Февраль 1988. Сумгаитский погром

          (Фрагмент из романа "Страна Сияющей Богини")               
 
1.   

Попасть в Сумгаит , где уже четвёртый день шли армянские погромы , Кириллу никак не удавалось. Не помогали ни отчаянные просьбы, ни удостоверение сотрудника АПН. Все дороги, ведущие в охваченный беспорядками город, расположенный на берегу Каспийского моря севернее Баку и известный своими нефтехимическими предприятиями, были взяты под контроль внутренними войсками. Помогали вэвэшникам  и части бакинского гарнизона. Местная милиция со своими обязанностями не справлялась, хуже того – самоустранилась и не принимала никаких мер по наведению порядка.
– Зачем вам в Сумгаит? – рассматривая удостоверение Воронцова, в третий раз задавал один и тот же вопрос, измотанный майор Внутренних войск МВД СССР, не желая слушать никаких просьб. – Там творится чёрт знает что! Людей режут, жгут,  убивают! Вы тоже хотите оказаться в их числе? На армянина вы не похожи, так убьют за то, что журналист! В Сумгаите орудую банды из бывших уголовников, которым хорошо платят националисты из местной интеллигенции. Есть такие паразиты, раскачивают ситуацию, а армян режут за то, что провозгласили выход Карабаха из состава Азербайджана. Армян в городе тысяч двадцать. Живут получше местных, а в городе полно озлобленных жителей, желающих выбраться из подвалов и хибар «Нахалстроя» – это у них район такой, пояснил майор, – и занять квартиры армян, которые всё бросают и бегут в основном к нам в Россию. Знают, что там их не обидят…
– Почему же, товарищ майор, так долго не удаётся пресечь эти преступления? – недоумевал московский журналист Кирилл Воронцов, откомандированный в Баку.
– Да потому, что местное население не только не препятствует погромщикам, а зачастую на их стороне! Такие тут, брат ты мой, дела! Мало тебе Баку. Днём ходи, разговаривай с беженцами из Сумгаита. Их сейчас эвакуируют морем и на армейских грузовиках. Снимай, записывай, а с наступлением темноты возвращайся в гостиницу, целее будешь.
В Баку мы резни конечно же не допустим. Тут армян тысяч двести. И в Сумгаите наведём порядок. Управимся, а убийц и погромщиков навсегда закроем в лагерях самого строгого режим! Ох и натворили дел наши политики, а нам разгребай эту кровавую бучу! – хрипел измотанный и простуженный, тем не менее словоохотливый майор, не спавший двое суток. Какие такие политики и каких дел они натворили, майор не стал уточнять. Впрочем, Кириллу и так было ясно. Высшее руководство страны и партии во главе с Горбачёвым, уже не контролировало те перестроечные процессы, которые инициировало около трёх лет назад.
«Перестройка – перестрелка – перекличка», – так ещё год назад злые языки из числа  закоренелых пессимистов мрачно шутили, наслушавшись с высоких трибун пустого словоблудия про малопонятные для народа реформы, из которых лишь одна – «к 2000 году каждая советская семья будет жить в отдельной квартире» была понятна и желанна. Впрочем и в это мало кто верил, как и в коммунизм, обещанный Никитой Хрущёвым к 1980 году.
Хрущёва, отстранённого от руководства страной и партией в 1964 году, в народе запомнили как «кукурузника» и строителя панельных «хрущёб», худо-бедно заметно сгладивших пресловутый «жилищный вопрос».
Зато в год обещанного коммунизма, когда советское общество возьмёт от каждого своего члена «по способностям» и отдаст каждому своему члену «по потребностям» – поди пойми, как это? в Москве провели Олимпийские игры . Тоже неплохо, раз уж не получилось с коммунизмом. С квартирами будет не лучше, а пожалуй ещё хуже, а тем временем главного коммуниста страны уже прозвали в народе за родимое пятно «меченым» и мало кто ему верил, руководителю, заявившему, что «процесс пошёл». Какой процесс и «куна он пошёл?»
Обманет. А если и попытается сделать что-то полезное, то не дадут коллеги, уже потиравшие руки в предвкушении дележа огромного и очень «вкусного пирога», каким была общенародная собственность. «Процесс-то пошёл!» Недаром в народе говорят, что «пессимист это хорошо информированный оптимист».

