Мастроянни и компания

                (Драматическая комедия в двух действиях)
               
                Действующие лица:               

                Геннадий – 37 лет
                Робертино – 47 лет
                Людмила – 30 лет
                Флора – 30 лет
                Ричард – 30 лет
                Татьяна – 23 года
                Оксана Ивановна – дама без возраста

          Находчивый предприниматель готовится заработать целое состояние на том, что его случайный знакомый очень похож на знаменитого артиста М. Мастроянни.
         
          (Диплом на конкурсе пьес в театре им. Я.Купалы – г. Минск, РБ)


                Действие первое      
Провинциальное кафе – с претензией на некоторую
экстравагантность. Стены украшены портретами кинозвезд.
На стене бара висит большой портрет Марчелло Мастроянни.
          Посетителей нет – время еще раннее, дообеденное.
За дверью, ведущей в подсобные помещения, слышатся
веселая возня, смех, вскрики. Игривый женский голос: «Да ну тебя!
Сумасшедший!.. Отстань!»
          С улицы входят ГЕННАДИЙ и ЛЮДМИЛА, одетые
по-дорожному, но добротно. Людмила выглядит даже нарядно.
Видно, что она привыкла к красивым вещам и знает себе цену.
В руках у Людмилы – изящная сумочка.

ЛЮДМИЛА (нервно). Так я и знала!.. Так мне и надо! Идиотка!
ГЕННАДИЙ. Кто виноват, что наши дороги такие же непредсказуемые, как и наша действительность…
ЛЮДМИЛА. Крылов меня убьет – и будет прав!.. Романтики захотелось, рая с милым в шалаше!
             За сценой, в подсобке раздаются грохот падающих
             кастрюль, хохот, визг.
Там что – землетрясение?.. Эй, люди! Есть кто живой?
          
Появляется возбужденная ФЛОРА. Она миловидная, кокетливая и уверенная в себе. Вид слегка потрепанный, как после борьбы. Верхние пуговички на блузке оторваны, видна пышная грудь.

ФЛОРА (весело, на ходу завязывая вокруг талии яркий передник). Кто это здесь хулиганит?
ЛЮДМИЛА (окинув ее по-женски оценивающим взглядом).
Здравствуйте! Нам, кажется, нужна помощь…
ФЛОРА (оглядывая Людмилу). Если кажется, что нужна, -- значит, поможем… Здравствуйте.
ГЕННАДИЙ. Здравствуйте, здравствуйте!.. (Невольно уставился
на грудь Флоры.) Да уж, помогите лягушкам-путешественницам.
ФЛОРА (блеснув на него глазами и откровенно кокетничая).
А как вы вошли?
ГЕННАДИЙ. А через дверь! Она у вас, можно сказать, нараспашку… Вы одни в этом… (Показывает на многочисленные портреты кинозвезд.) Голливуде?
ФЛОРА. А это как вы захотите. Могу быть и одна…
ЛЮДМИЛА (ревниво закипая). Я вижу, у вас тут не только дверь нараспашку, но и многое другое!
ГЕННАДИЙ. Людочка, не обостряйся! Мы должны быть тихими и смиренными, как святые угодники, коль просим о помощи.
          Флора кокетливо кружит между столиками, смахивая
          невидимые крошки со скатертей, Геннадий следит
                за ней глазами. Людмила наблюдает за Геннадием.
ЛЮДМИЛА. Я вижу, какой ты угодник… (Флоре.) У вас тут есть телефон?
ФЛОРА. У нас тут все есть. А куда вы собираетесь звонить? Если по межгороду, то ничего не получится.
ЛЮДМИЛА (с вызовом). Да я заплачу!.. (Смотрит на   
Геннадия.) Мы заплатим… Дорогой, мы ведь заплатим?
          Людмила, с явной демонстрацией перед Флорой,
          по-хозяйски треплет Геннадия по щеке.
ГЕННАДИЙ. Да, дорогая! В разумных пределах, конечно.
          Отодвигает от стола стул, садится.
ФЛОРА (проходит за стойку бара). Платите, сколько захотите, мне ваших денег не жалко.
ЛЮДМИЛА. Понимаете, наша машина застряла на вашей дороге, а мне давно уже надо быть дома… Так я все-таки позвоню, хорошо?
ФЛОРА. Я же сказала: не получится. У нас только местная связь. Можно позвонить в медпункт, на почту и в контору. А больше никуда.
ЛЮДМИЛА. Боже мой, я погибла! Ну зачем ты оставил наши
мобильники дома?! Зачем?!
ГЕННАДИЙ. Чтобы никто не мешал нашему тайному счастью!.. Интересно, а кому ты собираешься звонить? Крылов будет только поздно вечером, ты же сама говорила.
ЛЮДМИЛА. Он может вернуться раньше, чтобы проверить…
Тем более что и домашний телефон, и мобильник не отвечают несколько дней… Крылову будет достаточно одного взгляда, чтобы понять, что у меня что-то случилось: я же – без маникюра, без прически, немытая и нерытая, ужас! Он и так ревнует меня к каждому столбу и вечно полон подозрений.
ГЕННАДИЙ. Удел старого мужа, имеющего красивую жену…
Не будем, однако, углубляться в интимные подробности при посторонних.
ФЛОРА. Посторонним все ясно: муж в командировке, а жена…
ЛЮДМИЛА (говорит, будто в никуда, но повысив голос). Это никого не касается! (Садится за стол рядом с Геннадием.)
ФЛОРА (усмехнувшись). Ах, извините!.. Мне совершенно все равно, где ваш муж и где жена вашего мужа…Что же вы по нашей дорожке поехали, а не по шоссе?
ГЕННАДИЙ. Торопились очень, думали, что будет быстрее…
ФЛОРА. Ясненько… Между прочим, по шоссе у нас ездят,
в основном, честные и бедные, которые не боятся шмона гаишников. А те, у кого рыльца в пушку и контрабанда в багажнике, те здесь
проезжают, от греха подальше. Лучше в грязи посидеть, чем
в тюрьме, правда же? (Смеется).
ГЕННАДИЙ. Да нет, мы без контрабанды, так что тюрьмы не боимся. (Показывает на Людмилу.) Вот вся моя «контрабанда».
ФЛОРА. И только-то?.. Не густо…
ЛЮДМИЛА. А что они делают?
ФЛОРА. Кто?
ЛЮДМИЛА. Ваши контрабандисты. Как они выбираются отсюда?
ФЛОРА. Всегда одинаково… Выбор у нас совсем не большой,
сами понимаете – глушь… Однако сервис надежный, хотя
и ограниченный…
ЛЮДМИЛА. Господи, ну что вы резину-то тянете?.. Как отсюда
выбраться?
ФЛОРА. Нужно найти тракториста, он пригонит трактор, а трактор вытащит машину. Вот и все. Альфред на этом деле порядочно зарабатывает – клиентура-то богатая… Если бы не пил, мог бы купить мерседес и стать «крутым».
ГЕННАДИЙ (Людмиле). Альфред – это, как я понимаю, тракторист, который может купить мерседес, но не хочет.
ЛЮДМИЛА. Какая разница, кто он: Альфред-тракторист или Арнольд Шварценеггер! Хоть Папа Римский, только бы вытащил отсюда…
ГЕННАДИЙ (Флоре). И дорого стоят услуги нашего благородного Альфреда?
ФЛОРА. В зависимости от марки машины и солидности клиента.
ЛЮДМИЛА (язвительно). Я думаю, что инвалидные коляски
благородный Альфред обслуживает со скидкою, -- из чувства
сострадания. Так что не переживай.
ГЕННАДИЙ. Поздравляю: укусила!.. Конечно, моя колымага –
не золоченая карета, но зато она надежна и неприхотлива, как верная жена.
ЛЮДМИЛА. Приличные мужчины ездят на других машинах.
ФЛОРА. Не каждый, кто с мерседесом, -- приличный мужчина.
ГЕННАДИЙ (Флоре). Спасибо за поддержку. Моей девушке захотелось меня унизить, да еще при посторонних.
ЛЮДМИЛА. Ах, какие мы обидчивые! А хвост распускать перед посторонними нам не унизительно?
ФЛОРА. Веселенькие у вас отношения, ничего не скажешь…
ГЕННАДИЙ. Это меня так ревнуют: остроумно и ненавязчиво…
(Людмиле.) Я вот только понять не могу: если я тебе так буйно
небезразличен, что же ты вцепилась в своего Крылова?          
ЛЮДМИЛА. Потому что мой Крылов – настоящий мужчина!
ГЕННАДИЙ. Что вы говорите! От настоящих мужчин не убегают в инвалидных колясках, чтобы предаваться любви в убогом шалаше.
ЛЮДМИЛА. Ты хочешь, чтобы я окончательно об этом пожалела?
ГЕННАДИЙ. Я хочу, чтобы ты не унижала меня разговорами о своем Крылове.
ЛЮДМИЛА. Между прочим, дорогой, чтобы не быть униженным, нужно вертеться в этой жизни. Если ты мужчина, конечно, а не облако в штанах.
ФЛОРА. Не надо ссориться, жизнь такая короткая…
ЛЮДМИЛА. Поучился бы у других! У Крылова, между прочим. Хозяин фирмы, все перед ним заискивают, все набиваются в друзья…
По заграницам ездит, ничего для меня не жалеет…
ГЕННАДИЙ (язвительно). Да, действительно, Крылов – крутой мужик!      
ЛЮДМИЛА. А возьми Альфреда-тракториста – на пустом месте свой бизнес организовал, на яме! (Флоре.) Подозреваю, что и вы не
бедствуете здесь, на этой дороге… Хлеб-то с маслом едите?
ФЛОРА (усмехнувшись). А это как повезет. Если застревают солидные люди, да на денек-другой…
ЛЮДМИЛА. Постойте… Как это – на денек-другой? Что вы такое говорите?!
ФЛОРА. Альфред у нас с характером, он и через неделю может
не объявиться, если в большом запое.
ЛЮДМИЛА. Просто ужас какой-то!.. А без трактора отсюда можно выбраться?
ГЕННАДИЙ (хохотнув). Можно! На метле!
          Пытается обнять Людмилу.
ЛЮДМИЛА (отстраняясь, раздраженно). Тебя все это страшно  развлекает, как я погляжу!
ГЕННАДИЙ. Ну дурак я, дурак, переборщил слегка… Успокойся, я так больше не буду. (Привлекает Людмилу к себе. Флоре). Автобусы у вас не ходят? Местный сервис их не предусматривает?
ФЛОРА. Автобус ходит раз в два дня. Сегодня пятница? Вот сегодня как раз и будет.
ЛЮДМИЛА (освобождается от объятий Геннадия). У вас тут все не по-людски… Даже автобус нормально не работает.
ФЛОРА. Это потому, что пассажиров мало. Ездят-то у нас,
в основном, пенсионеры, да и то льготники, почти бесплатно. Вот
и сократили расписание.
ЛЮДМИЛА. Нужно идти к автобусу!
ФЛОРА. До него придется топать пять километров. Правда, если сейчас выйти и прямиком через болото, будет короче. Может, и успеете…
ЛЮДМИЛА (в ужасе). Ну все!.. Вернусь домой уже брошенной!
ГЕННАДИЙ. Это судьба. Наконец-то все станет на свои места.
ЛЮДМИЛА. На какие места, на какие места?! Что ты такое
говоришь, Боже мой!.. (Флоре – чуть не плача.) Вы сказали – пять километров?..
ФЛОРА. Так точно, пять кэмэ. Можете трусцой пробежаться – приятное с полезным… У нас тут птички поют, цветочки цветут, бабочки порхают, кузнечики кузнечат… А если через болото
побежите, то и лягушек послушаете… Любота!
ЛЮДМИЛА. Вы говорили о трактористе… Как его?..
ГЕННАДИЙ. Аль-фред-д-д!
ЛЮДМИЛА. Помолчи!.. (Флоре.) Его можно вызвать? Сходить
к нему можно?
ФЛОРА. Конечно. Отсюда – тоже километров пять. Нет, побольше…
ЛЮДМИЛА. Боже! Зачем я поехала в эту тьму-таракань?!..
А позвонить ему можно?
ФЛОРА. Конечно.
ЛЮДМИЛА. Так что же мы не звоним?!
ФЛОРА (смотрит на часы). Пока звонить некуда – фельдшер еще не пришел.
ЛЮДМИЛА. Я с вами с ума сойду! При чем тут фельд… Фельдшер? Мне не клизма нужна! Мне нужно, чтобы наша машина вылезла, наконец, из вашего ненавязчивого сервиса!
ФЛОРА. Но ведь сегодня пятница.
ЛЮДМИЛА. Ну и что?!
ФЛОРА (она получает удовольствие от происходящего).
По пятницам фельдшер появляется в медпункте только после обеда… А то и вовсе не приходит…
ЛЮДМИЛА (звереет). Я не хочу фельдшера! Я хочу Альфреда-
тракториста!
ФЛОРА (растягивая слова). Дело вот в чем… В четверг Альфред с Клаусом, нашим фельдшером, идут в баню, а после баньки у них – большой брудершафт. И в пятницу они, естественно, просыпаются не раньше обеда. Чтобы найти Альфреда, нужно позвонить в медпункт Клаусу. Он к нему сходит и скажет…
ГЕННАДИЙ. Какие люди в Голливуде!
ЛЮДМИЛА (ее вдруг осенило). У них же совместное предприятие на этой долбанной дороге, как я сразу не догадалась! Они сообща тут деньги зарабатывают! И как все обыграно, какая режиссура: хочешь выбраться отсюда – сначала с ума сойди от безысходности, а потом выложи им кругленькую сумму… (Флоре.) Вы специально издеваетесь над нами, жилы тянете, чтобы побольше вытянуть!
ФЛОРА (смягчаясь). Придет же такое в голову… Вы спрашиваете -- я отвечаю… (Кричит в подсобку.) Робертино! Приготовь горячие бутерброды и бульон! Гостям пора перекусить!
ЛЮДМИЛА. О, еще один бизнесмен – Робертино!.. Я не буду есть  ваши горячие бутерброды, можете не рассчитывать. 
ФЛОРА (усмехнувшись). Не хотите – как хотите… Робертино,
ничего не надо!
ГЕННАДИЙ (актерствуя). Альфред, Клаус, Робертино… У вас тут, как я погляжу, одни иностранцы. А хозяйку Голливуда зовут, наверное, Мерилин Монро?
ФЛОРА (смеясь). Да нет, я просто Флора.
ГЕННАДИЙ. Ах, ну конечно! Дама с такой восхитительной фауной… (Показывает на себе окружности грудей.) Может быть только Флорой! А мы, как вы уже догадались, всего лишь Людмила и Геннадий, простые пост-советские человечки, заброшенные волею судьбы в этот филиал зарубежного капитализма.
ФЛОРА. Да уж, самые что ни на есть простые человечки! (Смеясь, уходит в подсобку).
ЛЮДМИЛА (вполголоса – вслед Флоре). Пуговицы пришейте, а то фауна усохнет!.. (После паузы – Геннадию.) Ты, кажется, изо всех сил добиваешься, чтобы Крылов меня бросил. Может, ты специально усадил машину в эту проклятую ямку?
ГЕННАДИЙ. Конечно! Даже более того: я сам эту ямку и выкопал. Вместе с Альфредом, Клаусом и… Ричардом Третьим.
ЛЮДМИЛА. Не удивлюсь, если так оно и есть!
ГЕННАДИЙ. А знаешь, дорогая, ты права: я рад, что так случилось… Тебе давно нужно уйти от Крылова. Или пусть он сам тебя выгонит… А то – старый, да еще ревнивый! Жуть кромешная!
ЛЮДМИЛА. Он не старый! Ему еще два месяца до пенсии, у него все зубы свои!.. Наверное…
ГЕННАДИЙ. Вот именно, твой Крылов – совсем еще дитя. Он, видимо, даже не в состоянии поступать с тобой «безнравственно»,
как нормальный взрослый мужчина со взрослой женщиной. Только
и остается – ревновать.
ЛЮДМИЛА. С «безнравственностью» у него все в порядке, не волнуйся. Ты бы видел, как он пялится на молоденьких, -- до неприличия!
ГЕННАДИЙ (язвительно). Пялится, говоришь? Это действительно аргумент, да еще какой. Не каждый на такое способен!.. А почему это он за пять лет совместного брака никак тебе детей не настрогает? «Инструмент» бережет?
ЛЮДМИЛА. Он не хочет, чтобы у меня фигура испортилась.
ГЕННАДИЙ. Что ж, это тоже убедительный аргумент.
ЛЮДМИЛА. И потом: у него уже есть две дочки от двух первых браков, и обе старше меня. Так что наши дети годились бы ему во внуки, а внуки у Крылова тоже есть.
ГЕННАДИЙ. Да, дети вам действительно ни к чему… Детей нарожаем мы – я и ты. Знаешь, таких хорошеньких, пухленьких,
с пупиками!
ЛЮДМИЛА. Детей, между прочим, нужно обеспечить.
ГЕННАДИЙ. И обеспечим! Если ты будешь только моей, я горы сверну!
ЛЮДМИЛА. «Моя, мое»… Какие вы все собственники! Крылов, кстати, такой же. Он и работать мне не разрешает, хочет, чтобы я всегда была ухоженной и красивой и жила исключительно для него.
ГЕННАДИЙ. А тебе, конечно, нравится такая роль.
ЛЮДМИЛА (с вызовом). Да, нравится! Я насмотрелась на своих нищих родителей, и мне хватит этого на всю оставшуюся жизнь… Так что не надо кормить меня обещаниями светлого будущего. Вот когда свернешь горы, тогда и поговорим о совместном проживании.
ГЕННАДИЙ. Ты, кажется, говорила, что любишь меня.
ЛЮДМИЛА. Конечно, я тебя люблю. Разве стала бы я так рисковать, если бы…
ГЕННАДИЙ (перебивает). Значит, это и есть любовь?.. Тебе
не кажется, что она у тебя какая-то… вывихнутая? Может, это называется как-то по-другому?
ЛЮДМИЛА. Вот только не надо на меня кричать…
ГЕННАДИЙ (возбужденно). А я не кричу! Я хочу понять!
ЛЮДМИЛА. Что тебе неясно? Чего ты не понимаешь?
ГЕННАДИЙ. Я ничего не понимаю! Извините: тугодум! Плохо соображаю. Особенно, когда мне загадывают такие крутые загадки.
О любви и семейном счастье.
ЛЮДМИЛА. «Любовь, любовь»… Кто знает, что она такое? Моя бедная мама тоже любила, и что? Через год от любви и пылинки не осталось, вся вымерла, потому что людям, даже влюбленным, еще
и кушать хочется, как ни странно.
ГЕННАДИЙ. Тогда это так и называется: кушать хочется! Как у тебя с Крыловым. И не просто кушать, а еще и на золоте, да?
ЛЮДМИЛА (делает большие глаза). Нет-нет, что вы, лучше есть из разбитого горшка! Так гораздо духовнее!.. Нам вдолбили в голову, что нищета – это не порок. Неправда! Порок! Потому что она не дает почувствовать себя полноценным человеком. Я не хочу быть ущербной, я хочу быть полноценной, потому и вышла за богатого,
и нисколько об этом не жалею.
ГЕННАДИЙ. Значит, я должен перекупить тебя у твоего Крылова…
ЛЮДМИЛА. Попробуй, если кишка не тонка. Только я очень дорого стою.
               
