Надышался я пылью заморских дорог. Часть 1

                «Надышался я пылью заморских дорог…»


«И носило меня, как осенний листок.
Я менял имена, я менял города.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахнут цветы, не светила луна».
/Евгений Агранович/





Предисловие от автора


   Случилось так, что мне (автору) пришлось посмотреть в глаза родителям, чей сын погиб в афганском плену. Это было ещё в далёком 1987 году. С тех пор эта проблема  военнопленных постоянно занимала место  в моей голове – собирал материалы из газет и журналов, следил, как идет процесс возвращения наших солдат на Родину.

   Поразило, что при заключении Женевских мирных соглашений по Афганистану в документах ни слова не говорилось об освобождении военнопленных.  Будто их и не существует на самом деле. При молчаливом согласии советской стороны, мы тем самым избавили партнёров по переговорам от обязанности позаботиться о наших солдатах и офицерах, томящихся в плену.  Однако то, что не удалось сделать политикам, оказалось подвластно  так называемой «народной дипломатии».

  Узнал фамилии  многих людей, наиболее активных в решении этой  общей беды. Эти люди восхитили меня.

   Вот загадка. Почему многие из нас, даже искренне сочувствующие, всё-таки способны забыть о чужом горе. А другие, чтобы помочь незнакомым людям, будут рисковать, преодолевать страх и расстояния, даже ломать собственную судьбу…

   Это рассказ об одном из военнопленных, вернувшемся на Родину.  Реальные фамилии
изменены.   



                1


       Путешествия по миру. Открытие новых для себя стран и городов. Иногда такие поездки бывают вынужденными и насильственными. Но об этом чуть позже. А пока. Пока о путешествиях по доброй воле. Или почти по доброй…

   «Нас, мореходов, почитают сильными людьми. Но мы слабее ребёнка. Любая случайность ломает нас. Мы даже не знаем, куда мы плывём, открываем чудесные, полные сокровищ земли, но не можем нанести их на карту, потому что не знаем, куда их наносить. Острова, названные Соломоновыми, формально открыты уже как четверть века. Но, ни один посланный туда корабль, снова найти их не смог».

     Произносившего эту грустную речь звали Фернан Магеллан. Собеседником его был шевалье Жак де Моле, чей некогда достославный род обнищал, и, тщеславясь униженностью своей, повинуясь столь горестному уделу, он счёл за благо присягнуть испанскому монарху, однако же весьма быстро достиг здесь изрядных милостей и высот августейшего правителя.  Сейчас он курировал при дворе очень важные вопросы.

   Впрочем, в настоящий момент Жака  волновали вещи весьма прозаичные.  Он должен придумать, куда бы услать этого нахального ухажера своей жены.  Вслух же шевалье усмехнулся:

-Может, вы лжёте? И никаких райских островов нет вовсе?

-Нам  нельзя лгать, поймите,- продолжил командор всё так же меланхолично-величаво,- мы просим у отца нашего: «Дай нам ветер!» И он даёт. Но этот ветер нужно ещё выдержать. Если мы будем лгать, нас порвёт в клочья!

   Помолчав, Магеллан спросил:

-Неужели Его величеству нужен весь мир?

-Нет, ему не нужен мир. Ему нужен имбирь, перец  и корица.

-Когда нет мира в душе, корица не поможет, - глубокомысленно изрёк Магеллан.

  Ответом ему был чёрный, яростный взгляд собеседника. Жак де Моле не верил в райские острова. Но той же ночью, глядя на мерно вздымающуюся грудь своей Анны, он поклялся извернуться ужом и уговорить своего монарха отправить любвеобильного навигатора на их поиски. Он и не подозревал, что, движимый наибанальнейшей ревностью, пытаясь отыграть несколько месяцев, он отправляет своего соперника в вечность, приобщает его к бессмертию.