*
– Воронцов? Здорово! – узнал Кирилла, вышедшего из военной комендатуры, знакомый корреспондент из «Красной Звезды». – Тебя-то как сюда занесло? Вы – АПН, всё больше по миру разъезжаете? Европа, Америка, Азия, Африка и даже Австралия. А мы всё больше по гарнизонам, а в загранку – так это в Афган или вот теперь сюда, в «горячие точки».  День ото дня их становится всё больше и больше. Так что без работы не останемся! – Подмигнул протягивая Кириллу руку бывалый корреспондент Вадим Коротков, с которым Воронцов встречался в Москве и в Афганистане.
– Здравствуй, Вадим! Как видишь, не в Австралии, а в Баку. Только вот в Сумгаит военные не пропускают. А тебя?
– Обещают дать пропуск, но завтра утром, – ответил Вадим, пожимая крупную руку коллеги. – Но я думаю добираться самостоятельно, не дожидаясь утра. Часа через два стемнеет. Хорошо, что встретил тебя. Одному не с руки. Был тут один парень из «Огонька», отказался. Заявил, что не трус, однако зазря рисковать не намерен. Ты как? Пойдёшь со мной? Ночью там творятся самые страшные преступления. Народ должен знать, что происходит в его стране!
– Каким образом? – Спросил Кирилл. – Дороги перекрыты войсками. Из Сумгаита пропускают только беженцев. В город никого не пускают, только военных.
Проберёмся минуя дороги и блокпосты. В Сумгаите живёт мой старый армейский товарищ. Вместе служили в ВДВ. Азербайджанец, мужик хороший. Часа три назад я звонил ему, он дома и нам поможет. Только что пытался дозвониться повторно, предупредить, что буду вечером – не получилось, говорят, что связь нарушена. А сейчас, пока совсем не стемнело, берём  левака и едем поближе к Сумгаиту. Как стемнеет – пойдём пешком. Ты, Кирилл, мужик здоровый. Вон какие кулаки! Прорвёмся, сделаем репортажи!
«Да ведь порежут те репортажи в лапшу!» – Хотелось сказать Кириллу, но промолчал. Рискованное дело идти вдвоём и безоружными в ночной, охваченный погромами город.
«Ведь ты же не трус!» – спросил сам себя Кирилл Воронцов. 

*
«Левак» на «Копейке», которую очевидно любил и содержал в порядке, заломил в качестве платы сто рублей.
– Да ты что, командир! – Возмутился Коротков. – Тут ехать-то полчаса, а ты сто рублей!
– Ай, дорогой, если нет денег, то езжай на автобусе, – развёл руками хозяин машины – мужичок хлипкий, зато усатый как едва ли не все кавказцы и в широкой кепке на голове, какие обычно носят провинциальные грузины, но этот тип был азербайджанцем и по-русски говорил хорошо, но с заметным кавказским акцентом.
– Какие же теперь автобусы? Автобусы и электрички сейчас в Сумгаит не ходят! – Возразил в сою очередь Кирилл. – А если пятьдесят? 
– Сто рублей! – не сдавался «левак», который не желал рисковать за меньшие деньги.
– Да ты, командир, несговорчивый! Не на гулянку едем. Друг у меня в Сумгаите, –  заявил Коротков.
– Армянин? – Насторожился владелец машины.
– Да нет, ваш, азербайджанец. Надир Гусейнов, вместе служили в ВДВ, а живёт Надир на улице Ильясова.
– Вот как! – удивился азербайджанец. – Я его знаю! Известная в городе личность! Ладно, только для вас. Пятьдесят рублей! Но едем когда стемнеет. Провезу мимо блокпостов. До улицы Ильясова не получится, дальше пешком с километр. Идёт?
– Идёт! – Согласился Коротков. – Ну что, товарищ Воронцов, скинемся по четвертному?
– Скинемся!
Сидя в машине, с полчаса поговорили с Гасаном – так представился Коротову и Воронцову азербайджанец, рассказавший, что он зарабатывает частным извозом и с начала беспорядков, охвативших Сумгаит, уже вывез четыре армянские семьи.