                Входит добродушный, скромный, тихий человек.
           Это РИЧАРД. Обе штанины его брюк высоко завернуты,
           как это делают велосипедисты.

РИЧАРД. Здравствуйте… (Оглядывается.) Гости есть, а Флоры нету. Где она?
ЛЮДМИЛА. Ой, послушайте, вы на тракторе приехали?
РИЧАРД (недоумевая). Нет, я на велосипеде…
ЛЮДМИЛА. Значит, Альфред – это не вы… Может, вы Клаус?
Ричард собирается ответить, но Геннадий его опережает.
ГЕННАДИЙ (торжественно). Дорогая! Это и не Альфред, и
не Клаус! Это Ричард Третий собственной персоной. Я его сразу узнал, мы вместе копали яму.
РИЧАРД (оторопело). Яму?.. Как-кую яму?
ГЕННАДИЙ. Как это – какую? Возле Голливуда, конечно. Ведь вы –  Ричард Третий?
РИЧАРД. Да нет… Не третий. Я просто Ричард… И я сроду не был в Голливуде… Я на почте работаю… Ездил к Никсону, нашему
агроному, и решил по дороге «Приму» купить. У Флоры…
ЛЮДМИЛА (иронично). Агроном Никсон – как это экстравагантно! Откуда здесь такие фамилии?
РИЧАРД. Это имя. А фамилия у него – Егоренко…
ЛЮДМИЛА. Не удивлюсь, если неподалеку какие-нибудь Депардье и Джексон строят коровник или пасут свинок…
РИЧАРД (виновато улыбнувшись). В нашей округе имена всегда были чудные, никто уже не помнит, когда это началось… Мы привыкли, а постороннему человеку, конечно, слух режет… Флора здесь?
           Входит ФЛОРА с бутылками в руках, идет за стойку
           бара. Блузка на груди скреплена брошкой.

ФЛОРА. Я здесь, Ричард! Где же мне быть?.. Здравствуй, давно не заходил… Совсем забыл меня…
РИЧАРД (влюбленно смотрит на Флору). Здравствуй, Флора… Я не забыл, я всегда тебя помню… Вчера докурил последнюю сигарету. Дай, думаю, заеду…
ФЛОРА (кокетливо). Хорошо, что ты куришь, а то бы и не заехал…
РИЧАРД. Не знаешь, Робертино починил мой магнитофон?
ФЛОРА. Не знаю. У него спроси… Робертино!
         
Пауза. Из подсобки появляется РОБЕРТИНО
          с радиоприемником в руках. Одет небрежно.
          На правой кисти у него – легкая бинтовая повязка.

РОБЕРТИНО. Всем – здравствуйте! (Задерживает взгляд на
Людмиле, переводит его на Ричарда.) А-а, Ричард… Ну что, все еще сохнешь по нашей Флоре? Смотри, высушит она тебя окончательно, никакие дожди не помогут!..
          Ричард смущенно переступает с ноги на ногу.
А за магнитофоном на той неделе зайди, у меня пока много работы.
РИЧАРД. Хорошо… Флора, мне бы курева…
ФЛОРА. Ты уже удрать собираешься?.. Не обращай внимания
на Робертино, это он перед гостями раскокетничался.
         
  Робертино заходит за стойку бара, ставит приемник,
           ищет музыку. Людмила разглядывает его.

РОБЕРТИНО. Кокетство – больше по твоей части.
ЛЮДМИЛА (Робертино). Имя у вас такое – Робертино… Вы что – итальянец?
РОБЕРТИНО (взлохматив себе волосы). Да нет, марсианин!
Не похож?
ЛЮДМИЛА (показывает на портрет Марчелло Мастроянни).
Вы на него похожи…
РОБЕРТИНО. Мне это многие говорят. Особенно, когда видят рядом с портретом. Флора специально его повесила…
РИЧАРД. Ты запросто мог бы участвовать в конкурсах двойников…
ЛЮДМИЛА. Геннадий, посмотри! Прямо вылитый Марчелло
Мастроянни. Можно в кино снимать.
ГЕННАДИЙ (внимательно разглядывает Робертино – похоже,
его осенила какая-то идея). Да, действительно… И имя у вас
итальянское.
ФЛОРА. Это прозвище. В детстве его окрестили, да так и остался на всю жизнь Робертино.
ЛЮДМИЛА. Интересно, почему?
ФЛОРА. Он в школе пел хорошо, ну прямо как Робертино Лоретти. Был такой итальянский мальчишка, помните?.. (Поет.) «Санта Лючия, Санта Лючия!..»
РИЧАРД. Робертино, между прочим, чуть знаменитостью не стал. Тогда по всему Советскому Союзу конкурсы проводили, чтобы найти своего Робертино Лоретти и утереть нос итальянцам, и он в этих конкурсах участвовал.
ЛЮДМИЛА (Робертино). Вот вы какой, оказывается… Что же
помешало вам прославиться?
РОБЕРТИНО. Трагический случай! Нужно было ехать на всесоюзный конкурс – после всех областных и региональных, а в моем горле кость рыбья застряла. Пока доставали, все и закончилось. Победил какой-то пацан с Украины. А меня с тех пор стали называть Робертино…
ЛЮДМИЛА. А свое имя у вас есть? Тоже, наверное, экстравагантное, как у всех здесь?
РОБЕРТИНО. Да уж, экстравагантное, дальше некуда… Борька!
ГЕННАДИЙ. Почему это вас так обделили? Все вокруг Альфреды, Клаусы, Никсоны, а вы – просто Борис.
РОБЕРТИНО. Не Борис, а Борька. Борь-ка!
ЛЮДМИЛА. Это разве не одно и то же?
РОБЕРТИНО (смеется). О, разница есть и весьма существенная, я вам доложу!
РИЧАРД. Ладно, Робертино, не томи людей… Его так дед назвал, в честь быка Борьки.
ЛЮДМИЛА. Ничего себе!
РИЧАРД. Говорят, дед в своем Борьке души не чаял, и тот ходил за ним, как собачонка. А сосед взял и застрелил быка – за то, что он его корове бок распорол. Дед горевал, как по человеку, а когда
Робертино родился, велел назвать его Борькой.   
РОБЕРТИНО. При регистрации хотели записать «Борис», но дед  поставил кому надо чекушку, и в моей метрике черным по белому записано: «Игнатьев Борька Африканович»…
ГЕННАДИЙ (смеясь). И в паспорте тоже?
РОБЕРТИНО. Конечно.
ЛЮДМИЛА. Да, с вами не соскучишься… (Вспоминает о своих
проблемах и мрачнеет.) Ладно, смех – смехом, но надо как-то
выбираться отсюда.
РИЧАРД. Флора, мне бы курева…
ФЛОРА (кокетливо улыбаясь). «Приму», как всегда?
РИЧАРД. Как всегда. Запиши на мой счет, с получки отдам.
          Флора дает ему несколько пачек сигарет.
Спасибо… Ну, я пошел. Всем – до свидания! (Направляется
к выходу).
ЛЮДМИЛА. Постойте! (Ричард останавливается.) Довезите меня до дороги, по которой автобус идет! Пожалуйста, это вопрос жизни и смерти!
ГЕННАДИЙ (Людмиле). Может, Альфреда подождем?.. Не торопись уезжать, у меня появилась замечательная идея!
ЛЮДМИЛА. Сначала мне нужно сохранить свою жизнь, а твои идеи подождут.
ГЕННАДИЙ. Я бы отвез тебя прямо к дому…
ЛЮДМИЛА. Большое человеческое спасибо, с тобой мы уже доехали!.. (Ричарду.) Так вы подбросите меня?
РИЧАРД. Конечно, мне как раз в ту сторону. До автобуса еще больше часа, успеете.
ЛЮДМИЛА (выразительно смотрит на Флору). Больше часа,
говорите?..
ФЛОРА (как ни в чем не бывало). У меня, наверное, что-то с часами…
ЛЮДМИЛА (Геннадию). Вещи мои, что остались в машине, я заберу как-нибудь потом. Надеюсь, ты их не выбросишь!.. (Ричарду.)
Пойдемте?
ФЛОРА. Может, на дорожку возьмете чего-нибудь пожевать?
ЛЮДМИЛА (кивает на Геннадия). Пусть он жует, у него для этого уйма времени… (Геннадию.) Не провожай меня. Привет трактору!
          Людмила и Ричард уходят. Повисает неловкая пауза.

