Коррелятор Шредингера

В здании венского аэропорта для прилетевших играл духовой оркестр. Конечно, штраусовский "Голубой Дунай".  После холодной и дождливой Москвы, рева самолетных моторов и тряски воздушных ям было особенно хорошо. Вокруг царил май - с ласковым солнцем, свежей зеленью на деревьях, цветами и похорошевшими женщинами.  Солнце пыталось заглядывать женщинам в лицо, а ветер играл их шляпками и новомодными расклешенными юбками. Хорошенькие женщины прятали глаза за стеклами черных очков и с удовольствием наблюдали за повышенным вниманием мужчин к их ножкам. Музыка, улыбки  и  непременный запах кофе намекали на прекрасный вечер. Все обещало гостям уют и беззаботность. Но не все могли насладиться венским вечером так, как заслуживал того славный город.
   Обязанности военного атташе не слишком способствовали безмятежному времяпровождению. А военный атташе Советского союза, большевик с 1903 года в особенности не может себе позволить расслабляться, забыв о деле. Хотя кавказская кровь все-таки берет свое и взгляд постоянно находит то тут, то там стройные фигурки прекрасного пола. За это ощущение весны и безмятежности, за красоту города и его жительниц Иосиф Сталин мог забыть  обидное решение партии. На время конечно, ибо не в правилах товарища Сталина было прощать своих обидчиков.
   Пусть высылка была изрядно смягчена дифирамбами о прошлых заслугах и сам товарищ Ленин жал ему руку, хвалил за понимание. Пусть товарищ Дзержинский в приватной беседе говорил о тяжелой ситуации в Австрийской республике в связи с активизацией фашистских недобитков Дольфуса после ареста их лидера. Вот, мол, где пригодятся дореволюционные навыки опытного бакинского боевика и умелого конспиратора. Даже  тайная встреча с главой Генштаба товарищем Бонч-Бруевичем, открывшем главную задачу миссии не примиряет с общим решением партии. Пусть Бонч-Бруевич твердит что угодно, но решение принимал прежде всего Ильич и не потому, что дело в какой-то Вене требует безотлагательного присутствия нового атташе. Наоборот, явно требуется прежде всего отсутствие товарища Сталина.
   Ладно, мачеха-Родина осталась за тысячи километров, со своими серыми дождями и черными интригами. Здесь, в Вене необходимо решить дело так, чтобы его новые заслуги не могли не отметить. Задача Бонч-Бруевича, при всей своей неправдоподобности, в случае успеха давала шанс вернуться в Москву со щитом и на белом коне. А там посмотрим - кто кого.
Итак, было известно о том, что безмятежность Вены несколько обманчива. По крайней мере, глава местных фашистов Энгельберт Дольфус  неспроста сидит в тюрьме. Как раз за попытку организации террора и за призывы немедленно выйти из Варшавского Договора. Года  не прошло, как Австрию туда приняли, по просьбе победивших на выборах социалистов. Газеты Варшавского Договора вовсю мусолят тему западных шпионов и диверсантов, трубят о необходимости жестоко карать, а то и вводить разом советские, германские и польские войска. Работа у журналистов такая - будоражить и призывать. У военного атташе немного другая - конкретная, не на показ.
  В самом деле, проблемами местных фашистов было кому заняться и без Сталина. Глава советской резидентуры Бользен раскопал нечто более опасное. Так, по крайней мере, утверждал в Москве товарищ Бонч-Бруевич. И вот почему товарищ Сталин не пойдет сегодня вечером на площадь у Ратуши или на Бельведер, гулять в парках и баловаться штруделями в кафе. Это, в конце концов, он уже проделывал когда-то, лет двадцать пять назад. Тогда он был помоложе, душа прямо таки пела и славно было сидеть за чашечкой кофе. Сидеть себе, поглядывать на девиц, слушать вальсы и представлять рожи жандармов, ищущих где-то в России ссыльного Джугашвили.
   Аэродром покидали на посольской машине, под охраной двух молодцев из охраны. Не считая шофера с хитрым татарским лицом и крепкими боксерскими руками. Ехали в посольство через весь Ринг, не таясь. Машина, ловко ведомая татарином, только пару раз нырнула во дворы, то ли просто сокращая путь, то ли  специально нарушая обычный маршрут. Но это пусть разгадывают те, кто следит. Если таковые найдутся. Вот и ворота посольства уже гостеприимно распахиваются - предупреждение по радио получено и исполнено. Из машины выскакивает человек в военном френче и фуражке,  с черными кавказскими усами и немедля скрывается в дверях посольства. Это снова театр для тех, кто следит. Вена наводнена шпионами Северо-атлантического Союза. Настоящий товарищ Сталин в каком-то из узких двориков пересел в другую машину, затем еще в одну и уже безусым, в австрийском новомодном костюме оказался перед дверьми неброского особнячка в пригороде Вены.
