Меч триединства. Глава13

                13.ГОСТИ ДОРОГИЕ.
Утро выдалось не самым плохим, определённо не самым плохим – солнышко светит, ветерок шелестит, разве что птичек не хватало, но где их среди болота взять, птичек-то? Теперь компании предстояло пройти всего дважды по тысяче шагов, не более, во всяком случае, за серым зеркалом Топей, где-то далеко-далеко на горизонте, синели горы Сурок, среди которых лежала столица королевства Маршунгар – Бигхарбор. Настроение у всех было приподнято, причём даже не столько победой на Мордумом, сколько теми пятью-шестью часами, которые провели они в царстве сна. Даже Аксорс, который зависел от таких мелочей, без которых смертные жить не могут, как сон, еда, питьё, даже он, низший спир с радостью воспользовался представившейся вчера возможностью немного отдохнуть. Хоть он и не нуждался во сне, пище и прочем, и бывало, что он обходился без них годами, но в такие периоды ощущал он на себе лёгкое состояние опьянения, выражавшееся в слабости, несильном головокружении – ощущения не смертельные, но приятными их уж точно назвать было нельзя. И теперь, сбросив с себя это чувство, Аксорс довольно бодро вышагивал впереди всей компании, задавая им темп. На спине его болтался его старый меч в самодельной перевязи, а из его ножен, что висели у пояса спира, выглядывала теперь белая рукоять Уайткола. Как Аксорс и обещал, теперь она рассказывал, как же сумел он завладеть Старшим братом.
«Когда война только кончилась и морравийцы расковали меч, решено было, что Уайткол будет охранять сам Колл. Старший его ученик с Блекколом направился в горы Морравии, а младший его ученик с Редколом пошёл в Маршунгар, как раз через Топи. Но он не дошёл до королевства – что-то случилось. Тогда Колл решил отправиться на поиски подмастерья, однако не мог он пойти в Топи с Уайтколом, поскольку Мордум, ещё тогда обитавший в здешних водах, обязательно бы воспользовался случаем уничтожить и своего «убийцу» и его создателя. Потому Колл тогда решил оставить Старшего брата у единственного смертного, кому мог доверять».
-Ивелтиль?- догадался Бароу.
-Ивелтиль,- кивнул головой Аксорс.- Он с Коллом были хорошими друзьями, и морравиец доверял тогдашнему Смотрителю как себе. Поэтому он изготовил всего за день трон для Смотрителя, в спинке которого сделана была ниша для Уайткола. Открывалась эта ниша только по слову-ключу, которое знал только сам Смотритель и его ближайшие родственники и приближённые, всё остальное время Старший брат был сокрыт за мраморной стенкой, и никто не мог догадаться о наличии тайника, если бы не видел, как туда закладывали меч. В общем, слово-ключ знали только сам Ивелтиль, Бигой и Фиржан, когда стал совершеннолетним.
-И Бигой с Фиржаном не сказали тебе раньше, хотя Смотритель не горел желанием открывать тайник,- промолвил Лионкис, поправляющий съехавшую с плеча суму с доспехом.- Почему?
-Смертная казнь в Киракийском Полисе запрещена, за исключением редких случаев,- пояснил Аксорс.- Один из таких случаев – разглашение государственной тайны. Как думаешь, что бы Ивелтиль сделал с теми, кто рассказал о секрете, который сам он открывать очень не хотел бы?
-Страшно представить, если учесть, что его не остановила перспектива убить племянника, лишь бы сохранить трон,- раздался из-за спины Лионкиса голос Тасхенда.
-Ладно, а ученика Колл нашёл?- перевёл разговор назад на меч и морравийцев Халкгивен.
-Нет, не нашёл,- ответил Аксорс.- Не нашёл, к тому ещё и сам не вернулся. С тех пор его более никто не видел.