ФЛОРА. Робертино, что у тебя с рукой?
РОБЕРТИНО (показывая забинтованную руку). А, ерунда, ладонь слегка поцарапал. Завязал для красоты… (Опять повисает пауза).
ФЛОРА (Геннадию). Ну что вы поникли? Семья – дело святое, пусть себе едет…
ГЕННАДИЙ. Да какая семья… Два человека, один из которых – старый импотент, на ладан дышит.
ФЛОРА. Дышит – не дышит, а смотрите, как привязал к себе, --
не отодрать.
ГЕННАДИЙ. Деньгами он ее привязал… Все вы одинаковые! Любите жить в золотой клетке.
ФЛОРА. А что же вы, мужики, такие неодинаковые? У одного есть все, у другого нет ничего. А красивой женщине хочется дорогой оправы.
ГЕННАДИЙ. И вам тоже?
ФЛОРА. А что – я разве не женщина? Или некрасивая? (Смеется, играя грудью.) Вы думаете, если сижу в этом, как вы сказали, Голливуде, так мне уже ничего больше не надо?.. У меня, между прочим, высшее образование. Библиотечное. А я пьяных мужиков обслуживаю, каждый день их маты-перематы слушаю… Вот поднакоплю деньжат – и поминай, как звали… Робертино, поедешь
со мной, а? На край света?
РОБЕРТИНО. Я там уже был, езжай без меня.
ФЛОРА. А где ты будешь жить, когда я продам эту кормушку? Может, новой хозяйке квартиранты ни к чему… Может, она замужем будет. Что тогда?
РОБЕРТИНО. Что будет – то будет. Нечего языком без толку трепать.
ФЛОРА. Ух, ты, какой суровый вдруг! Дамочка наша уехала –
и твоему языку стало неинтересно трепаться?
РОБЕРТИНО. Да ты, никак, ревнуешь?
ФЛОРА. Очень надо! Никуда ты от меня не денешься… Слушай, а почему ты меня замуж не зовешь?
РОБЕРТИНО. А что изменилось бы?
ФЛОРА. Многое! Одно дело – законный муж, а другое…
РОБЕРТИНО. Муж – это всего-навсего зарегистрированный сожитель. Обойдемся без клейма – так надежнее, вырываться
не захочется.
          Под стойкой бара звонит телефон.
Флора снимает трубку.
ФЛОРА. Алло!.. Да, это я, кто же еще… Подожди секундочку…
Робертино, выйди с гостем к машине, посмотри – может, как-нибудь подтолкнете…
РОБЕРТИНО. А как же Альфред?
ФЛОРА (настойчиво). Сходи и посмотри, что там можно сделать!
РОБЕРТИНО (смеется). Видишь, без печати – и так командуешь. А что будет, если с печатью?.. Подумать страшно!
ФЛОРА (нетерпеливо). Робертино!
РОБЕРТИНО (Геннадию). Пошли, посмотрим, раз ей приспичило…
         
Геннадий и Робертино выходят.

ФЛОРА (говорит по телефону). Ну все, можем говорить…
Да, посторонние. Я их к машине отправила, чтобы не мешали…
Ой, да какой это клиент, Альфред? Сегодня день неурожайный.
Одно название, а не клиент: подержанная иномарка с пустым
багажником… Он хотел время сэкономить, вот и поехал через нашу ловушку… Нет, ты пока не приезжай, еще рано. Пусть у меня побудет, что же его так сразу отпускать… (Слушает, смеется.) Не волнуйся, я и с тобой, конечно, поделюсь, если у него совсем ничего не останется. Мы же с тобой – одно целое, как сиамские близнецы… А?.. Сиамские!..  Никогда не слышал?.. Ты, наверное, уже все буквы забыл, ничего не читаешь, ничем не интересуешься, кроме выпивки. Эти близнецы рождаются сросшимися… «Как, как»… Иди проспись!.. Ладно, не злись… Нет, я сама позвоню.
Видит, что РОБЕРТИНО И ГЕННАДИЙ вернулись.
Все, пока. Я позвоню.
РОБЕРТИНО. Кто звонил?
ФЛОРА. С почты. Спрашивали, Ричард уехал уже или нет… Ну что с машиной? Не пробовали подтолкнуть?
ГЕННАДИЙ. Какое там!.. Такое впечатление, что она здесь и корни пустила… Трактор нужен. Альфреду не пора звонить?
ФЛОРА (смотрит на часы). Еще рано. Я думаю, уважаемый Геннадий, вам лучше расслабиться и отдохнуть, пока Альфред созревает для милосердия. Хотите, я приготовлю что-нибудь вкусненькое? У нас и напитки хорошие имеются…
ГЕННАДИЙ. Я за рулем.
ФЛОРА. Ох, пока вы окажетесь за рулем, сто раз отрезвеете. Наш Альфред спешить не любит… Если хотите, Робертино вам на гитаре сыграет и споет – он здесь артистом работает, у него это здорово получается… Ну как, я вас уговорила?
ГЕННАДИЙ. А, ладно, чего хочет красивая женщина, того хочет Бог.  Так и быть, давайте гулять, я плачу!.. У меня, кстати, появился большой творческий интерес к синьору Робертино…

          Недолгое затемнение. Звучит разгульная музыка, которая
постепенно затихает, и на ее фоне возникает песня под гитару.
Это поют подвыпившие Робертино и Геннадий.
          Зажигается свет. На столиках – следы недавнего веселья:
грязная посуда, пустые бутылки… По всему видно, что время
позднее, все уже разошлись. За одним столиком сидят Геннадий
и Робертино, переодетый в яркую концертную рубаху. Робертино
играет на гитаре и поет что-то душещипательное. Геннадий
подпевает, пьяно обнимая его. Правая кисть Робертино
по-прежнему с повязкой.               

ГЕННАДИЙ (оглядываясь вокруг). О, все разошлись… Что, мы остались вдвоем? Или втроем?.. Раз, два… Вдвоем? А где… Ой, здесь же была одна б-б-б… Ну да, богиня! Богинюшечка… Как ее? На букву «Ё», кажется?
РОБЕРТИНО (прерывая песню). Беатриса? (Поет дальше).
ГЕННАДИЙ. Точно. Ну и где наша… Биссектриса? И где ее
буковка «Ё»?
РОБЕРТИНО.  Бе-ат-ри-са! (Продолжает петь).
ГЕННАДИЙ. Вот именно. Она нас бросила? Как подкидышей?
Мы осиротели, да?.. О-си-ро-те-ли…Сиротка моя! (Лезет
к Робертино лобызаться).
РОБЕРТИНО (кладет гитару, берет рюмку). Это большое горе,
и его нужно утопить в вине! Можно, я скажу… тост?
ГЕННАДИЙ. Нуж-но!
РОБЕРТИНО (встает и, набрав побольше воздуха в легкие, громко произносит). Тост! (Садится).
ГЕННАДИЙ. Согласен. Выпьем! (Пьют.) Мне почему-то очень сильно кажется, что я – гений… Если от моего имени отнять несколько буко… вочек…То получится – «ге-ний». Нет, ты понял
или нет? (Пауза.) Ген-над-ий. «Над» -- выбрасываем. И что остается? Только честно!.. (Пауза.) Ге-ний! Это случайно?
РОБЕРТИНО. Нет, это не может быть случайным! Все очень правильно.
ГЕННАДИЙ. Так вот… Я должен сказать тебе, как гений… Мы
с тобой будем очень и очень богатыми. Даже больше, чем ее Крылов!.. У нового сына Марчелло Мастроянни должно быть все.
И у меня – тоже!.. И я выкуплю ее вместе с мужем. Людмилу.
РОБЕРТИНО. Понял… А зачем?
ГЕННАДИЙ. Не понял…
РОБЕРТИНО. Мужа – зачем?
ГЕННАДИЙ. Мужа – не надо?.. Значит, не будем.
РОБЕРТИНО. Логично. Ты – гений!
ГЕННАДИЙ (показывая на портрет Мастроянни). Жалко, что он умер, не познакомившись с тобой. Можно подумать, что ты для него – какой-нибудь незаконнорожденный… Нет, ты – и законный, и рожденный! И мы обессмертим имя твоего нового отца в названии нашей фирмы. «Мастроянни и компания» -- звучит?
РОБЕРТИНО. Звучит! Как второй концерт Рахманинова для фортепьяно с оркестром…
ГЕННАДИЙ. Мы уже пили за успех нашего общего дела и за Майами, где будем жить?.. (Поет.) «Над Майами тучи ходят хмуро, край суровый тишиной объят!..» (Пауза.) Ты меня уважаешь?.. Я тебя тоже. Очень и очень…
         
           Долгая пауза. Робертино медленно раскачивается
                из стороны в сторону и протяжно мычит,
                будто тянет какую-то монотонную мелодию.

РОБЕРТИНО. Знаешь, когда я выпью, мне становится очень больно…
ГЕННАДИЙ (поет). «Ты заболеешь – я приду, боль разведу руками…» Сын Мастроянни должен быть здоровым! Будем заниматься йогой, чтобы не болеть…
РОБЕРТИНО. У меня вот здесь болит… (Показывает на грудь.) Там у меня была душа…
ГЕННАДИЙ. Была?
РОБЕРТИНО. Да. Когда-то…
ГЕННАДИЙ. Постой, а что же там болит? Если душа – была…
РОБЕРТИНО. Это фантомные боли. Знаешь, руку отрежут,
а она все равно болит?.. Так и у меня…(Закрывает лицо рукой).
ГЕННАДИЙ. Над этим придется подумать… А почему у тебя рука в бинту?.. Или в бинте?.. А, вспомнил… Фантомные боли… Больно?
РОБЕРТИНО. Больно!.. Мне много лет, а у меня – ничего своего. Жизнь прошла, как будто меня и не было.
ГЕННАДИЙ. Так не бывает!
РОБЕРТИНО. Я жил неправильно! И самое ужасное, что ничего нельзя изменить. Все уже произошло… Если есть Страшный Суд – что я принесу на него в свое оправдание?
ГЕННАДИЙ. Ну ты даешь!.. Ты чего, а?
РОБЕРТИНО (похоже, он постепенно трезвеет). Знаешь, я ведь хотел стать певцом… После школы ездил поступать в консерваторию. За день до прослушивания встретил знакомого, он потащил меня отметить встречу. Мы так гульнули, что у меня пропал голос… И вся жизнь – под откос!.. Домой я не вернулся – боялся, что засмеют…         
ГЕННАДИЙ. Удружил тебе дружок, ничего не скажешь…
РОБЕРТИНО. Дело не в нем… Не появись он, появился бы кто-то другой и помешал бы… Все дело во мне. Я был обречен на неудачу, потому что… Как сказал один умный мужик, нет во мне стержня. Хребта нет!
ГЕННАДИЙ. Так не бывает, чтобы не было… позвоночника…
РОБЕРТИНО. Он мне говорил: все горе от них, от бесхребетных! От таких, значит, как я… Они не способны созидать, они только разрушают. Бесхребетностью своей и разрушают, потому что никому нельзя на них опереться…
ГЕННАДИЙ. Дурак этот мужик! Выкинь из головы…
РОБЕРТИНО. Сколько себя помню, я все время в бегах… Дальний Восток, Махачкала, Москва, Киев… По моим перемещениям географию изучать можно: весь Советский Союз исколесил…
И, знаешь, я ничего и никого не любил! Ничего и никого!
ГЕННАДИЙ. Ты и женатым не был, что ли?
РОБЕРТИНО. Да нет, женился однажды от нечего делать, а через год бросил жену с грудной дочкой на руках… Потому что она слишком хотела меня удержать, а я – люблю свободу!
ГЕННАДИЙ. И где они сейчас – жена и дочка?
РОБЕРТИНО. Не знаю. Я пропал – как умер, без всяких следов… Ни денег от меня не было, ни писем… Я никогда ни в ком не нуждался, даже в матери. Ее ведь без меня похоронили… А я у нее один был, отец мой и дед в бане угорели, когда я учился в первом классе… Она умирала одна в пустом доме!..
ГЕННАДИЙ. Значит, у тебя есть свой дом? А чего же ты живешь в этом Голливуде?
РОБЕРТИНО. Нет у меня дома… Власти продали его под снос,
когда мама умерла. Стоит теперь где-то на чужбине… Я вернулся
на родину, как после войны: ничего и никого у меня здесь не
не осталось … Только родные могилки…
ГЕННАДИЙ. Плохо одному…
РОБЕРТИНО. Плохо… Потому и живу с Флорой, помогаю ей содержать эту забегаловку… Выть иногда хочется, а бежать некуда.
Я никому не нужен…
ГЕННАДИЙ. Да-а… Дела… У меня даже в носу защемило. (Пауза).
РОБЕРТИНО. Я согласился на твою аферу, чтобы хоть что-то изменить. Наверное, деньги мне не нужны – об этом я еще не думал. Мне хватает того, что я зарабатываю у Флоры…
ГЕННАДИЙ. Деньги нужны всем!.. Слушай, а вдруг ты найдешь своих, жену и дочку? Будете вместе жить, будет у тебя свой дом… И много-много денег!
РОБЕРТИНО. Где я найду их? В Орле, где они жили? Это сейчас заграница… И как я там появлюсь через столько лет? Дочка, наверное, уже совсем невеста…
ГЕННАДИЙ. И хорошо, что невеста! Ты ее замуж отдашь…
РОБЕРТИНО. Может, их и в живых нет… Как мамы… (Смахивает слезу).
ГЕННАДИЙ. Куда они денутся? Конечно, живы и здоровы, чего
и тебе желают. (Пауза).
РОБЕРТИНО. Говорят, за все в жизни платить надо, за каждый
поступок придется когда-нибудь расплатиться… Знаешь, мне даже хочется, чтобы расплата моя была как можно больнее. Чтобы боль
эта скрутила, вывернула наизнанку, все кости переломала – и сделала меня светлым и чистым, как небо после страшной грозы… Чтобы стал я готовым для любви и радости… И тогда я, может, поеду
в Орел…
ГЕННАДИЙ (не сразу). Для любви и радости… Как хорошо ты это сказал, аж за душу схватило… Слушай, давай Флору разбудим и еще выпьем, а?
РОБЕРТИНО. Да нет, хватит…(Пауза.) Я, кажется, знаю, куда деньги пущу… Наши бабки ходят молиться за десять километров отсюда. Старенькие, нищие, больные… Топают по грязи туда и обратно… Я церковь построю! Видел холм за деревней? Вот на нем 
и построю. Пусть это будет шагом к великому покаянию…
ГЕННАДИЙ. Н-да… Дела-а-а… А ты серьезный мужик, оказывается…(Пауза).
РОБЕРТИНО. Скажи, у тебя есть мечта? Тебя что-нибудь мучит?
ГЕННАДИЙ. Мучит, а как же!.. Хочу много денег и… Людмилу. А ты?
РОБЕРТИНО (не сразу). Никому не говорил об этом, а тебе скажу… Знаешь, есть у меня давняя заноза… У нас в деревне завклубом был, Джон Карлович. Я пацаном частенько у него на работе пропадал, любил его слушать. Так вот. Джон Карлович как-то сказал мне, что напишет завещание, чтобы не хоронили его под похоронный марш, как всех остальных, потому что музыканты всегда пьяные и фальшивят…
ГЕННАДИЙ. Вот юморист! Когда помрешь – какая разница,
что играют?
РОБЕРТИНО. У него слух был абсолютный, он плохую игру
воспринимал, как личное оскорбление… Хочу, говорит, чтобы меня хоронили под музыку Грига. Есть у Грига такая вещь – «Пер Гюнт». Вот под эту музыку пусть и хоронят, чтобы душа моя улетала и пела… Чудной был. И какой-то… настоящий…
ГЕННАДИЙ. И что – под Грига хоронили?
РОБЕРТИНО. Нет. У него одного была эта пластинка. Однажды он хотел поставить ее на проигрыватель, чтобы я послушал, а она
выскользнула из рук… Разбилась! Так я и не услышал Грига…
До сих пор… А Джона Карловича хоронили без оркестра, как он хотел. Просто молча шли за гробом, и было это торжественней
любой музыки… Так вот. С тех пор засела во мне какая-то… какая-то жадная мысль: послушать Грига. Я мотаюсь по свету, а она сверлит
меня и сверлит… Однажды не выдержал, специально зашел в магазин грампластинок. Думаю, попрошу поставить на проигрыватель Грига, а то ведь загрызла меня эта память о нем. Постоял у прилавка, посмотрел на окружающих… Нет, думаю, нельзя такое личное прилюдно слушать – получится как публичное раздевание… Понимаешь, эта вещь стала для меня чем-то вроде… Даже не знаю, как сказать… Сладкая боль голубой мечты – вроде бы так. Как будто есть мне еще на что надеяться, есть к чему стремиться, пока она
у меня есть. А послушаю Грига, перестанет он быть мечтой – и все. Конец! И жить, вроде бы, незачем… Иду я за Григом, как за горизонтом: и есть он – и нет его…
ГЕННАДИЙ. А может, все будет наоборот? Послушаешь Грига – и не кончится жизнь, а начнется сначала?
РОБЕРТИНО. Кто его знает…