   Такова уж была та прекрасная эпоха; эпоха, ушедшая без возврата. В поисках философского камня изобрели фарфор, в погоне за горсткой специй открывали новые миры.  Люди знали о мире гораздо меньше, но были уверены, что за пределами постижимого мир полон загадок – а, значит, знали о мире главное. Они были готовы ко всему – например, брать демонов живьём.

    Люди же современности пребывают в иллюзии, что мир ясен и понятен. Из жизни ушло ощущение, которое испытываешь ночью в деревне – стоишь там, где кончается свет, и видишь перед собой тьму, исполненную загадок. Человечество не  то, чтобы не верит в магию и летающие тарелки, но считает всё непостигнутое чем-то потешным и безумным.

    Однако тайное знание чаще всего выдаёт себя именно за безумие. Неужели не чувствуется, что вокруг всё далеко не так просто, как хочет казаться? Неужели не заметны целые россыпи тайных знаков у себя под носом? 
    Пусть обыватель думает, что ему ведомо всё, и в мире нет загадок. Истинное знание всегда покрыто тайной.

    Об этом тоже говорят во весь голос: «Иногда лучше жевать, чем говорить»…

     -Внимание провожающих! До отправления скорого поезда номер 56  «Енисей» сообщением Москва – Красноярск остаётся пять минут. Отправление поезда со второй платформы с третьего пути. Повторяю…

      Дверь купе распахнулась, запыхавшийся мужчина буквально ввалился, протараторив:

-Это здесь четвёртое место? Или, пардон, я ошибся?

-Здесь-здесь, занимайте своё законное, согласно купленных билетов.

   Александр Невский поспешно отложил газету со статьёй о путешествии Магеллана и убрал свою сумку с нижней полки напротив.

-А я уж думал, что одному придется ехать, сижу уже минут двадцать,  прессу  штудирую, скучать даже  начал.

-Чуть  я не опоздал. Бежал всю дорогу. Хорошо, что такси ещё вовремя поймал. Вот был бы смех, если опоздал. Я уж и телеграмму отправил, назвал каким вагоном приезжаю. Будем знакомиться, что ли?  Марат Ибрагимович Рахимбаев. Можно просто Марат.

    Невский назвал себя, крепко пожал протянутую ладонь, стараясь внимательно рассмотреть своего попутчика.  Марат снял шапку, зимнюю кожаную куртку, повесил одежду на вешалку и, оставшись в тёмном костюме с черной водолазкой,  сел к столику, приглаживая свои взлохмаченные волосы.  Это был молодой человек лет тридцати, впрочем, ему могло быть и больше – у жителей Востока трудно бывает точно определить возраст.  Сильно старила его и  обильная седина на некогда чёрных волосах и усах – словно снежная изморозь обильно покрыла его голову и шикарное украшение под носом.

    Голос за окном, многократно  усиленный множеством динамиков, объявил об отправлении поезда до Красноярска.  Состав медленно стал набирать скорость, за окном поплыли озабоченные  лица  провожающих, вокзальные строения, стоящие на соседних путях поезда.

-Вы, Марат,  до конца  маршрута едите?

-В самое яблочко, Александр.  До Красноярска. Билет на самолёт не удалось купить, придется теперь «пилить» несколько суток. Впрочем, я люблю  с детства ездить на поезде. А давай сразу перейдём на «ты». Люблю по-простому, без этих расшаркиваний и «выканий».

-Согласен. А я до Екатеринбурга.  Не было ни купейных, ни плацкартных билетов. Впервые в жизни еду в спальном вагоне, всё размышлял, кто будет моим соседом.  Но пришлось выбирать: застрять в Москве ещё на несколько дней или потратиться на такую роскошь. До Нового года осталось около двух недель, вот народ и двинулся в путь из конца в конец нашей необъятной страны. А я приезжал в командировку, точнее на учебный семинар. Набирался ума-разума, чтобы потом других учить. Я ведь преподавателем работаю  в учебно-методическом центре по гражданской обороне и чрезвычайным ситуациям Свердловской области.  Это в ведомстве МЧС находится.