– Нехорошо поступили армяне. Зачем объявили о выходе Карабаха из Азербайджана! Вместе жили веками. При советской власти не враждовали, армяне брали наших девушек в жёны, наши красивее армянок, – с гордостью подчеркнул Гасан, ничуть не сомневаясь, в своей правоте. – Тех, кто поднимал руку на соседа, забирали в тюрьму. Хорошо жили. Мы фрукты растили, нефть качали, торговали, армяне работали на предприятиях. Пришла беда откуда не ждали. Вот бегут сейчас армяне из Сумгаита. Потом побегут из Баку и отовсюду. За ними потянутся русские. У меня родственники живут в селе под Ленинаканом . Армяне не простят нам и прогонят их. А это двести тысяч азербайджанцев! Кому от этого будет хорошо. А?
– Откуда пришла беда? – Попытался уточнить Воронцов. Разговор с Гасаном его заинтересовал.
– Сам знаешь откуда, – Гасан отвел глаза в сторону, – от вас, из Москвы. Заварили кашу… – азербайджанец виновато посмотрел на Короткова и Воронова: «Дескать не вы конечно, а те, кто придумал эту перестройку, ну и не знают теперь, что и как делать…»
– Ну и вы тоже хороши, за старое взялись, – возразил Воронцов, подумав: «А ведь он прав. Всё началось в Москве…»
– Вот что, Гасан, давай-ка я тебя сфотографирую и помещу твою фотографию в газете вместе с теми правильными словами, которые ты нам сейчас наговорил? – Предложил  азербайджанцу Коротков, – а ты, Кирилл, не возражаешь?
– Нет, Вадим, не возражаю, – ответил Воронцов. – Интересно мыслит товарищ…
– Э, нет! Так не пойдёт! – Запротестовал Гасан, с недоверием посмотрев на двух русских, как он теперь догадался, журналистов. – Фотографировать меня не надо. Довезу вас до Сумгаита и всё! Темнеет, поехали! – спохватился он. – Дождь пошёл, тоже хорошо! 
Дождь и в самом деле зарядил. Вообще-то конец февраля на юге Каспия настоящая весна, но и время дождей, чередующихся с солнечной и тёплой погодой. Снега нет и в помине, разве что в горах, но до них далеко. Земля, деревья и кустарник порылись зеленью и цветами, словом настоящая весна. И вот такие страшные события, происходившие в соседнем с интернациональным Баку рабочем городе.
Другие национальности худо-бедно здесь пока уживались. Кого здесь только не было, даже потомки мексиканцев, которых привезли на Апшерон в начале двадцатого века в качестве опытных специалистов по добыче и переработке нефти. С одним из таких бывших «латинос» Кирилл был знаком. Мексиканский прадед инженера-нефтяника по имени Эдик носил испанскую фамилию Рамирес, а всех его потомков в двадцатых годах вписали в паспорта с фамилией Рамиресов, как было принято у азербайджанцев, большинство из которых получили фамилии с приходом в эти края советской власти. 
Вчера по просьбе Генриха Кирилл встречался с Арифом Гулиевым и передал ему небольшую посылку. Гулиев человек в Баку известный – народный художник Азербайджана. Горе у него большое, тут никакое сочувствие не поможет. Женат Ариф на армянке по имени Роксана, две у них дочки-погодки. Фотография всех троих в рамочке из самшита стоит на рабочем столе Арифа. Он смотрит на них, а в глазах слёзы.
Родственники со стороны Арифа требуют разорвать «неправильный брак», который мог случиться только в советское время, но времена меняются. И если москвичи ещё думают, что у них есть советская власть и все народы братья, то в Баку всё уже не так. И власти советской нет – осталось одно лишь упоминание и уже не все народы братья, а появились и такие, что режут друг друга пока в Карабахе и Сумгаите, а там глядишь, и по всему Кавказу пойдёт эта беда.
Здесь своя «перестройка». Народ на Кавказе горячий, в старину часто хватался за нож или саблю, а теперь, когда не стало советской власти, возьмётся и за веками проверенный нож и за автомат Калашникова, не подумав о тяжких последствиях…
Со стороны родственников Роксаны то же самое. Надеяться им больше не на что. Стали продавать за бесценок квартиры с нажитым добром и покидать большой солнечный город у моря, разъезжаясь кто куда. Часть беженцев подалась к родичам а Армению – в Ереван, Ленинакан, Кировакан, но всем места там не хватило. Да и местные жители косо смотрят на «азербайджанских армян», как на нахлебников. В конце концов большинство беженцев перебираются в Россию – в Сочи, Армавир, Ставрополь, да мало ли куда, но прежде всего в Москву. Принимай матушка-столица СССР «своих сирот»! Вот уже вывозят в подмосковные дома отдыха первых советских беженцев и временно расселяют в номерах, лишая москвичей и жителей области дешёвых профсоюзных путёвок с трёхразовым питанием…
Ариф не скрывает слёз. Он даже не знает, куда увезли Роксану с детьми. То ли в Ереван, то ли ещё куда. Те из её родичей, кто ещё остался в Баку, волком смотрят на зятя, с которым Роксана по факту всё ещё состоит в браке. Видеть его не хотят, не то что разговаривать. 