                Входит заспанная ФЛОРА в небрежно
                запахнутом халате.

ФЛОРА. Знаете, который час, граждане пассажиры?
РОБЕРТИНО. Ты не обращай внимания… У нас свои дела, поговорить надо.
ФЛОРА. А то не наговорились… Ладно, беседуйте, а я пока тут приберусь, чтобы завтра меньше забот было…
Идет в бар, возвращается с подносом
и убирает со столов посуду.
Геннадий, вы до смерти напугали девушку Беатрису!
ГЕННАДИЙ. Я ее смутно помню… Сильно приставал, да?
ФЛОРА (смеется). Не то слово! Требовали повесить вас на ее воротах.
ГЕННАДИЙ. Зачем?
ФЛОРА. Вот и она никак не могла понять, зачем.
ГЕННАДИЙ. И что?
ФЛОРА. Ничего. Вас не повесили, потому что вы захотели на ней жениться.
ГЕННАДИЙ. Ничего себе!
ФЛОРА. И Беатриса дала согласие. При свидетелях! Ее братья сказали, что если не женитесь – убьют.
ГЕННАДИЙ (смеется). Ну, блин, дошутился!
ФЛОРА. Какие тут шутки? Братья Беатрисы так не думают. Мужчина вы завидный, а у нас женихи – в дефиците… Могут прибить!
            Флора, смеясь, уходит в подсобку с подносом.
ГЕННАДИЙ. Да, погудели… Будем надеяться, что завтра никто ничего не вспомнит… (Пауза.) Слушай, вот ты говорил, что жизнь твоя прошла неправильно. А я хочу у тебя спросить: ты можешь показать человека, который поклянется, что прожил жизнь по высшему разряду? Так,  «чтобы не было мучительно больно», как мы в школе проходили… А? Найдется такой?
РОБЕРТИНО. Кто его знает…
ГЕННАДИЙ. Нет таких! Нет и быть не может! Даже самые святые, те, у кого народ после их смерти просит защиты и помощи, и то не могли бы в этом поклясться. Потому что святость сама по себе – это еще не святость. Она таковой становится только по контрасту с несвятостью. Как свет и тьма. Согласен?
РОБЕРТИНО. Согласен…
ГЕННАДИЙ. Пребывал человек во тьме, грешил, ошибался… Может, даже пакостил. А потом взял и прозрел. И испугался: что же я творю, Господи? И вот тут-то все и начинается: сначала – совесть, потом – раскаяние и покаяние, а там – и святость… Если, конечно, сил хватит не отступиться.
РОБЕРТИНО. Это самое трудное – не оступиться…
ГЕННАДИЙ. Вот именно. Потому что святость – это не карамелька, она горчит и терзает. Нелегкая ноша! – в отличие от греха, с которым и легко, и сладко, и не требуется никакой душевной и телесной каторги… Согласен?
РОБЕРТИНО. Не мне об этом судить… Наверное, каждому человеку дается шанс, а использовать его или пустить по ветру – право выбора самого человека. Вот мы с тобой, например, к чему готовимся? Каков наш выбор?
ГЕННАДИЙ. Ага, понятно, на что ты намекаешь… Готовимся, мол,  в грехе погрязнуть, да? Между прочим, все относительно. Мы же собираемся отнять деньги у тех, кто бессовестно наворовал, и используем приобретенное во благо, сделаем кого-то счастливее:
я – себя и Людмилу, ты – себя и бабок стареньких, которые будут молиться в твоей церкви. Это грех?.. Нам дается шанс, зачем же от него отворачиваться? Потом, если припрет, покаемся – и станем святыми… Если получится.
РОБЕРТИНО. На Дальнем Востоке был у меня знакомый… Он считал себя верующим человеком, Бога часто вспоминал, красиво рассуждал о заповедях: не убий, не укради, возлюби ближнего… Ну и так далее. А сам-то бегал к чужим женам, несколько раз в окно прыгал, от мужей спасался…
ГЕННАДИЙ. Мужик – всегда мужик, даже если он – верующий!
РОБЕРТИНО. Какая же это вера?.. Я у него спросил: «А как же заповедь – «не прелюбодействуй»? Вот тут-то и начались у него примечания. Мол, тексты эти когда писались! Устарели в чем-то, требуют поправки на современность… А потом видит, что-то не стыкуется в его словах. И нашел выход. «Я, -- говорит, -- грешу
и каюсь, грешу и каюсь! Все по-Божески!»
ГЕННАДИЙ. А что – он прав по-своему.
РОБЕРТИНО. Мы с тобой на него похожи, на того мужика. Готовы и к греху, и к покаянию, но с примечаниями, как нам самим это удобно… Слаб человек!
         
Входит ФЛОРА с подносом. Опять идет к столам –
          убирать остальное.

ФЛОРА. О чем вы никак не наговоритесь?
РОБЕРТИНО. О жизни.
ФЛОРА. А чего о ней много говорить? Ее жить надо!
ГЕННАДИЙ. Иногда устами женщины глаголет истина. Будем жить дальше, синьор Робертино… Пойдем спать. А потом нас
ждут великие дела… (Зевает.) Флора, моя грубая мужская сила -- 
к вашим услугам!
            
                Геннадий поднимается и идет к Флоре, раскрыв объятья.
             Робертино тоже встает, берет гитару.

ФЛОРА (кокетливо). По-моему, вас уже пора убивать. Развратник!
ГЕННАДИЙ (берет у нее поднос с посудой). Флора, Флорочка, вы – испорченная  дамочка! Что вы такое подумали?.. Я имел в виду подъем тяжестей. А вы?..
             Флора смеется. Все трое уходят в по
    
                Конец первого действия.       

               
                Действие второе

               Гостиничный номер-люкс в областном городе –
               с соответствующей обстановкой.
               ГЕННАДИЙ, одетый «с иголочки», сидит на диване и
               листает буклет, напевая «Санта Лючию».

ГЕННАДИЙ (громко и вдохновенно обращается к Робертино,
который находится в соседней комнате). Главное – быть в образе
и быть убедительным. А чтобы не робеть, нужно презирать публику. Презирать – и все! И тогда все получится… Ну что ты там возишься?

                Входит РОБЕРТИНО, на ходу надевая пиджак.
             Он совершенно преобразился: аккуратная прическа,
            добротный костюм-тройка. Видно, что он чувствует
            себя скованно в непривычной для него одежде.
         
РОБЕРТИНО. Я сроду такие перья не надевал… У меня даже мозги парализовало.
ГЕННАДИЙ. Привыкай! Ты должен носить эти перья, как собственную кожу, легко и непринужденно.
РОБЕРТИНО. «Как собственную кожу»… А я чувствую себя так, будто меня обмазали цементным раствором, подсушили и заставляют танцевать «Лебединое озеро».
ГЕННАДИЙ (встает с дивана). Повернись, лебедь ты наш
умирающий… Хорош!.. Запомни: ты у нас богатый итальянец, у тебя таких костюмов – миллион с хвостиком. И вообще – у твоих ног
полмира и самые красивые женщины Вселенной, тебе на все и на всех наплевать… Ну-ка, пройдись.
                Робертино скованно проходит несколько шагов.
Не верю! Не ве-рю!
РОБЕРТИНО. Тоже мне, Станиславский…
ГЕННАДИЙ. Пройдись еще и презирай меня, презирай!
                Робертино прохаживается, пытаясь сделать
                презрительное выражение лица.
Не верю!
РОБЕРТИНО. Сейчас психану и уеду домой, в солнечную Италию.
ГЕННАДИЙ. Ты не можешь этого сделать, потому что ты – владелец солидной фирмы и должен продать нашим клиентам недвижимость в бассейне Средиземного моря… Прими, пожалуйста, небрежно-красивую позу.
                Робертино застывает.
Н-да… Увы и увы, синьор Мастроянни! Качалов умер в тебе, так
и не родившись. Можешь красиво сесть.
                Робертино неуклюже садится на диван.
Я сказал: красиво! Ты имеешь понятие о красоте, или у вас в Италии
о ней слыхом не слыхали?
РОБЕРТИНО. Слушай, Станиславский, дай передохнуть, а то синьор Мастроянни помрет во мне, как Качалов, еще не родившись… Ты где насобачился так распоряжаться?
ГЕННАДИЙ (артистично садясь в кресло). «Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь!»… Профессия у меня такая: актер театра и кино.
РОБЕРТИНО (присвистнув). Ничего себе!
ГЕННАДИЙ. В Москве учился, между прочим. Учился-учился,
а никому это, оказывается, не нужно. Числился в одном театре – ролей нет, денег нет… В конце концов плюнул и ушел из профессии на базар жизни. Я пока начинающий предприниматель, не все получается, но со временем…(Вздохнув.) А во мне, между прочим, умер великий артист. Да и вообще – кто только во мне не умер! Щепкин, Станиславский, Шаляпин, Моцарт, Шекспир… Целое Новодевичье кладбище – так и хочется почтительно снять шляпу перед самим собой и пустить скупую мужскую слезу… Ладно, оставим патетику. Ты язык выучил?
РОБЕРТИНО. Какой?
ГЕННАДИЙ. Родной, итальянский.
РОБЕРТИНО. Ага, разбежался! Я не могу выучить язык за две
с половиной секунды.
ГЕННАДИЙ. Узнаю бывшего троечника по полету… Слушай, ты же когда-то пел песни Робертино Лоретти. Ты их помнишь? Можно проговаривать строчки из песен, все равно никто не знает итальянского.
РОБЕРТИНО. Но я пел на русском. (Поет.) «Лодка моя легка, весла большие… Санта Лючия, Санта Лючия…»
ГЕННАДИЙ. И что за дурная манера – петь итальянские
песни на русском языке!.. Но хоть что-то ты сможешь сказать по-итальянски?
РОБЕРТИНО (встает, прохаживается). Пожалуйста! Комплименти, тутто скуизито – спасибо, было очень вкусно.
ГЕННАДИЙ. Неплохо… Но почему так коротко? Нужно что-нибудь подлиннее.
РОБЕРТИНО (трет лоб). Сейчас…(Достает из кармана листок, читает.) Нэлла вита и раппорти умани соно тутто!
ГЕННАДИЙ. Уже лучше. И что сие значит?
РОБЕРТИНО. «В жизни самое главное – человеческие отношения».
ГЕННАДИЙ (встает, прохаживается). Давай так: ты при людях особенно не чирикай, молчи, сколько сможешь, чтобы судьбу не искушать. Главное – содержательно молчи, со значением. Время от времени загадочно улыбайся и кивай: «О, синьор! Си, синьор!»
РОБЕРТИНО. А как же переговоры?
ГЕННАДИЙ. С таким словарным запасом тебе только переговоры вести! Разговорный поток я беру на себя. Буду твоим переводчиком и администратором, а ты будешь только подписывать бумаги. Главная наша задача – чтобы ни одна живая душа не усомнилась в твоей подлинности… (Пауза.) Вернемся, однако, к сцендвижению. Сделай мне позу задумчивого и преуспевающего итальянца.
РОБЕРТИНО. Как ты мне надоел… Ох, и тяжела ты, доля миллионера! (Картинно приставляет правую руку ко лбу, дурачась).
ГЕННАДИЙ (вопит, глядя на его руку). Стой! Что это такое?!
          Робертино ошалело смотрит на него.
Посмотри на свою руку! Что у тебя с рукой, я спрашиваю?!
          На тыльной стороне ладони Робертино –
                синяя татуировка: «Я люблю свободу!»
Что это за буквы?! (Хватает руку Робертино, громко скандирует.)
«Я! Люблю! Свободу!» Откуда этот шедевр?!
РОБЕРТИНО (растерянно). Он всегда был… Еще в армии накололи.
ГЕННАДИЙ. Почему я этого раньше не видел, в твоем Голливуде?!
РОБЕРТИНО. У меня на этой руке повязка была, я тогда немножко порезался… Может, обойдется?
ГЕННАДИЙ. Как – обойдется?! Где ты видел богатого итальянца с такой татуировкой? Да еще на русском языке!.. Ну, удружил!.. (Пытается успокоиться.) Так, надо искать выход… (Соображает.) Подожди меня, я сейчас… Свободу он любит! Декабрист хренов…
          
                Геннадий выходит из номера. Робертино прохаживается
                взад-вперед – сначала молча, затем, немного успокоившись, повторяя   вслух итальянские выражения.

