри, что б у тебя так не вышло! Вообщем на тебя прут. Клином или «свиньёй», как это у них заведено. Сдерживай, ты меня понял?
- Понял, «сороковой». Есть сдерживать.
- То-то, что есть. Сдерживать, значит что? Вести активную оборону. Ни в коем случае не выходить на дистанцию прицельного огня. Они тебя из своих 88-м мигом разделают. Маневрировать среди складок местности… используя естественные укрытия, строения там, сады-мады… Прячь машины, тьфу, б… «коробочки». Ну, остальное ты знаешь. Огнём и сталью сокрушай врага – ещё раз, приказ понял?
- Приказ понял, «сорокой». Есть сокрушать… Я ещё хотел флангах напомнить. Беречь фланги. Не давать подсечь.
- Больно умный выискался! Отставить о флангах. Без тебя знаю. Грамотей…
Виктор отключил «приём». С минуту постояв, он сорвал шлем с кожаной изнанкой, пропахший потом. В ярко-белёсой голубизне, куда свечкой уходил золотой, в подтёках ржавчины купол, меченный крестом, пропели один за другим – четыре звена штурмовиков Ил-4. На зелёных крыльях в решётчатых рамах угадывались снаряды «эрэс» и рядом с ними подвешенные чёрные ящики. Впрочем, ни Виктор Крыжов, ни бойцы и командиры среднего звена не знали о «бронепрожигающих» бомбах ПТАБ-2-5, которыми вооружили «чёрную смерть», дабы наверняка поражать 100 мм броню Kpfw.Pz. VI («Тигр»). «Соколы» наверняка летели, чтобы атаковать приближающуюся первую волну 4-й танковой армии Германа Гота, что, прорвав нашу оборону на северном фасе Курского выступа, форсированным маршем двигалась на Курск. Всё готовилось к повторенью, как в 41-м роковом. Окружения, многотысячные «котлы»… В составе сформированных по инициативе Жукова мехкорпусов, где был избыток танков (от старых, начала 30-х, Т-26, БТ, многобашенных Т-28 и Т-35, до современных Т-34/76, КВ-1 и КВ-2), не хватало элементарного. А именно: запчастей, ремонтной базы на тягачах и грузовиках, самих тягачей СТЗ-3, «Комсомолец», «Ворошиловец», «Коминтерн», бензовозов и многого другого. Теперь, в 43-м, в разгар лета ситуация выглядела иначе. Сейчас у Центрального фронта было в достатке специальной техники, аварийных и ремонтных машин на базе Т-34, поступивших по ленд-лизу «студебеккеров», а также советских ЗИС-5 ВАЗ АА, ЗИС-42. Штаты танковых корпусов не превышали сотни танков и САУ, что повышало их мобильность и управляемость. Они имели до двухсот единиц радиосвязи всех видов. Однако вести «оттуда» были противоречивые и тревожные. «Солдатское радио» доносило, что, несмотря на глубокоэшелонированную оборону, километры минных полей, вкопанные в землю танки и многое другое враг всё ж таки прорвался. Массированные удары танками и пехотой, с использованием новых «тигров», «пантер», а также САУ «Фердинанд» («Элефант»), подсекли на флангах оборону Центрального и Воронежского фронтов. Теперь стрелы атакующих соединений вермахта устремились по сходящей – к Курску. Попытки 5-й гвардейской армии Катукова с ходу сдержать ситуацию и сбить врага таранными ударами ни к чему не привели. С 2000 метров длинноствольные пушки «тигров» (Kwk 88 L 60) 88-мм брали 45-мм броню «тридцатьчетвёрок». Ребятам приходилось, маневрируя, выходить на сближение или разить в уязвимые места, которые изучали по схемам накануне: гусеницы, двигатель, смотровые щели, орудийная маска и канал ствола. Кроме того ползли слухи о каких-то огненных шарах в небе, что появлялись и исчезали. Будто это Гитлер новое оружие применил. Вспоминалось при этом, как вещали через линию фронта или сбрасывали листовки: «Сталинградские бандиты Рокоссовского! Вы собираетесь устроить нам второй Сталинград. Мы сами устроим вам Сталинград… новое оружие тысячелетнего рейха обеспечит скорую победу и погонит ваши орды до Урала…»
- Запарили! Истребителей немая, - возник хохол Хохленко. Он высунул круглую физию с вислыми усами через верхний люк. – Плохо, что так летают, товарищ комбат. Точно в 41-м. Тогда, помню, «мессера» ох как лютовали! Гонялись за «туберкулёзами». Жутко робить – ребят жалко…
- Прекратить собачьи скуления, - мрачно отшутился Виктор. – Собачий брёх и тому подобное.
- Есть прекратить, - смутился Хохленко так, что усы обвисли на сержантские лычки. - Яблочко желаете, комбат? Гарны яблоньки, товарищ громодячий.
- Ты б ещё паном меня назвал. Давай своё яблочко.
- Як казав мини на своё достоинство, так я тиби и назвав! Трошки не могу иначе, комбат. Извиняй уж…
Похрустывая сочной зеленоватой кожурой с сочной мякотью, что струилась по выбритому подбородку (Виктор с училища был аккуратистом), он думал о канонаде, что незаметно стихла. Будто точно порешили противотанкистов-самоходчиков из заслона. Как же так – учили вас, учили, ребята… В сердцах он сплюнул в пыль сладкую мякоть, что на мгновение показалось ему нестерпимой горечью. Вспомнил, как долбили на курсах переподготовки в Воронеже: дистанция огня для САУ – не более 1000 метров. Использование САУ в качестве линейных танков строжайше запрещается. Тем более, таких как СУ-85, прикрытых лобовым 45-мм листом. Но вчерашние танкисты, будущие командиры экипажей и частей самоходной артиллерии неохотно переучивались. Сталинградский «угар» ещё не выветрился из их голов. Гнать врага до Берлина через всю Европу. Так и казалось – он побежит туда без оглядки.
…Эх, прав Ахромеев, надо бы на звонницу посадить наблюдателя с радиостанцией. Чтоб вёл наблюдение за местностью да корректировал огонь. А комполка не придерётся? Мол, разладил управление в бою, не уследил за подчинёнными… Про такое рассказывали. Иные «смершевцы» нормальные ребята, на гавно не способны, так как сами пришли в органы с «передка». Другие же – подлее подлого. Только и ждут когда кто-нибудь оступится. Отстанет от части, бросит или выведет из строя технику, напьётся или вовремя не прекратит пьянку подчинённых, злоупотребит матерщиной с «фенькой», что привнесли блатные из лагерей искупающие свою вину своей кровью. Эх, жив ещё лозунг, брошенный Тухачевским: «Бить врага малой кровью и на его территории». А когда так мыслишь, то – не до наблюдения, не до разведки…
- Личный состав, доложить обстановку, - преувеличенно-сурово сказал он в мембраны наушников, установив рацию на приём.
Сквозь шипение и треск стали доноситься голоса командиров батарей. 4-я и 6-я «отработали» оборону. По 9-й надобно было спросить доклад Ахромеева. Но он нарочно не выползал из своей САУшки, выполняя приказ самого Виктора – «с машины мне ни ногой!» Наглый оказался – до безобразия…
- Во-о-оздух! – донёсся протяжный вопль от самоходки «35», что утопала по самую рубку с хоботом 85-мм в золотисто-чёрных подсолнухах. – Лаптёжников… это самое штук десять пикирует!
- Машин не покидать! – Виктор вскарабкался по рубке на командирский люк, где на турели вращался крупнокалиберный пулемёт Дегтярёва- Шпагина (ДШК). При этом едва успел сорвать и бросить шлемофон в руки Борзилова. – Иванов! Передать всем – что б ни души снаружи! Маневрировать навстречу, уходить из-под ударов пикировщиков! Беречь «задницы», - он намекал на уязвимые для вражеских авиационных пушек 35-мм трансмиссии. Будут метить в зад… беречь как зеницу ока! Приказ выполнять! Не то – башки самолично поотрываю…
Последние угрозы он не орал – пищал. А сверху, завывая знаменитыми «свистульками», разворачивались в пике под углом в 500 с дистанции 200 метров звено желтоносых машин с шасси, заправленными в стальные обтекатели, похожие издали на лапти. На солнце вспыхивали продолговатые колпаки кабин с горизонтальными рамами радиоантенн. У первой «штуки» отчётливо выпирал из брюха тонкий ствол пушки. Рычаги на угловатых, меченных крестами крыльях разжались – отделились две крохотные хвостатые бомбочки. Нарастающий свист переходил в тягучий вой. Стало страшно…
….Самоходки неуклюже маневрировали. Виктор расстреливал БК крупнокалиберного, ловя в прицел заходившие в повторных пике «Ю-87», а также Hs 129. Всё новые бомбы вскидывали из сельской земли огненно-чёрные, кипящие смерчи. САУ номер «39», что прежде маскировалась в подсолнухах, стояла слева от церкви. У машины была сорвана правая гусеница, что размоталась зубчатой лентой по изрытой земле. Другие самоходки, сминая плетни и заборы, уродуя гусеницами, саженцы и деревца в огородах маневрировали. C машин, снабжённых ДШК, в небо устремились дымно-оранжевые трассы. Но проворных «лаптёжников», что носили второе прозвище «певуны», не так-то просто было подцепить. Лишь у одного из них, с жёлтой змейкой по фюзеляжу, вырвался тонкий дымный хвост. Набрав высоту, с заметной подвеской из трёх нерастраченных бомб, он сиротливо ушёл восвояси.
- Сороковой, сороковой, приём! – истошно орал Иванов сквозь усики, раздувая угольно-чёрные от копоти ноздри. – Тридцать девятый требует «соколов». Атака… Лаптёжники донимают! Зонтика нету, чаво… Что?.. Слушаю, приём. Нет свободных?!? Так роди мне! Твою мать… Ой, я извиняюсь, конечно, товарищ сороковой. Мама меня такому обхождению не обучила в родной Одессе.
Строча по чёрно-белым крестам и свастикам на килях, Виктор не удержался. Разворачивая пулемёт по оси, он приседал, выбрасывая поочерёдно то правую, то левую ногу. Таким образом, намеревался пнуть одессита, что расположился впереди бронерубки со своей рацией. Тот изрядно раздражал его своим «кифальным» юмором. Но всякий раз не попадал. Дело усугублялось тем, что рёв и гул боя сыграл с ним злую шутку. Ему стало казаться, что фрицы в своих кабинах зубоскалили ему. Корчили рожи, делали циничные значки руками. Мол, «руссиш швайн – их бин не попаль, ферштейн?»
Когда «Хеншель» с 35-мм пушкой сделал очередной заход (пятый по счёту), Виктор испытал в груди тёплую волну. Стало ясно: это их последнее пике. Всё обошлось. На крыльях у стревятников не было больше «поленьев». Хоботок авиационной пушки «Маузер» выбросил сгусток тёмно-рыжего пламени. Другой, третий… По направлению к САУшке дважды взметнулась земля. К счастью – всё мимо. Но яблоки, спелые и душистые, слепым дождём осыпались на рубку и трансмиссию, накрыли его с головой. По всему телу, включая голову, обтянутую матерчатым шлемом, чувствительно забарабанило. Бам, бам, бам… Досталось даже животу. Одно здоровенное наливное яблочко врезалось в нос. Как и следовало, тот мгновенно занемел. Затем Виктор ощутил привкус знакомой солоноватости. Хрен с тобой, кровинушка…
- Сыночек, на вон… святой водицы испей, - услышал он подле рычащей стальной машины. Оттуда, едва не обжигаясь о дрожащее марево, разогретое выхлопными трубами и двигателем, стояла та самая старушка. Она картинно тянула ему вместо иконы – кринку.
«Штуки», сделав своё дело, ушли. В деревне клубились дымом пожарищ два или три дома, темнели то там, то тут воронки с выброшенной землёй. Из неё кудрявился зеленовато -жёлтым дымком германский тол с запахом лука. Виктор прыгнул на землю. Сперва, глядя в суровые, но ласковые бабкины глаза, осенил себя широким крестом. Затем принял из рук кринку и испил прохладной водицы. Затем, словно воодушевлённый свыше, протянул крынку через передний люк в боевой отсек:
- Экипаж! Слушай мою команду – всем приказываю того… принять. Так нужно.
- Всем так всем. Есть, примем, - крепкая рука Хохленко вытянулась из люка. Осторожно, чтобы не расплескать содержимое, внесла глиняный сосуд в пышущее жаром чрево машины.
Из люка тут же выглянул Иванов. Затем, утирая мокрые нос, губы и подбородок, он прыгнул на землю. Принялся осматривать целостность шасси, что были двухрядные как у германской «штургещюц». А над широким, со стогами жухлого сена, что высились на распаханном бороною полем (лошадей, понятное дело, не было – впрягались сами) клубилась мучнисто-жёлтым туманом пыль. В звук уходящих моторов, что оставляли пикировщики, уже готовился вплестись иной шум: позванивание гусеничных траков вражеской бронетехники. С чёрно-белыми, старательно выведенными по трафарету, на пятнистой или синевато-зелёной броне крестами. Сперва, правда, надо было ожидать германской моторизованной разведки что обычно включала в свой состав офицеров всех родов войск. Без него ни их панцерваффе, ни пехоты – и не туды, и не сюды…
***
…Цвигун упредил обергруппефюрера СС. Выбросив правую ногу, он из полуразворота нанёс ему удар в бедро. Стиснув губы, «немец» стал сползать по отштукатуренной стене, царапая её формой «филдграу». Сорвав с неё, увлёк за собой чёрно-белый плакат, изображающий СС-манна в шлеме, с торчащим из винтовки широким штыком – «Ты желаешь служить добровольцем в Ваффен-СС?»
Молодой унтерштурмфюрер, в чёрном танковом кителе с розовой оторочкой и кобурой «люгера» на животе (оберштурбаннфюрер держал её ближе к филейной части) сперва застыл окаменело. Русский, назвавший позывной «Юкас», считавшийся за своего… Вдруг на его глазах он совершает нападение. И на кого? На начальника отдела разведки и контрразведки дивизии СС «Мёртвая голова»?!? Да ещё в расположении этого прославленного германского соединения! Верботен, чушь… Но в следующий момент покрыв всё вокруг несусветным рёвом «шайзе вердаммен!», унтерштурмфюрер попытался в прыжке достать Цвигуна хуком справа, а также прямым свингом. Последний попытался нанести левой рукой, на указательном пальце которой сиял массивный перстень с эмблемой «Тоттенкопф». Цвигун ловко увернулся. Пританцовывая на месте, он выжидал. Хук пришёлся по воздуху, как говорится в «молоко»; свинг лишь слегка задел подбородок по касательной. У старшего сержанта лишь лязгнули зубы, когда его автоматически выброшенная рука (в ответном прыжке-атаке) ребром ладони рубанула под основание белую юношескую шею противника. Отчётливо хрустнули шейные позвонки - эсэсманн грузно осел, хватая посеревшими губами воздух.
…Фу, запарился, мелькнуло в голове у Васьки. Он вытер солоноватый пот, что тёк на губы и покрывал затылок. Больше он ничего не успел подумать. Сидящие в дальнем углу трое (один в безукоризненном штатском, двое в мундирах вермахта и СС) восхищённо зааплодировали. Поднявшись со своих мест, они дружно обступили смершевца-Цвигуна.
- Выражаю вам своё неподдельное восхищение, Русс Иван! – его плеча в травянисто-жёлтой «хэбэ» коснулась щёпоть тонких, как у пианиста, пальцев. Это был гауптманн Ставински, сотрудник Абвершталле 3, что был прикомандирован к Абверкоманде 103 в составе группы армий «Юг». – Восхитительно, чёрт вас возьми! Нет слов – русские могут отлично работать в «поле».
- Да, скоро русские нас превзойдут, - с улыбкой человека, знающего и любящего власть, заметил высокий и белобрысый оберштурбаннфюрер СС Фоммель, что числился по отделу «Р1» ведомства «СД-внутри». – Господа! Этот молодчик сумел не просто… как есть по русски…
- Ухайдакать… - осторожно подсказал штатский с залысинами на лбу. Он был в тёмно-сером шеврете с широкими лацканами и в белоснежном батистовом белье.
- О, да! Верно… Ухайдакать материал за две – я засекал время, господа! – секунды. Это максимальный норматив диверсанта-профи? Майн либе! – воскликнул Фоммель, полноватый блондин с рядами отличных зубов, которые Цвигуну в тайне хотелось пересчитать ребром ладони. Но уже – в две секунды…
Все взоры как по команде, после внезапно обрушившейся (ой, как неподходяще!) паузы, обратились на него. Поправив для форсу гимнастёрку с тёмными продолинами вместо погон, с оставшейся над левым карманом чёрно-оранжевой нашивкой за ранение (под цвет ленточки от креста Святого Георгия), он хитровато заметил:
- Ну я… Это самое, я не согласен с вами, херы мои и герры! Академиев, как вы, не кончал, не довелось. Но… Говорят у нас не только «ухайдакать», - чёрная кудрявая цыганская голова его оживлённо мотнулась в сторону штатского, - но ещё и «ухайдокать» как на Волге. Там всё больше на «о» налегают. Окают, значит. Ещё есть другое: «завалить», «повалить», «положить», «отхрендить». Это фенька блатная, господа хорошие. Университеты на нарах кто прошёл, тот знает. Вы, я вижу, не прошли.
Немцы оглушительно захохотали. Они покачивали раскрасневшимися мордами в его сторону. На них бравада Цвигуна произвела неотразимое впечатление. «Такой нам и нужен, - украдкой шепнул штатскому с залысинами Фоммель. – Он сразу же войдёт в курс. Дальнейшее будет вытекать из обстановки. Ко всему он недалёк как и все смельчаки. Отчаянные герои Майн Рида – вот кого напоминает мне этот Русс Иван…» «Удивительное совпадение, - штатский взял его под локоть и отвёл к стене с портретом фюрера во весь рост, - но его именно так зовут. Солдатской книжки, как водится, при нём не обнаружено. Зато был найден «смертник» - из внутреннего кармана пиджака был извлечён маленький пластмассовый пенальчик. – Видите, дружище? Если отвинтить крышечку, обнаружится листик бумаги со всеми данными, что заведены в каждом учётном столе военного комиссариата по месту призыва. Так вот – наверняка этот парень из бывших уголовников. Судя по всему, в компаниях малолетних преступников он грабил и убивал в ходе Гражданской войны, что, помнится, была в России. Согласно учётным данным он Иван Иванович Красногорский, двадцати четырёх лет. Место проживания – Смоленск, улица Коммунистическая… - он по памяти воспроизвёл ряд параграфов военно-учётного стола. «…В Смоленске у нашей организации весьма внушительная агентурная сеть, - усмехнулся Фоммель . – Особенно, если учесть мой постоянный контакт с шефом. Герр Вильнер, да будет вам известно прежде чем оставить меня своим преемником в энзацгруппе, провёл на месте серьёзную работу. В «поле» обрабатывали десятки людей, хоть сколько-нибудь скомпрометировавших себя перед Советами». «И что же – результаты на лицо?!?» «По поводу проверки – не сомневайтесь…» «Да, контроль у вас поставлен отменно, - согласился залысый, печально хмуря лоб. – Политическому отделу НСДАП в этом много не достаёт. Не понятно только, почему? Мы же раньше вас, имперской службы СД вылупились на свет». «Говоря откровенно – вот она, эта причина…» - загадочно улыбнулся Беннеке.
- Мои господа, это неучтиво, - трагически возвысил голос абверовец, худой, атлетического сложения шатен с подстриженным высоким затылком и безукоризненным правым пробором. – Вы оставили нас при делах и шепчитесь в гордом уединении. Какие тайны! – он озорно подмигнул обоим голубым глазом под золотистой бровью. – Разве они могут быть среди коллег? Можно подумать, что в наши ряды затесались … хм, гм… агенты русской или британской разведок…
- Ха, ха, ха, весьма остроумно, - хмыкнул залысый, что указал на абверовца оттопыренной ладонью. Будто увидел первопричину всей Вселенной: - Однако не стоит забываться, Ставински. Разве мы не можем вас заподозрить в измене? Хотя бы теоретически? Вы не можете обслуживать разведку генштаба РККА? Насколько мне известно, с 25-го по 30-й выбывали в командировках по обмену в России. Как раз по линии военного отдела рейхсвера, которым заправлял сперва социальный генерал, а затем – старина Бек. Кто вас знает – взяли и закрутили оперативную комбинацию с русскими. А они вас…
- Герр Ставински с таким же успехом может оказаться источником британской разведки, - усмехнулся Фоммель, что отставил левую руку, показав на локте серебристо-чёрный ромбический шеврон СД. – По достоверным данным, половина личного состава из ведомства «лиса» - на службе её величества…
- Остроумней, чем прежде! – авберовец незаметно задел локоть Цвигуна. – Никогда не думал, что за вами водится талант артиста варьете, оберштурбаннфюрер. Особенно, если учесть, что наш первый и.. пожалуй, единственный шеф-основатель СД Рейхард Гейдрих – протеже вашего адмирала. Моё почтение, my dear friend. One spy sent you good wishes. Are you image my visit to White Hall or Secret Intelligent Service?
- Ни черта ни понял из того, что вы сказали. Ублюдочный язык этих саксов…
- Довольно, мои господа, - штатский предупредительно выставил руки. – Quickly, enough!
C этими словами он сделал глубокий вдох-выдох. Сложив ладони сначала на груди, а затем резко выпрямив руки, он нанёс обоими удар в грудь Цвигуна. Парня отбросило с невероятной силой к столу, где уже шевелился поверженный им Прёль. По инерции полёта он снова впечатал его в белённую стену. Хотя тут же, набрав полные лёгкие воздуха и произнеся «ом» (это наполнило мозг и лоб сиянием) тут же взлетел под потолок. Легко стукнув о дощатый пол ботинками-«гавнодавами», он встал «как лист перед травой» - перед тремя чинами третьего рейха.
Штатский, на мгновение, помедлив, достал из шёлкового жилетного кармана длинную плоскую фляжку с эмблемой глаза в солнечном треугольнике. Хлопнув («Что б у тебя рука отвалилась!») Цвигуна по плечу, он с серьезным видом предложил ему хлебнуть содержимое. Васька, осторожно понюхав, глотнул. Сначала как лекарство – эту безвкусную, бесцветную жидкость, плескавшуюся тяжело в узком хромированном горлышке. Затем уже с живым, явно неподдельным интересом. С немым вопросом любопытного идиота «а что там?», что прямо-таки изливался из глубин его антрацито-чёрных, огненных глаз.
- Молодец, Русс Иванович! – полушутя-полусерьезно заметил этот жутко засекреченный штатский (единственный, что ещё не представился ему). – Совсем молодец, парень. Ты сделал верный шаг. Поэтому останешься в живых. Теперь ты надёжно защищён от всего, что может тебе укоротить жизнь. Слушай свой разум, но прежде всего – свои первичные инстинкты. Понял меня? Такие, как страх, радость, боль и… Слушай себя и ты услышишь как нужно себя вести в опасных ситуациях. Ты, верно, понимаешь, о чём это я?
- Помаленьку секу, господин хороший, - отдавая флягу, заметил Васька. – Самую малость просекаю, - одновременно подмигнул он абверовцу своим хитрым глазом, оставляя за собой право на тактический манёвр. – Неразумные мы очень…
- Да уж, конечно! - внезапно оскалился, как чёрт из преисподней, абверовец. – Ты думаешь нас провести как маленьких деток, русский шпион из СМЕРШа? Довольно нас дурачить!
Он заметно подобрался и, отступив на шаг, тронул кобуру «Вальтера» за клапан. Явно провоцировал парня на соответствующие телодвижения, к чему тот задолго до того был готов. Остальные чины с непроницаемыми улыбками на лицах, ставших на удивление одинаково натянутыми, следили за происходящим.
- Э-хе-хе! – обалдело хлопнул себя ладонью по лбу Цвигун. Ноги его сами собой обмякли. Он сел на пол: - Значится смертушка моя причапала. Убивать меня хотят. Чекиста, змея подлого, разоблачили-таки, значится. Эх-ма, люди добрые! Да ни за хрен собачий сгинуть – рази ж это дело?
- Молчите, Иван Иванович… Красногорский, - серьёзно, однако продолжая улыбаться, заметил штатский. – Если только это ваши подлинные… как есть… данные. В этом у меня есть некоторые сомнения.
- Согласен с моими коллегами, - усмехнулся блондин-здоровяк (под два с половиной метра). – Вы нас за дураков считаете, герр СМЕРШ?
- Вас лично нет, - не моргнув глазом, сострил Цвигун, чувствуя облегчение. – Этих двоих тоже как-то… ну, не очень. Вот вы меня, я извиняюсь, за умного держите? Или всё-таки за дурня?
Напряжение на лице штатского сменилось любопытством.
- Что вы имеете нам сообщить? – сухим тоном осведомился Фоммель. Он скрестил руки на груди: - Ну?!? Не слышно?
- Только то, что вы уже слышали. Перешёл линию фронта по заданию троцкистского центра «4-й Интернационал». Моё членство в данной «крыше» - с 1937-го. Был тайно принят во время срочной службы в 1-й московской Пролетарской дивизии. Тот, кто меня рекомендовал и принял – командир роты. Имя и фамилию вам не называю, сами знаете… Уши и глаза они везде есть. Даже там, где не надо. Ну, дальше… Вместе со строевой проходил негласно спецподготовку на разведовательно-диверсионных курсах под Смоленском, в этом… в Катынском лесу. Там изучил следующие дисциплины: владение холодным и огнестрельным оружием, минно-взрывное дело, приёмы самообороны, курс выживания, ориентация на местности, радиодело. Помимо того…
Абверовец предупредительно кашлянул. Сделав движение рукой, он дал своим коллегам и Цвигуну понять, что этот тур пройден.
- Хорошо-хорошо, Рус Иванович. Давайте выйдем наружу, - залысый брезгливо окинул взором шевелящегося на полу Прёля, и направился к деревянной, закрытой на щеколду двери.