Тем временем под ногами перестало-таки раздаваться противное и уже приевшееся хлюпанье воды – болота кончились. А раз болота кончились, то миссия вступила на территорию Маршунгара.  Окончание Мёртвых топей – единственное, что говорило о прибытии их во второй пункт назначения – внешне степи Маршунгара мало чем отличались от степей Нильфийской Республики, разве что частенько встречались солидных размеров, с лошадь, временами и больше, валуны, словно сложенные из серых, пористых, каменных блинов, поросших местами зелёным, местами рыжеватым лишайником – когда-то на этом месте были горы, теперь же они остались во всей своей высоте только на северо-западной оконечности страны, где и лежал Бигхарбор – город-гавань, соединяющий Маршунгар с Внешними Водами, опоясывающими всё Земноморье, за которые ещё никому не приходилось пробиться, даже маршунгарам,   а уж те были моряками, что называется, по велению Верховных. Вся армия была представлена у них морскими пехотинцами, которые одинаково хорошо бились и на суше, и на тесных корабельных палубах. Ровно с тем, как стоять у руля, каждый маршунгар с малых лет дружил с разнообразными механизмами, блоками, зацепами. «Дай маршунгару верёвку и блок, местами махнутся пол и потолок»,- как гласила одна старая песня-шутка. Кроме оного славились суровые жители этого края ещё и своей любовью к истории и скрупулезности в её фиксации на пергаменте, порой доходившей до невозможности, как бы там ни было, но именно здесь, в Бигхарборе, находилась самая лучшая и самая богатая библиотека во всём Земноморье.
-Ну что, великий лидер,- выдавил из себя Лионкис, сбрасывая с себя свою поклажу,- какие планы теперь?
-Теперь?- Аксорс опёрся на посох и взор его заскользил по просторам Маршунгара, словно рассеиваемый ветром.- Теперь,- произнёс он, вернувшись назад в своё тело,- в шагах тысяче-другой отсюда есть таверна, там можно будет передохнуть, а завтра утром возьмём экипаж или лошадей, и тем же вечером будем уже в Бигхарборе. Устраивает?
-Ещё бы оно не устраивало,- прогромыхал Тасхенд, который теперь, находясь на своей исторической родине, даже как-то выпрямился…ну или, по меньшей мере, стал казаться выше. Чудеса творит с человеком возвращение в свой родной край, что тут ни говори.
                ****
Таверна оказалась очень похожим внешне на харчевню Тасхенда двухэтажным слегка вытянутым зданием, необычайно прочным, несмотря на внешнюю неказистость и какую-то грубость. Дубовая дверь скрипнула, когда Бароу толкнул её на себя, и в миг звуки, обычному постоялому двору свойственные: гул, музыка, гомон подвыпивших постояльцев, пытающихся ещё и что-то петь, которые уже, было, дошли до ушей новых посетителей, мигом стихли: все, кто в помещении был, уставились на вновь прибывших. Народу там обиталось немного: человек десять, не более. Рослые под стать Тасхенду мужчины с длинными волосам, у некоторых заплетёнными в мелкие косички, в простых рубахах буравили теперь компанию глазами, словно рассчитывая на то, что от их взоров непрошенные гости испарятся. Казалось, что обойди они вокруг кого-нибудь из постояльцев, шея его описала точно такой же круг – столь пристально было внимание.
 Но гости не испарялись, более того они вошли и уверенно направились следом за Аксорсом, снова шедшим теперь впереди, к хозяину таверны – крепкому мужику лет сорока пяти на вид, который тоже не сводил с них неприязненного взгляда – нильфийцев тут не жаловали, очень не жаловали.