РОБЕРТИНО. Комплименти, тутто скуизито…Комплименти, тутто скуизито… Нэлла вита и раппорти умани соно тутто… Нэлла вита…
            
                В номер неслышно входит хозяйка гостиницы,
                ОКСАНА ИВАНОВНА. Робертино ее не видит.

ОКСАНА ИВАНОВНА (неслышно ступая). Простите… У вас дверь почему-то открыта… Это сквозняк или…?
           Робертино застывает на месте, как пораженный
           молнией. Медленно поворачивается, на лице – испуг.
Ах, простите, я без стука… (Смотрит во все глаза на Робертино, явно робея перед ним).
РОБЕРТИНО (он в ступоре). Э-э-э… (Пытается улыбнуться.
Судорожно откашливается и, наконец, выдавливает из себя.)
О, с-синь… синь-ора…
ОКСАНА ИВАНОВНА. Я хозяйка отеля, Оксана Ивановна…
           Робертино напряженно смотрит на нее.
Я так рада видеть у нас сына знаменитого Марчелло Мастроянни!
Так рада!

                Идет с протянутой рукой к Робертино. Тот протягивает было правую руку,   но вспоминает о татуировке и в замешательстве засовывает руку в карман. Как-то боком подает левую и жалко улыбается.

РОБЕРТИНО. О, синьора!.. Комплимэнти, тутто… э-э-э… (Забывает дальше.) Тутто!..
ОКСАНА ИВАНОВНА (расцветает, обеими руками хватает
протянутую ей руку, трясет ее). Тутто, тутто, синьор Мастроянни!
Здравствуйте! Я, к сожалению, не знаю итальянского языка, но я так рада!
РОБЕРТИНО (замороженно улыбается и освобождает руку).
О, синьора!.. (Испуганно поглядывает на дверь, ждет избавления.)
Комплимэнти… Тутти… Тутти-друтти!
ОКСАНА ИВАНОВНА (радостно кричит – так обычно наши
люди разговаривают с иностранцами). Ой, вы знаете, вы сейчас так похожи на своего папу, так похожи!.. Вы не смотрели фильм Михалкова «Очи черные»?.. У вас даже выражение лица – такое же. Это надо – такое поразительное сходство!
РОБЕРТИНО. Си, синьора!..
ОКСАНА ИВАНОВНА. А вместо папы вы не играли в кино?..
Ой, да что я говорю… Его смерть – это такой удар по нашему кинематографу… То есть, не нашему, а… По нашему, конечно, тоже. Удар!
РОБЕРТИНО. Си, синьора… Нэлла вита!..
         
                На полном ходу в номер врывается ГЕННАДИЙ.

ГЕННАДИЙ (не успев оглядеться). Ну, Робертино!..
  Неожиданно видит Оксану Ивановну,
  мгновенно  меняет тон на сверхпочтительный.
  Он что-то прячет за спиной.
Ах, синьор Мастроянни, синьор Мастроянни!.. Я оставил вас только на секундочку, а у вас уже дама в номере… Шалунишка!.. Да что я говорю по-русски – вы же ни черта не понимаете… Изви-ненто!.. (Оксане Ивановне.) Оксана Ивановна, дорогая вы наша… (Целует ей руку.) Золотая вы наша, что вы здесь делаете?
ОКСАНА ИВАНОВНА. У синьора Мастроянни дверь была как-то странно приоткрыта… Знаете, с такой криминогенной обстановкой в мире… Конечно, в нашем отеле и в нашей стране ничего такого не происходит и не может произойти, но все же… (Повышая голос, обращается к Робертино.) Комфорт и безопасность клиентов – наша главная задача!
ГЕНАДИЙ (значительно). О да, конечно… Иначе я не поселил бы уважаемого синьора именно в вашем отеле.
ОКСАНА ИВАНОВНА. Я так польщена… Синьор Мастроянни не пожалеет!
ГЕННАДИЙ. Он уже высоко оценил ваш отель и рассыпался в восторгах: такой сервис, такие удобства, такая хозяйка!.. Он почти влюблен!
РОБЕРТИНО (будто спохватившись). Комплимэнти, тутто скуизито!
ОКСАНА ИВАНОВНА (цветет от радости). О, спасибо, мерси!.. Не буду вам мешать… (Протягивает руку Робертино.) Синьор Мастроянни, если что нужно…
          Робертино протягивает ей левую руку.
                Оксана Ивановна хватает ее и трясет.
Я очень и очень рада!.. (Геннадию.) Что это у него с рукой? Он все
время левую подает… У них так принято?
         
              Геннадий выразительно смотрит на Робертино.
            Тот застыл, как замороженный.
            Оксана Ивановна отпускает его руку.

ГЕННАДИЙ (торопливо соображает). Вы знаете… Э-э-э… Рука у синьора слегка парализованная… Ваши чары парализуют кого угодно, дорогая Оксана Ивановна!
ОКСАНА ИВАНОВНА (поправляет прическу). Ну и шутник вы, однако, Геннадий Викторович…
ГЕННАДИЙ. А если серьезно… У него недавно в автокатастрофе погибла вся семья. Э-э-э… Жена, конечно… Ну и… Конечно же, два взрослых сына. Синьора Мастроянни тогда и контузило. От горя… И на почве волнения рука иногда как бы отнимается… Вот и сейчас…
ОКСАНА ИВАНОВНА. Боже мой!.. А я тут со своими восторгами… Извините… Извиненто!
ГЕННАДИЙ. Не извиняйтесь, он все равно не понимает… Я думаю, синьору пора заняться делами. Ему завтра подписывать бумаги…
ОКСАНА ИВАНОВНА. Да-да, я ухожу… Если что-то надо – мы
всегда к вашим услугам.
РОБЕРТИНО (немного придя в себя). О, синьора!.. Комплимэнти, тутто скуизито!
ОКСАНА ИВАНОВНА. Что он говорит?
ГЕННАДИЙ. Вы же слышите: комплимэнти… скуизито… Он просто в восторге.
         
  Вежливо, но настойчиво ведет Оксану Ивановну
          к выходу. Она, наконец, уходит.

РОБЕРТИНО (валится на диван, вытирает лоб). Фу, ты… Чуть
не помер…
ГЕННАДИЙ. Ты не помрешь своей смертью, не надейся! Я тебя прибью! (Садится рядом, переводит дух.) Приступим к операции… (Показывает пластырь, который прятал за спиной.) Аптечный  киоск закрыт на переучет, я взял у обслуживающего персонала…
Там такая лапонька, такая птичка, что если бы не преданность делу,
я остался бы с ней до победного конца…
                Наклеивает пластырь на руку Робертино.
Перцовый! Другого не было… У нее такие щечки, что так и хочется укусить!..
                Разглядывает руку Робертино, несколько отодвинув
                ее от себя.
Не шедевр, конечно, но выхода нет. Старайся не вертеть им
перед людьми.
РОБЕРТИНО. Он свежий?
ГЕННАДИЙ. А тебе-то что? Ты его есть не будешь.
РОБЕРТИНО. Но он же перцовый… Хорошо, если не свежий.
ГЕННАДИЙ. Альтернативы нет! Ну пощиплет немножко…
Потерпишь!.. (Вспоминает что-то.) Подожди-ка…
Идет к телефону, набирает номер.
Алло!.. Танюша, это я… Давно не виделись, здравствуй, моя хорошая!.. Я не пропал… Танюша, мы потом поговорим, ладно, золотко? Я по чужому телефону… Нет-нет, я тебя не забыл… Да, я тоже… Ты – прелесть!.. Танюша, мне нужны хорошие белые перчатки… Да нет, в магазине таких не бывает, наверное… Ну почему сразу – женские? Нет, мужские… У вас там есть хоть какие-нибудь?.. Ну, я не знаю… У вас же есть короли, принцы всякие? Или кто там ходит в белых перчатках?.. Кто? Лакеи?.. Ну пусть лакеи, мне все равно… Надо, надо! Потом расскажу, если будешь хорошей девочкой… Срочно, миленькая!.. Я сам позвоню, сюда нельзя… Танюша, радость моя восхитительная, почему – обязательно для бабы? Перчатки мне нужны мужские! Муж-ски-е! Я же сказал. Значит, я никак не могу стараться для бабы. И никаких баб рядом нет… Можешь сама убедиться… (Обращается к Робертино.) Подойди, скажи что-нибудь…
РОБЕРТИНО (берет трубку. Геннадию). Кто это?
ГЕННАДИЙ. Костюмерша из театра, зовут – Танюша.
РОБЕРТИНО (в трубку). Алло! Танюша? Здравствуйте! Мы тут с Геннадием Викторовичем вдвоем… (Слушает, смеется.) Вы это скажите ему сами… Нет, что вы, что вы, больше никого!.. Где мы?.. В гостинице. Я здесь живу, а он у меня в гостях. Я приехал к нему из Магадана, мы давно не виделись, так что бабы нам пока не нужны, нам бы самим наговориться… Можете мне верить! Он только о вас и говорит. Сутками! Представляете: я ему – о Магадане, а он мне – о вас… Ну, какая вы красивая и отзывчивая… Да, даю…
(Протягивает трубку Геннадию.) На, бабник!
ГЕННАДИЙ (в трубку). Ну что, убедилась?.. Как – кому? Конечно, ему… Я не знаю, зачем ему в Магадане белые перчатки. Говорит, что очень надо… Для художественной самодеятельности, наверное… Так я тебе позвоню, хорошо? Постарайся, золотко… Я тебя люблю! Целую-целую-целую!
              Кладет трубку, потирает руки.
Все, дело –  в шляпе! Только бы не подвела…
РОБЕРТИНО (смеется). Такая вцепится – не вырвешься! Чувствуется, что характер у нее бойцовский. Перцовый, как пластырь!
ГЕННАДИЙ. Да уж, бабы – народ прилипчивый. Иногда просто
не знаешь, как избавиться от какой-нибудь охотницы, -- повиснет,
как удавка… Танюша – из таких, хотя и прелесть.
РОБЕРТИНО. А ты им побольше спагетти на уши вешай,
сладкоголосый ты наш.   
ГЕННАДИЙ. Интересно, ты когда-нибудь видел бабу, которой
не нужно это самое спагетти? Природа у них такая, а я просто подыгрываю природе.
РОБЕРТИНО. И не лень тебе?
ГЕННАДИЙ. Не лень. Во-первых, потому, что без женщин я не
обойдусь. Во-вторых, у меня к ним свой счет… Знаешь, в школе
я влюбился в одну, а она мне сказала… (Пауза.) Я, кажется, не говорил тебе: моя натуральная фамилия – Сопляк… Мои  предки
с Украины, а там до сих пор бывают такие фамилии, что просто диву даешься. Например – Добрый вечер… Вот и Сопляк… Короче, девочка мне сказала: «У тебя такая фамилия, что замуж я за тебя не пойду». «При чем тут фамилия?» – говорю. «А при том, что если мы поженимся, то дети наши – страшно сказать! – Сопляками будут!»
РОБЕРТИНО. Тоже мне – эстетка.
ГЕННАДИЙ. Я чуть с ума не сошел, так переживал. Ну, думаю, ее убью и сам повешусь!.. А потом уехал, и стало немного легче, хотя все равно болело. Первая любовь!.. С тех пор я как будто всем им что-то доказываю. Влюбится какая-нибудь по уши, а я это накладываю на образ той девочки: вот, мол, тебе – получай! Ты от меня отказалась из-за какой-то фамилии, а я вот какой! Вот вам всем!
РОБЕРТИНО. Хорошо, что ты ушел из актеров, а то – представляешь?.. На театральной афише – большими буквами: «В главной роли – Г. Сопляк»! Нарочно не придумаешь…
ГЕННАДИЙ. Я давно уже не Сопляк, между прочим. Уехал тогда и сходу женился. Нашел девку – страшная, как баба Яга, но зато с красивой фамилией, которую я и взял при регистрации… Геннадий Лесковский – звучит, а? Как на афише!
РОБЕРТИНО. Ты и сейчас на ней женат?
ГЕННАДИЙ. Я что – похож на идиота?.. Развелся, потому что сильно страшная была. Она меня застукала с подружкой и так осатанела, что после развода к сыну и на километр не подпускает… С тех пор я завязал с женитьбой, хотя все они так и норовят на цепь посадить.
РОБЕРТИНО. Они такие!
ГЕННАДИЙ. Да уж… Всем непременно нужно замуж. Каждой – если она, конечно, не проститутка! – подавай красивый роман с красивым концом, типа свадьбы. А мужику что? Ему не нужна целая история, ему нужен эпизод: встретились, полобызались – и разбежались.
РОБЕРТИНО. Это правда: и не хлопотно, и вспомнить приятно.
ГЕННАДИЙ. Я всегда был мастером эпизода, а вот встретил одну – и все… Погиб! 
РОБЕРТИНО. Ту, с которой на нашей дороге застрял?.. Так она же стерва! С ней жизнь будет, как в камере смертников: каждый день нервы на взводе.
ГЕННАДИЙ. Все роковые женщины – стервы, потому и роковые. Кармен, леди Макбет, Клеопатра… Какие стервочки, но и какие бабы! Вот и моя Людмила.
РОБЕРТИНО. Влюбился, что ли?
ГЕННАДИЙ. Не просто влюбился – сразу захотел красивой и бурной истории, со счастливым концом. Жениться захотелось! А ей нужны только эпизоды, чтобы от старого мужа отдохнуть… Я ей: «Выходи за меня!» А она мне: «Не хочу быть нищей!» У нее с Крыловым – полная чаша… Ничего, вот разбогатею, нагребу кучу долларов и осыплю Людмилу с ног до головы, раз это единственное, чего ей не хватает во мне.
РОБЕРТИНО. Странно все-таки устроен мужик. Казалось бы, найди себе тихую заводь и живи. Жена – преданная и любящая, чего еще надо? Так нет – Кармен ему подавай!
ГЕННАДИЙ. Можно подумать, ты – не такой. Кому нужна пресная жена? Яркая женщина – это как знак качества для мужчины: раз такую укротил, значит – мужик настоящий, а не кисель
с мороженным.
РОБЕРТИНО. Ну хорошо, пойдет за тебя твоя Кармен, а потом – бац! – кто-нибудь другой перед ней еще большую кучу навалит. И что?
ГЕННАДИЙ. А ничего, она меня любит!
РОБЕРТИНО. Спагетти вешает! Женщина, которая любит, цену своей любви не называет, а идет за тобой на край света – босиком, по битому стеклу!
ГЕННАДИЙ. Увяз я в ней, понимаешь? И рад бы спокойно относиться, как к остальным, да не могу.
РОБЕРТИНО. Ладно, тебе виднее… Ой, слушай, что-то защипало…
ГЕННАДИЙ. Ничего, не смертельно, потерпишь… Скоро перчатки наденешь.
РОБЕРТИНО. Хорош я буду в перчатках – как официант на банкете. Не уверен, что у нас в Италии это считается красивым…
ГЕННАДИЙ. А в пластыре лучше? Тогда терпи и не жалуйся. (Звонит по телефону.) Алло! Это я. Как наши дела?.. Нашла? Умничка ты моя. Давай я сейчас подъеду… Что? Сама привезешь?.. Господи, ты опять за свое? Ну какие бабы, какие бабы? Ты же слышала: я тут с мужиком, с другом из Воркуты…
РОБЕРТИНО (машет руками). Из Магадана, из Магадана!
ГЕННАДИЙ. То есть из Магадана. В Воркуте у меня другой друг, а этот из Магадана… Без баб! Ну, хочешь, я своей жизнью поклянусь?.. Чем?.. Ну и шуточки у тебя! Этим – мужчины не клянутся! Танечка, детка, не дури, я тебя не обманываю. Ты у меня самая-самая, ты же знаешь, золотко… Я так тебя люблю! (Выразительно смотрит на Робертино, качая головой. Закрывает трубку рукой – Робертино.) Она меня в гроб загонит!.. (В трубку.) Да, они мне очень нужны… (Упавшим голосом.) Ладно, приезжай. Гостиница «Тюльпан». Я встречу у входа… Что?! В номер?! Золотко, это приличный отель, а не дом свиданий!.. (Закатывает глаза.) Ладно, приезжай, убедись… Номер 25-й… Ладно, жду… Я тоже тебя люблю. (Кладет трубку).
РОБЕРТИНО. Ну припекло! Может, я пока сниму?..
ГЕННАДИЙ. Слушай, Мастроянни, хоть ты меня не доставай!
РОБЕРТИНО. Тебе хорошо говорить, сам бы попробовал…
ГЕННАДИЙ. Я в татуировках не хожу, как уголовник из Магадана… Сам говорил: за все нужно платить… Да, чуть не забыл! Сейчас!
               Выходит в соседнюю комнату и возвращается
               с небольшим плеером.
Вот, это тебе…
РОБЕРТИНО. Что это? (Берет плеер в руки).
ГЕННАДИЙ. Не догадываешься?.. Пленка с записью Грига. Когда все закончится, включи и послушай. Пусть это будет точкой в твоей предыдущей жизни и началом новой.
РОБЕРТИНО (растерянно). Страшновато как-то… Даже не знаю, что сказать… Спасибо тебе, наверное… Огорошил!
ГЕННАДИЙ. Ты такой перепуганный, будто тебе смертный приговор объявили. А жизнь только начинается!
             Раздается стук в дверь.
РОБЕРТИНО (кладет плеер рядом с собой на диван). Да, войдите!
ГЕННАДИЙ (шипит). Ты что – ошалел? Ты же не знаешь русского языка!.. (Громко.) Войдите!