-Знаю-знаю, что такое МЧС. Много с этими ребятами общался по работе. Я ведь занимаюсь поставкой спасательного оборудования для них из-за границы.  Работаю в одной российско-немецкой фирме.  А ты, Александр, надеялся, наверное, что поедешь с какой-нибудь дамочкой-красоткой в одном купе, а тут я «нарисовался» со своей казахской физиономией

   Марат весело рассмеялся.

-Да нет,  мне кажется, с  мужиком как-то удобнее и привычнее ехать, а дамочку ведь надо будет развлекать.

   Невский тоже рассмеялся.

-Это ты верно глаголешь. Сейчас переоденемся и «накатим» по сто грамм с прицепом, будет веселее ехать.

   Марат покопался в своей сумке, поставил на столик бутылку водки, положил пакет с вкуснопахнущей курицей и прочими съестными припасами.  Невский тоже достал  свою бутылку, положил  похожий пакет с едой.

-На вокзале, наверное, покупал, как и я?  Возможно, мы ещё и у одной продавщицы покупали. Я опаздывал на поезд, но всё же решил  запастись «хавчиком».

-Всё может быть, Марат. Надеюсь, не отравят нас. В крайнем случае, водкой организм обезопасим.

… Через несколько минут, переодевшись в спортивные костюмы, постелив постели, новые приятели сидели у столика, уминая за обе щеки еду, не забывая поднимать очередной тост.

-Я россиянина, говоря другими словами, русского,  сразу замечаю. Много приходится бывать за границей по работе, объездил кучу стран. Так вот, правильно говорят, что русский, сев  в поезд, сразу переодевается в спортивный костюм, достает бутылку и садится есть. Всё так и есть. Вот и мы с тобой, Саша, не отступили от этих правил.

- А как же, подкрепиться в поезде – сам бог велел. Что же ещё делать, как не есть и не читать, подремывая. Давай что ли выпьем Третий тост. Там, где мне пришлось послужить, это особый знак уважения к погибшим.

-Так ты в Афгане служил?  И мне довелось отдать долг Родине на далекой земле Афганистана. Пьём за павших, молча. Вечная им память.

  Мужчины поднялись и выпили.  После недолгого молчания  Марат тяжело вздохнул:

-Пришлось мне хлебнуть горюшка «по самое горлышко».  Боком мне этот Афган вышел. Но не буду о грустном. Нам с тобой ещё долго, больше суток  ехать вместе.  Будет соответствующий настрой, может, и расскажу тебе позже.  А ты тоже срочную  солдатом, как я, там служил?

- Нет, я был офицером.  Старший лейтенант. Врач-хирург. Лечил-оперировал вашего брата-солдата и офицеры попадали под скальпель. Приходилось, правда, оставлять свою медицинскую роту в Кандагаре и выезжать  на Автоперевязочной для медицинского обеспечения боевых рейдов. А там всякое могло случиться, бывало, и под обстрел попадали.  Уже в конце своей службы попал в переделку –  во время рейда был выстрел из гранатомёта по кабине, где я сидел.  Врачи собирали меня по «частям».  Собрали, спасли. Правда, пришлось больше года по госпиталям попутешествовать.  После излечения решил остаться в армии, но уже в другом качестве – стал преподавателем, правая  рука повреждена, не пришлось больше заниматься хирургией. – Невский показал изуродованную руку.

  Марат кивнул головой.

-Да, для тебя тоже Афган не стал «лёгкой прогулкой».  Но радуйся, что живым остался. А это главное.

-Я и радуюсь.  Дослужился до подполковника.  В августе 94-го уволился, было уже 25 лет в льготном исчислении. Почти сразу нашёл для себя новую  работёнку – в центре МЧС, о чём уже рассказывал. Вот уже более трёх лет и тружусь на  этом поприще.  Организация у нас военная – полковник в начальниках, есть зам - подполковник, ещё несколько офицеров  - старших преподавателей, ну и нас, «отставной козы барабанщиков» несколько человек.  Работа мне нравится – всегда с людьми, живое общение.  Короче говоря, жить можно.