Абверовец же, стремительно подойдя к столу, стеленному розовой промокательной бумагой, где был письменный прибор и два телефона, взял трубку того, что был совмещён с коммутатором.
- Мы выходим, Ганс. Снимите оцепление, - когда его двое сопровождающих Цвигуна путников, вышли, добавил: - Готовьте следующие объекты. Да… Нужны санитары и врач. Одному из офицеров СС срочно требуется медицинская помощь. Всё…
***
…Первый Pz III Ausf J самоходка удачно поразила из своей 85-мм пушки. В туче чёрно огненного взрыва веером разметало обломки бронеэкрана, что окружал корпус. Коробчатую башню с 50-мм пушкой (Kwk 50 L42) свернуло набок. Из боковых эвакуационных люков полезли чёрные фигурки в пилотках. В окуляр прицела можно было различить их испуганные, потные и перепачканные лица. Одного вытягивали за плечи – с узкими серебристыми погонами и круглыми наушниками шлемофона. Наверняка был командир. Следующие два панцера той же серии, с бронеэкранами по бортам и тонкими длинными пушками, принялись совершать боковые манёвры. Так они пытались избежать лобовых попаданий мощной советской пушки. Почти одновременно оба панцера выпустили по снаряду в Крыжовскую САУшку. Один из них оказался болванкой. Она пронзительно чиркнула по стальной маске лобовика, к которой крепилось орудие. В рубку посыпались рыжие искры. Вдобавок влетела с пронзительным визгом мелкая окалина, что поранила руки Хохленко. Металлическая крошка мелодично зазвенела по уложенным в футлярах по обе стороны от орудийного затвора тридцати семи оставшимся «выстрелам». По деревне глухо ухали 85-мм его батальона. Кострами горели три подожжённых вражеских танка. От уцелевших и выбравшихся наружу «панцерман» можно было ожидать любой подлянки, хоть, и вооружены были не в пример хуже нашего. Одни лишь «вальтеры» да «люгеры» в кобурах. Могли, правда, бесшумно подобраться, вскочить на корму и открыть огонь по смотровым щелям. Или набросить на них плащ-палатку, что практиковалось обоими сторонами. И ждать, пока кто-нибудь из любопытства не вылезет. Хорошо не было фрицевской пехоты. Даже странно – куда запропастилась…
Ахромеевскую самоходку накрыло сразу из двух «гешутц». Прямоугольный корпус с разбитой гусеницей сильно тряхнуло. Из кормы вылетел сгусток пламени. После авианалёта было принято решение: использовать машину в качестве приманки. Чинить ей гусеницу было некогда. Успели лишь выгрузить боекомплект. Отнесли в церковь и сложили в алтаре. Через час комполка, с которым Виктор связался по рации, обещал подкрепление. Но этот час надо было продержаться одним. Без мотопехоты. Вместе с тем солярки, что плескалось в баках, хватит едва на час. Шутка ли! 250 км прошли после выгрузки до места дислокации, а затем, без дозаправки…
Виктор помнил, как перед боем к Михайловке запылила моторизованная разведка, состоявшая из пяти мотоциклетов, а также двух бронемашин на шести камерах, снабжённых п-образными антеннами. Понаблюдав окраины в бинокль, разведчики веером расползлись в направлении деревни. Из первого бронеавтомобиля, который встал метрах в ста от ближайшего дома, выпрыгнул офицер в высокой фуражке и светло-серой рубашке, перехваченной подтяжками. Он принялся более тщательно рассматривать сельский ландшафт. В окуляры вскоре попал силуэт Ахромеевской самоходки. Бинокль его тут же обвис. Рука дёрнулась в распахнутую дверку за наушниками шлемофона, чтобы доложить. Что-то вроде: «руссише швайн – махин драпес»!
Его напарник, водитель или башенный стрелок высунул голову из башни. Дымя папиросой, принялся также водить окулярами из стороны в сторону. Но не более того. Странно! Ведь отбомбившиеся «штуки» обязаны были доложить о том, какие силы обороняют деревню.
Тут Виктора осенило, как нужно действовать. Он давно понял, что самоходчики-противотанкисты Катукова решили действовать как линейные танки. Поэтому вскорости их уничтожили. Он гаркнул в мембраны радиостанции, не соблюдая никаких кодировок: «Личный состав! Слушай команду! Ударной волной, по трое, в атаку на фашистских гадов! За товарища Сталина и Советскую Родину! Да здравствует коммунистический Интернационал! Смерть… ура…»
Неизвестно смутились ли «фашистские гады», завидев движущиеся на них со скрежетом и лязгом зубовным зелёные «коробки» с хоботами 85-мм пушек. Однако бронемашины стремительно сорвались со своих мест. Не разбирая дороги через вспаханное поле, они стали уходить восвояси. Одна из них вскоре была зажжена двумя очередями из ДШК на машине Виктора. Вторая, умело маневрируя и съехав на грейдер, сумела отойти на безопасное расстояние. По обрывкам германских фраз, перехваченных радистом, стало ясно: сосчитав девять САУ, обозначив их строй как «свинью», командир передовой панцерной группы приготовился к встрече «руссише панцерс». Причём в излюбленных традициях. Именно: отвести свои «панцерс» на фланги. Вперёд выставить «штургещютц» или батареи противотанковых пушек.
С девятью САУ 9-й роты Виктор осторожно выдвинулся вперёд. Через метров пятьсот в обозначившемся облаке пыли он в перископы командирской башенки разглядел силуэты вражеских машин, что шли «свиньёй». Затем открыл люк и рассмотрел их в бинокль. Это были модернезированные Pz.Kpfw. III Ausf J и Ausf L, что не обладали ни мощной бронезащитой, ни мощными дальнобойными «колотушками». Конечно, 50-мм «штуммель» могла пробить Pz.Gr.40 лобовой бронелист Т-34/76. Да и кормовой тоже, что также составлял по толщине своей 45 мм. Правда за счёт наклона броня «тридцатьчетвёрки» приравнивалась к 70 мм. Поразить её наверняка с заброневым воздействием из 50-мм можно было лишь со 100 мм бронебойным снарядом, снабжённым баллистическим наконечником.
Сделав два залпа с 2000 метров в «божий свет» или «в копеечку», по команде Виктора, САУшки принялись отползать к деревне. Германские экипажи, повинуясь своему командиру, что двигался во главе клина на ещё более устаревшем Pz.Kpfw. III Ausf A с макетом орудия, разделились на штурмовые и отвлекающую группу, что ещё называлась группой имитации атаки. Всего на боевые порядки батальона самоходной артиллерии в деревне двигалось до тридцати панцерс. Выбрасывая из орудийных жерл треугольники бледного пламени, стремительно атаковала по центру отвлекающая группа. Их командир наверняка рассчитывал, что как и 41-м или в 42-м у «руссише комманданте» встанут набекрень недочеловеческие мозги. Большевистские «унтерменши» либо пойдут в бессмысленную лобовую, после чего их уничтожение станет делом времени: его совершат фланговые штурмовые группы. Либо в баках иссякнет солярка, либо «фрикцион погорит», как выражаются сами русские. Это приводило в 1941 году к остановке от 70-80 % матчасти приграничных мехкорпусов, которые из-за этого наступали по частям и становились лёгкой добычей даже PzII с их 20-мм автоматическими пушками. Атакуя в лоб неподавленную с воздуха авиацией и с земли артиллерией противотанковую оборону, «красные Кристи» БТ и Т-26 подвергались контрударам с тыла и флангов. Дающая 200 выстрелов в минуту, эта танкетка превращала их броню в друшлак. Но, прежде чем это происходило, вспыхивали топливные баки, что располагались на корме. Это довершало разгром поредевших ещё до боя по техническим причинам русских мехкорпусов. А гиганты-КВ, а также Т-34 расстреливались с дальних дистанций из зениток «Бофорс» 88-м, 75-мм тяжелых пушек и выведенных на прямую наводку Fe или Le HF 18 (150-мм).
- …Комбат! Мне сверху видно всё – ты так и знай! – в наушниках шлемофона, переданного Ивановым, зазвенел, как натянутая струна, ахромеевский голос. Сняв с САУ прицел и радиостанцию, уложив бронебойные и осколочно-фугасные «выстрелы» в алтарь, его экипаж, по приказу Виктора, оборудовал НП на звоннице. – На горизонте пока относительно чисто. Появилось штуки четыре заправщика. К ним присоединились мотоциклетки, что были в составе разведки. Прибыли два транспортёра с пешкодралами. По форме вижу – эсэсы, мать их. Пока стоят без движения. В бинокли нас разглядывают, да солнце мешает… - довольный Сашка заржал:- Дистанция – около двух с половиной. Может передать командиру 4-й, что б выдвинулся и вдарил разок-другой?
Сашка шпарил почти в открытую, пренебрегая кодами. Их намедни, усевшись на травку, все писали под диктовку шифровальщика из оперативного отдела дивизии. Каждую боевую единицу, звание и должность требовалось обозначать в эфире группой цифр. На деле все, дружно наплевав на инструкции, прибегали к своей и доморощенной кодировке. Как-то снаряды назывались «огурцами», танки «коробочками», самоходки «суками»… Это имело свои плюсы и минусы. Враг давно уже разобрался в полевых переговорах и нередко вызывал огонь нашей артиллерии или налёты нашей авиации по нашим войскам, вклиниваясь в эфир. Правда, и сами арийцы грешили тем же. Против всех ожиданий, аккуратностью и дисциплиной в радиосвязи не отличались. Свои пикировщики «Ю-87» называли «штуками» или «чёрными гусарами», самоходки «гвоздями», а танки «роликами».
Несмотря на это, оперативщик дотошно требовал: «Товарищи командиры! Все коды вызубрить от «ать» до «ять». Знать как Отче наш и тому подобное. Вам ясно? Ни черта, я вижу не ясно. Вот потом и попадаете под огонь своей же артиллерии да под бомбы штурмовиков. Расселись тут, понимаешь…» «Товарищ майор! Да как их столько выучить? Голова, знаете ли, пухнет». «Это кто у вас такой разговорчивый, товарищ политрук? Записать фамилию! Вот из-за таких вот лоботрясов и балаболов доблестная Красная армия понесла в начале войны серьезные потери. Плачет по таким штрафная. Ох, плачет!» И присоветовал в довершении: не писать в шифровальных блокнотах или тетрадях напротив цифр никаких названий. «…Выдумайте условные пометки вроде «А», что значит САУ, или «3» или «4», что значит Т-34 и тому подобное. Враг, знаете ли, обыскав вас убитого или раненого… гм, хм… Зачем нам это нужно, товарищи командиры? Военную тайну надо хранить даже после ухода из жизни. Понятно, говорю я вам?» Все мрачно закивали. А политрук батальона лишь натянул губы, чтобы не разорвать их в хохоте. Он заметил, как Виктор, незаметно для оперативщика, свёл на лбу глаза, подражая манере последнего говорить. Тот, правда, сводил их, адресуясь всё больше к небу. Особенно, говоря про сохранение военной тайны, что останется в планшетах усопших.
- Не звени понапрасну! – Виктор орал в микрофон, тупея от звона, что издавали гильзы от» выстрелов». Корпус бронерубки, и без того раскалённый, наполнился пороховой гарью, которую не успевала отсасывать вентиляция: - Что там на флангах?
У него начинало привычно слезиться в глазах и перхать в горле. Хотелось страшно, для облегчения выматериться, но воспоминания об иконе в сморщенных руках старушки, её ласковый и добрый взгляд в окружении морщин, а также вкус святой воды, не давали даже думать об этом.
- Десяток «коробочек» на правом пытаются совершить обходной. Атакуют боевые порядки «четвёртой». С левого пока ничего – стоят на дистанции пол километра, пускают кольца из выхлопных. На башне у командирского номер 302-й со штандартом на двигателе вращается командирская. Оп-ля, нижний лючек раскрывается - появляется головка с биноклем. Вот бы снайперу появиться в наших рядах!
- Говорю тебе, не трынди!
- Говорили по другому, что б не звенел! Ого! Пуляют из соседнего в направлении «четвертого». Два выстрела. Наши, стервецы, молчат.
Виктор тут же вызвал командира 6-й, старшего лейтенанта Давыдова, что и был политруком батальона, что был родом из Изюма. Воевали с ним на «тридцатьчетвёрках» и «валлентайнах» в тех же краях с июня 1942-го, продолжили под Сталинградом в составе Степного фронта, затем уже в составе тяжелого бронетанкового батальона на КВ домолачивали группировку Паулюса. Оказалось, что соседний с командирским панцер пристреливался по самоходке самого Давыдова. Вторым выстрелом у 85-мм пушки заклинило гидравлику, что лишило возможности устанавливать угол прицеливания. «Ну и мудон же ты!» - сорвалось у Виктора. Нечаянно, как говорится – что ни скажешь в пылу сражения!
Снова и снова он выходил на связь со штабом полка пока его не оглушил в эфире своим криком «сороковой»:
- Не ори, комбат! Сам всё знаю – «соколы» доложили! Жди подкрепления. Минут сорок. Держитесь как черти, братья славяне.
- Есть держаться! Правда, от нас через пятнадцать минут рожки с ножками могут остаться. В колечко нас берут с флангов. У трёх «сук» повреждения. Ох, твою мать! Смотреть же надо! Это я не вам, товарищ «сороковой», - Виктору наводчик попал локтем по лбу. Спасибо, что не гильзой: - Одну потерял в ходе авианалёта. Обстановка понятна, «сороковой»? Какие будут указания?
- То и приказываю: умри, но продержись. Свои разговорчики паникёрские живо кончай. У меня здесь товарищ из СМЕРШа – живо ему… Всё понятно?!? Слюнтяй, размазня…
С этими словами комполка отключился. Тем временем, САУ, задевая яблони ныряя в воронки, что оставили «штуки», отползала в облаке золотисто-коричневой пыли под защиту церковной кладки. Машина отходила к перекрестью четырёх дорог, в середине которых и по центру деревни, как в лучах солнца, находилась церковь. Туда же, повинуясь команде Виктора по внутренней волне, отползали и другие самоходки. Выбрасывая языки пламени из зелёных жерл, они посылали бронебойные остроголовые снаряды, оставляющие дымно-фиолетовый трассер, по вражьим «коробочкам». Те, пользуясь ограниченной манёвренностью (мешал избыточный вес бронеэкранов на корпусе и башнях), пытались уходить от прямых попаданий. Шесть панцеров уже застыли дымными кострами. Давыдов докладывал, что на его фланге атаки нет. Враг лишь перестреливается. На левом фланге, где вела бой 4-я под командованием лейтенанта Тевосяна из Сочи, было обездвижено прямыми попаданиями три САУ. У одной уничтожен двигатель, две другие лишились гусениц. Тевосян сбивчиво (тоже принял командование после училища) докладывал: вражеские танкисты действуют шаблонно, но умело. Именно: сосредотачивают огнь нескольких машин по одной или двум нашим. За час боя «шестая» обездвижила лишь два панцера, каковые, впрочем, не загорелись. Видно, в баки залито искусственное топливо, о чём их «просвещали» ещё в училище.
- Веди только прицельный огонь, четвёртый! Только наверняка! Перенимай у фрица тактику. Отсекайте огнём две или три коробочки. Зажигайте их кинжальным. Либо держите на дистанции удаления. Приказ ясен? – в свою очередь «просвещал» комроты Виктор.
- Есть, товарищ тридцать девятый.
Самоходка комбата, наконец, встала. С дистанции 300 метров она врезала в пятнистый борт панцера, что вращался на гусеницах в узком перекрёстке меж двух изб. В перископ Виктор увидел, как борт с сорванным бронеэкраном на мгновение провалился вовнутрь. Затем из него хлынуло ярко-оранжевое пламя взрыва. C него сорвало и бросило наверх башню. Следующие взрывы (рвался БК) разворотили корпус и заволокли улицу чёрно-красной шапкой дымного пламени. Со свистом, оставляя за собой кометные хвосты, проносились сигнальные патроны, что были у каждого танкиста-командира или самоходчика. (Перед атакой на Михайловку, из командирского Pz.Kpwf. III в направлении «штук» вылетели три синие ракеты, что означало: «Здесь свои!»)
- Це засвинячили, так засвинячили! - заорал Хохленко, приникший к триплексу.
- Погоди радоваться, - оборвал его Виктор. – Сейчас как зацепит по касательной!
Квадратные силуэты с крестиками на броне появлялись в гуще садов, из-за бревенчатых срубов, повреждённых снарядами или бомбами. Фиолетовые трассеры бронебойных снарядов неслись со всех сторон, образуя перекрестья. Даже повреждённые самоходки, вращаясь на месте с сорванными гусеницами и выбитыми катками, продолжали вести огонь. Угодившие в церковь, германские выстрелы лишь поднимали облака извёстки и разбрасывали оранжево-красную кирпичную крошку. Кладка, что была выложена в прошлом веке, не разрушалась.
А в звоннице возбуждённо галдели дети. Их безуспешно гнали вниз Ахромеев и ребята его экипажа:
- А ну, детвора залётная! Кыш-брысь вниз! А то придёт товарищ комбат. Нет, прилетит на крыльях под купол и врежет всем по шеям. Нам это надо? Вам тоже…
* * *
…Какова численность вашей группы? - не унимался Фоммель, хрустя длинным плащом с прелиной. - Это реальная организация с множеством тайных сотрудников в органах власти? Мою организацию и меня лично это интересует, прежде всего.
- Вот те и раз! – Цвигун лишь хохотнул. В пятнистой плащ-палатке германского образца, с надвинутым капюшоном, он прогуливался с ним по деревне. – Снова дурачка валяете, господин хороший? Численность нашей группы ему… Списочек в развёрнутом виде, герр-хер… А хазы да малины не перечислить?
- Не надо паясничать, Рус Иванович, - Фоммель шумно размял пальцы рук. Быстрым движением он сдвинул на затылок фуражку с эмблемой адамовой головы и орла в тулье, сжимающему в когтях веночек со свастикой. – Это пошлый и неуместный юмор. Дайте понять…Вернее, необходимо кое- что прояснить. Если, конечно, ваша организация, и вы лично желаете установить контакт с нами – имперской службой безопасности. Прежде всего, со службой безопасности, которую я представляю. Вы меня понимаете, Рус Иванович?
- Рус Иванович всё понимает, - подавил очередной смешок Цвигун. Он пропустил группу офицеров СС-панцерваффе в чёрных мундирах и рыжих наплечных ранцах. У многих виднелись Железные кресты 1-го и 3-го классов, ленточки 2-го класса, бронзовые, золотые и серебряные значки отличия в обрамлении всё тех же венков, что делало их похожими на покойников. Короткими взмахами они приветствовали оберштурбанфюрера, что ответил единственным взмахом. Один из них напевал: «В Гамбурге не осталось девственниц…»: - Надо же такое – Рус Иванович! Ну, допустим, я вам кое-что скажу. Опять-таки, в обмен на кое-что. Верштейн, майн… Тьфу, как это по вашему, гер-хер?
- Вы опять за своё? – Фоммель казалось рассеянно покосился на его своим белёсым глазом. Снова заскрипел своим плащом с витыми погонами капитана вермахта. – Признаться, я вами несколько разочарован… - он старательно помассировал переносицу. Что-то сказал себе под нос: - Первое время вы мне казались серьёзным и вдумчивым сотрудником. Ваша организация… м… м… «4-й Интернационал» тоже показалась мне хорошей «крышей». Итак, всё-таки к делу. Ваш «Коминтерн» есть включать в себя некоторый высший командир Красной армий?
- Предположим, что есть, - мотнул головой в капюшоне Васька.- Предположим, что таковые имеются. Как я вам уже сказал, а холуёк ваш на бумаге настрочил – в организацию меня принял командир роты. В 37-м, когда лес валился и щепки летели. Причём во все стороны. О-го-го, какие щепочки! – Васька, разведя пятнистые полы, показал какие именно: - Зовут его Седельников Дмитрий Алексеевич. Душа человек – ничего не скажешь. Такие вот дела, герр Фоммель. По батюшке вас, кстати, как?
- Причём тут мой батюшка? Оставим его пока, - криво усмехнулся оберштурбаннфюрер своим плотным, белобрысым лицом. – Я неплохо знаю русский шутка. Сам умею шутить, Русс Иванович. Ваш ироний я понимайт. Сомневаться не приходится. Вы собираетесь, как это по-русски… преподнести нам свой свинья. Так есть это?
Мимо протарахтели пару мотоциклов с колясками, посвёркивая синеватыми огоньками сквозь щели светофильтров. Протопал патруль из двух солдат в стальных шлемах, с карабинами на плече, что посвёркивал плоскими фонариками. В сгущающихся фиолетовых сумерках, прикрытые маскировочными сетями на высоких шестах, самоходные пушки с массивными утолщениями на стволах, приземистые танки, полугусеничные транспортёры «бюссинг» и грузовые «опель-блитц» под камуфляжным тентом выступали как нарисованные тушью акварели.
Цвигуну привиделось другое. Он вспомнил, как его давеча подвели к сараю, огороженному колючей проволокой. Часовые сделали винтовками на караул. Внутри находилась сотня советских пленных. «…Мы решили испытать вас, Рус Иванович, - усмехнулся штатский в синем шеврете. - Укажите нам самый перспективный материал. Кто их этих недочеловеков, - он провёл рукой в направлении сидящих, стоящих и даже лежащих в травянисто-жёлтых гимнастёрках, в намокших кровью бинтах людям, - достоин служить 3-му рейху? Помните, от вашего выбора зависит их жизнь и… ум, гумм… наше доверие к вам и вашей организации…»
- В Красной армии есть немало командиров, что верны идее товарища Троцкого, – Цвигун начал по-новому, как ему советовали в таких случаях. – Идее мировой революции и Соединённых штатов Европы. Товарищ Ленин, по матери Бланк (Фоммель усмехнулся), не очень, правда, разделял последнее. Его больше тянуло к крепкому союзу России с… Однако, революционеров-троцкистов устраивает такой подход. Что такое одна Россия и одна Германия? Если уж замахиваться, то на всё сразу.
- Это несколько пересекается с нашей идеей, - как можно суше подчеркнул Фоммель. – С идеями фюрера и национал-социализма. С идеей жизненного пространства Карла Хаусхоффера, что должно включать для себя значительную часть этого мира. Мы изначально придерживались принципа внеевропейской войне с большевизмом. Фюрер назначен Демиургом единой Европы.
- Очень напоминает идеи товарища Троцкого, - не моргнув глазом, заметил Цвигун. – Царствие ему небесное… Такое ощущение, что стою я на митинге в 20-м, с трибун вещает сам Лев Давидович: «Товарищи! Умоем красных коней на Висле и умоемся там сами! Даёшь экспансию мировой революции в Европу! Дашь красное знамя единого пролетарского гегемона на Эльфелевой башне, на Везувие, на Пизе…»
- Что? Простите, я последнее не расслышал… - Фоммель тут же вспомнил митинги своей юности, в Баварии, в тех же 20-х, где провозглашались подобные лозунги.
- На Пизе, - собрав волю в кулак, чтобы не расхохотаться, отчеканил Цвигун. – На ней, это самое… Ну, вы, господин хороший, поди уже догнали, о чём это я, - переключился он на прежнюю волну, почуяв элемент игры в поведении эсэсманна.
Не доверяет мне этот мерзавец, подумал Фоммель.
- Сведения с фронта таковы: операция «Цитадель» идёт как нельзя лучше, - ожил он после недолгого молчания. – При таком развитии событий через неделю доблестные германские войска окажутся в Москве.
- Для этого войскам фюрера придётся пройти через Курск. А там… Могу вас заверить, что под Курском стянуто около двух гвардейских танковых армий. Это не менее двух с половиной тысяч танков и САУ. Около миллиона с лишним личного состава, примерно пять тысяч орудий и миномётов, авиация… В истребительной у нас почти двукратное превосходство над вашим люфтваффе. Что этому противопоставит ваш вермахт и ваш фюрер? Ась?
Какая-то древняя старуха пронесла на коромысле два ведра. В них явно плескалась вода. Васька отметил, что оберштурбанфюрер, проводив её взглядом, облегчённо вздохнул. Знает примету, гад. Шибко грамотные, как говорится. Помнит собака палку.
- Вы не находите, дружище, что временами говорите несколько странно? Будто вы совсем не сержант Красной армии, Красногорский Иван Иванович, но… Вы – птица более высокого полёта, - Фоммель тактично усмехнулся, прислушавшись к гулу на востоке. – На языке разведок мира это звучит как подстава. Либо вы канал для сброса дезинформации, либо…
- Либо? – натурально удивился Цвигун. – Вы меня конечно расстреляете?
- Ну, расстрелять вас пока рано. Мы так не работаем, - оберштурбанфюрер чуть было не добавил «с материалом», но вовремя придержал язык. – Однако временами вы искушаете меня. Пытаетесь, как это по-русски… лепить горбатый. Альзо?
- Не знаю, как насчёт «альзо», но вот насчёт горбатого… - усмехнулся Васька. – Погоняло знакомое. Где-то про него слышал, но где? Короче, как вспомню, так скажу. Хотя правильнее будет «лепить горбатого», а не «лепить горбатый». Да вы на меня не обижайтесь, герр-хер. Опять-таки неизвестно кого и куда забросит судьбинушка-сударушка. Скажем, на нарах завсегда можно причалиться. Харе? Там, на кичке, кто по феньке ботает, тот – знаете? Тот в чести на клифту лагерном, в авторитете ходит.
- Знать феньку? – наморщился под фуражкой Фоммель. – Фенька есть она или он? О, я понимайт! Фенька есть главный лагерный авторитет. Обер рус-бандит!