                Робертино прячет правую руку в карман, весь напрягается.

                Входит ОКСАНА ИВАНОВНА, в руках у нее – большое блюдо с экзотическими    фруктами. Геннадий и Робертино встают с кислыми лицами.

ОКСАНА ИВАНОВНА. Простите, что надоедаю… Но я от чистого сердца! Вот… Небольшой презент для синьора Мастроянни. От нашего отеля… (Ставит блюдо на столик.) Угощайтесь!
ГЕННАДИЙ (кланяется, прижав руки к груди). Спасибо, Оксана Ивановна, большое спасибо!.. Такое потрясающее гостеприимство. Но неужели у вас нет других забот?.. Я хотел сказать: вы так заняты и все же находите время…
ОКСАНА ИВАНОВНА. Прежде всего клиент, а все остальное – потом!
ГЕННАДИЙ. Знаете, мы с синьором Мастроянни кое-что обсудили, и синьор хочет, чтобы именно к вам перешел его маленький отель на побережье… Скажу по секрету: претендентов очень много… Но если у вас с самого утра будут наличные, то… Вы понимаете?..
ОКСАНА ИВАНОВНА. О, спасибо, мерси! Я даже слов не нахожу…
ГЕННАДИЙ. Завтра оформляем документы – и отель ваш. Если ничего не случится…
ОКСАНА ИВАНОВНА. Скажите синьору Мастроянни, что отель будет в хороших руках!
ГЕННАДИЙ (поворачивается к Робертино, говорит вполголоса, но так, чтобы слышала Оксана Ивановна). Синьора крещендо парлемо туленто, тутти о мио отели корсаро.
РОБЕРТИНО (восхищенно поднимает брови, улыбается и кивает). О, синьора! Нэлла витта и раппорти умани соно тутто!
ОКСАНА ИВАНОВНА. Что он сказал?
ГЕННАДИЙ. Он уверен, что лучшей хозяйки для его маленького отеля найти просто невозможно.
ОКСАНА ИВАНОВНА. Мерси, я так тронута! Пожалуйста, если что нужно…
ГЕННАДИЙ. Ничего не нужно, ничего не нужно! Не смеем вас
задерживать, дорогая Оксана Ивановна.
             
               Геннадий и Робертино раскланиваются.
               Оксана Ивановна уходит.
               Робертино выхватывает руку из кармана, дует на нее, трясет кистью.

РОБЕРТИНО. Если она еще раз заявится, я ее придушу!.. Слушай, а что ты плел по-итальянски?
ГЕННАДИЙ (смеется). Ничего существенного, сплошная тарабарщина. Если нужно будет, по-марсиански заговорим!
РОБЕРТИНО. Ну ты – наглец! Так натурально.
ГЕННАДИЙ. Между прочим, наша дамочка совершенно ополоумела от твоего присутствия. Можешь себе представить: номер, в котором так шикарно остановился синьор Мастроянни, не будет нам стоить ни копеечки, благодаря твоей родословной.
РОБЕРТИНО. Когда ты успел?.. Знаешь, кроме всех прочих великих людей, в тебе еще умер и Остап Бендер… Ай!.. (Дует на руку).
ГЕННАДИЙ. Он – не умер, он во мне проснулся! Но между нами есть существенная разница: он мечтал о Рио де Жанейро, но так и не добрался до своей мечты. А я с таким капиталом буду не просто мечтать, а жить с Людмилой на полную катушку в Майами.
          Звонит телефон. Геннадий берет трубку.
Да!.. Что ж… Пусть войдет, впустите ее. (Кладет трубку.) Татьяна привезла перчатки, сейчас явится… Надо терпеть.
РОБЕРТИНО. Кстати, Гена, а я и с ней – Мастроянни?
ГЕННАДИЙ. Конечно.
РОБЕРТИНО. Но мы же по телефону общались на русском…
ГЕННАДИЙ. Радость моя, ты со всеми – только Мастроянни! Если возникнут непредвиденные обстоятельства – будем импровизировать.
РОБЕРТИНО (трясет рукой). Ой, слушай, у меня уже рука дымится!.. Не могу больше! Пойду сниму этот проклятый пластырь!

                Уходит в соседнюю комнату.
          Раздается стук в дверь.

ГЕННАДИЙ. Войдите!

                Входит ТАТЬЯНА, осматривается. На ней очень короткая  юбка.   Татьяна выглядит ярко и вызывающе.

ТАТЬЯНА. Да, апартаменты – хоть куда!.. А где Мастроянни?
ГЕННАДИЙ (не сразу). Гм… Мастроянни?.. Откуда ты знаешь?..
ТАТЬЯНА. Я внизу назвала твой номер, а мне говорят: «В 25-й нельзя, там остановился синьор Мастроянни. А я им: «Какой, к черту, Мастроянни? Он давно умер!» А они: «Умер Марчелло Мастроянни, а у нас – его сын». Это что – правда? Они сказали по секрету, что он тут недвижимость продает.
ГЕННАДИЙ (уклончиво). Возможно… Ты принесла перчатки?
           Татьяна достает из сумочки перчатки,
           протягивает Геннадию.
Спасибо, золотко мое! (Целует ее в щеку.) Подожди немножко,
я сейчас…
                Геннадий уходит в другую комнату. Татьяна усаживается на диван, положив  ногу на ногу. В номер быстро входит, почти врывается ЛЮДМИЛА. Осматривается, видит Татьяну.

ЛЮДМИЛА (воинственно). Здравствуйте!.. А где Крылов? Где он?! В другой комнате?!
ТАТЬЯНА (разглядывает Людмилу). Кто это – Крылов? Тот, что басни сочиняет, что ли?
ЛЮДМИЛА. Какие басни, милочка? У него с вами роман!
ТАТЬЯНА. Со мной?.. Ну вы даете! У меня нет таких знакомых. Есть Соколов – тоже «птичья» фамилия, а Крылова нет.
ЛЮДМИЛА (с вызовом). Что вы говорите!.. (Смотрит на дверь
соседней комнаты.) Он там? В шкафу или под кроватью?.. Или уже в окно прыгнул? (Людмила внимательно смотрит на Татьяну.) Постойте… Кажется, я все-таки ошиблась… Я два раза видела их вместе, она еще моложе вас… Заметила, что вы побежали в гостиницу, и пошла следом… Извините!
ТАТЬЯНА (играет роль светской львицы). По-моему, вы разочарованы, что обознались. Не так ли?.. Крови, наверное, хотелось?
ЛЮДМИЛА. Крови?.. Если честно, даже не знаю… Я собиралась их разоблачить.
ТАТЬЯНА. Все понятно! История, старая, как мир: оскорбленная жена решила застукать неверного мужа на месте прелюбодеяния. Даже скучно!
ЛЮДМИЛА. Скучно, если это касается кого-то другого.
ТАТЬЯНА. Я, наверное, никогда бы себе такого не позволила:
шпионить, врываться в гостиницу, царапать глаза… Нужно гордость иметь!
ЛЮДМИЛА. Сразу видно, что вам еще нечего терять.
ТАТЬЯНА. Так уж и нечего! Всем есть что терять. Но себя любить надо и не унижаться из-за каких-то Крыловых.
ЛЮДМИЛА. Вы, кажется, решили поучить меня жизни?.. Между прочим, я себя люблю и именно поэтому я здесь. Я не позволю унижать меня изменами!.. Извините, что ворвалась. (Собирается уходить).
           Из соседней комнаты появляется ГЕННАДИЙ. Увидев
          Людмилу, он пятится назад, но она его уже заметила.
Что ты здесь?.. (Людмила смотрит на Геннадия во все глаза).
ГЕННАДИЙ (перебивает Людмилу). Нет-нет, пожалуйста, никаких вопросов! Потом я всем все объясню… Потом!
ТАТЬЯНА (оторопело смотрит то на Людмилу, то на Геннадия). Та-а-ак… А говорил, что твоя фамилия – Лесковский. Это партийная кличка, да?.. (Людмиле.) Это и есть ваш Крылов? Это за ним вы шпионите?.. Ой, пожалуйста, пустите ему кровушку,
а я с удовольствием понаблюдаю! Доставьте мне радость!.. Ну, дела-а-а…
ЛЮДМИЛА. Ничего не пони… (Геннадию.) Может, объяснишь?..
ТАТЬЯНА. Так вот почему мне нельзя было сюда приходить!.. Устроил по телефону концерт, артист недорезанный, дал трубку какому-то мужику, мозги мне пудрил!.. Я знала, что дело в бабе! Бабник паршивый!
ГЕННАДИЙ. Тише, тише, не надо так шуметь!
ТАТЬЯНА. Оказывается, здесь у него свидание с какой-то потаскушкой, да еще и жена явилась морду ему царапать. Самая настоящая жена!      
ЛЮДМИЛА (Татьяне – с издевкой). Понятно: сестра моя по несчастью!.. Вот это сюрпризик! Тоже разоблачать примчались, да, девочка?
ТАТЬЯНА. Не ваше дело!
ЛЮДМИЛА. Кого разоблачать? Этого?.. (Кивает на Геннадия.) Ну-ну… Только он – не Крылов и не мой муж и уже ни-ког-да им не станет. Ни-ког-да!
ТАТЬЯНА. Ах, не муж? Тогда чего вы тут орете?
ЛЮДМИЛА. По-моему, это вы орете!
          Геннадий, безнадежно махнув рукой, садится в кресло,
          обхватив голову руками. Входит РОБЕРТИНО
          в белых перчатках. Увидев посторонних, он,
          как недавно Геннадий, пятится назад.
Робертино, это вы?!.. Такая перемена… Что вы здесь делаете?
ТАТЬЯНА (во все глаза смотрит на Робертино, обо всем позабыв). Ой, я его сразу узнала! (Вскакивает.) Синьор Мастроянни, вы тоже актер, как и ваш отец? Вы так на него похожи, так похожи! Ну просто родной сын!..
РОБЕРТИНО (испуганный до смерти). О, с-синь… оры…
                Смотрит на Геннадия, но тот по-прежнему
                ни на что не реагирует.
ЛЮДМИЛА. При чем здесь Мастроянни? Что происходит?… Робертино, хоть вы скажите мне что-нибудь вразумительное…
ТАТЬЯНА (восхищенно). Вы с ним знакомы?.. Синьор Мастроянни, а я – Татьяна. Большая поклонница вашего отца!.. Кто бы мог подумать, что я встречусь с его сыном, вот так – нос к носу! Скажи кому-нибудь – ни за что не поверят!
         