-Нам комнаты нужны на завтра и экипаж, реально будет?- спросил Аксорс после короткого рукопожатия
Этот, казалось бы, простой вопрос вогнал хозяина в ступор: он затеребил светлый свалявшийся волос, голубовато-зелёные глаза его то и дело немного испуганно поглядывали в самый дальний угол харчевни. Бароу это заметил, и пока хозяин запинающимся басом говорил, мол, комнаты есть, но плохие, экипаж ещё может не прийти, а лошади никуда не годны,  гвардеец проследил за его взглядом, обнаружив в том углу пару маршунгар, несколько отличавшихся от прочих посетителей. Первое, что бросалось в глаза – бороды. Значит это не просто гражданская пьянь: бороды разрешалось носить только военным и только боевым офицерам. Судя по рыжеватой бородке первого голубоглазого маршунгара, несколько меньшего по габаритам, чем его загорелый сослуживец, он был командиром пехотного борта, что-то вроде командира сотни в нильфийской гвардии. У второго же чёрная смолистая борода была много длиннее, стало быть, и чин у него был выше, кажется, такие носят командиры галеры. Теперь стало понятно, чего хозяин боится – если он на глазах у морпехов даст приют нильфийцам, которые в Маршунгаре считались, чуть ли не врагами народа, то его легко могли арестовать за измену. Бароу постарался подумать о своём заключении как можно громче с тем, чтобы спир его услышал. И Аксорс, кажется услышал, судя по тому, что дальше его с хозяином разговор перебрался в комнату хозяина, куда даже гвардейцев и Халкгивена не пустили, а после спир со связкой ключей, спрятанной в широком рукаве его плаща, провёл компанию вокруг здания, и они по «чёрной» лестнице, которая полностью соответствовала своему названию – не мыли её кажется с самого сотворения мира, если не больше, пробрались в свои комнаты с наказом не покидать их до вечера. Нарушать сей наказ у путников, к слову не было ни малейшего желания, поскольку усталость брала-таки своё, а необходимости в отдыхе для них ещё никто не отменял. В общем, как только Бароу оказался тесном помещении, которое и комнатой-то назвать было зазорно, он не обращал внимания ни на давно не менянное постельное бельё, ни на грязь, ни прочие «приятные» мелочи, коими его пристанище изобиловало: словно подкошенный он тяжело свалился в жёсткую, но прочную дубовую кровать и благополучно забылся сном.
                ****
Проснулся гвардеец уже поздно вечером. Встать сразу не получилось, оттого что голова его была сейчас в состоянии гонга, по которому кто-то очень вредный вовсю молотил колотушкой - ощущение далеко не из приятных. Не поднимаясь от ложа, Бароу выглянул в маленькое закопчённое окно, сквозь которое довольно сложно было что-то разглядеть: темно. Солнце не было видно, и только тень таверны, текущая на восток, и розовато-жёлтые полосы на мутнеющем небе  говорили о том, что светило ещё являет свой красный бок на западе. Нильфиец попробовал стряхнуть навалившуюся на него тяжесть – не получилось. В таких случаях обычно спасает кувшин холодной воды или кружка такого же холодного пива, хотя первое сейчас было предпочтительнее – не пьянствовать же, в конце концов, они сюда приехали. В поисках пресловутого кувшина Бароу чуть ли не перевернул всю свою комнату, превозмогая звенящее «бу-у-у-у-ум», раздававшееся в его голове каждый раз при малейшем движении. Воды не было, о пиве говорить и не приходилось.
«Наверное,- сделал вывод участками сознания, уже пригодными для работы, коих было немного, Бароу,- и то и другое можно будет найти внизу».
Гипотеза стоила того, чтобы её проверить, поэтому он отворил дверь, исполнившую при этом незамысловатом действии что-то вроде «и-а-а-а-ак», и пошёл по длинному тёмному коридорчику с такими же «поющими» дверями по обеим сторонам в сторону лестницы, откуда на второй этаж пробивался свет, испускаемы камином, ровно как и запах съестного, который тут же поспешил напомнить Бароу, что он ещё и голодный, что привело к ускорению шага последнего. Оказывается, что остальные уже выбрались из своих пристанищ и теперь вовсю наслаждались достоинствами маршунгарской кухни в лице жареного мяса, лепёшек, крупы и национального напитка – тарги из настоя на горькой полыни, растущей в этих краях. Сам по себе чистый тарги был настолько крепок, что перед тем как пить, часть крепости из него выжигали огнём: и сейчас из небольших глиняных стопок выглядывало еле различимое синеватое пламя.
«И даже не разбудили»,- усмехнулся про себя Бароу и направился в сторону компании, пройдя мимо пары-тройки наиболее «ярых» сидельцев, тщетно пытавшихся вывести ту самую «Дай маршунгару верёвку и блок», и чуть ли свалился на скамью, которая, о хвала Верховным, оказалась достаточно прочной, чтобы выдержать его тело.