- Обер, обер… Самый, что ни на есть – главный мазурик, - Васька с удивлением отметил, что перспектива угодить на русские нары оберштурмбанфюрера не особенно удивила. – Вот о чём я подумал, герр вы наш и хер…
«…А это, стало быть, отработанный материал! – чётко прозвучали в памяти циничные слова Фоммеля. – И вот что мы намерены сделать…» С этими словами он распахнул клапан висящей на животе кобуры и оттянул наверх «собачку» затвора «Люгер» (Р-08), известного как «парабеллум». Длинный вороненый ствол подбросило в направлении лица одного из «отбракованных», что заметно съёжился. Это был тощий золотушный юноша, на мятых погонах которого были эмблемы войск связи. Выстрел показался обвалом. Будто купол неба, сверкающего солнцем, потемнел и разломился на сотни-тысяч осколков. Красноармейца дёрнуло. Взмахнув руками, он переломился в коленях. Левую часть головы точно срубило невидимым, остро заточенным тесаком. Кровь широкой, вишнёво-сизой струёй хлынула на гимнастёрку. Она перепачкала одежду, обувь и лица других пленных. «Вставай проклятьем заклеймённый…», «Стреляй, стреляй, сука фашистская! Недолго тебе осталось и твоему фюреру!», «Прощайте, братья славяне! Может того… на том свете свидемся! Бог нам соделает!», «Пощади! Не стреляй! Я против коммунистов и комиссаров завсегда был, есть и буду! Я их сам стрелять зачну. Только…», «Мочи сталинистов! Да здравствует 4-й Интернационал товарища Троцкого, Зиновьева и Бухарина!» - вразнобой заголосили эти люди. Одни сразу же тесно сплелись меж собой. Другие встали на колени и потянули руки. Третьи рванули на пули. У Фоммеля вскоре вышла обойма. По знаку юного унтерштурфюрера СС, обер-лейтенант вермахта вызвал в сарай трёх солдат в полной амуниции. Все они были вооружены пистолет-пулемётами. Откинув пружинистые приклады и уперев их в плечи, они после команды “feir” принялись косить короткими очередями оставшихся в живых. Их насчитывалось до полсотни.
Красноармейцы валились как срезанные. Пули оставляли пятна крови и рваные выходные дыры на груди и спине. Из тел, что корчились и извивались от попавших пуль, летели кровавые ошметья. Страшно было смотреть – не то, что слышать эти стоны, крики, проклятия и матерную брань! Цвигун, не стягивая тесёмок пятнистого капюшона (для конспирации немцы заставили его обливаться потом в душной плащ-палатке), наблюдал за этим хладнокровным уничтожением. Как учили, он постепенно затормаживал, а затем резко отпускал дыхание, что снижало напряжение. Один из автоматчиков опустошив обойму, опустил ствол с «клювом». Потерянными глазами он некоторое время взирал корчившиеся и неподвижные тела, облитые кровью. Так бы и стоял, если бы одна из отлетевших от стены сарая щеп не угодила ему в лицо.
Повинуясь команде, солдаты забросили на плечи стволом к земле МП 38/40. Едва не столкнувшись в повороте «кругом» боковыми пластинами шлемов, они, шатаясь как пьяные, вышли вон. Наверное, у них были мелово-бледные лица и крупный холодный пот прошиб их насквозь, ибо у многих мундиры «фильдграу» потемнели на груди и спине. Может у кого-то из них на лице блуждала циничная, кривая усмешка. Ведь жизненное пространство по Карлу Хаусхофферу нуждалось в «чистке человеческого материала». Такое наверняка забивалось в мозги солдат и офицеров вермахта, на ременных бляхах которых было, тем не менее, выбито – “Gott mist uns”!
- Вы о чём-то подумали, камрад? – донёсся словно издали вкрадчивый голос Фоммеля. – Вы что-то вспомнили, мой друг? Этот естественный отбор намедни – в сарае для военнопленных? Я, наверное, угадал. Что ж… - ему так хотелось отбросить капюшон на голове Васьки и заглянуть тому в глаза, что он прикусил губу. Он и без этого чувствовал, как бурлит изнутри этот русский перебежчик, что был возможной подставой СМЕРШа или НКВД. – Всё-таки…вас не удивляет, что вас веду именно я, а не герр Ставински из… гм, хм… Как у вас говорят – из параллельной конторы?
- Вы о чём, герр хороший? – хлопнул себя по лбу Цвигун. – Ах, да! Вот вы о чём! Всё, догнал… - преувеличенно поторопил себя он. – В сарайчике намедни кого-то постреляли. Ну да, ну да… Жаль, конечно, людишек, чего уж там! Только сами виноваты, прости Господи. Ну, зачем спрашивается сопротивляться объединённой Европе? Фраера они против неё, фраера… Ясно дело, когда уркаганы пригрозили башку оттяпать, фраерам надо что? Либо по закону жить и авторитетов чтить, либо сидеть на нарах и не шуршать. Тогда всё будет харе, господин хороший.
«…Всего лишь естественный отбор»! - печально развёл руками штатский. Из золотистых лучей, что просачивались сквозь щели и звездообразные отверстия, клубилось множество пылинок. Тела, беспорядочно размётанные по земляному, присыпанному соломой полу, напоминали кресты. «Этот древний закон открыл для нас старина Дарвин, - усмехнулся абверовец Ставински. Этот же закон разделяли Маркс, Энгельс, ваш Ульянов-Бланк и, конечно же, ваш Троцкий-Бронштейн. Что ты скажешь, рус Иванович?» Он осторожно покосился в его сторону. «То и скажу… Много народу вы положили ради своего хрена Дарвина, да зря, - угрюмо выдавил из себя Цвигун, чувствуя себя «Красногорским». – Ей Богу зря! Как на духу вам говорю. Тот «полтинник», что я отобрал, используете как надо? В шахты не загоните? На лесозаготовках загибаться не будут?» «Лесозаготовки не есть то, что нам нужно – мило улыбнулся штатский с залысым лбом. – Господа! Выйдем наружу». Там в большегрузный трехосный «хеншель» (IG-33) усаживали тот «полтинник», которых Цвигун определил как «перспективный материал». Прошёлся перед строем, кивнул в их сторону головой и… Этим несказанно повезло. Хотя спорный вопрос. Куда определят их эти гады? Хотя при необходимости можно отследить их судьбу сформировать из них неплохую оперативную сеть. Провести ни одну агентурную игру. Только как вернуть тех, кого постреляли? Им бы жить и жить, а они их… Он будто тоже чувствовал себя причастным к свершившемуся преступлению. Но скрыто гнал от себя подлую мысль, что норовила каменной плитой давить его к земле-матушке. «Товарищ Троцкий тоже есть практиковать расстрел, как есть… о, децимация! Когда в тот красноармейский часть, что есть бежаль или проявлял трусость, расстреливайт каждый десятый! О, отчень корош закон! – весело продолжил штатский. – Это есть полезный мер воздействий на унтерменш. Отшень полезный…» «Эта мера воздействия была принята во времена великой Римской империи, - добавил абверовец. – Когда легион бежал, их командиры также проводили децимацию. Ни что не ново под Луной, мои господа».
…Эх, на нары бы тебя, мудона лысого, в Устькумлаг, подумалось тогда мимолётом. Там бы тебя быстро через задний проход братва просветила. «Вгоняй ему ума в задние ворота…»
В туго натянутой пятнистой палатке был установлен длинный стол. Оберштурбанфюрер предложил Ваське присесть. Затем он порывисто кивнул какому-то чину в сдвинутой набекрень пилотке. Через минуту солдат в белом крахмаленом фартуке установил перед Васькой длинный металлический контейнер с ручками. Были отжаты боковые пружинистые кнопки. Коробка раскрылась. В металлических судках источали парок бобы с мясом, студенистое желе из розово-белых долек, что колыхалось при малейшем движении, зелёный горошек и какие-то разноцветные леденцы. Кроме того солдат-повар извлёк из кармана фартука полиэтиленовую упаковку с хрустящими галетами. Они не имели вкуса и, кажется, совсем не пахли.
- Хлебушек наш повкусней будет, - неохотно надкусил галетину Васька, надорвав упаковку. – Могли бы к столу наш хлебушек-то…
- В вермахте хлеб двух сортов – кукурузный и пшеничный, - усмехнулся Фоммель. – Так же в СС. Он щёлкнул двумя пальцами и чин в пилотке исчез. Вскоре он принёс буханку ржаного, русского: - Вам такой больше по душе, герр Красногорский? Если так, то кушайте на здоровье.
- Что, я больше не Рус Иванович? Радует… - Василий поковырялся вилкой в бобах со свининой. – Фу, гавно какое. Не желаете присоединиться, герр оберштурбанфюрер?
- Скучно есть одному такую гадость? – сухо поинтересовался Фоммель. Не сняв плащ, он уселся напротив на складной стульчик. Положил на стол фуражку с выгнутой тульёй: - Ваши приёмы из СМЕРШа мне ясны с самого начала. Вы не с нами играете, а с собой. Конечно, заметно мастерство! Ваше руководство хорошо учить вас этот наук. Это делает вам честь,- то коверкая русский, то разговаривая прилично, продолжил он. – Только вот о чём не следует забывать, - он скосил белёсые глаза и щёлкнул отполированным ногтём по оскалившемуся металлическому черепу на фуражке: - Именно об этом, мой друг! Никому из нас. «Товарищ Троцкий, с отрядом флотским…» - он усмехнулся, напев слова этой известной в Гражданскую песенки. – Неплохо я знаю Россию, верно? Товарищ Троцкий носил перстень на указательном пальце с такой вот эмблемой.
- Ой, не говорите! Не сильны мы только в философиях ваших умных, - Васька отправил-таки пригоршню бобов в свою пасть. Затем, отправил туда же томатного соуса, что оказался, совсем не острым, но сладковатым. – Не больно у вас с обслуживание продуманно, - поднял он вилку, перемазанную в красном. Рассмотрел её со всех сторон: – С обслугой населения как говорится. Нельзя ли заменить столовый прибор, герр оберштурбанфюрер?
- Я смотрю, вас так и тянет на остроты, - с лёгкой улыбкой продолжал Фоммель. – И звание моё вам также известно. Изучали на разведовательно-диверсионных курсах знаки отличия войск СС и СД? В «ящике» под Смоленском? Не так ли? – он ещё раз щёлкнул по мёртвой голове на чёрном околыше высокой фуражки. – Как говорят ваши коллеги, прокол за проколом. Как вы не осмотрительны! Играли бы свою легенду до конца. Какой из вас уголовник? Вы же настоящий профи! У вас на лбу написана специальная подготовка.
Дать бы тебе как следует по белобрысой харе, хотел подумать Васька, но вовремя подавился томатным соусом.
- Пленных всё же зря постреляли, - заметил он. Отломил ломоть от буханки и стал не торопясь его жевать. – К чему такое? Думаете, народ русский это приветствовать будет? Обратная волна может пойти – глазом не моргнёте…
Следовало сказать, что обратная волна уже давно пошла. Но он сознательно не стал так говорить, чувствуя, что Фоммель ищет подвох. Через конфликт хочет им управлять.
- Может и пойдёт, - мотнул блондинистой головой оберштурбанфюрер. Хотел было пригладить бриллиантиновые виски, но вспомнив, что нет зеркала, не стал. – Волна… В системе СС есть свод законов. Писанных и не писанных. Как и в НСДАП и в вашей ВКП (б). Как и у вас, предпочтение отдаётся тем законам, что не доверены плотной бумаге. Считайте, что я провёл акцию в сарае, повинуясь внутреннему долгу. Перед фюрером и рейхом. К тому же, - усмешка тронула его тонкие губы, - мне это зачтётся перед вашим, как есть… Центром. Там, - поднял он указательный с перстнем палец, - на самом верху и ниже у вас сидят много ваших и наших. Часто это одно и то же. Вы понимайт, о ком я говорить?
- Не тупой. Сторонников Льва Давидовича?
- Так есть! Ты молодец, Красногорский. Быстро соображать, когда есть надобность. Идеи мировой революции, соединённых штатов Европы. Идеи старика Хаусхоффера. Так что, судите сами. Уничтожая ваших пленных, не усиливаем ли мы ваше сопротивление? Не приближаем ли мы, таким образом, ваш… ну и наш скромный побед? Предатель есть покарать во всякий времена. Они есть предатель. Если они сдался в плен… не ранен, жив и здоров – разве не предатель? О, ещё какой предательств!
- Стало быть, и меня тоже – в расход? Я тоже для вас из того же дерьма деланный? – для виду Цвигун едва не подавился ржаной горбухой.
Фоммель раскатисто захохотал. Так, что от головы окончательно уплыла тяжесть. В лоб скользнул, подобно сквозняку, поток облегчения.
- Вы есть отдельный тем, - успокаивающе махнул он рукой. – Успокойтесь, камрад! Рот фронт, как говорил товарищ Тельман и товарищ Пик. Никто вас пока расстреливать не собирается. Хотя вы спокойны и так, как я погляжу, - сощурил он глаза и наморщил лоб. – Прекрасно играете свою роль, только и всего. Которую вам написал ваш куратор из «ящика».
- Может быть, может быть… - по-еврейски заметил Цвигун, скопировав даже произношение. – Всё очень может быть, герр оберштурбанфюрер.
- Если ваш куратор, как и вы – скрытый троцкист, - продолжил Фоммель, - это меняет дело. Это предаёт нашему разговору деловой характер. Вы помогает налаживать контакт «СД-внутри», 3-й директорат РСХА, в который я состою, с ваш 4-й Интернационал. Кажется, так называется ваш организаций? – краем уха он уловил мотор вездехода «кюбель». По колышущимся от лёгкого ветра стенам палатки пробежали узкие полоски синеватого света. – О, кажется, нам что-то привезли. Какие-то новости о фронт или о ваш центр.
- Только не надо лезть под стол к кобуре. Если же лезете, не угодите в ширинку.
Было видно как по травянистой площадке на фоне штабного автобуса «Опель» с телескопической антенной и ряда мотоциклов вдоль которых ходил часовой в стальном шлеме, из распахнутой гофрированной дверцы спрыгнул высокий эсэсманн в короткой пятнистой куртке. Через минуту он был внутри палатки. В руке он сживал плотно запечатанный сургучом зелёный пакет с фиолетовым штампом и цветной поперечной линией. Оставив подчинённого в вертикальном положении, Фоммель немедленно вскрыл сургуч. Двумя пальцами извлёк сложенный лист серой бумаги, покрытый готическим текстом. Развернув его, он принялся читать , высоко подняв брови. (Лист при этом он держал так, чтобы содержание не смог прочесть никто другой.) Ничего не изобразив на лице, он сложил лист и сунул обратно. Затем всё также, двумя пальцами извлёк из конверта другой, из плотной серой бумаги. Вытащил наружу несколько фотографий на скрепке. Держа их сложенным веером, как карточную колоду, принялся всматриваться в лица тех, кто был на них запечатлен. Вскоре, произнеся удовлетворённое “shoon”, он установил посреди стола, стеленного клеёнкой, лишь одну фотокарточку. Эсэсманн по его кивку лишь оттопырил локти и, совершив поворот, немедленно вышел.
- Не знаю чему тут больше верить – усмехнулся оберштурбанфюрер. – Хорошо подготовленной лжи или дозированной правде. Не знаю… Однако заслуживает доверие то качество, с каким работает ваша «крыша». Профессионально, нечего говорить, - он поднял фото с зелёной клеёнки. Показал Цвигуну знакомое лицо цыганской наружности, но с прямым носом: - Надеюсь, что этого диверсанта, грозу рейха и фюрера, вы признаете? Не придётся вас сдавать ведомству «папы»?
- Похожего субъекта я видел под Смоленском, когда был направлен для взрыва железной дороги, - играючи заметил Васька, собирая на лбу загадочные складки.
- Где наряду с другими диверсантами-подрывниками вели рельсовую войну, - угрожающе сомкнул светлые брови оберштурбанфюрер. – Это ослабило германские коммуникации. Но не об этом сейчас речь, - спохватился он, отгоняя залетевших комаров.
- Вы их убейте, поганцев, - помог ему Васька. – Так оно вернее будет.
- Русский шутка всегда хорошо, - признался Фоммель. – Когда он есть к месту и ко времени. Вы иногда шутить не совсем к мест, герр Краснопольский.
- Ладно, постараюсь так не шутить, - весело оскалился Васька. Он отложил столовый прибор и поставил на место крышку термоконтейнера. – Как говорится, премного благодарны, - он медленно встал, приложив правую руку ладонью к груди.
Через минуту они вышли из палатки. По улице, где стоял возле мотоцикла наряд полевой жандармерии, лязгала гусеницами колонна САУ «Бруммбар» (Sturmpanzer IV Brummbar) со скошенными неподвижными бронированными рубками и торчащими из них короткими «шуммелями» 105-мм гаубиц. Следом прошла колонна Pz.Kpfw. III и Pz.Kpfw. IV. Среди первых было множество устаревших ранних серий со «штуммелями» 37-мм. Последние были усилены кормовыми и башенными бронеэкранами.
- Залог нашей победы, - Фоммель махнул рукой в сторону техники, что воняла синтетическим перегаром.
- Нет, господин хороший, - тактично поправил его Васька. – Залогом вашей победы является… хм, гм… самочувствие товарища Сталина.
***
…Покачиваясь в 60 мм бронированной маске, 85-мм пушка выбрала, наконец, нужный угол. Вырвался лоскут пламени. Бан-г-г-г… Последний бронебойно-трассирующий тупоносый снаряд (УБР-354СП) вычертил фиолетовый след в направлении пятнисто-серой туши. У панцера заклинило башню. Вращаясь на гусеницах, с исковерканными экранами, что торчали на корме железными клочьями, он разворачивался пушкой в сторону самоходки.
- Задний ход, Трофим! Быстро, шнеллер… - зашептал Виктор, не отрываясь от перископов башенки.
- Есть, командир! Будет спок и кок… Для фрицев исключительно последнее. Для нас исключительно первое! – орал в ответ водитель-механик Хохленко, у которого руки были посечены железной крошкой.
Липкими от крови ладонями, хватаясь за липкие же ручки тормоза и коробки передач, он рулил и выруливал. Комбинезон, перехваченный ремнем с кобурой, о который он поминутно вытирался, был также липкий и мокрый. К ордену представлю, на мгновение мелькнула, как молния, мысль в голове Виктора. К ордену Красной Звезды!
Изогнувшись на стальном сидении, Хохленко рванул окровавленными руками липкие от крови рычаги. Двигатель, зарычав как живой, двинул машину с места. Маневрируя под выстрелами, она стремительно отползала. По окружности деревни, со всех четырёх сторон, через сады и огороды, к площади отступали САУ 6-й батареи Тевосяна Армена Хачатуряновича, по прозвищу «Барефзес», что на его родном армянском означало «здорово» или «привет». С ним бок о бок, отходили и отстреливались три уцелевшие машины его роты. На ходу они испускали сизовато-синие выхлопы вперемешку с искрами, выпускали фиолетовые трассы бронебойных выстрелов. Банг-г-г, банг-г-г… Вж-жжж-у, вж-жжж-у… Вражеский снаряд, пущенный со ста метров, поразил одну СУ-85. Из верхнего люка появились тёмно-синие фигурки экипажа. Пригибаясь, они уходили от пулемётных очередей. Пули высекали искры из зелёной краснозвёздной рубки подбитой машины, взмётывали столбики пыли на дороге. Один из ребят, высоко подкинув руки и запрокинув голову в чёрном шлеме, рухнул оземь. Трое других немедленно слились с землёй. Плоско извиваясь, поползли в сторону развороченного забора и распаханного гусеницами садика. Командир подбитой машины полз с брезентовой сумкой, где были патронные диски. Его подчинённый помимо ППШ-41 волок другую сумку, где были четыре противотанковые гранаты.
- Командир! У меня последний! – раздался в мембранах шлемофона крик Тевосяна. – Сейчас выстрел – что тогда!?! Где обещанное подкрепление, я не понял?
- Нам тоже пора выбираться? – загремел своим басом старшина Хохленко. – Гранаты-автоматы с собой. Айда!?! Пока нас не зажгли в нашей коробочке.
- А что, командир? – Иванов-радист шевельнул чёрными усиками и блеснул зеленовато-синими, как одесское взморье, глазами. – Четыре противотанковых – вот наша артиллерия! Быстренько надо выбираться. Хохол дело говорит.
- А ты не хохол, одессит? – встрял Хохленко не по делу.
- Парниша, что б я вас пока не слышал. Так что, комбат?
- Пить дать – подожгут, комбат, - жалобно промяукал в пышные усы Хохленко. При этом он так выжал коробку передач, что САУ едва не подбросило.
В подтверждение по броне – вжиг-вжиг! – ударили на излёте две болванки. Одну срикошетило в яблоню. Ствол дерева переломило, а спелые плоды засыпали воронки. Другая, как, оказалось, покорёжила кормовой бронелист, хотя, к счастью, не оказала заброневое воздействие. Это мгновенно определил Борзилов, что «поцеловался» затылком о погнувшуюся броню, когда отбрасывал ногой выброшенную затвором гильзу.
- Сука, мать-перемать! Гандоны-мудоны… - разразился бешенной бранью механик-водитель, хватаясь за ушибленное место.
Самоходку, многократно обозванную «сукою», снова тряхнуло. Сделав форсаж на правой гусенице, Хохленко умело погнал её к паперти. Прежде чем все успели сообразить, что к чему, прямоугольное стальное тело на гусеницах с длинным хоботом пушки, не повредив каменный косяк, вползло, звеня траками, по кирпичным ступенькам внутрь храма. В следующий момент, рыча трансмиссией и испуская сизовато-синие выхлопы, САУ «задницей» стояла под куполом церквушки. Со стен, осыпавшихся от времени и прочих безобразий, смотрели уцелевшие разноцветные фрески с суровыми, тонконогими и тонкорукими святыми, апостолами и равноапостольными в красных, синих и зелёных плащах, с золотыми ободками вокруг голов. Летели на крыльях Архангелы в окружении звёзд, что покрывали своды. Звезда Вифлиемская, фигурки Девы Марии и Иосифа-плотника, что держали на руках детское тельце, в окружении склонившихся старцев-волхвов и домашних животных – все взирали на родившегося Спасителя мира… И на заехавшую самоходку тоже.
- Приехали, - жалобно пропищал сквозь усы на чёрном лице хохол. Он ухватил свой ППШ из ниши и глазами указал на люк: - Командир, дозволите после вас?
Все молча, уставились на Виктора. Пересилив свой командирский гнев, он смотрел на них. Так он здесь комбат или кто другой? Тогда почему, вашу так-перетак… Но здравомыслие пересилило дисциплину. Помогло также святое, замоленное место. Указав глазами на люк, он скомандовал:
- Слушай приказ, всем наружу! Рассредоточиться по церкви. Занять круговую. Иванов! Снять рацию. Приказ ясен?
- Ясен, комбат. Не за хрен собачий сгинуть – не наша работа.
- Хохленко! Порося хохляцкое! Отдавай сумку с гранатами – я её сам тягать буду.
- Ладно, держи. Смотри только – не надорвись, Поддубный.
- Наружу все геть! Шаланды вы мои шаланды…
Виктор первый прыгнул с брони на каменные, потрескавшиеся и выбитые плиты. Аккурат под хоботом 85-мм, на месте разобранной алтарной, горкой лежали унитарные осколочно-фугасные выстрелы. Сверху по винтовой лестнице громыхали сапогами двое танкистов из экипажа Сашки Ахромеева: с пистолет-пулемётами и гранатами «Ф-1». Они уже готовились пустить оружие в ход по ворвавшимся фрицам, когда услышали русский говор, но без мата.
- Ить, твою мать! – сказал один из них, ефрейтор Лужной, готовясь сорвать чеку. – Это вы, товарищ комбат? Так шо ж вы не казали?
- А мы это, того… - опуская дырчатый ствол ППШ, начал оправдываться другой. – Вас хотели встретить.
- Вы что ж – за дверями не следите, герои? – Виктор дёрнул затвор своего пистолет-пулемёта. – Ждёте, когда к вам гости пожалуют, с подбитых коробочек?
- Да нам сверху всё видно, товарищ комбат, - заулыбался Лужной. – Оттуда действительно всё видно.
- Как там обстановка сверху? Что вам видно?
- Пехота на транспортёрах так и стоит. Вместе с ними стоят бензовозы-«опели». Боятся видно, я извиняюсь, наших «сук». Из тридцати коробочек одиннадцать зажжены.
- Так уж и зажжены? – Виктор проводил взглядом своих ребят, что с оружием наперевес, с сумками для автоматных дисков и гранат, рассредоточивались по церкви. - Точно горят или только разгораются?
- Ну, вообще-то…. – замялся Лужной. Его худое лицо неопределённо вытянулось: - Горят-то не все. То, что не двигаются, это точно. Кое-где экипаж вылез. Стоят возле, курят, приседают. Разминку гады делают, - зло ощерился он, так, что Виктору стало не по себе. – Влепить бы туда разок-другой.
- Придёт время – влепим, - хлопнул его по плечу Виктор. Он тряхнул пистолет-пулемётом: - Я пошёл наверх. Держать всем вход. Что б ни одна паскуда… - он боязливо-стеснительно покосился на фрески, - сюда не пролезла. Стены тут крепкие, кладка старинная, я читал. На яичном желтке раствор. Такой современные снаряды вряд ли сломают. Жалко, конечно, будет, если нашей подруге боевой, - он размашисто хлопнул по стальному покатому листу на корме, - сзади достанется. Снаряды бы выгрузить…
Громыхая подбитыми гвоздями подошвами, он взбежал наверх, едва не задевая головой верхний ярус извивающихся ступенек. В громадной звоннице, где на толстенной балке был некогда закреплён колокол, украшенный затейливой вязью из виноградных лоз, крестов и святых, окружённый с четырёх сторон детворой, сидел сам Ахромеев и его радист. Красивый молодой еврей, по фамилии Фрайберг, с бархатной родинкой на щеке и тёмно-карими глазами, держал возле курчавой чёрной головы наушники. Он крутил настройку радиостанции.
- Во-во! К нашему, так сказать, шалашу, - залыбился Сашка, что оторвал свою круглую конопатую ряшку от бинокля. – Пожалуйте поближе.
- Дела наши хреновые? – живо поинтересовался Виктор. – Сразу угадал?
