Незабытая мелодия для флейты

“Помню, в городе далёком детства  я жила с подругой по соседству… ”  Ох, уж эти подружки-лягушки. Я тоже помню свою большеротую, вечно улыбающуюся подругу с волосами, цвета спелой пшеницы и до умопомрачения пушистыми ресницами.

Мы учились в одном классе. Её мама была директрисой общеобразовательной школы, мой отец – директором музыкальной. Её папа был моим тренером по пулевой стрельбе, а моя мама преподавала ей уроки игры на фортепиано. В  селе, где люди и так очень ограничены в выборе: с кем, как и когда общаться, мы -  одноклассницы-отличницы-комсомолки-активистки были обречены на дружбу. И в обычной, и в музыкальной школе мы учились в одних классах, на всех тренировках попадали в одну группу.


Вообще-то, когда я вспоминаю детство, я не устаю удивляться количеству увлеченных взрослых, собравшихся тогда в одном, ничем не знаменитом колхозе, затерянном среди бескрайних таврических степей.

Сейчас сложно в это поверить, но восемь классов сельской школы я лично закончила не просто с отличным аттестатом. В арсенале было ещё звание кандидата в мастера спорта по пулевой стрельбе и настольному теннису, победа на областных (не считая множества районных) соревнованиях санитарных постов (за что нам четверым дали какие-то ужасно красивые позолоченные значки с удостоверениями и предупредили, что мы можем совершенно спокойно без экзаменов идти в медучилище), свидетельство об окончании с отличием музыкальной школы по классу фортепиано (до сих пор могу сыграть что-то из выпускной программы, хотя инструмент вижу раз в году), участие во множестве соревнований по волейболу, огромные концерты в составе школьного хора в различных домах культуры и пионэров.


И это только то, куда успевала я.


Был ещё народный танцевальный коллектив с удивительной Наденькой – небольшого роста женщиной, которую обожали мальчишки и девчонки. Сельским, не ограниченным с детства в движении детям, было не сложно выдавать на сцене танцевальные па такого уровня, что областные проверяющие удивлённо хрюкали, и на разборках выступлений снисходительно хвалили артистов;  был ещё знаменитый на весь район народный хор, участники которого прошли через руки моих родителей на уроках сольфеджио и музыкальной литературы и поражали киевских спецов отличным знанием нотной грамоты и пением сложнейших хоровых партий практически с листа; была секция лёгкой атлетики и футбольная команда; был радио кружок со смешным, похожим на Вицина физиком во главе; был школьный музей, куда мы тащили все найденные древности – прялки, чайники, утюги, кто-то из ветеранов отдавал награды, кто-то притащил уникальные керенки и царские деньги; был шикарный школьный приусадебный участок, на котором работать никто особо не хотел, но Василий Иванович  - тот самый папа моей подруги, мой тренер и по совместительству преподаватель биологии в школе, - был строг и резок, потому школьная территория напоминала огромный ухоженный парк; ещё был школьный кукольный театр и просто театральная студия, в которой ставили чудесные и очень смешные сказки.
 

В общем, не знаю, как другие, а я иногда домой приходила только ночевать.
 
Подружка моя была из той же серии неугомонных девчонок.


К слову сказать,  наши родители, имевшие педагогический стаж длинною в жизнь,  были убеждены: со своих нужно спрашивать в десять  раз больше и строже. Потому сказать, что нам легко давались эти множественные успехи - было бы, мягко говоря, неправдой.


Мы знали друг о друге всё, или почти всё. Со мной как раз тогда случилась сумасшедшая первая любовь. Моя мама впала в состояние, близкое к панике, и начала осуществлять активные боевые действия, направленные на охрану дочери от каких бы то ни было чувств.


Закончилось недолгое сражение  полным поражением младшего поколения и триумфальной (как тогда казалось) победой старшего. Я наглоталась таблеток, каких нашла дома. Мой будущий муж перестал обращать на меня внимание.  Как выяснилось через двадцать лет, он молча наколол себе огромную наколку со змеёй над розой в терновом венке и надписью на модном английском “Любовь здесь больше не живёт” над моими инициалами.  А ещё дал себе слово, что он – оболтус и еле-еле троечник, сын тракториста и школьной уборщицы никогда ко мне,  умнице-красавице, не подойдёт.


Все следующие двадцать лет до его возвращения в мою жизнь можно было бы легко выбросить из нашей биографии, если бы у меня не родилось двое чудных детей. Мы с кем-то пытались строить семьи  - у нас, естественно, ничего не получалось. Мы пытались что-то сохранять из заработанного, но разве можно сохранить что бы то ни было, если в доме всего две стены?  Мы работали, как-то жили, к чему-то стремились, но как только снова встретились, стало понятно: это была полу-жизнь полу-человеков.


Тогда мы ещё ничего не знали о том, что в конце-концов всё будет хорошо. Я делилась с подружкой всеми своими горестями пару месяцев подряд, пока она, сияя от счастья, не рассказала мне о вчерашнем походе в кино. Вместе с МОИМ мальчиком. С тем самым, о котором я прожужжала ей все уши. Это был непонятный, но очень хлёсткий удар. Правда, я подумала, что раз уж мы уже не встречаемся, то почему бы ему и не сходить в кино с понравившейся девочкой.


В это время я читала Есенина – у нас в библиотеке был  зелёненький трёхтомник – очень редкое в ту пору издание. Как-то я выдала парочку стихотворений наизусть. Естественно, она попросила у меня почитать. В нашем детстве меняться книжками было абсолютно нормально. Вот только Есенин так домой и не вернулся больше.


Немногим ранее мама решила, что неплохо было бы музыканту владеть не одним инструментом. Мне купили флейту и отправили заниматься ещё и к духовику (преподаватель духовых инструментов). Флейта была красивая – блестящая, стальная, со множеством кнопочек. Флейта – пикколо, как её правильно называли.  Как я сейчас уже понимаю, это была очень дорогая для моих родителей вещь. Она разбиралась на две части и укладывалась в мягкий бархатный футляр. Как-то мы поругались с подружкой, и она выхватила у меня одну часть  этой чудесной дудочки.  Я не стала драться: подумала, что завтра вернёт. Дело было перед академическим концертом – обязательным,для учеников музыкальных школ, экзаменом  в конце года. Тогда мне никто не поверил, что подружка так и не отдала мне  половину флейты. Родители до сих пор думают, что я просто не захотела сдавать академконцерт.


Недавно интернет сделал своё дело – мы снова начали общаться. Было не то, чтобы интересно, но как-то вроде обязательно нужно поинтересоваться: что, как, когда. Потом вдруг она говорит: а я ведь до сих пор пишу стихи. Хочешь, пришлю?


Она прислала целый сборник нигде не опубликованных и действительно хороших стихотворений.  Много хороших стихотворений.


Я тоже иногда – очень редко – рифмую строчки.


 И вот, среди подружкиных,  вдруг узнаю своё – школьное, написанное тогда, по живому, по горячему, для НЕГО, и даже положенное мной на музыку.
 Знакомое неприятное чувство  царапнуло внутри.  Потом стало смешно. Поблагодарила – в шутку, конечно, - за сохранённое маленькое моё. В ответ получила полное ахов и всхлипов недоумение и удивление.


Люди не меняются. В серединке мы так и остаёмся школьными очкариками и хулиганами, увлеченными и равнодушными, подглядывающими в книжку и пишущими шпоры, завидующими и недопонимающими.  А некоторые – так и не вернувшими половинку флейты.



*-из популярной песни Аллы Пугачевой