-Могли бы разбудить,- выдавил он из себя, попросив у хозяина кружку пива, которая явилась минуты через три.
-Не хотелось тебя тревожить, - промолвил Аксорс, отпив из своей стопки, и тут же потянувшийся за небольшим куском мяса.
-А ещё,- заметил Халкгивен, которого маршунгарский напиток малость подкосил,- Лионкис сказал, что так нам больше достанется.
-А может мне этому Лионкису рога пообламывать?- усмехнулся Бароу, сделав глоток из деревянной кружки.
Тёмное пиво, ещё и холодное ко всему, быстро согнало с головы ощущение того, что она колокол, а пряное мясо, чуть ли не тающее во рту, вернуло ушедшие, было, силы. Теперь стало лучше, много лучше.
-А с чего вы так расслабиться решили?- спросил он, набивая буровато-зелёными листьями табака трубку.
-А почему бы и нет?- заметил Аксорс, протягивая лучину. Минута-другая и трубка Бароу уже пускает сероватые резкие клубы дыма в и без того мутноватый воздух таверны. 
Какое-то странное ощущение спокойствия воцарилось теперь в мыслях гвардейца – ощущение защищённости, ощущение того, что ничего теперь не должно и в принципе не может случиться, нагнанное не то чарами спира, не то кружкой тёмного пива и табаком. На секунду, вглядываясь в языки пламени, танцующие в камине, он даже забыл о войне, забыл о цели их, и просто сидел, полностью погружённый в созерцание. В реальность его вернул только оценивающий свист, автором которого никто иной, как Халкгивен быть не мог. Бароу вздрогнул, оторвавшись от очага, чтобы рассмотреть того, кому такая эмоциональная оценка предназначалась, и глаза его, едва покинув плен пламени, в пламя же и окунулись. Только теперь это было пламя огненно-рыжих волос, чуть ли не подпрыгивающих вслед своей обладательнице – статной, стройной, но вместе с тем достаточно крепкой маршунгарке, чуть ли не плывущей среди дубовых столов. Надо сказать, нильфиец был не единственный, коего пленила хозяйская дочка (а это была она), ибо «певцы», бросившие уже свои творческие потуги, тоже не спускали с неё глаз, но только Халкгивен решился к решительным действиям.
-Я подойду!- полный уверенности в  себе, промолвил он и попытался уже подняться из-за стола, как Бароу его осёк.
-На будущее, великий любовник, маршунгарки в воинственности, а зачастую и в силе не многим уступают мужьям…,-начал, было, он, как нильфиец оборвал сию речь, грозившую оставить его без общества прекрасного создания, и совершенно всё равно было ему, что создание выше его чуть ли не на полголовы.
-Хватит!- неожиданно хватил молодой нильфиец по столу. – Раз твои советы мне всю «рыбалку» испортили, такую речную нимфу я точно не упущу,- и распалённый словами, Халкгивен решительно направился в сторону нимфы.
-Ох уж эта молодёжь,- выдохнул Тасхенд, опрокидывая в себя ещё стопку тарги.
-Ни сами ничему учиться не хотят, ни на опыте старших учиться не хотят, да, Лионкис?- улыбнулся Бароу, когда из-за их спин раздался оглушительный треск ломающейся лавки, сквозь который едва слышно было задорный смех маршунгарки, ускользающей на второй этаж, и стоны, теперь уже в буквальном смысле сражённого маршунгаркой Халкгивена.
-На что, рыбак,- еле выдавил сквозь сомкнутые, улыбающиеся вовсю зубы, Лионкис, когда незадачливый сердцеед с видом побитого пса водрузил своё туловище обратно, - дай угадаю, леса порвалась?