-Женат?

-Да, жена, две дочери-красавицы. Одна школьница, другая студентка университета, на историческом факультете учится.

-Я тоже женат.  Жена Женя. Сын Тимур. Четыре года.

-А сейчас-то куда едешь, в командировку?

-Нет, на родину потянуло. Жена с сыном не смогли поехать.  А я маму хочу проведать, уж два года не был у неё.   Слава Богу, жива - здорова. А батю похоронили. Ещё в 90-м. Сердце – обширный инфаркт миокарда. Так и не дождался он меня из Афгана, умер буквально за полгода до моего возвращения.

-Постой, но ведь наши войска вышли оттуда в 89-м. Как же ты мог в 90-м вернуться? Или оставался с советниками? Ты вообще, когда там служил?

- В армию меня призвали в мае 1982 года,  полгода был в учебке, а уже в октябре я был в Джелалабаде, служил в разведроте.

-Тогда я  совсем ничего не понимаю!  Почему ты так долго служил в армии, или ты остался на сверхсрочную?

-Можно и так сказать. Только эта сверхсрочная оказалась иной и  продолжалась она около семи лет. 6 декабря 1983 года, ровно за месяц до своего двадцатилетия, я попал к «духам» в плен.  И мой путь домой растянулся на долгие годы.  Кстати, сегодня, 17-го декабря, исполнилось ровно семь лет, как я вернулся на Родину. Забавное совпадение: семь лет был в плену и семь лет, как вернулся домой. Давай, за это и выпьем.  А потом ляжем, потушим свет и тогда, в темноте, я, возможно, насмелюсь поделиться с тобой своими горестными воспоминаниями…




                2
 

         Вышли покурить в тамбур. Невский с нескрываемым любопытством посматривал на своего нового знакомого. Всё пытался отыскать следы тяжкого бремени плена. Но так ничего особенного и не увидел. Обыкновенное лицо молодого человека. Быть может, эта ранняя седина служит верным доказательством перенесённых испытаний.

        Словно прочитав его мысли, Марат спросил:

-А тебе, Саша, не приходилось ещё близко общаться с человеком, побывавшим в афганском плену?

-Приходилось. Это было ещё в 1983 году.  Летом я был прикомандирован к одному из батальонов, расквартированных в пустыне, заменял там  в течение двух месяцев выбывшего врача. Однажды поступила команда забрать нашего пленного солдата, он пробыл около трёх месяцев в лапах душманов. Его обменяли на какого-то важного пленного «духа».  Потом я оказывал медицинскую помощь этому пареньку, он мне и рассказал о своих мытарствах.  Конечно, три месяца, это не семь лет. Хотя, может быть и не совсем уместно так сравнивать. Плен есть плен, иногда и один день может показаться вечностью.

-Это верно.

-Да, чуть позднее в том же году два наших солдата из десантно-штурмового батальона попали в плен к «духам».  Это было 1-го или 2-го июля, когда младший сержант и рядовой были захвачены душманами. Как это произошло, точно не могу сказать. Ходили разные слухи об этом. Тёмная история.  Хорошо помню, что их искали больше недели. А в нашей Бригаде (70 ОМСБ) проводились ежедневные по три-четыре раза в день  общие построения: всё считали поголовно да прикидывали, не пропал ли кто-нибудь ещё, как те солдаты. Совсем всех замучили, а нам некогда было заниматься больными и ранеными – всех обязывали встать в строй.  Одним словом, полный копец… Позже, уже в декабре 1984–го я читал  о них статью в газете, называлась она «Возвращение», там и описали судьбу этих парней. Как я понял, их переправили в пакистанский город Кветта.  А позднее их перевезли в Англию.   Если не ошибаюсь, то они смогли «улизнуть» от слежки и обратились в советское посольство. Их быстро переправили на родину. Вот такая счастливая история с избавлением.  За подлинность не ручаюсь, но так писали в газете.

