Глава 8. Эндрю Макензи. Водные процедуры

Начало тут: http://proza.ru/2012/04/12/1758

Мой третий день в Литтл-Ярде начался еще в потемках. Лефран бесцеремонно вторгся в номер и растолкал меня в несусветную рань, заявив, что мы прилетели на Айсфилд не прохлаждаться и не устраивать драки, а расследовать цепочку странных происшествий. Он также невежливо мне напомнил, что я так и не проверил место на трассе, где нашли тело Тирсена с глубоким шрамом на шее. Поскольку Поль на задании был за старшего, я постарался не выказывать свое раздражение.

В ресторане я оказался единственным ранним посетителем, и хозяин гостиницы сам прислуживал мне за завтраком. Этим мне всегда нравились маленькие отели и на Земле: в них царила уютная, почти семейная атмосфера, не было автоматических линий подачи блюд и уборки посуды, а доброжелательность хозяев, как мне хотелось верить, никак не зависела от суммы оставляемых чаевых. Генрих Штайнбах налил мне кофе и глубокомысленно изрек, посмотрев на рассвет за окном:
– Синие языки – жди метель.

Я тоже посмотрел в окошко. Ветер поднимал с поверхности нападавший ночью снег, закручивал его в воронки, и каждая напоминала маленький костер, отсвечивающий не то зелеными, не то синими искрами в свете восходящего солнца.
– Генрих, вы слышали легенду о Черном серфере? – небрежно спросил я.
– Почему же легенду? Черный серфер на самом деле был в наших краях.

Меня удивил его уверенный ответ, и я вопросительно посмотрел на флегматичную физиономию хозяина гостиницы.
– Расскажите мне об этом, –  попросил я.
– Это произошло очень давно. Меня на Тублу-Анга тогда еще не было.
– Тублу-Анга? – перебил я его.
– Переводится как «зеленая земля». Так называется Айсфилд на местном языке, а словом «анга» аборигены также называют себя, свой народ, – пояснил Штайнбах. – Так вот… моей жены еще не было на свете, когда Черный серфер появился впервые. Только очень пожилые из ныне живущих в Литтл-Ярде анга видели его. Тогда погибли трое людей: двое местных и один землянин. 
– Почему же решили, что виноват Черный серфер? И откуда он вообще взялся?
– Литтл-Ярд тогда был новехоньким курортом. Были оборудованы склоны и построен первый «Хилтон». Тогда же провели первые соревнования. Они были любительскими, и толковой регистрации не организовали. Поэтому никто не смог потом сказать точно, откуда взялся тот парень.
–  Черный  серфер?
– Да.

Штайнбах неожиданно отошел к стойке, но тут же вернулся с кофейником и налил мне вторую чашку. Потом подумал, снова подошел к стойке и налил чашку для себя. Он грузно опустился на стул напротив меня и продолжил рассказывать, прихлебывая мелкими глотками дымящийся напиток:

– Каждому участнику давали несколько попыток пройти трассу. Потом те, кто показал лучшее время, проходили в следующий этап, а всего этапов было шесть или даже восемь. Парень в черном шлеме, черном костюме и на черной доске на каждом этапе приходил лучшим. Шлема с темным непроницаемым стеклом он не снимал, и к концу многие уже стали любопытничать, что это за человек, даже стали подозревать, что это не любитель, а профессиональный спортсмен, чье участие в соревнованиях было запрещено. И, когда в последнем заезде он снова победил и вышел за наградой, уже все – и публика, и раздосадованные проигрышем другие участники стали требовать, чтобы он показал лицо.
– А он?

Штайнбах степенно допил кофе и пригладил рыжеватые виски, прежде чем ответить:
– Он не стал этого делать. Схватил свою черную доску и был таков. Больше его никто не видел.
– Скатился по склону?
– Да, по той же трассе, на которой шли соревнования.
– И где эта трасса?
– Вы можете видеть ее из окна – трасса на северном склоне.

Несколько секунд я размышлял над этим заявлением, а потом решительно запротестовал:
– Генрих, но это невозможно! Кроме как на подъемнике, оттуда никак не выбраться – со всех сторон торчат скалы.
– Поэтому, наверное, люди и называют эту историю легендой, – равнодушно пожал плечами Штайнбах.
– А жертвы? Те двое местных и землянин?
– Оба анга были строителями. Тогда как раз закладывали фундамент второго «Хилтона» и строили термальный бассейн. Их тела нашли недалеко от северного склона всего через несколько дней после соревнований. На Тублу-Анга почти не было преступности, а убийство и вовсе считалось чем-то неслыханным. Ведь самих анга после внезапного обледенения планеты выжило не так уж много, и они очень высоко ценят жизнь каждого человека.
– Поэтому посчитали, что виноват серфер? Не нашли никого подозрительнее?
– Может и так… А может, потому что на следующий день нашли еще одного убитого,  и им оказался тот парень, что занял в соревнованиях второе место. Он, хоть и получил тогда приз, но все никак не мог успокоиться, искал Черного серфера… А нашел смерть, – торжественно закончил Штайнбах свой рассказ.