- Сам глянь, комбат. Нам сверху видно всё, ты так и знай. Снайпера пока не работают…
- Дяденька командир, дяденька командир! - белобрысый мальчишка с одной лямкой, на которой держались штанишки: - А кто сейчас побеждает, наши или фашисты?
- Ой, как ты меня уморил, пацан, - вымученно вздохнул Сашка. Он протянул ему бинокль, не снимая с ремешка на шее: - На вон, лучше сам посмотри. А варежку свою прикрой. А то без парашюта летать научишься.
Виктор щёлкнул клапаном своей сумки из-под бинокля и через минуту наблюдал в окуляры панораму окрест церкви и деревушки. Прямо под ним, за околицей, где цвели яблоневые сады и курчавились зеленью огороды среди острых крыш, с голубятнями или скворечнями на шестах, коричневато темнело распаханное поле с желтеющими стогами прошлогодней соломы. Будто кисть художника выписала этот пейзаж. И бой дорисовала напоследок. С дымами от горящих пятнистых панцеров с коробчатыми башнями и уступчатыми корпусами. С неохотно разгорающимися, на дизельных двигателях, СУ-85. Из двадцати САУ батальона оставалось всего пять. Они продолжали вызывать командира на связь через позывной «тридцать девять».
Рапортовал о двух подбитых панцерах неугомонный Тевосян. Давно не рапортовал Давыдов.
- Слушай мою команду! Принять мои позывные. Вызвать оставшиеся машины. Чтобы доложили обстановку. Выйти на связь с сороковым и от моего имени… - начал, было, он отдавать приказ Фрайбергу, однако сама обстановка откорректировала его дальнейшие действия.
Сперва над деревней с тугим свистом пронеслось звено «илов». Роняя мальнькие чёрные бомбы на бреющем, они заставили застыть дымно-чёрными кострами ещё пяток панцеров. Четвёрка штурмовиков, умело пикируя, обрушила огонь из скорострельных пушек по застывшим на поле «бюссингам» с пехотой, а также «опелям» с пузатыми, вытянутыми цистернами. Там стало в миг густо и тёмно от взрывов. Два бензовоза вскоре полыхнули ярко-синим пламенем. От транспортёров тут же побежали человечки в камуфляжных куртках и глубоких шлемах, с рыжими ранцами и притороченными гофрированными коробками противогазов. Ох, и здорово, что пехоту фрицы не додумались вводить в бой, тревожно подумал Виктор. Ведь СУ-85 не были снабжены пулемётами. (Впрочем, как и многие другие САУ.) Уничтожить их пехотинцу с противотанковой гранатой дело плёвое. Тем паче поговаривали, что у фрицев появилась новая дрянь – некий «фаустпатрон», что силой реактивной струи из сопла выбрасывал кумулятивную гранату. Такая гарантированной пробивала любую броню. Поговаривали также, что, несмотря на это предохраниться от «дряни» можно было разными незатейливыми способами как-то: установка сеток-«экранов», использовать в качестве экранов бочки или сколоченные доски.
То, что он увидел затем, несказанно обрадовало. Заставило выкрикнуть «ура», подскочить до балки, на которой ранее крепился колокол и чуть не задушить в объятиях Фрайберга, а затем и Ахромеева. (Тот увлечённо учил белобрысого мальца, что в уменьшительные окуляры его рассматривать нельзя, так как он старший лейтенант и кавалер ордена Красной Звезды.) Притихшая детвора поначалу от такого возбуждённо загалдела и стала наперебой выпрашивать у «дядь» посмотреть в бинокль. Белобрысый с лямкой, шмыгая шелушащимся носом, едва не выпал из звонницы, рассматривая в бинокль проносившиеся на бреющем штурмовики: «Вот здорово! Как мамку пригонят из Германии обратно, скажу – не поверит…» «Ага! Ремешком по спинке тебя научит, как по крышам не лазать!» - это сказала нараспев худая девочка в платочке, с круглыми вопросительными глазами. Затем на распаханное поле картинно ворвались «тридцатьчетвёрки», что на ходу поддержали авиацию своим огнём по рассеявшейся пехоте и брошенному транспорту. Танки появились почти одновременно с обеих окраин, стали зажимать противника в клещи. Выбрасывая огонь из 20-калибровых пушек 76-мм эти юркие зелёные танки с обтекаемой формы башнями-шайбами, напоминающими шестигранные шурупы, с антеннами радиостанций, начали кровавую охоту за мотопехотой врага. За ударно-штурмовой группой выехали три СУ-76. Они повели огонь из лёгких забронированных рубок, в которых были установлены 76,2-мм пушки Ф-34.
С «илами» кружила четвёрка истребителей Лаг-5, что было как нельзя кстати. Потому что в помощь своим терпящим бедствие панцерам и панцергренадирс налетели плосконосые «мессера» (Bf 109). Они поддерживали скоростной истребитель-бомбардировщик Ме110. Вскоре развернулись баталии, которых Виктор уже не видел. Хотя крылатые тени носились над колокольней, едва не задевая крест, а гильзы от скорострельных пушек дробно стучали по облезлому куполу и скатывались вниз. Невидимая сила понесла его по извивающейся лестнице в алтарь. Не дожидаясь его команды, весь экипаж кроме Хохленко выскочил наружу.
Напротив паперти крутился на оборванной гусенице Pz.Kpfw. III Ausf J с замершей в полуразворота башней. Германский башенный стрелок застрочил из пулемёта. Пришлось тут же залечь, чтобы не пасть смертью храбрых.
- Комбат, я добъю эту сучку! – рявкнул Борзилов, ползая на брюхе. – Что б лапки кверху и того- хенде хох!
Не дожидаясь приказа, он выхватил из брезентовой сумки плоскую, похожую на консервную банку, противотанковую РПГД-41. Извиваясь, как уж, пополз вдоль яблонь, окружавших церковь, что были изрядно посечены пулями и осколками, и осыпавшимися спелыми плодами. Цвиньк, цвиньк… Пулемётчик в угловатой башне, двигая в стальной маске MG24, продолжал строчить короткими и длинными, когда взрыв в машинном отделении потряс пятнисто-серый корпус. Виктору запоздало привиделась фиолетово-огненная полоса трассирующего снаряда, что прилетел с восточной окраины. Так и есть: в окружении двух уцелевших САУ 4-й роты, среди коих была машина «Барефзес», двигались два Т-34, сопровождаемых «малой сукой» СУ-76. Стреляя на ходу, они обогнули горящую машину с крестом и стали кружить веером по площади, покрывая и без того вспаханную землю рубчатыми, извилистыми отметинами своих траков.
Один из них под номером 511 внезапно вырулил к паперти. Нижний люк раскрылся и из него вылез грузный, в коробом торчавшем комбинезоне, помощник командира полка майор Груздев. Это он намедни общался с Виктором по рации.
- Ну что, повоевал, Анкин войн? – вскользь поинтересовался он, рассматривая складки своего вздувшегося на груди синего комбинезона. – Неплохо нащёлкал, неплохо… Урожай будет – обещаю, – он, многозначительно подмигнув, скосил глаза то ли на свою, то ли на Виктора грудь. – Одним словом, молоток! Так держать, комбат.
Сбив руку Виктора, что застыла у виска, он одним махом притянул его к себе и сгрёб в объятия. Потискав, скоро отпустил. Втайне морщась (говорили про привычку Груздева целоваться), испытал неудобства в спине, Виктор изобразил, что несказанно рад. Хотя внутренне он был настроен хреново. Против всяких торжеств и тем более побрякушек. Как-никак подкрепление запоздало и надолго. Почти весь батальон, включая командира 4-й батареи Давыдова, полёг в сражении с германским авангардом. Это два! Ещё бы минут десять-двадцать, всему личному составу пришлось бы обороняться противотанковыми гранатами.
Вокруг подравнивался и строился весь экипаж. Включая одессита Иванова, что выделялся на фоне чумазых и всколоченных собратьев белозубой улыбкой, усиками, а также громоздким зелёным ящиком радиостанции с длинной антенной, что носил за спиной.
- Молодцы! Все молодцы – представлю всех… - ободрил экипаж Груздев. – Вишь как тянутся, герои, - он рывком снял шлем и подставил голову и лицо под лучи яркого солнца: - Эх, красота-лепота, мать твою! Есть, зачем жить на белом свете, братья славяне. А, комбат? Слушаешь меня, или в мыслях вовсю по девкам шаришь?
- То-о-оварищ майор. Батальон выполнил поставленную задачу, - произнёс Виктор, странно растягивая слова. Ему хотелось добавить, что больше половины личного состава полегло, а САУ раз-два и обчелся. Но видя перед собой глаза Груздева, что не излучали ничего, кроме железной воли приказа, сухо добавил: - Личный состав проявил мужество в бою. Прошу оценить его по достоинству. Я не в счёт. За меня можете не беспокоиться. Людям бы вот…
- Не канючь меня, не жалоби, - усмехнулся майор, хлопая по карманам комбинезона. Наконец он вынул коробку «Пушек». Захватив одну папиросу для себя, другую двумя пальцами протянул Виктору: - Хвост держи бодрей. Слушай приказ: собрать весь личный состав и всю матчасть. Пункт сбора: западная окраина, хотя… Ладно, чёрт с ним: пусть эта площадь. Ориентир «Крест». Слышишь, Касымханов?!. – он заорал, меняясь в лице (стайка воробьев на яблони мгновенно улетучилась) в сторону своей машины. – Сообщи куда надо. Смотри у меня, не балуй. А то проверю… За «тридцатого» нынче я, - снова поворотился он к Виктору. – Мне и будешь докладывать ровно через… - он потянул рукав комбинезона наверх, обнажив на крупном волосатом запястье циферблат с компасом, - …пятнадцать минут. Сейчас прибудут ремонтники и снабженцы из обеспечения. Вот… Всё!
Не докурив папиросу со сложенным вдвое мундштуком, втоптав её в пыль, он залез в известный люк и закрыл его. Т-34, совершив разворот на отполированных добела траках, устремился на западную окраину, где стихали звуки боя. Орудийные «бан-г-г-г» всё чаще перемешивались с пулемётными « тр-р-р-р». В безоблачном, сияющем от жары лазурно-синем небе кружилась стая наших и германских истребителей. Выбрасывая треугольные вспышки на носу и на крыльях, испуская друг к другу дымные трассы и сверкая на солнце плоскостями, они сходились и расходились на виражах. Сначала, оставляя за собой лохматую полосу, понёсся на запад к земле подбитый «мессер». Затем, покосив развороченное очередью крыло, неловко ушла в штопор «лавочка». От неё тут же отделилась тёмная точка, что вскоре выпустила белый купол парашюта. В «собачьей свалке» по нашему лётчику никто и не думал стрелять. Не было видать лишь двухмоторного, с плексигласовым колпаком на носу Ме110. То ли улетел на восток, бомбить и обстреливать нашу вторую волну, то ли был сбит.
Скрежеща гусеницами, переваливаясь на гусеницах, из церкви на паперть выполз зелёный прямоугольник СУ-85. Совершив разворот на правой (экипаж без команды присел, чтобы не попасть под вращающий пушечный хобот), машина замерла.
Из открытого люка появилась вислоусая башка Хохленко:
- Разрешите доложить, товарищ комбат! Имеющаяся матчасть поступает в ваше распоряжение. Как говорится, здоровеньки буллы – что бы было, если б не братья хохлы…
Экипаж заржал, ухватившись за бока. Из остановившейся самоходки, что наполовину скрыл дымный шлейф подбитого ими панцера (горел на первосортном шведском бензине), бежал маленький лейтенант Тевосян. Хлопающая по бедру планшетка внезапно сорвалась и рухнула в пыль. То ли «язычок» портупеи стёр ремень, то ли сам «Барефзес» распустил пряжку. Не заметив этого, бойкий маленький армянин из Сочи продолжил свой забег к комбату. Помешала ему автоколонна. Дюжина мотоциклов с пулемётами Дегтярёва на турелях из состава разведбата, гранёный броневик БА-76, за которым пылили на гусеницах полугусеничные бронемашины «скаут» с тесно сидящими бойцами в зёлёных шлемах. За ними, поднимая удушливую пыль, неслись с подпрыгивающими 76-мм пушками ЗИС-3 грузовики ВАЗ АА на трёх осях, а также присланные по ленд-лизу «студебеккеры».
- Товарищ капитан, - Тевосян, скривив своё лицо с солидным носом и миндалевидными глазами, поднял правую руку. Тут же со стоном он опустил её. Выше локтя она была туго стянута марлевой повязкой с проступающими коричневыми пятнами. – Докладываю: в ходе боя батареей подбиты пять танков. Сохранил две боевые машины. Из числа подбитых, подлежат ремонту две, не подлежит восстановлению одна. Из экипажей уцелело пять человек. Двое с лёгкими ранениями рук…
- Где твои люди? – Виктор обвёл глазом смутно темневшую в облаке пыли тевосяновскую САУ.
- Были на броне, - опустил голову «Барефзес». Он чуть не кривился от боли в пораненной руке, но стоял навытяжку. – Не могли без приказа отлучиться. Мои люди меня знают и уважают. Тебе, комбат, известно…
- Ладно, ладно… Ещё обижаться начни! – Виктор давил в себе желание щёлкнуть его по носу. – Ещё морду набей! И это… - он, сдерживая смех указал на дорогу: - Планшетку свою подбери. Не то по ней танк или САУ…
Он тут же охладил свою радость. Не было вестей от командира 4-й. Судя по всему, его друг и боевой однокашник родом из Изюма либо был ранен, либо пал смертью храбрых. Ни одной САУ его роты не было видно. На радиоконтакт он также не выходил.
Тут в стороне от самоходки хлопнули выстрелы. Сначала дважды щёлкнул «Вальтер». Простучала очередь из ППШ. Экипаж моментально присел и потянул со спин свои пистолет-пулемёты. Иванов с ощеренными усиками присел на колено. Его спину грузно стянула зелёная коробка рации. Стало быть «прибившиеся» начали свою войну. За экипажами с подбитых панцеров охотятся. Что ж…Ну я им, стервецам, подумал он, не зная, что лучше: наказать или похвалить. За промедление в исполнении приказа вышестоящего начальства (в данном случае помкомполка) не долго и в штрафную угодить. Штурмовать с винтовочкой, в гимнастёрочке без погон, безымянные и поименованные высотки. По трупам своих товарищей. Но разве ж товарищ майор зверь, какой? Разве ж он такое делать станет? Нет, конечно, не станет. Пожурит да представит к награде. Сам он, поди, давно уж забыл о своём приказе. Это надо же – ориентир «крест»! Додумался тоже… Хотя (Виктор ощутил неясный, но приятный холодок во лбу, в темечке и по спине) есть в его взгляде и его словах какой-то скрытый, но важный смысл. Придётся его разгадывать. А пока надо вернуть этих «охотников за черепами». Ишь оцеоллы выискались с чингачгуками, хреновы…
***
…У вас действительно есть чёткий план по устранению Сталина? – продолжил штатский с залысинами, у которого на этот раз в лацкане сиял красно-золотой партийный значок, что саркастически звался в рейхе «бычий глаз». – Мы готовы выслушать. Как есть это по-русски…
- Русские говорят проще – принять к рассмотрению, - невинно округлил глаза Цвигун. – Или к сведению.
Он стоял, переминаясь с ноги на ногу, хотя ему предложили сесть. Посреди комнаты (исключительно по инициативе оберштурмбанфюрера Фоммеля) был установлен изящный венский стул. Остальные – кто (абверовец Ставински) сидел на мягком кожаном диване с готическими подлокотниками, кто (сам Фоммель), положив ногу на ногу, курил сигару вопреки уставу Чёрного ордена СС. Штатский был единственный, кто прохаживался вдоль и поперёк стоящего посредине Цвигуна-Красногорского. Он выглядел достаточно спокойно. Однако сама обстановка раздражала его. Конспиративная квартира «Абвер II» (управления для подготовки диверсантов) была неумело заставлена реквизированной в Орле мебелью. Дореволюционный громоздкий трельяж, секретер с откидывающейся крышкой, полукруглый стол со стульями из красного дерева. Кроме того в углу был письменный стол чёрного дерева с письменным прибором. В противоположном углу расположился ослепительно-белый рояль «Братислава». Посудный шкаф из орехового дерева был переполнен горным хрусталём, что реагировал на тяжёлую поступь и резкие повороты мелодичным звоном.
- Начнём с ваших влиятельных шефов. Что возглавляют ваш «4-й Интернационал». Если хотите говорить предметно и действовать с результатами, давайте раскрывать карты.
- Начнём с вас, - Цвигун демонстративно зевнул, прикрыв ладонью рот. – Ой, я, кажется, не выспался сегодня. Покорнейше прошу извинить…
Штатский смерил его удивлённо-вопросительным взором. В глубине его так и читалось: ну почему я не распорядился расстрелять этого мерзавца? Такой ли он ценный материал, чтобы строить на нём такие комбинации как покушение на Сталина и устранение Азиата? Безусловно, есть генерал Власов, формирующий Русскую освободительную армию (РОА) под Берлином. Но его откровенно побаивается сам фюрер. «Он предал Сталина, предаст и нас!» - было сказано им в запальчивости. Тем более! Весьма правдоподобно на фоне его опасений выглядят симпатии этого головастого человечка в круглых очках с рейхсфюрером СС и министром внутренних дел рейха (кроме того, ответственным за политику германизации) Генрихом Гиммлером. А также с министром пропаганды Йозефом Геббельсом, припадающим на левую короткую ногу. Эти бонзы недвусмысленно тянут каждый к себе поближе Александра Андреевича. Окружают его своими куратарами-представителями, сплошь выходцами из Российской империи. Такими, как капитан отдела Абвер «Армии востока» и консультант при Группе II Штрик-Штрикфельд и обергруппефюрер СД Стенненберг. Есть ещё пара лиц менее примечательных, среди коих выделяется особняком полковник Абвер II, командир дивизии особого назначения «Бранденбург» Фрейтаг Лоринговен. В 20-х этот господин стажировался на разведовательно-диверсионных курсах Регистрационного управления при Военной академии РККА. Ранее проходил переподготовку при курсах повышения квалификации командного состава «Выстрел» вместе с Жуковым. Ох уж, этот Жуков… В структуре организации Канариса так много скрытых и явных противников пакта Радек-Сект, что диву даёшься: как мог вермахт одолеть сильнейшую в мире армию летом 1941-го. Почему не случилось наоборот? Ох, ни зря этот коварный Азиат с неизменной трубкой вишнёвого дерева так усиленно-долго разрабатывал военный заговор, концы и нити которого ведут из России в рейх. Причём к ближайшим сторонникам покойного ныне фон Секта. Таким как бывший командующий группы армий центр генерал-фельдмаршал Фёдор фон Бок, который, будучи его любимцем, проводил известный пакт в жизнь. С начала восточной компании продвинулся до Москвы, где, по определению русских, «отхватил по морде», и был с позором отправлен фюрером со своего поста. Такими как фон Гальдер, бывший начальник штаба сухопутных сил. Такими как фон Риббентроп, что до 1935 года состоял в адъютантах у самого фон Секта. Много…
- Имперский советник по культуре, - штатский любезно тряхнул залысым лбом. – Итак, продолжим? Взаимность на взаимность…
- Майор контрразведки СМЕРШ, - спокойно парировал Цвигун. – Хотите, конечно, верьте, а хотите… Короче говоря, я не против.
Фоммель затушил сигару о ложбинку хрустальной пепельницы. Затем он демонстративно поправил ремень с висячей на животе кобурой. Окинул взглядом Бронзовый крест с мечами на своей груди, что красовался слева от красно-белой орденской ленточки Железного креста 2-й степени, продетой сквозь пуговицу френча. Делал он всё это нарочно, подавляя в себе желание закатить этому наглецу оплеуху. Как это было бы кстати… Но увы, никак нельзя. По двум причинам. Во-первых, этого русского придётся убить, так как он профессионально даст сдачи. Во-вторых, что самое главное: этот русский весьма профессионально забросил наживку, которую хочешь, не хочешь, а заглотишь. Абверовец и имперский советник, к слову, уже её проглотили, будь они прокляты. Фоммелю, конечно, ясно, что идея убить Азиата стара и выеденного яйца не стоит. Механизм разгрома тысячелетнего рейха уже запущен с момента объявления фюрером войны США и предшествующей бомбёжки базы американского флота на Гавайях этими японскими самураями. Но ясно ли это окружению адмирала Канариса, что уже ведёт тайные переговоры с русскими? А рейхсфюреру Гиммеру, что ведёт переговоры о капитуляции с Британией и США? В сущности, что им удастся провернуть, замыслив такой грандиозный терракт? Только если…
- Товарищ майор из СМЕРШа предлагает нам разработать и совершить покушение на Сталина? – в голосе имперского советника прозвучал нарочитый скепсис, но его маленькие глубокие глаза зажглись как электрические. – О, это есть сомнительный авантюр! Вы не находите, мои господа? – он окинул взором господ, что «не находили» или делали вид, что «не находят» и продолжил: - Необходимо прояснить один момент, товарищ майор. У вашей организации есть свои… как есть… источники в окружении Сталина?
- Дайте вспомнить… Если не запамятовал, то есть, – Цвигун показал глазами на Фоммеля: - Герр хороший подтвердит. Не даст соврать.
Оберштурбаннфюрера еда не подбросило от возмущения. Когда-нибудь он точно свернёт этому проходимцу шею, будьте уверены! Но на этот раз он оставил свои зловещие планы при себе. Вместо этого бодро тряхнул бриллиантиновой головой. И сложил в колечко большой и указательный палец левой руки, что являлось буддийской мудрой спокойствия.
- Вы подтверждаете, коллега? – имперский советник, скосив глаза на мудру, лишь благоговейно улыбнулся.
- Безусловно… - на мгновение, замявшись, тут же выправил ситуацию Фоммель. – По роду своей деятельности, я обязан сомневаться и всё подвергать сомнению. Кроме гения великого фюрера, разумеется. И нашей победы над еврейской плутократией – он снова на мгновение замялся, подавив в себе усмешку, так как вспомнил о «неполноценных славянских народах», о чём сейчас старались не вспоминать. – Я получил по своим каналам информацию. Она полностью подтверждает легенду данного субъекта, - он с некоторым вызовом кивнул в сторону Цвигуна, что усмехнулся. – Его звание и статус в СМЕРШе полностью подтверждаются. Личность идентична, как говорят в службе безопасности.
Однако его заминка произошла и по другой причине. В полученной от почётного агента СД информации значилось, что Краснопольский Иван Иванович, гвардии сержант 5-й гвардейской армии, являлся ранее выпускником разведовательно-диверсионных курсов НКВД, которые были организованы в 1940 году в Катынском лесу под Смоленском при доме отдыха известного наркомата. В сообщении, правда, указывалось, что настоящая фамилия «Краснопольского» Круглов, зовут его Иван Алексеевич. Воспитанник детского дома «Трудовая коммуна», прошёл срочную службу в РККА в 1939 году в составе парашютно-десантной дивизии КВО. Остался на сверхсрочную. За успехи в боевой и политической подготовке присвоено звание старшего сержанта. В июле 1940-го он прошёл специальную подготовку при в/ч №349-5, каковую окончил по профилю как разведчик-диверсант.
- Тогда наша организация почиёт на лаврах достигнутого, - Ставински в сердцах провёл рукой по шву диагоналевых, с красным кантом артиллериста бриджам. Поднявшись, он надел на голову пилотку с таким же кантом, что, правда, допустимо было лишь в прифронтовой полосе. – Моё почтение, мои господа. Адью, герр майор! – он с улыбкой коснулся тульи с орлом своими длинными, музыкальными пальцами. Взглянул на «Русс Ивановича» с печалью: - Ах, если бы вы имели отношение к разведке Красной армии! Организации нашего доблестного «лиса» решительно не везёт.
Цвигуну показался интересным его многозначительный взгляд, брошенный напоследок. Но он и виду не подал. Сосредоточился всецело на двух оставшихся персонах.
…Ставински отправил шифровку в штаб-квартиру Абвер. В ней говорилось следующее: он вступил в контакт с перебежчиком за сутки до того, как русские обрушили мощь своей артиллерии на рубежи сосредоточения группы армий «Центр». Представившись по легенде, он сразу же предупредил представителя Абвера о русской артподготовке и начале русского наступления на южном фасе. Источником информации он назвал свою конспиративную, разветвлённую организацию «4-й Интернационал», что имеет широкую сеть сотрудников в тылу и на фронте. Перебежчик знает лишь членов своего конспиративного «звена», которое в целях сохранения от ОГПУ (Ставински намеренно употребил это название) называет «пятёркой». Но руководитель данного подразделения подчиняется «центру» в Москве. Согласно оперативной проверке, что была проведена Абверкомандой 103 при группе армий «Центр», личность перебежчика в звании старшего сержанта 5-й гвардейской армии, назвавшего себя Краснопольским Иваном Ивановичем, полностью идентифицирована. Им оказался оперативный сотрудник Разведуправления РККА при отделе фронтовой разведки 5-й гвардейской армии в звании майор. Агенты на доверии «Август», «Мария», «Пашенька» и «Сидор Сидорович», действующие за линией фронта, полностью подтверждают эти данные. Они расходятся лишь с данными военно-учётного (мобилизационного) управления РККА, где наблюдается следующее несоответствие: Краснопольский Иван Иванович на самом деле является Краснодольским Иваном Степановичем. Но данные этого характера вследствие проводимых русской разведкой и контрразведкой дезинформационных и фильтрационных мероприятий не могут быть точными. Свидетельством тому является полученная по каналам СД информация о майоре контрразведки СМЕРШ…
Ночное небо чертили протуберанцы реактивных установок «Небельверфель», огненные абажуры осветительных бомб и снарядов озаряли зеленовато-магниевым сиянием места боёв. Русские отвечали с востока залпами из БМ-13, что называли «катюшами». Песни про эту задорную девушку в вермахте уже не пели, как в 1939-м и 1941-м. Однако реактивной установке выдумали ещё с начала восточной компании зловещее имя – «сталинский орган». Что ж, по крайней мере, остроумно, живо отметил про себя Ставински. Останавливаясь перед многочисленными патрулями и контрольно-пропускными пунктами, он добрался на машине до штаб-квартиры группы армий «Центр», что выдвинулась к передовой. Согласно указанию Канариса, чьим представителем он и являлся, Ставински мог вступать напрямую в контакт с фельдмаршалом Клюге.