   Спецрадио в столице Австрии работало отменно. На входе Сталина уже встречал человек лет сорока. Вязаная кофта хозяина дома не слишком гармонировала с внимательными черными глазами профессионального шпиона. Впрочем, для коллег из университета герр Бользен был совсем другим.
 Они молча пожали друг другу руки. Бользен, окинув взглядом округу, кивнул провожатым и закрыл дверь. Соседям нечего знать лишнего о гостях доктора филологии, профессора из Венского университета. Теперь при закрытых дверях и наружной охране можно было уже не таиться.
- Здравствуйте, Иосиф Виссарионович. Рад видеть вас.
- Я тоже рад видеть вас, Максим Максимович.
- Где потеряли усы?
- Дороги Вены полны англосаксами. Пришлось оставить их с носом, но взамен одарить  хоть чем-то.
- Проходите в залу, - с улыбкой предложил хозяин дома, - А кофе  в этом доме готовлю только я, да, только я. Тем более, что в доме все равно никого больше нет.
Бользен прошел на кухню и принялся там греметь, расхваливая достоинства венского способа приготовления чудо-напитка.
- Герр Бользен, - полушутя-полусерьезно прервал поток его славословий гость, - А что скажет товарищ Ленин, когда товарищ Сталин прилетит из Вены? Что товарищ Сталин пил у вас кофе? И только?
- Нет,- посерьезнел резидент,  - Если вам,  Иосиф Виссарионович, не терпится приступить к делу, то я готов. Но кофе я нам все-таки приготовлю.
- Каких взглядов Эрвин Шредингер?
- Он аполитичен.
- Аполитичен или хочет таким казаться?
- Гарантий, конечно, нет. Но для нас сейчас это не существенно.
- Ладно, подождет до Москвы, - кивнул Сталин.  - Но я не слишком понял со слов товарища Бонч-Бруевича, чем он тут занялся. Понял только, что им плотно интересуются люди Аллена Даллеса и что профессора надо срочно вывозить.
- Да, профессора надо вывозить и как можно скорее. А занялся он тем, что перешел от теории к практике.
- И все же? Причем здесь американцы и Тесла, в чем их интерес?  - спросил Сталин, набивая трубку и закуривая.
- Вы слышали о квантовой механике?
- Доктор Бользен, я могу сказать вам сколько нужно дивизий для осады Вены, но про кванты слышал только то, что свет испускается этими самыми квантами. Опыты Вавилова...
- Прошлый век, как говорится, - махнул рукой с видом знатока Бользен, - Немцы, а с ними и Шредингер пошли дальше.
- Настолько дальше, что в схватку за профессора вступили мы и западники?
- И не только. И люди Дольфуса, и немецкие нацисты по сообщениям из их среды также обсуждали возможность использования устройства Шредингера.
- Насколько, кстати, серьезна наша  охрана?
- Рота спецназа под командованием Судоплатова. Один взвод в гражданском, посменно не менее 10 человек по периметру, остальные  - в съемных домах вокруг, в пятиминутной готовности.
- Тогда вернемся к устройству профессора.
- Он называет его «коррелятор». Мы все состоим из волн, и для них нет, как говорит Шредингер, ни будущего, ни прошлого. Мы живем в том мире, где все волны - от нас самих до камней и звезд колеблются с близкими частотами.  Мир один, но комбинаций в нем много. Определенностей в нем нет, кроме настоящего. Прошлое и будущее могут быть любыми.  Все возможные события уже есть, все варианты, все случайности учтены – каждая в своей комбинации. Их, оказывается, можно выбирать.  Его машина этим самым и занимается. Электромагнитные высокочастотные колебания по методу Теслы обеспечивают мосты между комбинациями волн, т.е. для нас – словно мосты между «мирами». Вернее, и это очень важно, как говорит Шредингер не столько мирами, сколько каким будет для нас мир. Машина выбирает комбинацию по вкусу коррелятора. Того,  кто участвует в ее работе как непременная составляющая процесса.
   Бользен замолк и внимательно посмотрел на спокойно курящего Сталина. Почувствовал, что не совсем ясно изложил суть устройства и ждал вопросов, на которые не смог бы ответить. Наверняка бы не смог. Из общения со Шредингером и его друзьями-физиками Бользен понял только одно – и сотня вопросов не может гарантировать ясного понимания того, что делают эти люди. В сущности, он изложил, плохо ли хорошо тот минимум, который, как ему казалось, достаточен для Генштаба.
 - Похоже на какой-то бред или обман, - изрек Сталин и с прищуром глянул на Бользена. Как будто резидент был виноват в том, что приходится участвовать в балагане под названием «коррелятор Шредингера»,  - Вы хотите сказать, что человек садится в эту машину и начинает выдумывать, что бы ему захотелось, а целый мир перестраивается под его желание?