-Возможно, так и было. Но этим парням крупно повезло – их путь домой был короче моего.  Я, Саша, расскажу тебе свою историю. А правда это или нет, суди сам. Но не вижу необходимости тебя обманывать, тем более, что случайному попутчику проще рассказать, чем даже близкому человеку. Я и жене своей только в общих чертах поведал свои «приключения». Ладно, пошли  в купе, я что-то даже замёрз.

         Марат сразу забрался под одеяло, ему последовал и Александр. Щёлкнул выключатель, в купе стало темно. Похоже, на Рахимбаева сумрак этот подействовал, сразу потянуло поговорить. Так и бывает в купе вагона, когда погасят свет. Собеседники не видят друг друга, перед  ними мрак, они говорят во мраке, и тем откровеннее становятся их слова, чем гуще мрак.

         Впрочем, говорил в основном один, Невский лишь поддакивал, бросал короткие фразы, изумлялся или ужасался, в зависимости от момента рассказа.  Он всегда был хорошим слушателем, поэтому ему любили рассказывать.

         Марат родом был из небольшого посёлка, там он родился, там прошло его детство и юность, там закончил десять классов, впервые полюбил. Оттуда он и уезжал служить в армию. Вот и теперь он ехал в этот уголок на земле,  которого и нет на обычных картах  - слишком мал.
 
         В окружении тайги стоит Козулька, посёлок с необычным, запоминающимся названием.  Его он получил ещё от крестьян-переселенцев из центральных губерний России, которые обосновались здесь сотню лет назад. Обретённые на новом месте достаток и самостоятельность оберегали ревностно. К чужим относились опасливо.  На известность не претендовали. Тем не менее,  село однажды удостоилось пера классика.

       В путевых записках «Из Сибири» А. П. Чехов, рассказывая о безобразнейшем состоянии российских дорог за Уралом, особо выделил местный участок. Уже от Томска на каждой станции ямщики пугали его Козулькой  и «смотрели как на покойника». Как ни берёгся Антон Павлович, а у злополучного села опрокинулся-таки  возок с его спутниками, не выдержал, сломался и экипаж писателя.

      Теперь, конечно, другое дело. Сто пятнадцать километров асфальтовой трассы до Красноярска – для автомашины не расстояние.  И всё равно, приезжая сюда, ощущаешь, что попал в глубинку с её особым ритмом и укладом жизни.  Сохранились от ушедших времён и кое-какие традиции. От многих приходилось слышать, что «чужаков» здесь встречают настороженно, долго к ним присматриваются. Может быть, имеются какие-то особые гены, сохраняющие во времени «характер» больших человеческих поселений? Ведь недаром говорят: что ни город, то норов.

     Немало положил сил, чтобы стать «своим» в Козульке, и врач Рахимбаев, приехавший сюда по распределению после Красноярского медицинского института со своей молодой женой, тоже выпускницей этого же института.  Интереснейший факт довелось услышать Марату пару лет назад от одного из старожилов посёлка: окончательно поверили в  Ибрагима Тургановича после того, как тот поставил капитальный гараж – значит, становится хозяином.  К своему подворью козульцы относятся очень серьёзно.
 
    Поначалу отец Марата трудился терапевтом, а его молодая жена Тамара работала педиатром. Через три года Ибрагима Тургановича назначили главным врачом Козульской районной больницы. К тому времени в их семье уже рос сынок Марат. Рахимбаев-старший оказался  хорошим организатором, хотя хозяйство ему досталось – не позавидуешь. Здания больницы старые, нуждаются в ремонте (даже в одном из помещений рухнул потолок), во дворе грязь по колено, машины больничные стояли без запчастей. Со свойственной ему энергией, главный врач взялся за дело. Сделал за короткое время немало: засыпан гравием и хорошо освещён больничный двор, смонтирована внутренняя телефонная связь, для больных в палатах установлены холодильники, для персонала в обеденный перерыв работает буфет.  С годами больница только наращивала положительные перемены.