- Милейший Ставински! – фон Клюге поднялся ему навстречу. – Если вы здесь так скоро, то, стало быть, есть новости. А новости на четвёртые сутки операции «Цитадель» это… гм, хм… ещё один камень в фундамент нашей победы. Итак, каковы же они – ваши гешефты?
Оба вынужденно рассмеялись.
- Генерал-фельдмаршал, вы как всегда проницательны. Новости действительно заслуживают самого пристального внимания. Причём, я хотел бы отметить, что информация и её источник находятся в среде высшего оперативного руководства Красной армии. А также… - Ставински возвёл стально-серые глаза на потолок. Там светила восьми-вольтовая аккумуляторная лампочка от «Крупп-Протце», что урчал во дворе. – Мне хочется отметить, что в разгар боёв за Курский выступ мы получили реальную возможность совершить некий акт возмездия. Данное мероприятие может решить исход не только восточной компании, но и судьбу всей политики рейха. Надеюсь, что генерал-фельдмаршал меня понимает.
- Насколько это возможно, полковник, - дивясь такой наглости, заметил Клюге. Окинув взглядом его серебристые сутажного шнура погоны с двумя золотыми ромбиками, он продолжил: - Источник, как вы утверждаете, заслуживает доверия?
- Ну… - Ставински закатил глаза под потолок, – генерал-фельдмаршал! Я бы не стал вас утруждать непроверенными данными. Источник информации - это перебежчик, прошедший специальную подготовку диверсанта и агентурного разведчика. Рекомендован своим руководством, - Ставински понизил голос, - для проведения нелегальной работы. Судите сами: нам необходимо перехватить стратегическую обстановку. Первые сутки боёв на Курском выступе показали, что русские не отступают и не сдаются в плен целыми дивизиями, как это было летом 1941-го. Они ведут упорные оборонительные бои, нанося нам встречные контрудары. Уверен, что если в разгар боёв в Москве произойдёт нечто, о чём мы сейчас догадываемся, ну… - Ставински продолжил, поиграв бровями: - Это будет удар не с флангов, а с тыла. И не по Курскому выступу, но по срокам одной затянувшейся компании.
- Известие о смерти одного… гм, хм… человека… - с многозначительной миной на лице отметил Клюге. – Понимаю вас, полковник, понимаю… Ещё как понимаю! Русские потеряют в разгар боёв символ и веру к победе. Вот так будет разгромлен враг, - он, тем не менее, нахмурился. - Главное мне видится в ином. Русское командование всё же подбросило нам искусно сделанную дезу. По моим данным, так оно и есть. Мы задействуем свои скромные оперативные возможности, отрабатывая этот ход, но всё окажется впустую. К тому же мне кажется странным пребывание русского агентурного разведчика в столь несвойственной ему роли. Причём, эта игра под уголовника… Вам она не кажется странной, полковник?
- Перебежчик утверждает, что оказался в нашем тылу, выполняя агентурное задание разведки 5-й гвардейской армии. Что плен также входит, как элемент этого задания…
Ставински почти не удивился осведомлённости Клюге о поведении Краснопольского-Краснодольского. У фельдмаршала, как офицера оперативного актива Абвера, также было множество источников в армейских штабах и даже в СС. Однако, зная какой завесой секретности было окружено пребывание перебежчика, он задумался о том, кто из них троих (себя он отчего-то тоже посчитал) мог быть причастен к « утечке».
- Сомнительная легенда, дорогой полковник, - Клюге встал из-за массивного стола. Похрустывая хромом высоких сапог, он прошёл взад-вперёд, заложив руки за спину. – Гвардии сержант… При каком роде войск?
- Срочную службу он проходил в парашютно-десантных войсках. Сейчас служит при штабе фронтовой разведки, генерал-фельдмаршал.
- О последнем вы уже обмолвились. Впрочем… Это он так говорит?
- Что говорит он, это одно. Я располагаю несколько иными данными, которые не меняют всей картины.
Ставински вынул из нагрудного кармана сложенный листок из записной книжки, что подготовил заранее. По принципу «встречных полей» он написал там информацию Абверкоманды 103, а также услышанное им от перебежчика в ходе недавней беседы.
- Что это… – начал, было, фельдмаршал, обнаружив листик у себя на столе, но тут же замолчал.
Тщательно изучив текст, он подержал листик на вытянутой руке. Затем, глубоко вздохнув, сжёг её в металлической чаше на высокой подставке.
- Что ж, я доложу, полковник, что вы справились с возложенными на вас поручениями, - сказал он, намекнув, что собирается доложить адмиралу Канарису, а не в штаб сухопутных сил вермахта. – Останется только ждать и уповать на голос разума. На волю Всемилостивого Бога.
- Бог, мне кажется, здесь не играет определяющую роль, - рука Ставински скользнула к тулье пилотки с одноглавым стервятником, сжимающим в когтях венок со свастикой.
Усмехнувшись бесцветными губами, Клюге вновь уселся на чёрный громоздкий стул. При этом брякнул его Железный крест 1-го класса с Дубовыми листьями, что прозывались остряками «салатом» или «цветной капустой». Фельдмаршал задумчиво разгладил правый висок. Затем дёрнул шнур – за спиной бесшумно расползлись шторы. Они скрывали карту боевых действий на Курском выступе. Сеть синих и красных стрел разной конфигурации, обозначавших контрудары и вынужденные отходы (прерывистая змейка) войск покрывала зелёные проплешины лесов, коричневатые возвышенности, пересекала голубые прожилки рек с чёрными разветвлениями мостов и железнодорожные пути, походившие на трубы, раскрашенные под зебру. Красные прерывистые змейки тянулись от сплошного красного бугра, что означало конфигурацию русских войск Центрального и Степного фронта на текущий момент. Там же в направлении толстых синих стрел с массивными заострёнными наконечниками тянулись красные и тонкие, с ромбиками посредине. В них были воткнуты чёрные флажки с номерами танковых корпусов с пометкой Gw., что означало их принадлежность к гвардейским армиям русских. Это были встречные контрудары что замедляли движение 6-й панцерной армии под комадованием Германа Гота. Особенно трепали эти хищные стрелы панцердивизию СС «Мёртвая голова» (Todttenkopf) из состава 2-го танкового корпуса обергруппенфюрера Хауссера. Она до сих пор не могла сдвинуться с мёртвой точки, имя которой было – Прохоровка, бывшая до сей поры малоизвестной русской деревней. Фланги Хауссера защищали другие не менее элитные части как «Адольф Гитлер» и «Рейх». Формально переданные в подчинение армейского командования, их командиры тем не менее подчинялись ведомству рейхсфюрера СС Гиммлера. Такая неразбериха… Впрочем Хауссер заявил о своём намерении вечером быть в Курске. В этом также не сомневался командующий группой армий «Юг» генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн. Веру в победу вселяли вроде бы несокрушимые Pz.Kpfw. VI с бронёй в 100 мм, что не брали с расстояния в 1 км русские полевые 76,2-мм пушки. Хотя эти же пушки, доставившие столько неприятностей панцерваффе в начале компании, наверняка прошивали её со 100 метров бронебойными сплошными снарядами (УБР-456), но об этом не хотелось думать. Всего «тигров» насчитывалось до двухсот от первоначального числа задействованных панцеров, что к началу операции «Цитадель» не превышали 2800 единиц. Кроме них поступили и были распределены по панцердивизиям 100 Pz.Kpwf.V («Панера») с бронезащитой в 80 мм, а также Stug. Elefant и Brummbar. «Пантеры» были вооружены 75-мм пушками. «Элефанты», хоть и считались истребителями танков, вооружались 88-мм модифицированными Flak 18. Бронезащита всех трёх типов бронетехники не превышала 80-мм. Впрочем САУ «Шмель» имела кормовые бронелисты всего лишь в 30 мм, что не спасало от русских противотанковых ружей системы Рукавишникова и противотанковых гранат.
Русские по проверенным данным разведки располагали на Курском выступе 3400 танками и самоходными установками. Наполовину они были представлены Т-34/76 образца 1943 года, вооружёнными 20-калибровыми пушками 76,2-мм. Броня у них оставалась прежняя – 45 мм. Правда, наклон листа под 300 доводил его фактическую толщину до 70 мм. Лишь огонь с дистанции 100 метров позволял «тридцатьчетвёркам» брать кормовую и лобовую броню «Тигров» бронебойно-трассирующими и с дистанции 500 метров подкалиберными снарядами. Кроме того половину танков составляли лёгкие Т-70 с лобовой бронёй в 30 мм и кормовой в 20 мм. Вооружены они были танковым вариантом 45-мм (20К), что могла поразить новейшие германские танки обычным бронебойно-трассирующим выстрелом лишь со 100 метров. Правда, и в составе дивизии СС «Мёртвая голова», действующей на Курском направлении, было до трёхсот устаревших Pz.Kpfw.III Ausf. A,H,C, что оставались вооружены Kwp 37 Lk 24. Другую сотню составляли модифицированные PzIII Ausf J,G, а также немногочисленные F1 F2 , оснащённые Kwp 75 Lk 42.
У русских также было несколько сот британских средних танков «Матильда», вооружённые 40-мм (2-х фунтовыми) пушками. Их бронезащиту в 40-70 мм не брали Pz.Gr.40 устаревших панцеров, если дальность огня превышала 1000 метров. Реальную же опасность под Прохоровкой и на других направлениях представляли полки самоходной артиллерии русских, что с февраля-марта 1943 года были введены в штат каждой русской танковой дивизии. Они включали в себя Су-76, СУ-85, а также СУ-120. Последняя из 120-мм гаубицы без труда пробивала броню самых новейших панцеров. Кроме того БК этих полков имели снаряды нового типа, индекс и характеристики которых пока не смогла раздобыть германская разведка. Лишь туманное название «бронепрожигающие» наводила на мысль, что эти боеприпасы, скорее всего, были кумулятивными, а значит, поражали любую броню с любой дистанции наверняка.
Кроме всего, в составе русских танковых дивизий 2-й гвардейской армии Катукова присутствовали тяжёлые таковые батальоны из КВ-2, КВ-1с, а также КВ-85. Последние были с пониженным бронированием лба и корпуса до 75 мм. Однако на их башни с бронемаской в 60 мм устанавливались русские 42-калибровые зенитные 85-мм пушки. Они поражали почти все панцеры с дистанции в 1 км, кроме «тигра» с его 100 мм лобовым листом. Этих танков, правда, было всего два десятка. Но они были серьёзным противником в сравнении с американскими лёгкими танками М. 3 «Стюарт», средними «Гранд Генерал Ли», что в небольших количествах также присутствовали в русских панцердивизиях.
Клюге задумчиво кивнул на синюю стрелку с флажком «6Pz», что была нацелена своим остриём на Курск. По флангам её страховали синие стрелки, на которые наслаивались флажки Todtenkopf, Das Raih, Adolf Hitler, 8 Pz SS.
- Таким образом, полковник, операция «Цитадель» вступает в завершающую стадию. Танковые дивизии… цвет рейха, атакуют Курс и… гм, хм… Полковник, они могут быть завтра в городе. Прекрасно всё складывается, не так ли?
Пальцы фельдмаршала легли на бронзовую витую рукоять стека, который использовался в качестве указки.
- Да, генерал-фельдмаршал. Всё складывается отлично, - Ставински чуть склонил острое лицо и затаённо усмехнулся. – Однако мне кажется, что для успешного завершения сражения необходимо провести удар по сходящей. Со стороны группы армий «Центр». Без него… ну, натиск нашего «каменного человека» (Клюге многозначительно усмехнулся, подперев кадык щепоткой пальцев) будет иметь свойство… ну, не кулаком, но как говорят эти русские, раскрытыми пальцами. (Клюге усмехнулся совсем загадочно, но руку не убрал.) Необходимо, чтобы удар 4-й танковой армии Гота вместе с поддерживающим его соединениями стал концентрическим. Так положено по уставу вермахта, что разработан на основе доктрин этих русских теоретиков. Как есть, Триандафил-лов и… Светшин, - Клюге, уловив едва заметный кивок фельдмаршала, заметно встрепенулся. Тем более, что почувствовал ободряющий укол в грудь и чуть погодя в лобную и теменную части: - Русские, как нам известно, сами подсказали нам тактику проведения танковых операций, которую этот Триандафил-лов называл «рейдовой». Танковые клинья с пехотой на бронетранспортёрах, что заменила кавалерию, наносят фланговые удары по сходящимся направлениям. Отсекают вражеские части от тыловых служб и коммуникаций. Попавшие в канны, они становятся лёгкой добычей следующих за панцерваффе пехотных дивизий. Но главное – достичь перевеса в силах в нужный момент и в нужном месте! Так, чтобы об этом не узнала разведка врага. И с помощью нашей «старушки», - Ставински намекал на службу Абвер, - убедить противника разбросать свои силы по всей протяжённости линии фронта. Через внедрённую агентуру убедить его генеральный штаб и армейские штабы концентрировать танковые соединения, если таковые имеются, на второстепенных направлениях. Или вовсе отказаться от идеи их применения.
- Вы сказали о Триандафил-лове и Светшине? – Клюге заметно нахмурился, но тут же совладал с собой. – Не только они занимались вопросами тактики и стратегии танковых соединений в 20-е годы. Если мне не изменяет память, на русские танковые полигоны уже тогда ездил герр Манштейн, герр Гот, герр Роммель и прочие… - он откровенно поморщился, так как получил от «быстроходного Хайнца» вызов на дуэль в 1941-м, которую по приказу фюрера пришлось забыть. – Конечно, они уже забыли об этом. Однако другие помнят, - довольный своим остроумием, Клюге вновь осветился улыбкой. – Ну, да не будем о прошлом. Многие из высших офицеров вермахта связаны с ним невидимыми, но прочными узами. Многие… Полагаете, что удар моих панцердивизий решил бы исход сражения под Курском?
Ставински высоко поднял подбородок, но промолчал.
- Что ж, вы молчите, полковник. Правильно делаете, - Клюге плавно встал и налил для себя из бутылки с сифоном пенистой воды. – Не желаете? Жаль…
- Это вредит желудку, генерал-фельдмаршал. Врач рейхсфюрера Феликс Керстен полагает, что газированная вода разрушает мельчайшие ворсинки на стенках, извините… кишечника. Что приводит, как вы понимаете…
- Не стоит дальше, - Клюге причмокнул, оторвав стакан, из которого отпил мелкими глоточками. – В минуты духовных и физических напряжений, полковник, рекомендую вам этот напиток. Успокаивает нервы, - он оставил круглый хрустальный стакан, инкрустированный орлом со свастикой. – Русские до сих пор поразительно-точно осведомлены о многих оперативных планах руководства сухопутных сил и вермахта. Не правда ли, милый Ставински? Ну, ну, расслабьтесь. Это не более чем отеческий разговор. Так вот… Тем более это кажется мне занимательным, так как многие панцер-генералы проходили стажировку при русских Академиях, но прежде – в секретной школе «Камо». В городе Казань, как вы знаете. (Ставински конечно знал, но и виду не подал.) Многие из этих господ до сих пор носят пальмовые ветви в петлицах. Как гордо они их носят, не правда ли? – Клюге вздохнул и заметно сгорбился: - В этой связи, милый друг, я склоняюсь к тому, о чём заговорили вы. Азиату лучше будет уйти. Совсем… Если, конечно, не произойдёт от независящих от нас причин встречный удар на Курск.
- Это замечательный план, фельдмаршал.
- О да, замечательный. Это… только это парализует волю русских к победе. Прежде всего, волю той части русского генералитета, что незримыми узами связаны с нашими генералами. Ниточки натянутся, куклы качнутся и начнут плясать.
С минуту они застыли в тишине. Лишь тягуче пищали телетайпы и стрекотали пишущие машинки в оперативном отделе.
- Но вам нужна санкция руководства – уклончиво заметил Ставински.
- Как и вам, полковник, - дёрнул губами в подобии улыбки Клюге. За этот оборот речи ему хотелось пришлёпнуть полковника, как комара, коих развелось немеренно. – Нам всем нужна одна санкция. Над нами есть руководство, единое руководство.
- Вермахт это, прежде всего Кейтель, - не уловив мысль, начал Ставински. – Начальник Генерального штаба вермахта. Но… - он многозначительно передвинул носки сапог, которые ухитрялся держать в сомкнутом состоянии: - Прежний начальник русского генштаба маршал Шапошнико-ф-ф-в… Помнится, этот господин написал замечательную книгу «Мозг армии». Мы её изучали в военной академии. С одним я не согласен: мозгом армий всех времён и народов всегда является разведка. И контрразведка. Планирование операций лишь следует за ними. Исходя из этого, я понимаю, о каком высшем руководстве идёт речь. Генерал-фельдмаршал…
- Вы всё правильно понимаете, полковник, - прервал его Клюге. – Можете идти…
С 1935-го Клюге состоял в группе заговорщиков, что стремились использовать «богемского ефрейтора», а затем устранить его. Её возглавил шеф Абвера адмирал Фридрих Вильгельм Канарис, что придерживался союза с Британией. Гитлер, пока утверждал то же самое и расшаркивался с Невиллем Чемберленом, вполне устраивал его. При этом Канарис и его окружение тревожно фиксировала его контакты с «красным генералом» фон Сектом. На могиле последнего в 1935 году фюрер поклялся выполнять его главные заветы: никогда не воевать на два фронта, воевать с Россией лишь в случае, если она вознамерится приступить к самостоятельному разделу Польши, по возможности сохраняя союзнические отношения с этой великой державой. В своих статьях Сект именовал её Великороссией. В группу заговорщиков, что называли себя «гофмановцами», входили генерал-фельдмаршал Гальдер, генерал-фельдмаршал Фромм, фельдмаршал Бек и многие другие высшие офицеры. Гальдер много раз призывал начать активные действия и один раз обещал Беку застрелить фюрера при личной встрече, что, впрочем, так и не сделал. Теперь с подачи Клюге анализировалась другая подоплёка заговора: обвинить «великого сына германского народа» в провале наступления под Курском. Пока что Гитлер исступлённо клеймил своих тупиц, старых фельдмаршалов и генералов, что не могут уловить его провидение. Терпению последних когда-то должен был прийти конец. В конечном счёте, рассуждал Клюге, можно уступить красным всё пространство, захваченное с началом восточной компании. К чему оно рейху? Нет сил и средств охранять оккупированные территории, поддерживая на них достойный порядок. Ни одно из взорванных или эвакуированных предприятий так и не заработало, если не считать верфей в Николаево (Крым). Шахты Донбасса и Донецка не добыли даже тонну угля. Майкопские нефтеприиски (из-за них сгинула в котле 6-я армия Паулюса) отбиты большевиками. Надо же быть реалистами! Правда, неплохо было бы устранить сразу двух вождей. Фюрера в Берлине и Азиата… С краскомами, завербованными Абвером в 20-х и 30-х, не стоило труда договориться.
Его размышления были прерваны тягучим сигналом коммутатора «Эриксон». Адъютант известил о звонке фельдмаршала Эриха фон Манштейна, командира группы армий «Юг». Ага, соседи беспокоятся. Этот «сектовец» Манштейн его скоро доконает своими требованиями нанести встречный удар на Курск. Ч то ж, придётся оказать ему некоторую услугу. Не доставало ещё получить вызов на дуэль от этого «красного».
- Да, да, фельдмаршал. Клюге у аппарата. Я знаю, что вы скажите, - усмехаясь в микрофон, говорил он. На его тонких губах играла хорошо поставленная улыбка, будто он был не один. – Но контрудар не представляется возможным. Наши русские друзья уже достаточно научились их отражать. Несмотря на успешные продвижения 2-го панцерного корпуса Хауссера, ему навстречу идёт 5-я танковая армия генерала Ротмистрова. Нежелательный сюрприз, нежелательный…
- У меня командиры танковых дивизий СС, - Манштейн едва сдерживал ярость на том конце провода. – Они исполнены решимости оказаться в Курске. Сегодня вечером либо завтра утром. Но фельдмаршал! Ваша позиция мне непонятна. Добавьте к моим одиннадцати панцердивизиям пять своих, и мы опрокинем русских. Пока нам противостоит первая волна – пять танковых корпусов 2-й гвардейской армии этого Катукова. Что будет, если…
- …если подойдёт Ротмистров? Ничего страшного, фельдмаршал. У русских было десятикратное превосходство в танках и авиации в начале компании. Оно им не помогло. Но представьте, что моим саперам за сутки пришлось обезвредить три тысячи мин. За сутки, дорогой Манштейн! Рокоссовский, несомненно, самый талантливый русский генерал. Моим танковым клиньям удалось потеснить его парней лишь на восемь километров. В тылу прорвавшихся войск остались неподавленные очаги обороны. Много танков врыто в землю и ведут огонь, как с фронта, так и с тыла. Нет, контрудар не представляется воз…
- Это саботаж… - начал было Манштейн.
- Что, простите? – Клюге замер в позе кота, поймавшего мышь. – Повторите, помехи на линии.
- Простите, у меня тоже… плохая слышимость. Я всё же рассчитываю на встречный удар по сходящейся линии. Честь имею!
- Честь имею, - облегчённо вздохнув, Клюге уложил трубку на рычаг. Переключив на коммутаторе тумблер, он немедленно сказал адъютанту не соединять его с командующим группой армий «Юг». «В конце-концов, можно сослаться, что я выехал на фронт…»
…Ставински шествовал через операционный зал. Уставленные телетайпами столы, гудели и вибрировали. Катушки с бумажными лентами, что вращались как колёса автомашин или катки панцеров, сообщали о продвижениях группы армий «Центр» за истёкшие часы. Продвижения с тех пор были не так значительны – всего 2-3 километра. Это группа армий «Юг» могла похвастаться завидным успехом – прорыв обороны русских в глубину на 15 км. Поступали сообщения об уничтожении чуть ли не двух тысяч русских панцеров, что было явным преувеличением, а также о захвате почти 20 тысяч пленных, что вполне могло быть. Кроме этого отмечалась неактивность русской авиации, что накануне пыталась нанести удар по германским аэродромам, но была с потерями отбита. Пикирующие бомбардировщики «Ю-87», «хеншель» и истребители «фокке-вульф», имевшие на вооружении четыре автоматические пушки, наносили удары по продвигающимся из глубины русским танковым корпусам. На их число и приходилось это «почти», во что Ставински верилось с трудом. Если танки или САУ не бросал экипаж, но, выполняя инструкции, двигался навстречу пикирующему на него самолёту, их не так просто было подбить. Учитывая что русские боевые машины работали на дизельном топливе (кроме СУ-76,Т-70 и «Валлентайн»), учитывая, что поразить из 20-мм или 35-мм пушки авиационной пушки «Маузер» их можно было со стороны жалюзи, потери в сводках были явно завышены. Якобы один-единственный гауптманн Рюдель на своём пикировщике, снабжённом двумя подвешенными к крыльям пушками, за истекшие сутки поразил 300 русских панцерс! Уловки этого хромоногого Геббельса выглядели пропагандистским фарсом, да и только. Реальностью было лишь медлительное выдвижение русских танковых корпусов к Прохоровке и явное неумение или нежелание их командиров организовать эффективный контрудар по встречным направлениям. Последний мог раскатать корпус обергруппенфюрера Хауссера в блин.
«Почему русские так затягивают? – рассуждал Ставински. – Или военный заговор сторонников фон Секта с обеих сторон решил взять реванш? Они сговорились на этот раз. Хотят подвести Азиата и обвинить его в поражении. Но с аварийностью у русских на этот раз всё под контролем. Техника новая и ресурс у неё гигантский. Русские заговорщики пытаются по возможности вывести из боя авиацию и предоставить возможность люфтваффе захватить господство в воздухе. Пока им это удаётся. Теперь у кого-то в планах отдать в наши руки Курск. Затем… Сценарий 1941-го: тысячами, по приказам командиров корпусов и дивизий, красноармейцы сдаются в плен. Их убеждают в том, что немцы несут цивилизацию и возрождение монархии? Или заветов Ленина-Троцкого? Но будет ли толк от таких призывов?!? Особенно, если учесть то, что видели русские солдаты на освобожденных территориях. «Цивилизованные» германцы…»
«Телетайпные девицы», облачённые в двубортные кителёчки с лацканами, щёлкали полированными ноготками по клавишам «Бодо», «Сименс» и «Эриксон». Затем тщательно обрывали ленту. К ним тут же подскакивал дежурный унтер-офицер, и нёс её в оперативный отдел (I a). Там её расшифровывали, после чего с пометкой «Секретно! Только для командования!» перепечатывали для последнего на машине с указанием точного числа копий. Там же раскладывали перепечатанное в папки с цветными поперечными полосами, что указывали на степень секретности. Папки с синей полосой незамедлительно шли на стол фельдмаршала Клюге.