На остроту Халкгивен ответил чем-то невнятным и более смахивающим на уханье совы, чем на членораздельную человеческую речь, вызвав просто бурю неудержимого смеха со стороны своих товарищей, как вдруг внезапное «хи-и-а-а-к» раскрывающейся двери таверны мигом оборвала сию идиллическую картину. На пороге возникли рослые фигуры, только маршунгарам и свойственные. Человек десять военных в кольчугах грубого плетения, надетых поверх чёрных кожаных рубах, среди которых особо выделялся мужик лет тридцати пяти на вид, являвшийся, судя по кучерявой чёрной бороде, спускавшейся до уровня плеч и чуть ниже, был их предводителем в военных бараках, взгляд же его колючих серых глаз, словно разыскивающих себе проблем или приключений, что зачастую было одним и тем же, говорил о том, что бородач не сдавал позиций лидера и вне  территории части. И с их приходом все звуки вновь моментально стихли, создавалось ощущение, что дверь наделена была мистическим даром, замораживать жизнь внутри таверны, обитатели которой теперь только и успевали, что переводить взгляд с морпехов на нильфийцев. Минимум, на который теперь рассчитывали из такого «контакта культур» «певцы», прислуга, музыканты и высунувший, впервые за вечер, нос из своей каморки хозяин – массовый арест, максимум – не самая, быть может, эстетичная, но зрелищная, это уж точно, драка. В одну секунду это стало понятно Аксорсу, прочитавшему так и рвущиеся из голов будущих зрителей мысли, ровно, как и капитану морпехов, едва взгляд его впился в нильфийцев.  Он коротко перебросился парой фраз на национальном языке, грубом, резком, словно состоящем из одних «р», «д», «б», «г» и «к», и компания под дружные смешки уверенно начала сближение с гостями из Республики, которые меж тем тоже успели о чём-то договориться. «Контакт культур» начался.
-Провалиться мне в бездну,- притворно-радостным голосом, не предвещавшим ничего хорошего, начал бородач, опёршись на их стол, отчего тот слегка заскрипел,- нильфийцы в гости нагрянули.
-Если мы скажем тебе, что мы не нильфийцы, то ты выполнишь обещание и провалишься?- отбился Лионкис.
-Рыжий, слишком умный,- подал голос один из светловолосых молодцов, также окруживших стол, который теперь чем-то смахивал на осаждённую крепость.
-Мы дипломаты, - отрезал Халкгивен. – Быть умными – наша работа, нам за это и почёт, и уважение, и денежка полагается.
-Хороши дипломаты,- хмыкнул бородач, кивая в сторону Бароу, до которого только тут дошло, что он забыл снять Блеккол, и теперь рукоять его выдала. Морпех меж тем продолжал. – О чём же вы собираетесь договариваться при таком-то оружии у пояса. Не хорошо, негоже воину врать,- заметил он тоном учителя, который знает, кто из маленьких проказников сломал что-то, но продолжает делать вид, что ни о чём не догадывается.- Хотя кому я говорю о честности – вы же нильфийцы,- последнее слово он словно выплюнул Бароу в лицо, и он, давши себе сначала обещание не участвовать, дабы никого не поубивать, тут не смог сдержаться.
-Несоблюдение правил личной гигиены – причина большинства современных заболеваний,- разделяя каждое слово, чтобы морпех явственно его услышал, произнёс гвардеец.- Хотя кому я  говорю о правилах личной гигиены?
-Ты хочешь сказать, что мы свиньи?- маршунгара эти слова просто выбили  не ожидал он, что нильфиец сможет дать сдачи, и теперь хватило бы всего одного слова, чтобы он вытащил из ножен свой широкий, чуть ли не в ладонь шириной, палаш, и не принялся крушить наглецу кости.
-Да ты просто поражаешь меня своей догадливостью,- только успел произнести Бароу, как взвизгнул клинок, вынимаемый морпехом, в ту же секунду по сторонам «осаждённой крепости» раздались такие же шипящие звуки – маршунгары от слов перешли к делу, однако нильфийцы к этому были готовы и отреагировали мгновенно.
