Неуловимо

Жизнь мчится, торопится, меряет себя пятилетками и даже десятками лет. Не маркирует каждый год, а ставит их в ряд по пять томов. Вычеркивает людей из сценария каждые пять лет, вписывает новых и постоянно корректирует.

Забирает события, искореняет их из памяти, а потом возвращает их, но такие, в которых уже не я – главное действующее лицо. Повторяет моменты моего детства, яркие, красочные, до сих пор ощущаемые во всей своей полноте – в племяннице, которую я обогнала, страшно подумать, на двадцать с лишним лет. Повторяет моменты моей беззаботной и безбашенной юности, когда крыша никак не хотела оставаться на месте, сколько ни приколачивай – в моей сестре. И, хотя прошло не так много лет, я уже кажусь себе умудренной опытом и имеющей право раздавать советы и сыпать нравоучениями. Я, которая и сейчас готова ринуться с головой в омут безрассудства, наплевав на незыблемые принципы.

Ко мне обращаются с завидной регулярностью за поддержкой, или просто для того, чтобы поплакаться в жилетку, и не хотят замечать, что мне самой бы – хорошего психотерапевта, ну а если честно – мальчишку с удивительными глазами, чтобы только приумножить свои проблемы.  И я советую, советую, вижу успокоенные моими словами благодарные глаза, а сама не могу применить к своей жизни ни одну из непреложных истин. 

Иногда я радуюсь, что вела дневник всю сознательную жизнь. Сейчас написанные строчки пробивают на слезы сильнее, чем «Титаник». Моменты, которые обещала себе не забывать и забыла, вновь предстают в мельчайших подробностях как доказательство того, что все это мне не надумалось, не приснилось. А иногда все прошедшее кажется слишком нереальным и невозможным даже гипотетически. И только тетрадка, как беспристрастный вещдок, датированный на каждой странице, подтверждает факты.

Первое свидание – в шесть утра в холодном метро, я впервые в жизни – словно сказочная принцесса, в длинном голубом платье в пол, с юношей в светлом костюме, зеленой рубашке и галстуке. Юноша стал после этого моим лучшим другом на ближайшие пять лет.
Наматывание кругов по стадиону за глоток «Дюшеса», первые фотосессии, открывшие мне, что я действительно умею быть красивой, и любимая из всех сестер, которую я всегда  с гордостью представляла всем «лучшей подругой». Это несколько забавно и не актуально теперь, когда она свою лучшую подругу называет «сестрой».

Романтические фильмы и подростковые сериалы с Золушкой Хилари Дафф, которая уже выросла из хвостиков и косичек, клепаных джинсов и рваных кофточек, и стала мамой. Первые одноклассницы и одноклассники, безрассудные и когда-то безответственные, обзаводятся семьями, и выглядят такими уверенными, словно научились этому еще в прошлой жизни, и теперь застрахованы от ошибок.

Бабушки и дедушки приглушают боль лекарствами, шутят, что обязательно найдут в себе силы приехать на мою свадьбу, увидеть моего избранника и дать свое благословение. И с каждым годом мне становится все страшнее, что они не успеют… что я не успею. Страшно, что они могут этого просто не дождаться, страшно, что я могу не услышать их мнения, которые для меня значимее в сотни раз, чем мнения подружек.

Город строится, целые дома возводятся, закрывают обзор из окна, заставляют упираться взглядом в каменный массив. А страницы помнят, как когда-то взгляду было легко и просторно, как на балконе можно было стоять часами, ведя разговоры или просто молча.   

Можно забыть об украденном телефоне, но помнить десятки смс, ради которых этот телефон всегда был в кармане. Можно забыть о годах насмешек сверстников после внезапного осознания себя как личности. Можно забыть о страхе темноты, холода и пьяных, и помнить только теплую и уверенную руку, ведущую тебя через все это к свету. Можно забыть десятки безликих встреч и лиц, но навсегда запомнить одну самую значимую. Можно забыть неважное самочувствие по утрам и выговоры от мамы после студенческих квартирников, но запомнить неуловимую романтику этих пробуждений после.

Я как-то незаметно переросла сама себя, незаметно вышла из этих этапов, не завершив ни один из них, а просто оставив за спиной. И сейчас страшнее всего неожиданная, застигающая врасплох тяга вернуться туда. Туда, где будешь уже смешна, туда, куда уже не впишешься, как ни старайся. Можно пять лет студенчества ездить по ученическому проездному, потому что выглядишь, как школьница, но нельзя обмануть жизнь и выдать себя за ту, кем уже не являешься.

Почему так трудно ценить настоящий момент? Не хмурить лоб, думая об усталости, болезни, неприятности со случайным знакомым. Почему нужно только через год-два осознать, как же тогда было все-таки здорово: участвовать в сандружине, натягивая на себя противогазы по команде, а потом в ожидании подведения итогов пить сок из пакета, и только после того, как голову унесло, и ты с трудом стоишь на ногах, понимать, что это был не сок. Через два года уже не вспомнить ни мучавшего тогда насморка, ни имени проблемного знакомого. Проблемы меркнут, воспоминания остаются.

Как знать, может, через пару лет я вспомню себя, одинокую и не знающую, куда себя девать по вечерам – и позавидую самой себе? Скажу себе: это было лучшее время для саморазвития и для накопления энергии. Это было лучшее время для творчества. Можно было писать фанфики, делать украшения, варить мыло, пытаться играть в театре и танцевать рок-н-ролл. Можно было пробовать сразу все и не привязываться ни к чему конкретно. Просить судьбу отвести от тебя опасных людей, и одновременно желать приправить свою жизнь острыми специями. Быть до ужаса противоречивой, но невероятно счастливой в этом. Когда-нибудь я так непременно подумаю.

А сейчас я по-прежнему болезненно не чувствую. Не ощущаю. Тебя, себя, нас, их – до одури и сумасшествия счастливых. Пусть даже по отдельности, вразброс. И именно это не дает покоя.