- Если верить Шредингеру, мир не перестраивается. Он уже давно перестроен под любое желание. Задача коррелятора – обладая развитым воображением, при помощи машины осуществить выбор для себя и тех, кто его окружает.
- Тогда грош цена этому изменению. Зачем выбирать то, что уже выбрано? И будет ли он помнить о выборе, если в новой комбинации его, допустим, вообще не окажется? Или как мы вообще поймем, что машина сработала?
- Не все варианты приводят к забыванию или еще чего похуже. На пересечениях вариантов мира есть и такие, где новая смесь включает в себя и память о произошедшем выборе. Так даже более вероятно, поскольку такие комбинации ближе друг к другу и их проще получить на машине.  Короче говоря, есть такая возможность – сработает машина и мы это узнаем.
- То есть диалектический материализм герр Шредингер предлагает нам, большевикам, заменить на идеализм, где сознание человека выше любой материи? А большевик Исаев считает это нормальным?
   Бользен глубоко вздохнул. Вопрос был не такой безобидный и посягал на основы кристально  выверенной идеологии. Сталину же, когда-то побывавшему в шкуре семинариста, нравилось ставить собеседника в неудобное положение. И Бользен знал об этом, как и о привычке Сталина говорить о себе и других в третьем лице. В сущности, вопрос намекал только на то, что если все, ради чего заработала большая и тяжелая бюрократическая машина в Советском Союзе, окажется балаганным фокусом, то виновники торжества получат по заслугам. И мало им не покажется.
- Сознание – разновидность материи, как говорит профессор. И у него есть доказательства работоспособности его машины. Он ставит опыты. На мышах и людях.
- А подробнее?
- Вот, например, самый простой. В клетке белых и черных мышей одинаково. Одному человеку поручают, втайне от всех, подбрасывать в клетку то лишнюю белую мышь, то лишнюю черную. А то и вообще никого не подбрасывать. Другой человек считает этих мышей. Просто считает, не переговариваясь ни с кем. А третий сидит в машине и пока первому дается время на подбрасывание мышей, придумывает тот вариант развития событий, который ему заблагорассудится.
- И?
- Если работает машина, то процент совпадений желаний третьего человека-коррелятора выходит за рамки случайностей.
- Ему помогает эта машина?
- Похоже, что так.
- Какая же связь между мышами и тем, что мы вступили в гонку с Западным Союзом, нацистами и прочими милыми ребятами?  - осведомился Сталин, - Или вы предлагаете нам делать ставки где-нибудь в Моне-Карло, выигрывать и тем самым разорять западников?
- А что, Иосиф Виссарионович, это мысль, - улыбнулся Бользен.- Да вы понимаете уже, что еще более целесообразно. Минуя, так сказать, промежуточное.
Сталин помолчал, выпустил из трубки очередной затейливый клуб дыма.
- Вы хотите сказать, что Они пытаются изменить наш мир так, как им хочется?
- И в этом мире может не оказаться Варшавского Договора, нас с вами может не быть или мы вдруг проснемся в тюрьме…
- И ладно бы, если не будем знать, почему это так. А то есть вполне возможный, как оказывается, вариант, что будем знать, отчего с нами такое произошло,– продолжил за него Сталин.
    На следующее утро окрестности дома Эрвина Шредингера оцепили два десятка человек в штатском, но с такими фигурами, а главное – лицами, что у праздных прохожих напрочь отбивало любое желание задерживаться  у этого дома. В воздухе грозно  загудели винты и на лужайку у дома упали швартовые якоря стопятидесятиметрового военно-транспортного дирижабля с надписью «СССР».
   Хитрый татарин Шарипов, оказавшийся по совместительству не только водителем, но и главой охраны посольства, по-хозяйски постучал в двери. Рядом стоял Сталин, уже не скрываясь – в своем излюбленном френче и фуражке. Но без привычных усов.
   Прошли мимо удивленной служанки, быстро понявшей, что вопросы здесь задает уже не она. Быстро оказались в кабинете профессора. Там стояла тишина, стены были обиты звукопоглощающими панелями, и похоже, они поглощали не только звук.
  У диковинного механизма восседал человек лет сорока пяти, в круглых очках. Типично профессорского вида. Сидел он спиной ко входу и потому не мог сразу увидеть неожиданных посетителей. Напротив него, в окружении медных раструбов, кабельных спиралей и керамических изоляторов сидел на стуле человек помоложе, в довольно мятом пиджаке, с характерными глазами на выкате и полоской усов на верхней губе. На голове его был укреплен обруч, по периметру которого торчали цилиндры. От цилиндров к спиралям машины тянулись разноцветные провода. У стола с множеством приборов и циферблатов был прислонен неожиданный в таком месте этюдник и краски.