В одном из донесений указывалось, что половина «пантер» хоть единожды, но вышла из строя в ходе боя. Как причина указывался перегрев карбюраторов, что отчего-то не справлялись с перегрузками. Это было более чем странно, так как в их надёжности поручился конструктор Фердинанд Порш, которому Сталин в конце 30-х предлагал занять пост наркома тяжёлой промышленности. (Именно в свою честь этот субъект назвал САУ «Фердинанд», что впрочем, носили второе название «Элефант».) Причиной, правда, могло послужить низкое качество искусственного топлива и коробки передач. Положение дел это не меняло. Новые танки не смогли переломить ситуацию. Русские не сдавались целыми бреднями, как в начале лета 1941-м. Они ожесточенно сражались, навязывая противнику тяжёлые оборонительные бои и встречные контрудары. Подобно германской Pakfront они разработали схему «оборона ПТОП», что включала распределение за батареями полевой артиллерии (76,2-мм, 45-мм), а также зенитной и гаубичной функций борьбы с прорвавшимся танковым клином (Panzerkeil). Атакующие танковые роты и батальоны, приманённые «встречным огнём», оказывались вскоре в так называемом «противотанковом мешке», что представлял кинжальный огонь десятков батарей. Из 76,2-мм пушек ЗИС-3 русские запросто поражали «тигры» в гусеницы и заклинивали поворотный механизм в башнях. С расстояния 100 метров их толстую броню брали русские противотанковые ружья систему Рукавишникова. По данным генерал-квартирмейстера группы армий «Центр», русской разведке, кроме точного дня и часа операции «Цитадель» стал известен этот конструктивный дефект – замедленный поворотник, будь не ладен этот Порш! На ближних дистанциях Pz.Kpwf.VI становился уязвимым для «тридцатьчетвёрок» Используя огромную начальную скорость снаряда, их пушки с 100-300 метров проламывали даже лобовой бронелист «чудо-оружия». Кроме того, русской разведке (не иначе как с подачи кого-то из «гофмановцев»!) стало известно, что «Фердинанд» с его 88-мм пушкой был лишён пулемёта. Кроме всего высокое расположение триплекса, а также непозволительная высота угла командирской башенки на забронированной рубке делали эту самоходку с бронированием в 80 мм уязвимой для русской пехоты. Доходило до смешного: «панцерман» истребывали у своего командования ручные MG24. Из них они пытались вести огонь через… каналы своих пушек. В то время как русские пехотинцы на неподавленных позициях, через которые шли «панцеры» и «штурмгещюц», запросто поражали их противотанковыми гранатами и бутылками «КС». Ситуация усугублялась тем, что трансмиссия у «Элефанта», по идее Порша, была выдвинута впереди забронированной неподвижной рубки с орудием, а дверцы для входа-выхода экипажа располагались позади и были из противопульной брони.
«Интересно, мои господа, как бы поступил Азиат с этим мерзавцем, сделай он такие самоходки и такие танки в России? Неужели удостоил бы премии в своё имя? Или…Скорее обратное. Азиат примерно наказал бы этого капиталиста, не в пример фюреру», - раздражённо подумал Ставински. Его тут же обожгла непонятная мысль: а что, если и фюреру выгодно подобное вредительство? А что если фюрер, как и генералы-заговорщики, ведёт двойную игру? Те стремятся подставить его, он в свою очередь…
Подмигнув очаровательной блондинке за телетайпом, что был установлен на столе для исходящих сообщений, полковник отправил закодированную информацию в штаб-квартиру Абвер. В ней помимо «утечек» и дезы, что поставлялась русскими для ОКВ и ОКХ накануне операции «Цитадель», говорилось: «Представилась реальная возможность решить вопрос с Азиатом. За сутки до начала операции в расположение 135-й танковой гренадёрской дивизии перешёл офицер СМЕРШа в звании майор. Проверка личности по агентурным каналам Абвер-103 дала положительный результат. При этом установлено, что русской военной разведкой создана схожая легенда. Скорее всего, чтобы подставить перебежчика как канал дезинформации, так как они сами давно ищут контактов с нами и соперничают с НКВД. Агентурные источники докладывают об особых полномочиях данного лица. Можно с уверенностью судить о разногласиях в русском оперативном руководстве. Это подтверждает данные Абвершталле о наличии в окружении Азиата заговора военных из остатков группы Тухачевского, Уборевича, Якира и прочих. Перебежчик, получивший в моей разработке кодовое обозначение «Круглов», заявил следующее: действующая в структуре Генерального штаба и Разведуправления Красной армии военно-троцкистская организация 4-й Интернационал готова предоставить свой окончательный план…»
- Если фройлен не против, я готов пригласить её в казино, - улыбнулся Ставински, потрепав оператора связи за нежное ушко. – Если фройлен, конечно, предпочитает… - он незаметно сунул ей на колени парижский журнал мод, - она может познакомиться и кое-что заказать. У меня намечается поездка к берегам… ум, гумм…Сены. Имеется возможность украсить вашу красоту.
- Благодарю вас, мой господин, - девушка, как заведённая, заработала пальцами по клавишам. Диск телетайпа плавно завертелся, прокручивая бумажную ленту. – Я, конечно, обдумаю ваше предложение, - покосившись на унтер-офицера войск связи, что сияя лимонно-жёлтыми петлицами, понёс оторванные ленты в оперативный отдел, она ещё более понизила голос: - Это возможно только на будущей неделе, мой господин. Нам строго запрещено самовольно отлучаться, вы же понимаете. Нас даже не выпускают здесь прогуливаться. Увозят на специальном автобусе и на нём же привозят. Чтобы избежать утечек… К тому же, - она ещё больше зардела, - я католичка. Если Мадонна благословит меня на дружбу с таким импозантным офицером как вы, герр оберст…
- Будем надеяться, милочка, - Ставински был доволен, что не последовал вопрос, чей он муж.
Она грациозно показала ему линию бедра под форменной юбкой, а также розовые икры в телесных чулках. Высокая модельная причёска с правым пробором (как раз по парижской моде), пышные коралловые губы и её светло-карие глаза были выше всяких похвал. От рук исходило такое знойное тепло, что Ставински тут же захотелось вырвать её из кресла и увести с собой в Берлин. Он был в разводе – год назад жена не вынесла его командировок. Она предпочла офицеру Абвершталле торгового агента фирмы «Сименс», выпускающего помимо телефонных аппаратов, коммутаторов связи, диктафонов и радиостанций ещё и такие вот телетайпы. Ч то ж, ему повезло. Будь он в НСДАП, это стало бы грандиозным скандалом! Хотя ходят сплетни о похождениях Геббельса с чешской актрисой Лидой Бааровой, которой колченогий якобы предложил руку и сердце, но это не его дело. Проклятые нацистские чистоплюи… Гиммлер будто бы тоже имеет внебрачную связь. А фюрер лишь проводит время в уединённых апартаментах баварского замка Оберзальц с некой Евой Браун, что, как говорят иные мудрецы, всего лишь его друг, но никак не любовница. Иными словами, символ не порочной любви «великого сына германского народа».
- Я очень серьёзная девушка, мой господин, - словно уловив его размышления, парировала она.
- Я уже понял, - дождавшись отправки сообщения, он коснулся её лакированных коготков. Среди шума аппаратуры и беготни персонала на это никто не обратил внимания. – Честно говоря, изнываю от скуки по приятному женскому лицу и стройной фигуре. Фройлен действительно католичка? Хотя я принадлежу по неразумной юности к лютеранской церкви, мои предки – исключительно добропорядочные католики…
- Мы это выясним при встрече, мой господин, - улыбнулась напоследок девушка. – Через неделю, ровно через неделю, герр оберст.
Она так и не представилась, он так и не спросил её имени. Он был уверен, что информация о его предложении тут же ляжет на стол I s при штабе войск связи, а также группы армий «Юг». Оттуда она непременно попадёт к нему. И, если не получиться закрутить с этой примерной католичкой продолжительный роман, то… Во всяком случае, её можно будет приобщить к работе как «доверенное лицо», что также неплохо. Во всяком случае, с кем-то из штаба Абверкоманда-102 стоит обсудить этот вопрос.
Она же мечтательно проводила взглядом его Бронзовый крест с мечами и медаль «мороженое мясо» за московскую компанию. Погоны оберста на красной подкладке артиллериста показались ей мало интересными. Тем более что через полчаса после его ухода на телетайп поступило сообщение из Абвершталле, Абвер II. Его пришлось срочно принять и сдать под расписку в закодированном виде офицеру из оперативного отдела, что тут же принялся разыскивать господина полковника.
***
…Испейте водицы, товарищи командиры, - небольшая, ладно скроенная молодуха протянула брезентовое ведро с двумя ручками: - За детей спасибо, что присмотрели, - она сурово окинула взглядом присмиревших ребятишек; особенно голопузого мальчишку и веснушчатую белобрысую девочку: - Ироды вы Ироды! Родила вас на свою погибель. Вот вернётся отец с фронта – то-то он вас…
- Ладно тебе, мама! Зато мы видели, как фашисты горели… - начал было голопузый, но тут же спрятался за сестрёнку.
- Где воюет хозяин? – Виктор где-то вычитал, что «кормильцем» и «хозяином» звали мужа до революции. Так как товарищ Сталин вводил многое из той старой России, не худо было щегольнуть своими познаниями: - На каком фронте, хозяюшка?
Он передал мягкое ведро Тевосяну. Тот, распустив воротник гимнастёрки, погрузил в ледяную, колодезную воду свой горбатый нос. Пораненной правой рукой он держал днище, от чего время от времени тонко вскрикивал. Хозяюшка удивлённо навострила на него стрельчатые брови, хотя и заметила марлевую повязку с коричневато-бурым пятном.
- Ну так мы за детьми того… присмотрели, значит, - распустил было хвост Сашка Ахромеев.
Виктор многозначительно поперхнулся, взяв грязной пятернёй своё горло. Хотелось, правда, чужое.
- Спасибо и на том, товарищи командиры, - молодка посмотрела на него с холодной грустью. – Спасибо, и дай тебе Господь жену красивую да работящую. А моего-то… С августа 41-го ни одной весточки. Ни слуху, ни духу, как говорится, - её синие глаза задёрнула сплошная серая пелена. – Пришло одно письмецо. Никакого адреса – «вэче» какое-то… Половина чернилами кто-то вымазал, да штампик. Как сейчас помню, - она напрягла свой круглый, прорезанный морщинками лоб под полотняной косынкою: - Проверено этой… тьфу, не приведи Господь, военной цезурой! Так и отпечаталось. Что это, у всех так проверяют или у одного моего Васечки?
- У всех, у всех, - тактично ответил Ахромеев.
- А, ну вот… А после этого, как в воду канул. Уже при немцах у себя в хате обнаружила на столешнице коротенькую записку, - она понизила голос и оглянулась по сторонам. – Малюсенький такой клочочек. А там его рукой нацарапано: жив, мол, здоров. Скоро из плена выпустят. Аккурат как немцы в хате стояли…
Тевосян поперхнулся недопитой водой. Сашка моментально подскочил бить его по спине. А Виктор, сузив брови, сделал молодухе знак:
- Слушай, вот ты же умная женщина, а мелешь… Кто ж такое вещи на публику выносит? Люди всякие да разные на планете водятся. Может кто и… хм, гм… просигналить куда следует. Да ещё и с наворотами: мол, вербовала она меня. Понимаешь что это такое? А там попадётся свой крендель. Потянет тебя к себе и начнёт жилы мотать. В таком духе…
Он содрогнулся от неслабого толчка. В плечо его ткнул Ахромеев. Другой рукой он скрытно от молодухи крутанул у виска, изобразив на лице не то недоумение, не то сожаление. При этом Виктор отметил: рожа у него сделалась такая, будто слопал он солёный помидор и ни чем не закусил.
- Во-во! Правильно говорит, товарищ капитан, - расплылся он в делано-благодушной улыбке. – А дозвольте вам пустое ведрецо набрать по-новому, а затем в хату вашу поднести? А не то…
- Боитесь, умаюсь, товарищ… - она растерянно окинула посветлевшим глазом чёрный погон с одним просветом и двумя звёздочками (Сашка расстегнул до пупа комбинезон), а также чёрно-оранжевую нашивку за ранение над правым карманом. Видно, что новые знаки различия были ей в диковину. – Не умаюсь, не бойтесь. Привычная я. Сызмальства не такое на себе тягала. А за детей спасибо. Помолюсь за ваше здравие в церкви, если после боя цела осталась, - она окинула взглядом Виктора, а затем облупленный купол, что подпирал крестом яркий небосвод.
- Не верующий я, - самому Виктору было неловко от своих слов. – Но, если чуете, что поможет, молитесь. Хорошо, когда вера есть.
- Вот и я о том же – молодка улыбнулась, обнажив под пересохшими губами крепкие зубы. Получив назад ведро, она сурово зыркнула на ребятишек: - Санька, Мотька! Живо за мной, кому говорят! Ох, дождётесь у меня, ехидны. Надвуходоносоры проклятущие, хуже Гитлера!
- Как зовут тебя, красавица? - Тевосян смерил миндальными глазами её фигурку. – Может, приеду после войны в ваши края – присмотрю кого-нибудь…
Виктор давно уже оценил стать этой женщины. Мешковатый вытертый сарафан, сшитый из разных лоскутов, скрывал наиболее лакомые места, но ножки были выше всяких похвал. Разве только ступни были натоптанные и потрескавшиеся, да пальцы сбиты в кровь изрядно. Ещё бы! Обувь как до революции необходимо было беречь в оккупацию. Починка и тем более изготовление обходилась недёшево. Порой за кусок сала, яйцо или крынку молока, что в это голодное время равнялось тысячи рублей, если не больше. Иной раз, в этом он убедился ещё в Воронеже, иные несознательные гражданки сожительствовали с немцами, румынами, итальянцами, венграми да прочими захватчиками, что б им перепадало на стол. С тем же подходили к бойцам и командирам освободившей Красной армии. Последним было строго-настрого запрещено вступать в половые отношения без презервативов, что были розданы по личному составу. Многие потешались над их прочностью, набирая воду и запуская этими резиновыми шариками друг в друга. Правда, особист, инструктируя на курсах переподготовки, заметил сурово: «Ещё раз напоминаю, товарищи командиры, что на освобождённой от врага территории быть в два раза бдительней, чем обычно! Осталось много невыявленных агентов врага, прислужников, полицаев и тому подобной мрази. От всех мы, дайте время, скоро вычистимся. Но допрежь волю своему гармону не давать, но держать в узде. Иные бабы, оставленные здесь для агентурной разведки, так и ловят олухов царя небесного, что б потом зацепить на крючок. Подстроить скажем, после пьяного и постельного угара, пропажу служебных документов или личного оружия…» Начальник медчасти, дебелая блондинка с пышной высокой причёской в звании майора, упоённо закатывая глаза, продемонстрировала, что советский презерватив может выдержать нагрузку до килограмма. «…Но пробовать на себе, товарищи командиры, я решительно вам не советую…» И ещё раз напомнила об угрозе триппера и гонореи, которую занесли оккупанты. А политрук прочитал бойкую лекцию о воздержанности, от которой у иных парней закипели злые слюни. Захотелось завыть по-волчьи или по-собачьи, но сухощавый капитан в железных очках мгновенно вырулил: разразился стихами Пушкина и Блока. «…Ты право, пьяное чудовище, вся истина – в вине…» А в довершении заговорил и вовсе не по теме: «Весьма сомнительно товарищи офицеры, что зачатие Иисуса Христа, Сына Божия и Сын Человеческого в одном лице, было непорочным. Наукой ещё не доказано… Кроме того, если он Святая Троица в одном лице, а также Сын Человеческий и Сын Божий… Получается, что в нём соединились две ипостаси. А это лишнее свидетельство тому, что так называемое «непорочное зачатие» - всего лишь способ убедить, что есть отношения от Бога, а есть… В конце-концов, ведь зачинали гражданки Древней Греции да и Древнего Рима от своих Зевсов да Гераклов? Религиозные сюжеты весьма схожие, хочу заметить…»
- Вам про что? Не гулящая я, - смутилась молодуха, подталкивая детей к хате. – Если товарищу вашему… Вот ему! – ещё более смутившись, она взглянула на чёрные погоны с латунными звёздочками и эмблемой танка, что топорщились на плечах Виктора: - Клавдия я. Можно Клавой звать. Мы пойдём, ладно?
- Красавица маркиза! Дозвольте всё же вас подвести до замка, - встрял всё же Сашка; перехватив у Тевосяна пустое брезентовое ведро с тавро из орла со свастикой, он оказался рядом с детьми, что возбуждённо загалдели: - Вот, и подрастающее поколение голосует исключительно за!
Молодухе ничего не оставалось кроме как уступить. Потупив прекрасные синие глаза, возбуждённо (как показалось Виктору!) шаркая истоптанными босыми ступнями, она в окружении Саньки и Маньки запылила к дому. Сашка изловчился и подмигнул Виктору через плечо. Тем не менее глаза у него, как показалось тому, излучали серьёзность. Спрятанная где-то в глубине, она на секунду вырвалась наружу, чтобы тут же залечь на дно.
Кивнув невпопад Сашке, Виктор окинул Тевосяна наигранно-ревнивым взором:
- Балабол ты, Барефзес! Небось, привык в своём Сочи женщин на танцах кадрить! Хвать под мышки одну, другую и будь здоров! А там с таким темпераментом отбою от красавиц нет. Ну, скажи, если честно, какой это по счёту населённый пункт, отбитый у врага, где вы, товарищ лейтенант, обещали пожениться? Ась, не слышу?
Для убедительности он приставил широко оттопыренную ладонь к левому уху.
- Сбился со счёта, командир. По правде говоря, не единожды.
- Ай, как не стыдно, ай, ай! Наобещал, наверное, всей освобождённой от врага территории в три короба. Разгневанных женщин целая дивизия наберётся. Шучу…
- Хорошо шутите, комбат. Спасибо, учту. После такого боя, - миндалевидные глаза «Барефзес» налились тревожной тоской, - разрядка должна быть.
Пять оставшихся от батальона СУ-85 с вмятинами и пробоинами по корпусу, опустив пушки, чтобы не деформировалась гидравлика, стояли посреди площади зелёными прямоугольными коробками. Из двух тягачей ГАЗ-42 медленно выгружались снабженцами из батальона обеспечения зелёные продолговатые ящики с БК. Бронебойно-трассирующие и осколочно – фугасные снаряды со специальными ключами («ошкурками») для установки взрывателя распределялись в общем количестве сорока девяти на каждую самоходку. Учётчик худой и нескладный лейтенант тут же занёс расход боеприпасов в тетрадь. При этом громко сетуя: «Вот настреляли-то, вашу мать! Кто мне от осколочно-фугасных выстрелов гильзы будет предъявлять? Вы сколько их настреляли всего?» Виктору пришлось сводить его в церковь и показать, что там штабелями было сложено двадцать осколочно-фугасных выстрелов с Ахромеевской САУ. Кроме того, он предложил заглянуть в боевой отсек каждой из уцелевших самоходок. «Ну что, убедился, буквоед? Не надоело закорючки свои выписывать и в закорючки людей превращать?» «Да, вам бы всё острить, товарищ капитан, - слезливо поморщился тот, захлопывая вытертую на углах тетрадь. – А с меня, между прочим, спрашивают. За каждую гильзу! Я должен по каждому израсходованному выстрелу отчитаться! Или вы не знаете, как в начале войны у нас было с БК? Вот тот-то и оно, что… Хреново! Все знают, а всем на нас, буквоедов наплевать. С высокой, как говорится, колокольни», - он опасливо окинул взором из-под козырька защитной фуражки облезлый купол с крестом под полумесяцем.
- …Вот-вот! – донёсся весёлый голос со спины, в коем сразу же был признан Ахромеев. – Что тебе, лейтенант, бирюльки или шпильки, наши выстрелы? Или это макароны, чтобы их наверх по одной да одной левой тягать? Ага, попробуй сам, а я посмотрю! Ладно?
- С меня начальство потом истребует, - запричитал лейтенант с обеспечением. Уходя, он всё же решил наступить на любимую мозоль: - Фраер ещё выискался…
Сашка лишь сплюнул ему вслед. Затем весело утёрся и ещё веселей изобразил на лице, как ему было здорово там, куда он сходил. Да это впрочем, и без его ужимок было ясно. Виктор лишь страсно вздохнул, но подавил в себе блудливые мысли. Они стискивали его со всех сторон, отсекая душу от того могучего источника, что вошёл со святой водицей. Теперь источник сузился до бутылочного горлышка и грозился оставить его. Тут же пришла гусеничная ремонтно-эвакуационная машина – на шасси Т-34, с курсовым пулемётом в стальной маске. Два ремонтника, один в защитном а другой в синем промасленном комбинезоне, выбрались наружу. В руках у них были ящики, где позванивали гаечные и разводные ключи, болты, маслёнки и прочая необходимость. Они принялись по-хозяйски осматривать САУ со всех сторон. Один, выплюнув прилипшую к губе цигарку, полез вовнутрь. «Ты б ещё с ней вовнутрь полез – я б тебя…» - начал кто-то из ребят, но тут же замолк. Один принялся было проверять наскоро склёпанную гусеницу СУ-85, что была за Тевосяном, но тот истошно завопил:
- Эй, друг! Зачем туфли с такой роскошной дамы снимаешь? У мужа не спросил, да? Ай-ай-ай, дарагой, как нехорошо! У меня механик обидется, - кивнул он в сторону плечистого Петрова с забинтованной правой половиной лица, намокшей от крови (того, по всей видимости, посекло микроосколками). – Когда санбат только пошевелится? Такие девушки-красавицы, а быстроты иногда нет.
- А вы что, на ней женаты, лейтенант? – ремонтник опустил кувалду.
- А то! – присвистнул Сашка, толкнув «Барефзес». – Он и тут успел, наш пострел. Везде успевает…
- Ащь! – рявкнул тот, прижимая обвязанную марлей правую руку. – Потише, старлей. А то тут раненые есть… вы не видите…
Ремонтник, пузатый ефрейтор, лишь выразительно вздохнул и покрутил пальцем у виска. Его товарищ-напарник вылез наружу и вернулся с автогеном. Подключив его к аккумуляторам, что заряжались от двигателя ремонтной «тридцатьчетвёрки», он принялся заваривать мелкие пробоины. Попутно он заварил клёпку на гусенице тевосяновской САУ. Перед тем, как надвинуть на почерневшее от загара лицо тёмные очки-консервы, он загадочно изрёк: «Кто мне провод оборвёт, тому я кое-что сам оборву, а затем приварю не туда, куда следует…» Все понимающе закивали.
- Жаль командира 4-й, - Тевосян опустил чёрные ресницы и глубоко вздохнул. – Вся четвёртая полегла – ни одной машины нет. Их фрицы в упор расщёлкали. Надо полагать, поторопился Давыдов с отходом.
- Жаль, конечно, - вымученно согласился Виктор. – Винишь меня, лейтенант? Зря такой приказ отдал?
- Если б не отдал, вообще машин не сохранилось бы. Что, разве нет? Самоходка инструмент тонкий. Новинка для нас. В общий строй с танками её не поставишь. Как у фрицев – для прикрытия танковых атак с пехотой. Для их отхода также предназначены. Правильный приказ отдал, командир, - он положил здоровую руку на плечо Виктора. – Потому и говорим сейчас с тобой, что отдал ты такой приказ.
- Спасибо, Армен, - Виктор неожиданно вспомнил его имя, что всё время забывал, хотя и не сложно было запомнить. – Только сейчас после твоих слов немного отпустило. Прости, конечно, дурака.
Тем временем подкатили «похоронщики» на ЗИС-5. Они разбрелись по деревне к островам неподвижно-застывших, или чадящих оранжево-чёрным дымом «сукам». На плащ-палатки, что расстилали по земле, они принялись нагружать по одному мёртвые тела самоходчиков его батальона. Уже неживой восковой оттенок тронул их молодые, красивые лица с заострившимися чертами. На них застыли гримасы ярости, брани и даже улыбки. Хотя потускнели в глазах навечно живые огоньки, уступив место стеклянному блеску. Скрюченные ноги, неестественно выгнутые руки, посечённые пулями и осколками комбинезоны, что слиплись кровью и потом с гимнастёрками в единый буро-коричневый ком. У командира 4-й, старшего лейтенанта Давыдова, снесло левую часть головы. Оставшуюся покрывало серовато-розовое студенистое желе, сквозь которое угадывались непослушные соломенные вихры. Их заботливо прикрыл один из похоронщиков танкистским шлемом. Его несли очень бережно. Но он, распластав по плащ-палатке, пропитанной мозгом и кровью, в стороны ноги и руки, двигал ими как живой. Казалось, вот-вот встанет, сотрёт с лица этот нелепый грим, и вновь понесутся шутки-прибаутки. Так же, впрочем, несли остальных. Уральчанина Мишку Котова из Красноуфимска, гвардии рядового, наводчика, туркмена Айрана Батырова из Самарканда, старшего сержанта и механика водителя украинца Олега Остапчука из Чернигова, ефрейтора и механика-водителя…
Откуда родом Давыдов, буднично, безо всякого сожаления подумал Виктор. Странно, что не помню. Впрочем, совсем мало общались. Помню, что фотографию девушки показывал. Говорил, что вместе работали на МТС. Он трактористом, а она комбайнёром. Дескать, в марте 1941-го девушек у них в селе стали учить при МТС на тракторах и комбайнах. И слух пошёл, что война недалече. Парней, мол, на танки будут пересаживать, а вместо них – понятно кого за штурвал комбайна или за руль трактора. Что б был обученный резерв. Он вспомнил, как Давыдов, тряхнув соломенными кудрями на макушке, так как виски и затылок были жёстко выскоблены, посетовал: «Правда, непонятно, товарищ комбат – зачем их тогда уже переучивали? Это что, предвидели, что начало войны будет неуспешное и потери большие? Странно… Помните книгу Шпанова «Если завтра война»? Там совершенно иначе всё рисовалось. А как вышло! Не мог товарищ Сталин так сплоховать. Явно подвели его. Какой-то гад – затесался в окружение…» «Поори у меня – на всю округу слыхать! – Виктор тогда чуть не зажал ему рот. – Может этот гад, что затесался, не один. Может у него сообщников тьма-тьмущая. Выискивают таких вот разговорчивых и нехорошее с ними делают. Рассказать, что или сам догадаешься?» «Догадливый, поди…»
- Мы это, товарищ капитан… - замялся старшина из похоронщиков с закатанными рукавами:
- Может, проститься с ними желаете? Оно, конечно, по правилам было бы изъять прямо сейчас документики, награды и прочее. Но мы люди понимащие, - он решительно протянул Виктору фляжку с открытой алюминиевой пробкой на цепочке: - Выпей, капитан, за упокой души братьев-славян. Наркомовские сто грамм…
- Откуда, земеля? – оживился Ахромеев, что, понятное дело, ожидал, что ему перепадёт.