                Робертино глупо улыбается и умоляюще смотрит на
                Геннадия, который все еще безучастен.

ЛЮДМИЛА. Что здесь происходит?!
Пауза. Людмила решительно садится.
Робертино, а здесь нет еще одного рояля в кустах? Например, Флоры?
ТАТЬЯНА. Флора – это имя такое, или – как фауна?
ЛЮДМИЛА. Может, и она здесь, с этим?.. (Кивает на Геннадия.) А? Вы приехали, чтобы ее вернуть?
ТАТЬЯНА. Флора – это его жена?.. Вы и с ней знакомы? Фантастика! А где вы познакомились?
ЛЮДМИЛА. В их забегаловке. (Хмыкает.) В Голливуде! Наша машина однажды застряла на их дороге…
ТАТЬЯНА. У них своя забегаловка в Голливуде? И даже своя дорога?! Вот это живу-ут…
         
                Робертино мычит, пытаясь привлечь
                внимание Геннадия.

ГЕННАДИЙ (поднимает, наконец, голову). Его жена Флора и двое сыновей недавно погибли в Италии в автомобильной катастрофе… Синьор Мастроянни – вдовец!
ЛЮДМИЛА (ошарашенно смотрит на Геннадия). О, Боже… Я, кажется, схожу с ума…
            
                Геннадий встает, не давая ей опомниться.

ГЕННАДИЙ. Синьор Мастроянни совершенно не понимает по-русски… (Людмиле.) Я должен тебе кое-что сказать!
         
                Увлекает Людмилу  в другую комнату. Робертино
                стоит в замешательстве, не зная куда себя девать.

ТАТЬЯНА. Та-а-а-ак… У него действительно что-то есть с этой мадамой… Подлец! Бабник в клеточку!.. Ну и черт с тобой, на фольгу ты мне нужен! (Гладит себя.) Спокойно, Танюша, спокойно… Все равно он на мне не женится, а тут… (Смотрит на Робертино.) Живой итальянец, да еще богатый вдовец… Синьор, вы присядьте, пожалуйста… (Показывает жестами.) Садитесь, садитесь!
          Робертино испуганно смотрит на Татьяну,
          садится в кресло, глупо улыбается.
Жалко, что языков не знаю… Синьор Мастроянни, можно я позвоню
от вас? (Робертино улыбается и не понимает.) Я хочу позвонить… Позвонить!.. Телефон!.. Понимате? (Показывает на телефон.) Как это будет по-итальянски? Те-ле-фон-то… Так, что ли?
РОБЕРТИНО. О, телефонто!.. Си, синьора… Синьорина!
ТАТЬЯНА (набирает номер, поглядывая на дверь соседней комнаты). Алло!.. Любка, это я, Таня. Привет! Поздравляю тебя с днем рождения. Извини, но я не приду… Я сейчас в гостинице «Тюльпан»… «Что-что»… Стоишь или сидишь?.. Сядь, а то упадешь! Я познакомилась с сыном… (Оглядывается на Робертино.) Не могу назвать имя… Это сын актера, который играл главную роль в фильме «Брак по-итальянски». Врубилась?.. Да! Собственной персоной! Мы одни в комнате… Да нет, он ни фольги не понимает по-нашему… Представляешь, вдовец и страшно богатый!.. Нет, не очень старый, мужик – очень даже ничего! Слушай, он же не будет всю жизнь один, а? А иностранцы любят наших баб… Любка, это мой единственный шанс в жизни! Представляешь: вилла, яхта, прислуга, балы… У него даже своя забегаловка есть в Голливуде. Прямо дух захватывает! Если упущу, век потом мучиться буду… Ну и что, что не знает? Как-нибудь объяснимся… Буду кадрить! Соблазню, а потом пусть попробует отвертеться. Я ему международный скандал устрою, если не женится!.. Да, не жди меня. Все. Чао-какао и булочка с маком! Пока!
           Кладет трубку. Раздается стук в дверь.
Ой, синьор, стучат… Вот елки-палки… (Громко.) Войдите!

          Появляется ОКСАНА ИВАНОВНА. Она толкает перед
       собой тележку, уставленную красочными бутылками,
          фужерами, вазочками с конфетами и другой всякой-
          всячиной. Робертино с кислой улыбкой поднимается,
          кланяется.

ОКСАНА ИВАНОВНА. Синьор Мастроянни, простите, что опять беспокою, но мне очень хочется, чтобы вы чувствовали себя у нас, как дома, в Италии…
          Робертино выдавливает из себя широкую улыбку.
А Геннадий Викторович?..
ТАТЬЯНА (важно). Геннадий Викторович ненадолго отлучился. У него… переговоры!
ОКСАНА ИВАНОВНА (подозрительно смотрит на Татьяну).
А вы кто такая? Что вы делаете в номере иностранца? (Оглядывает ее с ног до головы).
ТАТЬЯНА. Я личный секретарь синьора Мастроянни, веду все его дела.
ОКСАНА ИВАНОВНА (расплываясь в улыбке). Ах, простите, я ведь не знала… Сюда иногда просачиваются… э-э-э… (Взглянув на Робертино.) Вот и вас я поначалу приняла…
ТАТЬЯНА (снисходительно). За одну из таких?..
ОКСАНА ИВАНОВНА. Уж вы простите, кто не ошибается?.. Вот, угощайтесь… Простите, не знаю, как вас…
ТАТЬЯНА. Синьор называет меня – синьорина Танюша.
ОКСАНА ИВАНОВНА. А я – Оксана Ивановна. Танечка… Можно мне вас так называть?.. Завтра будут оформлять документы по недвижимости и… поскольку вы имеете к этому самое прямое
отношение… Вы понимаете? Столько претендующих… Синьор Мастроянни ко мне очень хорошо относится, и все же… На всякий случай…
ТАТЬЯНА. Все поняла! Не беспокойтесь, вами я займусь в первую очередь, никаких недоразумений не будет.
ОКСАНА ИВАНОВНА. Я в долгу не останусь… Очень приятно было познакомиться. До завтра, Танечка?
ТАТЬЯНА (важно). Всего доброго. Спасибо за угощение.
          Оксана Ивановна уходит.
Ну вот, я уже здесь свой человек, первую ступеньку прошли… Синьор, хотите конфеток?
         
                Идет к тележке, берет из вазочки конфету,
          показывает Робертино. Тот улыбается и вертит
          головой в   знак отказа.
Улыбается, как блаженный, ничего не понимает… Да, трудно в чужой стране без языка…
          Садится, принимается за конфеты, бросая на Робертино
          многозначительные взгляды и кокетливо улыбаясь.
         
                Входят ГЕННАДИЙ и ЛЮДМИЛА. Они возбуждены.

ЛЮДМИЛА (смеется). Вот это придумали, блеск!.. Позвоню Крылову, пусть купит у нас какую-нибудь недвижимость. Я его разорю! (Мрачнеет постепенно.) Подлец! Он не знает, на что способна женщина, которую оскорбили изменой!.. А эта длинноногая сучка, наверное, уже считает его деньги, уже губу раскатала, придумывает, как ими распорядиться. Пусть мечтает, я им покажу! (Идет к телефону, набирает номер.) Старый козел, импотент вонючий! Я оставлю тебя на бобах!.. (Расплывается в сладкой улыбке.) Алло!.. Ту-зик? Как поживают мои любимые глазки?.. Нет, я не дома. Тузик, у меня к тебе важное дело, не могла дождаться, когда увидимся. Слушай, мы с тобой так мечтали о своем домике в каком-нибудь райском уголке. Я узнала, что сюда приехал очень богатый итальянец, ты не поверишь – сын самого Марчелло Мастроянни!.. Нет, что ты, без всякого обмана, никакой аферы! Ты бы его видел – вылитый отец… Так вот. Этот Мастроянни продает кое-какую недвижимость, у него своя фирма, очень известная по всему миру… Да, недвижимость в Италии. Уже набежала толпа покупателей – и откуда узнали! Говорили только очень близким и надежным людям, тем, кто способен заплатить наличными. Мне кажется, нам стоит подумать. Правда, пока будем думать, другие все растащат… Да, документы – завтра… Тузик, я всегда знала, что ты – настоящий мужчина. Ты лучше всех! Целую! (Кладет трубку.) Ух, кажется, клюнул… Я его разорю, гада!
ТАТЬЯНА (она с интересом слушала весь разговор). Вот это да… У вас такой богатенький муж? Недаром вы так разнервничались, шпионить отправились…
ЛЮДМИЛА (весело). Девочка, вас это не касается! (Геннадию.) Ну что – пойдем сватать крутых клиентов? Вернее, их мудрых жен, которым для полного счастья не хватает недвижимости в Италии.
          Робертино в смятении. Видно, что ему очень хочется
          что-то сказать Геннадию. Татьяна всем своим видом
          показывает, что уселась здесь основательно и надолго.
ГЕННАДИЙ (Татьяне). Синьору Мастроянни не мешало бы  отдохнуть, у него столько впечатлений… Тебе пора уходить.
ТАТЬЯНА. Вы, конечно, идите, а я побуду… Как можно оставлять его одного – в чужом городе, в чужой стране!
ГЕННАДИЙ. Да уж… (Думает.) Ладно… Никого к нему не подпускай, пока я не вернусь. Дверь закрой на замок, чтобы не шастали тут всякие…
         
Геннадий и Людмила уходят. Татьяна закрывает за ними
          дверь, поворачивает ключ в замке. Робертино обреченно
                садится и испуганно смотрит на Татьяну. Она усаживается напротив, приняв соблазнительную позу. Долгая пауза.

ТАТЬЯНА. Вот дундук… Нормальный мужик давно бы набросился… Синьор Мастроянни! А можно, я буду называть вас – Робертино?
          Робертино улыбается и не понимает.
Что – не понимаете?.. (Показывает.) Я – Танюша. Да? А вы – Робертино. Танюша – Робертино. Си?
РОБЕРТИНО (обрадованно). Си, си! О, синьорина!.. Си, си!
ТАТЬЯНА. Я – девушка, герл. А ты – мужик. Джентльмен!.. Мужчина, синьор… Понимаешь?.. Как все-таки трудно налаживать международные отношения… Синьор должен ухаживать… (Гладит себя по руке.) Приставать к девушке…
РОБЕРТИНО (он изо всех сил ничего не понимает). Си, си!
ТАТЬЯНА. А чтоб тебя… Рассикался…
           Подходит к тележке, наливает в бокалы вино.
           Вызывающе покачивая бедрами, идет
           к Робертино, садится рядом с ним.
Давай выпьем, сикалка глухонемая. Может, у тебя, наконец, руки развяжутся, и ты начнешь вероломное нападение… (Обольстительно улыбается.) Робертино, чин-чин!
РОБЕРТИНО. О, синьорина!.. Комплимэнти, тутто скуизито! (Берет у нее бокал.) Комплимэнти…
ТАТЬЯНА. Ну наконец-то, прорвало! Раз комплименты – значит, лед тронулся.
          Татьяна и Робертино чокаются  и пьют.
Вот так, голубчик. Сейчас я тебя уложу в люлю, и попробуй потом
отказаться от этого факта… (Наигранно, как ребенку, делает ему
«козу».) Ой, тю-тю-тю… Какой у нас костюмчик… Снять не хочешь? Подожди, сначала перчаточки снимем… Это мои, что ли? Фантастика! (Пробует снять.)
РОБЕРТИНО (в ужасе). Но, но! Нэлла вита!
ТАТЬЯНА. Не хочешь? У вас принято сексировать в перчатках?.. Нет сил… А может, ты хочешь в спаленку? (Идет к тележке, берет бутылку вина.) Ладно, пойдем… Танюша и Робертино… (Показывает.) Вместе… (Обхватывает себя руками.) Идут… (Марширует.) В спаленку… в люлю… (Показывает на дверь соседней комнаты.) Си?
РОБЕРТИНО. Тутто скуизито?..
ТАТЬЯНА. Это по-вашему называется – тутто скуизито? Ага, значит, дошло… Ты… (Показывает.) Хочешь?.. (Хлопает в ладоши.) Тутто скуизито… со мной… Не понимаешь? Ну что тебе непонятно? Гусь в перчатках!
         