-СТОЛ!!- проревел Тасхенд, и в сей же миг Халкгивен  и Аксорс метнулись прочь от стола, которым гвардейцы решили воспользоваться как огромным щитом, причём вполне успешно – палаш капитана легко пронзил дерево, однако выходить из дубовой доски отказался, в итоге, оставшийся без оружия бородач тут же получил мощнейший удар в челюсть от Тасхенда и более не пытался мешаться в битву по той причине, что теперь благополучно валялся на обломках развалившейся под весом его скамьи. Бароу тем временем тоже успел извлечь Чёрный меч, а вскоре к нему присоединился и Лионкис, умудрившийся - таки выковырять оружие маршунгара, и теперь эти двое как единственные вооруженные представляли основную ударную силу нильфийцев. Тасхенд меж тем успел «выключить» ещё одного морпеха – вооруженных стало трое. Халкгивен вопящей сосиской повис на спине одного из маршунгар, тщетно пытавшегося его сбросить, пока каменный кулак Бароу, влепивший ему по темени, не положил конец его бесплодным попыткам. Отправив этого на покой, Каменнорукий развернулся, дабы вернуться в битву, как краем глаза зацепил желтоватое лезвие палаша, со свистом спускающееся на его голову, и кончилось бы всё для Бароу плачевно, если бы не Аксорс, чей посох оказался не только источником Силы, но и неплохим оружием, по крайней мере, маршунгар, получивший им в грудь, не жаловался.
-Смотреть по сторонам надо, молодой человек,- выдавил из себя спир, сгоняя с лица серебристые волосы.
-Уж я стараюсь,- заметил Бароу, увернувшись от пролетевшей почти у самой головы его глиняной кружки.
Однако старался он всё-таки не так хорошо, как следовало бы – позади раздался глухой удар, который, как выяснилось по невыносимому гулу, пришёлся в голову. Гвардеец обернулся сквозь боль, даже успел разглядеть обидчика, но тут силы ему изменили, и он впал в забытье.
                ****
 Кто бы знал, что полы в тюремных кибитках такие приятные на ощупь. Холодные, гладкие - просто сказка, особенно если голова превратилась в колокол. Так бы и лежал, и не отрывался бы от обитого железом деревянного куска. Примерно такие мысли обитались в голове Бароу, когда он снова получил возможность что-то соображать. Голова действительно болела невыносимо - похоже, морпех малость переборщил с ударом.
-Доброе утро, красавица,- глухо, словно из колодца прозвучал голос Лионкиса.
-Уже утро?- Бароу отнял лицо от пола трясущейся по ухабам тюремной кибитки – огромной клетке на колёсах, по сути.
-Представь себе, утро,- буркнул из угла Халкгивен, потирая огромное синевато-фиолетовое пятно под глазом – ему тоже досталось.
У Тасхенда на бороде и усах буроватыми пятнами запеклась кровь, как, собственно, и у Лионкиса которому кто-то умудрился ещё и отбить край зуба. В общем, единственный, на ком повреждений не наблюдалось – Аксорс. То ли его побоялись трогать,  то ли он сумел-таки свои побои залечить, что вряд ли.
Картина представлялась следующая – компания благополучно подралась с отрядом морпехов в таверне и е менее благополучно была схвачена и доставляется в данный момент как преступники в Бигхарбор. Бароу вытянул голову сквозь прутья, насколько это вообще было возможно, чтобы оглядеться. Небо словно обили сталью – серое. Начинается сезон дождей, обычный для Маршунгара в зимние месяцы. Хотя судя по тому, как черна была земля кругом, и по тому, как отвратительна была дорога, на которой кибитку раскачивало, как челнок в шторм, ночью вода пролилась-таки с небес, причём пролилась основательно. Передняя стенка клетки была заколочена деревянным листом, но Бароу смог вывернуть шею, чтобы разглядеть возницу – это был один из вчерашних «контактёров», а рядом с  ним, прикладывая ко лбу стальной шлем, сидел и капитан – бородач.
-До Бигхарбора ещё далеко?- решился спросить Бароу, но, похоже, что морпехи обиделись, ну, по крайней мере, отвечать они отказались, потому вопрос пришлось переадресовать Аксорсу.