Из холла донеслись детские голоса.
– Извините меня, Эндрю, но семья Морган сейчас потребует всего моего внимания, – тут же добавил хозяин гостиницы.
На пороге показались двое совершенно одинаковых огненно-рыжих мальчишек, а за ними высокий молодой блондин с очень маленькой и очень веснушчатой девчушкой на руках. Мать семейства, рыжеволосая, как дети, замыкала процессию. В ресторане сразу оказалось тесно и шумно, и я, поблагодарив хозяина за питательный завтрак и занимательный рассказ, поспешил на склон.
Прокат как раз открылся, и я оказался на горе в числе первых. При первом же спуске я притормозил на площадке, где закончил свои дни несчастный Энди Тирсен. С большим вниманием я осмотрел кристальную стенку, но, вопреки теории Поля, ее дымчато-голубая поверхность оказалась совершенно гладкой, словно отполированной. Ошибиться с местом я не мог, ведь такой крутой поворот в опасной близости со скалами на трассе был всего один.  Я подумал, что следует сообщить об этом Лефрану, и вернулся в гостиницу.
В номере Поля не оказалось. Штайнбах сказал, что он уже позавтракал, а потом добавил:
– Думаю, мсье Лефран опять направился на воды.

Ну, Поль! Я шел по направлению к термальному бассейну и про себя посмеивался. Заявляя утром, что мы приехали на Айсфилд не прохлаждаться, Лефран не грешил против истины, ведь он-то как раз не прохлаждался, а, напротив, согревался в бассейне с теплой целебной водичкой.

Раздевалки и душ были в здании, а бассейн, напротив, располагался прямо под открытым зеленым небом. Я вышел на бодрящий айсфилдский воздух и тут же плюхнулся в воду. Как же хорошо! Бассейн выглядел точно так же, как в рекламных проспектах, которые я рассматривал еще на Земле: углубление в горе в виде огромной чаши, выстланной потоками давным-давно остывшей лавы. Вода имела фиолетовый оттенок и была очень теплой. Я поискал глазами Лефрана, но не приметил его среди многочисленных купальщиков. Проплыв изрядный круг, я по примеру большинства расположился в углублении на краю чаши и замер в блаженстве. Рядом со мной в том же положении лежала странная парочка: сухонький седой старичок и молодой темноволосый анга. Прислушавшись к их спору, я понял, что это были студент и преподаватель.

– Но профессор, ни на Земле, ни на Тублу-Анга тогда не было технологий, которые позволили бы установить межгалактическое сообщение, – сказал юноша.
– Так ли хорошо мы знаем собственную историю? – возразил ему профессор. – Это обледенение на Тублу-Анга уже третье или четвертое. Кто знает, какие артефакты хранятся ближе к полюсам? Я не доживу, Коул, но вы, возможно, доживете до масштабных растаивающих раскопок на юге. И тогда у вас появится шанс обнаружить доказательства, что анга и земляне общались и раньше, в незапамятные времена.
– Не знаю, профессор, – задумчиво протянул Коул. – Мне кажется, теория Остина не так уж плоха.

Профессор фыркнул и так взмахнул руками, что фонтан брызг окатил всех лежащих рядом купальщиков. Теперь я понял, почему около эмоционального профессора оказалось свободное местечко, и отодвинулся подальше, хотя все равно прекрасно слышал каждое его слово, которое он с напором обрушивал на голову Коула:
– Теория Остина просто идеальна для легковерных лентяев и тупиц! Это все тот же «Бог из машины», которого ленивые авторы во все времена призывают для развязки. Неверие в величие человеческого разума, силу его духа заставляет их уповать на неких неведомых существ, которые якобы засеяли людьми Землю, Тублу-Анга и еще почти десяток планет, а потом улетели восвояси!

Профессор умолк, а я впервые увидел, как анга краснеют: щеки юноши стали фиолетового оттенка, точь-в-точь как вода в бассейне.
– Но зато это объясняет, почему генотип землян и анга практически идентичен, – все же промямлил Коул.
– Вы мой лучший студент, а говорите такие вещи! – простонал профессор, прежде чем пуститься в объяснения.

Слушать его было занимательно, но мне нужно было найти Лефрана, поэтому я потихоньку отплыл к лестнице и побежал в душ.
– Ваш абонемент включает посещение грязевых ванн, мистер Маккензи, – сказал мне гардеробщик. – Сходите туда, вы точно не пожалеете!

