Ведмедьникова и Муза

Ведмедьникова работала на коньячном заводе (развозчицей бутылок), жила рассеянной жизнью и летала в облаках. Поэтому, когда она встретила Музу, тут же забыла ее, Музы, имя.
Постойте-ка, очень простое имя, легко помнить. Но одно из оригинальных свойств памяти Ведмедьниковой заключалось в том, что она с легкостью запоминала всяческих Зигмундфрид Фройд и Сигизмундфрид Крижановских, а простые имена (Надя Петрова, к примеру) теряла в зарослях сознания.
У Музы на голове топорщилась вязаная шапка, на лице спокойным светом горели глаза, а во рту бархатился голос мечты, который произнес в телефонную трубку пошлую правду о том, что Муза “хочет быстрого секса хоть с кем-то, а то сколько уже можно ждать милостей от жизни”.
Стояли предновогодние вечера,  Ведмедьникова ответила “можно и до смерти ждать, но лучше не надо”, саркастично хихикнула в ответ и согласилась быть хоть кем-то. А то сколько уже можно, действительно.
***
“Oчень подозрительно”, -  перед отправлением в гостиницу за заветными объятиями Ведмедьникова попросила Музу сопроводить ее в автомобильной прогулке в один сочащийся свечами офис, завезти пару бутылок коньяка.
Офисный планктон улыбался, сверкал зубами и выглядел как гигантское чучело бухгалтера из видеоклипов мшистой группы «Комбинация».
Картина празднества напоминала занудную и предсказуемую вакханалию – пьяные поросячьи глазки работников и работниц (раскочегаренные на вчерашних дрожжах), огромные уродливые бутылки с шампанским и виски, мужчина в одних носках на тумбочке в коридоре, пухлая женщина в горчичной юбке и с тонкой сигаретой в погнутых пальцах, размышляющая о том, какие шкафы она купила невестке на кухню.
И тут – Муза с Ведмедьниковой, шныряющие с бутылками посреди всего этого вертепа, улыбающиеся и нездешние, но дежурные и дружелюбные. А куда деваться? Работа на коньячном заводе – не сахар.
***
Под шорох шин и скрип железа они выехали в сторону отеля. Настала пора заняться тем, чем собирались.
Ведмедьникова боязливо вела автомобиль, а Муза прислонила ладонь к сгибу ее руки и ненавязчиво нажимала, когда следовало поворачивать. Затем же положила руку Ведьмедниковой на шею, и Ведмедьниковой похорошело впервые за три года.
“Не сон ли это? – нахмурилась Ведмедьникова и вцепилась в руль, - Все сходится. Фрейд машет рукой. Я неуверенно веду машину, вокруг собирается метель, по бокам дороги громоздятся высокие сугробы. Получается, мы едем по туннелю. Что там говорится про сны о туннелях? То-то и оно”
Но рука Музы на шее ей очень нравилась. “Забей!” - мысленно крикнула она брюзге и скептику, которые таращились на нее с кислыми минами из-за продолговатого мозга. У них там, в продолговатом мозгу, дверца в чулан.
***
В отеле Ведмедьникова и Муза обнялись. Стояли и неподвижно обнимали друг друга минут десять, а то и больше. Как бронзовые статуи. Или рабочий с колхозницей, дал бы им скульптор волю.
Ведмедьникова подумала, что целую вечность не обнимала морозного человека. А морозную Музу так и вообще обнимает впервые. Ну и ну. Будоражащее ощущение –  когда кто-то совершенно твой сворачивает губы трубочкой и выпускает горячий воздух изо рта, задевая мочку ледяного уха.
Секса “хоть с кем-то” не случилось. Как и вообще ничего не случилось. Хотя случилось все. Несколько часов они сидели на диване, почти ничего не говорили и слушали дыхание друг друга. Муза походила на снежную королеву из 21 века – в шапке, скрывающей длину и цвет волос и  безликом хипстерском свитере.
Гостиница была дешевая, но в ней к счастью не пахло старым слежавшимся бельем, от которого Ведмедьникову тошнило и мутило. (Чего уж говорить, от дум о запахе ужасного гостиничного белья прямо сейчас тошнит и того, кто придумал весь этот рассказ.)
По стенам расползался только запах ее собственных духов, мяты с мелиссой от Музы (наверное, жвачка) и кожи, живой человеческой кожи, которая греется после мороза.
Через, казалось, вечность, Ведмедьникова спросила Музу:
- Утро. Который час? Уже шесть двадцать?
- Нет, - Муза посмотрела на нее, и Ведмедьникова заметалась глазами по номеру в поисках дробовика, чтобы застрелиться и жить в перманентном эхе, состоящем из материи своей реакции на ее взгляд, - Всего лишь пять сорок. Расслабься.
Покладистая Ведмедьникова затихла, и они продолжили обниматься.
В шесть двадцать они покинули номер. Ведмедьникова ушла в мороз, сумбурно сказав: “напротив”, в ответ на вопрос “Тебя не напрягает поцелуй в затылок?”
***
Дома Ведмедьникова обнаружила в кармане визитку Музы. Имени там не было. Зато был псевдоним – Undertone. И телефон какого-то Алексея, к которому можно “обращаться по всем интересующим вопросам”.
Ведмедьникова машинально набрала номер.
- Вы прочли о ней в “Коммерсанте”? – громко (видимо, еще не ложился) спросил Алексей.
- В “Коммерсанте”? – сонно удивилась она, - Муза коммерсант? У меня визитка.
- Кто? И что?
- Интересно. Она занимается музыкой?
- Слышу в вашем голосе иронию. А зря. Undertone – очень перспективный музыкант. И большой молодец. Талант и внутренняя сила. Харизма, мжнскзть, - так и прозвучало, сквозь невидимые Ведмедьниковой зубы – “мжнскзть”
- А какое у нее образование? Музыкальное? – Ведмедьникова не понимала, зачем задает вопросы, но остановиться не могла.
- Хм! А у вас? – нагло воскликнул Алексей, - Вы что, из Питера? Они там вечно всех про образование спрашивают!
- У меня не музыкальное. И насчет Питера вы неправы, - интеллигентно щебетнула Ведмедьникова, - Я интересуюсь.
- Давайте уже представьтесь! А то у меня скоро похмелье наступит.
Ведьмедникова положила трубку.
Желать доброго утра Музе она постеснялась, отложила звонок на вечер.
***
Что делают с музами? Всего лишь три вещи: любят, творят и слушают (если те поют). Старый поросячий ведмедьниковский мир в панике заметался и бесстыдно, по кускам, начал исчезать на обочинах извилин продолговатого мозга, в глухих чуланах скептиков.

13052012