Гл. 3 В родной спецшколе

Гл. 3 В РОДНОЙ СПЕЦШКОЛЕ

   Приехали.
   Как увидел родные обшарпанные старые стены здания, прямо, сердце ёкнуло. Ничего не изменилось. Хотя, нет. Кое-что поменялось. Перед входом - всё больше грозных джипов и чёрных строгих «мерседесов». А в мою молодость стояли, повидавшие много, виллисы, да накрутившие не одну тысячу километров, помятые эмки. Бросил привычно взгляд на заветную берёзку – как разрослась-то, стала большущей бело-зелёной красавицей.

Just below my window
Stands a birch-tree white,
Under snow in winter
Gleaming silver bright
On the fluffy branches
Sparkling in a row
Dangle pretty tassels
Of the purest snow.

     Кто не соображает - первоисточник в гл. 5

>-<
   Так вдруг ясно увидел, как мы с Нинкой возле этой белоствольной раскрасавицы с зелёными кудряшками целовались до одури - отрабатывали домашнее задание по «соблазнению вероятного противника», «танцевали фокстрот и вальсы», а затем «по сексу отдыхали».

 До мельчайших подробностей вспомнил свою первую операцию или, как пишут в дешёвых романах, боевое крещение.

«Нахлынули воспоминания,
дела давно минувших лет,
Следили мы за бандой тайно…» (с)+

 «Нинка, как картинка с фраером гребёт».
Это про неё. (А.Р.)

«Усики блатные, ручка крендельком.
Галифе штабные, серые на нем».
 А это уже про меня.

   Взяли,.. взяли мы тогда эту неуловимую шайку «Горбатого». Эх, молодые горячие годы! Как они мне пригодились в крутые девяностые.
А «Мурку», помните? Это - тоже Нинка. Повязали мы тогда эту банду ростовских гастролёров.
А «Сонька – Золотая (серебряная, оловянная, стеклянная) Ручка»?
   Сколько мы их переловили, уже и не упомню!
   Но, не уберегли мы Нинку от воровского ножа, от бандитской пули…   А меня потом на борьбу с внешними врагами перебросили.
<->

   Всё, как обычно. Посадили нас в президиум к начальству, цветы, аплодисменты. Постаревшая Кэт стала воспоминаниями делиться, о легендарном Штирлице, слезу пустила – сентиментальной стала на старости лет. Сколько же лет прошло! Ох, годы, годы…

   Я своим знаменитым взглядом сверлю мОлодежь, изучаю их лица. Они тоже, на меня снисходительно, со скукой посматривают, ухмыляются: давай, мол, старый пень, расскажи нам про «чистые руки, горячее сердце и больную голову»  или  «как наши космические корабли бороздят просторы Большого театра». (с). Вальяжные все такие.

   Смотрю, и чувствую: что-то меня в их лицах настораживает. Наконец, дошло. Не увидел я в их глазах, свойственного нашему поколению патриотизма, любви к Отчизне, когда мы были готовы жизнь за Родину отдать, если потребуется…
Вспомнил себя и своих друзей в их возрасте. На мне - аккуратный пиджачишко, рубашка чистенькая с отложным воротничком, брючки отутюженные, носки заштопанные, туфли парусиновые. Но, в незапятнанных глазах наших - вера: за правое дело, за победу над ненавистными буржуинами и фашистами, за всеобщее счастье трудового народа. А эти?..

   А может, я ошибаюсь, всё-таки возраст уже о-го-го. Но, нет. У меня в этом деле опыт огромный, меня на мякине не проведёшь.

   А Ваня, генерал-полковник, «мой дружок ещё по гражданской войне», перехватил мой взгляд и как-то виновато, шепотом стал оправдываться:
  - Всё понимаю.  Помнишь, как учил нас один великий тренер, большой друг всех физкультурников: «Кадры решают всё». Сейчас из такого материала приходится разведчиков-контразведчиков готовить, - и, как-то тягостно вздохнул.

А ему в ответ зашипел:
   - А вспомни, позавчера я у тебя в конторе был…

<->
   Идём по коридору по мягкой, красной, ковровой дорожке. Я профессионально головой направо-налево кручу, и на многих кабинетах табличек не замечаю.
   А «мой дружок ещё по гражданской войне» объясняет:
- Этот сбежал, этот перебежал, этот собирается дёрнуть, другой «кротом» оказался, а у этого в кабинете уборщица  в урне пару миллионов баксов случайно нашла.
Так что всё так, да не так.
>-<

   Я вздохнул, снова стал контингент изучать. Дивчину одну заприметил. Красивая. И она на меня как-то странно посмотрела, улыбнулась, словно, что-то предчувствовала. И глаза у неё особенные – добрые, наши. Я к ней сразу какую-то симпатию испытал. Эта, если что, бросится на вражескую амбразуру, не задумываясь, закроет дзот своей большой грудью.
А «мой дружок ещё по гражданской войне» вдруг снова горячо зашептал: «Вован, это – «Ольга», возьми над ней шефство. «Комсомолка, спортсменка, отличница и просто красавица», способная, далеко пойдёт. Готовим для особого задания».
   А ему в ответ: «Иван, я в этом литературном произведении не Вован, а Митрич, давай, конспирацию соблюдай, не мне тебя учить».
А он мне: «Митрич, так Митрич, -  и матом обложил. – Ну, что, согласен?»
Так я впервые познакомился с нашей будущей знаменитой разведчицей «Егоровной».

   Бабушка Кэт торжественно вручила «Ольге» рацию в знаменитом чемодане (инв. № 4512) с отпечатками пальцев Штирлица. Помните, как он ещё пел на допросах у Мюллера:
«А это был не мой чемоданчик.
А это был не мой чемоданчик.
А это был не мой,
А это был не мой… » (с)

    Выпили, по такому случаю, по сто пятьдесят «Чёрной пантеры», кашей с жаренной грудинкой закусили, покурили, прослезились, морально и идеологически сплотились и заспівали «З чого починається Батьківщина»
     И наша будущая Мата Хари, захмелев, ударила  себя в грудь, дала клятву, что матушку-Россию никогда не предаст. Что мы… китайцы какие-то, которые за чашку риса любую тайну готовы слить. Хотя,… забывшись, говорит, за китайские кроссовки на липучках… и посмотрела в окно, за которым уже «алел Восток». Но, здесь спохватилась и заверила всех, что готова к выполнению любого задания партии и лично тов… Тс-с-с. Тихо. Чтоб враги раньше времени не догадались. Начальство на неё как-то странно посмотрело, но промолчало, видимо, возлагало большие надежды.