   «Зачем я так много рассказываю тебе о своём отце? – сам себя прервал Марат.- Просто хочется, чтобы и ты знал, какой  он у меня был хороший».

    Родители хотели, чтобы их сын после школы продолжил их врачебную династию и  поехал учиться в Красноярск на доктора, однако  их чадо заупрямилось: хватит в семье двух врачей.  Но после выпускного  всё же пришлось поехать в институт сдавать документы в приёмную комиссию медицинского института – родители настояли. Поехали с одним другом на его машине. И надо же случиться, специально такого не придумаешь: при выезде из Козульки на московский тракт они прокололи шину.  Чертыхаясь, водитель вытащил из неё кривой ржавый гвоздь. Откуда он взялся на недавно уложенном асфальте?  Марат невольно припомнил  проблему Антона Павловича Чехова, а для себя решил, что это плохой знак.  Так и есть: на первом же экзамене по физике он получил двойку.  Сильно не расстроился. Решил, что пойдёт в армию, а после возвращения попытает свою судьбу ещё. Правда, пришлось ждать, когда исполнится восемнадцать, а это почти год жизни. Устроился в больницу санитаром в хирургическое отделение.





                3


     На медицинскую сестру Инну поначалу  Марат не обратил никакого внимания.  Высокая  и стройная, белокурая с большими голубыми глазами, она могла считаться красивой, если бы не большой шрам на щеке – в детстве её изувечил пьяный отчим.  Этот шрам и отравлял жизнь девушке. 

     Мужчина ещё может как-то терпеть свою уродливость, но что должна чувствовать женщина в такой ситуации? Как жить, когда каждое зеркало – твой враг, и люди поскорее отворачиваются, увидев тебя? И что делать, когда, к счастью или несчастью,   молодая девушка наделена острым наблюдательным умом, который всё видит и осознаёт, делает неутешительные выводы, мучается при каждом общении с людьми?

     На ноябрьский праздник Марат и Инна оказались в одной  праздничной компании, вечером он вызвался проводить девушку.  Стали встречаться. Вскоре Марат даже не обращал внимания на шрам Инны, привык к нему, видимо.   Любил ли он её?  Наверное, да. Как и она его.  В новогоднюю ночь они стали близки.  А потом. Потом всё изменилось. Точнее, изменился Марат. 

      На людях он стал относиться к ней точно к неодушевлённому предмету или послушной собаке, которая терпеливо ждёт, когда хозяин придёт в доброе расположение духа, правда, оставаясь наедине, он был нежен и внимателен.  Ему только исполнилось восемнадцать, и он не знал, что ни одна девушка долго не выдержит этого, даже если она любит бог знает как сильно, потому что любовь должна питаться хотя бы какими-нибудь крохами, видимыми знаками внимания.  Инна очень обижалась на такую его двойственность. Она решила, что Марат стыдится её, не хочет всем афишировать их отношения. Но от этого ей становилось только обиднее.

     Незадолго до майских праздников они встретились в последний раз.  Инна подняла на Марата глаза – они стояли у подъезда её дома.  Они были большие и голубые.  Он ужаснулся. Уже давно молодой человек внимательно не вглядывался в них. Внезапно ему всё стало ясно. Когда-то глаза Инны были покорными, влюблёнными и преданными, и это часто раздражало его, теперь они обрели глубину и мудрость. В эту минуту прозрения Марат с ужасом понял, что рядом с ним стоит кто-то другой, что он не властен над ней и что уже давно, постепенно и неприметно, Инна стала более зрелой, чем он, и совсем его не любит.