Сегодня двадцать восьмое февраля и если бы не високосный год, то сегодня последний зимний день и у нас в Центральной России. Если бы не високосный год…
Утром Кирилл звонил в Москву. Вера сообщила, что Москву заметает снегом, и что сегодня из Ленинграда приезжает папа. Все очень волнуются – как он перенесёт дорогу в такой непростой день, который медики называют «метеозависимым», кода пожилым людям лучше бы находиться дома.
Более всех, конечно, беспокоится о здоровье Сергея Алексеевича Елена Васильевна. Такая у них любовь, протянувшаяся через всю большую жизнь, что хоть садись и пиши роман. Кирилл уже не раз ловил себя на такой мысли: «А что если?..»
   
*
– Приехали! – Объявил Гасан и заглушил мотор. – Вот там, – он указал на мерцавшее пламя далёкого костра, – солдаты. Вы туда не ходите, там не попустят. На Ильясова пробирайтесь дворами. Дорогу знаешь? – спросил Гасан у Короткова.
– Знаю, неоднократно бывал у Надира, – подтвердил Вадим, передавая хозяину машины деньги. – Ты обратно в Баку?
– Заеду по одному адресу, заберу семью, если ещё живы, и в Баку, – неохотно признался Гасан.
– Сколько же тебе платят за такие дела? – Поинтересовался Кирилл.
– Сто рублей с человека, – неохотно признался Гасан.
– Доходное дело возить беженцев, – заметит Коротков.
– Опасное, – возразил Гасан. 
– Удачи тебе! – Хлопнул Гасана рукой по спине, попрощался Вадим и вышел в промозглую ночь вслед за Воронцовым.
– Вот что, Кирилл, возьми-ка эту штуку, пригодиться.
– Что это? – Не сразу понял Воронцов.
– Кусок старой водопроводной трубы. Мы, брат, на старой свалке. Здесь много этого добра.
– Зачем? – Поинтересовался Кирилл.
– Вдруг придётся столкнуться с погромщиками. Ты что же, фотоаппаратом будешь от них отбиваться? Штука очень даже удобная, если дело дойдёт до рукопашной, тяжёлая. Мужик ты здоровый, управишься. Только на нож не лезь. Оставь мне. В воздушно-десантных войсках нас учили обезвреживать вооружённого ножом противника.
Пошарив в темноте, Коротков подобрал и себе обрезок трубы с метр длиной.
– Тут этого металлолома навалено – на танк наберётся. Когда в школе учился, собирали металлолом. Сейчас это дело забросили. Железо у нас дешёвое, а здешние пионеры к тому же ленивые, – пояснил он, наверное, знал.
– Пошли!
– Пошли, если знаешь куда, – ответил Кирилл. На сердце было тревожно и что греха таить – страшновато. В Афганистане так не было. Там рядом были советские солдаты и офицеры, а душманы где-то подальше. Иное дело здесь, в охваченном беспорядками городе. Ночью военные патрулировали лишь центральные улицы, а что творилось в средней части города или на окраинах?
Коротков и Воронцов пробирались к окраинам города по неглубокому захламлённому чёрт знает чем оврагу, по дну которого протекал вонючий ручей. Дождь притих, но было очень темно и скользко. Приходилось выбирать куда поставить ногу. Одежда промокла. В куртке с болоньевым верхом было жарко, по телу струился пот.
Вот и первые пятиэтажки, прозванные «хрущобами», которых понастроили по всей стране в пятидесятые и шестидесятые годы. Окна тёмные, жильцы притаились в своих квартирах за дверями, закрытых на все запоры, а то и с придвинутыми к ним шкафами. В любой момент можно была ждать погромщиков, насильников и убийц, банды которых орудовали в городе днём и ночью. Только ночью погромы были ещё страшнее. Милиция попряталась, а солдаты не могли обеспечить охрану большого города.