- Сэкономил, - ухмыльнулся старшина. Его вытянутая рука с флягой заметно дрожала: - Будешь, капитан?
- Ладно, приступим, - Виктор, сдавливая накатившую тошноту, отодвинул руку с фляжкой.
Сдавливая подступившую тошноту, он подступил к «четвёртому». Дёрнул клапан пропотевшего, в тёмно-бурых подтёках синего комбинезона, звякнул Орденом Славы над правым карманом защитной гимнастёрки, расстегнул плохо поддающимися пальцами пластмассовые зелёные пуговки на груди (поставлялись по ленд-лизу):
- Старший лейтенант Тевосян! Что вы стоите как… хм, гм… Приступайте, кому говорят! - и изменившимся голосом: - Очень прошу тебя, Армен. Помоги…
Когда всё было закончено, и полуторка укатила в поле закапывать неподвижные изуродованные смертью тела, из-за яблоневого сада показалась иная процессия. Трое бойцов из недавно поступивших, с винтовками наготове, вели четверых пленных эсэсманов. Несмотря на жару двое «гадов» были облачены в короткие маскировочные куртки в ядовито-зелёно-коричневых разводах. Ветер шевелил волосы двоих, а на третьем была надвинутая на лоб стальная каска. На боковине, под рожком отдушины, у неё был изображён по трафарету белый щиток с чёрными косыми молниями. С другой стороны простмастривался общий отличительный знак – белый орёл с раскинутыми крыльями, что сжимал в лапах свастику в веночке. За плечами у троих были рыжей шерсти квадратные ранцы со скатанными по Y-образной трапеции плащ-палатками. На заду качались на ремнях знаменитые цилиндрические канистры для противогазов из гофрированного железа и круглые, обшитые войлоком фляжки с вывинчивающимися стаканчиками. На широких ремнях с бляхами «Моя честь в верности» красовались патронные сумки и пустые, обтянутые парусиной ножны от штык-ножей. (Либо пошли по рукам, либо кто-то из конвоиров нёс их в своём вещмешке.) На плече у первого из конвоиров с красными сержантскими лычками висели три карабина «Маузер» и лакированная чёрная кобура. Он насвистывал сквозь зубы «Синий платочек», подражая в меру сил Клавдии Шульженко. Правда одновременно пыхтел в пол затяжки «козьей ножкой», что была свёрнута из газетной бумаги.
Четвёртым пленником был лощёный танкист дивизии СС, о чём свидетельствовал оскаленный металлический череп с костями на чёрной пилотке с белым кантом; чёрный комбинезон на котором вырисовывались черные, обшитые серебряным бисером петлицы, на одной из которых были серебряные кубики, а на другой серебряные же молнии. Выставив вперёд небритый подбородок, холодно улыбаясь голубыми, продолговатыми глазами, он шёл мерной поступью, словно заведённый. Казалось, ничего вокруг его не интересовало. Лишь встретившись случайно с взглядом Виктора, он мгновенно спрятал улыбку. Глаза его зажглись зловещим пламенем. Длинные руки дёрнулись к груди.
Не помня себя и оттолкнув с пути «Синий платочек», что окуривал себя самокруткой, Виктор в три скачка оказался возле «панцерманн». Пригвоздив себя к его угрожающе-насмешливым глазам, он схватил его за чёрный ворот с серебряными молниями и кубиками:
- Что, падла фрицевская, доигрался со своей смертью?!? Носишь её на своей башке ёб… и ничего – пока ещё жив?!? Кончить тебя сейчас, а!?! Кончить тебя, зараза…
Назад от опешившего эсэсманна его рвал обеими руками Тевосян и, кажется, Хохленко. Молодые бойцы-конвоиры, потряхивая винтовками, орали на остальных пленных так, что те угрюмо задрали к верху руки в мешковато-пятнистых рукавах. Сержант, старший конвоя и самый старший из всех, с прилипшей к губе «козьей ножкой» буднично взирал на происходящее.
- Брось дуру валять, капитан, - полушутя-полусерьёзно заметил он. – Тьфу, зараза… - он, наконец, сплюнул самокрутку, что обожгла ему губы. – Положить бы вас всех тута, на месте! – он для острастки скинул короткий рожковый ППС, что заставило эсэсманов сдвинуться плотнее. – Жалько на вас патронов тока. Да и в штрафную второй раз дюже неохота.
- А что, там уже были? – встрял Ахромеев, что стоял рядом в излюбленной позе - уперев руку в боки.
- Ага! Где я был, там меня… Мой тебе совет, старлей, да и вам, товарищ капитан: раз туда сходил, остался в живых, а второй раз - не стоит. Тем более, из-за этих ероев, мать их в заколдобину. А ну, комм шнель! – он снова сделал угрожающий жест дырчатым кожухом пистолет-пулемёта.
- Шайзе думкопфф… - прошептал пленный танкист. Он как ни в чём не бывало оправил свой воротник, из которого вылетели все крючки и пуговицы. – Ферфлюхтенн руссиш…
- Сам ты… это самое… - начал было Тевосян, которому наряду с Хохленко и Ивановым удалось успокоить комбата.
- …швайн! – подсказал ему Сашка, сплёвывая в сторону панцерманн. – Надо же, культура так и прёт! А говорили мне в детстве, что немцы того… народ культурный.
- Какие ж то немцы! – шумел Хохленко, на всякий случай сжимая погон Виктора своими пудовыми пальцами. – То ж эти, эсэсы, шоб вни сказились! Хиба ж то немцы?
- А кто ж они таки есть? – подключился Ларионов из экипажа Сашки что любил говорить по-хохляцки и был родом из Донбасса.- Рази ж они не немцы? Табе треба паспорт вин вынуть да положить?
- … нельзя остановить победный шаг великий вермахт! – внезапно сказал пленный. – Ви не достоин тот побед, что хотите одержать над великий Германий. Ви предавать арийский раса с еврейский плутократ и будет уничтожен новый секретный оружий! Великий фюрер…
Тут ему наподдал прикладом сержант. А Тевосян, не сильный в немецком, тем не менее прокомментировал:
- Амбарцумян твой фюрер! Капут ему. Слышишь меня, дарагой? О, глухой какой стал. Странно…
- Хивря и весь сказ! – заломил своё Хохленко и все мгновенно заражали.
Ахромеев было налетел сбоку на колонну. Направил на пленных ППШ. Но этим всё и закончилось. Виктор так ничего и не успел ему крикнуть. Тем более что за минуту до этой выходки Сашкин голос прошептал ему на ухо: «А детки помнишь, что давеча говорили? Что мамку у них в Германию угнали. Не клеится что-то у них, комбат. И мамка при них живая, и папкины весточки до них доходят. Смекнул, что к чему? То-то…» До Виктора почти сразу же дошло: это он о молодухе, что представилась Оксаною. Да, не простая, стало быть, баба. Да и Сашка, поди, тоже.
Обложив пленных эсэсманов по фене и пожелав им кончить дни свои у параши, Сашка торжественно вернулся. Надо будет поговорить с ним всерьёз и о том, и о сём. Эти мысли возбудили в голове у Виктора бешенные толчки крови. Поэтому он отложил их напоследок. Нет, набрался где-то уркиной грамоты! Разве не знает, что за это могут разок-другой внушение сделать, дисциплинарное взыскание наложить, а затем – прямая дорожка в штрафную? Злоупотребление матерщиной – разве не разложение дисциплины? А раз знает…
- Вы случайно не знаете, отец, - обратился он к старику, что семенил по пыли коричневыми босыми ногами, опираясь на сучковатую палку, - где тут проживаете такая женщина старая? В домотканом платке… ну, ещё…
Видя у того недоумение в подслепых глазах, он ощутил явную глупость сказанного. Он сам задёргивал тот полог, что был отброшен им и той неведомой женщиной. Существовала ли она на самом деле, в этом мире?
- Как это я так… Простите, ребята, прости, Господи… - в следующий момент самопроизвольно стал он оправдываться, видя перед собой размытые тени вместо глаз и лиц.
– Простите, говорю, Бога ради! Ну, дурак, ну, мальчишка, ну, сопляк… Простите меня, ладно?
- Да что уж там, прощаем, - за всех ответил Ахромеев. – Всё бы вам придираться к своим, комбат.
***
…Эх-ма, где только наша не пропадала, - Цвигун не торопясь, на выдохе нажал на спусковой крючок ТТ – белый жестяной силуэт мишени повторяющий фигуру человека, слился с землёй. – И ещё разик, господа хорошие, - он снова выстрелил и снова мишень послушно легла. – Жизнь ведь такова, что приходится на многое смотреть сквозь пальцы. Только так и увидишь главное. Вот если начнёшь крутить и философствовать… Родина там, честь никому… - он усмехнулся, - то… Короче, такая ахинея найдёт, мозги сами закрутятся, - он, держа вороненый пистолет на вытянутой, которая слегка дрожала, снова пальнул. Мишень на этот раз качнулась, но выстояла. – Чёрт, по касательной…
«Херы», однако, зааплодировали. Фоммель с заметным интересом в глазах мерно хлопнул ладонями. Он задумчиво уставился туда, где (по знаку дежурного офицера с жёлтым флажком) вот-вот должны включиться «движущиеся францы» - мишени на роликах. Управлялись они по кабелям из «операторской», что, отражаясь в лучах Солнца матовой сине-зелёной гофрированной крышей, примостилась с краю полигона. Сам он неплохо стрелял: выбивал из «вальтера» до 60-70 очков.
- Вы поразили почти все мишени, герр майор! – закончил аплодисменты штатский, что представился как имперский советник по культуре. – Кроме последней. Но и её вы всё же задели. Это говорит о том, что конечная цель пока не вполне достигнута. Но всё мы идём в верном направлении. Хочется надеется, товарищ, - одобряюще улыбнулся он, - что это наша общая цель. Что интересы ваших единомышленников совпадают, ну… с теми силами в рейхе, что представлены здесь некоторыми из ваших новых знакомых, - про «некоторых» он сказал так тихо что сам едва услышал, не говоря уже о Цвигуне. – Альзо? Битте…
Офицер, стоящий возле них, сделал знак: сидящий в домике гофрированного железа оператор мишеней в чине вице-фельдфебеля включил соответствующий тумблер. В рельсах, что скрывала аккуратно подстриженная зелёно-жёлтая трава, задребезжали наэлектризованные провода. Справа из-за холма с деревянными пулеуловителями, окрашенными в пятнистый камуфляж, показался первый «франц» - белый жестяной силуэт с чёрными кругами в голове. Будто бы лёжа на дрезине, он затем стал нехотя вставать, чтобы и вовсе подняться.
Цвигун молниеносно взял со стола перед собой «Люгер» (Р-08). Отогнув наверх рычаг предохранителя, он вскинул этот пистолет с длинным стволом, где был сосредоточен центр тяжести. Мушка оказалась на уровне глаз. Тах-тах… После второго выстрела мишень сложилась на двухколёсный транспортёр.
Имперский советник удовлетворённо поцокал языком, что любил делать. Взял со стола «наган» (обер-ефрейтор с белым кантом пехоты и в сдвинутой налево пилотке перезарядил ТТ). Крутанув барабан с головками золотистых выстрелов, подражая героям Майн Рида. Затем предложил:
- Теперь стреляем одновременно, майор. Не возражаете, я надеюсь? Как говорят ваши соотечественники, по глазам вижу, что…
- Зачем тогда спрашиваете? – Васька намеренно скрыл улыбку и согнул в локте стреляющую руку.
- Не буду, не буду… - советник подмигнул Фоммелю: - Оберштурбаннфюрер! Прошу вас, будьте нашим верховным арбитром. Наблюдайте…
Довольный, Фоммель прильнул к окулярам стереотрубы, что стояла на треножной опоре. Повертев колёсико с делениями, он в конце-концов установил нужную резкость:
- Я готов, господин имперский советник и… хм, гм… товарищ майор. Приступайте.
Офицер снова махнул жёлтым флажком. Снова запели провода. Из-за следующего уловителя выкатила следующая – парная мишень или «весёлые ганцы». Два белых истукана на складывающихся шарнирах.
Выстрелы резанули почти одновременно. Сухой щелчок бельгийского револьвера, принятого на вооружение в 1895 году в русской императорской армии, и хлопок из скорострельного оружия, что стало массовым в рейхсвере, а затем в вермахте с 1935-го. Мишень справа тут же слилась с транспортёром, а мишень слева качнулась, но продолжила стоять.
- Господа, если вы стреляли по своим целям… - засмеялся Фоммель. – У нашего русского партайгеноссе снова попадание. Причём, в область шеи. У вас, герр имперский советник…
Тот, не обращая внимания, сделал два выстрела. Бледное от напряжения лицо залоснилось от пота. Рука под коричневым френчем функционера НСДАП набухла мышцами. Мишень вздрогнула и решительно легла.
- У этой машинки слабая убойная сила, - деловито заметил советник, бросая нехороший взгляд на курящийся дымом ствол «нагана». – Бельгийцы вообще-то не нация. Так, слепок с французов. Отчасти с германцев. Последнее в корне ничего не меняет. А Вальтер Парабеллум в руке нашего русского товарища в очередной раз - свидетельство о наших возможностях. О нашем величии, разумеется, тоже. Да, господа! Окидывая взглядом минувшее, хочется спросить у Леты: как бы сложилась судьба рейха и России, если бы… - он заметно понизил голос, - статьи пакта Радек-Сект продолжили выполняться по сей день? Если бы товарищ Троцкий и наш великий фюрер нашли в себе силы двигаться бок о бок. В союзе против еврейской плутократии, разумеется! Какое славное было время. Майор, вы не находите?
- Смотря где поискать, - Васька начинал себя чувствовать неуютно от перекрёстного внимания. Чтобы как-то отряхнуть эту липкую паутину, он заявил: - Вы напрасно не пририсовали к одной из ваших… простите, наших мишеней… ум, гумм… трубку. Или, хотя бы, усы. Говорю вам, напрасно.
- Вы полагаете? – советник снова провернул барабан с неизрасходованными тремя выстрелами. – Ну, зачем же, товарищ большевик, привлекать столь пристальное внимание?
- От, ну большевик я! – весело скорчил рожу Цвигун. – Ну, дальше что? Скажу больше: не просто большевик, но – большевик-троцкист. Это ни одно и то же, и вы это знаете. Ильич, он же Ленин, был решительно за союз с вами. Но дальнейшее его интересовало постольку-поскольку. Главное, сослужить службу своим хозяевам из императорской военной разведки. Этому Бонч-Бруевичу, Игнатьеву и… хм, гм… Шапошникову. А что, - он заманчиво прищурился, - что мне сорока-белобока напела, то я и сказал.
- Троцкий незадолго до переворота 1917-го организовал свою политическую организацию, которую назвал «межрайонцы», - тактично начал советник. При этом он зорко фиксировал реакцию Фоммеля, который также прислушивался: - В этой организации состояли такие видные будущие большевики как Луначарский, Бухарин, Каменев и даже товарищ Молотов. Видите, как я неплохо осведомлён в истории ВКП (б), не так ли? Признаюсь честно, я немного коммунист. С троцкистским уклоном, не забывайте… - он обворожительно усмехнулся. – Хоть и состою, как есть… в фиксированном членстве в национал-социалистической рабочей партии Германии. Но, как и наш фюрер, - он понизил голос, - симпатизирую многим положениям коммунистической идеи.
- В части мировой революции? В части 4-го Интернационала?
- Предположим, что вы опять угадали, - усмехнулся советник. – Почему бы и нет?
Во-первых, наша партия обязана вам своим становлением в 1923-м. Именно тогда представилась попытка провести Пивной путч. Увы, не совсем удачная. Ваш Ульянов-Ленин по матери Бланк? – улыбка вновь искривила его тонкие, аристократические губы. – Значит по матери он «фольксдойтч». Германец по почве. Незадолго до своей смерти он, выражаясь его же собственными словами, решил пойти другим путём. А именно: отказаться от красного террора. Фюрер перенял этот опыт. Он пошёл дальше: пришёл к власти через законные выборы. Но в основе этой победы лежит воля Ульянова-Бланка. Именно он повернул мировую революцию в сторону… как есть… О, новый экономический политик! Как вы называете – нэп. Когда стало возможным вновь открывать частную торговлю, создавать концессии с мировой буржуазией. Заметьте, мы также её презираем, как и вы! Это очень дальновидный шаг. В Германии в период 20-х тоже возникло много союзов и партий, что направлены на реставрацию империи. Один из этих союзов, «Стальной шлем», вскоре возглавил будущий фюрер. Правда, ему в этом здорово помог Герман Геринг, нынешний рейхсмаршал. Впрочем, как вашему Ульянову – Вальтер Модель, что его родственник по линии матери. В настоящий момент он командует 9-й армией при группе армий «Юг».
- Что-то слышал о том, о сём, - напрягся для виду Цвигун.
Он опустил ствол «вальтера» к земле.
- Хорошо, что слышали. Теперь вы видите перед собой человека, что состоял в союзе «Стальной шлем» с 1923-го. Не раз встречался с вашими… хм, гм… эмиссарами из европейской секции Коминтерна. Тогда же, в 1923-м, я присутствовал при встрече Уборевича и Тухачевского в Мюнхене. Они прибыли для подготовки Пивного путча. Но не будем об утраченном. Главное состоит в другом. Ульянов верно понял свою задачу. То ли с молоком матери, в чьих жилах текла германская кровь, то ли усилиями своих германских родственников. Во всяком случае, неудавшаяся карьера юриста не остановила его. Когда на него вышли посредники таких офицеров Генштаба как Бонч-Бруевича и Антонова-Овсеенко, он принял все их условия. Он стал агентом российской императорской военной разведки. И самое главное… – советник перехватил взгляд Цвигуна, - …он стал работать на сближение двух наших держав. Это сближение было предопределено изначально всей историей Европы. Пока Ульянов следовал этой идее, он работал на сохранение европейской расы. Он был защищён от всяких неожиданностей. Когда же он стал неверно понимать эту великую идею, он немедленно ушёл из жизни, - советник, было, скривился, но тут же его интеллигентное лицо приняло прежнее, задумчиво-бесстрастное выражение. – Троцкий на первых порах вполне справлялся с нашими поручениями. Не мне вам рассказывать, сколько он и его верный паладин Тухачевский сделали для возрождения рейхсвера. Если бы не ошибка, коварная и роковая, которую допустил Лев Давидович. Ах, если б… Догадываетесь, о чём я, товарищ троцкист?
- Ну, как же… Лев Давидович торопил товарища Тухачевского с введением военной диктатуры ещё в 1927-м. Тогда по всему РСФСР бушевало. Митинги, демонстрации с матом и со стрельбой даже. В Питере на улицы даже броневики выкатили – сталинисты сыграли не по правилам. Кстати, Шапошников Георгий Валентинович их и приказал выкатить, тогда – начальник Ленинградского военного округа! Знаете про такого? Ну, ясный пень, что знаете. То-то… Вообщем, не выгорело у нас тогда. Сорвалось. Как говорят наши блатные: не можешь с… не мучай ж… Грубо, но верно. Не так ли, господа-товарищи? – Цвигун подмигнул исключительно советнику.
- Да, в мудрости вашим бандитам не откажешь, - советник мигнул ему в ответ. – Вы правы: беда Троцкого в том, что он вечно спешил. Ему не терпелось удовлетворить свои неуёмные амбиции и стать хозяином Единой Европы. С нашей помощью, разумеется. Для этого он задумал устранить Сталина и ввести военную диктатуру. Где он бы стал военным диктатором и политическим фюрером одновременно. Не учитывать интересов общей серой массы, этого плебса, тоже нельзя. Германцы народ дисциплинированный. Это есть факт! И факт упрямый. Они не пойдут завоёвывать Европу без веской причины. Потребовалось два экономических кризиса 20-х и начала 30-х, две оккупации Рейнской области французами, чтобы германский народ проникся идеей отрешиться от статей Версальского договора. Когда германский обыватель почуял запах близкого хаоса, только тогда он принял идеи национал-социализма. Всё остальное его уже автоматически устраивало. Учреждение тайной государственной полиции, имперской службы безопасности, концентрационные лагеря для инфильтрации человечества, «источник вечной жизни», «жизненное пространство»… Он даже не задумывался над смыслом! Вначале 30-х ему было не до этого: чашка суррогатного кофе стоила тысячу марок. Чтобы пережить зиму и не замёрзнуть, помнится, многим берлинцам приходилось ездить в загородные леса и рубить дрова. Идеи Пика и Тельмана о всеобщем равенстве не пришлись, ибо не учитывали одного и главного: жажды мести. Хотя, кто знает…
- Чего уж теперь трясти причинным местом! – хмыкнул Цвигун. – Положим, выиграли бы коммунисты. Объединившись с вами, изыскали бы способ заманить избирателей – увести их от этих… социал-фашистов! Я никого не обидел? – он невинно хлопнул ресницами, припоминая, что «фашизм» и «национал-социализм» ни одно и то же. – Нет? Ну и здорово. Так вот: Сталин бы установил в Германии свою железную диктатуру. Это я вам со всей ответственностью заявляю. Подожгли бы рейхстаг с помощью этого… ну, педика! Рёма, вот кого. Потом обвинили бы во всём вашего фюрера. Устроили бы ему и вашим эсэсам ночь длинных ножей. Разве не так? На харе бы прокатило, господа-товарищи. Слово-то наше, блатное: ночь длинных ножей. Видать в штурмовых отрядах точно зэки заправляли. А руководили приблатнённые, и то – для виду.
- Вы не ошиблись. Там действительно было много уголовников и гомосексуалистов. Их фюрер и приказал уничтожить.
- Что ж, пидаров… правильно! Если это дело как следует обмозговать и какую маляву сварганить подоступнее… Скажу вам, партайгеноссе – такое дело может завариться! За нами может весь блатной мир пойти. А те, что сидят в нём от чекистов, быстро засветятся. Ну, а по тропиночке ихней, по дорожечке мы всю сеть и раскрутим.
- Мы или вы, господин троцкист?- попытался его огорошить советник.
- Я не понял, бум или не бум по мишеням? – огорошил его в свою очередь Цвигун.
Пока они изучали друг-друга, Фоммель, не найдя ничего лучшего, сделал знак дежурному. Жёлтый флажок в руке обер-лейтенанта с жёлтым кантом войск связи очертил мах вокруг высокой фуражки. Снова загудели провода, лязгнул по рельсам транспортёр с тремя мишенями.
Когда стрельба была завершена, имперский советник крепко пожал руку Цвигуну:
- Я убедился, что вам можно доверить оружие. Оружие в ваших руках – надёжный залог победы. Я отправил руководству НСДАП в Берлин ваше предложение. То есть, предложение вашей организации, - он улыбнулся многообещающе. – Ждём ответа с нетерпением, как говорят русские. Скажу вам по секрету, - он молниеносно скосил глаз на Фоммеля, - что в ставке фюрера одна цель – сокрушить русские армии на центральном направлении. Но как? Военной силой? Ну, это чушь. И вы лучше меня это знаете. По основным видам вооружений вы уже нас превосходите в два раза. Ваше стрелковое оружие значительно проще и лучше. Пистолет-пулемёт Шпагина хоть и не снабжён коробчатым магазином, за который можно эффектно ухватиться, - он с усмешкой проводил взглядом германского солдата, что, прижав к груди MP40, прогуливался по земляному скату, что опоясывал полигон, - но зато в его патронном диске – 70 выстрелов. Ваша промышленность уже штампует их миллионами. А наша ещё не перевалила даже за половину от одной этой цифры. Так вот, фюрер не планирует победить Сталина на поле битвы. Это факт – можете доложить по начальству по прибытии, как говорят у вас. Фюрер хочет, - он взял Цвигуна под руку и увлёк за собой в сторону гофрированного домика операторской, - договориться со Сталиным. Вам это понятно, товарищ? По глазам вижу, что да. Очень хорошо. Иного я и не ждал.
- С фюрером мы немного разобрались. А как же другой штаб? Не менее могущественный… - Васька выразительно сплюнул сквозь зубы, чтобы не выдавать своего истинного настроения Фоммелю.
- Ага! Вот это не менее важно. Рад, что вы ухватили эту мысль. Старцы в генеральских и фельдмаршальских погонах, что имели счастья принадлежать к группе Гофмана, - сузил глаза советник, - тоже не полагаются на силу танков «Тигр» и «Пантера». Жаль… Почему, спросите вы? Я вам отвечу так: они полагаются на военный переворот и установление военной диктатуры под прикрытием демократии. Важно, кто одержит верх: кружок Краузена, возглавляемый братом фон Шулленбурга Францем, либо… Вам знакома такая фамилия – фон Штауффенберг?
- Откуда? – прищурился Васька. – Я конечно кот бывалый, но не по таким мышам. Короче, я не спец по фонам. Больше по баронам
Советник сглотнул смех, но сдержал себя.
- Мне приятен ваш русский юмор. Что ж, передайте своим, что фон Штауффенберг довольно близко снюхался… как есть? С тем, кто учиться в академии Фрунзе в 1927-м и организовать нападение на Сталина. Была такая группа военных под командованием Якова Охотникова. Назовите только эту фамилию – ваши поймут.
- Простите, я не понял… - Васька собрал несуществующую складку на лбу, - вы меня за кого принимаете? Я революционер-троцкист, усатого деспота готов на портянки порвать, а…
- Я вас принимаю за трезвомыслящего человека. Поймите, что Германия проиграла военную часть компании. Если ей удастся выиграть политическую часть, то выиграете ли Россия? Вы думаете, ваши временные союзники вас так любят? Они не в грош вас не поставят, когда, не дай Бог… - лицо советника потускнело, - рейх капитулирует. Они примутся за вас. Америка уже сейчас занята производством тысяч дальних бомбардировщиков В-17 и В-24. Каждый несёт тонны бомб, способных уничтожить целый квартал. Каждый снабжён одиннадцатью пулемётами на турелях. Представляете, куда они устремятся?