                Дурачась, но настойчиво тащит его в соседнюю
                комнату. Робертино испуганно упирается.

РОБЕРТИНО. О, синьорина… Но, но!.. Комплимэнти!..
ТАТЬЯНА. С комплиментами потом, после люли!
           Звонит телефон. Робертино прыжками устремляется
           к нему, хватает трубку.
РОБЕРТИНО. Алло!.. (Слушает, вытирая лоб.) О, синьора… Нэлла вита и раппорти умани соно тутто! Моменто, синьора… (Протягивает трубку Татьяне.) Синьорина… Соно тутто!
ТАТЬЯНА. Это меня?.. Странно… (Берет трубку.) Алло! Секретарь синьора Мастроянни слушает… Ой, это вы, Оксана Ивановна?.. Хотели зайти, а дверь заперта. Понятно… Геннадий Викторович ушел, будет нескоро… Я передам… (Слушает.) Это ваши  знакомые? Интересно, откуда у народа деньги? Такие богатые – и на свободе… Что вы заволновались, я пошутила! Конечно, это честные деньги, кто же будет сомневаться, да и синьору Мастроянни это до лампочки… Загородный клуб? Это вам Геннадий Викторович сказал? Ай-яй-яй, проговорился! Да, есть клуб, но его хочет купить какой-то «крутой»… Нет, не Игорь, а просто – «крутой». Правда, он еще не получил наличность, так что есть шанс… Я сделаю, что смогу… Ну что вы, пока не за что… Да, оторвали. Мы как раз решали важные дела, потому и дверь заперли… Ничего, я понимаю. Больше нас, пожалуйста, не беспокойте, мы будем очень заняты. (Кладет трубку.) Вот липучка, неймется ей! Все кино мне испортила…
          Робертино садится в кресло, вцепившись в него руками.
          Видно, что ему не по себе. Татьяна наливает в бокалы вино,
          один протягивает Робертино. Тот берет бокал и усердно
          его разглядывает.
Бокала никогда не видел? Давай выпьем, чудо в перьях, а то вино
скиснет от твоего южноафриканского темперамента… Чин-чин!
           Они чокаются, пьют. Татьяна смотрит
           на Робертино, садится на диван.
Так напрягся, будто боишься, что я лишу тебя девственности… Ладно, раз ты так упираешься, будем пока друзьями. Давай выпьем за мир и дружбу между народами. (Наливает себе и ему.) Ну что – мир и дружба?
РОБЕРТИНО (радостно переведя дух). О, синьорина… Мир, мир!
          Они чокаются и пьют.

ТАТЬЯНА. Скоро ты у меня заговоришь, как приличный человек. А теперь скажи: дружба… Ну? Друж-ба…
РОБЕРТИНО. Дрю… Дрю-ужба…
ТАТЬЯНА. Блеск! За это нужно выпить. Пьем?..
          Пьют. Татьяна уже опьянела.
Завтра у меня будет разговорник, я с тобой поговорю по душам, и ты
со всей капиталистической прямотой сделаешь мне предложение.
РОБЕРТИНО. Друж-ба?..
ТАТЬЯНА. Не-ет, не дружбы, а руки и сердца. Мы поженимся, и ты увезешь меня в солнечную Италию. Будем жить в Риме, да?
РОБЕРТИНО. О, Италия… Брависсимо, Италия! Комплимэнти!..
ТАТЬЯНА. А на выходные будем летать в Голливуд, обедать в нашем кафе. Ой, не жизнь будет, а сплошной праздник, вечный Новый год!
РОБЕРТИНО. Мир, дружба! Тутто скуизито!
ТАТЬЯНА. Да, и «тутто скуизито» тоже будет, конечно. Ты же еще хоть куда! Сразу видно: порода… Я деток тебе нарожаю. У них будет замечательное капиталистическое детство. Не то, что у меня… У меня никогда не было отца, представляешь?… Нет, ты  представляешь? (Всхлипывает).
РОБЕРТИНО. О, синьорина…
ТАТЬЯНА. Отец у меня, конечно был, но чисто теоретически. Он бросил нас, когда мне было три месяца… Мама с горя напилась до белой горячки и улеглась в сугроб. Нашли ее через сутки, уже окоченевшую… Так что, дорогой синьор, и мама у меня была чисто теоретически, потому что я ее совсем не помню… Вот у тебя была мама? А? Ма-ма?
РОБЕРТИНО. Ма-ма?.. О, мама! Си, си!
ТАТЬЯНА. Ты смотри… По-вашему тоже так?.. (Пауза.) Сначала я росла у бабушки. Она меня не любила, потому что ненавидела моего отца. Она даже никогда про него не говорила, будто его и не было в натуре. Сожгла все его фотографии…
РОБЕРТИНО (напряженно смотрит на нее). О, синьорина…
ТАТЬЯНА. У вас в Италии не бывает бабушек, что ли? Ты так
смотришь, будто я тебе Америку открываю, честное слово… (Пауза.) Когда бабушка умерла, меня взяла к себе тетка, мамина сестра. От нее кое-что я узнала о своем отце. Так, пустячок, ей мама рассказала, когда пьяная была…
           Татьяна нашаривает возле себя плеер, вертит его в руках,
          включает. Громко звучит «Пер Гюнт» Грига. Татьяна
          уменьшает звук.
Знаешь, такая смешная история… У деда моего отца… Ну, у моего
прадеда, значит… Был любимый бык Борька. Этого Борьку сосед
взял и застрелил. Насмерть! А мой прадед в честь быка назвал моего родителя. Представляешь? Не Борисом, как принято во всем мире, а Борькой. В честь быка! И даже в паспорте у него стояло: Борька Африканович… Больше я о нем ничего не знаю. Ни-че-гу-шень-ки. Даже не знаю, жив ли он…
          Пауза.
Тетка отдала меня в интернат, я сбежала оттуда и бродяжничала,
ютилась на вокзалах и в подвалах, пока не добралась сюда, в такую
даль… Я же сама из Орла, там родилась… Что-то  меня сюда тянуло
и тянуло… Сначала промышляла на дорогах в компании малолетних проституток. Мы обслуживали проезжающие машины… Потом меня подобрал один солидный начальник, я интимом «заработала» у него прописку. Он дал мне жилье, устроил на работу. В благодарность я ублажала нужных ему людей… Больше, конечно, не буду. Я же теперь приличная дамочка, синьора Мастрояньша!.. Ой, даже представить страшно…
         
               Пауза.
Знаешь, Робертино, сейчас мне кажется, будто вся моя жизнь осталась в далеком прошлом, и все было с кем-то другим, а не со мной. У меня нет никого родного на всем белом свете. Была одна тетка, но она от меня отказалась… А теперь у меня будешь ты! (Плачет.) Наверное, судьба специально тащила меня сюда, чтобы мы с тобой встретились. Может, наша встреча – это избавление и искупление, награда за мои страдания и прощение за мои грехи? А, как ты думаешь?.. Ну что ты сидишь, как накрахмаленный? Ничего-то ты не понимаешь…
РОБЕРТИНО (каким-то треснувшим голосом). Как… твоя фамилия, девочка? (Пауза).
ТАТЬЯНА (встает, испуганно смотрит на него). Ч-что?!.. Иг… Игнатьева… А… А вы что, говорите по-русски?
РОБЕРТИНО (не слыша вопроса). А бабушку твою звали – Катерина Васильевна?
ТАТЬЯНА. Д-да… Баба Катя…
РОБЕРТИНО. А  маму… звали Наташей?.. У нее над верхней губой шрамик был. Она в детстве с горки упала, о санки губу рассекла…
ТАТЬЯНА. Шрамика… я не помню… Я маленькая была, когда она… умерла… А вы… Откуда вы все это?.. Вы что – не итальянец?.. (Смотрит на его руки.) Постойте, мне тетка говорила… Да нет, этого не может быть!.. (Наступательно.) Почему вы в перчатках? Что у вас на руке? Покажите мне руку! Покажите руку!
           Стягивает перчатки – одну,
           затем вторую, читает татуировку.
«Я люблю свободу!»… Не может быть, так не бывает! (Кричит.) Так не бывает!
           Пятится к двери, поворачивает ключ, вырывается
                из номера. Звучит, словно наплывает, музыка Грига.

РОБЕРТИНО (сдавленным голосом). Вот она, расплата… Господи! (Обхватывает голову руками, стонет.) Гос-по-ди!
         

                Недолгое затемнение, во время которого громко звучит
          Григ. Зажигается свет. В комнате – никого. На диване
          валяются какие-то вещи, костюм Робертино, рядом –
          собранная дорожная сумка.
               
                Входят ГЕННАДИЙ и ЛЮДМИЛА. Они возбуждены и веселы.

ЛЮДМИЛА. Что бы ты без меня делал?.. Ой, а что это здесь за развал? Где все?
ГЕННАДИЙ. Робертино! Синьор Мастроянни! Ау-у!.. Видимо, пока нас не было, он вел бурную жизнь и теперь залег… Как усталая подлодка.
           Наливает в бокалы вино, один протягивает
           Людмиле. Они чокаются.

ЛЮДМИЛА. За наше светлое будущее! Я тебя люблю!
          Пьют, целуются.
Слушай, а как вы будете деньги делить? Ты должен получить больше, потому что и идея твоя, и работаешь за двоих.
         
Из соседней комнаты выходит РОБЕРТИНО. Он – как
          выпотрошенный. Кажется, ему даже смотреть больно.
          Робертино уже в другой одежде.

ГЕННАДИЙ. Это что за маскарад? И почему ты снял перчатки? Хочешь все дело испортить?
РОБЕРТИНО (не сразу). Дела больше не будет. Я выхожу из игры. Уезжаю!
ГЕННАДИЙ (оторопело). Ты что, свихнулся? (Пауза).
РОБЕРТИНО (наливая в бокал вино). Убытки я возмещу…
ГЕННАДИЙ. Возместишь?! А ты знаешь, какие они, убытки?! Тебе жизни не хватит, чтобы со мной расплатиться!.. (Напряженная пауза. Геннадий меняет тон на вкрадчиво-ласковый.) Послушай, дружочек… Пошутили – и достаточно…
РОБЕРТИНО. Я не шучу. (Опять наливает и пьет).
          Геннадий и Людмила наблюдают за ним. Пауза.
ГЕННАДИЙ (вкрадчиво). Вспомни, мы же хотели сделать доброе дело, наказать тех, кто грабит народ. Милиция до них никогда не доберется, она вся куплена. А мы возьмем их голыми руками, за один день! И никто из этих сволочей не побежит жаловаться, потому что они по уши в криминале. Будут сидеть тихо, как мышь под веником… А ты храм построишь!
РОБЕРТИНО. Я обязательно его построю, но только на честные деньги.
ГЕННАДИЙ (выйдя из себя). На честные, говоришь?! Ты знаешь, где можно взять столько денег?!
ЛЮДМИЛА. Он, наверное, собирается заработать их на своей яме, возле Голливуда. На честном бизнесе!
ГЕННАДИЙ. Вот именно, честнее не бывает!.. Интересно, кто это тебя так скоропостижно воспитал, уж не Танюша ли? Что, пока нас не было, эта маленькая шлюха преподала тебе уроки нравственности и порядочности?
РОБЕРТИНО. Не смей называть ее шлюхой. Я тебе запрещаю.
ГЕННАДИЙ. Ах, запрещаешь? Вот это да! Она тебя уже поимела? Конечно, а как же – богатый итальянец!.. Думаешь, ты будешь нужен ей без итальянской родословной? Не та штучка!.. (Пауза. Геннадий берет себя в руки.) Ну ладно, провели митинг, покричали и хватит, займемся делами… Завтра у нас трудный день, Мастроянни будет подписывать документы, так что нам надо потренироваться с подписью… Распаковывай вещи, переодевайся и опять входи в образ. Все будет хорошо. А послезавтра начнешь новую счастливую жизнь – с Танюшей.
РОБЕРТИНО (мрачно). Ты ничего не понял. Все кончено. Жизнь… кончена…
         
             В номер медленно входит ТАТЬЯНА, вся какая-то
          поблекшая, притихшая. Видно, что она плакала.

ЛЮДМИЛА. А вот и наша Танюша!.. Что это с вами, миленькая? Носик опух, глазки покраснели… А синьор Мастроянни грозится уехать, представляете? Вы должны повлиять на него – на правах дамы сердца.
ТАТЬЯНА (Робертино). Вы действительно уезжаете?
РОБЕРТИНО (не сразу, пряча глаза). Да, уезжаю…
Татьяна не сводит с него взгляда.
ГЕННАДИЙ. Никуда он не уедет!.. Постойте… Синьор Мастроянни, что я слышу: вы говорите по-русски?!
ЛЮДМИЛА. Вот так сюрприз! И совершенно без акцента! 
РОБЕРТИНО. Хватит… Комедия окончена…
ТАТЬЯНА (Робертино). В моей жизни никогда не было родного
человека, я всю жизнь одна. Мне даже представить трудно, как это может быть, чтобы рядом… Чтобы отец… (Плачет.) Я даже мечтать об этом не смела!.. Мне не нужна Италия, мне ничего не надо! Только… Не уезжайте без меня!.. Пожалуйста! Не бросайте меня больше! Я хочу быть вашей дочкой!.. (Медленно подходит к Робертино, смотрит ему в глаза и плачет.) Возьмите меня с собой! Возьмите меня с собой!..
         
Татьяна опускает голову на грудь Робертино.
          Он осторожно гладит ее по волосам и плачет,
          не замечая этого. Громко звучит музыка Грига – «Пер Гюнт"   

Конец