    Спустя несколько дней Марата Рахимбаева призвали в армию.   Конечно, на проводы Инна не пришла.   Уже находясь в плену, Марат с тоской и стыдом вспоминал своё «свинское поведение» по отношению к девушке, которая его любила, да и она была ему  дорога.  Если бы можно было всё исправить!  Воспоминания об Инне  жгли его.  Марату казалось, что его мозг мечется в черепной коробке в поисках места, где можно укрыться.

   Снова встретил Инну уже в начале 1991 года, когда впервые приехал домой после плена. Она расцвела и похорошела. Исчез уродующий её шрам – хорошо потрудился пластический хирург.  Сам Марат в этот момент почувствовал, как любит эту женщину, просто не может жить без неё. Ему казалось, что если он долгие годы думал о ней, мечтал о встрече, то и она должна была чувствовать тоже самое.  Он заглядывал в глаза Инны, надеясь увидеть в них ответное чувство, но её глаза оставались холодными.

    Есть что-то беспокойное, неуверенное в отношениях людей, знавших и любивших друг друга в юности и встречающихся снова, когда миновали в разлуке не дни и месяцы, а годы.  Была ли эта разлука полным забвением или всё же не перестало звенеть в душе воспоминание о том, что казалось забытым? Кто знает? В любом случае в сердце Инны не осталось никакого чувства к Марату. Она нашла свою новую и счастливую любовь. Счастлива и любима мужем, растит с ним дочку.

   Рахимбаев стойко перенёс и этот удар, хотя в душе надеялся всё же вернуть Инну, именно к ней он рвался из плена домой.  Больше они никогда не встречались наедине.
   Марат включил свет, поднялся, налил в стаканы водки себе и своему молчаливому слушателю,  они выпили за его первую любовь.

-Ты знаешь такую песню, Александр. Её пел Михаил Ножкин  в фильме, кажется, «Судьба резидента», там есть такие строки «Я в весеннем лесу пил берёзовый сок, с ненаглядной певуньей в стогу ночевал…»   Однажды мы с Инной в конце марта  ездили за берёзовым соком, а потом заночевали в лесу прямо в одиноко стоявшей копне сена. В ту весну рано сошёл снег, было тепло и сухо, на деревьях набухали почки.  Я всегда вспоминаю эту сказочную ночь с любимой девушкой, когда звучит эта  песня.  К сожалению, в годы плена  я не мог её  слышать, но частенько «мурлыкал» полюбившиеся строки вполголоса. Вообще в этой песне я нахожу много из моей биографии. Её словно и написали про меня.  Вот послушай:   

 «Я в весеннем лесу пил березовый сок,               
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,               
Что имел не сберег, что любил - потерял.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал.

И носило меня, как осенний листок.
Я менял имена, я менял города.
Надышался я пылью заморских дорог,
Где не пахнут цветы, не светила луна.

И окурки я за борт бросал в океан,
Проклинал красоту островов и морей
И бразильских болот малярийный туман,
И вино кабаков, и тоску лагерей.

Зачеркнуть бы всю жизнь да с начала начать,
Полететь к ненаглядной певунье своей.
Да вот только узнает ли родина-мать
Одного из пропащих своих сыновей?

Я в весеннем лесу пил березовый сок,
С ненаглядной певуньей в стогу ночевал,
Что имел не сберег, что любил - потерял.
Был я смел и удачлив, но счастья не знал».


   Марат снова плеснул водки в стакан, молча, выпил.

-Ну, что, будем спать или послушаешь ещё мои воспоминания?

-Конечно, послушаю. Тем более что пока  ты не рассказал, как  служил, как же попал в плен и что происходило за эти годы в неволе.

- Хорошо, тогда слушай. Сначала расскажу об одном из своих рейдов, сколько всего их было, даже сейчас не могу точно сказать, но некоторые запомнились очень хорошо.

= окончание следует =
http://www.proza.ru/2012/05/15/900 

На фото – песчаная буря в Афганистане.

***