– Далеко ещё? – Спросил Кирилл.
– Да чёрт его знает! – Выругался Коротков. – Я здесь бывал раза три, но днём и не с чёрного хода. Дома все одинаковые, разве что номера разные. Только ни черта не видно. Тёмно, как у негра в заднице! – образно пояснил он.
Внезапно дверь в крайнем подъезде пятиэтажки открылась и во двор вывалилась группа из четверых пьяных или обкуренных анашой мужчин, которые волокли за руки и за волосы молодую практически нагую женщину или девушку, на которой оставались лишь порванные в нескольких местах шёлковые трусики. Она тихо стонала и даже не пыталась кричать. Один из мужчин прикурил от зажигалки и пламя на несколько секунд высветил жертву. Голое тело девушки лет двадцати было окровавлено, а глаза широко раскрыты и безумны. Один из негодяев продолжал колоть её ножом, матерно ругаясь, а тот, что прикурил, принялся прижигать тело жертвы сигаретой. От ожогов девушка стонала ещё громче, и тело её вздрагивало от боли.
Негодяи смеялись, и грязно ругались. Из их азербайджанских пополам с русскими слов можно было понять, что они волокут свою жертву в овраг, чтобы там ещё раз над ней надругаться, а потом зарезать и закидать тело мусором.
До них было всего шагов двадцать. Кровь прилила к голове Воронцова. Потеряв над собой контроль, с криками: «Стойте, гады!», он бросился на погромщиков, подняв своё грозное оружие.
– Куда, ты! – Хотел, было остановить Кирилла Коротков, да поздно.
«Жаль…», – промелькнула у него досадная мысль. «Ещё минута и их можно было достать из засады! «Надо же такому случиться! До Надира не добрались, а тут такое! Рыщут погромщики по квартирам армян…»
Через мгновенье, с куском ржавой трубы в руках Вадим оказался рядом с Воронцовым, который уже занёс своё оружие над головой и вот-вот обрушит на одного из погромщиков. Тот растерялся и попытался прикрыться руками.
Удар чудовищной силы обрушился на его плечо, ломая кости. Погромщик взвыл от боли и повалился на землю. Второго негодяя достал Коротков, врезав как следует поперёк поясницы. Тут уж затрещал позвоночник погромщика.
Тритий, самый крупный и старший по возрасту мужик, который колол ножом несчастную девушку, схватил её покрепче за волосы и попытался прикрыться своей жертвой. Приставив лезвие крупного самодельного ножа к её горлу, заорал, как оглашенный:
– Зарежу, бил…! 
«Что тут делать?» – Растерялся Воронцов, – Как помочь несчастной девушке. Ведь убьёт, негодяй!»
Тем временем четвёртый погромщик поднял с земли крупный камень и швырнул в Воронцова. Камень угодил в голову, и Кирилл закачался, едва не упав. Погромщик поднял другой камень, но бросить не успел. Не сумев достать рукой, Коротков метнул в него своё грозное оружие, и труба, ударив с близкого расстояния острым ржавым торцом между рёбер, глубоко вошла в бок погромщика. Тот упал и принялся кататься по земле, загоняя трубу всё глубже и глубже.
«Этот гад не жилец»! – Порадовался удаче Вадим Коротков – бывший сержант-десантник, оценивая сложившуюся ситуацию, в которой он не имел права на ошибку. Воронцов был ему не помощник. Зажал рану на голове рукой, обливается кровью, ничего не видит… 
– А ну отпусти её, гад! – Приказал Коротков громиле. – Отпусти, иначе душу выну наружу! Жилы на кулак намотаю!
В ответ негодяй принялся материться, вдавливая лезвие ножа в тело жертвы, которая, по-видимому потеряла сознание и обмякла. Погромщик бросил девушку, переступил через неё и пошёл с ножом на неведомо откуда взявшегося русского парня в гражданской одежде.
Окна в доме напротив, откуда погромщики вывели несчастную девушку, и в других по соседству домах были по-прежнему тёмными, то ли жильцы боялись включать свет, то ли во всём микрорайоне вырубили электричество. Лишь тусклая  луна, пробивавшаяся после дождя через насыщенную влагой атмосферу, скупо освещала малое поле боя, на котором сошлись двое – сумгаитский погромщик с ножом и несколькими судимостями за плечами и московский журналист без оружия, в прошлом сержант ВДВ. Чья возьмёт?