Я раньше не слышал ни о каких грязевых ваннах в Литтл-Ярде, но подумал, что проныра Лефран  вполне может быть там, и бодро зашагал в указанном направлении. Как и бассейн, грязи располагались на открытом воздухе, только там оказалось несколько очень вместительных ванн, и людей в них было немного. Они, в основном, разместились в ближайшем к выходу грязевом бассейне. Все же я не сразу узнал Поля в  блаженствующем зажмурившемся человеке, чью голову увенчивала пупырчатая вязаная шапочка нежно-зеленого цвета. Его вид завсегдатая и слово «опять», которое обронил в разговоре Штайнбах, помогли мне не строить иллюзий, как Поль провел вчерашний день: отнюдь не в проверке собранных доказательств и не в исследовании местности, где произошли несчастные случаи.

Я потихоньку опустился в густую иссиня-черную массу. Здесь оказалось тоже очень тепло, но, если над термальным бассейном клубился теплый пар, то здесь, наоборот, испарения почти не было. Мои уши понемногу замерзали, и я даже позавидовал шапочке Поля. Потом я почувствовал, как мои мышцы расслабились, и понял, почему все сидели с такими умиротворенными лицами и прикрытыми глазами. И все же абсолютно счастливым я себя ощутил только тогда, когда к нашей компании присоединилась Элен Блантер.

Она вышла, словно и не было на улице легкого мороза, не ежась, а гордо выпрямившись в своем простом черном купальнике, и я снова убедился: она была подлинным совершенством. Даже в грязь она умудрилась опуститься с королевской грацией, и это впечатление усиливалось высоко забранными волосами и жестким воротником на шее, защищавшем ее волосы, чтобы они не испачкались. Этот воротник, напоминавший жабо королевских особ на картинах средневековых художников, к тому же прислонялся к кромке грязевой ванны, и, видимо, позволял совершенно расслабить мышцы шеи. А вот мои мышцы уже устали поддерживать голову. Я переместился поближе к Элен и вполголоса поздоровался с ней.

Она ответила мне только улыбкой и прикрыла глаза. Разговаривать тут, видимо было не принято, и я даже пожалел, что мы встретились не в термальном бассейне. Мне очень о многом хотелось спросить девушку, особенно после вчерашнего вечера, когда она так неожиданно ушла из клуба. Однако постепенно общая полусонная атмосфера захватила и меня. Я тихонько сидел рядом с Элен, иногда посматривая на ее красивое расслабленное лицо, и ощущал непривычную сердцу нежность. Мне уже не хотелось задавать вопросы, приглашать ее выпить кофе или покататься на двойных санях с буйного западного склона. То, что происходило здесь и сейчас, было и так слишком хорошо.

Но наша идиллия, как и все прекрасное, оказалась недолговечна: сначала из глубины здания раздались громкие женские крики, а потом дверь женской раздевалки настежь распахнулась и перед нами появилась вдова Умберто Ривареса.
Глаза Саманты метали молнии. На ее голове была меховая шапка, на ногах пушистые унты, а подмышкой – перепуганный худенький анга.

– Теперь вы узнаете, что я не шучу! Я вам покажу! – рычала она.
И я сразу, всей своей вновь напрягшейся кожей ощутил: она покажет. Кому угодно и что угодно, причем добавки просить не придется. Анга под ее подмышкой что-то пискнул, но
Саманта, презрительно скривив толстые губы, чуть ослабила хватку, и несчастный тщедушный человечек, скатившись по ее белоснежной шубе, упал на снег. Могучая вдова наклонилась и снова ухватила анга – на этот раз, за воротничок его серого пиджака.

– Я Саманта Риварес, и чтобы удостоверить мою личность для открытия завещания, не нужно так долго ждать подтверждения с Земли! – заявила она, и кристаллические горы тонким хрустальным эхом долго повторяли ее слова.
Несчастный попытался сорваться с крючка, но тщетно. Теперь вдова принялась одновременно говорить и раскачивать его в воздухе:
– Я не позволю какому-то зеленокожему нотариусу издеваться надо мной!

Уже понимая, что она собирается сделать, я тревожно взглянул на Элен. Та смотрела на происходящее с детским интересом, словно находилась в театре. Между тем, достаточно раскачав бедолагу, Саманта разжала пальцы, и анга, перелетев через наши головы, плюхнулся в соседнюю ванну. К счастью, всплеск был небольшой, и мы не стали грязнее, чем были до этого.  Отфыркиваясь, нотариус тут же вынырнул и переместился к дальнему бортику ванны, словно опасался, что разъяренная наследница настигнет его и там.

Но Саманта, видимо, уже чувствовала себя удовлетворенной. Теперь она перевела полный мстительной радости взгляд на нас. Разумеется, никто уже не дремал. Я крепко сжал челюсти, намереваясь во что бы то ни стало выдержать роль немого, Элен смотрела по-прежнему с доброжелательным интересом,  а Поль… я искоса посмотрел на него и не поверил своим глазам: он отчего-то погрузился в грязь с головой – только помпончик шапки торчал на поверхности.
Обведя нас взглядом, в котором явственно читалось «смотрите у меня!», отомщенная вдова, наконец, удалилась.

Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2012/05/22/280