   Человек с усиками, сидевший лицом ко входу, увидел вошедших и сразу попытался вскочить. Но провода ему помешали и неизвестный безвольно рухнул обратно на стул.
  Профессор, занятый наблюдением за приборами, наконец, также обратил внимание сначала на реакцию подопытного, а затем – и на вошедших.
  - С кем имею честь, господа? – встал профессор навстречу гостям.
- Сначала просим вас удалить вашего подопытного, -  предложил ему на хорошем немецком  Шарипов.
- Но почему? В моем доме?!
- И все-таки, - настаивал Шарипов, - Объяснение, конечно, будет.
- Но только в приватной беседе, - веско добавил Сталин.
  Шредингер кивнул подопытному, нервно ерзавшему на стуле и быстро, в молчании, отсоединил мешавшие тому провода. Освобожденный немедленно ретировался из комнаты, подхватив этюдник и краски.
 Когда тот скрылся за дверьми, Шарипов вытащил рацию и скомандовал невидимому слушателю:
- Проследите за этим…художником. И личность установите!
- Госпо-о-да!  - развел руками Шредингер. – Объяснитесь же, наконец!
 - Мы представители командования Красной Армии, - пояснил Сталин, присаживаясь к столу и доставая папиросы «Герцеговина-Флор».  Шарипов взялся переводить. – Садитесь, герр Шредингер. В ногах правды нет.
  Шредингер, пораженный нахальством гостей, счел нужным прислушаться. Сталин принялся спокойно потрошить сигареты на заранее вытащенную бумажку и неторопливо набивать трубку. Наконец, он зажег табак и нарушил затянувшееся молчание.
 - Это кто тут у вас сейчас был? – осведомился у Шредингера Сталин.
- Бедный художник, вызвался быть испытателем.
- Ну и как, удачно?
- В каком смысле? – сказался непонимающим Шредингер.
- Не надо, профессор, - вежливо положил руку ему на плечо Шарипов, - Мы знаем про ваши успешные опыты.
- По волновой механике. И квантовому резонансу, – блеснул познаниями Сталин.
Шредингер не стал отпираться.
- Пока не знаю. Его волновал вопрос о его признании. Хотел, знаете ли, захватить мир своими акварелями, – беззащитно улыбнулся он гостям.
«Типичный профессор, - подумал на это Сталин, - А занимается таким вещами, что хоть к стенке его ставь»
- Ну что ж, одним известным художником больше, одним меньше – это ничего, - кивнул Сталин, пуская очередной клуб в потолок, - А вот с вами, профессор, беда.
- Что?
- Беда, говорю...Товарищ Шарипов, вы что ему, не переводите? – обратился он к своему спутнику.
- Перевожу, товарищ Сталин, все правильно перевожу!– закивал Шарипов и легонько сжал профессорское плечо.
Тот немедленно спохватился:
- В чем моя беда, господа?
- Вот не отвыкнете вы никак от старорежимного «господа», - покрутил головой Сталин,  - давайте уже переходить хотя бы на «камерадов», - А беда ваша в том, что ваши любопытные опыты вызвали нездоровый интерес людей совсем не хороших. Плохих, можно сказать людей. Можем ли мы допустить, чтобы профессор, известный физик Эрвин Шредингер оказался игрушкой у каких-нибудь нацистов? Конечно, не можем!
  Профессор не понимал. Не желал, кажется, понимать. А человек вроде умный. Сталин молча курил, наблюдая за произведенным эффектом и думая о своем. Шарипов стоял за профессором и терпеливо, как учили, ждал продолжения. Какой бы приказ не поступил.
   Сталин не верил никаким мышам и профессорам. Он верил фактам и силе. Жизнь научила его бороться и побеждать любыми средствами. И если есть шанс использовать то, что кажется необычным, но работает, то он, Сталин, доставит профессора в Москву. Вместе с оборудованием. Для того и дирижабль распорядился пригнать.
- Сколько  минимум времени продолжается в среднем один сеанса работы на машине с испытуемым? – спросил он профессора. Шарипов терпеливо   перевел.
- Минимум – четверть часа. – ответил Шредингер, -Но не больше получаса. Эффект после получаса только хуже. Лучше несколько сеансов, но не более семи.
- Давайте-ка проверим вашу машину. – предложил Сталин.
- Иосиф Виссарионович! – предостерегающе обратился было к нему Шарипов.
- Переводите, переводите ему. За меня же не беспокойтесь. Мы, старые большевики, и не в таких переделках бывали.
  Шарипов махнул рукой и взялся переводить. Удивленный профессор встал и попросил разместиться внутри аппарата.
  Сталин уселся в центре машины и был подключен проводами ко всем нужным разъемам. Шредингер защелкал тумблерами, загудели трансформаторы. Сталин уселся на стуле поудобнее. Он, кажется, знал, что пожелать.