-Да нет, мы уже приехали,- спир кивнул головой на северо-запад, когда несчастный разболтанный транспорт взобрался, непонятно как, на сопку. Гвардеец обернулся туда, куда Аксорс указывал и тут же прильнул к прутьям – Бигхарбор был захватывающим зрелищем. Город лежал среди гор Сурок в заливе Бигхарбора, и был не только столицей всего королевства и самым крупным городом, но и величайшим портом не только в Маршунгаре, но и во всём Земноморье. Высеченный прямо среди скал, он лежал по кромке залива полумесяцем и замыкался со стороны моря поистине гигантской городской стеной, на которой выстроиться могли человек десять во всю её ширину. Огромнейшие ворота – две дубовых створки необъятных размеров, скреплённые стальными полосами, приводимые в движение сложнейшей системой рычагов и блоков, где вместо канатов натянуты были цепи, были затворены, и  на полосах – скрепках поблескивало еле пробивающее серую завесу солнце. Зеленовато-синяя водная гладь протянулась от стены шагов на семьсот-восемьсот, пресекаясь гаванью на тысячу судов. Даже сейчас, когда к Бигхарбору они подъехали не так близко, Бароу мог разглядеть стройные маршунгарские галеры, которых было множество, но  даже все они не могли заполнить собой все места, для судов предназначенные – только треть, может чуть больше.
-Красиво,- присвистнул Халкгивен, для которого зрелище Великой Гавани было таким же необычным и захватывающим.
Скоро преодолев Сухие, как их горожане называли за то, что расположены они были на суше, городские ворота, кибитка с неописуемым грохотом и дребезжаньем запрыгала по крупной брущатке, коей вымощены городские улицы, вдоль однообразных серых домов, похожих больше на коробы: никаких резных крылечек, никаких цветных стёкол – ничего. Маршунгары не любили роскоши, да и идеология государства гласила, что сила не в богатстве, а в простоте и подчинении Великому Кролю, поэтому богатство, даже если имелось у людей, то тщательно ими пряталось, а портреты правителя, как высеченные в камне на стенах и в виде множественных памятников, так и рисованные на огромных плакатах с лозунгами вроде «За Великим – в светлое будущее Маршунгара!» заполняли практически всё, что вообще можно было заполнить. Горожане – в большинстве своём военные (выдавали поношенные чёрные кожаные рубахи), изредка среди которых мелькали землепашцы, ещё реже можно было встретить девушек, точнее не столько девушек, сколько баб, самых настоящим маршунгарских баб, которые за мужей сами готовы взять в руки оружие и пойти на смерть. Все они с любопытством разглядывали нильфийев, которых так давно не приносило в их земли, но любопытство быстро улетучилось, стоило только появиться по бокам кибитки паре седоков на чёрных лошадях, закованных в шипастые латы. Всадники были закутаны в абсолютно чёрные плащи с головы до пят, на голову натянут был капюшон, из-под которого выглядывал уродливый желтовато-белый изогнутый клюв – часть маски, полностью скрывавшей лица всадников от посторонних. Эти люди были из отряда Великого по поддержанию внутреннего порядка в стране – стоило только кому-нибудь дать повод увидеть в нём изменника, как в тот же день к его дому, подобно воронам, слетались чёрные всадники, за что и получили они своё «народно имя» - Вороны. И теперь, лишь они появились, матери стали забирать в дома детей, глазевших на гостей в клетке, мужчины начали бросать короткие взгляды, но не более – не приведи Верховные задержать своё внимание на них дольше положенного – сочтут ещё, что ты с ними в сговоре, и сегодня же ночью утянут в свои казематы, из которых до сего никто не возвращался, хотя отправленных туда «ненадёжных» было не мало.
-Солидная охрана,- заметил Халкгивен после нескольких тщетных попыток заглянуть Ворону под капюшон.- Как думаете, куда нас везут?
-Учитывая класс транспорта, - заметил спир, - это вряд ли будет званый ужин или что-то в этом роде.
                ****
Противнейший скрип тюремной решётки бритвой резанул слух.
-Это ненормально,- буркнул Лионкис, поправляя льняную рубаху, которая по идее должна была быть белой, на деле же оказалась серо-зелёной, вручённую ему вместо его чёрно-золотого походного одеяния. – НЕНОРМАЛЬНО!!!- он попытался сокрушить металлические прутья - безрезультатно.
-Жизнь вообще ненормальная штука,- усмехнулся из дальнего угла камеры Бароу, уже успевший соорудить себе некое подобие лежака из отсыревшей сероватой соломы. – Скажи спасибо, что хоть голышом не оставили.