Они с минуту смотрели друг на друга, затаив дыхание. По краю полигона проехал тентованный «опель-блитц». Группа «хиви» в красноармейском обмундировании без знаков различия, но с отличительными повязками мгновенно выгрузилась из него. По команде унтера, что был с ними, построилась в одну шеренгу, по-германски оттопырив локти. Из кабины выпрыгнул офицер. По-видимому, их привезли на стрельбище.
- Прошу прощения, господа, - Фоммель снял фуражку с выгнутой тульёй, где хищно сверкнула адамова голова. Промокнул лоб платочком из нагрудного кармана. – Я, конечно, не слышал вашего разговора. Но, бьюсь об заклад, что вы решали политику рейха на востоке. Я вам скажу, что старичьё в штабах – главная причина провала этой политики. Причины начала восточной компании тоже в них. Эти старые пердуны! О, как был прав Азиат, - он бросил выразительный взгляд на Цвигуна, - что устроил им… как это по-русский… О, великий чистка! У нас такое тоже бы не помешало. Я подумал об одном плане, пока вы разговаривали. Если кратко, то… Как бы фюрер посмотрел на одно странное обстоятельство? Его генералы и фельдмаршалы затеяли свалить на него вину за поражение в битве под одним городом… ну, в центре России. А затем, за всю восточную кампанию.
Он выразительно помолчал. «Хиви», отработанно повернувшись, затрусили мелким бегом, прижав полусогнутые руки к груди, к длинному, под гофрированной крышей блоку возле операторской. Видно, там они получали оружие. Впереди бежал, высоко поднимая колени в брюках французского сукна, германский унтер. Офицер неспеша шёл, посвёркивая галунными петлицами на воротнике, чуть поодаль. Заметив офицера СД и советника в его горчичном френче с оливковой ветвью в петлицах и нарукавной повязкой, он вскинул руку в нацистском приветствии. Сам являлся членом НСДАП.
- Совершенно с вами согласен, - вздохнул советник, чей шитый золотом воротник потемнел от пота. – Более того. Для нашего русского коллеги я скажу: фюрер не начал бы эту самоубийственную войну. Всему причиной одно обстоятельство. Предательство Муссолини – вот истинная причина. Своим вторжением в Грецию он вверг Германию в открытую войну с Англией. Кроме того, этот мерзавец Геринг, что действовал с ним заодно. Помните, он подтолкнул фюрера начать бомбёжки британских городов?
- Слушайте, господа-товарищи, при чём здесь это? – искренне удивился Васька. – Мы вам столько всего слали через границу. Эшелон за эшелоном. С углём, зерном, нефтью… Воюй хоть с Америкой – не хочу! Но вы же на нас попёрли, будто у нас мёдом было помазано. К чему такая подлянка?
Немцы переглянулись. Вдали, где сверкали никелем и чёрным лаком машины под маскировочной сеткой, где ходил часовой в надвинутом шлеме и с гофрированным цилиндром противогаза, уже стоял раскладной столик с нехитрой снедью. Кроме всего прочего там высилась оплетённая круглая ёмкость, где что-то побулькивало.
- О, подлянка… Что есть по русский? – советник поморщил лоб, хотя смысл был ясен ему.
- Западло это.
- Ясно, дружище. Уверяю вас, и можете заверить в этом… хм, гм… хоть самого Азиата – мы найдём виновных. Я имею в виду тех, кто столкнул рейх и Россию. Фюрер первый, кто заинтересован в этом.
- Людей больно много полегло, - с сомнением протянул Цвигун. – Вот давеча в сарае – зачем надо было пленных убивать? Русский народ, если ему морду отметить, утрётся на первый, а на второй… Уже знаете, поди. Сам в морду плюнет, а то и с размаху приложится.
- Фюрер давно это понял, - заторопился советник. – Его вынудили проводить карательную политику на востоке. Этот… - он поморщился и продолжил не убирая с лица гримасу: - …этот Канарис. С его эмиссаром Ставински вы уже знакомы. Он поторопился уйти, когда выяснилось, что вы – не Разведуправления РККА. Канарис вынудил фюрера начать Восточную компанию. Карательная политика, объявленная фюрером в России, всего лишь… хм, гм… попытка настроить население оккупированных земель против оккупантов. А пленные… Чем больше их умерло от голода и болезней с 1941-го, чем больше расстреляно и отправлено в концентрационные лагеря, тем больше они будут ненавидеть нас. И сражаться против нас. «Наше дело правое, враг будет разбит», - повторил он зачарованно обращение Сталина к советскому народу в начале войны. - Канарис считает, что Британии нужен союз с рейхом. Против вас разумеется. Для этого он посеял «драконьи зубы»…
- Чего-чего?
- Дезинформацию будто Сталин собирается нападать на рейх. С помощью ряда генералов из группы покойного ныне фон Секта. И ваших… Таких как Жуков, Тимошенко и Будённый, - видя как Цвигун чуть не присел, он успокаивающе махнул рукой к столу со снедью: - Я вас понимаю, дружище. Наш общий интерес состоит в том, чтобы рейх и Россия не уничтожили друг-друга. В этой бойне, что затеяна Форинг Офис и палатой лордов. Мы согласны признать Сталина вождём… даже российским самодержцем. На любых условиях! Вы слышите… - он, таинственно округлив глаза, заметил заговорщицки: - Даже уступив вам часть Европы. Сперва …
В небе с обратным гулом, что катился по земле как паровой котёл, летели поредевшие «девятки» бомбардировщиков «юнкерс-88», что вспыхивали на солнце плексигласовыми фонарями кабин. Их сопровождали «мессера», чей боевой порядок прежде именовался «тройками». Противовоздушная оборона русских на Курском выступе несколько поясов зенитных батарей, защищающих сам город, а также оборонительные рубежи. Прорвать её не удалось ни одной эскадрильи люфтваффе.
Один «мессершмидт» вылетел из поредевшего белёсого облака. Он картинно прошёл, покачивая крыльями с жёлтыми полосами. Лётчику явно хотелось, чтобы его заметили. Фоммелю показалось, что на фюзеляже с синим коком, мелькнул силуэт чёрных раскрытых лепестков. Его скривило, не то от зависти, не то от восхищения. Скорее всего, это был обер-лейтенант Эрих Хартманн. Будучи неполных двадцати лет, он стараниями герр Геббельса и штаба люфтваффе, уже стал асом. За ним числилось до сотни сбитых русских самолётов. В день их набиралось до тридцати – ни больше, ни меньше… За каждого сбитого по количеству двигателей на нём, он получал, как говорили, по тысячу марок. Ничего не скажешь, повезло мальчику.
- Давайте накажем виновных сообща, - тяжёлая рука Фоммеля опустилась на плечо Цвигуна. – Вы уже поняли что я и герр советник – одно целое? Как две половинки одного яблока. Передайте своему руководству, что стоящие за нами чины вермахта, СС и СД в состоянии провести некую акцию. И помните, что Канарис не дремлет. Он тоже затевает свою акцию, что отражает интересы Уайт Холла. Вы понимаете дружище?
Как быстро я становлюсь для них дружком, подавил своё презрение Цвигун. Или дружбаном…
- Ну… - начал он, намекая на столик со снедью, к которому ещё предстояло идти. – Генералы, конечно, во всём виноваты. Мать их перемать. И ваши и наши. Хотя не стоит так грубо о матерях. Но генералов иных надо наказать.
- О, конечно так, дружище, - Фоммель незаметно подмигнул советнику. – Вот и славно. Можно подвести итог. Русская контрразведка СМЕРШ имперская служба безопасности и… ну, всем понятно… достигли соглашения о совместной акции. Цель данной акции – устранить влияние генералитета вермахта и Красной армии на политическое руководство. Чтобы Европа, в первую очередь, Германия и Россия остались независимыми имперскими державами.
- Что ж, нам это подходит, - усмехнулся Цвигун.
- Тогда прошу, - советник увлёк его почти насильно к палатке, ухватив выше локтя. – Чем Бог послал, как говорят в России.
- Благодарствуйте, - Цвигун, чувствуя железные тиски его пальцев, делал вид, что всё идёт по плану. – Только с Абвером не надо обрывать всех нитей. Они дюже злопамятны. Зачем злить ребят? Организуйте мне встречу… ну, так… случайно с этим гусём…
- Вы имеете в виду…
- Да. С исполнителем. Ведь эта группа, что совершила сейчас пробежку, здесь не случайно? Не смешите… Ясное дело, что на акцию вы не направите тех, кого я отобрал в сарае. Кого-то из этих, не правда ли? Так вот, пусть его в зависимости от результатов стрельб пригласят за наш стол. Идёт?
- Ну, с вами опасно иметь дело, товарищ. Думаю, что вы правы.
***
Усиленные тремя СУ-122 и СУ-76, пополненные боезапасом и горючим (через пятнадцать минут после провод убитых подкатили два заправщика) оставшаяся батарея САУ в составе танкового полка шла во втором эшелоне дивизии – на сближавшуюся с ними вторую волну панцеров 2-го панцерного корпуса Хауссера. В его составе имело до двух десятков «Тигров». Используя преимущество (88-мм пушка 60-калибров) они открыли с 2000 метров прицельный огонь. У пары Т-34 тут же заклинило башни, у трёх порвало гусеницы. Наши танки, сблизившись на тысячу метров, открыли огонь в стык башен и орудийные маски, не считая гусениц. Полыхнули синевато-белым огнём два Pz.III, что шли в задних рядах. Делая остановки, САУ Виктора, получив от него приказ сосредоточить огонь на головном «Тигре» (на его башне виднелся чёрный угловатый флажок с эмблемой мёртвой головы), двумя выстрелами разбила ему правую гусеницу. Вскоре закруглённая с боков, продолговатая башня, украшенная трубками «дымоиспускателей», бессильно замерла в положении 17-00. Объехав подбитую «тридцатьчетвёрку» с неохотно разгорающимся двигателем на солярке (который вскоре полыхнул кустом ярко-оранжевого неугасимого пламени) СУ-85 точным выстрелом продырявила лобовой бронелист в 70 мм Pz.Kpfw.IV Ausf G. Из подбитого панцера, что взялся гореть чёрно-красными бензиновыми парами, через боковые люки, что открылись на башне, тот час же показались две фигурки в чёрных комбинезонах. Испытав мимолётное желание раздавить их гусеницами, Виктор, всё же не дал волю внутреннему зверю. Поиграв скулами, отдал другой приказ. СУ-85 укрывшись за 100 мм бронёй обездвиженного «Тигра», принялась методично посылать снаряд за снарядом во вражеские машины.
Прорвавшись через боевые порядки первой волны, первый эшелон Т-34 и Т-70 с поддерживающими их батареями САУ, принялись расстреливать вражескую пехоту. Та подоспела на полугусеничных тягачах «бюссинг», а также гробовидных бронетранспортёрах «ганномаг» (Sd.Kfz.250). Наученные опытом, танковые роты старались не отрываться друг от друга. Они вели огонь по скученным вражеским машинам, обеспечивали боевое охранение, где поражали оставшиеся на ходу и повреждённые панцеры и штурмгещюц. Те явно пасовали пред таким боевым мастерством «рус Иван». «Фрицы» стремились сгрудиться вокруг командирской машины (Bf.Pz.) Получая указания по рации, они либо атаковали малым ромбом прорвавшиеся советские танки, либо продолжали двигаться вперёд, врезаясь во вторые эшелоны, где их поджидали бронебойщики, противотанкисты и САУ. Кроме того в воздухе всё чаще повисали краснозвездные бронированные штурмовики Ил-2 и Ил-4, что роняли на вражескую технику кумулятивные бомбы ПТАБ-2-5. Из установок РС, подвешенных к крыльям, они уничтожали спешенную и моторизованную пехоту, противотанковые батареи, что уже были выставлены в порядках второй волны.
…В перископ командирской башенки Виктор мгновенно заметил на фоне крытых камуфляжных тентом тягачей на дырчатых зубчатых колёсах с гусеницами характерно-вогнутые щиты противотанковых 50-мм (Pak.50) и 75-мм(Pak.75) пушек. Вокруг суетилась прислуга в распахнутых на груди серых рубашках или оливково-зелёных рабочих комбинезонах. Эсэсманы расставляли и укрепляли массивные металлические станины. Крутя колёсики поворотных механизмов и сообщаясь с окулярами превосходных цейсовских прицелов, они торопливо наводили длинные стволы с массивным дульным тормозом. От парочки БТРов с низкими гробовидными кузовами рассыпалась пехота, одетая зачастую в такие же лёгкие хлопчатобумажные рубашки поверх которых на портупеях крепилось снаряжение. На стальных шлемах солдат были видны либо ремни от сухарных сумок, либо проволочные каркасы, на которые крепились срубленные ветки или пучки травы. Вторые и первые номера пулемётных расчётов переносили бегом на спинах свои MG 24. Их было по одному на каждое пехотное отделение, как в вермахте, так и в Ваффен-СС. Нередко, по команде, первый номер ставил пулемёт сошками на спину второго номера, и вполуприседе начинал бить короткими или длинными. Очереди расходились красными или зелёными, зловещей красоты трассерами. Сами бронетранспортёры медленно отползали в тыл, под защиту второй атакующей волны. Передний «ганномаг» внезапно подбросило в кучах взметнувшейся земли. Он встал, как вкопанный. В перископ Виктор, испытав к кому-то благородную зависть, заметил смятый в гармошку бронированный радиатор, что также был выполнен в форме гроба. Из раскрывшихся по обе стороны угловатых бронированных дверек наружу выскочил солдат-водитель и офицер, на фуражке которого были закреплены очки-консервы. Вскоре из кузова вырвался наружу клуб чёрно-оранжевого пламени.
- По батарее ПТО – осколочно-фугасным. Прицел пятьдесят. Поправка четыре. Семь выстрелов, беглым! – гаркнул Виктор, заметив, как массивный ствол Pak.75 стал обращаться в их сторону. А присевший на колено вражеский командир орудия, в скошенной налево пилотке, где посвёркивал металлический череп, не мог оторваться от бинокля. В упор он разглядывал плоскую зелёную махину СУ-85. На губах у него змеилась напряжённая улыбка, с которой стремятся переиграть смерть…
Затвор семь раз вытолкнул стрелянные дымящиеся гильзы, что тонко запели в латунном звоне, столкнувшись на резиновом днище. Борзилов ещё не выпустивший из опытных больших рук пусковой шнур из металлической цепочки в замшевом чехле, в злом азарте распихал их сапогами. Хохленко, дёргая перебинтованными руками рычаги коробки передач, совершал гусеничные манёвры. Так он уходил от вражеского огня. Вскоре болванка срикошетила от головной бронелист. По счастливой случайности, она не заклинила орудие. Что-то тяжёлое с визгом врезалось в корму, но, соскочив с наклонной брони, угодило в развороченный остров Pz.III. В перископ стало заметно (когда маленько улетучились цветные шары в глазах да утих звон в ушах), как возле 75-мм ПТО со смятым дырявым щитом, распластав руки и ноги, лежит артиллерийской прислуга.
- Внимание! Говорит тридцать девятый. Батарея, слушай! На связи… - гаркнул Виктор в шлемофон. – Весь огонь по центру. Подавить противотанковую батарею. Ориентир – подбитый «тигр» без правой гусеницы. Смотрите, только, меня не задеть!
После того, как из шлемофона раздались многочисленные «слушаюсь», «сделаем, комбат» и «есть» (среди своих голосов он улавливал и вновь поступивших), в грохот танковой пальбы стали вплетаться знакомые «ба-а-анг» и «ду-х-х» 122-мм гаубиц на СУ-122. Одна из этих «сук» вскоре выдвинулась из-за подбитого Pz.III, у которого взрывом БК сорвало башню. Действовал молодой командир старший лейтенант Сергиенко неосмотрительно. Не обращая внимание на крик Виктора, что не оседал в наушниках («…Куда, му… Лейтенант! Немедленно осади! Назад, под прикрытие! Уе… Уши оторву, засранец! В штрафную…»), он решил погеройствовать. Вывел свою САУ на прямую из-за надёжного прикрытия, что помимо стального, хоть и смятого взрывом корпуса стелило по ветру султан пышного бензинового пламени. Дважды, гулко ухнув, короткая (20-калибровая) гаубица выбросила синевато-бледный трассер. Один из выстрелов разнёс тентованный тягач с боеприпасами. Из облаков взрыва тут же кометами устремились во все стороны бронебойные снаряды. Но вскоре Сергиенко вовремя осадил. Впереди показался опасный «конкурент» - STUG Marder III Ausf Е. Вроде бы ничего особенного. На шасси чешских панцеров или Pz. I размещалась неподвижная рубка из противопульной брони. Но в ней было установлено 88-мм орудие. Виктор тут же сжался. Чувствуя холод, он стал орать Борзилову, лишь бы тот выстрелил первый. Но оказалось, орал напрасно. То ли дым от рвущихся боеприпасов помешал фрицам прицеливаться, то ли Ангел-Хранитель оберегал Сергиенко, но два вражеских выстрела угодили в развороченный многострадальный Pz.III.
«…Стало быть, нагрешил его бывший хозяин на нашей земле», - отчего-то подумалось Виктору. Он, было, решил скомандовать Борзилову и накрыть «мардер», но та предусмотрительно лязгнув гусеницами, уползла в дым. После того, как наводчик разразился витиеватой многоэтажной бранью, Виктор приказал Иванову переключиться на штаб полка САУ, к которому он вновь был подчинён:
- Пятидесятый! Говорит тридцать девятый, приём. Докладываю! Уничтожена батарея ПТО. Калибр 50-мм и выше. Какой, сами, поди, догадаетесь, - от гордости у него, по Крылову, « в зобу дыханье спёрло». Он позволял себе лишнее, зная наверняка, что простят: - Наблюдается скопление «фасоли». Насчитал около полуроты. Нашей что-то не видать. Где только прячутся, прости Господи! Нужно организовать удар по флангам. И «соколов» бы не мешало – путь подбросят гостинцев!
- Тыл открытый? – захрипел сквозь шум и треск командир полка САУ майор Беспечный, что был, к слову, мужик серьезный и не злой. – Не попадём в «мешок»?
Он явно попадал на уцелевшие очаги «обороны ПТОП».
- Одна САУ «Мардер», - зло сказал Виктор, вращая командирскую башенку. – Не сумел достать. Скрылась в дыму, нехорошая такая. Я прикажу… накроем!
- Ладно, сообщу в штаб. Смотри, только не геройствуй там! За командиром 30-й посматривай. Хороший парень, но горячий. Воюй, комбат. Молодец!
- Есть, пятидесятый!
- Не понял, повторите!
- Есть, говорю, воевать и быть молодцом.
- Ну, с Богом!
Самоходка Виктора отошла за подбитый панцер, чья сорванная взрывом башня валялась метрах в пяти и была расплющена гусеницами СУ-122. Сергиенко удирал так лихо, что спрятался за горящей «тридцатьчетверкой». Оттуда он, не получив приказа время от времени посылал одиночные выстрелы по вражеским грузовикам и транспортёрам, что маячили или застыли вдали. При этом «старлея» не заботил факт укрывшейся где-то вражеской самоходки, что могла спокойно ударить с фланга. Чему его, пистона, учили, там, где учили, зло подумал Виктор. Он испытывал острое желание выскочить из рубки. Домчаться до СУ-122 и как следует накостылять этому Сергеенко Игорю Степанычу, какого-то там года рождения, хохлу не женатому, любителю сала и цидуль…
- Щоб я здоровенки був! – Хохленко тоже не
сдержал эмоций. - Як вин хлопец не бережётся! Шо ему жить не охотно? Яки дурни…
- Молокосос! – подключился Борзилов не убирая с рычагов рук, на которых сквозь почерневшую марлю проступили тёмно-бурые пятна. – А ты, не казав, не казав! Себя обнаруживает и нас. На орден охота заработать…
- Не, на медаль… - было встрял одессит Иванов, сверкнув в сумерках бронерубки своими зубами. Он крутил тумблером настройки. Через обшитые войлоком наушники неслась сквозь различные шумы то знакомая матерная брань, то германский лай: - От, падлы! Сейчас поймал их командирскую волну! Один гауптманн своему оберсту: мол, ещё одна яркая вспышка – запишите на счёт люфтваффе ещё одного «ивана». Это они нас так до сих пор оскорбляют – мол, одних Иванов русские бабы рожают. Ни тебе Степанов, ни Викторов…
- Ладно, не трепитесь, - сжал губы Виктор. Не заметно для себя он почувствовал, как правая рука скользнула к груди и, казалось, сама собой, перекрестила её. – Помоги, Господи.
- Чего, командир?
- Я говорю, что обзор хреновый. Надо кому-то выбираться, - он внезапно накинулся на Иванова: - Ты кончай по волнам блуждать. Переключайся на КО. А Сергиенко категорический приказ – не тратить снаряды. Не то башку оторву.
- Я уже казав, - под Хохленко жалобно протянул Иванов. – У них что-то с рацией. Всё твердят, что слышимости никакой. То ли фриц им чего повредил, то ли нарочно выпендриваются.
- Голову он им повредил, - процедил Хохленко. Внезапно оборотясь на сиденье, он вырвал из рук Иванова наушники: - Слушай меня! Да ты не морочь мни башку. И свою, и мою. Не слыхать гарбуза в колодезе, яки вин туды скользнув да сгинув. Щоб вин сказився, ваш командир! Щоб твоя ридна маты…
Уцелевшее Pak.50 на высоких металлических колёсах принялось медленно поворачивать ствол прямо на них. Кто-то из прислуги видно, уцелел. У Виктора похолоднело в груди. Если сейчас выстрелить, то дать себя обнаружить для «мардер». Та не накрыла огнём самоходку Сергиенко только потому, что боялась себя обнаружить. Но с правого фланга из-за застывшего «Тигра» выдвинулись СУ-122 и СУ-76. Они с ходу открыли огонь, стремясь накрыть неподавленное орудие. Две трассы, казалось, слились в одну. Вскоре на месте пушки медленно оседали фонтаны двух взрывов. Остатки лафета, станин и щита разметало. Но накрыло и СУ-76. Сначала с самоходки сорвало гусеницу. Затем вражеский снаряд поразил её в двигатель. Сквозь жалюзи показалось яркое пламя. Экипаж тут же выскочил из открытой рубки.
…Цепь вражеских пехотинцев, сливаясь с зеленовато-бурой землёй, со следами гусеничных траков и неостывшими воронками, стремилась окружить САУ. Их командиры явно согласовали свои действия с экипажем «мардер». Расчёт был прост: не снабжённые пулемётами советские самоходки начнут отползать, дабы их цели не угодили в «мёртвый угол». В это время их накроют. Но в это время позади вражеской разгромленной батареи показались два Т-70 с маленькими обтекаемыми башнями. Они тут же открыли огнём из своих коротких пушек 45-мм в направлении горящего тягача. (Там, видать, укрылась вражеская САУ.) Их с другого фланга поддержала «тридцатьчетвёрка» и «Валлентайн». Вскоре у одного из застывших «бюссингов» захлопали боковые дверцы. Из кузова с сиденьями выпрыгнули две фигурки прятавшихся эсэсманов, которым было поручено присматривать за техникой. В неё тут же врезался Т-34. Опрокинувшись вверх гусеницами, тягач тут же зашёлся клубами дыма. А из-за дыма от накрытой Сергиенко машины с БК густо полыхнуло. Раздался грохот. Скорее всего, это взорвались боеприпасы вражеской САУ.
- Пятидесятый, огромное спасибо коробочкам! Славно поработали, - заорал в шлемофон Виктор. – Если так дальше…
Однако с левого фланга и по центру меж двух зелёно-жёлтых холмов появились пятнистые квадраты второй атакующей волны. В воздухе, неприятно завывая, возникли две «девятки» Ju-87 что в сопровождении Bf 110 E принялись пикировать на наши боевые порядки. С пятидесяти метров первые бросали с крыльев 500-килограмовые бомбы, а на скопление «живой силы» - SD 2. Видом напоминающие катушки с привязанными по краям баллончиками, эти кассеты рассеивали над землёй десятки мелких бомб. В радиусе до трёхсот метров всё живое поражалось сотнями осколков. С востока в них врезались «яки», что сопровождали звенья «илов». И на земле и в воздухе, по определению немцев, завязалась «собачья свара». Было непонятно порой где свои, а где чужие. От крыльев «чёрной смерти» (так звали в вермахте штурмовики ИЛ) стали отделяться красно-огненные протуберанцы «эрэсов». Они старательно уходили по вражеским машинам. Как на экране кинотеатра, Виктор увидел через перископ – с крыла ИЛ-4 отделилась чёрная капля бомбы. Она точно упала на синевато-зелёную башню Pz.Kpwf.VI. Тяжёлый панцер на двух рядах металлических катков, что наслаивались друг на друга, тут же замер. Сейчас же он утонул в густом облаке оранжевого пламени. Ясно, что «соколы» работали новыми бомбами. Но какими – никто не знал…
Мысли и радость Виктора внезапно оборвались. Меж воронками, что густо пятнали выброшенной землёй пространство перед разбитой батареей, там, где уже вспыхнул один Т-70 и пятились под прикрытие остальные наши машины, скользнул знакомый силуэт. Детская фигурка с худенькими плечиками, с белобрысой головкой. Санька… Что он тут делал? Тем более что впереди были сплошь немцы и только сейчас появились наши. Как успел он…
- Батарея, слушай мою команду! Огонь по фрицам! Что б ни одна гнида не ушла, в Бога… - забыв про всё на свете, заорал он как прежде.
И Иванов – как здорово он понимает по-немецки, пронеслась в его голове мысль. Откуда? Жил в Одессе. А там поселение немецких колонистов. У них научился? Завербован? Ах, ты ж, Господи… Он, устыдившись, вспомнил слова Сашки Ахромеева, что остался по приказу «пятидесятого» на сборном пункте возле церкви. Неужто вот такая она – эта бдительность? Вот так надо бдеть? Чёрт, разберемся…
Новое Житие - покой нам только снится. Глава 1. Ог
© Copyright: Станислав Графов, 2012
Свидетельство о публикации №212051401935
Свидетельство о публикации №212051401935
Рецензии