Огонь

Южная часть города полыхала, размазывая медь по горизонту, пахло жжёной пластмассой, и, кажется, волосами. Герберт уже вычислил, кто стоит за всем этим безобразием. Раньше она поджигала киоски, деревянные дома, машины, но поймать её не удавалось, ещё хотя бы и потому, что для того, чтобы поджечь что-то одно, требуется пара минут, а вот чтобы поджечь полгорода - нужно постараться.
Керосиновые следы лоснились, горящие как бешенные буквы, только что вылетевшие из под пера молодого поэта, на мокрых осенних улицах, как дороги, которые вели в Рим.

И этот "Рим" находился недалеко от старой посудной лавки. Пёс шёл по следу уже битый час, а сейчас остановился и заскулил, указывая на дверь.
Герберт постучался, но, прождав минут пять, так и не получил ответа.
Он легонько подтолкнул ветхую фанерную дверь, та противно закрипела, словно отрицая свою причастность к чему бы то ни было, но, тем не менее, впустила следователя в тёмный коридор, в конце которого свет фонарей, еле дотягиваясь, обозначал ступени лестницы, ведущей на чердак.

Предельно тихо, стараясь остаться незамеченным, Герберт на ощупь поднялся и застыл. Его взору открылась странная картина - в помещении, лишённом собственного света, в лучах крупной октябрьской луны и фонарей, на тонком матрасе лежала хрупкая девушка, волосы её были спрятаны под банданой, лицо перемазано сажей, а на губах играла счастливая улыбка.

- Ты подожгла? - совсем мягко, обескураженно спросил он.
- Я, - девушка медленно кивнула, сказала так, что её указание на себя можно было перепутать с обычным усталым выдохом, и снова улыбнулась. глаза её засверкали.
Герберт вдруг вспомнил, что так улыбалась его первая любовь, когда он дарил ей цветы.

И в его сознании так ярко и просто возникла уверенность, что эта девушка - ничем не отличалась от других, она как и все остальные просто напросто хотела быть счастливой.
И огонь был её отрадой.