-Спасибо,- с прямо-таки хлещущей наружу желчью поклонился Лионкис стоявшему у дверей Ворону, снявшему теперь капюшон.
Страж на благодарность ответил поистине гробовым молчанием, и Лионкис вскоре, не выдержав мёртвого взгляда чёрных стекляшек маски, за которыми прятались глаза, вернулся к Бароу. Камера, в которую их поместили, лишив одеяний, а тем паче и оружия, площадями не изобиловала – всего в пять шагов можно было её пересечь по всей длине, а по ширине и того меньше. Справа и слева – склизкие холодные каменные стены, поросшие мхом от влажности – городская тюрьма стояла на самом краю городской тверди, практически свисала над водной гладью залива, что сделано было, дабы не могли заключённые бежать – разбились бы о воду, или о скалы, на которые волны их обязательно сбросили бы, пожелай они скрыться в море. Впереди – рыжевато-бурая от ржавчины, но титанически прочная решётка, да страж, таящий в складках плаща клинок, и не способный, казалось на движение, даже если бы тюрьма тонуть начала бы. Единственное, что хоть немного разбавляло вид справа, слева и напротив – небольшое окно, затянутое металлической сеткой, сквозь которое открывался умопомрачительный вид на гавань. Почти сразу после того, как их заперли, свинцовые небеса разразились дождём, который, казалось, тоже был свинцовый, ибо, попадая в воду залива, зеленовато-синюю до того, окрашивал её в тот же унылый серый цвет. Изредка холодные капли врывались в камеру, падая на бритые лоб и затылок Бароу и на рыжую гриву Лионкиса. Дух тюремный вовсе был практически нестерпим, но и тут стихия выручала – несильные порывы морского прохладного ветра, разбивавшиеся о каменный монолит тюремной стены, умудрялись-таки хотя бы частично, но пробиваться к узникам, вымывая тяжелый, давящий запах гнили, ржавчины, кислой овчины, на которой тут полагалось спать, и местной еды, которая пахла ничуть не лучше, если даже не хуже овчины.
-Вообще это несправедливо,- тоном ребёнка, которому наобещали мешок конфет, но не дали ни одной, промолвил Лионкис. – Почему заключили только нас?
-Ну как же,- усмехнулся Бароу.- Тасхенд официально подданный Маршунгара – его заточать без суда нельзя, потому томится он сейчас в камере предварительного заключения близь бараков морской пехоты. Аксорс – низший спир – его трогать побоятся: разворотит ещё им тюрьму, чего доброго, а Халкгивен,- Бароу несколько задумался, подыскивая оправдание мальцу.- Халкгивен – сын сенатора, - изрёк он наконец. – Наверняка Аксорс окрестил его ещё и своим учеником или помощником…ну чтобы и его сажать боялись.
-Вот-вот,- обиженно произнёс Лионкис.- Как морды морпехам бить, так все горазды, а как ответственность нести, так все они подданные да помощники… несправедливо.
-Я поражаюсь, что ты не догадался – жизнь вообще штука несправедливая.
-Повторяешься, брат, видать с фантазией беда,- усмехнулся Лионкис словам Бароу, так похожим на его предыдущую реплику о несовершенстве жизни.- Хотя ты прав – о какой справедливости может идти речь, если Бьюсем тебя, а не меня выбрала: я ведь и умнее, и красивей, и воспитанней…
-И хвастливей,- без особого оптимизма вставил Бароу: слова о Бьюсем всколыхнули в нём боль и ревность – он вспомнил, что она теперь с Фиржаном. Лионкис заметил тяжёлые мысли своего товарища, потому поспешил к нему на помощь, тем более что он сам эти мысли и вызвал, а вину надо было загладить.
-Что нам теперь делать-то?- спросил он у Бароу, который схватился за эти слова, как утопающий за деревянную доску.
-Что делать?- Каменнорукий выглянул в окно, подставив лицо дождевым брызгам.- Надеяться, что старик знает, что делает… и, что есть здешние изыски кулинарии нам долго не придётся, сгубят они меня быстрее даркелийских мечей.